гори, но не сжигай гори, чтобы светить. ♫ Lumen — Гореть
Солнце не погасло тогда, хотя застили его тучи и дождь пролился небесными слезами, омывая землю, соединяя небесный свод с земной твердью. Долго не проходила пасмурная да сырая погода, в мире смертных ливни прекратились, но на Такамагахаре — нет, там дождь также перестал лить, как из ведра, но затяжным стал, медленным, тоскливым. Серость вокруг поселилась, а Аматерасу Омиками в спальне своей запиралась на весь день, не желала слушать ничего, слышать тоже. Повседневные дела и развлечения опротивели так, что и важным чем-то не могла заставить себя заняться, лежать только на подушках и есть, когда слуги приносили еду и питье. Косы ей расчесывали — молчала, ничего не говорила. Боялась, что вдруг пригласит кто-то из соседних божеств в гости, или сам с визитом нагрянет, но повезло, никому не пришлось отказывать. Аматерасу испытала одиночество острее, чем раньше — потому что некому было даже утешить ее да успокоить. Отец от мира спрятался, сестра и брат ушли, ею же изгнанные, ни с кем богиня больше не сближалась, с Воль Рёном тоже не ждала, что сблизится, а само так вышло. Но, наверное, ей не суждено никакого счастья, как и Идзанаги, у них власть да их рисовые небесные поля, да те люди, что под их светом живут (теперь только ее светом). Она из слезы рождена, пролитой по погибшей любви, ее собственная любовь обречена заранее, ждать иного было глупо. Но не погибают навечно боги, вернулся кумихо на свою гору, и солнце из-за туч выглянуло, робко лучами озарив цветущие сады. Аматерасу вести ее слуги доставили, ветрами прилетели, не в силах больше ее печальной видеть да жить в атмосфере дождливой-скучной. Она знала, что так будет, но все же не могла со скорбью справиться, а удостоверившись, утешилась — а тут сразу же и о визите сообщили, и пришлось срочно себя в руки брать, принимая иностранных гостей по всем правилам. Не выдала ничем, как хочется поскорее завершить это, встать и уйти прямо посреди пиршества — Идзанаги не уходил ведь, отец продолжал править, несмотря на боль душевную, а ей не больно уже, ей наоборот радостно. Наконец освободившись от дел, Аматерасу Омиками покидает Такамагахару, удостоверившись сначала, что ее временное отсутствие никак не скажется на ее царстве. Не спешит, пока идет, но забывается, и заходит туда, где обычно старалась не находиться — на берег океана, где волны на песок накатывают и ветра дуют соленые, силы ее здесь не столь велики, солнце хоть и светит, а все же вода и ветер — не ее стихия, чужая. Враждебная — ибо тот аякаши не сам появился, не мог без постороннего вмешательства проникнуть. Значит, брат правда хочет ей зла, значит, не ошибалась Аматерасу тогда, когда ужас охватил ее после убийства питомца. Зря к океану приблизилась. Зря не взяла с собой сопровождения никакого. Но не пугается богиня, когда сзади плеча касаются, оборачивается, гордо выпрямляясь. Старше, может, на секунду, на две, а всегда хотела казаться старше на тысячелетия, Идзанаги и в этом подражать. — Это было твоих рук дело, — не спрашивает, а утверждает. — Не тебе говорить мне, что я смею, а что нет, не тебе решать, где мое место, потому что за такие преступления твое собственное место — в Ёми, — сердито хмурится, спрятав руки в рукава длинного алого кимоно. — И я всегда могу тебя туда отправить, потому что пока что я верховная богиня, — гордо поднимает голову Аматерасу. Не отправит, конечно, но пригрозить обязана. В который раз напомнить, кого отец на царство оставил. И все же она… рада встрече, наверное — они же брат и сестра, между ними всегда связь существовать будет неразрывная, оба из слез родились, оба каждый по-своему теперь одиноки. Дети-боги, выросшие слишком рано.***
Она должна быть права. Она всегда права — боги не ошибаются. В непогрешимость и святость богов верят люди, все на их волю списывая, во всем на них полагаясь. Ночь пугает их, утро наступлением своим радует, зима может убить их холодом, жестоким морозом, но не менее жестоко убивает засуха летом, уничтожая посевы и обрекая на голод. Свет слепит глаза до боли и рези, тьма заставляет утратить ориентир и забирает надежду. Все меняется, нет ничего, что было бы вечным — боги вечны, но и они по очереди занимают трон, что доказали многие пантеоны. Передача наследия или же свержение предыдущего правителя (отца) — но места старых владык медленно почти везде занимают другие. Молодые. С людьми боги ошибок не допускают, ибо люди сами не допустят подобной мысли, но с другими богами — ошибок множество, ошибок, обид, ссор, когда отец ушел, троица Санкиси только и делала, что ссорилась, а Аматерасу, оставленная Идзанаги верховной, не знала, что делать. Единственным выходом, который избрало солнце, было изгнание. — Я знала, кто причина моих бед. Она старается не злиться, не срываться, назло брату оставаться величественно-спокойной, но Аматерасу сложно притворяться, и через показное спокойствие ясно проглядывает буря чувств внутри. Он совершил непростительный грех — снова. Он напугал ее — снова. Он стал причиной ее слез — снова. — Ты знаешь, почему я запретила тебе приходить. Ты знаешь, почему я это сделала, и я не только могу сделать это опять, я не только имею право заточить тебя в царстве жены нашего отца, я должна, — Аматерасу сверкает глазами, окончательно утратив наигранное равнодушие. — То, что ты сделал, было покушением не на чужеземца. То, что ты сделал — было покушением на меня. Я возгордилась? Это ли повод желать, чтобы я ушла в Ёми? О том, что ждут ее на горе, Аматерасу забывает. С Воль Рёном их связывало многое, но с Сусаноо ее связывает буквально все, что было и есть в ее жизни, вместе родились, вместе росли, вместе провожали уставшего от правления небесами отца… Вместе могли быть не только, как брат и сестра. Если бы Сусаноо не переступил черту, Аматерасу оставила бы его рядом, но мог бы он остаться там, где правила сестра его, где она владычицей звалась, но не он? — Ты, Сусаноо-но-микото, прислал чудовище в святое место, в царство, что принадлежало нашему отцу. Ты допустил, чтобы земли Такамагахары осквернила аура аякаши и чтобы на земли эти пролилась кровь. Ты — причина того, что на наши рисовые поля снова пришла смерть. Солнце обречено вечно взирать на землю с высоты. Но вмешаться солнце в происходящее не сумеет. — Однажды Идзанами поклялась, что будет ежедневно забирать тысячу жизней, Идзанаги же ответил, что будет давать две тысячи жизней взамен. Клянусь же, что вся боль, которую ты причинишь мне, тебе отразится больнее в два раза. Я отвечу милосердием на твою жестокость, но это милосердие покажется хуже любой жестокости. Я сожгу тебя. Аматерасу шагает ближе и лица их с Сусаноо оказываются рядом. — Я сожгу твой яд. Я сожгу твою боль. И ненависть твою сожгу. Никогда ты не сможешь быть первым, и не затмить тебе солнце — никогда.