Ник сидел к ней спиной возле раскидистого дуба, росшего на территории Сент-Лейка; дуб этот был там всегда, сколько Миранда помнила этот пансион и этот двор. Небо заволокло дымом; ноздрей касался запах гари. Откуда он?
Миранда посмотрела по сторонам, но ничего не увидела — обычный день, всё кругом зелено: в здешних местах осень приходит поздно. Она помнила, как здесь оказалась. Во двор её вывел Маттео. Пока его нет, нужно бежать, — гвоздём сидела единственная мысль в голове.
Крадучись, она подошла к Нику, чтобы тихонько коснуться его плеча и наконец уйти отсюда вместе. Вокруг не было ни единой души, только она и он.
—
Это бесполезно, — вдруг сказал Ник, голосом таким уставшим, что Миранда вздрогнула и остановилась. — Он всё равно придёт. Он придёт за нами, и это будет конец.
Ей не нужно было спрашивать, чтобы понять, о ком Ник говорит.
— Если мы поторопимся, — заволновалась она, — всё будет в порядке!
— Никогда уже не будет, — печально отозвался он. — Мы никуда не сбежим. Сейчас мы оба мертвы, посмотри внимательнее, Миранда.
— Ник! — она беспокойно сжала руки в кулаки. — Нам нужно держаться вместе. Скорее, вставай! Бежим отсюда!
— Где бы мы ни были, он нас всегда найдёт, — монотонно продолжил он, не оборачиваясь. — Он нашёл Линду. И Джея. И Мередит. И Трента. И Скайлера…
— Ник, — Миранда в нетерпении мотнула головой. В этот момент двор окутали клубы дыма; они были такими густыми и плотными, что спину Николаса стало уже трудно различить, хотя Миранда могла протянуть руку и коснуться его… коснуться его плеча. — Пожалуйста.
— И Клая. И Кёрсти…
Миранда вздрогнула, посмотрев вбок, на пансион. Только теперь она увидела, что всё здание было охвачено огнём. Яркие, высокие клубы пламени вырывались из лопнувших окон: в траве блестели их осколки. Из школы доносились крики — такие страшные, что внутри у Миранды всё смёрзлось. Проглотив ком, вставший в горле, она бросилась к Нику и положила ладонь на его плечо, сжав с такой теплотой, словно он был её самым близким другом, без которого она совершенно точно никуда из этого Ада не уйдет: остальные были мертвы. Остальные кричали там.
— Прошу, перестань, — взмолилась она, жмуря глаза от едкого дыма. — Ради меня, сделай это!
Вдруг она почувствовала, что он обернулся и прижал её к себе, обняв так крепко, что было не вздохнуть, не вырваться. Но Миранда и не хотела. Уткнувшись лицом ему в грудь, она стиснула руки на талии, сжала в пальцах рубашку. Теперь-то, она знала, он её не отпустит и не бросит — больше никогда. И она ни за что не останется одна. Это утешало.
Крики не прекращались. Они становились всё громче, и на первом этаже прозвучало несколько выстрелов. После этого завопили с новой силой — вопли эти обрушились на Миранду, как волна; она сжала плечи, желая исчезнуть отсюда — и очнуться в другом месте, в безопасном месте, в месте, где ей не будет больно и страшно. Ник положил руку ей между лопаток, второй же рукой коснулся подбородка и отнял его от своей груди.
Когда Миранда взглянула ему в лицо, сердце пропустило удар. Ника не было. Она вспомнила, что он остался там, под деревом, с пистолетом, вложенным в руку, и с дырой от выстрела в голове, и на лице его навсегда застыло удивлённое, полное печалей и горестей выражение.
И там, среди дыма и огня, когда дуб вспыхнул от упавшей в крону искры, не спасаясь от всепоглощающего пламени, которое вот-вот охватило бы и их, ей улыбался Маттео.
Резко проснувшись, Миранда открыла глаза и услышала только тишину, давящую на уши. Затем она посмотрела вправо. Влево. Звуки постепенно возвращались, и первым, что она услышала, был шум океана. Всё тело затекло и занемело: она пошевелила пальцами и обнаружила, что была связана. Воспоминания о вчерашней страшной ночи вернулись к ней, и тогда она, в ужасе уставившись в пустоту, вновь погрузилась в мысли о том, что делать и как спастись.
Первой мыслью было —
не делать ничего, не спастись никак. Но в теле скопилась знакомая лихорадочная дрожь, которая побуждала к действиям: Миранда не хотела сдаваться.
Сбоку она уловила едва различимое движение — и услышала шелест страниц. Дёрнув шеей так, что та заболела, Миранда увидела Маттео: он сидел уже одетым в белую майку и потёртые спортивные брюки в старом плетёном кресле, положив ноги на деревянный коричневый комод, и что-то читал.
Однако, увидев, что она проснулась, отложил книгу в светлой суперобложке на ручку кресла и, медленно опустив ноги на пол, устланный тканным ковром с мексиканским узором, поднялся.
Миранда вжалась в матрас всем телом. Будь её воля — спряталась бы в угол кровати и, сжавшись в клубок, как ёж, просто не подпускала его к себе, выпустив наружу все колючки, чтобы больно ранить этого мерзавца. Увы, сделать это было невозможно.
— Доброе утро, — произнёс он, впрочем, не ожидая ответа от девушки со ртом, заклеенным пластырем. — Понимаю, что спалось тебе неважно, так что не пристаю с дурацкими расспросами.
Он сел возле неё на кровать, положил руку на бедро, заметив, что на коже остались полоски от ремня — и тотчас Миранда вздрогнула и дёрнулась так, словно хотела стряхнуть его ладонь. Маттео покачал головой.
— Ты совершаешь одну ошибку за другой, — мягко сказал он. — И совершенно не понимаешь, что нужно сделать, чтобы я не наказывал тебя.
Сузив глаза, она обожгла его таким взглядом, словно хотела бы сказать ровно то же самое, только лишь с той разницей, что в конце прибавила бы, по какой матери ему лучше пойти. Маттео, осторожно подцепив краешек пластыря с её рта, потянул — не рывком и не так, чтоб было больно. Потихоньку. Когда он как можно аккуратнее отклеил его, взгляд Миранды несколько изменился, и из ненавидящего стал снова испуганным.
Она не понимала Маттео Кастоса. Он был с ней слишком непредсказуем, и она не знала, что он предпримет в следующую секунду — ударит или погладит.
Маттео снял с её запястий наручники, отомкнув их маленьким серебристым ключом, и с крайне спокойным выражением лица, точно это было его обычным, рутинным действием, положил их на прикроватную тумбочку. Миранда не сопротивлялась, когда он взял её руки в свои, мягко разминая затёкшие в неподвижном состоянии кисти. Под кожей Миранда ощутила слабое покалывание. Закончив с этим, Маттео ослабил пряжку ремня на её ногах — а после снял и его.
— Хочешь умыться? — он склонил голову чуть вбок. — Принять душ, а потом позавтракать?
«Решил сыграть в хорошего серийника, а до этого был плохим? — хмуро подумала Миранда. — Не выйдет, малыш. Я помню все твои ублюдочные ходы».
— Да, — сказала она, прекрасно помня, как скулила этой ночью, умоляя его сжалиться и не засовывать ей в рот кляп.
— Ладно.
Он встал и помог встать и ей, подав руку. Хотелось ударить по ней или плюнуть в него, но Миранда сдержалась.
«Вспомни, что было вчера, — вздрогнула она. — Ты ведь взаправду молила его. Что получила взамен? Не будь самонадеянной гордой дурой…».
Она взялась за его руку и заметила, что на во всех отношениях красивом лице, на этих пластиковых манекеновых губах появилась улыбка.
— Многовато здесь вещей, да? — как ни в чем не бывало, пробормотал он, пока помогал ей дойти до ванной. Ноги сильно затекли, и Миранда сперва сделала несколько неуклюжих шагов, пробираясь между креслом и комодом. Он поддерживал её, обняв за талию — и она не смела сопротивляться, хотя всё естество дрожало от отвращения и сдерживаемой злости. — Но это ничего, я думаю, мы всё разберём. Я в последнее время немного запустил дом, за что мне стыдно. С другой стороны, — он усмехнулся, — я не планировал привозить сюда женщину. Я не планировал вообще возвращаться.
«Он хотел сбежать в другой город? В другую страну? Или думал убить себя?» — подумала Миранда.
Ванная комната оказалась при свете дня светлой и весьма симпатичной. Здесь было не так уж тесно. На фарфоровом бортике старой квадратной раковины стояла чистая мыльница с большим, новым куском мыла. С другой стороны лежал тюбик зубной пасты, уже использованный. Возле неё на стене висел крючок с полотенцем. В квадратном зеркале в тяжелой деревянной раме Миранда мельком заметила отражение себя и Маттео, но не решилась поднять взгляд и посмотреть на него внимательнее — она боялась встретиться глазами со своим похитителем.
— Щётки нет, — печально сообщил он ей.
— Это ничего, — пробормотала она и, взяв пасту, выдавила немного себе на указательный палец, пройдясь им по зубам и массируя дёсны.
Во рту стало заметно свежее; на языке остался приятный мятный привкус. Миранда, сплюнув пену в слив, низко склонилась к крану, чтобы умыть лицо, и замерла, коснувшись ягодицами бедра Маттео. Отстраняться он и не думал.
«Терпи и не подавай виду, — велела она себе и старательно окатила лицо водой, растирая его ладонями. — Ты же не хочешь снова получить?».
Он сам отошёл и включил воду в ванне, переведя её с крана на лейку.
— Мне нужно в туалет, — выпрямившись, тихо сказала Миранда.
Маттео пожал плечами:
— Хорошо, как раз вода нагреется. Я буду в комнате; не вздумай закрывать дверь.
Пройдя мимо и легонько толкнув её плечом, он направился к кровати, чтобы застелить. Пока он встряхивал одеяло и взбивал подушки, Миранда быстро спустила трусы и села на унитаз, закусив костяшки пальцев. Она буравила спину Маттео, обтянутую белой нательной майкой без рукавов, пристальным взглядом. Что она может против него сделать?
Потихоньку найти в тумбочке под раковиной бритву или ножницы. Пока он занят, подкрасться и всадить их ему в шею со спины. Нет, это не реалистично: он услышит, как она роется в шкафу, или обезвредит ещё на подходе, и как бы тогда эта бритва не оказалась у неё в глазнице или ещё где-нибудь, в не менее увлекательном месте.
Спокойно вздохнув, Миранда покачала головой, наблюдая за тем, как Маттео аккуратно разглаживал складки на одеяле и прибирал какие-то вещи с комода, рассовывая их по ящикам.
Нельзя рассчитывать на быстрый результат. Сбежать так сразу, такими очевидными способами, не выйдет. Нужно терпеть. Притворяться. Ждать.
Она смыла воду в бачке и, наспех помыв руки, позвала:
— Я закончила.
— О’кей, — отозвался он. — Раздевайся и полезай в душ.
Миранда вдруг обратила внимание на большое зеркало над кроватью, заставленное растениями: прежде она его даже не замечала, сконцентрировавшись на своем похитителе — и теперь покраснела. Он что же, мог вот так незаметно наблюдать за ней?
Сняв трусы и топик и оставив их на полу, Миранда осторожно забралась в ванну, едва не поскользнувшись на мокром дне. Там она неловко принялась разбинтовывать раненую руку. Было очевидно, Маттео перевязал её со знанием дела. Насилу размотав бинт, Миранда оставила его на бортике ванны, с дрожью разглядывая свою искалеченную руку: часть повязки, красная от крови, прилипла к ране. Отрубленная культя слабо закровоточила и выглядела пугающе: вместо пальца остался только обрубок, и Миранда смотрела на него через бинт, стараясь не расплакаться.
— Что ты делаешь? — вдруг мягко спросил Маттео. Он подошел к двери так незаметно, что Миранда едва не подпрыгнула от неожиданности. — Не мочи её: погоди-ка. Не снимай бинт, я всё сделаю сам, иначе пойдет кровь.
Он жестом велел вытянуть руку, и Миранда со страхом подчинилась, отметив, как та дрожит на весу. Что теперь он придумает? Отрежет ей второй палец? Всю руку отсечёт? Но он порылся в шкафчике под раковиной и достал бутылочку с перекисью.
— Бинты внизу, — вдруг вспомнил он и внимательно посмотрел на Миранду. В его больших тёмных глазах она увидела плохо сдерживаемую тревогу. — Я схожу за ними и сейчас вернусь. Поняла?
Она кивнула, наблюдая за тем, как он стремительно вышел из ванной и исчез в боковой двери, ведущей в коридор. Тогда Миранда бросила быстрый, жадный взгляд на дверь террасы. Первое, естественное желание было — бежать. Бежать так быстро, как только можно. Но, вопреки этому порыву, она, схватившись за металлическую штангу лейки и подставив плечи, грудь и лицо потоку воды, неимоверным усилием воли заставила себя остаться на месте. Нельзя. Он мог не уйти, а наблюдать за ней из-за угла. Он мог вернуться в любой момент. В конце концов, он наверняка запер входную дверь, и ключ она вряд ли найдёт.
Не будь дурой, пока ещё не время для бегства, — велела себе Миранда и спокойно принялась ждать.
Маттео вернулся спустя три минуты. Судя по быстрому дыханию, оборвавшемуся, когда он увидел Миранду на прежнем месте — он бежал по лестнице. Теперь же она изумилась, заметив на его лице нечто вроде смущения. В одной руке он сжимал бинт, в другой — большой белый флакон с оранжевой крышкой. Зайдя в ванную, Маттео осторожно поглядел на девушку, в первое мгновение не в силах оторвать от неё взгляда. Там было на что смотреть и любоваться. От плеч отскакивали брызги; поток воды омывал груди и стекал по животу и бёдрам. Руку, где всё ещё осталась повязка, Миранда держала подальше от воды. Лицо разрумянилось, тело налилось приятным цветом, разморённое теплом и влагой. Хотя она выглядела ещё усталой, и хотя на её руках были синяки, а на ягодицах и бёдрах — красные полосы, но Маттео с большим трудом напомнил себе, зачем спускался на кухню. Подняв в руке флакон, он пояснил, чтобы сказать хоть что-то и не торчать дураком на пороге собственной ванной комнаты:
— Я принёс бацитрацин. Ты искупалась?
Она кивнула, потому что к тому моменту действительно закончила мыться. Хотя управиться с куском мыла одной рукой было трудно, но этого хватило, чтобы наспех освежиться. Маттео помог ей вылезти и не поскользнуться на плитке. Затем, отдав ей большое тёмно-жёлтое полотенце, отвёл к креслу и усадил в него Миранду.
Обернувшись полотенцем и скрыв наготу, она поморщилась, когда Маттео взял её за руку. Он сел совсем рядом, подвинув старый деревянный табурет; осмотрел рану. Затем вернулся в ванную, взял из шкафчика мелкую плошку, налил туда воды и добавил что-то из небольшого пузырька, который также разыскал там. Миранда с опасением смотрела на него, но Маттео, снова сев напротив, успокоил:
— Это нитрофурал: надо размягчить бинт, пусть отстанет сам. В запястье или кисть боль не отдаёт?
Она покачала головой. Ощупав её руку, Маттео подождал, пока бинт размокнет, а потом аккуратно снял его. Он отсёк палец не в пример многим кромсателям опрятно и, разглядывая его, не сдержал странной усмешки. Конечно, хорошо бы тогда зашить рану, но было не до того. А теперь шить уже поздно. Это ничего, ничего. Он и отрезал только первую и вторую фаланги: рана небольшая, всё должно зажить само. Осторожно обработав руку перекисью, Маттео закрыл её тампоном с бацитрацином, затем наложил повязку, ловко зафиксировав её на запястье. Всё это Миранда стоически вытерпела. Она вздрогнула только пару раз, когда он залил палец перекисью и когда касался едва ли формирующейся культи бинтом — но это было так, вполовину ощущением той боли, что она испытала в последние дни. Закончив с этим, Маттео внимательно посмотрел ей в глаза и коснулся щёки:
— Порядок? — спросил он.
Она подавила в себе желание отстраниться и даже не вздрогнула. Она помнила, как он вызверился на ней, и знала, что он умеет быть жестоким и бесчеловечным. Серьёзно кивнув, Миранда ответила робким вопросом на вопрос:
— А… ничего не найдётся из еды?
— Найдётся, — ободрился Маттео и встал. — Разумеется. Только возьми пока что-нибудь из моего шкафа. Потом найду тебе одежду. Ну-ка, попробуй это.
Он отдал ей бриджи и свободную футболку на деревянных пуговицах, которые застёгивались на груди. Миранда, несколько побледнев, быстро посмотрела на Маттео, но он отворачиваться не собирался — сунув руки в карманы штанов, не сводил с неё глаз. Тогда, развернув полотенце и положив его в кресло, она натянула бриджи прямо на голое тело и подвязала их затянутым поясным шнурком. Всё это время она чувствовала на себе его взгляд, и он не был полон похоти или желания. О нет, это был взгляд существа из тьмы тех фантазий, которые всегда остаются на грани невоплотимого; взгляд почти что нечеловека. В его узких чёрных зрачках было много мрака. Что он думал, чем она его пленила, чего он хотел, она не знала, но знала только, что он желал обладать ею целиком.
И знала, что ей предстоит ещё много дней и ночей, полных кошмаров наяву — а потому нужно стать сильнее, чем сейчас. Гораздо, гораздо, гораздо сильнее.
2
Лайл Палм первым покинул Санта-Розу, потому что на Си-эн-эн у него был контракт, который невозможно нарушить, если только ты сам не сдохнешь, и тогда всё равно ему и его адвокатам пришлось бы попотеть над отступными. Лайл, строго говоря, улетел туда благодаря пониманию редактора шоу — однако он не мог отсутствовать слишком долго, и, слабо помня, что выпил перед отлётом, просто «Перье» с газом, по обыкновению, или две стопки водки
это было вчера или сегодня?
сел в такси, оставив Брук одну. Он не мог до сих пор поверить в то, что ему рассказали и показали копы, и с трудом удерживал в желудке любую пищу, и точно не знал, что и когда ел в последний раз. Алкоголь плескался в нём и обжигал пищевод, но не так ужасно, как съеденный завтрак в утро, когда его привели на опознание. Это было опознание кусков тела, называемых останками, аккуратно разложенных на хромированных серебристых столах, затянутых плёнкой. Всё было стерильно до зубовного скрежета, всё по правилам, по порядку, в присутствии двух полицейских, детектива, назначенного по делу о поджоге и убийстве, и судмедэксперте. Но Лайл не мог смотреть на искромсанные ошмётки. Он не верил, что среди них
женская ступня с ровным тёмно-вишнёвым педикюром
женская рука, лишённая безымянного и среднего пальцев
предположительно — мужской большой палец ноги
ушная раковина с проколом и серебряным гвоздиком
была его Миранда. Это было невозможно вообразить. Этого не могло случиться! Только не с ней, только не с ним!
Брук застыла рядом с мужем, пристально изучая фрагменты тел, которые нашли небрежно отсечёнными и брошенными на территории пансиона, возле кучи сметённых с землёй листьев и скошенной травы, куда были вывалены искромсанные в фарш трупы. Почему так? Почему убийца изрубил большую часть их острейшими лезвиями новенькой газонокосилки, а это оставил? Выйдя в коридор и не опознав Миранду в этих человеческих чёртовых стейках, Брук держалась молодцом, пока Лайл блевал в крафтовый пакет своим завтраком. Позже он ещё будет вспоминать это. Встретившись возле двери с худощавой блондинкой в строгих очках и брючном костюме, она не сразу поняла, что это мать одноклассницы Миранды, Кёрсти Кашуба. Возможно, потому, что Брук и не знала никогда эту самую Кёрсти… а может быть, потому, что женщина держалась очень стойко и холодно и была отстранена от происходящего, словно её пригласили сюда подписать малозначительный юридический документ — или попросили опознать труп собаки, которую она сбила колёсами своего новенького «Мерседеса». Так или иначе, пройдя мимо Брук и покосившись на неё, женщина с зализанными в хвост жидкими волосами скрылась за чёрной дверью. Брук вслушалась: она ожидала чего угодно, от вопля до рыданий, но не услышала ни звука.
Она не знала, конечно, что в ноге с вишнёвым педикюром мать опознает свою Кёрсти, и не знала, что эта очкастая стерва способна вернуться к себе в номер люкс, который сняла неподалёку в Санта-Розе, а потом повеситься на брючном тонком ремне, закинув его на крюк от люстры.
Каждый переживал свою утрату, как мог.
3
Кухня занимала собой немалую часть всего первого этажа; к ней примыкала небольшая, заставленная гостиная, которую Миранда не смогла бы даже с натяжкой назвать уютной. Телевизора там не было, даже намёка на него — как и радио, насколько она могла судить — но зато вдоль стены напротив старого дивана с бархатной тёмно-зелёной обивкой выстроились тяжелые низкие витрины с пыльным стеклом. Вся мебель здесь была сделана явно не одно десятилетие назад, но её нельзя было назвать изысканной. Так, несовременный и небогатый дом на отшибе, и единственное, что служило его украшением — волнующийся нынче океан и белые облака, тянущиеся над ним.
Но несмотря на всю свою неказистость, дом этот был особенным местом и обладал неуловимым очарованием старой шкатулки с секретом. Выкрашенные в светлый цвет стены придавали ему свежести; обшарпанная лестница с потёртыми ступенями, пол в комнате и на кухне, сложенный из досок и нуждающийся в циклёвке и хорошем лаке; окна с толстыми стёклами и французским плетением… Миранда поняла сразу, что дом взаправду особенный, как и его хозяин, как только посмотрела на него при свете дня. Растерянно глядя на множество корзин и деревянных ящиков с самыми разнообразными ракушками в гостиной, на обилие зелени на кухне, на штору из мелких раковин, отделявшую одну комнату от другой, на рассеянный солнечный свет в неожиданно чистых окнах, выходивших на океан, она никогда не сказала бы, что это был дом душегуба и человека, способного утопить восемнадцатилетнего паренька в унитазе, полном дерьма, а потом нашинковать из её одноклассников фарш с помощью газонокосилки. Этот дом явно требовал ремонта, и в нём не было ничего на первый взгляд угрожающего, ничего жуткого, ничего даже отдалённо агрессивного и мрачного, но именно он больше всего за последнее время напугал Миранду — так сильно, что по спине пробежали мурашки. Он был обманчиво уютным, как с виду безобидный подводный грот, в глубине которого пряталась мурена.
Маттео привёл её в неожиданно просторную кухню. На контрасте с совсем крохотной гостиной она казалась едва не залом. С потолка свисало несколько простых стеклянных ламп на длинных шнурах. Блёклые серо-зелёные шкафы и кухонные ящики тоже нуждались в обновлении цвета. Простой прямоугольный деревянный стол естественного оттенка стоял в окружении разномастных же стульев. На открытых полках стояло множество банок — стеклянных и жестяных, кувшинов и кувшинчиков, коробок, пакетов, горшков, тарелок, ёмкостей и прочей дребедени. Несмотря на всю эту внешнюю пестроту, чувствовалось, что хозяин прекрасно ориентируется во всём своем инвентаре и содержит кухню в чистоте и собственном порядке. Растения тоже выглядели свежими и ухоженными. Этому месту не хватало тепла и женской руки, как сказала бы бабушка Миранды по матери, Джорджия, однако сама Миранда не желала привносить даже толику своего участия в распорядок этого места.
Всё, что её интересовало — дверь в гостиной, выходившая на пляж: стекло у неё было прикрыто клетчатой шторкой, а также окна, чистые и ничем не закрытые в кухне и сильно задрапированные тяжелыми гардинами в комнате.
Маттео открыл старый холодильник «Бош» — он был той модели, что требовала ручной разморозки — и достал пару яиц. Миранда отметила, что на дверке холодильника не было ни записок, ни магнитов, ни фотокарточек — ничего совершенно, и вспомнила холодильник дома у родителей, на котором уместилось несколько снимков из их прошлогоднего гавайского отпуска, и магнитный алфавит (часть букв уже была утрачена), и магнитная же доска для записей, правда, туда требовалось заменить маркер: тот, что был, уже не писал.
— Негусто, да? Думаю, я могу что-нибудь с этим приготовить, — сказал Маттео и пристально взглянул на Миранду, — сядь за стол и обожди. Ты любишь панкейки?
— Что?
Она послушно опустилась на стул и вытаращилась на Маттео, словно впервые его видела. Он дурашливо улыбнулся ей, но глаза оставались по-прежнему акульими, холодными и словно неживыми.
— Панкейки. Только не говори, что ты их не ела.
— Ела.
— Тогда сделаем их: продуктов негусто. Так-так-так…
Он задумчиво открыл холодильник снова и, оперевшись рукой на дверцу, вперился в полки пристальным долгим взглядом. Затем достал пластиковую бутылку молока с пузырём на боку, который уже начал потихоньку надуваться, и, порыскав по шкафам, взял сахарницу, и солонку, и муку в жестяной банке. Хлопоча у кухонного стола, он уверенно брал нужные посуду и ингредиенты, и Миранда сделала вывод, что он жил один и готовил себе сам долгое время. За окном вдали шумел прибой, звуки на кухне были бытовыми: хлопок дверцы шкафа, хруст скорлупы, стеклянный звон прозрачной миски…
— Правда или действие? — вдруг спросил Маттео, не оборачиваясь, но хитро глядя из-за плеча. Так, вполглаза, пока взбивал все ингредиенты в тесто.
После того, что было ночью, Миранда содрогнулась. Что было страшнее, она не знала. Можно было получить ещё один удар за правду. Можно было загадать такое действие, от которого мурашки бежали по коже.
— Действие, — наконец, не веря себе, прошелестела она.
— Накрой на стол.
Она ослышалась? Миранда расширила глаза, пристально глядя ему в спину. Он умел удивлять. Поднявшись, она подошла к массивному буфету с открытыми полками и, запнувшись, неуверенно спросила:
— Брать любые тарелки?
— Да, — равнодушно ответил он, чиркнув спичкой, и зажёг конфорку газовой плиты. — Какие хочешь.
Она взяла две простых белых тарелки, затем подошла к кухонному столу, и Маттео показал, где хранит приборы: стопкой, как детские карандаши, в обычной эмалированной банке, расписанной голубыми узорами. Среди них Миранда не нашла ни одного ножа… но вилки были, всего три, и у неё возникла мысль во время завтрака всадить её острые зубцы ему в руку. А лучше, в лицо или в шею!
«Смогу ли я? — усомнилась она, аккуратно раскладывая приборы на столе. — Не морально; морально я готова. Тут, скорее, вопрос технический».
Ответ она хорошо знала, а потому, помрачнев, снова села за стол.
Маттео никуда не торопился; он выкладывал один блинчик за другим на разогретую сковороду, прямо на белёсую плёнку аппетитно шкворчащего сливочного масла, и снова бросил:
— Твоя очередь.
Нервно поправив тарелку так, чтоб смотрела ровнее, Миранда спросила:
— Правда или действие? — уже проклиная себя за то, что вчера предложила это.
— Действие, — улыбнулся он, перевернув золотистый блинчик.
Миранда задумалась.
Что она может загадать? Что может велеть ему? Ведь всем понятно, что игра — это условность. Если она попросит отпустить её, он не отпустит. Если велит ему перерезать себе горло, он ухмыльнется и скорее ударит ее, чем себя… Но игра была просто способом лучше понять друг друга, нащупать слабые и сильные места. Это были настоящие поддавки; совсем не невинное развлечение в духе «кто кого». Только в этом случае она играла не с друзьями, а со смертельно опасным врагом.
— Извинись передо мной за то, что ты сделал вчера, — сказала она, почти не веря тому, что произнесла это вслух.
Пойдет ли он на это?
Ей было важно знать, на что готов этот человек. Где был предел его терпения? Где был порог его гордости? Способен ли он на широкие жесты ради женщины, которую похитил, и ради которой затеял так много возни? Маттео обернулся и окинул её долгим, пронзительным взглядом, таившим в себе много невысказанной угрозы. Миранда очень хотела бы сжаться и исчезнуть, чтобы эти глаза так не буравили её.
Сняв блинчик со сковороды и выключив плиту, Маттео медленно подошёл к ней. Походка его была шагом вальяжного, крупного хищника. Взгляд казался ещё темнее, потому что был исподлобья.
«Ты играешь с огнем, — ясно подумала Миранда в тот момент, полностью отдавая себе отчёт, что каждую секунду в его компании находится в опасности. — Что он сейчас сделает? Ты не знаешь. Он абсолютно непредсказуем».
Он легко выдвинул её стул из-за стола, так, будто Миранда совсем ничего не весила. Затем опустился возле неё на корточки, задумчиво поглядев ей в лицо. В нём он не увидел ни холодности, ни страха — только ожидание неизбежного. В глазах была твёрдость, и в них горел живой, пытливый ум. Да, она испытывала его — и внезапно это только распалило слабую, теплившуюся всё это время искру в его груди. Взяв её раненую руку, он мягко поцеловал кожу в перекрестье повязки и заметил, что она не пыталась отодвинуться.
Он не смог сказать вслух, что сожалеет, потому что не сожалел, и она это знала: он велел беспрекословно подчиняться, а она нарушила это правило. Но, обняв её обеими руками за исполосованные бёдра, которым было больно даже при малейшем касании гладкой ткани к коже, он притянул Миранду к себе и молча положил голову ей на колени. Первым ее желанием было всадить ему в шею вилку: но она чувствовала в его руках налитую силу, она понимала, что это его не остановит.
«Ещё рано, — шепнула она самой себе в мыслях, ясных, как чистое стекло, — ещё не пришло время».
Вместо того она, тревожно глядя на Маттео, пыталась понять, как именно он чувствует и думает. Приоткрыв глаза и щурясь, он разметал волосы по её коленям, по-странному доверчиво прижался щекой — но во всём этом Миранда видела не столько искренность, сколько новый манёвр хищника, караулящего добычу. Он умел удивлять; она — тоже.
Если он хочет с ней играть, она будет играть, не уступая ему. Она уже была запуганной жертвой. Это ей не понравилось и на пользу не пошло.
Страх никуда не делся, но немного изменился, заставил действовать, пробовать что-то новое, искать другие пути решения проблемы, по сути своей неизбывной. Коснувшись его волос, она осторожно собрала рассыпавшиеся пряди, и, коснувшись подбородка, заставила Маттео одним своим слабым жестом приподнять голову.
К её новому удивлению, он спокойно последовал за её рукой и подчинился.
— Извинения приняты, — тихо сказала она.
