В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом… Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чем?
М. Лермонтов
Зайдя в съëмную квартиру, Конан Дойл села на край кровати, не снимая пальто. Весь день она провела в беготне по Лондону: ей нужно было получить ключ от своего кабинета в университете, забрать из канцелярии документы для передачи в посольство, да и… Впрочем, как вы поняли, дел было действительно много: закон бюрократии непреклонен — нельзя перелететь в другую страну, чтобы остаться в ней навсегда, и не потратить времени на то, чтобы соблюсти все законы. Софи посмотрела по сторонам: она не успела разобрать вещи, а теперь в этом не было необходимости. Доктор филологии улетела из Нью-Йорка с двумя чемоданами, уложив в них всю свою пятилетнюю жизнь в штатах, а потому, когда она бросила короткий взгляд на багаж, внутри немного похолодело. Конан Дойл вытащила из кармана телефон и молча уставилась на чёрный экран, бездумно глядя в собственные глаза, отражающиеся в нём. Проверив время на наручных часах, она тут же отложила гаджет на кровать рядом с собой, верно рассудив, что не стоит звонить человеку, оставленному на противоположном берегу Атлантического океана. Дело было даже не в разнице в часовых поясах — нет. Софи Конан Дойл просто не решилась набрать заученный номер. Наконец она повернула голову и посмотрела на рабочий стол справа от себя — на нём стояли единственные три вещи, котрые она вытащила из чемоданов: ноутбук, Библия и папина фотография. — Ты говорил «никогда ничего не проси, сами придут и всё дадут», — она усмехнулась, отворачиваясь. — Ты был прав, пап. Видел сегодняшнее моё знакомство? Софи снова перевела взгляд на фотографию, будто ожидая ответа от отца. Однако тот, глядя на неё сквозь пелену лет с потертой бумажки, уже истрепавшейся по краям, молчал, улыбаясь краешками губ. — Чем примитивнее человек, тем более высокого мнения он о себе, ему не присущи сомнения и терпимость, — вслух рассуждала доктор филологии. — Так ты говорил? — она отвернулась. — Нет, этот Шерлок Холмс не такой, он… Кстати, — Софи взяла телефон и вбила в поисковике имя своего нового знакомого. — А, ну да, частный детектив, — доктор тут же отложила гаджет, не став читать ничего дальше первой строчки. — Как я и говорила, — она откинулась на кровать, закинув руки за голову. Было тихо. Конан Дойл включила только ночник на столе, и тот отбрасывал на стену ровный круг света, а комната терялась в таинственных тенях. Казалось, что заснул весь мир: не было слышно ни соседей за стеной, ни проезжавших в переулке машин, ни отдаленных голосов прохожих с улицы. Всё было мирно и спокойно, и Софи поймала себе на мысли, что это раздражает — она привыкла к тому, что Нью-Йорк никогда не засыпал и, кажется, покинув его, так и не попрощалась с его ритмом жизни. Конан Дойл поднялась с места, убрала в чемодан Библию и ноутбук, встала напротив стола и взяла в руки потертую фотографию: — Ладно, пап, — она помолчала. — Прежнего уже не вернуть, и надо как-то жить дальше. А чтобы жить дальше, надо начать всё сначала. Софи не могла знать, что бы ей сказал отец, если бы он мог увидеть последние несколько месяцев её жизни, но посмотрев в его глаза, тридцать лет назад пойманные камерой, она прочла в них ту уверенность, которую растеряла на эти несколько коротких минут. Окончательно собравшись с мыслями, Доктор филологии кивнула отцу, будто бы благодаря и прощаясь, вытянула кошелёк из лежавшей на стуле сумки и убрала туда фотографию. И через пять минут, когда она выключила свет и легла в постель, тьма окончательно завладела комнатой. В это время в пыльной гостиной в центре Лондона Шерлок Холмс захлопнул ноутбук, откинулся на спинку кресла и положил ноги на одну из коробок, покрывающих всю площадь главной комнаты квартиры 221B по Бейкер-стрит. — Ничего, представляешь? — обратился он к человеческому черепу, стоявшему на каминной полке справа от него. — Ни сведений о личной жизни, ни связей с криминалом, даже неоплаченных счётов нет! — он фыркнул и отвернулся. — Просто доктор русской филологии, просто приехала в Лондон. Чëрт! — вдруг мужчина напрягся и, прищурившись, снова посмотрела на череп. — А ты прав, информацию могли удалить, и тогда это подтверждает мою теорию, — Холмс встал из кресла и подошёл к камину, глядя на «собеседника». — Но это ещё предстоит проверить, знаешь ли. Детектив наклонился и взял из груды вещей скрипку. Стоило ему только положить инструмент на плечо и взяться за смычок, на лестнице послышались торопливые шаги. Мужчина поморщился и тут же отбросил скрипку в сторону, проходя к окну. — Ку-ку, — раздался за его спиной голос. — У тебя так и не появилось дела, Шерлок? Я слышала, ты разговаривал сам с собой. — Вам послышалось, миссис Хадсон, — сухо ответил домовладельце Холмс. — Я только из магазина, взяла тебе мясо ягнёнка — оно было по скидке, — женщина хлопнула дверью холодильника. — Но только в порядке исключения, Шерлок, не привыкай! — Полюбуйтесь, миссис Хадсон, — откликнулся сыщик, глядя в окно и не обращая внимания на реплику своей собеседницы. — Тихо, мирно, спокойно… Какое гадство! — Я уверена, что-нибудь подвернется, Шерлок, — женщина вошла в гостиную. — Славное убийство! Оно тебя подбодрит. — Скорее бы, я его жду, — вздохнул мужчина. — Шерлок, а та дама, о которой ты говорил, завтра придет смотреть квартиру? — без паузы спросила миссис Хадсон. Холмс оглянулся: — Я говорил? — Да, но не мне, ты пришёл днём мрачнее тучи и что-то бурчал себе под нос… — женщина пожала плечами. — Мало что было понятно, но вроде бы ты хочешь завтра привезти какую-то девушку посмотреть квартиру. Детектив снова отвернулся: — Да, так и есть, — просто ответил он. — Вот и славно, — расплылась в улыбке домовладелица, осматривая комнату. — Только ты бы прибрался… И убрал этот жуткий череп, все-таки он… — Миссис Хадсон, — предупреждающе проговорил Холмс. — Всё-всё, — женщина тут же вышла из комнаты. — Это дело молодое, лезть не буду… Спокойной ночи, Шерлок! — крикнула она уже снизу. — «Спокойной ночи», — буркнул мужчина, отходя от окна и гася напольную лампу. — Спокойной — хуже проклятья! — добавил он, хлопнув дверью спальни в конце коридора. И его пустую гостиную тоже заполнила ночь. Софи Конан Дойл была довольно высокой женщиной (по крайней мере, сам Ватсон смотрел на неё при встрече снизу вверх, хотя она была не на каблуках). Ее лицо отчего-то прочно впечаталось в его память, и весь день после встречи с ней оно периодически всплывало перед ним. Она не была красавицей в известном смысле слова. У неё были, неприметно русые волосы длиной до плеч и тонкие губы с опущенными уголками. Она не показалась Джону худой, но и назвать её полной было трудно: первыми в её лице бросались в глаза чётко выраженные, удлинённые по мужскому типу скулы. Одета она была весьма и весьма странно: на первый взгляд, это был образ городской сумасшедшей, но при детальном рассмотрении он вызывал симпатию, ибо будто бы дополнял каждое её движение. Однако всё это перечёркивали её глаза: светло-карие, едва ли не янтарные, они светились из-за роговой оправы очков странной, почти материнской теплотой и тем коэффициентом осознанности, что лишь от одной встречи с ними ты понимал — она далеко не глупа. И вот теперь, лёжа в своей постели, Ватсон снова видел перед собой эти глаза. Стамфорд позвонил спустя два часа после их встречи — бог — свидетель, сам Джон бы ему никогда бы не набрал. Майк был славным парнем, но он слишком сильно напоминал об ушедшей юности, а потому даже разговор с ним причинял нудящую боль. Однако старый товарищ оказал весьма и весьма приятную услугу — предложил Ватсону место в лаборатории Госпиталя святого Варфоломея. После событий в Афганистане Джон не думал возвращаться в медицину — по крайней мере не в ближайшее время: рана была ещё свежа — на войне было совершено слишком много фатальных врачебных ошибок, которые до сих пор мучали доктора по ночам. По этой причине он не мог снова надеть белый халат и, тем более, лечить людей. Однако найти работу ветерану войны оказалось не так-то просто, а жизнь в Лондоне была несоизмеримо дороже, чем можно было позволить на пенсию капитана. По этим причинам тихая работа в знакомой лаборатории за действительно очень достойную оплату (Бартс, конечно, был не последним госпиталем и в Лондоне, и во всей Британии) составляли весьма приятную перспективу. Ватсон при́нял это предложение, а тот же вечер провёл в компании Стамфорда и его супруги за домашним ужином и на удивление приятным разговором. Завтра он уже должен был прийти в госпиталь для оформления документов. Этот вечер казался самым приятным за последние годы. Звонок Майка застал Джона на прогулке, и с тех пор он пребывал в странном, но очень даже довольном расположении духа. Придя в свою пустоватую квартиру, он впервые за несколько недель не почувствовал привычной волны уныния. Теперь же он лежал на кровати, думал о событиях прошедшего дня, и раз за разом возвращался к образу таинственной Софи. Что-то в ней странно удивляло его, будто бы она как-то изменила сценарий, по которому должна была развиваться его жизнь. Вечер был хороший. Ватсон не заметил, что по дороге домой почти не опирался на трость. Лондон в ту ночь, как и во многие другие до и после неё, не заснул, но трое людей, прочно связанных друг с другом незримой нитью, о которой они и не подозревали, все-таки смогли увидеть несколько снов перед тем, как первые лучи солнца коснулись столицы Британии. И когда ночь растаяла где-то на западе небосклона, эти трое даже не почувствовали, что начинающийся день уже навсегда соединяет их судьбы в одну.