Синергия

.

30 августа

.

      Коноха пала. Саске мертв.       Приходи на встречу со старыми друзьями там, где расцветает истина.

.

      Нет.       Нет.       Нет.       — Это должен был быть я, — рокочет позади нее Итачи, — это должен был быть я. Этот придурок.       Пальцы Сакуры впиваются в края короткого сообщения.       — Заткнись, — шипит она, ее руки трясутся.       — Что? — его низкий голос становится выше от удивления.       — Заткнись, — повторяет розоволосый медик, оглядываясь через плечо на болезненное напоминание о генерале. — Он предал свою деревню, чтобы спасти тебя, — заявляет она (обвиняет, обвиняет). — Он рисковал всем ради тебя. Ты был его последней семьей. Не смей оскорблять его, желая себе смерти.       За ее низким рычанием следует тишина, и когда она смотрит на Итачи, она ненавидит (чертовски ненавидит), что его лицо расплывается, потому что это может означать только одно, и почему она должна плакать, и почему, почему это так больно и почему…       («Для шиноби не бывает счастливых концовок.»)       Она прижимает ладонь сначала к одному глазу, потом к другому.       — Мы поступим правильно, — решает Сакура, сминая письмо в своей ладони. — Мы вернем Коноху и позаботимся о том, чтобы она работала должным образом. Мы вернем честь вашему клану ради него.       Никто не спорит с ней.

.

      — Нам нужно пойти к ним, — решает Сакура, глядя на короткое сообщение, разложенное на столе. Все четверо согнулись, глядя на обрывок свитка, как будто он может превратиться во что-то более полезное.       Разумеется, самый юный медик прекрасно осведомлен о месте встречи.       (Истина расцветает; Сейко становится Сакурой. Ха-ха, Хатаке).       — Мы можем уйти к утру, — подтверждает Итачи.       Шизуне бледнеет:       — Слишком рано! Нам понадобится в лучшем случае неделя…       — Неделя? — вмешивается Цунаде, косо глядя на свою помощницу. — С какой стати тебе понадобилась неделя на подготовку?       — Цунаде-сама, вы не в состоянии путешествовать, — обеспокоенно нахмурившись, заявляет брюнетка.       — Так и есть, — соглашается саннин, — вот почему я останусь здесь.       Зеленые глаза таращатся на блондинку.       — Шишоу, мы не оставим вас. — Они только что вернули ее, она не может быть серьезной. Как можно ожидать, что Сакура попрощается со своей наставницей так скоро после воссоединения?       Цунаде устремляет на обоих своих учениц долгий взгляд.       — Я понимаю ваши опасения, но мне уже лучше. И у меня есть печать инь. Я буду в порядке.       — Я могу остаться с вами, — начинает Шизуне.       — Черт возьми, я не какая-то дряхлая старая ведьма. — Что-то есть в ее лице, что-то настороженное в ее взгляде, что побуждает Сакуру внимательно изучить ее выражение. Цунаде непоколебима, воплощение неподвижного камня, и все же…       Сакура знает этот взгляд, твердость вокруг ее глаз.       Брюнетка выглядит так, будто хочет возразить, но вдруг передумывает.       — Вы все еще выздоравливаете, Цунаде-сама. Что если...       — Шизуне. Я буду в порядке. Вы им нужны. Вы нужны Конохе.       — Шишоу…       Карие глаза устремляются на ее младшую ученицу.       — Я доверила тебе свою жизнь, Сакура, — искренне говорит она, с редкой любовью в своем тоне. — Теперь я доверяю тебе будущее Конохи. Ты собираешься меня подвести?       Еще слишком рано, думает Сакура, слишком рано снова ее отпускать, слишком рано прощаться. Она хочет сказать Цунаде, что она ей нужна, она хочет сказать ей, что она не думает, что сейчас она достаточно сильна, чтобы сделать это самостоятельно — ей нужна помощь, она хочет прыгнуть выше головы, она не в состоянии… она не может...       — Сакура, — рявкает Цунаде тем знакомым тоном, одновременно заботливым и не терпящим возражений.       Натянутая улыбка и шепот «Я вас не подведу» смягчают выражение лица саннина.       Тем не менее нельзя отрицать напряжение, скрывающееся за ее взглядом; Цунаде что-то скрывает от них.       Сакура размышляет об этом вечером, собирая свои вещи. Мягкое выражение — остекленевшие глаза, слегка порозовевшие от саке щеки ее наставницы — хотя и искренние, заставляют ее задуматься.       Когда она рассказывает об этом Шизуне в тихом свете рассвета, та только вздыхает и заключает Сакуру в объятия.       — Цунаде-сама хочет, чтобы мы были сильными, — шепчет брюнетка, — и она тоже пытается быть сильной.       Сакура хочет сказать, что это не так, но держит язык за зубами.       До того, как Сакура присоединилась к дуэту медиков, Шизуне была помощницей Принцессы Слизней гораздо дольше. Это должно быть невероятно сложно для нее, и про себя Сакура задается вопросом, как Цунаде убедила брюнетку уйти.       Поэтому вместо того, чтобы настаивать на том, что их любимая Принцесса Цунаде что-то скрывает, Сакура кивает.       — А-а, конечно.

.

1 сентября

.

      Теплый ветерок проникает сквозь пряди лепестков, когда она мчится между деревьями, сердце бьется так громко и настойчиво, что Сакура лишь наполовину убеждена, что ее спутники его не слышат. Она пытается успокоить дыхание, но обнаруживает, что в легких не хватает воздуха, воздух отказывается проникать глубоко в ее грудь. В ней поселились бабочки; она вибрирует в предвкушении предстоящего воссоединения, каждый нерв в ее теле бунтует против несправедливости всего происходящего:       Падение Конохи.       Смерть Учихи Саске.              Сакура не позволяет себе задерживаться на мысли о нем (она не может, иначе она потеряет те крупицы здравого смысла, которое ей удалось отделить от своей разбитой души). В нынешнем виде достаточно лишь мимолетного воспоминания о его губах на ее губах, о его вкусе (и это она вспоминает с сводящей с ума ясностью: сосна, дым и соль) достаточно, чтобы потерять контроль над чакрой, которую она толкает к своим ногам, и она соскальзывает с ветви, исчезая в листьях.       Прежде чем Шизуне успевает выкрикнуть первый слог ее имени, она кричит в ответ веселое «Я в порядке!» и продолжает путь на несколько веток ниже их, чтобы скрыть жгучий румянец на щеках.       Если Шизуне и находит ее оплошность странной, она не комментирует, но Сакура знает, что брюнетка понимает, что что-то не так. Даже Итачи может обнаружить скрытый гнев за ее измученным настроением. Сакура фыркает, стряхивая дрожь, словно капли дождя.       Она не будет оплакивать, пока не окажется со своим отрядом.       Возвращение на берег реки занимает полтора дня. Рев водопада заменяет рев в ее ушах, когда она смотрит на небольшую поляну на участке спутанной травы.       — Это оно? — Шизуне нарушает тишину, но розововолосый медик далеко от нее. — Сакура?       Она не отвечает, только движется к берегу и приседает. Пальцы, неуверенные и дрожащие, касаются выброшенной защитной сетки...       («Блять, Саске…»)       ...и тут же отстраняются, когда воспоминания, которые она пыталась отбросить, снова всплывают на поверхность. Она вспоминает, как проводила руками по его волосам и осыпала горячими поцелуями его шею, его челюсть, его кожу.       Сакура оставляет сетку на месте и встает.       — А-а, мы на месте, — шепчет она.       — Ты чувствуешь это? — Итачи зовет, и зеленые глаза находят его, прежде чем улететь прочь. Она не может смотреть на него, не здесь, не тогда, когда он так похож...       Сакура формирует жесты руками и выдыхает:       — Кай.       Поначалу кажется, что ничего не меняется, но она это чувствует, и ухмылка, которая трещит по губам, искренняя, когда ее взгляд останавливается на седовласом джонине, полулежащем на ближайшем валуне.       Приветствие двумя пальцами — его единственный признак того, что он знает о ее присутствии, лицо скрыто за слишком знакомой оранжевой книгой. Прежде чем она успевает сделать шаг к нему, он просматривает страницы.       — Ты опоздала.       Сакура усмехается.       — Извини, в твоем сообщении не была точно указана дата.       Копирующий ниндзя убирает свою книгу и встает, хрустя костяшками пальцев.       Ее смех стихает; она знает этот взгляд, знает эту позицию.       — Какаши…?       Его выдох такой громкий, что она слышит его даже сквозь маску.       — Сакура, — рявкает джонин тоном, которым он размахивает, когда хочет, чтобы его воспринимали всерьез, — ты опоздала. — Его взгляд многозначительно впивается в ее тело, как будто она упускает что-то, что должно быть совершенно очевидным…       И Сакура моргает. Нежная, понимающая улыбка.       — Прости, — бормочет она, — заблудилась на дороге жизни.       С этой фразой джоунин исчезает из поля зрения и снова появляется прямо перед ней. Она запрокидывает голову, встречаясь с его взглядом, и вдруг его руки обвивают ее, его жилет приглушает ее удивленный смех. Она возвращает объятия, уткнувшись лицом ему в грудь, потому что она еще не готова отпустить его, она хочет на мгновение просто снова стать генином, вернуться к началу, когда все было намного проще.       — Рад тебя видеть, — здоровается Какаши, отстраняясь.       Сакуре не нравится, что она плачет, но она не может остановиться.       — Я скучала по тебе, — признается она, собираясь с мыслями.       Копирующий ниндзя не отвечает ей тем же, тот факт, что он обнял ее, говорит сам за себя. Делая шаг назад, он скользит взглядом по ее окружению.       — Эй.       — Капитан Хатаке, — приветствует Шизуне с поклоном. — Ты хорошо выглядишь.       Какаши фыркает.       — Не позволяй Генме услышать, как ты это говоришь.       И Шизуне краснеет.       Однако у Сакуры нет времени анализировать это развитие событий, поскольку Какаши направляет свой взгляд на Учиху. Она видит, как шторм заполняет его единственный глаз, практически слышит треск чидори.       — Он с нами, — торопливо говорит она, — он… он спас Итачи. — Она не может произнести его имя, оно застревает у нее в горле, но все знают, кого она имеет в виду.       Какаши остается неподвижным, как статуя, но склоняет голову в самом поверхностном кивке, известном человечеству.       — Хорошо, — уступает он удивительно быстро. — Хьюга!       Казалось бы, из ниоткуда появляется Неджи, такой же угрюмый и задумчивый, как всегда.       — Какаши-тайчо.       Итачи напрягается, затем расслабляется, склонив голову в знак согласия.       — Пожалуйста, заблокируй пути чакры Учихи Итачи…       — Но... — Едва Сакура начинает протестовать, как Итачи сдается.       — Все в порядке, я понимаю.       Неджи идет (неторопливо, как думает Сакура, с легкостью, с которой он ведет себя) к Учихе, бледные глаза мелькают в ее сторону в приветствии (и она не упускает ухмылки, которая дергает край его губ), прежде чем активировать свой Бьякуган.       Несколько отборных ударов, и Итачи оказывается на коленях. Шизуне делает шаг вперед, чтобы помочь ему подняться, но он отвергает ее руку с коротким, хотя и вежливым: «Я в порядке». Когда он снова встает на ноги, все взгляды устремляются на седовласого джонина.       Какаши кивает:       — Хорошо, идем.

.

      Путь через лес проходит без происшествий, и с каждым молниеносным шагом грохот водопада становится все громче. Какаши идет впереди, а Неджи замыкает сзади.       — Так как же Паккун нашел меня? — Сакура задается вопросом, не отставая от своего бывшего капитана.       — Твой хитай-ате.       Веселая улыбка.       — Ты сохранил его? Я знала, что ты просто большой сентиментальный…       — Саске, — прерывает Какаши, останавливая ее поддразнивания. Он ждет мгновение, глубоко вздыхает, прежде чем продолжить: — Саске сохранил его.       Она решает не размышлять слишком долго о последствиях этого. Он, вероятно, сделал это, потому что это пустая трата отличного протектора. Ему он был нужен, верно? Чтобы отдать другому шиноби. Ага.       Даже когда она подтверждает это в своей голове, она знает, что это ложь.       Они следуют за седовласым джонином вдоль реки, пока не достигают подножия водопада.       За ним находится небольшая пещера, и они исчезают в горе, влажная среда дает передышку от суровой летней жары. Сакура протягивает руки, чтобы коснуться стен — это не большая пещера, пятеро из них едва помещаются. Кто-то стоит прямо за ее спиной, и она напрягается, когда руки хватают ее за локти, когда они случайно впиваются в чей-то твердый торс.       — Сакура.       Она выпрямляется и ругается про себя (а если это был кто-то другой, то она бы просто посмеялась).       Она краснеет в темноте.       — Прости, Неджи.       Какаши бормочет «Кай», и стена пещеры уходит глубже в склон горы. Они идут по узкой тропинке гуськом, и она удивляется ощущению кончиков пальцев, слегка прижимающихся к ее пояснице. Она знает, кто стоит за ней, но не знает, что делать с его прикосновением — оно достаточно мимолетно, чтобы быть случайным или вежливым, но она знает Хьюгу, и он ничего не делает случайно (и не заботится об уважении, кроме как к начальству).       Туннель ведет к большой базе, и у Сакуры есть достаточно времени, чтобы полюбоваться его просторами, прежде чем из нее резко выбьют весь дух…       — Сакура-чан!       ...и она будет повалена на землю.

.

      Их прибытие не является неожиданностью (Паккун сообщил об этом после того, как доставил сообщение Какаши), и Сакура оказывается окруженной знакомыми лицами, которых она не думала, что когда-либо снова увидит. Все это довольно эмоционально, но она сдерживает свое беспокойство (ее слезящиеся глаза после воссоединения с капитаном были достаточно смущающими).       — Ну, что за суета… — сквозь шум прорезает знакомый голос (Сакура знает, кто это, даже не оборачиваясь) — Харуно? Так скоро!       Улыбка появляется на ее губах, когда она оглядывается назад, чтобы поприветствовать шиноби с волосами цвета мокрого снега. Он улыбается так легко, как всегда, и Сакура тоже улыбается, уперев руки в бедра.       — Я обещала надрать тебе задницу со связанными за спиной руками, не так ли?       Суйгецу усмехается, толкая напарника локтем в бок.       — Слышишь, Генма? Она хочет, чтобы я ее связал. Ревнуешь?       Но Генма только пожимает плечами, засунув руки в карманы.       — Только если она и тебя тоже свяжет, — шутит он.       Сакура моргает, переводя взгляд с одного лица на другое. Они... они были...?       Добродушный смех отвлекает ее от безудержных мыслей, и Суйгецу обнимает ее за плечи.       — Я вижу, как твой мозг гудит, Харуно. Любопытно? Я знаю из надежных источников, что определенно есть место для еще одного, особенно если это ты.       Ее лицо становится таким же розовым, как и ее волосы.       — Эй! — Наруто восклицает, отталкивая клыкастого человека. — Не обращайся с Сакурой-чан, как с еще одним своим приятелем!       Словно репетируя, Генма бочком подходит к ней с другой стороны, рот приоткрыт с тем, что может быть только намеком на кончике его языка, когда он замирает.       Да будет известно, что Ширануи Генма за всю свою жизнь уронил свой сенбон всего три раза:       Впервые, когда он вернулся домой после месячной миссии и обнаружил Шизуне в своей комнате, на которой не было ничего, кроме ее хитай-ате и ухмылки.       Во второй раз, когда он узнал, что за резней Учих стоит Учиха.       И в третий — как раз тогда, когда его теплые глаза останавливаются на потрясающей молодой женщине, которая ушла из Конохи, прихватив с собой его сердце примерно десять лет назад.       — Шизуне, — сопровождает падающий сенбон.       Она улыбается, и улыбка мягче, чем Сакура когда-либо видела.       — Я вижу, ты все еще роняешь этот сенбон.       Вздох Генмы колеблется, на его лице написано недоверие. В три больших шага он преодолевает расстояние между ними, заключает женщину в свои объятия и целует ее так тщательно, так отчаянно, так беспомощно, что глаза каждого находят что-то другое (хоть что-то), на что можно было бы смотреть. Его руки перемещаются от ее талии к ее лицу, и там он обхватывает ее щеки нежными ладонями, словно пьет воду из своих ладоней. Он целует ее, как будто она его спасение, и Сакура поворачивает голову в руку Суйгецу, не в силах остановить укол ревности, пронзающий ее живот.       — Ты ничего не упускаешь, милая, — бормочет Суйгецу, наклоняя голову и утыкаясь подбородком в ее висок, — между Ширануи и мной я лучше целуюсь.       Какаши прочищает горло («Если вы закончили…») спасает ее от любого ответа. Но Генма лишь поднимает палец вверх, заканчивая приветствие помощницы Цунаде. Когда он, наконец, отстраняется, Сакура не может скрыть своего удовольствия, увидев, что Шизуне полностью уничтожена. Брюнетка раскраснелась, губы распухли, глаза отведены вдаль, а сам образ ошеломлен.       — Рад тебя видеть, — бормочет Генма, положив руки на бедра. — И я еще не закончил…       — Итак, — растягивает Какаши, глядя единственным глазом на розововолосого медика, — ты училась у Принцессы Цунаде.       (Наруто, в полном недоумении: — Что! Ты училась у Цунаде?!       Ли, буйный и каким-то образом блестящий в своем одобрении, восклицает:       — Меня совсем не удивляет, что Сакура-сан училась у саннина! Ее навыки и прогресс были исключительны!       От Неджи: еще более очевидная ухмылка, приподнимающая уголки его губ, оценивающая ее так, что она снова краснеет.       Ино возмущенно:       — Ты была ученицей Принцессы Слизней и никогда мне не говорила об этом? Какие еще секреты ты хранишь в своем гигантском лбу?).       Сакура просто кивает, движение резкое и, возможно, немного дерзкое, зеленые глаза веселятся, когда она встречает взгляд своего капитана:       — А-а.

.

      Часы проходят сначала в обмене новостей, а затем в ностальгии.       Сакура с удивлением узнает, что, несмотря на то, что все были свидетелями ситуации Учихи Саске (здесь она тут же вычеркивает эту мысль из головы с яростной энергией, не желая даже думать об этом, не говоря уже о том, чтобы позволить ей задержаться и нарисовать образы, которые она никогда не хочет видеть), они отказались принять это как правду и все еще надеются, что генерал каким-то образом сбежит и найдет их («Сам Бог знает, что Саске выбирался и из худших случаев!» — рявкает Суйгецу, хотя в его словах нет обычной энергии).       После месяца ожидания и бесплодных поисков Хатаке Какаши наконец отправил ей сообщение, содержащее то, что он считал правдой: Учиха Саске мертв. Вероятно, погиб в тот роковой день. Нет сомнений в образе гигантского лезвия, разрезающего его…       Сакура тихо сидит среди своих товарищей, наблюдая за танцем пламени.       Она делает большой глоток пива, теперь теплого в ее ладони, и не может не ненавидеть, что у них даже нет ничего из его вещей, чтобы сжечь в память (и нет, она не откажется от сувенира, который он оставил ей).       — Саске, — раздается хриплый голос Наруто.       Ее глаза смотрят на него, и он выливает часть своего напитка на землю.       Все следуют его примеру.       Алкоголь на языке напоминает пепел.

.

13 сентября

.

      Бледные глаза смотрят на его кулак, окровавленный, отлетающий от стены пещеры. Он бьет по камню так сильно, что тот отлетает назад, и Сакура, не сдерживая смеха, помогает ему подняться.       Сакура учит Неджи, как покрыть его руку чакрой, чтобы усилить его удары, или пытается это сделать. Несмотря на то, что он гений, Хьюга не понимает этого так быстро, как она. Они работали над этим конкретным навыком большую часть двух недель.       — Может быть, станет легче, если я поцелую их для тебя? — она дразнится.       Неджи настолько оскорблен, насколько он может выглядеть, когда заявляет:       — Это действительно не сработает.       Сакура только пожимает плечами.       — Многим помогает. — Затем, поскольку она Сакура и она очаровательна, она целует его костяшки пальцев.       Взгляда Хьюги достаточно, чтобы у нее скрутило желудок, и она вдруг почувствовала, что совершила серьезную ошибку. Она дразнит не Наруто, Суйгецу и даже не Генму, это Хьюга Неджи.       Он изучает ее некоторое время, прежде чем удивить ее:       — Хорошо, значит в следующий раз, когда я помогу тебе подняться, я должен буду тебя поцеловать.       Пауза, затем:       — Конечно, Хьюга, хорошо, — и она смеется.

.

16 сентября

.

      Удивительно, думает Сакура, как легко она может погрузиться в рутину. Хотя ее время в Сорок седьмом отряде было недолгим, они вместе страдали, вместе проходили интенсивные тренировки, и возвращение в жизнь вместе с ними было для нее тем же, что вступить в удобную изношенную обувь. Это было знакомо и желанно — даже Шизуне, которая, как знала Сакура, очень скучала по леди Цунаде, была склонна к нежным улыбкам (хотя розоволосый медик считал, что Генма был большой частью довольства Шизуне).       Группа не особенно велика, она состоит из шиноби, которым удалось сбежать из Конохи во время внезапной атаки Звука. К сожалению, мирные жители остались позади, среди них было негласным правилом не поднимать этот вопрос. Они не бросили свою деревню, они отступили в надежде вернуть ее. Несмотря на то, что эта мысль утверждается снова и снова, она может видеть в беспокойных глазах, в напряженных плечах, в напряженных мышцах, что все боятся, что они могут вообще не вернуть Коноху.       — Еще раз! — Приказ Копирующего ниндзя эхом отражается от стен.       Несмотря на то, что пещера расположена глубоко на склоне горы, сверху проникает достаточно света, где решетка из виноградных лоз, ветвей и деревьев блокирует обзор людей внутри, но пропускает солнечные лучи. Стены пещеры — Сакура не знает, как еще назвать эту чашу из известняка и сталагмитов — скользкие от влаги и плюща. Расставлено множество палаток, почти так же, как в их тренировочном лагере, с большими палатками для медиков и площадками для встреч.       Звуки легко отражаются от стен пещеры, но рев водопада заглушает их.       Это идеальное место для базы, особенно в сочетании со слоями сильного гендзютсу.       Есть даже простор земли, который остается открытым для тренировок, именно там стоит Сакура, погружаясь в движения знакомых ката.       — Один! — Голос Какаши зовет, и все как единое целое двигаются.       Сакура размышляет о том, что переходы теперь стали намного проще, более плавными, и не может не задаться вопросом, не связано ли это с ее предпочтительной одеждой (она обменяла свою обычную рубашку шиноби и свободные штаны на рубашку без рукавов на молнии и шорты) или просто потому, что она так сильно привыкла.       Когда она делает последние несколько ходов в быстрой последовательности, она приходит к мысли, что, возможно, это и то, и другое понемногу.       — Сакура-чан, твой контроль потрясающий! — Наруто сияет от восторга рядом с ней.       Она оглядывается, прихорашиваясь под его кобальтовой похвалой.       — Знаешь ли, я не бездельничала, пока была вдали от вас, ребята, — поддразнивает она, потянувшись, чтобы затянуть хвостик на затылке.       — Да как же! Может быть, есть что-то в шортах, а не в этих брюках, — хмыкает блондин, дергая свои гораздо более тесные брюки. — Может быть, я…       О чем он думает, Сакура не слышит, когда Шизуне вырывается из палатки (палатки Генмы) с маленьким слизнем в руке.       — Сакура!       — Кацую-сама! — хрипит розоволосый медик, мгновенно покидая тренировочную площадку, чтобы сесть рядом с брюнеткой.       Всю последнюю неделю она и Шизуне поддерживали связь с саннином через призыв слизней. Сначала послания должны были просто сообщить ее ученикам, что с ней все в порядке, но Сакура и Шизуне рассказали ей о сопротивлении, о том, кого они нашли, о своих планах — совсем недавно об их предстоящей разведывательной миссии на северном периметре Конохи в попытка оценить состояние деревни.       В свою очередь, Цунаде сообщила, что ей намного лучше, и она отправится набирать подкрепление, к большому огорчению двух своих учениц. Тема отпадает, когда блондинка очень ясно дает понять, что это то, что она должна сделать одна.       Сообщения Цунаде обычно короткие, но то, что Кацую принесла для них, гораздо длиннее:       Разведывательная миссия? Что именно вы надеетесь найти? Это может быть неразумно — слишком большая группа и ниндзя Звука обязательно это заметят, слишком маленькая — и вы рискуете попасть в плен. Если Звук захватил Коноху, как вы говорите, какой в ​​этом смысл?       Это не похоже на то, как леди Цунаде ставит под сомнение их решения, хотя она подняла обоснованные вопросы, и Сакура поспешно пишет ответ:       Не волнуйтесь, Шишоу! Это будет небольшая команда из трех человек, простая разведка.       Когда они прощаются с маленьким призывом, и Шизуне отправляется тренировать сопротивляющуюся Карин, Сакура замечает, как Шикамару выходит из палатки медиков, а за ним следует несколько взволнованная блондинка. Шикамару, без своего обычного ленивого вида, разворачивается на каблуках и уходит. В этой череде событий нет ничего особенно неуместного, если бы не тот факт, что Ино рассеянно хрустит костяшками пальцев («Если ты продолжишь так делать, твои пальцы начнут искривляться!» — отчитывала Ино, шлепая Сакуру по руке).       Небесно-голубые глаза скользнули то влево, то вправо, прежде чем найти понимающий взгляд ее подруги. Машинально блондинка хмурится.       — Перестань так на меня смотреть.       Сакура только усмехается.       — Ладно, когда это случилось?       — Когда случилось что? — молодая женщина уклоняется.       Розоволосый медик бросает небрежно:       — Хорошо, я просто спрошу Шикамару…       Паническое: «Тссс!», за которым быстро следует смиренное:       — Иди со мной, и я расскажу тебе.       Сакура следует за своей подругой с базы, мимо водопада и на окраину периметра гендзютсу. Ино было поручено собрать необходимые растения для различных лекарств, и розововолосый чунин усмехается:       — Ты просто хочешь, чтобы я помогла тебе выполнить твои поручения.       — А ты просто хочешь услышать мои пикантные подробности, — отбрасывает Ино, лениво выдергивая из земли корень. Лазурные глаза сверкают, когда Сакура приседает, чтобы помочь.       Нара Шикамару практичен, определенно прагматичен. Он тратит мало энергии, прилагая усилия только тогда, когда это необходимо. Достаточно сказать, что Сакура потрясена, узнав, что именно он инициировал любые аморфные отношения между ним и блондинкой-целительницей.       — Это не было запланировано или что-то в этом роде, — рассказывает Ино, — нам удалось найти друг друга — всех нас. Когда Звук атаковал, никто не был готов. Мы... силы Конохи были в меньшинстве и нас застали врасплох, и... ну, в конце концов Какаши-тайчо сказал нам отступать. Ты можешь себе представить, как многие из нас не хотели, — усмехается она, и Сакура знает, что она имеет в виду шумного блондина, — но мы откатились на Четвертую базу Учиха. Мы прибыли в разное время, кто в первый день, кто днями позже, все в бешенстве и отчаянии. Какаши появился только на шестой день, он не сказал, что его привело, но мы все думаем, что он пытался дождаться Саске...       — Я делала все возможное, чтобы вылечить всех и… и я просто перешла в режим медика, понимаешь? Мне пришлось. Я очень хорошо справлялась, сдерживая себя, а потом он… он прибыл вместе с Какаши.       — Боже, он был весь в крови, я даже не могла сначала сказать, кто это был. Я думала, он умер, — голос Ино дрожит. Рука Сакуры находит ее руку, сжимает ее, и блондинка всхлипывает. — Я делала все, что могла, и проверяла его каждый день, и три дня спустя, когда я собиралась уйти от него, он… он схватил меня за руку. У него даже не должно было быть сил, теперь, когда я оглядываюсь назад, я думаю, что у него не было. Но он потянул меня назад, и когда я повернулась, он уже сидел и смотрел на меня, как будто был зол или что-то в этом роде — какая наглость, понимаешь? Как ты смеешь смотреть на меня так, как будто я была всего лишь обузой…       — Ино, — ухмыляется Сакура, поднимая брови.       Ино краснеет.       — Хорошо, извини. В любом случае. Ну, он притянул меня ближе, а потом поцеловал. Вот и все. И... ну, мы особо об этом не говорили или что-то в этом роде, но нам это и не нужно, понимаешь? Думаю, мы оба просто испугались. Боялись, что, может быть, он не проснется, или я не проснусь, или...       Она замолкает, но Сакура точно знает, что имеет в виду Ино.       Страх просачивается в ее кости, захватывая конечности, угрожая превратить их в пыль из-за ее страданий, но Сакура лишь улыбается.       — Я рада за тебя, — и она говорит искренне.       Но Ино, как всегда проницательная, просто обнимает ее, прежде чем они возвращаются к своей задаче.       Им не нужно много времени, чтобы собрать то, что им нужно, и вернуться на территорию. К тому времени они подхватили свои обычные подколы, говоря о более легких вещах, которые не заставляли грудь Сакуры твердеть и сжиматься, угрожая взорваться.       — Итак, расскажи мне о Неджи.       Сакура, как следует озадаченная, на самом деле спотыкается:       — Неджи?       Неизящное фырканье:       — О, пожалуйста! Я не слепая, Лобик, — (и Сакура усмехается над прозвищем, удивляясь, когда Ино успела дать ей его), — ты можешь снять напряжение между вами, ребята.       — Неджи и я почти не разговариваем!       Похабная ухмылка Ино сопровождает самый непристойный тон.       — О, это так?       — Да, — розоволосый медик начинает рассеянно махать рукой, вытирая грязь с рубашки, а затем, когда инсинуация дает о себе знать, она бледнеет от ужаса. — Я имею ввиду нет! В смысле, нечего рассказывать!       Проницательные голубые глаза изучают, но Сакура встречает ее взгляд с неукротимой честностью.       С недоверчивым вздохом Ино сдается.       — Правда? Он всегда, — тут она показывает жестом, словно подхватывая ловкими пальцами ускользающее от нее слово, — тлеет, когда смотрит на тебя.       — Это не так, — фыркает Сакура. — Тление — это просто его настройка по умолчанию. Он тлеет от всего — смотри, прямо сейчас он тлеет от Наруто.       Ино следует за взглядом Сакуры и, конечно же, замечает Хьюгу посреди спарринга.       — Он действительно хорошо тлеет, не так ли?       Им нужно время, чтобы оценить взгляд Неджи.       Затем его бледные глаза останавливаются на Сакуре, и снова появляется эта крошечная ухмылка, прежде чем он снова переводит взгляд на Наруто.       Ино улыбается ей.       Сакура закатывает глаза, направляясь к хижине медика:       — Немедленно заткнись.       — Я молчала.       — Это не так.       Ино мычит.       Вздох, покорный, усталый:       — Это слишком… — Странно? Быстро? Неправильно?       Голубые глаза смягчаются пониманием.       — Я забыла, что ты только недавно узнала новости, — признается Ино. — мы все… мы все видели… не то, чтобы месяц что-то значил для… — она качает головой. — Тц, Лобик, зачем ты это сорвала? Это просто сорняк. Я бы не просила тебя о помощи, если бы знала, что ты такая некомпетентная.       Сакура фыркает, но ничего не говорит. Затем:       — Так у вас с Шикамару уже был секс?       Ино тут же спотыкается.

.

18 сентября

.

      Сон ускользает от нее, ускользает от нее уже много недель, и Сакура полагает, что именно так она и проведет остаток своих дней — в этом безразличном существовании глубокой ночью, когда ее тело умоляет об отдыхе, а разум отказывается. Конечно, у нее есть несколько часов, но в основном она ловит себя на том, что смотрит в свои закрытые веки и считает свои вдохи.       Первую ночь на базе она провела, сидя на дереве на полпути к входу в каньон.       Сквозь прорехи в куполе она может видеть звезды, и иногда, если она смотрит достаточно долго, ей кажется, что темные глаза смотрят назад. Она видит его во всем — в зубчатых линиях утеса, в бархатной глади вечернего неба. Больно, думает она, и чем она это заслужила? Но разве это не такая эгоистичная мысль? Как будто она единственная, кого замучила его смерть.       Медик любит компанию, и ее компания оказывается в образе молодого человека с волосами цвета мокрого снега. Он замечает ее на той большой ветке в первую ночь и с тех пор присоединяется к ней каждую ночь. Хотя днем ​​он часто улыбается и болтает, на той ветке они сидят молча. Нет слов, недостаточно слов, чтобы облегчить тяжесть правды, уменьшить боль.       Они всегда сидят в дружеском молчании, пока Суйгецу не решает нарушить их робкую традицию:       — Он нашел меня, — говорит он, откидываясь вдоль ствола, закинув руки за голову и глядя на мигающие звезды, — пощадил меня, и я ждал, выжидал момента, чтобы отомстить своей группе, понимаешь?       Ни для кого не секрет, что Хозуки Суйгецу не из Листа. Как и Наруто, как и она, он не имел семьи и с юных лет оказался связан с сомнительными людьми. Отряду Шисуи было поручено уничтожить Мечников Тумана, и Саске, встретившись лицом к лицу с клыкастыми шиноби, потребовал от него сдаться. Даже тогда Саске не хотел проливать бесполезную кровь. Суйгецу так и сделал, его чувство самосохранения было сильнее, чем верность Туману. Он сказал себе, что отомстит за них.       — Ты никогда этого не делал, — отмечает Сакура.       Суйгецу делает большой глоток из своего напитка.       — Не-а. Потому что в конце концов я понял то, что, как мне кажется, знал всегда, и, возможно, Саске тоже знал.       Сакура наблюдает за ним, ерзая на ветке.       Косая ухмылка, такая же очаровательная, как всегда, но без юмора.       — Он мой брат.       Может ли ваше сердце разбиться из-за кого-то другого? Сакура обдумывает это, приближаясь к молодому человеку, который дважды (трижды?) потерял свою семью, забирая бутылку из его рук. Напиток теплый и приносит мало удовольствия, но она нуждается в нем, должна собраться с духом перед правдой, которую, как она чувствует, она должна этому молодому человеку, отдавшему ей свою душу. Это меньшее, что она может сделать.       Поэтому она облизывает губы, глядя на бутылку в руке. Тихо, нерешительно она начинает:       — Я могла бы… я думаю, что…       И Суйгецу заканчивает:       — Могла бы..? Как сильно вы двое смотрели бы друг на друга? Пожалуйста.       — Он был тем, кто смотрел на меня, — бормочет Сакура. — Теперь это все равно не имеет значения, не так ли?       — Конечно, это имеет зачение, — отвечает он с удивительной мягкостью. — Счастливые моменты, верно?       И она удивленно смотрит на него.       Суйгецу сверкает самой заговорщической ухмылкой:              — Ребята, вы были не очень незаметны.       Сакура, обиженно:       — Мы ничего не скрывали!       Ее спутник только пожимает плечами и бормочет:              — Лжешь.       — Ты просто завидуешь, что он провел со мной так много времени, — фыркает она.       — Может быть, немного, — уступает он с дразнящей ухмылкой. — Ты видела себя?       Он близко. Очень близко. Так близко, что она чувствует его выдох на своем плече, так близко, что видит, как звезды сияют в глазах цвета сливы.       Сакура знает, что он шутит, но что-то есть в его тоне, что-то в его взгляде, что она не знает, что с этим делать. И она думает, судя по мягкой морщинке на его лбу, он тоже не совсем уверен, что с этим делать. Сакура краснеет, отводит взгляд и пытается рассеять хрупкую бомбу, случайно положенную между ними.       — Тц, ты такой поверхностный…       Но он протягивает руку, чтобы коснуться ее щеки, большим пальцем ловя слезу, о которой она не подозревала.       — Лучше быть поверхностным, — бормочет он, — чем тонуть.       И Сакура понимает. Мелководье безопасно; так проще, не так ли? Просто плавать на поверхности и не позволять кому-либо или чему-то наполнить вас так полно, поглотить вас так целиком, что без этого вы обречены? Лучше ли дышать едким воздухом, чем вообще не дышать?       Давление окружает их, ночь внезапно сгущается и удушает, кульминация недель безмолвной пытки. Это давление нарастало, думает она, с того момента, как Суйгецу сделал ей предложение по прибытии, с того момента, как она прочитала новость, написанную каракулями Какаши, с того момента, когда она проснулась и обнаружила, что Учиха Саске унесен из ее жизни, как если бы он никогда не был частью этого вообще. Не считая его рубашки.       Сакура топчется на месте уже несколько недель подряд, она так устала, так истощена, что ее легкие просят об отсрочке. Может, пора просто позволить себе утонуть? Она наклоняется ближе...       Суйгецу наклоняет голову, чтобы остановить ее, прислоняясь лбом к ее лбу. Когда он говорит, его голос не более чем хрип, как будто он выдавливает слова из неохотных губ.       — Лучше не надо, — говорит он своим легким тоном, хотя его глаза говорят многое о вещах недосказанных, нетронутых, вещах, которые он не позволит себе запятнать, — а то кто-то может рассердиться.       Она заставила себя рассмеяться и несколько удивилась, когда это действительно прозвучало весело.       — Кто, Неджи?       Клыкастый шиноби усмехается, выпрямляясь.       — Едва ли. Но я бы не стал упускать из виду Саске, — (имя так беспечно срывается с его губ, что сердце Сакуры сжимается, стучит, твердеет и раздувается одновременно от этого звука), — он может вернуться и преследовать меня до конца моих дней.       Сакура не может сдержать улыбку — искреннюю, хотя и надломленную, — растягивающую ее губы. Суйгецу — хороший друг, по-настоящему хороший друг, который полностью понимает боль потери Учихи, и она ценит его...       — Сакура? — шепчет он.       — М-м? — она отвечает так же тихо.       — Ты разливаешь пиво.

.

      — Я в порядке.       — Ты идиот, вот кто ты.       Итачи смотрит на нее с хмурым взглядом, подобающим монстрам из глубин ада, но Сакура из Страны Огня, и она наслаждается пламенем. Она смотрит прямо в ответ огненно-зелеными глазами, не боясь — она думала, что сталкивалась с демонами похуже, — пока Учиха не уступает с дуновением воздуха. Каким-то образом даже этот детский поступок кажется ему аристократичным. Он лежит на койке, рот плотно сжат. То, как его глаза отказываются смотреть на нее, дает ей понять, что он думает о серии непристойностей, проклиная ее до Конохи и обратно.       Она просто помогает ему откинуться, не слишком нежно прижимая руку к его груди (и не скрывает своей довольной ухмылки в ответ на его удивленное «уф»).       — Расслабься, Итачи. Разве я не заботилась о тебе раньше?       Сладость в ее тоне не смягчает его взгляд.       Сакура, не теряя времени, расстегивает его рубашку, шипя на рану, которая должна была хорошо заживать. В то время как она могла бдительно следить за ним в коттедже в Стране Ветра, в убежище было много дел, что мешало ей ухаживать за ним так часто, как раньше.       — Ты не содержал рану в чистоте, — обвиняет она.       — У меня не было… ой.       — Если бы ты это сделал, все было бы не так плохо, — сухо заявляет медик. — А как ты, — добавляет она ласковее, — на самом деле?       Темные глаза не отрываются от брезентового потолка его палатки. Потому что это его палатка, он заперт в заточении, пока они не решат, что с ним делать. Не то чтобы он мог винить их, в конце концов, они своими глазами видели, что он убил Годайме, и, несмотря на веру его брата и Сакуры в него, просто нет доказательств, подтверждающих его историю. На самом деле, это то, что он сделал бы на месте Хатаке, но это не значит, что это не раздражает.       Его дни проходят в тумане холста и белых масок АНБУ (и ему приходится воздерживаться от ехидных замечаний, когда он видит эти лица — как будто он не знает, кто они такие!) со случайными визитами учениц Цунаде или какого-то другого медика. Он обнаруживает, что с нетерпением ждет визитов Сакуры; обычно она добрая. Обычно. Но в этот момент она очень на него раздражена, и он чувствует ее раздражение каждым щупающим пальцем.       — Я в порядке, — хмыкает он.       — Скоро я уйду на миссию, так что либо я сделаю это сейчас, либо Карин придет тебе на помощь.       Итачи ворчит:       — Болезненность в этом месте, небольшой отек.       — Это было так тяжело? — Сакура упрекает, довольная.       Учиха продолжает хмуро смотреть в потолок.       — Какаши говорит, что у нас есть шпион в Звуке, — шепчет она, прекрасно понимая, что это не та информация, к которой он должен быть причастен.       Итачи закрывает глаза, пока ее чакра, холодная и устойчивая, ищет в его животе инфекцию.       — Этот информатор, Така, — продолжает она (и Итачи благодарен за то, что его глаза закрыты, иначе она могла бы заметить мерцание узнавания, которое, как он уверен, пробежало бы по ним), — будет искать в записях, чтобы найти что-нибудь, что угодно, что может очистить твое имя. Как только они найдут, то пришлют это, и ты сможешь покинуть эту дурацкую палатку.       — Знает ли, — он облизывает губы, — Какаши знает, кто такой Така?       Сакура качает головой, убирая руки и занимаясь обертыванием его живота.       — Нет, я так не думаю, — отвечает она.       Когда она заканчивает, Итачи хватает ее за запястье.       — А ты?       — Я…?       — Знаешь?       Сакура хмурится.       — Нет, — говорит она медленно, а потом с подозрением, — а ты?       Прежде чем он успевает ответить, кто-то прерывает.       — Сакура. Ты готова?       Она поворачивается к капитану:       — А-а.       Какаши придерживает перед ней полог палатки, одинокий темный глаз пойман взглядом Итачи.       Только когда Сакура уходит, Итачи нарушает абсолютную тишину.       — Ты знаешь, — осмеливается он, обвиняет.       Какаши наполовину вздохнул (и Итачи знает, что это значит, может читать манеры Копирующего ниндзя, как карту Огня), прежде чем опустить полог палатки, оставив Учиху в одиночестве в его брезентовых стенах.

.

      Каждый выдох согревает его лицо, за фарфоровой маской перехватывает дыхание. Обычно это его не беспокоит, но что-то шевелится в его груди, что-то, что грозит выпрыгнуть из его грудной клетки и высвободить в мир несвязанную энергию, чтобы пожирать, калечить и мстить. Его сердце бьется о ребра, и он сдерживает огонь, который бушует в его венах — он человек, созданный из сосредоточенности и сдержанности, и он не позволит тревоге диктовать свои действия.       Темные глаза смотрят сквозь наклонные отверстия, руки в перчатках сгибаются и разгибаются по бокам, координаты Какаши снова и снова повторяются в его голове: двадцать северной широты, сто двадцать западной долготы.       Он остается неподвижным, спрятанным в деревьях.

.

      — Стоп.       Сакура останавливается на своей ветке, поворачиваясь к их седовласому капитану.       — Я должен сообщить вам цель нашей миссии.       — Разведка, — произносит медик, нахмурившись.       Хьюга скрещивает руки на груди и заявляет:       — Я думал, что это может быть что-то более серьезное. — На вопросительный взгляд Сакуры он пожимает плечами. — Какаши-тайчо мог бы просто попросить своих нинкенов провести тайную разведку.       — Итак… — размышляет медик, — в чем заключается наша миссия?       Единственный видимый глаз Какаши твердеет.       — Мы встречаемся с Така.

.

      Его отряд Звука из трех человек, посланный для охраны периметра Конохи, не вернется к назначенному месту встречи еще полчаса; достаточно много времени. Несмотря на это, Саске не может себя успокоить. Он не видел никого из своего отряда уже несколько месяцев, и вся его сила воли ушла на то, чтобы просто не дезертировать. Какаши, конечно, предлагал это, и Саске подозревает (знает, потому что Копирующий нинздя не идиот, и любой в АНБУ поймет его истинную личность), что Какаши знает, кто он такой. Но разве не все видели, как он умирал? Они сомневаются? Он думает, что легче остаться мертвым, чем иметь дело с последствиями всех, кто видел, как он умирает как предатель своей деревни.       Есть более важные дела.       Кроме того, очень маловероятно, что Змеиный Саннин просто упустит свой ценный сосуд.       Нет, в сотый раз подтверждает Саске, его место пока в Конохе. Не время разыгрывать его контратаку, не время атаковать.

.

      — У него есть файлы, которые должны очистить имя Итачи, — сообщает Какаши.       — Что? Я думала, Така просто отправит документы. Откуда ты знаешь, что мы можем доверять этому человеку?       — Такие конфиденциальные материалы нельзя просто так отправить через ястреба.       — Это может быть ловушкой, — добавляет Неджи.       Но седовласый джонин просто встречает их обвиняющие взгляды.       — Это не ловушка.       — Но...       Он отворачивается, и Сакура настороженно смотрит на Хьюгу, а их капитан с непоколебимой уверенностью заявляет:       — Мы можем ему доверять.

.

      Саске выдыхает, долго, медленно и ровно, в тщетной попытке успокоить нервы.       Он не замечает чакру и благодарен за это — если бы он заметил, то и его… команда могла заметить, — поэтому он удивляется, когда Какаши спрыгивает с деревьев прямо на поляну. Саске бросается ему навстречу, сопротивляясь желанию поприветствовать его, как товарища, как своего заместителя.       Невозможно прочесть видимый глаз Копирующего нинздя, не прочесть его позицию. В воздухе царит хладнокровная отрешенность, граничащая с подозрением.       Саске собирается сделать шаг вперед, когда появление еще двух человек останавливает его движение. Он, конечно, ожидает Генму и Суйгецу, но не удивляется, увидев вместо них Неджи. Однако вид розовых, как лепестки, волос и непоколебимых зеленых глаз останавливает его как вкопанного. Учиха не предвидит (не может предвидеть, не может ожидать, потому что мир всегда бросает ее прямо на его пути?) встречаться с ней в этот день или когда-либо снова.       И вдруг маска удушает сильнее, чем когда-либо.

.

.