.
.
Синергия
Акт ІІ. Ложное прощание
.
.
Страна Огня может похвастаться территорией, простирающейся на сотни километров во всех направлениях, Деревня, Скрытая в Листве, служит домом для сильных и известных кланов шиноби. Учиха входит в число печально известных семей, и в каждом члене клана горит ярость самой Страны Огня. В некоторых из их глаз вращается сила и способности их предков, и только те, кто обладает выдающимися способностями шиноби, могут получить к ним доступ. Учиха Саске из Страны Огня; его кровь бурлит и трещит от неконтролируемой ярости. Он из Страны Огня и в его глазах пылает ад. Пышный лес уступает место скалистым горам, а контраст между границами имитирует мягкость пастельно-розовых волос на фоне смелой эмблемы Учиха. Его люди измотаны гонкой по Стране Огня, и после сражений… Учиха Саске в ярости, но он не будет подгонять своих людей идти еще быстрее, когда они не в состоянии. Он уже так много попросил от них, и они отлично справились. Он хочет гордиться, восхищаться тем, как далеко они продвинулись и насколько они улучшились, но темные глаза наблюдают, как рука в оранжевом обнимает плечи Харуно (Сакуры), и любое чувство восхищения или благоговения, которое он испытывал к своим людям, исчезает. Саске хмуро смотрит на нее со своего коня. Он надел новую рубашку, и хотя Харуно тоже могла бы взять одну из своих, она просто… продолжала носить ту, которую он предложил ранее (и он не уверен, радует это его или беспокоит, и один этот факт сводит с ума). В пугающе медленном движении Сакура наклоняется к Наруто, упирается головой в его белокурый висок, и Наруто ерошит ей волосы. Привязанность очевидна, взаимодействие настолько легкое и непринужденное, что он удивляется, как этот идиот может просто смириться с тем, что Харуно лгала все это время. Но, конечно, у этого придурка все всегда в порядке — он как раз из тех, кто неизменно прощает. Рука Саске сжимается в кулак, и он направляет свой взгляд в другую сторону. Обычно он не может выразить, насколько важно молчать, шумный Узумаки часто болтает о том или ином. Но сейчас…? Узумаки не сказал ему и двух слов с тех пор, как они покинули берег реки. Предатель, шепчет его разум. Все гребаные предатели. (Саске игнорирует дерзкий голос в своей голове, который настаивает, что это не то же самое. Это, блять, то же самое, ясно? И нет, он не слишком остро реагирует.) — В этом есть смысл, — тянет Какаши справа от него. (Саске ненавидит чертову наблюдательность своего заместителя.) — Если она действительно медик, это объясняет ее технику. После откровения Сакуру засыпали вопросами, и она ответила на них, по всеобщему мнению, честно («Я ниндзя-медик», «Моя деревня была разрушена Звуком», «Я тренировалась у своего наставника с семи лет»). Но Саске так долго изучал и анализировал (был одержимым) Харуно, что может определить поведение молодой женщины. Он знает, что она говорит правду, но в ее улыбках есть сдержанность, а в глазах суровость… Но она все еще солгала. И это расстраивает его. — Насколько я помню, медики не танцуют, — усмехается Учиха, отказываясь смотреть на старшего джонина. Какаши пошевелился, возможно, пожимая плечами, Саске действительно все равно, и не может ли этот человек просто оставить его в покое, чтобы он мог спокойно дуться? — Защищаются, — поправляет Копирующий ниндзя, как будто это должно все прояснить. Защита. Уклонение. («Ты отступаешь!») И Саске понимает. Но неважно, понимает ли он, не так ли? Это не имеет значения, потому что факт в том, что она солгала, и он не может доверять ей, ни единому слову из ее уст — он не может доверять ей или своей реакции на нее. Она опасна из-за того, как ее губы на его губах вызывают у него желание познакомиться с остальной частью ее тела, из-за того, как ее прикосновение к его коже вызывает огонь по его венам, словно по ее просьбе, из-за того, как ее голос бормочет: его имя в произношении пухлых губ воспламеняет что-то внутри него... — Сакура-чан! У Саске нет времени размышлять о том, чему еще он не может доверять и почему, потому что, как бы он ни пренебрегал своими чувствами, какими бы они ни были, он не может отрицать тот факт, что его сердце замирает, когда он видит, как стрела пронзает ее плечо, и она падает в объятия Наруто. В этот момент он ничего не может понять, потому что все, что видит Саске, это... ...красный..
Кровь повсюду. — Саске! Она просачивается сквозь его пальцы, капает в углубления на ладонях. — Саске, пожалуйста! Под кончиками пальцев он чувствует отголоски стонущих костей… — Остановись! ...и треск. — Саске-кун!.
Руки обвивают его, руки, которые он уже чувствовал вокруг своего туловища раньше. Сердцебиение, отдающееся в его спине, так же знакомо, но наиболее заметным является прижатие ее лба к его лопаткам. Он знает это ощущение, знает нежные дуновения воздуха, проносящиеся сквозь обветренные губы, знает звук ее голоса, знает ее тепло. (Это отличается от тепла капель крови... ...капающих... ...стекающих по рукам). Как и прежде, он падает на колени, и она следует за движением, не отпуская его. — Саске, — шепчет Сакура, и он моргает, пытаясь убрать красноту со своих глаз, но, как он ни старается, он не может смахнуть красноту, которая окрашивает мир. — Все в порядке. Ему хочется вырваться из ее рук и заорать, что нихрена не в порядке и эти ублюдки пытались убить ее так же, как убили его мать, его отца и брата, его гребаную семью, и разве она не понимает, что он не может потерять и ее (неважно, что он собирается бросить ее где-то, это другое, потому что, по крайней мере, так он будет знать, что она жива и в безопасности, даже если она не рядом с ним). Он не может потерять никого под своим командованием, под своей защитой — его отряд — это его ответственность. Он был бы в ужасе, если бы потерял любого из них, настаивает он. Но Учиха просто остается в кругу ее рук, склонив голову вперед, когда постепенно приходит в себя. Когда он это делает, он вспоминает. Он помнит дикое рычание, которое ускользает от него, когда его глаза осматривают окрестности (как никто не понял, что за ними наблюдают, преследуют?), и он помнит, как слез с лошади и сам взобрался на верхушки деревьев, Шаринган быстро нашел преступников (группа наемников, нанятых для его устранения). Он помнит, как использовал свою леску и спутывал врагов вместе, утаскивая их на землю. Он помнит лязг оружия, звук битвы. Он помнит ощущение брызг крови на щеке. И он помнит, как смеялся, когда отказывался от своей катаны и использовал свои руки, чтобы калечить, ломать, рвать и… Как она может так обнимать его, когда видела, что он сделал? — Идиотка, почему ты не надела защитную сетку? — ругается Саске, оглядываясь на нее через плечо, голос острее, чем его клинок, и холоднее, чем сталь. Она ровняет его взглядом, потому что неужели он не помнит, что случилось с ее сеткой? Он отводит глаза, меняет тему, бормоча: — Ты в порядке? Он чувствует, как Сакура утвердительно кивает у него за спиной, и борется с желанием наклониться к ней. Он осторожно убирает ее руки со своего торса и поворачивается, позволяя себе на мгновение оценить ее состояние. Конечно, она улыбается, несмотря на явный дискомфорт. — Я в порядке. — Ложь, — рявкает он, прежде чем наклониться, чтобы поднять ее. Она не так легка, как кажется, и он знает, что это мускулы, пронизывающие ее тело — она маленькая, но сильная. Он внимательно следит за ее раненым плечом — кто-то вынул стрелу — оно все еще кровоточит, и он может видеть предательские темные линии, обозначающие яд. Без предисловий он сажает ее на свою лошадь и садится позади нее, так что она сидит между его ног. — Нам нужно доставить ее в ближайшую деревню и позаботиться о ее травме, — объявляет Саске никому конкретно. — Некоторые из других разведали впереди — одна есть к северу от нас, — сообщает Какаши. Саске не утруждает себя словами. Слова подводят его. Слова, срывающиеся из обветренных губ, ложные. Вместо этого он позволяет своему взгляду задержаться на приоткрытом рту, едва дышащем. У Учихи Саске нет слов, чтобы выразить свою тревогу, он даже не способен понять это сам, но в его глазах, в почти незаметном сжатии челюстей, в побелевших костяшках пальцев не скрывается шквал чего-то, что отражается в хватке его рук на поводьях, в мягкой дуге его рук, когда они прижимают ее к своей груди. Учиха Саске не знает слов, не умеет говорить, но это не имеет значения, потому что его сердце выбивает бешенный ритм груди, и он знает, что это значит..
Прохладные руки и теплое дыхание, запах хвои и дыма и еще что-то почти цитрусовое — это то, что чувствует Харуно Сакура. Она не замечает кровоточащей раны на своем плече, не замечает, как с красивых губ слетает шепот ее имени, который приютился на розовых локонах у виска. — Со мной все будет в порядке, — бормочет она на какой-то далекий ответ, который, наконец, только что сложился в ее голове. Вкратце, она задается вопросом, насколько замедлена ее реакция, и этот ход мыслей прерывается, когда она слышит «тц» сквозь свои волосы и этот звук оседает в ее ушах. Сакура вздыхает (приятно, удовлетворенно, тепло), прижимаясь к сгибу удивительно нежных рук, погружаясь в огромную рубашку, которая одновременно и принадлежит ей, и не принадлежит ей. Сакура воображает, что слышит отрывочное слово, прежде чем позволяет сну овладеть ею: — Раздражает..
Осознание мерцает на периферии ее разума, заметное и мимолетное, как светлячки, и Сакура шевелится. Сначала она улавливает запах антисептика, затем глухой свист потолочного вентилятора. Следующей идет жесткая ткань, покрывающая ее, но ее глаза еще не открываются. Если бы они открылись, то заметили бы темную голову у ее кровати, в сопровождении дремлющей белокурой головы, сидящей на полу и прислоненной к койке, потому что ее глаза были бы слишком размытыми, чтобы распознать что-либо из окружающих ее вещей. Если бы она открыла глаза, то заметила бы другое светловолосое пятно с другой стороны, спрятавшее голову в скрещенные руки на краю кровати. Харуно Сакура еще не в сознании, не совсем, поэтому стены хранят свои тайны о том, что произошло: Ее вносят в комнату, баюкая в сильных руках, которые гораздо мягче, чем это кажется возможным. Молодой человек (на самом деле мальчик, хотя его лицо говорит о том, что он тронут ужасами мира) входит в сопровождении двух блондинов — мужчины и женщины, а также рыжеволосой женщины. Темноволосый парень кладет спящую девушку на матрац, зависая на мгновение, склонив голову вперед, словно любуясь ею, словно молясь над ее фигурой. Первой приходит в себя блондинка: — Наруто, возьми два тазика, один наполни водой. Карин, подготовь ее к процедуре. Саске, — здесь она делает паузу, встретив жесткий взгляд темноволосого мужчины, — держись подальше. Если он оскорблен, стены не могут сказать. Он остается в углу комнаты, выглядя стойким, но стены могут чувствовать стук его сердца через его сгорбленную спину, могут чувствовать слой пота, который матирует его рубашку на его теле. Наруто присоединяется к нему, но не может стоять на месте, всегда рядом с блондинкой, чтобы помочь, когда ей что-то будет нужно, вообще что угодно. Весь процесс трудоемок, блондинка-медик Ино использует воду, чтобы уловить яд, который ей удается извлечь из раны. Это мучительное испытание, рыжеволосая Карин отслеживает движение яда по кровотоку, а Ино парит над кожей и вытягивает токсины своей чакрой, а бессознательная молодая женщина кричит. Саске хочет сказать им, чтобы они остановились, звук разрывает его насквозь, но рыжеволосая женщина просто фиксирует его мучительным взглядом. — По крайней мере, мы знаем, что она все еще жива, просто держись подальше от этого! — Все удивляются ее вспышке, но она просто переключает внимание на стоящую перед ней задачу. Так же мучительно, думает она, видеть, как мужчина, которого ты любишь, разваливается из-за другой женщины. В конце концов, это заканчивается. Женщина с розовыми волосами — Сакура — крепко спит, Ино и Карин вымотаны, и Наруто подходит, чтобы обнять их обоих. Саске остается на месте. Стена думает, что хорошо помогает темноволосому мужчине держаться на ногах..
Саске отправил свой отряд на перехват подкрепления Конохи с приказом вернуться домой и вскоре последует за ним. Единственный видимый глаз Какаши тупо смотрит на него, и Учиха сопротивляется желанию шевельнуться под его проницательным взглядом. — Что? — Саске наконец срывается. Седовласый капитан только пожимает плечами. — Итак, Харуно Сейко… Темные глаза отводят взгляд. — Никогда не существовало. Поскольку он избегает взгляда капитана, ему не хватает веселья Какаши. — Понял. Пойду скажу им, что ты скорбишь в объятиях женщины… — Чего...? Но Какаши уносится прочь. Он должен был бы больше раздражаться, но у Саске просто нет эмоциональной способности чувствовать что-либо, кроме истощения. Поэтому он прокрадывается обратно в палату и садится на свободный стул у кровати. Он отослал Наруто, к большому огорчению блондина («Я ее лучший друг, я хочу убедиться, что с ней все в порядке!»), а также Карин. Ино пообещала остаться с Сакурой, пока она не проснется, и хотя Саске может (должен) уйти сейчас, он обнаруживает, что у него нет сил (он не может вернуться в Коноху и встретиться лицом к лицу с Учихами, не может вернуться и сказать им, что их мужья, отцы и сыновья мертвы). Все сразу поражает его, и обычно напряженные плечи поддаются тяжести положения, в котором он находится. Ино замечает, конечно замечает, внимательные глаза все видят. — Это нормально быть расстроенным, уставшим и отстраненным. Ты не можешь всегда быть Генералом Учихой, — упрекает она, беря ткань, лежащую на лбу ее пациента, и выжимая ее в ближайшую миску. — Ну и что, если ты пока не хочешь иметь дело со своим отрядом? И что, если ты пока не хочешь идти домой? Это совершенно нормально. Она так прямолинейна, что он моргает, упираясь локтями в бедра, сцепив ладони перед задумчивым ртом. — Не переусердствуй, — предупреждает он, — ты даже не представляешь, через что я могу пройти. Блондинка лишь фыркает, кладя свежее прохладное полотенце на голову Сакуры. — Я понимаю, что ты упрямый и гордый. Он выравнивает ее взглядом. — Я ошибаюсь? Саске устремляет взгляд на женщину на кровати. Он не хочет, но думает о своей семье: матери, отце, брате, и по какой-то неведомой ему причине думает о своем ленивом заместителе и светловолосом шиноби, всегда находящимся рядом с ним, о его вечно перекатывающем во рту сенбон охраннике и шумном блондине, который бросает ему вызов на каждом шагу; он думает обо всем своем отряде. И он думает о Сакуре. О ее руках, обнявших его после того, как он увидел тело своего отца. Как те же самые руки окружили его, когда он полностью потерял себя. Крошечная часть его признает, что он должен чувствовать признательность за людей в своей жизни, но все, что он может чувствовать, — это гнев. Учиха Саске из Страны Огня, и его клан известен своим страстным нравом, поэтому никого не должно удивлять, что ярость захлестывает его, трескучая и опасная — буря, запертая в бутылке и грозящая взорваться в любой момент. — Она довольно много говорила о тебе, — начинает Ино спустя много времени после того, как свеча в комнате почти догорела до конца. Саске напрягается. — Я знал, что в ней что-то есть, и был прав, — прямо отмахивается он. Но Ино уравновешивает его взглядом, который на удивление проницателен. — Это не значит, что твое пристальное наблюдение закончилось после того, как ты разгадал ее секрет, Саске. (Внутренне он съеживается, потому что знает, что его поведение перед своими людьми не было сдержанным — любой, у кого есть глаза, мог видеть степень его беспокойства.) — Знаешь, это нормально — заботиться о ней. Многие из нас сделали бы то же самое. Губы Саске дергаются, когда он борется со словами, которые хотят вылететь наружу. Он терпит неудачу: — Вы были близки. Секунда. Две. Его глаза ищут ее, и она моргает, глядя на него. И она смеется. И смеется. Учиха хмурится и скрещивает руки, ожидая ее ответа. Проходят минуты. Она все еще смеется! — Это не так уж и смешно, — наконец утверждает Саске. Блондинка только хрипит, вытирая слезу с уголка глаза. — Не ты ли ее поцеловал? На мгновение он замирает. Она видела их у реки? Он не был так озабочен тем, чтобы люди их нашли, поглощенный исследованием каждого дюйма… — Помнишь базу? Тренировку? Восход? Колокольчики? — продолжает она в его кратком молчании. На базе? Ой. Что? Он хмурится еще сильнее, переводя взгляд на дальнюю стену. — Она поцеловала меня, — ворчит он. Ино снова заливается смехом, падая со стула..
Он не уверен, что побудило его задать этот вопрос (особенно после того, как его последний вопрос вызвал у медика такой сокрушительный приступ смеха, что она оказалась на полу со слезами на глазах, задыхаясь; возможно, это надвигающаяся неуверенность заставляет его идти на это, тишина неловкая и густая) но он все равно спрашивает, для уточнения: — Итак, — начинает Саске так, будто что все, что последует, абсолютно важно. — Я тебе не нравлюсь? Ино смотрит, обдумывая его заявление. — Конечно, нравишься, — ошеломленно отвечает она. — Ты мой генерал. И мой друг, когда ты не ведешь себя как наглый придурок. То, что он отмахивается от ее оскорбления, свидетельствует о его желании получить ответ. Вместо этого его брови нахмурены. — Нет, я имею в виду… (И в этот момент Ино не может не думать, что он выглядит как семнадцатилетний мужчина, которым он является, и таким он меньше похож на командира грозного отряда шиноби.) — …на самом деле. Ино моргает. Саске просто смотрит в ответ. Мучительно медленно в глазах медика появляется понимание. И она снова, блять, смеется. — Нет! — выдыхает она между приступами. — Я имею в виду, не так. Это было просто прикрытие. — Коварная ухмылка появляется на ее лице, когда ее хихиканье наконец стихает. — Почему, ты хочешь, чтобы ты мне нравился? Саске хмурится, решив, что сейчас самое подходящее время, чтобы уйти (он не может убежать, он должен вернуться, должен столкнуться с реальностью и оставить живое тело, чтобы сообщить новости о мертвых). Ино настаивает на том, что ей нужно в туалет, как раз в тот момент, когда он делает движение, чтобы встать, он закатывает глаза и садится обратно в кресло. Наступившее одиночество и приятно, и страшно, потому что теперь ему нечем (некем) отвлечься от состояния розововолосой женщины, спящей на кровати. Она бледнее, чем он ее видел, ее плечи и переносица покрыты веснушками. По крайней мере, сейчас ее дыхание ровное, а лицо расслабленное. Она далека от дерзкого шиноби, которого он ее знает, вся свирепость в ее выражении лица сглажена, и Саске не хочет, но он изучает архитектурное зрелище, которым является ее лицо. Тонкий нос, острый подбородок и круглые щеки, обычно наполненные цветом. Ее брови и ресницы пушистые и розовые, а губы… Он вспоминает, как целовал их. Форма, въевшаяся в его память, изгиб ее верхней губы и полнота нижней. Дыхание проходит мимо них, и он вдыхает, принимая ее. Саске не знает, зачем он это делает, но вдруг наклоняется вперед, упираясь локтями в кровать. Он ненавидит ее, думает он, ненавидит то, как опускается ее переносица, ненавидит то, как ее ресницы трепещут на щеках, ненавидит темную веснушку, которую он видит чуть ниже уголка ее рта. Он представляет, как она открывает глаза, надеется, что она это сделает, чтобы он мог еще раз увидеть этот зеленый цвет, но, конечно же, она этого не делает. Поэтому он опускает голову, кончик его носа скользит по ее носу, темные волосы падают на ее лицо. Часть его не может не задаться вопросом, что случилось бы, если бы он никогда не узнал ее секрет, если бы она могла быть просто Харуно Сейко из его отряда. Или если бы она была просто женщиной, которую он встретил в деревне. Или миллиард других возможных сценариев. Но он не знает ответа, поэтому Саске просто позволяет себе эгоистичный жест: Он целует ее; мягкое «Спасибо, Сакура» танцует на приоткрытых губах. Саске оставляет ей свою рубашку, делая вид, что это не имеет большого значения, но Ино знает, так же как Какаши, Суйгецу и Генма знают, что это чертовски важно. Несмотря на их слегка испуганную реакцию, он настаивает на том, что рубашка порвана, ей нельзя пользоваться, вот и все. Дело не в том, что он хочет, чтобы у нее было что-то (хоть что-нибудь) на память о нем. Даже когда он утверждает это в уме (повторяет это как мантру, молитву, проклятие), ее хитай-ате кажется невероятно тяжелым в его рюкзаке.. .