2
— Вытяни руки. Она послушно сделала это, и он скрепил ей запястья верёвкой, притом крепко — не выпутаться. Затем аккуратно отрезал кусочек скотча от большой серебряной катушки и заклеил рот. Для ног у него тоже кое-что было. Эластичные ленты с креплениями, которые туго затягиваются на лодыжках. Ходить шагом и раздвигать ноги с этими лентами, вообще-то предназначенными для аэробики, Миранда смогла бы — но нагрузка, которую выбрал Маттео, не позволила бы ей бежать. Он посадил Миранду на стул, сел перед ней на колено и немного сгорбился, расшнуровывая кроссовки. Затем с нежностью взял в ладонь босую ступню, закатал джинсы и то же самое проделал с другой ногой — а потом связал обе. Миранда в недоумении посмотрела на него, скривив губы и стараясь не заплакать. Заклеенного рта было не видно из-за скотча, но в глазах уже стало мокро. Маттео осторожно утёр слёзы ладонью, погладил Миранду по щеке и поднялся, помогая и ей встать: — Сделай широкий шаг. Пожалуйста. Она послушно подалась вперёд. Прорезиненная лента была такой тугой, что у неё заныли мышцы бёдер и свело икры. Миранда тихо вскрикнула — из-за скотча вышел писк — и начала падать. Маттео с тихим смешком подхватил её, сгрёб в объятия и, качая головой, поставил ровно, как статуэтку. — До чего ты милая, — усмехнулся он и с симпатией посмотрел на Миранду. — Ну что, как тебе номер? Её колотила дрожь от испуга, но она старалась не подавать виду, хотя Маттео был хищник — а хищники такие вещи легко замечают. Что он спрашивал? Она не сразу поняла и пугливо бросила взгляд влево-вправо. Номер? Как ей номер? Да какая разница-то, рот у неё всё равно заклеен. Будто он ждёт ответа, этот дьявол с ухмыляющимся взглядом! — По крайней мере, здесь есть своя ванная, — рассудил он. — После Сэнт-Лейка я провонял насквозь кровью и дерьмом, которое пришлось повыбить из твоих друзей. Это же кошмар, как в людях много дерьма, Миранда. Ты бы знала. Ты же ещё не видела многих вещей. Миранда содрогнулась и сжала плечи. Не видела — и не хотела бы видеть никогда! Она гулко выдохнула всей грудью, связанные руки, которые она держала у живота, страшно дрожали. Маттео с сочувствием посмотрел на неё. Конечно, он заметил, что она перепугалась. — Возможно, ты думаешь, что я что-то собираюсь с тобой сделать, — начал он, и она расширила глаза в таком ужасе, что Маттео осёкся и развернулся к ней, взяв в большие ладони её побелевшее лицо. — Тихо-тихо-тихо, погоди. Я же ещё ничего не сказал. Он с упрёком смолк и вздохнул. Взяв Миранду под локоть, медленно повёл её в комнатку за запертой и некогда белой дверью. Теперь на ней было много грязных пятен — пятен всех оттенков жирно-жёлтого и пыльно-серого. Маттео щёлкнул выключателем: в воздухе задрожала и зазвенела лампа под потолком, вокруг которой вспорхнул с маленького окошка под потолком мотылёк. Окошко было узкое, Миранде туда даже головы не просунуть, но она с надеждой взглянула на него. Быть может, удастся как-то освободиться и позвать на помощь? Маттео словно умел читать её мысли. Он напомнил: — Одно нарушение правил, одно только лишнее телодвижение — и тебе будет очень плохо, моя девочка. Да. Миранда всхлипнула. Маттео несколько раз повторил своё «да», и звучал всё более и более убедительно. — Поверь, мне не страшно, если ты решишься сбежать. Во-первых, это почти невозможно технически. Во-вторых, ты умрёшь. Да и вообще, понимаешь, я не собираюсь тебя отпускать. Пойдём-ка сюда. Он подвёл её к большой эмалированной ванне с плиткой, между швами которой уже затёрлась въевшаяся грязь, и включил воду, ополоснув стенки водой из лейки. Миранда не понимала, чего он хочет, этот Маттео. Он продолжил: — Если ты решишь дать дёру, я вытрясу из тебя душу, Миранда, но не отпущу. Меня не пугают ни легавые, ни федералы. Я не боюсь ни Бога, ни дьявола. Я сделаю что угодно, чтобы ты страдала. Поверь, я знаю толк в страданиях. Помнишь Линду? Он бросил лейку в ванную, которую заткнул пробкой, затем выпрямился, встряхнул мокрые руки и вздохнул, сверху вниз посмотрев на Миранду. Та заломила брови, испуганно кивнув. — Моя умница. Конечно, ты помнишь, что я с ней сделал. — Он пригладил её каштановые волосы, заправил их за уши. — Как ты думаешь, ходить с егозой в животе — это больно? Он вновь погладил её по голове, но, когда она не ответила, легонько сжал щёки. — Больно? Отвечай, детка. И она снова кивнула, в злом ужасе глядя Маттео в лицо. Едва она это сделала, он расслаблено ухмыльнулся, прикрыл тёмные большие глаза тяжёлыми веками. — Да-а-а, ей было хреново. У неё кишки намотались на проволоку. Я хочу сказать, что она страдала перед смертью — реально страдала, не то что этот твой бывший. М? Как ты считаешь, он легко отделался? В его голосе появилось что-то злое, что-то холодное, впервые за столько времени — вроде ненависти к ней, которую он так легко испытывал ко всем остальным, и Миранда, вспомнив эту же интонацию в пансионе, сжалась. На глаза снова навернулись слёзы, и Маттео довольно сощурился. Кажется, теперь он не жалел свою пленницу, и ему это доставляло удовольствие. — Ты спала с ним, — тихо сказал он, словно бросил ей в упрёк, и сжал губы, тут же раздув ноздри, как сделал бы человек, пытающийся сам себя успокоить и взять паузу. Маттео и впрямь помолчал. Провёл языком по передним зубам. Продолжил. — Ты с ним трахалась, так ведь? А потом трахнулась с его отцом. Миранда ошарашено распахнула глаза, не понимая, откуда он узнал. Откуда он узнал? Она начала лихорадочно соображать, не замечая, что дрожит всем телом. Она рассказала об этом лишь Мередит, только ей, и то потому, что больше не могла держать это в себе. Просто страх и отчаяние накопились так, что вот-вот перелились бы наружу. Она думала, что Мередит — тот человек, которому она смогла бы довериться: так было раньше, несмотря на многие шероховатости в их отношениях. Но оказалось, так не могло продолжаться всегда. И теперь Миранда не хотела вспоминать тот вечер в Сохо, перевернувший всю её спокойную жизнь, не хотела думать о том, как они с Джеем тогда впервые здорово напились — это было её первое и последнее похмелье, случившееся на Рождество. Больше она поклялась себе никогда не совершать такой ошибки. Она не хотела вспоминать, что её парень отрубился почти сразу же и уснул на маленьком диванчике возле бара. И тем более пыталась вычеркнуть из памяти, что его отец, мистер Дэнверс, зашёл взять для гостей две бутылки шампанского и увидел пьяную красивую девчонку, облокотившуюся на барную стойку. Там не было никого, кроме них троих. Эту тайну — то, как мистер Дэнверс подошёл к Миранде сзади и положил руки ей на бёдра, под красное вечернее платье, хорошенько задрав юбку — она хотела бы унести в могилу, но не смогла. Они заигрывали друг с другом, они перешли черту. Она хорошо помнила, что было дальше, хотя её укачивало и тошнило, и она проваливалась в чёрные омуты, как в высокие волны во время шторма, но иногда в голове прояснялось, и тогда она вспоминала, как мистер Дэнверс взял её, а она не была против. Совершенно не была. Она могла бы сказать — о нет, он меня принудил! — но это была неправда. Когда они получили своё, он опустил её юбку, взял бутылки с шампанским, застегнул ширинку на брюках и вышел к гостям, толком не глядя на девчонку, блеванувшую себе под ноги. Вместе с этим наружу вышел почти весь алкоголь, и голова у Миранды прояснилась настолько, что она испугалась. Но лгать себе было бессмысленно: тогда между ними проскочила искра. И оба приняли условия короткой, но опасной игры: он и она захотели друг друга и получили это, хотя потом всё изменилось — потому что Миранда не хотела больше играть, особенно когда хмель выветрился из её головы и она поняла, что наделала. А мистер Дэнверс — Стив, он велел звать себя по имени — наоборот, настаивал на новых встречах. И это было не тем, чего она хотела. Она не планировала становиться его любовницей. Для этого она слишком боялась последствий. К тому же, она хорошо знала мать Джея: высокую худую женщину с явными невралгическими проблемами, дёрганую и тревожную. Стив несколько раз склонял Миранду к свиданиям. Она точно помнила, что их было четыре, и ей хватило ровно столько, чтобы понять: она увязает во всём этом, как в болоте, и больше ничего с ним не хочет. В первый же раз она отказала ему. Он намекнул, что её родители будут рады обо всём узнать. Во второй раз он повторил это с мягкой улыбкой. Чем дальше заходила эта связь, тем страшнее было Миранде. Наконец, когда пришло время сказать Стиву «нет», пока всё не поехало по наклонной, он пояснил, что так не пойдёт, и теперь она — с ним. А не то он ославит её. И уж точно сломает ей жизнь. От неё отвернутся друзья, о ней будут болтать все соседи. В пансионе её со свету сживут, а о поступлении в колледж придётся забыть. Так, дни наполнились угрозами. Он обрывал домашний телефон и звонил по сотовому, писал письма на эмейл и один раз даже намекнул, что у него есть запись их секса. Миранда сообразила, что Стив мог блефовать, а мог быть способен на любую подлость. Она плакала каждый день и вздрагивала всякий раз, как дома звонил телефон. Полгода для неё длился сущий ад: она не могла спокойно есть и спать, каждую минуту опасаясь, как ещё распорядятся её жизнью. Мистер Дэнверс много раз намекал, что лучше бы она рассталась с его сыном и помалкивала о причине. Она бросала трубки, или умоляла его остановиться, или клялась, что ничего никому не скажет, но он всё давил, давил и давил. Весной он донимал её звонками чаще обычного и караулил возле дома и спортзала, куда она ходила в бассейн, и всё, что Миранда сделала дальше — допустила две ошибки. Когда Джей вдруг охладел к ней и сообщил о расставании по телефону, не пояснив причин, Миранда не стала устраивать сцен. Единственное, чего она боялась — что Джей развезёт о ней грязные слухи. Но этого не случилось. Она только зря мучалась ночами с бессонницей, лёжа под одеялом и глядя в потолок: в один миг для Джейкоба она просто перестала существовать. Потом были следующие несколько месяцев. Полгода тихого ада, когда она молчала, боясь сделать лишнее движение в сторону Джея. Как ни странно, мистер Дэнверс отвалил от неё сам, без угроз и приставаний. Она будто стала ему неинтересна. Но всё равно это закончилось тем, что в начале лета Миранда, бледная и испуганная, не сдержалась и проговорилась Мередит. Выплакалась ей — хотя бы ей, потому что других подруг у неё не было, а угрозы из молчаливых стали издевательскими и страшными, и это был не Стив. Он не мог добраться до пансиона. Возле кровати в своей комнате пару раз она находила записки от Джея с угрозой рассказать обо всём анонимно совету в приёмной комиссии: тогда плакало её поступление в университет. Он писал на сотовый и на почту: «Я всё помню. Мой отец часто ездит мимо дома твоих родителей. Ему потолковать с ними? Или ты сама признаешься всем, какая ты шлюха?». Одно из таких сообщения прочла Мередит и насела на неё. Миранде не оставалось ничего, кроме как разрыдаться взахлёб и выпалить всё, как на духу. Она не сомневалась, что осталась с этой проблемой один на один. Когда нервы не сдали, она выплакалась Мередит — и что дальше? Та начала встречаться с Джеем, и Джей обрушился на бывшую девушку с новыми угрозами. Но всё это меркло и бледнело перед той огромной проблемой, которая была сейчас перед Мирандой — и проблемой этой был Маттео. Маттео, который каким-то образом узнал о случившемся и был очень этим недоволен. — Я знал это, — тихо сказал он и опустил глаза. — Ещё в пансионе твоя подружка всё мне выболтала. Да, милая, она у тебя была той ещё сукой. И настоящим треплом. Миранда покачала головой, но не так, словно отрицала слова Маттео. Впервые она была с ним согласна и просто возненавидела Мередит. — Я не могу судить тебя за то, что ты делала прежде, хотя мне это и не нравится, — заметил Маттео. — И я не смогу забыть об этом. Твоя подружка сказала, ты из этих. — Он выразительно помолчал и добавил. — Из шлюшек, которые на всех вешаются. Миранда быстро подняла на него глаза и замотала головой, но ошарашено заметила, что Маттео усмехнулся: — Да, я знаю, детка, знаю. Я вижу по твоим глазам, что ты не такая. А если бы и была — какого чёрта мне тебя судить? Я не стану этого делать. Но не могу не ревновать. Меня это выводит из себя. Просто выбешивает. Знаешь, — он коснулся воротника её блузки и медленно начал расстёгивать на ней пуговицы. Миранда отступила, но наткнулась поясницей на раковину. — Давай договоримся, что с этого дня будем друг с другом честны и откровенны. Если хотя бы когда-нибудь ещё я замечу, что ты смотришь на мужчину, а он отвечает тебе… или даже нет… Поверь, только твоего участия хватит, чтобы вы оба об этом жестоко пожалели. Мне плевать, зачем ты взобралась сначала на этого ублюдочного маменькиного сыночка, а затем на его папашу. Понимаешь? Она опустила глаза и жалобно поглядела на складку рубашки у него на животе. Маттео тряхнул её за плечо и повысил голос: — Понимаешь? И она кивнула, не желая его злить. Но впервые ей захотелось поговорить с ним. Рассказать, как всё было, чтобы — о Боже, о чём она думает? — хоть немного обелить себя перед кем-нибудь, облегчить свою участь. Высказаться и оправдаться даже перед таким ублюдом. Да, она тогда совсем запуталась. Да, она поступила неправильно. Но это было тогда, и тогда же она крепко выучила свой урок. Но прямо сейчас это могло стоить ей жизни. Или многих минут, часов и дней жестокой боли, которой она бы не выдержала — но выдержать её заставил бы Маттео. В этом Миранда не сомневалась. — Не плачь, — коротко сказал Маттео и поморщился. — Я не люблю, когда женщины разводят попусту сырость. Я не ударил тебя, не обидел и не сделал ничего плохого. Прекрати. Он снял с её плеч блузку и замешкался: связанные запястья мешали снять рукава. Маттео задумчиво поглядел на Миранду, потом на её одежду. Затем молча достал из кармана джинсов большой складной нож. Когда лезвие холодно блеснуло в неприятном свете лампы, Миранда хрипло клокотнула горлом, и сердце её зашлось от волны страха. Но Маттео только разрезал блузку и, приложив лезвие к её горлу, заметил: — Я освобожу тебе ноги, но это ненадолго. Попробуй что-нибудь выкинуть, я отрежу тебе нос и уши. Я вполне смогу любить тебя и без них. Поняла? Если да, кивни. И она закивала. Нет, ей были нужны и нос, и уши, и всё тело целиком — хотя теперь у неё нет мизинца. Но мизинец — не вся рука. Миранда переступила с ноги на ногу, когда он велел ей шагнуть из эластичных лент, и облегчённо выдохнула: нагрузка на бёдра и голени была такой сильной, что все мышцы теперь болели, как после кросса. — Снимай джинсы, ну? Он помог ей — расстегнул «молнию», стащил их до колен — и ждал, когда она начнёт помогать ему. Миранда послушно шагнула из джинсов тоже, едва не завалившись набок: связанные руки мешали нормально держать баланс. Маттео легко подхватил её, взяв в ладони талию, но всё ещё не выпустив ножа. Миранда ощутила холодное ребро лезвия у своего бока. — Если бы не та история, — покачал головой Маттео, пристально поглядев ей в лицо, — ты была бы совершенно идеальной. Её охватил страх. Что это значит? Что он этим хотел сказать? А Маттео невозмутимо наклонился, открыл вентиль с горячей водой, и по акриловым стенкам ванны забила пенящаяся струя воды. Он взялся за воротник рубашки у себя на загривке, сгрёб его в кулаке и быстро и легко снял её, расправив плечи. После расстегнул кожаный ремень и снял джинсы тоже. Одежду он бросил в сторонке на полу, оставшись в одних только тёмных боксерах, облегающих плотное, тяжёлое, тренированное, литое тело. Миранда не отрывала глаз, чтобы понять, есть ли у него особые приметы вроде родинок, шрамов или татуировок; есть ли изъяны, которые она могла бы использовать во время побега. А он внимательно смотрел на Миранду, потому что она, боязливо скрючившись у раковины, пялилась на него — на его лицо, на волосы, на грудь и плечи. Его не волновало, что она думала о нём, потому что ему было плевать. Главное, что он хотел её и у неё не было другого выхода, кроме как принять его — или умереть. Но вряд ли она такая смелая, как покойная Линда. И вряд ли захочет мучиться перед тем, как отдать концы. Маттео выключил воду, когда ванна прилично набралась, и поманил Миранду к себе: — Бельё тоже снимай. Оно тебе не понадобится. Бюстгальтер он разрезал: не хотел развязывать ей руки. Трусы помог стянуть, бросив к своей одежде, и разделся до конца сам. Миранда стремительно отвела взгляд в сторону, вперилась в старую плитку у его босых ног. Она хорошо помнила, что многих насильников и убийц заводит, когда на них так неприкрыто смотрят, и не хотела делать своё положение ещё хуже. — Знаешь, мне кажется, нам стоит начать знакомиться уже сейчас, — сказал Маттео и, взяв её за плечо, подтащил к ванне. Миранду охватил страх, она съёжилась. Что он хочет с ней сделать? От него можно ожидать всё, что угодно. Первое, что она подумала — «он утопит меня!». Но Маттео только взял её на руки и опустил в воду первой, а уже затем лёг сам. Когда он это сделал, неприятно горячая вода, обжёгшая всё тело, колыхнулась, уровень поднялся Миранде до груди, хотя до того едва касался рёбер. Маттео погрузился в эту воду, согнул колени — ванна была ему коротка, совсем не по росту — и легко посадил Миранду себе между ног. Всё это время она, плотно сжав бёдра и ссутулившись, будто стараясь стать для Маттео незаметнее и хоть немного прикрыть грудь, боялась даже сделать глубокий вдох. Привыкнуть к горячей воде для неё было пыткой, учитывая все раны, ссадины и особенно — отрубленный мизинец: Миранда боялась мочить повязку и болезненно держала руку на весу. — Ну-ка, повернись ко мне. Она сделала, что он сказал, сразу же — без капризов, пауз и промедлений. Это была почти мгновенная, собачья реакция на команду. Маттео остался ею доволен. Усмехнувшись, он осторожно отвёл от её лица повлажневшие из-за пара волосы и осторожно отклеил скотч. Миранде почти не было больно, разве самую малость, из-за краешков, слишком сильно прилипших к коже. Она осторожно облизнула губы, слегка поджала их. Всё это время Маттео пристально наблюдал за ней. И ей показалось, его тёмные глаза смеялись. — Тебе по-прежнему нельзя кричать и громко говорить, ты помнишь? — уточнил он и внимательно поднял брови. — Да, — очень тихо ответила Миранда, и Маттео, успокоенный этим, кивнул и развалился в ванне, расслабленно опустив руки по обе стороны бортика. — Хорошо. Тогда давай немного полежим и расслабимся. Столько дней мне этого очень не хватало. Она промолчала, сидя всё такой же напряжённой и прямой. В голове постоянно вспыхивала одна и та же мысль: бежать. Надо бежать. Бежать во что бы то ни стало! Но как? Миранда осторожно взглянула на убийцу, беспечно прикрывшего глаза. Он казался сейчас таким спокойным и расслабленным. Что, если, немного погодя, он уснёт? Может он вообще уснуть, разомлев в горячей ванне? Тогда сумела бы она погрузить его под воду и держать там, пока он не задохнётся? Хватило бы сил? Морально — возможно, хотя прежде ей не приходилось топить людей, но технически Миранда не надеялась, что сладит с ним. От его тела веяло странным, концентрированным жаром. Она видела, что он умел делать с людьми. Он легко поднял Джейкоба на плечо, а перед тем отделал его, как боксёр грушу. Он вынес на себе Ника — Ник был здоровым, крепким малым. У него бицепс шире её талии. Нет, у неё нет шансов. Когда он почувствует, что задыхается, то очнётся, откинет в сторону, как котёнка, а затем убьёт. У неё не было ни единого шанса против него в силовом поединке, и она это знала. — Эй, — вдруг мягко позвал он и обнял её за плечи. — Не сиди так, отдохни. Тебе это тоже нужно. Скажешь — нет? Миранда ничего не говорила. Она старалась даже не дышать лишний раз. — Правильно, не мочи повязку, — одобрил Маттео, глядя, что она не погружает руку. — Можешь положить её вот сюда. Давай-ка. Он уложил перевязанную кисть себе на грудь и привлёк Миранду туда же, на покрытую каплями пота смуглую кожу. От контраста температур в воде и вне её по спине Миранды пошли мурашки, она сжалась. Маттео ухмыльнулся, положив руку себе под затылок. — Как отдыхаем, м? Что скажешь? Она ничего не хотела говорить. Чувствовала бедром и животом его тело, притиралась к нему, потому что Маттео сам так её уложил, и панически соображала, что делать. Не отвечать страшно. Отвечать — противно. Что хуже? Умереть или жить, но пресмыкаясь перед серийным убийцей? — Мне холодно, — только и сказала она. — Холодно? — Маттео убрал руку, приподнялся на локте и нахмурился. — Девочка, нужно было сразу это говорить. Иди-ка ко мне поближе. Вот так. Он легко прижал её ещё теснее прежнего, лёг ниже под воду и утянул её за собой. Вода ещё не успела остыть. Миранде она доходила теперь до шеи, и тело впрямь начало согреваться, но внутри всё равно было чувство, что она глотала куски льда целиком. Маттео закинул её раненую руку вместе с другой себе на плечо и улыбнулся: — Холодно ей. Детка, это стресс. Это нервы. Это пройдёт. Всё, что сейчас тебе нужно — немного расслабиться и привыкнуть ко мне, и дальше, считай, будет как по маслу. Просто помни, что я никогда не обижу тебя, если ты не нарушишь правила. Ты помнишь правила? — Да, — шепнула она, опустив лицо. Она ненароком коснулась губами воды и чуточку проглотила её. — Да, — эхом откликнулся Маттео и сощурился. — Ты была даже там не похожа на своих друзей. Ты показалась мне рассудительной. Кроме Мередит, с кем ты дружила? Миранда дёрнула плечами; вопрос был болезненным по целому ряду причин. Маттео под ней медленно заворочался, ложась удобнее, и Миранда крепче сжала бёдра, почувствовав, что к её ляжке притёрся его затвердевший член. — Только с ней. Ну… — она поморщилась. — Возможно, ещё с Линдой; она мне нравилась. — И мне тоже, — согласился Маттео. — Вы были бы куда лучшими подругами. Миранда вспыхнула, но сдержала яркую злость, заворочавшуюся внутри. Как он смеет так говорить, подонок, после того, что сделал с ней?! Проглотив горькие зёрна гнева, она стиснула челюсти, затем, взяв себя в руки, сказала как можно спокойнее: — Она друзей среди нас не искала. Маттео что-то промычал и поправил её каштановые волосы, поплывшие по воде. Заботливо, даже очень собрал их в комок и отжал, затем устроив на бортике ванной, чтоб обсохли. — В любом случае, она была бы лучше Мередит, — уверенно сказал он и погладил Миранду по скуле, скользнув ниже, на шею. — Эта сучка. Она не может быть твоим другом после того, что сделала. — А что она сделала? Он мягко улыбнулся: — Когда поняла, какая участь её ждёт, предложила себя. Мне — себя, — это его словно повеселило, он даже покачал головой. — Дурашка. Я сразу сказал, что мне никто не нужен кроме тебя. Маттео вдруг куда более внимательно заглянул ей в лицо, подняв его за подбородок. Хочешь или нет — смотри в ответ, вот что подумала Миранда, вперившись своими глазами в его, нечеловечески тяжёлые, окружённые морщинками, с тёмными веками, с короткими чёрными ресницами. — Она рассказала мне всё, что знала, — продолжил Маттео, обведя большим пальцем её губы и приоткрывая их. — Всё, чтобы только я убил тебя, а не её. Ведь вы так похожи. Какая мне разница? — он улыбнулся. — И правда. Какая… Он поцеловал её, гладким движением вобрав в себя язык и сплетая его со своим. Миранда не смела сопротивляться: разве что тело её от неожиданности среагировало не так податливо, как она хотела. Она плотно сомкнула челюсти, сама того не желая, и Маттео выдохнул ей в рот от боли. У себя в слюне она ощутила солоноватый вкус крови. Она одеревенела, ожидая, что за это будет наказание — может, он её ударит, может, сделает чего похуже… Но он лишь вынул язык из её рта и выдохнул в губы, крепко взяв Миранду за затылок: — Открой их, детка, не сопротивляйся. Давай, давай… Она послушалась, хотя для этого пришлось сделать невозможное — взять контроль над своим насмерть перепуганным телом. Миранда прижала обе связанных руки к груди, словно защищаясь или пытаясь отстраниться от Маттео, но всё было попусту. Он крепко поцеловал её, лаская руками живот, разминая бёдра и скользя то вниз, к ним, то вверх, к грудям. Потом отстранился и начал перекладываться с бока на спину. Она вспомнила, как холоден и жесток он был в пансионе, и как взял её на глазах у всех. От этого Миранду пронзило болью такой настоящей, будто он ударил её ножом в спину, и тот прошёл сквозь сердце. — Сядь на меня. Она не сразу заметила, как сильно он завёлся. От испуга замешкалась, за что и получила. Он рыкнул почти нечеловеческим голосом: — Сядь. У него заволокло глаза той пеленой, какая бывает обычно у кокаиновых наркоманов: ничего, кроме вожделения, ничего, кроме жажды очередной дозы, в них не было. Но его дозой был живой человек, которым он стремился обладать — и знал, что будет, или они оба умрут. Миранда послушно села ему на бёдра. Он разбил её скреплённые руки резким рывком, заставил опереться себе на грудные мышцы, поёрзал под ней. Миранда хорошо знала, чего он хотел, но не собиралась давать ему это, пока он не скажет. У неё не было другого выхода. Она не хотела умирать в старом вонючем мотеле на дороге вдоль Леса Секвой, в этой глуши, после всего, что с ней случилось. — Приподнимись. Да. Да… Он с трудом мог бы сказать, когда у него была женщина. Он даже напряг память, чтобы сделать это — но бросил: ГЭП пустил в его теле корни слишком рано, Маттео недолго гулял. Большую часть своей жизни он был зациклен на болезни, не на отношениях. Да и не нужны они ему оказались, эти отношения; у него был отец, была коллекция бабочек, были дом и работа, и тренировки — вот что он любил. Теперь он любил Миранду очень сильно. Так сильно, каждой клеткой своего тела, что желал отлюбить её до полусмерти, и сдерживался, лишь понимая: второй раз найти свою Миранду у него могло не получиться. А ему так понравилось жить и видеть этот мир таким, каким его задумывал Господь. Он знал там, в пансионе, что на пике агрессии и адреналина, бивших в кровь, он не мог войти в неё, иначе убил бы. Он тогда страшно озверел, и его сексом были чужие смерти. Теперь всё было иначе. Он чувствовал её связанные ладони и вес тела, опиравшегося ему на грудь. Он слышал её дыхание, видел так ярко, как только мог, капли воды на зарумянившихся плечах, на светлом животе, в плотных складках мясистых ляжек. Для него это было наваждение — и он лёг ещё ниже в воду, так, что волосы его стали под ней чёрными и поплыли, зазмеились, завились кольцами. Вода залилась в уши. Коснулась уголков губ. Он приподнял член, обхватив его у основания, другой же рукой заставил Миранду привстать — а потом опуститься. И оказавшись внутри неё, он громко вдохнул воздуха в грудь, хлебнул воды, затем тут же выпустил её изо рта — и опять глотнул при новом хлопке её ягодиц о свои бёдра. И руками обхватив Миранду за бока, показывая ей, каким должен быть темп, он провалился во тьму.3
Она дышала, как загнанная, словно пробежала марафон. Груди было так тяжело подлетать вверх и опадать вниз, и двигаться то вправо, то влево, как в диком танце. Она болела, тянула, ничем не сдерживаемая. А в животе было так больно, будто в неё вогнали нож и раздирали им изнутри. Сухая и не желающая принимать его в себя, она приняла. Вода плескала до бортиков, лизала стены ванны и переливалась на кафельный пол. Маттео было плевать. Он любил её с упоением и скоростью мужчины, у которого давно не было женщины — он получал яркое удовольствие от быстрого, жёсткого секса, и кончил почти сразу, меньше, чем через минуту, и много. Миранда чувствовала, как содрогается его член, как оттуда, пульсируя каждым толчком, он изливается в неё — но не удивилась, когда он продолжил. В его глазах было усталое отчаяние и странная, лихорадочная радость. Он просто выдрачивал себя живым человеком, не отпуская то её боков, то её ягодиц из рук, и не обращая внимания, как плещет уже остывшая, холодная вода, как бледна и испуганна Миранда. Второй раз он не кончил, но мучил её долго, около получаса, прежде, чем рывком вышел и встал. Вода потоком полилась с его тела и неотжатых волос. Он на это плевать хотел, сграбастав Миранду. Правда, снял с полки два неважной свежести, зато больших полотенца и уже на кровати вытерся сам и вытер её, всю, насухо. — Мне сложно остановиться, — глухо предупредил он, бросив полотенце на пол, у кровати, и толкнул Миранду под себя на постель. Она вздрогнула, упав на матрас. — Я слишком долго тебя ждал. И я хочу, чтобы ты тоже меня хотела. Однажды. Она сжала бёдра и хотела сказать «никогда!», но снова промолчала. По её испуганному взгляду он многое и так понял. Не для всех вещей в этой жизни нужны были слова. Маттео встал. Поворошил рукой в кармане куртки, не спуская с Миранды глаз; в полутьме комнаты они горели, как печной совок, полный пылающей золы. Мокрые волосы свисали вдоль его лица на грудь. Он что-то взял, в темноте не разобрать, что именно. Маттео подошёл к ней так стремительно, что Миранда попыталась отползти на постели, испугавшись — вдруг он её ударит? Но Маттео легко раскинул её ноги, лёг между них и, передавив Миранду предплечьем поперёк туловища, молниеносно вскинул руку, в которой оказался шприц. Миранда не успела даже пискнуть: он сделал ей укол в шею, и это был укол человека знающего, как это делать правильно. — Всё хорошо, — наконец, он разжал плотно сомкнутые челюсти и погладил Миранду по голове. — Всё хорошо. Не бойся. Но она боялась и от страха всхлипнула; из уголков глаз, смачивая кожу, покатились слёзы. Что он вколол ей? Снова наркотик? Она с мольбой посмотрела на него. Маттео покачал головой, точно хорошо понимая, о чём она думает. — Нет, милая, это снотворное. Просто снотворное. Я же не хочу, чтобы ночью ты сбежала от меня, пока я сплю без задних ног, выжатый досуха. Он вошёл в неё, мягко и плавно покачиваясь внутри. Приподнял за талию, целуя в щёки и шею, в подбородок и лоб. Миранда, ожидая, когда подействует укол, тяжело задышала и облизнула губы с запёкшейся слюной. Она подумала: вдруг он усыпил её, чтобы сделать с ней что-то ужасное? Что-то, что сделал со всеми, кого убил на её глазах? Каждая часть её тела словно выключалась. Она перестала чувствовать сначала ноги, потом — поясницу. Она уплывала в сон, отчаянно разрыдавшись. Если это были последние секунды её жизни и после Маттео Кастос будет истязать её… — Пожалуйста, — взмолилась она, — пожалуйста, только не убивай меня. Пожалуйста. Маттео покачал головой, не прекращая двигаться. Она плакала и жалась к нему, она молила его. Это так возбуждало, что он только ускорил темп, теперь чувствуя в себе силы кончить и второй раз. — Пожалуйста. Маттео. Пожалуйста. Снотворное было хорошим, он рассчитал верную дозу. Миранда засыпала. Бормоча, но прикрывала глаза. Лицо её расслабилось, губы приоткрылись. Она пыталась вынырнуть из сна только единожды — но тщетно: Маттео это только завело. С коротким стоном, похожим на крик боли — зная, что она его уже не услышит — он притянул её к себе за связанные руки и впился губами в её бесчувственный рот. Ещё раз застонав, согнулся в пояснице, сгорбился и несколько раз ритмично вздрогнул, напряжённый так, что стало больно всему телу. Он не выпускал из мыслей, что она молила его. Она его умоляла. Она позвала его по имени. Она… Он зажмурился, разом пропотел, выпуская в неё ещё семя — сколько мог, пусть и немного. Теперь удовольствие было ярче, боль в узловатых бёдрах — острее. Он чувствовал себя так, словно из него выкачали душу, и упал на бок, дрожа от наступившего холода и усталости. Как хорошо, что он усыпил её: он не смог бы долго караулить свою пленницу, а если бы она сбежала… Маттео даже думать об этом не хотел. Никаких если, нет. Она теперь не сбежит. Не сейчас, когда он наконец получил всё, что хотел, и всё, что ему причиталось. Прижав её к себе, обняв так крепко, что она не смогла бы сама выпутаться из его рук, Маттео Кастос едва нашёл в себе силы набросить на неё и на себя шерстяной плед, лежавший в ногах. Колючие ворсинки покалывали кожу, пока не согревая усталое тело. Маттео крепко заснул и без всякого снотворного, подмяв под себя девушку, и последней его мыслью было — нужно возвращаться домой, как можно быстрее. Уже оттуда ей не сбежать, и там их никому не найти. Миранда Палм просто растворится на юге Калифорнии, точно её и нет в живых. А может, и вовсе никогда не существовало для целого мира, кроме него одного.