2
Редактор, Дилан Чейз, позвонил Брук около двенадцати часов вчерашнего дня и сообщил, что на линии — полиция округа Сонома, и её хочет услышать офицер. — Как зовут офицера? — нервно спросила Брук, не отвлекаясь от экрана своего «Макинтоша». Ей было некогда разбираться с какими-то там копами, тем более из Сономы. — Перрел… Певерелл… Господи, я не знаю, — редактор вспылил. — Сними трубку, он на второй линии. Говорит, что-то там по поводу школы. — Школы? Какой школы? — Брук отвлеклась, пару секунд непонимающе глядя в угол экрана, а затем её осенило. — Ах, школы. Ладно, соедини меня с ним. Что ему нужно, не сказал? Они с мужем называли место, где училась Миранда, пансионом — звучало куда лучше, куда дороже. Так и положено звучать месту, за которое они каждое полугодие отваливали по двенадцать тысяч долларов за обучение, и с каждым годом цена всё росла. Подержав палец на кнопке удержания звонка, Брук зажала пластиковую белую трубку между плечом и ухом и сказала: — Брук Лоусон слушает. Послышались шумы, помехи. Какая же дерьмовая была связь! Он что, из уличного автомата звонит? — Миссис Лоусон. — Голос был мужской, среднего тембра. — Добрый день. Офицер Певерти, округ Сонома, полиция Санта-Розы. Я звоню, чтобы… — Миз. Он даже осёкся и замолчал, а потом переспросил: — Что, простите? — Миз, — повторила Брук и дёрнула плечом. — Миз, мистер Певерти. Я предпочитаю такое вот обращение. Знаете, нейтральное. Без вот этих вот мисс или миссис. Мне кажется, что как-то неэтично на пороге нулевых определять по обращению, замужем женщина или нет. — Но я… — Вы знаете, — она усмехнулась, бегло набирая в документе нужный текст. — В конце концов, с мужчинами такой ерунды не случается, верно? — Я… миссис Лоусон, хорошо. В смысле, миз… Послушайте, дело серьёзное, — он смешался, и она улыбнулась, поняв, что строгий и суровый коп, оказывается, вполне себе обычный мужик на том конце провода. Ох и любила же она ставить их подчас в такие неловкие ситуации! Брук частенько доводилось работать с полицией, и всё благоговение перед их пиететом и значком она утратила ещё лет двадцать назад. — Я обращаюсь к вам по поводу происшествия в Сент-Лэйк. Вы — мать Миранды Палм. Это так? — М-м-м, да, — Брук нахмурилась, легко отвела тёмно-каштановую чёлку от лица. — О каком происшествии речь? — В пансионе случился пожар, миз Лоусон. — Голос его стал сух и холоден. Он предпочитал, как и тысячи других полицейских по стране, сообщать плохие новости бесстрастным тоном. — Есть пострадавшие. — Пострадавшие? Что там произошло? — Ведётся расследование, миз Лоусон. Преждевременно что-либо говорить. — Погодите, но… насколько там всё плохо? Вы что же, позвонили мне, чтобы раздразнить и толком ничего не сообщить? Какой тогда от вас вообще, к чёрту, прок? — Миз Лоусон, послушайте, — голос копа был смертельно усталым. — У нас есть все основания полагать, что это был не просто пожар, а поджог. Пока мы находим тела. Я и мои коллеги сообщим вам то, что положено сообщить, по прибытию в Сент-Лэйк на опознание. На опознание. Сначала она не ощутила ничего, кроме пустоты. Разве что не услышала, что говорил ей коп в телефонную трубку, хотя она сама задала ему вопрос. По шее пробежал холодок, будто это был сквозняк из открытого окна. Брук просто застыла в кресле возле своего компьютера в большом офисе, в дорого оборудованном кабинете с огромной, яркой картиной Яёи Кусамы — разумеется, каждый её элемент был испещрён разноцветным горошком, потому что у Кусамы, рисовавшей в стиле психоделии, всё было, чёрт возьми, в горошек. Рядом висело полотно Джорджии О’Киф, за которое менеджер Брук отвалил кругленькую сумму на выставке в Нью-Йорке. На полках под стеклом, в больших, дорогих витринах, в ряд стояли её книги, а также книги авторов, к чьим рукописям она также приложила руку. Было там много изданий, подписанных знаменитостями своего времени: на страницах собственных романов отметились Лорен Айзли, «Век Дарвина»; Артур Голден, «Мемуары гейши»; Джеймс Келли, «Мистер Бой»; Дин Кунц, «Дом грома» и многие другие писатели, которые делали издательствам огромную прибыль. И там, в сотне миль от собственного дома и в трёх сотнях — от пансиона Миранды, в своём мягком кресле, покрытом кожей прекрасной выделки, и в дорогом, пошитом на заказ пиджаке и модных слаксах, Брук Лоусон почувствовала, что земля уходит у неё из-под ног. На опознание. Плохо стало не сразу. Постепенно, только закончив разговор с полицейским и записав всю необходимую информацию — куда приехать, к кому обратиться, фамилию офицера, которую она уже позабыла, и номер участка — Брук положила голову на руку, оперевшись о стол и подвинув клавиатуру в сторону, а затем связалась с секретаршей, Маргарет, и спросила таблетку от давления. Затем выпрямилась и посмотрела на свои руки. Она ничуть не удивилась тому, что у неё тряслись пальцы. У неё не было никакого материнского предчувствия, о котором позже, причитая, плакалась мать Мередит, как бишь её, Хоупстед? Хемпстед? Хестер? Неважно, всё равно девчонку убили. У копов оказалось много работы: кто-то не просто поджёг пансион, но расчленил на куски и перемолол тела учеников и персонала газонокосилкой, оставив только фрагменты. Брук ещё не знала, что ей предстоит пережить несколько недель чудовищных мучений. Что только спустя четверть месяца криминалисты сумеют найти в этой молекулярной грёбаной каше кусочек плоти, принадлежавшей её дочери, а до того её объявили без вести пропавшей, как и некоторых других учеников, до тех пор, пока их тела не были опознаны. Их находили по фрагментам, кроме тех, кого звери — или зверь? — оставил гореть в пансионе. Одного мальчишку окунули башкой в унитаз. Всё тело было опалено, а голова, забитая дерьмом, как назло, осталась целой, но стала мягкой и раздулась так, что черт было не угадать: опознали по старому шраму под коленом. Нескольких сотрудников, обгоревших до неузнаваемости, вынули из петель. Во дворе пансиона нашли мёртвого Ника Бёрга, а отдельно от него — мозги на коре дерева, под которым он сидел. В его руке был ствол. На ручке газонокосилки — его пальчики. На пистолете — тоже. В пансионе очень многое к чёрту сгорело, но на каждом орудии убийства, которое удалось спасти, были отпечатки Ника. Это был сущий кошмар для всех, кто потерял в той бойне родных, и хуже всего — для отца Ника, Дилана Бёрга, действующего полковника ВВС США. Такой позор, такое страшное, несмываемое пятно на его репутации — сын-убийца. Копы просили не делать поспешных выводов, обвинений и умозаключений, но тут даже дебилу с умственной отсталостью в кубе было ясно, что Ник — единственный, чьё тело прекрасно сохранилось в этой куче-мале, и также единственный, кто добровольно проглотил пистолетный ствол, а потом проделал себе в башке дополнительное отверстие для вентиляции. Не нужно быть гением, чтобы понять: что-то с этим парнем было не так, и очень скоро журналисты, умеющие копаться в чужом грязном белье, отрыли ценную информацию: Николас Хьюго Бёрг, единственный сын Дилана Бёрга, страдал от гормонального элликсисеаллического психоза. И это объясняло почти всё. Но до этого момента Брук Лоусон пришлось позвонить мужу на работу и сказать то, что не успел сообщить офицер. Пришлось срочно покинуть офис и вернуться в пригород, в пустой дом, чтобы собрать небольшой саквояж и взять все нужные документы. Пришлось терпеть, чтобы не выпить немного водки или виски, потому что голова раскалывалась, а в руках был тремор — но Брук боялась, что, если от неё будет пахнуть алкоголем, могут не пустить в самолёт. Она не могла так рисковать. Она должна была оказаться там, в Сономе. Ехать на машине было слишком долго. Она заказала два билета на ближайший рейс, связавшись с аэропортом по телефону, и едва дождалась мужа. Сев в машину и направляясь на свой рейс, Брук холодно заметила: — Наконец-то мы спустя столько лет делаем что-то вместе с тобой. У него на челюстях играли желваки. Он сидел за рулём, ослабив узел галстука, и хрипло сказал: — Миранде это понравилось бы.3
— Миранда, — прошептал Маттео и осторожно тронул её за плечо. — Миранда, крошка. Эй. Она разлепила глаза и вздрогнула, не понимая, как вышло уснуть в одной тачке с убийцей. Маттео улыбнулся, протянул ей бутылку воды. — У тебя длительное последействие от снотворного, — тихонько сказал он. — Попей, надо вывести всю эту гадость из организма. «Может, не стоит травить меня ею» — устало подумала Миранда, но взяла бутылку и, открутив крышку, отпила. Голова раскалывалась, словно она уснула на солнцепёке. — Это бензодиазепин. Ты весь день после него можешь быть такой сонной, это нормально, — Маттео говорил так, словно пытался её успокоить. Пока она пила, он мягко гладил её щёку. От этого внутри Миранды всё переворачивалось. Было гадко. Тошно. Страшно. Она ничего не сказала, никак не ответила — зачем? Маттео пристально смотрел на неё, и от его едва заметной холодной улыбки и бездушных глаз, не выражающих ни одной эмоции, Миранде хотелось скрыться. Только вот негде. Они стояли на обочине дороги, убегающей вдаль. Кругом — ни единой живой души. И вдруг Миранде стало ещё страшнее прежнего. Почему он здесь остановился? Справа и слева от неё в окнах машины была рыжая равнина, скорее похожая на пустыню. Впереди — плавящийся от зноя оранжевый горизонт с солнцем, вставшим в зените. Даже разметка дорожной полосы поблёкла и почти сошла с чёрного полотна. Словом, Миранда оказалась посреди неизвестности, и от этого ей резко подурнело. Жар холонул до самого затылка, она мигом пропотела — и, подержав воды во рту, чтобы немного смочить пересохшую гортань, с трудом сделала глоток. — Ехать осталось совсем недолго, — продолжил Маттео. — Просто я подумал, что ты хочешь пить, вот мы и остановились. Ну а теперь продолжим путь. Он сказал это так, словно они с Мирандой были добрыми попутчиками и хорошими знакомыми, и словно он в самом деле заботился о ней. Миранда во все глаза смотрела на то, как он завёл «Бронко» и съехал на дорогу. Неужели он и вправду не понимает, что именно она должна была почувствовать, проснувшись здесь, в этой заднице мира, в одной тачке с душегубом, который способен забить человека битой до смерти? Да нет, это ерунда. Мало того, что он понимал это — он наверняка наслаждался её страхом и упивался своей властью над ней. Она хорошо помнила то, что писала в своих книгах мама. Серийный убийца — это психически нестабильный, душевно травмированный человек, чаще всего — неудачник, лузер, как выражаются грубо в обществе про таких, как он, у которого в жизни ничего не получается. Скорее всего, он неудачлив в интимной жизни. Он не нашёл признания в работе, на подсознательном уровне он пугает обывателей, так что, вероятнее, очень одинок. Любое преступление, которое совершает такой человек, имеет под собой богатую почву сексуальной неудовлетворённости. Его потребность ощутить власть над кем-либо, его желание вершить чужие судьбы и чувствовать себя «боссом» ситуации, компенсирует те неудачи, которые преследуют его, как человека. «Он не бог, не дьявол и не неутомимая сверхумная машина, — твёрдо сказала себе Миранда и скованно зажала бутылку между колен. — Он просто лузер, потому что он глубоко болен. Это не повод недооценивать его, наоборот — больное животное может быть ещё более опасным, чем здоровое. Но повод заглушить в себе страх. Чего я так боюсь? Его глаз? Его ухмылки? Того, что он может со мной сделать? Бояться бесполезно. Если он захочет, он сделает». Сказав себе это, она исподтишка посмотрела на Маттео. Он преспокойно вёл «Бронко», второй рукой покручивая радио на приборной панели, и наконец, найдя песню на нужной волне, оставил её. Музыка заполнила салон. Это было лучше, чем гробовая тишина, которая сводила с ума Миранду.Бывает такая погода, что всем по душе. Зовётся «Индейской весной Сакраменто». И когда солнце стоит высоко в небесах,
Вдоль набережной целыми днями гуляет ветер. Ты в Сакраменто, в прекрасном городе, Пой, пой, Пой, динь, динь-динь.
Миранда сжала плечи. Теперь она глядела только прямо перед собой на далёкую автозаправку в жарком мареве, но неплохо видела периферией зрения, как Маттео легонько постукивает пальцами по оплётке руля, кивая в такт старой, добродушной песенке. А потом он начал петь сам.Случается порой такое, что каждому знакомо. От этого становится слегка не по себе.
Ты изнываешь от одиночества — неясно, почему,
Пока внутри тебя не появится другое чувство.
Она не могла ушам своим поверить. Какого дьявола он творит? Голос у него был приятным, среднего тембра, не низким и не угрожающим. Не голос убийцы и садиста. Он пел пусть тихо, но с душой, и, хотя не попадал во все ноты, но определённо очаровал бы Миранду хотя бы своей непосредственностью и вполне искренней улыбкой, прорезавшейся на поразительно лживом до эмоций лице. Но она помнила всё, что он сотворил, и только сильнее его боялась. Она не знала, чего дальше ждать от Маттео Кастоса, и не понимала, как вести себя с ним, потому что он в её глазах был человеком абсолютно непредсказуемым. Вдруг он спросил: — Знаешь эту песню? — и улыбнулся. — Подпевай. Всё, что он говорил, даже обычное, даже нормальное, из его уст для Миранды звучало, как приказ. Если бы он велел есть песок под ногами, вероятно, она рассмотрела бы вариант того, чтобы и вправду это сделать. Что до просьбы спеть? Пустяковая просьба. Он же не просит её раздеться или проглотить моток колючей проволоки. Голос у неё дрожал. Она слышала группу Сакраменто много раз и не была их поклонницей: ей же не шестьдесят лет, в конце концов. Но, тем не менее, Миранда подхватила припев:Ты в Сакраменто, в прекрасном городе, Пой, пой, Пой, динь, динь-динь.
— Очень хорошо, — похвалил Маттео и приглушил музыку. Они свернули к автозаправочной станции «Шоп-эн-Куик» с потёртой песком, пылью и временем вывеской. Маттео, продолжив мурлыкать себе под нос «Индейскую весну в Сакраменто», остановился возле топливных резервуаров и, выключив радио, положил запястье на подголовник кресла Миранды, нависнув над ней. Живость и веселье, которое до того осветили его лицо, теперь пропали. — Мы, конечно, доедем на остатках топлива, — сказал он словно даже не ей, а самому себе. Миранда сжалась в его тени. — Но я не думал об обратной дороге, а заправляться в большом городе не хотел. Светить там номерами? Нет уж, спасибо. Так что мы заправимся сейчас, если ты не против. Он выразительно замолчал. Миранда растерялась. Она должна что-то сказать? Кивнув, неуверенно произнесла: — Хорошо. — Хорошо, — повторил Маттео. — И ты пойдёшь со мной. Он не хотел оставлять её в тачке одну, это ясно. Маттео вынул ключи из замка зажигания, затем вышел из машины. Что она могла бы сделать здесь без ключей? Да много чего. Например, запереться изнутри и долго не впускать его внутрь. Это однозначно привлекло бы чужое внимание. Миранда оживилась. Пусть это и заправка посреди пустыни, но, кто знает, может, здесь есть тревожная кнопка или хотя бы она сумеет намекнуть, что ей требуется помощь? Маттео вставил в бак пистолет от восемьдесят шестого топлива «Анлидед» и, открыв Миранде дверь, потянул её за руку. Снаружи было жарко, в воздухе висела пыльная взвесь, и было даже трудно дышать. Изнывая от палящего полуденного солнца, Миранда поспешила вместе со своим похитителем в густую тень козырька от крыши, а затем Маттео толкнул стеклянную обшарпанную дверь. Внутри было душно. В радиоприёмнике играла тихая музыка. Единственное, что разгоняло тугой, горячий воздух — вентилятор на кассовой стойке, за которой сидел меланхоличного вида лысеющий мужчина среднего возраста, с большой некрасивой родинкой на щеке и в несвежей тенниске. Когда к нему вошли двое, он безразлично поднял глаза от экрана крошечного телевизора. Судя по звукам, доносящимся оттуда, он смотрел бейсбол. — Хей, доброго дня, — приветствовал Маттео, на ходу вынимая из заднего кармана джинсов бумажник. — Нам пятьдесят литров восемьдесят шестого. — Решили залить полный бак? — спокойно спросил тот. Маттео кивнул. Длинные волосы, повисшие вдоль лица влажными от пота сосульками, качнулись у самых скул. — Да-да-да. Не знаю, далеко ли будет ещё одна заправка. Решил перестраховаться. Миранда стояла рядом с ним, исподтишка разглядывая заправку. Здесь было несколько стеллажей с продуктами, круглая вертушка с журналами и карманными книгами в мягких обложках, полка с солнцезащитными очками с поляризацией. Возле стены стояло два старых холодильников с наклейками «Кока-кола». С потолка над кассой свисало две длинных жёлтых ленты, облепленных мухами. Здесь явно не было тревожной кнопки. А если она и была, то, скорее всего, не работала. Сунув раненую руку в карман толстовки и изнывая от жары, Миранда вдруг заметила, что кассир иногда поглядывает на неё. — Куда едете? — спросил он словно невзначай. Маттео пожал плечами, облизнув пересохшие губы. Затем добродушно усмехнулся. — Думаем, поглядеть на Фресно или Анахайм. Там, вроде как, неплохо. — Да, вполне. Я там был, правда, лет пятнадцать назад, из нашей глуши мало куда выезжаю, — равнодушно сказал кассир и снова бросил на Миранду более внимательный взгляд. И её это чертовски взволновало. Переступив с ноги на ногу, она замешкалась, стараясь не подать виду, но вот он, тот момент, когда этот человек может реально запомнить её лицо. Она была уверена, что однажды по новостям покажут случившееся в Сент-Лэйк. Может быть, когда-нибудь покажут и её фотографию. Миранда знала, что порой преступники попадаются на самых обычных вещах. Что есть ещё на свете удача, которая позволит правосудию свершиться. Что этот человек, который пялится в телек целый день здесь, на своей чёртовой заправке, может однажды удивиться: эй, а я видел эту девчонку. Она ехала на чёрном «Бронко» со странным парнем с длинными волосами, вроде, по виду, мексиканцем или вроде того. И ехали они в сторону Анахайма… Но она определённо была живее всех живых! Миранда тихо сглотнула и отвела взгляд. На всякий случай, чтобы отвлечь от кассира внимание, она взяла Маттео под руку и прислонилась к его предплечью щекой, тихонько шепнув: — Я могу снять толстовку? — Потерпи, — мягко ответил он. — Сколько с меня? — Сто тридцать пять долларов. Как будете платить? — Наличкой. — О’кей. Кассир вновь посмотрел на Миранду, быстро, мельком — и открыл кассовый аппарат. Затем отсчитал Маттео сдачу и протянул руку, чтобы положить её на тарелку с рекламой сигарет под толстым прозрачным слоем. Тогда всё и случилось. Быстрый, как змея, Маттео бросился вперёд и в одно мгновение схватил мужчину за шею. Свалив его на стойку, он навалился локтем ему на загривок и придавил всей своей массой голову, когда буквально лёг на неё боком. — Сука, — тихо, но жёстко, с огромным, злым чувством в голосе, сказал он, — куда ты всё время пялился, а? Миранда остолбенела. Нападение было таким внезапным, что она растерялась в первые секунды, но затем, в панике окинув взглядом торговый зал, схватила стеклянную бутылку с пепси с полки и занесла её над головой Маттео, собираясь как следует врезать. В следующий миг она получила от него приличный удар по лицу, наотмашь — такой, что упала на пол, выронив бутылку, которая откатилась к другому стеллажу. В голове зазвенело. Глаз сбоку тут же начал заплывать. Он ударил её точно в висок, с такой силой, что Миранде показалось — её сбила машина, или ей раскололи череп. Он бы убил её, если бы приложил ещё немного усилия. Одним ударом убил. Она в этом уже не сомневалась, но всё равно попыталась встать так быстро, как могла. Сейчас не время было пасовать. Она даже забыла об осторожности — всё случилось слишком стремительно. Но, пока она была в полусознании, Маттео не терял времени. Ловко приподнявшись и налегая на спину кассиру локтем и предплечьем, он всадил ему в вену на шее адреналин полным шприцом на двадцать миллилитров. Остановка дыхания произошла почти моментально. До этого несколько секунд Маттео услышал сдавленный хрип под собой, перешедший в клёкот. Он встал. Тогда же с пола поднялась и Миранда — у неё на правой половине лица красовался багровый, растекающийся от виска до края глаза, синяк. Она была взъерошенной, перепуганной, но очевидно готовой к борьбе, но в панике взглянула Маттео за спину и увидела кассира, ничком лежавшего на стойке. Всё так же работал телевизор. Всё так же передавали бейсбол. И музыка из приёмника продолжила играть, а вентилятор — лениво обдувать лопастями душную заправку. Со стороны казалось, будто кассиру стало плохо с сердцем в этакой духоте, и он, скорчившись от боли в груди, рухнул на стойку. Из его рта стекала тонкая струйка слюны, он смотрел перед собой — и был несомненно мёртв. Миранда замешкалась. Маттео хватило этого мгновения, чтобы налететь на неё и подмять под себя, схватив за шею. Он уволок её глубже в магазин, между полок, и вжал в стену, сунув колено между её ног. Миранда отчаянно отбивалась. Она пыталась исцарапать его, ударить по глазам, как следует врезать коленом под дых или между ног — но он был тяжёлым и жёстким, и даже угодив ему в живот, она услышала только его сдавленный выдох. А потом Маттео как следует тряхнул её и тихо сказал: — Если ты не успокоишься прямо сейчас, я выдавлю тебе глаза. Прекрати немедленно. И, как бы сильно она ни хотела от отчаяния и страха рваться и драться, но здравый смысл возобладал. Что это было — жажда жизни или огромное самообладание — Миранда не знала, но титаническим усилием воли опустила руки и перестала отбиваться, хотя всё в ней кричало: он обманет. Сейчас тебе будет худо. Он тебя убьёт. Борись! Но она уже попробовала бороться, и вот к чему это привело. Маттео пытливо посмотрел на неё, словно оценивая, какую ещё штуку она может выкинуть. Затем произнёс: — Если бы я не дорожил тобой, я бы сейчас же сделал с тобой что-то ужасное, Миранда. Ты даже не представляешь, какие мысли сейчас бродят в моей голове. Он помолчал. Между ними повисла тягостная, жуткая тишина. Он буравил её взглядом, будто она была глупым, капризным, несмышлённым ребёнком, выкинувшим очередной фортель. Затем продолжил: — Я понимаю всё, что ты чувствуешь. Ты хочешь избавиться от меня. Это нормально. Я не идиот, знаешь ли, и всегда держу с тобой ухо востро. Но ты должна помнить: я не допущу, чтобы ты от меня сбежала. Если это случится, ты умрёшь, а потом умру я. Поняла? Он держал её за горло так крепко, что она не могла бы издать даже хрипа. Но сразу же кивнула. — Поняла?! — вдруг рыкнул Маттео, и она сипло протянула: да. Это его успокоило. Он резко разжал руку и выпустил Миранду. Она упала ему под ноги, больно ударившись боком, и сжалась, прикрыв лицо руками. Накатили первые слёзы. Он не собирается её убивать? Это было последнее предупреждение? Что он сделает с ней? Он действительно может искалечить её? Не решаясь посмотреть на него, она услышала звяканье застёжки его ремня. Затем Маттео силой поднял ей голову, крепко сжав волосы на затылке у самых корней. — Ну что, крошка, — произнёс он и потянул за волосы на себя, стискивая их в кулаке всё крепче и крепче, так, что не вырваться было, даже если бы Миранда рванулась изо всех сил. — Ещё одна плохая новость для тебя — чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее ты меня заводишь. Она похолодела, покачала головой и выдавила: — Пожалуйста. Пожалуйста… — Заткнись и делай, что я сказал. Он заставил её сесть на колени, всё ещё удерживая за волосы, и она вскрикнула от боли, схватившись за его руку у себя на затылке обеими своими. — Убери их живо и не трогай меня, — ощетинился Маттео. — Пока я не разрешу, ты до меня не дотронешься. Она покрылась холодным потом, послушно заведя руки за спину и дрожа всем телом. Она не представляла, что с ней произойдёт потом. Этот человек был непредсказуем. Он всё ещё не отпускал её волос, но другой рукой вынул из расстёгнутой ширинки член и притянул Миранду к нему, заставив коснуться его губами. У неё не было времени подумать, не было времени остановиться, привыкнуть к этим ощущениям, взять его в рот удобно, отказаться или просто вздохнуть. Маттео ввёл член ей в рот, и она понимала, что, если укусит его, то вполне может лишиться жизни или, что хуже, стать овощем, неспособным к сопротивлению. Ещё пара таких ударов в голову — и она может вообще не встать. Пытаясь спрятать зубы, она поперхнулась и едва справилась с рвотным рефлексом. Минет она делала только пару раз, и ей ни с кем не понравилось. Тем более неприятно было делать его насильно. Маттео не собирался её жалеть. Он здорово возбудился и вошёл в рот на всю возможную длину, какую она физически могла вместить. Затем тряхнул её голову за волосы. — Сделай мне приятно. Кашляя и задыхаясь, Миранда проглатывала член, чувствуя вязкий вкус смазки. Над головой она слышала тяжёлое дыхание. Слюны было достаточно, чтобы Маттео легко заскользил по её языку глубже, к нёбному язычку, раздражая его. На глазах у Миранды проступили слёзы. Маттео снова дёрнул её за волосы, заставив взглянуть себе в лицо, и она ощутила яркую ненависть. Потому что этот ублюдок улыбался. Он кончил в несколько движений, прижав ладонь к её щеке, и всем телом содрогнулся, когда Миранда сделала громкий глоток, подавив новый рвотный спазм. Член обмяк между губ, оставался пока ещё плотным и тяжёлым, но был куда более вялым, чем раньше. На лице Маттео была странная усталость. — Прости, что так быстро, — произнёс он, по-прежнему крепко удерживая Миранду за волосы так, что она не могла даже пошевелиться, зафиксированная его рукой. — Но здесь задерживаться нельзя. Я не думаю, что у любопытного ублюдка было так уж много клиентов. Но чем чёрт не шутит. Он рывком поднял её на ноги и смерил таким взглядом, что она побоялась даже вздохнуть. Отпустив Миранду, Маттео застегнул джинсы и ремень. Подумав, уронил пару густых прядок Миранде на синяк, заставив прикрыть его. — Ты сама его заслужила, — холодно заметил он и ткнул ей в грудь указательным пальцем. — Крошка, зачем ты это сделала? Ты же знала, что я тебя накажу за любое сопротивление. Что теперь? Я должен тебя наказать, иначе ты натворишь что-то снова. — Нет, — вдруг вырвалось у неё быстрее, чем она всё обдумала. — Умоляю, нет. Пожалуйста! Я больше никогда не буду. Я никогда… — Никогда — это пустое слово, — бесстрастно сказал Маттео. — Ты будешь наказана, я тебе обещаю, но только когда мы приедем домой. Я не знаю, что с тобой сделаю. Но ты должна понять, что виновата только сама. Только сама. Всхлипнув, Миранда крепко зажмурилась, расплакалась. Плакала она не как многие жертвы, которых видел Маттео — не навзрыд, не истерично, не взахлёб, а тихо-тихо, почти безнадёжно. Всё, что она могла — уповать на то, что он передумает, и понимала, что готова ради этого сделать очень многое. Потому что она не представляла, каким может быть наказание от Маттео Кастоса. — Я просто напугалась, — выдавила она и зажмурилась ещё сильнее, сложив на груди руки и сгорбившись. — Я сделала ошибку, но я не сделала её первой. Я не пыталась сбежать до этого. Я не пыталась. Сжавшись, она решила попытаться и удивить его. Чего он хотел больше всего? Больше, чем убить или истязать её? Подавшись вперёд, она медленно, робко легла мокрой щекой ему на грудь поверх рубашки, и застыла от напряжения и страха в ожидании, что будет дальше. Маттео коснулся её плеч, перестал улыбаться. Если бы Миранда смотрела на него, поняла бы, что на короткое мгновение он был действительно растерян. Затем и это прошло — но он не сказал ничего, почувствовав глубоко в груди быстрый, но болезненный укол не жалости к ней, а жалости скорее к себе. Он её пощадил. Он был к ней добр. Он ей помогал. Он ухаживал за её раной. И только теперь он заслужил какую-то ласку? Это было лучше любого секса. Лучше того, что она только что сделала с ним. Сжав челюсти, Маттео холодно посмотрел поверх её головы, но она робко коснулась воротника его рубашки и сжала его в пальцах. — Теперь я буду слушаться, — обронила Миранда, всхлипнув. — Если мне некуда деться, если другого выхода нет — я буду. Я буду. Я постараюсь. Он знал, что это притворство, и понимал, что она манипулирует им — он неплохо разбирался в людях. Но не мог отказать себе в удовольствии хотя бы на это короткое время подумать, что она говорит действительно искренно. Он имел полное право быть обманутым, если этого хотел. — Ладно, крошка, — тихо сказал Маттео и убрал её руки от своей рубашки, сжав их в своих ладонях. — Пойдём отсюда. Он поставил бутылку пепси на полку, проверил заправку на наличие камер видеонаблюдения: не было ни одной. Затем протёр монетницу, убрал шприц в карман. Оставив кассира лежать на стойке, Маттео велел Миранде ничего не трогать и ни к чему не прикасаться. А затем вывел её наружу, заправил «Бронко» ровно на пятьдесят литров и, аккуратно повесив пистолет на место, покинул заправку. …Гитара играла переливчатыми аккордами через радиоприёмник. Машина двигалась навстречу горизонту. Миранда, послушная, как кукла, подпевала убийце, который получал теперь абсолютное удовольствие от поездки — это было видно по языку его тела, по глазам, наконец ожившим, по вполне искренней улыбке. Но Миранда не знала, куда они едут и где находятся, пока Маттео не сказал ей спустя ещё сорок минут пути, что они движутся по шестьдесят шестой трассе через Мохаве, с утра преодолев маленький горный подъём и теперь спустившись в пустыню, чтобы там, через неё, сделав крюк, вернуться к шоссе вдоль тихоокеанского побережья, а оттуда — к дороге номер семнадцать, в Тихоокеанскую рощу. И Миранда не знала, что в тот день в аэропорт Сономы приземлился самолёт, на котором прилетели её мать и отец, для опознания тела, которого они не найдут среди оставшихся целыми. И не знала, что тогда её объявят официально пропавшей без вести, пока не обнаружат маленький фрагмент плоти и не определят: Миранда Эвелин Палм была зверски убита предположительно, по версии следствия, Николасом Бёргом вместе с остальными учащимися и сотрудниками престижного закрытого пансиона. Так она стала человеком-невидимкой.