.
.
Ее первое погружение
.
Вода, к счастью, прохладная, приятная замена жаре и поту, накопленным за два дня пути. Сакура смотрит на усыпанное звездами небо, вдыхая свежий сумеречный воздух. Над выступающим утесом она может видеть золотую бахрому. Скоро небо покраснеет — покроется оранжевым и красным — но не сейчас. Цикады щебечут, наполняют ночь песней. Аромат дыма от костра сливается с запахом сосны и земли. Она закрывает глаза и погружается в воду, глубже в бездну, где свет не может достичь ее, где никто не посвящен в тайны, явные и тайные (даже она сама). Дни похода заканчиваются по достижении Четвертой учебной базы клана Учиха. Когда они прибывают, ее соотечественники стремительно мчатся к озеру, чтобы охладиться. Они разбегаются, чтобы посоревноваться, кто сможет прыгнуть дальше всех, сделать самый большой всплеск или столкнуть друг друга в воду. (Парни, — внутренне стонет Сакура, сопротивляясь желанию хлопнуть себя по лбу. Она игнорирует тот факт, что кое-какой генерал не присоединяется к ним.) Сакура, конечно же, утверждает, что у нее есть другие дела (зарабатывая странные взгляды товарищей, потому что, черт возьми, что Харуно несет?), и исчезает в своей палатке. Теперь, в безбожный час, когда солнце и луна вот-вот сойдутся, она скользит в воду и наслаждается уединением, тишиной. В своем одиночестве она позволяет себе момент эгоизма и думает о вещах, которые она держала под строгим замком: Учихе Саске. Что-то кольнуло в животе при одной только мысли о нем. Сакура часами пыталась разобраться в этом и пришла только к одному выводу: она влюблена в своего генерала. (И в свете этого осознания Харуно Сакура решает молиться более благожелательному богу, тому, кто мог бы пожалеть ее, потому что серьезно? Это так несправедливо.) В ту ночь, когда он появился в ее палатке, его сигнатура вырисовывалась угрожающе, полна решимости выяснить, почему ее чакра пульсировала. (— Вы когда-нибудь слышали о стуке? — Это мой лагерь, я могу войти в любую палатку, когда захочу.) Она может вспомнить со сводящей с ума ясностью, как кончики его пальцев обожгли ее запястье, как он смотрел ей в глаза, словно перелистывая страницы книги в отчаянном поиске ответа на вопрос, который никогда не задавал. Медик внутренне стонет — она взвизгнула как девчонка от его внезапного вторжения, а он, милостиво, отступил и позволил палатке закрыться. Это произошло за несколько ночей до этого, но воспоминание о его близости, его силе осталось — призрак, преследующий и дезориентирующий. На пути от тренировочного лагеря до их нынешней базы она могла бы поклясться, что он подозрительно смотрел на нее. (— Мне кажется, или у Харуно хороший…) Суйгецу заставили замолчать, прежде чем он успел закончить свой вопрос, но каждую секунду каждого часа она задавалась вопросом, что собирался сказать клыкастый шиноби. И почему Саске так эффективно заткнул его. Сакура фыркает, пуская пузыри по поверхности воды. Ей достаточно трудно притворяться мужчиной только для того, чтобы быть в этом отряде ради возможности проникнуть на базу Звука. Оглядываясь назад, можно сказать, что этот блестящий план, который она и Шизуне придумали, имеет слишком много переменных, движущихся частей и возможных вариантов и «что если», чтобы вообще быть разумным решением. Но они в отчаянии. На ум приходит бледное лицо Цунаде, и медик вздыхает, откидывает голову назад и проводит руками по взлохмаченным волосам, убирая их с лица. Отталкиванием ног она мчится через озеро, пропитываясь лунным светом, звездным сиянием, первыми лучами прохладного рассвета. Она в отчаянии и ради своей наставницы сделает все, что потребуется. Сакура повторяет это про себя: мантру, молитву, проклятие. Все, что угодно, лишь бы продолжать, убеждает она себя, паря на спине. Ее тело остается чуть ниже поверхности, ее лицо — единственная часть ее тела, видимая сквозь темные воды. В это время суток действительно есть что-то неземное, думает она, осматривая лагерь глазами. Палатки тихие, вся база отливает синими оттенками. В самую глубокую ночь трудно разобрать, где кончается озеро и начинается земля. Пристань — самая темная тень, ненадежные сваи, торчащие из воды, резко выделяются на фоне залитой лунным светом земли. Вернее, человек, стоящий на причале, самый темный, закутанный в пурпурно-бархатное... Сакура выпрямляется, при этом шлепая ногами об воду. Зеленые глаза щурятся сквозь тени. Да, это определенно фигура, стоящая в доках. Вспышка красного (внезапная, мимолетное предупреждение или, может быть, просто любопытство) точно сообщает ей, кто это. Ее желудок опускается. К ее ужасу, он стаскивает сандалии, сбрасывает рубашку и штаны и ныряет в озеро. (С такого расстояния Сакура не может видеть никаких подробностей, только лунный свет, отражающийся от его формы, манящий и гипнотический, его плечи и торс… Прекрати, мысленно упрекает она.) Сакура сразу же направляется к берегу. — Уже закончил? — бормочет генерал, когда она проплывает мимо него. Несмотря на широкое пространство, которое она оставляет между ними, ее тело нагревается от его внимания. Он остается на месте, как будто делал это всю свою жизнь, и, возможно, так оно и было. Его глаза закрыты, темные волосы прилипли к шее. Воистину несправедливо, что углы и плоскости его лица в тысячу раз более ошеломляющие, чем силуэт горного склона на фоне расцветающего рассвета. Сакура глотает воду. И начинает неистово кашлять. Саске наклоняет голову в ее сторону. Его глаза (к счастью, без Шарингана) приковывают ее к месту, на его лице мирная хмурость. — У тебя все нормально? — спрашивает он (развлечение, которое она улавливает в промежутках между приступами кашля, переливается между баритоном или тембром?), делая движение, предположительно, чтобы помочь ей. — Все отлично! — скрипит розоволосый чунин, размахивая руками, чтобы отодвинуться подальше. Его хмурый взгляд становится глубже, но он убирает руку. — Я не хотел тебя беспокоить, — начинает Учиха. Сакура останавливает его жестом, который он не может видеть под поверхностью воды. — Нет, нет, все в порядке. Вы не побеспокоили меня. Я... Саске подплывает ближе, он так же грациозен в озере, как и на суше, и насколько это расстраивает? (И отвлекает, медик не может не признать, потому что Учиха Саске тренировался всю свою жизнь, и этот факт демонстрируется напряженными мышцами, силой в его плечах, и ей действительно нужно выбраться к чертям из воды прямо сейчас). — …как раз собирался вылезать. Капли воды стекают со лба по прямому носу, изгибу щеки, острой челюсти, вниз по горлу. — Вы не… не… беспокоили меня… — (Тепло, распространяющееся по ней, говорит об обратном.) Его рука тянется вперед, и Сакура... ...не может... ...дышать. Она замирает, закрывает глаза. Его пальцы касаются ее виска. Приступ проходит. Зеленые глаза открываются, чтобы увидеть Учиху, протягивающего кусок того, что должно быть водорослью. Сакура моргает. — Э-э, спасибо, — шепчет она срывающимся от нервов голосом. Она прочищает горло и выдавливает из себя более глубокий тон. — Ну, я закончил. Наслаждайтесь плаванием, генерал Учиха. Саске хранит молчание, когда она маневрирует вокруг него, как всегда разочаровывающе стоически. Она не оглядывается, следя за тем, чтобы оставаться под водой, даже когда цепляется за край причала, слепо ища оставленное там полотенце. С некоторым усилием она оборачивает его вокруг себя, прежде чем шлепнуться на берег. Сакура позволяет себе дышать только тогда, когда достигает пределов своей палатки. Вся мокрая, она падает в свою постель, зарывается лицом в подушку и издает приглушенный крик. Она не слышит бормотание Учихи Саске: О чем, черт возьми, я думал? и последующий всплеск разочарования. За утесом солнце встает перед заходом луны, и небо расцвечивается красками, которые прогоняют звезды..
Его точка зрения
.
Учиха Саске не суеверен. Он не спит с ножницами под подушкой, не боится сломать расческу. Он без зазрения совести лежит в своей постели в направлении на север, и если бы он был из тех, кто насвистывает, он не стал бы избегать делать это ночью. (Учиха Саске насвистывал только один раз, когда ему было четыре года, и он выучил мелодию у своей матери. Он не насвистывал с тех пор, как она умерла.) Учиха Саске не суеверен и не верит в знаки вселенной, поэтому он не понимает того факта, что Харуно Сейко находится где-то рядом, когда он ищет утешения в пределах своей палатки. Сон нередко ускользает от него — он генерал, зеленый по своему титулу, которому предстоит многое доказать как сыну генерала Фугаку, как младшему брату генерала Итачи. Он хочет угодить своему отцу, он должен соответствовать своей фамилии. Его кровь бежит по венам, напоминая ему о том, кто он такой. Рассеянно он осознает, что сейчас лето и ночи теплые. Но этот жар исходит изнутри него, глубоко в его диафрагме, где горит огонь Учихи. Саске страдает от бессонницы с тех пор, как умерла его мать, и часто высвобождает стресс в самую темную ночь, когда его единственная аудитория - серебристая луна. Вот почему он находится в доках, требуя, чтобы луна продолжала хранить его секреты. Откуда он должен знать, что кто-то еще не спит? Он делает вид, что не знает, кто это, активирует свой Шаринган, но, конечно же, он и так понимает. (Ленивая чакра, которая гудит от блаженства, может принадлежать только одному человеку из его отряда.) Учиха Саске был бы проклят, если бы признался себе, что он пришел сюда, несмотря на то, что полностью осознавал, что Харуно где-то рядом. Итак, он стоит на деревянном причале, чертит в воде силуэт своего чунина (Не своего чунина, его разум упрекает, чунина из Сорок седьмого отряда). Он должен уйти. Саске снимает свои сандалии. Действительно, он должен уйти. Он сбрасывает свою рубашку. Его руки останавливаются на поясе брюк (это просто Харуно. Почему он должен медлить?), прежде чем стянуть их вниз. Ночной воздух должен охладить его, но он чувствует, как распространяется огонь, пламя Учихи облизывает путь от его груди к пупку, к шее, и он ныряет в воду, прежде чем огонь успевает распространиться на другие области, что может сделать весь сценарий гораздо неудобнее. Возможно, это плохая идея (ужасная, правда, он понятия не имеет, что на него нашло, ему не нужно было прыгать в воду, его единственное намерение выйти — это потренироваться), но он сейчас в воде, и выйти немедленно было бы признанием поражения (перед вселенной, луной, Харуно), а Учиха Саске, по крайней мере, упрямый. Он остается. Однако Харуно Сейко подплывает ближе. Саске безумно остро ощущает толчок воды, когда приближается Харуно, лунный свет, подчеркивающий его фигуру, то, как пастельно-розовые волосы прилипают к его шее, целуют его ключицу, где Саске непреднамеренно запомнил россыпь веснушек. Он не знает, что побуждает его бормотать «Уже закончил?» но слова слетают с его губ сами по себе. Внутренне он проклинает промах в контроле. Неважно, закончил Харуно или нет. Учиха Саске не подвержен влиянию ничего и никого, особенно маленького шиноби с весенне-зелеными глазами и чертовски розовыми волосами. Саске закрывает глаза, запрокидывает голову к небу, потому что не может смириться с тем, что Харуно Сейко промок, вода стекает по его лицу, по горлу, отказывается запоминать то, как его ресницы спутываются в уголках глаз или капает вода на его глаза, губы... Харуно кашляет. Очень сильно. Саске подплывает к нему прежде, чем тот успевает остановиться. — У тебя все нормально? — спрашивает он, ошеломленный (и если бы он был кем-то другим, это могло бы быть неправильно истолковано как поддразнивание, но Учиха Саске не дразнит). Он делает движение, чтобы хлопнуть Харуно по спине, потому что парень, блять, задыхается, и действительно, какой из него шиноби? — Все отлично! Бровь Саске приподнимается от писка, и он стирает мимолетное замечание, что это восхитительно. — Я не хотел тебя беспокоить, — вместо этого говорит он, глядя на своего подчиненного, который выглядит совершенно взволнованным (хотя, почему Харуно может быть неудобно, он не понимает). — Нет, нет, все в порядке. Вы не побеспокоили меня. Я... Темные глаза прищуриваются на кусочке водорослей, прилипшем к пастельно-розовым волосам. Он двигается не задумываясь, как часто позволяет себе делать под луной и мириадами звезд, которые всегда хранили его секреты. — ...как раз собирался вылезать. Вы не... не... беспокоили меня... Саске даже не слушает, даже не думает слушать, потому что его пальцы перебирают волосы Харуно и срывают оскорбительное растение. Харуно закрывает глаза, замирает. Учиха Саске упивается тишиной, принимает образ ничем не примечательного чунина, окруженного ореолом лунного света и бархатной воды, пока Харуно снова не открывает глаза, и вдруг Саске видит только ярко-зеленый цвет. Когда он говорит, Саске хмурится, потому что голос Харуно мягок — нежность, похожая на перышко, от которой у него болит грудь. А потом Харуно откашливается и уходит, желая спокойной ночи. Саске не следит за его уходом, не осмеливается смотреть, как чунин выбирается из воды. Вместо этого он сосредотачивается на водорослях, зажатых между его пальцами, хмурясь, углубляя морщины на лбу. Только когда он слышит, как закрывается полог палатки, он с плеском бросает водоросли в воду. — О чем, черт возьми, я думал? Одна и та же мысль крутится в его голове, даже когда солнце встает за скалой, даже после того, как он вышел из воды и лежит на пристани, на спине, в одних штанах и навязчивых остатках этого идиотского момента под безмолвной осуждающей луной. Он приветствует утро, позволяет солнцу высушить его кожу и опалить смущение, которое цепляется за него. Нечасто Учиха Саске действует импульсивно. Каким-то образом Харуно Сейко проникает ему под кожу, командует кровью в венах Учихи. Саске смотрит в бескрайние небеса: Что за херня у него творится с Харуно Сейко? Мистика? Игра в невинность в сочетании с мастерством, выходящим за рамки того, чему учат отряды Учиха? Напоминание о Конохе — зеленые глаза? Мягкость розовых, как лепестки, волос и безрассудство (неподчинение) в его поведении? Что это? Тень блокирует его зрение. — Ты утонул? — Заткнись, Хатаке, — ворчит Учиха, закрывая глаза рукой, демонстрируя драматизм, в котором он никогда не признается, что склонен демонстрировать. — Я медитирую. — (Даже луна не поверила бы ему.) Медленно просыпается лагерь. Саске слышит это по случайному шелесту брезентовых полотен, вялым шагам усталых шиноби, легкому звону кастрюль и сковородок, когда начинается завтрак. Какаши фыркает под маской, садясь на край причала. — Хм. Если бы я не знал тебя так хорошо, я бы предположил, что уважаемый генерал Учиха дуется. Саске делает мысленную пометку поставить своего заместителя на дежурство в уборной. — Ты не так хорошо меня знаешь, — ворчит он, садясь. — Значит, ты действительно дуешься, — предполагает Какаши, заслужив испепеляющий взгляд своего начальника. — Ты перегибаешь палку, — предупреждает Саске, не в силах заставить себя откровенно солгать тому, кто, как он знает, все равно это раскусит. Хатаке Какаши не нужен Шаринган, чтобы отделить иголку от стога сена. Это одно из его величайших качеств (как бы это ни раздражало). Выдох, подозрительно похожий на смех, приглушается сквозь маску Копирующего ниндзя, но Какаши кивает, его видимый взгляд сосредоточен на озере. — А-а, — говорит он, — мои извинения, Учиха-сама. Саске хмурится еще сильнее. Затем Какаши встает, делая вид, что потягивается. — Что ж, я оставлю тебя помедитировать. Позже, когда Суйгецу спрашивает его, как прошла его медитация, Саске вдавливает лицо своего подчиненного в его завтрак..
Поимка чего?
.
Первое утро в их новом месте начинается почти так же, как и предыдущие: Харуно Сакура сидит рядом со своим ближайшим товарищем, собирая короткие локоны в низкий хвостик, пока ее светловолосый друг активно поглощает завтрак. — Аккуратнее, Наруто, — бормочет она, когда его локоть толкает ее. Зеленые глаза косо смотрят на человеческий мусоропровод. Удивительно, правда, как он чуть ли не всасывает свою порцию за раз. Сакура полагает, что ей не следует удивляться — из всех чунинов он, безусловно, тот, кто тратит больше всего чакры за один день. Ее постоянно впечатляют как его огромные резервы, так и его полная неспособность эффективно их использовать. Большие голубые глаза моргают в ее сторону. — Ой, прости, Сейко! — восклицает Наруто с полным ртом риса. Он подносит тыльную сторону ладони ко рту, улыбаясь ей своей зубастой ухмылкой. — Я всегда голоден, как только просыпаюсь! — Неудивительно, — растягивает слова Шикамару через скамейку. — Ты всегда слишком истощен к концу дня. Наруто шмыгает носом, вытирая грязь с носа. — Да, я полностью отдаюсь тренировкам. В отличие от тебя, — огрызается он в ответ. Ответ Шикамару (который, как подозревает Сакура, должен был включать в себя некоторые слова и обороты речи, которые их светловолосый соотечественник только притворяется, что понимает) прерывается их генералом. Ее глаза автоматически находят Учиху. — Закругляйтесь. — Его голос разносится по лагерю, более глубокий, чем леса Конохи. — Тренировка начинается в десять. Сакура отрывает от него взгляд, усмехаясь, сжимая костяшки пальцев. — Ты завтракаешь так же, как и тренируешься, — ворчит Шикамару, стряхивая рис с плеча, — расточительно. Сакура сжимает руку в кулак, проверяя целостность своей работы, прежде чем натянуть на нее перчатку. Выговор блондину почти слетает с ее языка, но чужие пальцы в волосах оглушают ее. Она напрягается, не поворачиваясь, даже когда рука — она знает эту руку, ее форму, мозоли, ее тепло — отрывает кусочек риса от пастельных прядей. — Возможно, — заявляет генерал, стряхивая сбившуюся прядку, которую он только что выдернул из ее волос, в сторону Наруто, — лучшей тренировкой для тебя было бы практиковать сдержанность. Наруто отталкивает рис посередине траектории и машет пустой миской в сторону их генерала: — Я мог бы есть даже во время тренировок! Сакура рискует оглянуться на мужчину, которому удается одновременно надевать тени и отражать солнце. Несправедливо, думает она, что он может так резко контрастировать с утренним небом, его черты более пронзительны и катастрофически красивы, чем огромная скала позади него. — Не сомневаюсь, — отвечает Саске, скорее оскорбляя, чем признавая. Он упирается руками в бедра, и Сакура отворачивается. Она чувствует, как ее лицо краснеет от его близости, от воспоминаний о том, как вода стекала по его изогнутой щеке, о мышцах его шеи, о его острой ключице… — Сейко? Ты в порядке? Ты краснеешь, — замечает Наруто, вторгаясь в ее пространство. Сакура отталкивает лицо блондина. — Я в порядке, Наруто. — Харуно мало спал прошлой ночью, — объясняет Саске. — Не так ли? Он смотрит на ее профиль. Она это чувствует. Было бы грубо игнорировать его? Вероятно. — Я долго не мог уснуть, — подтверждает она, склоняя голову в его сторону. — Вы спали даже меньше чем я, не так ли? Саске кивает, резким движением, которое ничего не выдает. — А-а. Только когда он уходит, она снова позволяет себе дышать..
— Вместо наших обычных тренировок и в качестве передышки после дней похода мы сыграем в игру, — объявляет отряду капитан Хатаке. Они выстроились на назначенной тренировочной площадке, где нещадно палит солнце. Сакура чувствует, как его жар просачивается сквозь рукава ее рубашки, чувствует, как огонь распространяется по защищенной коже. Капелька пота стекает с ее виска вниз по щеке. Лето в Конохе полыхает, делая все возможное, чтобы лишить ее одежды и секретов. — Игра! — Киба кричит в восторге, поднимая кулак в воздух. — Что за игра? Видимый глаз седовласого джонина морщится в улыбке. — Захват флага. — Мы разделим вас на две команды, — вмешивается генерал Учиха, блуждая по одной линии. Даже в этом начинании он стойкий, серьезный. Они назвали это игрой, но Сакура знает лучше. Это такая же серьезная тренировка, как и в любой другой день, а может быть, даже серьезнее. — «Рубашки» против «скинов». — Саске проходит по очереди, назначая каждому человеку команду, чередуя «рубашки» и «скины». Сакура считает людей перед ней — в таком случае она будет «скином» — и тайком наклоняется, чтобы поправить ремешки сандалий. Она задевает ногу Шикамару, который раздраженно смотрит на нее, прежде чем поменяться с ним местами. Она выпрямляется как раз вовремя, чтобы генерал прошел мимо: — «Скин». Она колеблется. — Простите, что? Взгляд Саске обжигает ярче полуденного солнца. — Ты «скин», — медленно, выжидательно говорит он, не сводя глаз с ее лица. Он должен видеть ее колебания, потому что раздражающе аристократическая бровь поднимается вверх. — Что-то случилось, Харуно? Сакура клянется, что улавливает намек на подозрение в его тоне и прочищает горло. — Я просто… я пересчитал очередь. Я должен быть «рубашкой». — Ты предполагаешь, что я совершил ошибку? — Нет, я… — Фух, простите! Я вернулся! — говорит Ли, подбегая к ним от опушки деревьев. Он занимает освободившееся место между Неджи и Чоджи. — На чьей я стороне, Учиха-сама? Саске оглядывается. — Я пропустил тебя. Иди в конец очереди. Ли делает то, что ему говорят, со смущающим энтузиазмом. Когда Ли присоединяется к собранию, Саске снова обращает внимание на нее. — Ты — «скин», — повторяет он, продолжая двигаться дальше по сборке. — Ну, у меня… у меня есть неприятный шрам, — начинает она, внутренне морщась от неубедительного оправдания. Генерал не успокаивается, если его пустой взгляд является каким-либо признаком. — Никто здесь не будет пялится на тебя. Позади него Суйгецу кашляет в кулак, и Саске стреляет в него испепеляющим взглядом. Оглянувшись на Сакуру, Учиха склоняет голову набок. — Ты «скин», — повторяет он тоном, не оставляющим места для возражений. Сакура открывает рот в ответ… — Не заставляй Сейко делать неловкие вещи, которых он не хочет делать, ублюдок! — восклицает Наруто, обвиняюще указывая на него пальцем. — Никто не любит хулиганов! — С драматическим чутьем блондин срывает с себя рубашку. — Я вместо него буду «скином», даттебайо! Сакура могла бы поцеловать его. Из Учихи вырывается нечто среднее между фырканьем и рычанием, но Сакура избегает его взгляда. — Хорошо, — с непроницаемой бесстрастностью уступает он, прежде чем двигаться дальше..
В лесу вокруг Четвертой базы клана Учиха спрятаны два флага — зеленый для «рубашек» и синий для «скинов». — Их флаг охраняет Неджи, — шепчет Шикамару со своего насеста на ветке. Сакура понимающе кивает, оглядывая ствол. — Значит, у него глаза во всех направлениях. Пока мы остаемся вне его досягаемости, мы можем сформулировать атаку. — Именно, — Ли заявляет. — Нам нужно отвлечь его. — Ли, — говорит Шикамару, — ты самый быстрый среди нас. Ты можешь выстоять против Неджи. — Я сделаю все возможное. — Харуно. Зеленые глаза перескакивают на импровизированного капитана «Рубашек». — Ты лучше всех умеешь уклоняться, — заявляет он. Там обязательно будут ловушки. Я хочу, чтобы ты провел разведку и обезвредил как можно больше из них. Где-то позади них они слышат боевой клич Наруто и серию взрывов. Нет никаких сомнений в том, что несносный блондин ворвался на территорию «Рубашек» и задел их ловушки. Сакура снова обращает внимание на гения и ухмыляется. — Я в деле..
Это был хороший план, правда. Нара Шикамару знает людей в своей команде, знает их сильные и слабые стороны и в течении нескольких минут формулирует наиболее эффективную стратегию, чтобы выйти победителем в этом начинании. Однако есть очень важный фактор, который все упускают из виду: Учиха Саске участвует в соревновании. Сакура отскакивает назад, скрестив руки, чтобы блокировать его удар. — Как это справедливо! — восклицает она, отпрыгивая от его оружия. Саске выпрямляется, а Сакура решительно не спускает глаз с его самодовольного лица. Он наклоняет голову, угольно-черные волосы задевают всю длину его шеи. — Я не говорил, что мы не будем участвовать. Это означает: — Суйгецу, Генма и… — Эй. Сакура едва избегает руки, прорывающейся сквозь землю под ее ногами. Какаши взлетает и приземляется слева от Саске. Оба принимают, по общему признанию, небрежные позы, но то, как напрягаются их мускулы под натянутой кожей, то, как затвердевают глаза и кровоточат красным Шаринганы, выдает их намерения. — Вы должны научиться приспосабливаться к изменениям в планах, — инструктирует капитан, прежде чем исчезнуть из поля зрения и появиться прямо перед Сакурой. К счастью, Суйгецу появляется рядом с ней, словно из воздуха, и встречает седовласого капитана лицом к лицу. Он сверкает клыкастой улыбкой, столь же смертоносной, как и его клинок. — Эй-эй, старик. Насколько справедливо, что вы вдвоем нацелились на Харуно? Какаши хихикает, звук резкий, несмотря на его маску. — Ты питаешь к нему слабость, не так ли? Суйгецу удается небрежно пожать плечами, несмотря на то, что его меч упирается в кунай Копирующего ниндзя. — Я настолько очевиден? Сакуре удается услышать возвышенное «Не так очевиден, как другие» Какаши, прежде чем огненное пламя заглушает его слова. Она отскакивает назад, выгибаясь от пламени. Ее рука находит землю, и она отталкивается, кувыркаясь в деревья. Саске немедленно бросается в погоню..
Они не придумали место встречи не случай, если что-то пойдет не так. Сакура внутренне ругается, решив сохранить такую идею на будущее. Лучший выход для ее команды — отвлечь Саске от его флага, чтобы дать команде шанс на бой… Кунай проносится мимо нее и вонзается в ствол дерева. Свет падает на провод чакры, прикрепленный к нему, и Сакура поворачивается вовремя, чтобы увидеть быстро приближающееся оранжевое пламя. Она формирует замену, позволяя своему клону принять удар, и прячется под кустами. Сандалии приземляются на поляне. Сакура наблюдает. Саске настороженно изучает свое окружение. Пугающе бдительный и отвлекающий внимание без рубашки. Она хмурится при этой мысли, отмахивается от нее, как от комара, — это наименьшая из ее проблем. Она медик, она не должна стесняться человеческой анатомии. Нет, это просто Саске. Одного этого факта достаточно, чтобы сломить ее. В нем есть сила, которая угрожает поглотить ее, как растопку. В его взгляде, в водовороте красного и черного, мчащемся по кругу, есть разум, тревожное осознание. Он стоит неподвижно, невозможно красивый, высеченный из мрамора и усыпанный солнечным светом и тенями — этюд контрастов, если Сакура когда-либо видела его. Взрыв в том месте, откуда они пришли, привлекает ее взгляд к небу. Сакура выдыхает, медленно и ровно, и крутит кунай на пальце. Все, что ей нужно сделать, это занять его, верно? Она выпрыгивает из своего пространства, когда он отворачивается. Но он Учиха Саске, и он уворачивается, встречая ее удар за ударом. У него есть Шаринган — он быстрее, в этом нет абсолютно никаких сомнений. Так почему же кажется, что она может не отставать? Он блокирует ее атаки, конечно, блокирует, но ей удается отражать их. Их танец смертоносен, они нацелены на убийство, но как бы близко ни были его лезвия, они никогда не порежут кожу. Его ладони сжимаются, когда они ловят ее кулак, хватают за предплечье. Напряжение заполняет узкое пространство между ними. Он подпрыгивает, чтобы избежать ее удара, и она, ухмыляясь, дергает за провода, прикрепленные к ее пальцам, чтобы выпустить поток кунаев, который она подготовила во время их спарринга. Саске исчезает в клубах дыма, когда шквал пронзает его. Он не дает ей передышки. Она слышит щелчок его катаны, высвобождаемой из ножен, прежде чем она чувствует его, автоматически выворачивается из зоны досягаемости. Ее тело реагирует само по себе, мышечная память делает свое дело. Годы практики с ее наставником перевешивают дни, проведенные в Сорок седьмом отряде. Если Саске и удивлен ее уклончивостью, он не показывает этого, только замахивается своей катаной… На его лице свирепость, какая-то отчаянная истерика, поразиться которой у Сакуры есть лишь мгновение, прежде чем он моргает. Сакура покрывает руки чакрой, хватает его катану и дергает. Она врезается своим лбом в его лоб — металлические пластины звенят от силы удара — и его голова отскакивает назад. Проклятья слетают с его губ; она сдерживает безумный смех. Таким образом, отмечается переход от спарринга к чему-то большему. Здесь что-то происходит, и Сакура не может не думать, когда она ныряет под его следующей атакой. Что-то, требующее признания, требующее внимания. Она не знает, как это определить, и, судя по разочарованному взгляду генерала, он тоже. Но суровость его лица говорит ей, что он тоже это видит — тоже чувствует. Он втыкает острие меча в землю, упирается в рукоять и замахивается ногой, чтобы ударить ее в висок. Сакура ловит его ногу, дергает и подбрасывает в воздух, намереваясь обрушить на него свою силу. Меч Саске высвобождается из положения в земле. Его баланс смещается, как и ее, и они приземляются кучей на лесной подстилке. Сакура оседлала его бедра, положив руки на его обнаженные плечи. Саске смотрит. Дыхание, резкое и горячее, обдувает скользкую от пота кожу. Зола, соль и сосна наполняют их чувства. Здесь что-то происходит, и Сакура знает, что бессильна это остановить. Это сила, которая разрушает пропасть между ними, превращая любую защиту в щебень у их ног. Она не уверена, почему и как, важно лишь то, что это существует. Отчетливый звук летящей ракеты прорезает напряжение. Сакура моргает, поднимает глаза и видит остатки зеленого дыма: сигнал к победе «Рубашек». Саске ерзает под ней. — Харуно. Она снова смотрит на него. Его взгляд прикован к деревьям справа от них, скрытым за темными челками. Несмотря на это, Сакура может видеть напряжение в его мышцах, напряжение в его шее. Он затаил дыхание. — Ты тяжелый, — хрипит он. Сакура быстро вскакивает на ноги. Когда она ложится спать той ночью, она не думает ни о свитке, ни о кунае, ни о чем-то еще, что, должно быть, было у него в кармане. А Учиха Саске? Он определяет, что Харуно Сейко — это вечно непроницаемая тайна, раскрыть которую он объявил своей личной миссией..
.