.
.
(Рев пламени опалил его волосы, и Саске скатился на землю. — Ты слишком полагаешься на свои глаза, — констатирует Итачи, ожидая, пока его брат встанет. Саске сверлит его взглядом. — Смотри на меня сколько угодно, но это не улучшит твои рефлексы. — Попробуй увернуться от стены огня, — ворчит девятилетний Учиха, но Итачи только смеется. — У тебя нет понятия о войне, — заявляет старший брат, приближаясь. Прежде чем Саске успевает уклониться, он тычет мальчика двумя пальцами в лоб. — Возможно, так и должно оставаться.).
Все вокруг черное. Или красное. Саске напрягается и обнаруживает, что его руки застряли, а ноги связаны. Он привязан к балке, руки вытянуты по сторонам, ноги вместе, и он один. Он знает, что это такое, хотя никогда раньше не бывал в этом мире — Какаши однажды объяснил это, когда Саске спросил, что он сделал с их врагом, когда этот человек оказался в ловушке взгляда Копирующего ниндзя. Человек, подвергшийся этому, вышел готовым умереть, умоляя о смерти. Дыхание Саске становится резким, и он пытается контролировать его, но прекрасно понимает, какие ужасы грядут. Из тени появляется Итачи. Он принадлежит этому миру, думает Саске, окутанный тьмой и кровью, с острыми, как лезвия, глазами. — Почему? — Саске не уверен, о чем именно он спрашивает. Почему он убил их отряды? Почему он убил хокаге? Почему он нападает на собственного брата? — Черт возьми, Итачи, почему?! Смешок Итачи мрачный и от него исходит что-то, что Саске отказывается узнавать. — Глупый младший брат, — заявляет мужчина (это не Итачи, этого не может быть, это не тот Итачи, которого он знает) голосом, который нарастает в дымно-багровом кошмаре, — у тебя нет представления о войне. — Война? Убийство своих товарищей — это не война! Ты убил своего собственного отца! — У тебя нет представления о войне, — повторяет Итачи, и внезапно вокруг тела Саске собираются шесть его копий. — Никакой концепции мира. Младший Учиха усмехается. — Возможно, так и должно остаться, — отвечает он. И, к его отвращению, его брат улыбается. — Тебе уже не девять, Саске. — Мучительно медленно он обнажает свой меч (все шесть его версий повторяют за ним) и вонзает его в живот Саске..
(— Слишком медленно! — рявкает Итачи, вытягивая руку вперед и отталкивая младшего брата назад. Саске, которому восемь лет и он жаждет попрактиковаться в тренировках шиноби, отлетает назад, врезается в дерево и падает. Затем он встанет, потому что он не слабак, и он получит этот раздражающий серебряный колокольчик, привязанный к бедру его брата.).
Он закрывает глаза и ненавидит, что каждый звук звучит интуитивно, каждое ощущение усиливается. Боль — это то, что Учиха Саске может вынести; он не слабый, он не поддается легко, но ощущение лезвий, пронзающих его кожу, его мышцы, звук хлюпанья собственной крови, заставляет его почти стереть зубы в порошок. Он не будет кричать, он не будет кричать... ...он не будет кричать!.
(Небо голубое, деревья зеленые, а пламя, которое с ревом оживает над озером Учиха, такое горячее, что он чувствует, как пот выступает на его лбу. Его отец кладет руку ему на плечо — это заняло неделю (больше, чем нужно было Итачи) для Саске, чтобы овладеть катон-дзютсу их клана. Саске пять лет, и он так горд собой, но он хочет, чтобы Итачи был свидетелем его достижения. Одинокие аплодисменты обращают его внимание на дверной проем дома, где стоит Итачи. — Осторожно, отото. Ты подожжешь дом. Лицо Саске расплывается в широкой улыбке.).
— В этом мире время бессмысленно. Реальности не существует. Единственное, что имеет значение, — это моя воля, — произносит Итачи. Саске открывает глаза и видит только одну итерацию своего брата и никаких мечей, по самую рукоятку торчащих в его туловище. Но боль все еще там, фантомная агония, которая заставляет его потеть и задыхаться, и он сжимает руки в кулаки. — Какой во всем этом смысл? — требует он, как всегда властно. Итачи пристально смотрит на него, непоколебимо отвечая: — Какой смысл в чем-либо? Возникают новые версии его брата. В этом царстве есть сотни Итачи и несколько Саске, и он ненавидит выражение явного ужаса на своем лице. Хуже всего лишь выражение отрешенности Итачи, когда он снова поднимает меч..
(стук, стук, стук. Саске четыре года, и он сидит на крыльце, наблюдая, как его нии-сан тренируется на заднем дворе. Сюрикены вылетают из его пальцев с такой скоростью, что маленькие темные глазки даже не надеются уследить за ними. Единственным свидетельством того, что Итачи вообще двигался, являются три сюрикена, зарытых глубоко в три цели, и Саске ненадолго задается вопросом, были ли они там все это время, или его старший брат подшучивает над ним. Но Итачи просто оглядывается и усмехается, и Саске понимает, что это не уловка, просто его старший брат великолепен. Он восторгается. Затем спрашивает: — Ты научишь меня? Итачи подходит, приседает и тычет его двумя пальцами в лоб. — В следующий раз.).
Его пронзает агония, и он напрягается, чувствуя, как кровь хлещет из каждой раны, чувствуя, как лезвие скользит по сухожилиям, пронзает органы… — Что, ты не гордишься тем, что на этот раз твой старший брат поразил каждую мишень? ...и Саске кричит. Затем он становится на колени, а Ино сидит рядом с ним, осматривая его на наличие травм. Кто-то берет его за плечи (смутно ему кажется, что руки неправильные, пальцы слишком длинные, ладонь слишком маленькая, слишком мягкая и без мозолей), и в глубине души он знает, что она здесь (Ино, он знает хватку Ино, ее исцеляющую силу), лазурно-голубые глаза изучают его. Но все, что он видит, это красное, черное и кровь, и он дрожит в ее слишком нежной хватке. Он видит, как двигаются ее губы, узнает имя на ее губах как свое, но не может двигаться, не может думать, не может ничего сделать, кроме как вновь пережить кошмар... Она защищает его от блуждающего пламени. — Саске, ты должен встать! Ты можешь двигаться? Твои ноги, кажется, в порядке… Но его там нет. Едва дыша, он замер от ужаса. — Сакура не простит меня, если я позволю тебе сидеть здесь и умирать, так что поднимай свою задницу и двигайся! — требует она. Что-то в глубине его сознания трепещет при упоминании этого имени… — Вставай, Саске! Этого не может быть! Твоя семья зависит от тебя! Его семья. Его семья. Он просыпается от калечащего страха, узнает красивое лицо, сморщенное от беспокойства, и встает. — Ино… — прежде чем он успевает что-либо сказать, он обхватывает ее рукой и отталкивает их от последствий чидори Какаши, пока тот струится по булыжной дорожке, едва не задев Итачи. Крик блондинки приглушен стрекотанием помех. — Собери гражданских, — приказывает он, — уведи их как можно дальше отсюда. — Он знает, что она собирается протестовать, замечает дерзость на ее лице, напряжение в ее челюстях, когда она открывает рот, и обрывает ее: — Яманака. Это приказ. Ино смотрит на него проницательным взглядом, затем кивает и отходит от него. Есть что-то сюрреалистическое в том, чтобы видеть, как его брат сражается с его заместителем. Два человека в его жизни, которые направляли его, учили, сделали из него человека, которым он стал. Это разрывает его на части, но он знает, что должен стоять рядом с Какаши — в его уме нет никаких сомнений. И поэтому он отклоняет атаку своего брата огненной стеной, защищая Копирующего ниндзя. Черты лица Итачи становятся оранжевыми, прежде чем пламя рассеивается. Последующая битва разрушает значительную часть района Учиха, его отряд находится там с ним, его названная семья. Они опустошают улицы, местность охвачена огнем, многие из его людей ранены, тела валяются на земле, и Саске отказывается пропускать мысли через свою голову (но это происходит, потому что как он может не сравнивать этот образ с тем? Образом резни отрядов Учиха?) и бросается на своего брата. Рядом с ним бежит блондин, из его тела исходит красная чакра, и вместе они обмениваются ударами с невероятно сильным Учихой. Но Саске устал, чертовски измотан, и он чувствует, как последние капли его чакры выплескиваются, когда чидори исчезает, и Итачи умудряется поймать коленом его висок и младший из братьев отлетает в сторону, скользя по земле, ударяясь головой о булыжник. — Саске! — рычит Наруто, прыгая на старшего Учиху с совершенно диким лицом. Но Итачи вовремя поворачивается, чтобы схватить его за горло. И Саске знает, что происходит, что должно произойти, видит, как краска сливается с лица блондина, видит выражение абсолютного ужаса на его чертах, и он впивается пальцами в землю. Один шаг. Два. Пять. И он бежит. И его клинок пронзает спину Итачи. Наруто выпадает из его хватки, падает на пол, пораженный Цукуеми. Итачи смотрит на лезвие, торчащее из его живота, застывшее, встревоженное, и его руки тянутся к ране, словно пытаясь остановить кровотечение, но оно просачивается сквозь пальцы. Он падает на колени, глядя на лезвие, покрытое его кровью, и Саске вытаскивает его одним резким, неумолимым движением. Его нога натыкается на затылок брата, и он толкает его вниз. Итачи бледнеет. Саске знает, что может нанести последний удар — кунай в затылок, как и его отцу, — но… ...но… Вместо этого он толкает тело так, чтобы видеть лицо брата, стараясь не смотреть ему в глаза. Итачи бледен, кровь быстро покидает его, и он смотрит в небо на россыпь звезд, кружащих над головой. Он выглядит... умиротворенным, и это нервирует. — Нии-сан, — хрипит Саске, приседая рядом с мужчиной (и он ненавидит, что его голос все еще звучит таким надломленным после всего, что произошло). Взгляд Итачи скользит по его брату, его последней оставшейся семье, и медленно, так медленно, что Саске понимает, что это не уловка, не атака, не последнее отчаянное усилие, он поднимает руку и тычет пальцами в центр лба брата. В этот момент перед Учихой Саске мелькает серия воспоминаний, фрагментов разговоров и внезапно... ...вдруг, внезапно... ...он понимает. Он задыхается, находит лицо своего брата, глаза, которые светились красным, теперь черные, и он видит своего брата, видит усталые морщинки под его глазами, видит болезненное выражение согласия. — Они все? — недоверчиво шепчет он, хватая Итачи за запястье. — Почему? Итачи улыбается. Изгиб его губ мягкий и напоминает нежное одобрение. — Все, — отвечает он. — Это непростительно, но… — он напрягается, голос слабый, жалкий, тень брата, которого Саске знает и которым восхищается. — Я должен был сделать это. И ты… ты должен был сделать то, что сделал… И, конечно же, Саске знает, полностью понимает безумную надежду своего брата — что его грехи будут искуплены его смертью, его убийством от руки брата — и он качает головой. — Нет, это чертовски глупо, — рычит он, хватая Итачи за руку. — Ты идиот, ты должен быть чертовым гением, вундеркиндом. Почему ты... почему... — Все в порядке, — уверяет его Итачи, сжимая пальцами ладонь младшего брата. — Теперь все в порядке. — Итачи? — Итачи, пожалуйста! — Нии-сан!.
В конце концов все успокаивается, и Саске сидит на земле в луже крови своего брата. Чакра истощена, голова кружится — в агонии, замешательстве, ярости и истощении. Медики прибывают на место происшествия, чтобы оказать помощь его отряду. Саске смотрит в никуда, сидит неподвижно, даже когда другие вокруг него шевелятся. Он хранит молчание, даже когда прибывают Старейшины, выясняют, что Хокаге убит, и требуют местонахождение виновного. Он ни черта не говорит, даже когда люди спрашивают его, где Итачи. Саске только моргает, глядя на них с пустым выражением лица. Люди кричат, раздаются обвинения, а Саске просто продолжает сидеть на окровавленной земле, пока Старейшины объявляют его соучастником убийства Хокаге. Его объявляют предателем. Он даже не может увидеть мирных жителей своего клана, не может сам сказать им, что их отец, сыновья, братья и мужья мертвы. Он не может сказать Кете, что глаза его старшего брата были выколоты, не может сказать Акико, что руки ее мужа были вырваны из суставов… Их темные глаза полны недоверия, печали и обвинения, когда его ведут, все еще окровавленного и избитого после битвы, в тюрьму строгого режима. Шиноби в белых масках — АНБУ, как он думает, и он узнает каждое фарфоровое лицо, которое встречает, его собственные спиральные чернила портят его руку — сопровождают его (фактически тянут его). Он идет охотно, по-прежнему молча, по-прежнему пустой. Даже когда решетка заперта перед ним, спустя много времени после того, как стихли последние шаги, он знает, что поступил правильно. Помог Итачи сбежать..
На следующее утро проводится суд, чтобы определить его судьбу. Он не проснулся вовремя, потеряв сознание из-за полного истощения чакры. Ему не хватает страстной речи своего отряда о том, что он никогда не предаст свою деревню, своих братьев по оружию, даже ради собственной крови. Он слышит о Старейшинах, раскрывающих тот факт, что тело Итачи удобно пропало и его нигде не найти, и что Саске был единственным, кто видел его последним и может знать о его местонахождении, и отказался отвечать. Вскоре решается: казнь..
Сакура не может избавиться от ощущения, что что-то ужасно, ужасно неправильно. У стула, на котором она сидит, ломается ножка, и она падает. Порог над ее дверью трескается. К ней в окно влетает птица, разбивая крыло о стекло (позже она находит ее, лечит). Харуно Сакура суеверна, поэтому на следующий день после ухода Ино она собирает свои вещи, проверяет флаконы, запихивает порванную рубашку Учихи в свой рюкзак и покидает гостиницу, покидает отдаленную деревню. В конце концов, Саске никогда не говорил ей, что она должна оставаться там. Она мчится через лес Конохи. Ей лучше, намного лучше, чакра пополняется, и поэтому она мчится через Страну Огня туда, где она оставила своего наставника в Стране Ветра. Ей приятно быть в движении, и она пытается заполнить свои мысли тем, что она увидит Цунаде, не позволяя им задерживаться на друзьях, которых она завела. Говорит себе, что не задается вопросом, действительно ли Наруто ел у Ичираку каждую ночь, как он обещал, когда вернулся в Коноху, не задается вопросом, говорила ли Ино Шикамару, что он ей нравится. Она не думает о Копирующем ниндзя и его склонности к своим извращенным маленьким романам, она не скучает по шалостям Кибы, безобидному флирту Суйгецу или вездесущей поддержке Ли в каждой мелочи, или соревнованиях кто быстрее всех поставит свою палатку. Больше всего она не думает о горящих огнем глазах шарингана, не думает о темных волосах, ниспадающих острыми углами, о плоскостях сильной груди и о том, как он зажигает ее изнутри, о том, как каждый палец оставляет горящим отпечатки на ее теле, как только звук его голоса… Сакура не попадает на ветку и падает. Она протягивает руку, удерживает себя (конечно, удерживает) и обнимает руками ствол дерева, упираясь лбом в кору. Она отказывается плакать, это бессмысленно. Ее миссия всегда заключалась в том, чтобы найти противоядие для Принцессы Слизней. Она была глупа, позволив себе почувствовать себя частью семьи, которой является Сорок седьмой отряд. Они были средством для достижения цели, вот и все. (Так почему же ее сердце сжимается при мысли о шумном блондине и темноволосом генерале, о снисходительном взгляде Копирующего ниндзя и чеширской ухмылке светловолосого медика?) — Возьми себя в руки, — требует она, слезая с дерева. — Цунаде-сама нуждается в тебе. Кто знает, сколько ей осталось? Но как только Сакура собирается оттолкнуться обратно в воздух, она чувствует это, быстротечное, как дым, но она чувствует это. Его чакра. И в кустах есть тело с таким слабым пульсом, который нельзя было бы обнаружить, если бы она не была так настроена на него. Он мерцает, угрожая погаснуть, и она делает быстрые шаги. Она находит человека, лежащего лицом в грязи. Темные волосы. Снаряжение шиноби... Сакура переворачивает его, его имя вертится у нее на языке… ...и замирает. Ей известны эти черты: орлиный нос, разрез челюсти (может быть, чуть резче, но все же знакомый, слишком знакомый), высота скул (но они впалые, изможденные), линия бровей (властная, даже когда он бессознательный). Все так знакомо, но так неправильно. Волосы длиннее, есть шрамы, которых она не узнает, но даже при этом нельзя отрицать, кто он такой, сходство настолько жуткое, что пронзает ее грудь. Часть ее хочет закончить работу — он и так полумертвый, его дыхание едва срывается с окровавленных губ. Она знает, что он сделал, знает, потому что кто еще мог убить весь его отряд шиноби? Знает, потому что он один остался. Знает, потому что генерал-майор Фугаку был убит кунаем в затылок, и кого он подпустит так близко к себе, даже не колеблясь? Кого, как не его собственного сына? И разве не уместно, думает она, что этот мужчина (Итачи, она знает, потому что Саске упоминал о своей семье, и тот факт, что она знает, ранит еще больше, потому что разве она не говорила, что хотела бы встретиться с его старшим братом? Когда-нибудь?) встретит свой конец таким же образом? За то, что он сделал со своей семьей. За то, что он сделал с Саске. Она течет сквозь нее: ненависть. Сакура движется инстинктивно, он враг, она должна быть готова пролить его кровь ради его семьи, ради его младшего брата, и она знает это так же, как знает шаги ката Саске, как знает артерии и кровеносные сосуды, которые могут вывести из строя или убить, она знает, знает, знает, и ее клинок у его горла. Так почему она не может этого сделать? Она чувствует чакру Саске; на плечах Итачи ожоги чакры. Что, если это был не он? Что, если бы Саске спас его? Но кто еще мог уничтожить отряд Учиха? Что, если Итачи сбежал? Что, если он попытается спасти Саске? Что-если-что-если-что-если… Ее зрение расплывается, и это единственный признак того, что она плачет. Из нее вырывается сдавленный всхлип, и она убирает руку. Сакура не знает его истории, ничего не знает, и ей хотелось бы спросить. Чья это кровь, Итачи? Чья кровь окрашивает твой клинок? Тебя нужно спасти или убить? По прихоти — хрупкому осколку того, чем она, по ее мнению, обязана своему генералу Учиха — она решает сдержать желание покончить с мужчиной перед ней. Так что она поднимает его, перетаскивая через спину, и продолжает путь к границе Ветра. Она узнает правду, и тогда она будет действовать..
Теплые глаза приветствуют ее еще до того, как Сакура появляется на вершине холма. Шизуне знает ее сигнатуру чакры, знает ее гул, и она выбирается из домика в долине, широко раскрыв руки перед молодой девушкой (теперь женщиной, поправляет она), которая бежит через короткое расстояние между ними. Сакура осторожно кладет тело на спину на траву и летит прямо в женщину, которую считает своей семьей. И она плачет... ...и плачет... ...и плачет..
.