Если

Пусть нас делят года, километры,

Мы совместны, хоть рук не пожать.

Завывают в душе судеб жаркие ветры,

Что велят нам любимых встречать.

Fiyalman

      Он выслеживал этого преступника больше года — казалось, что это была самая крупная шишка во всей сети Мориарти. Кровавый след этого маньяка тянулся через половину мира, пока наконец не нашёл своё завершение в Лондоне. Полиция безрезультатно пыталась найти преступника, люди продолжали бесследно пропадать, а родственникам жертв неизменно приходили фотографии с изуродованными телами их покойных близких. Детектив обязан был найти его. Это чудовище уже убило по меньшей мере восемьдесят человек, и, похоже, вовсе не собиралось останавливаться. По количеству жертв и изощренности преступлений с ним не мог сравниться ни один психопат, с которым Холмс встречался на протяжении всей своей долгой карьеры.       И вот сегодня он наконец обнаружил его. Это было последнее дело, после которого Холмс мог со спокойной душой вернуться — именно этот маньяк привел его в Туманный Альбион на три года раньше запланированного срока. Здание, упрятанное в лесной глуши под столицей Англии, уже окружили люди Майкрофта, но детектив хотел сам взглянуть в лицо мерзавцу прежде, чем того постигнет заслуженная кара. Стараясь ступать как можно тише, Шерлок медленно крался по бетонному подвальному коридору, чувствуя, как воздух вокруг всё сильнее пропитывается запахом крови, мяса и гниения.       Наконец он замер, услышав сдавленные крики: — Я прошу вас! — рыдала женщина. — Умоляю, не делайте этого! У меня дети! Холмс снова двинулся с места, но в следующий миг из зала, рядом с которым он оказался, раздался звук разрываемой плоти и нечеловеческий крик, усиленный эхом пустого подвала. Детектив сжал зубы, крепче обхватил пистолет и ворвался в помещение через арку: — Руки вверх! — чинно сказал он.       Зрелище, открывшееся ему, даже у него, человека неробкого десятка, видевшего очень и очень многое, вызвало позыв тошноты. Весь пол довольно большого зала, залитого светом электрических ламп, был покрыт телами людей, встретивших свою смерть под сводом этого злополучного подвала. Они лежали, как придётся, и, очевидно, никто и не собирался отдавать им дань последнего уважения, и бросал прямо там, где убивал их неизменным, остро заточенным ножом.       Однако сейчас детектив смотрел не на них, а на фигуру в тёмном длинном одеянии с капюшоном, всё ещё сжимающую нож в руке, стоя перед телом навсегда оставшейся сидеть на стуле последней жертвы. — Долго же ты, — проговорил человек сильно искажённо высоким голосом, и Холмс с удивлением понял, что это женщина. Почерк убийцы указывал на неподдельную физическую силу, и детектив даже не допускал возможности, что преступник был не мужчиной. — Но я знала, что это дело приведёт тебя ко мне, — фигура вытерла нож о подол своего плаща и медленно повернулась к собеседнику.       Лица женщины всё ещё не было видно, но мужчина всем своим существом почувствовал на себе её ледяной пристальный взгляд. — Вам некуда бежать, — сухо сказал он, взводя курок. — Всё кончено. — Я и не собиралась, — пожала плечами неизвестная, отбросив нож в сторону. — Всё уже сделано — да и последний танец всегда лучший, как говорится. Не надо смотреть на меня так, — она рассмеялась. — «Ад пуст, все бесы здесь». Ты, кстати, знаешь, почему смерть ходит с косой? Говорят, что дорога в рай давно заросла травой. — Покажите своё лицо, — детектив прищурился, не обращая внимания на её безумный монолог. — Изволь, — холодно ответила она, подняв руку и, скинув капюшон, наконец дала ему возможность себя рассмотреть.       Когда их взгляды встретились, сердце детектива пропустило удар, и мужчина почувствовал, как его глаза расширяются, а всё тело охватывает первобытный страх. — Нет, — он в ужасе замотал головой. — Нет, только не ты. — Добро пожаловать домой, Шерлок, — улыбнулась ему Софи.       Он открыл глаза, придя в чувство, когда его в очередной раз ударили, вырвав из созданного его сознанием кошмара, и сдавленно вскрикнул.       Инспектор Лестрейд и бывший сотрудник полиции Андерсон сидели в это время за столиком в углу паба. На дворе было воскресное утро 15 декабря 2013 года, и Рождество уже стучалось в примороженные стёкла оконных рам. Всё вокруг было пропитано духом волшебства, и лишь двое мужчин, смотрящих на разложенные перед ними бумаги, выглядели скорее озадаченным, чем счастливыми. — Секта буддийских монахов-воинов, в которую проникла блондинка, контрабандистка наркотиков? — Грэг недоверчиво посмотрел на Андерсона. — На самом деле этого никогда не было! — Светловолосая контрабандистка, которую разоблачил настоятель с необычайными способностями к наблюдению и дедукции! — воскликнул Филипп. — Блондинка прячется среди лысых монахов? — инспектор прикрыл лицо рукой. — Это точно не Шерлок Холмс, он бы и не посмотрел на такое дело! И он мёртв, — Андерсон глянул на него с обиженным выражением лица. — Мне очень жаль. Я бы хотел, чтобы он был жив, но он действительно ушёл и больше не вернётся. — Но как ты это объяснишь? — Филипп притянул к себе карту мира и указал на красный крест, нарисованный над Нью-Дели. — Дело «номер два»: инцидент в Индии. — Умный человек, инспектор Пракеш, раскрыл преступление, — пожал плечами Лестрейд. — О, да ладно! — сморщился Андерсон. — Какой инспектор полиции мог сделать такой вывод? — Ну, спасибо, — поджал губы Грэг, сложив руки на груди. — Ты помнишь, что Шерлок никогда не признавал своих заслуг, когда раскрывал все твои дела? — Он не раскрывал все мои дела! — возмутился инспектор. — Он там. Он прячется, — не обращая внимания на его восклицания и глядя вдаль, продолжил Филипп. — Но он не может удержаться от участия, — бывший криминалист рассмеялся. — Это так очевидно, если ты умеешь распознавать знаки! — Братья Кляйн, Тауэр-хаус, Кенсингтонский потрошитель, — не унимался Грэг. — Всё это я раскрыл сам! — Ты ошибся в Тауэр-хаусе, — покачал головой Андерсон, посмотрев на бумаги. — Нет, не ошибся! — Это так, сам знаешь, — он отложил карту в другое место. — Хорошо, инцидент номер три… — его палец опустился на точку Гамбурга. — Таинственный присяжный, — Грэг глубоко вздохнул и тяжело опустился на стол, стукнувшись головой о деревянную поверхность. — Это должен был быть он! Это не может быть никто другой! Ты не видишь? — Я вижу, что ты потерял хорошую работу, фантазируя о возвращении мёртвого человека к жизни, и я знаю, почему ты хочешь, чтобы это произошло, — он распрямился. — Это вы с Донован подняли эту бучу, но теории теперь не воскресят Шерлока. Нет, этого никогда не произойдёт, — его собеседник покачал головой. — Как Молли? — вдруг спросил Андерсон. — Я читал, что ты сделал на прошлой неделе. Это… Широкий жест.       Грэг просиял: — Да уж, — он кивнул. — Спасибо. — Когда торжество? — безучастно спросил Филипп. — Мы думали, где-то в апреле–мае. Хотим отметить за городом, если найдём подходящее место, то так и сделаем, — он улыбнулся. — Прими моё заочное приглашение, — инспектор дождался кивка. — Хорошо… — он допил свою пинту. — Я пойду к старому другу, — он поднял пальто и посмотрел на Андерсона. — Именно этот друг единственный и не поднимает меня на смех, — сухо заметил тот, подняв глаза. — Передавай Софи привет. — Передам. Береги себя, хорошо? — Грэг встал и взял с ближайшего стула белую коробку, сочувственно глядя на Филиппа. — Я скажу пару слов — проверю, не рассмотрят ли они твоё дело. — Просто посмотри на карту, — Андерсон внезапно провёл пальцем на листе от Нью-Дели до Гамбурга, затем до Амстердама, а после до Брюсселя. — Он приближается, — мужчина посмотрел на Грэга. — Похоже, он возвращается!       Инспектор буквально на минуту стал задумчивым, но потом лишь вежливо кивнул Андерсону и вышел из паба.       Когда Грэг ушёл, Софи ещё пару минут стояла у стола, глядя внутрь принесённой им коробки. Там лежал розовый iPhone — главный элемент в их первом расследовании о таксисте-убийце, упаковка никотиновых пластырей, небольшой лист бумаги с надписью, сделанной рукой детектива, паровозик игрушечного поезда и жёлтая маска. Конан Дойл закрыла и отставила коробку на консольный столик у стены, встав у окна, глядя на улицу. Лестрейд, кажется, сожалел, что принёс сюда эти вещи, но доктор была ему даже благодарна. Все предметы, которые были в её квартире, она уже могла описать в детальных подробностях, а этот ящик был буквально глотком свежего воздуха.       Конан Дойл продолжала верить. Верить в Шерлока Холмса, как говорил популярный в твиттере хештег и организованная Андерсоном группировка «Пустой катафалк», специализирующаяся на поиске доказательств чудесного спасения детектива. Софи иногда позволяла им проводить собрания на Бейкер-стрит, порой ездила на их встречи в квартиру к Филиппу — там она почти не говорила, ей было просто приятно побыть среди людей, которые не теряли надежду, как и она.       Сегодня было ровно два с половиной года с его «смерти». Конан Дойл давно перестала считать недели с их последней встречи, а потому сегодня, когда Лестрейд принёс коробку, эта дата особенно сильно резанула по сердцу. Конан Дойл прожила без него почти в два раза больше, чем с ним, но ни на одну секунду не переставала ждать. Холмс должен был вернуться.       Все вокруг начали жить дальше: Джон перешёл в Бартсе во врачебный штат, Грэг получил повышение, но, казалось, будто нынешней зимой эти двое сошли с ума — за последний месяц оба мужчины попросили у Софи совета в выборе помолвочного кольца.       Лестрейд «отстрелялся» уже полторы недели назад, сделав Молли Хупер предложение руки и сердца на глазах у полного построения Скотланд-Ярда, собранного в честь завершения крупного дела и получения инспектором награды из рук самого́ мэра Лондона. Согласие тихого патологоанатома, приглашённой на церемонию в качестве одного из главных помощников следствия, вызвало у толпы небывалый восторг, и фотография счастливых обручённых ещё несколько дней мелькала на передовых полосах. Разумеется — беспрецедентный случай!       И, хотя Софи тоже сыграла в этом деле немалую роль, она не пошла на церемонию, и ей не удалось присутствовать при предложении лично, однако счастливые глаза Молли (а они и правда, как оказалось, могли светиться радостью) говорили сами за себя. Их странная компания буквально пару дней назад собралась отметить помолвку на Бейкер-стрит: все радостно чокались бокалами с шампанским, Лестрейд втихаря давал Ватсону какие-то советы, а новая подружка Джона — Мэри, радостно щебетала вместе с миссис Хадсон над почти неприлично большим бриллиантом на тонком пальце будущей доктора Хупер-Лестрейд. Вечером восемнадцатого декабря уже Джон Ватсон должен был сделать своей возлюбленной предложение.       Мэри появилась в их жизни абсолютно внезапно. После длительного молчания Джон двадцатого апреля этого года сделал новую запись в блоге, где вспомнил Шерлока и сказал, что будет понемногу описывать их старые дела и выкладывать фотографии. В комментариях к этой записи впервые и объявилась Мэри Морстэн.       Джон продолжил вести блог, и имя Шерлока жило, распространяясь по миру. Спустя несколько недель после смерти детектива Софи совершенно случайно наткнулась на просторах Всемирной паутины на стих, написанный её соотечественником на русском языке. Строки этого произведения чётко отпечатались в её памяти, и неизменно всплывали в её сознании, когда она особенно глубоко уходила в воспоминания:

Человек жив, пока его помнят —

Если так — ты всегда будешь жить.

      Мэри и Джон встречались уже полгода, и Ватсон практически сразу познакомил Конан Дойл со своей новой пассией — женщина приглянулась доктору Конан Дойл: она была очень милой, забавной и открытой, но в её облике сквозило одно слово, заставляющее профессора филологии всегда быть начеку: «Лгунья». Глядя на Мэри, доктор не могла сдержать поток своих мыслей, в который раз за последние годы пытаясь уцепиться за какое-то смутное воспоминание, но раз за разом терпя поражение. Теперь она успокоилась — кажется, Ватсон всецело доверял своей почти невесте, и Софи просто наблюдала, не пытаясь вмешаться.       Джон за эти полгода написал «Смертельные свечи» — рассказ о мужчине, задохнувшегося во время принятия ванны, «Смерть в Твиттере» — повесть о деле Сейлан Хасан, которую преследовал бывший ухажёр, «Убийство в «Восточном экспрессе» — пост о Терри Вонга и онлайн-заговоре, и «Странные спичечные коробки» — быль о проблеме Исаака Персано, найденном в номере отеля в окружении пустых спичечных коробков. Слава Шерлока жила и не собиралась умирать.

За стеной из сомнений и страхов,

Погребённый под тоннами лжи,

Спит ушедший герой Рейхенбаха,

Этой участи не заслужив.

      Софи оглянулась и окинула гостиную взглядом. Она так и не смогла оставить это место. Первые дни, недели и месяцы каждый вздох здесь причинял практически физическую боль, однако со временем всё будто бы улеглось. Женщина убрала вещи Шерлока из гостиной в его комнату, но там не изменила ничего: все вещи лежали на тех же местах, где он их оставил. И лишь один предмет доктор Конан Дойл так и не смогла найти, перебирая все его вещи и структурируя работы сыщика и его исследования. Это была флеш-карта «Виды пепла. Часть 2. Сигары», которая часто была вставлена в его ноутбук, когда детектив работал, но содержание которой он так и не успел опубликовать.       Со стороны это определённо выглядело нездорово: Софи заходила в спальню Холмса раз в несколько недель, чтобы вытереть пыль и сменить постельное белье, будто вечно ожидая прихода хозяина этой комнаты, хотя все его уже тысячу раз отпустили.

Сотвори для меня это чудо, Что я сам не могу сотворить —

Как последний подарок от друга,

Я прошу тебя быть… Просто — быть.

Быть настойчивым лондонским ветром,

Непроглядным туманом и сном,

Быть грозой или солнечным светом,

И холодным осенним дождём.

      Конан Дойл уже давно получала достаточно, чтобы съехать из этой квартиры, но её держала миссис Хадсон, которая за прошедшие годы успела стать ей практически матерью, и воспоминания о человеке, который совершенно точно не мог быть лжецом и, чёрт его дери, просто ОБЯЗАН был вернуться. Софи прожила в Туманном Альбионе почти четыре года по рабочей визе «Tier 2 General», а потому всего через год могла получить вид на жительство, а через два — гражданство. Майкрофт, который стабильно появлялся перед ней раз в пару недель, иногда прося помощи в каком-то деле, а порой просто проведывая её (хотя он бы никогда в этом не признался), не раз предлагал ускорить этот процесс, но Конан Дойл неизменно отказывалась. Всё шло своим чередом.       За четыре года она ни разу не покинула Англию — её манил Нью-Йорк и оставленная там любимая квартира на Манхэттене, порой ей хотелось сорваться в Москву и пару недель провести на юго-западе столицы России в маленькой, но любимой трёшке, однако Софи не поддавалась этим порывам. Ни в США, ни в РФ её никто не ждал. В Америке у неё почти не осталось друзей, а с «семьёй» на Родине после того телефонного разговора с матерью в июне 2011-го её уже ничего не связывало.       Конан Дойл знала, что одиночество — это наказание, и если человек одинок, он должен спросить себя: «За что?» Однако ответа на этот вопрос у неё не было, и поэтому, окружённая теперь небольшой группой, как она могла уже с уверенностью сказать, друзей, она продолжала ждать единственного человека, с которым она никогда не чувствовала себя потерянной.

Быть уставшим случайным прохожим,

Чьим-то гостем, своим иль чужим,

Быть совсем на себя не похожим,

Кем угодно, но только — живым.

      Он возвращался. Показывая его перемещение по карте Андерсону, она чётко понимала, что он уничтожает сеть Мориарти. Было ясно: покойный криминальный гений угрожал ему смертью близких — это подтверждал факт того, что в день «падения» Джон Ватсон «случайно» пересёкся в Бартсе со своим сослуживцем, Себастьяном Мораном, который провёл с ним всего полчаса, а сразу после самоубийства Шерлока бесследно исчез. Главного помощника Мориарти так и не нашли, но Софи его не боялась — он был лишь пешкой в руках Джима и без него не мог ничего предпринять.       Подумав, Конан Дойл шагнула к фортепиано, стоявшему у стены рядом с дверью. Первые месяцы любые аккорды резали её душу, но спустя год после ухода Шерлока она купила инструмент, больше не в силах существовать без музыки в этой квартире.       Софи села к пианино и подняла крышку, вновь задумавшись.

Пусть другую наденешь ты маску —

Ведь не в масках скрывается суть.

Сотвори для меня эту сказку,

Я прошу тебя, будь… Просто — будь.

      Она могла жить без Шерлока. Она всё так же ходила на работу, смеялась с друзьями, помогала Майкрофту и Грэгу в расследованиях, по понедельникам встречалась с Молли, ходила в боулинг с Джоном и Мэри, смотрела фильмы с миссис Хадсон, встречала Рождество и Пасху, посещала церковь (неизменно ставя свечку за здравие Шерлока), редактировала вторую докторскую, сочиняла песни и стихи, вела переписку с раскаявшимся Хидстоуном. Однако она неизменно жалела лишь об одном.       В голове день за днём била фраза, услышанная ею много лет назад в каком-то фильме: «Сегодня нет времени, завтра не будет сил, а послезавтра — не будет нас. Ничего не откладывайте, живите сейчас». Холмс мог взбеситься, прервать с ней общение, попросить съехать с Бейкер-стрит и просто исчезнуть из её судьбы, но она бы продолжала жить, зная, что он в курсе. И даже сейчас, когда он был бог весть где, возможно, ей было бы легче ждать знак — пусть он и был бы чем-то вроде короткого сообщения, пришедшего на её телефон в особенно тихий вечер.       Софи знала, что любить человека годами — это не умаление себя, не старомодность, не слабость и не антифеминизм. О её настоящем чувстве не знал никто — она всегда отрицала слова журналистов и качала головой на немые вопросы друзей. Её попрекали в патриархальности, но, бог свидетель, с ней нужно было бороться самим обвинителям, а не ей. На бездарные уколы она неизменно улыбалась и повторяла давно заученную фразу: «Почитайте Чехова».       Конан Дойл положила руки на клавиатуру, мысленно выбирая произведения. У неё было ещё много сил и веры, а потому она выдавливала на людях улыбку и ждала. Она знала, что может произойти всё что угодно, что никто не имел возможности даже предполагать, как всё обернётся, но в её голове жила мысль, когда-то брошенная Шерлоком на бегу: «Если вступаешь в игру, боясь проиграть, то не надейся на выигрыш».       Она не боялась. Как бы тяжело ни было, как бы мир вокруг неё не сопротивлялся — она не могла проиграть в этой игре с само́й собой.       Доктор начала играть вступление, растворяя свои мысли в потоке музыки, и запела на русском — языке, который неизменно давал ей силу:

Ты мне снишься каждый вечер, знаешь?

Сто дорог на жизни поделя,

Отчего-то каждый вечер таешь,

Уплываешь, вечностью маня.

      Незамысловатая мелодия лилась, уводя сознание далеко от этой комнаты и насущных проблем. Софи пела, снова чувствуя себя не тридцатиоднолетней женщиной, а девочкой, верящей в любовь и хеппи-энды:

Мы расстались — знаю, кто осудит:

Ты меня о всём предупреждал.

Пусть тебя раскаты грома будят —

Отголоски всех моих печаль.

      Она не услышала, как внизу хлопнула входная дверь, и миссис Хадсон с кем-то тихо заговорила в прихожей. Конан Дойл перешла к припеву:

Ты теперь уже не сыпься перцем,

Свою душу болью теребя.

Просто помни, есть на свете сердце,

Что всегда любило лишь тебя.

      Джон Ватсон поднял голову вверх, прислушиваясь, и посмотрел на домовладелицу, в глазах которой задрожали слёзы. Они не могли понять слов песни, но интонация в голосе исполнительницы говорила сама за себя. В гостиной начался проигрыш.

Ты любим, ты любишь — бог с тобою,

Жизнь проходит, поделив сердца.

Ты прощаешься сегодня не со мною,

Приближаешься до самого конца.

      Доктор приобнял миссис Хадсон, и та несколько раз коротко кивнула, будто соглашаясь с безысходностью их положения.

Ветер мягок, лёгок и свободен —

Тихим солнцем вечером объят,

Просто помни — ты не следуй моде,

И не будь страданиями взят.

      Конан Дойл, доиграв куплет и выдохнув, снова вернулась к припеву:

Ты теперь уже не сыпься перцем,

Свою душу болью теребя.

Просто помни, есть на свете сердце,

Что всегда любило лишь тебя.

      Сделав паузу, Софи заиграла медленнее, чётко проговаривая каждое слово:

И когда-нибудь, услышав краем уха

Обо мне, живущей вдалеке,

Другом будь — спиши на слабость слуха

И иди, как прежде — налегке.

      Доктор покачала головой, чувствуя, как с сердца спадает ледяная корка, как и всегда, когда она пела:

Не ищи, не сетуй на ошибки —

В прошлое не трогай больше дверь,

Ведь взглянув, прочтёшь в моей улыбке:

«Ты не снишься больше, хоть убей».

      Джон, интуитивно чувствуя, что песня близится к завершению, отстранился от миссис Хадсон и, улыбнувшись даме и ободряюще похлопав ее по спине, двинулся к лестнице.

И тогда уже не сыпься перцем,

Мою душу болью теребя.

И запомни: нет на свете сердца,

Что всегда любило лишь тебя…

      Повторив последнюю строчку дважды, Софи поставила финальный аккорд, убрала руки от клавиатуры и выдохнула, закрывая крышку фортепиано. — Привет, — проговорил справа от неё Ватсон. Конан Дойл повернула голову. — Не помешаю? — Джон! Конечно, нет, — она улыбнулась мужчине и встала с места, сделав шаг к нему и обняв. — Привет, — сказала она, отстранившись. — Ты за кольцом?       Джон просиял, ощутив её вполне сносное настроение: — На самом деле, просто так зашёл, но кольцо тоже можно забрать, — ответил он, глядя, как Софи прошла к комоду у окна и, вынув из ящика коробку, вернулась к нему. — Вот, — она протянула ему предмет. — Присаживайся, — сказала женщина. Он кивнул и сделал пару шагов к креслу Шерлока. — Не сюда, — добавила она, выдвинув в центр комнаты стул. Ватсон ухмыльнулся, но послушался. Конан Дойл опустилась в своё кресло. — Спасибо, что придержала это у себя, — сказал он, сев на указанное ей место и махнув коробкой, прежде чем убрать её в карман. — И, кстати, об этом, — он кивнул в сторону кресла детектива и помолчал, опустив глаза в пол. — Прости, что сейчас об это говорю, но… Понимаешь, мы за тебя переживаем. Прошло уже два с половиной года, и… — Джон поднял на неё взгляд.       Доктор хмыкнула и, встав из кресла, прошла к дальнему окну. — Я понимаю, к чему ты клонишь, но ты знаешь, что я скажу на этот счёт, — тихо произнесла она. — Да, я знаю, но… — Никак «но», — прервала она его, обернувшись. — Он жив. И пока хоть один человек здесь верит в это — он вернётся.       Джон, повернув на неё голову, несколько мгновений молчал: — Я слышал это не раз, Софи, — вздохнул он. — Но я так думаю не один, — он снова потупил взгляд. — Мы считаем, что тебе не помешало бы… Переехать. — Мы? — холодно повторила женщина. — Да, мы, — он поднялся с места. — Молли, Грэг, миссис Хадсон, Мэри, я — все мы беспокоимся о тебе и, видит Бог, это место тебя убивает, — он поднял руку, не дав ей снова его прервать. — Ты живёшь, как в музее. Чёрт возьми, ты ведь молодая женщина! — он всплеснул руками. — Ты хоронишь себя вместо него, ты закапываешь свою жизнь в память о человеке, которого нет, — он направил на неё палец. — Его нет, Софи, и нам всем от этого больно: он был и нашим другом тоже… — Хватит! — воскликнула Конан Дойл. Ватсон опустил руку. — Слушай, я приехала в Лондон не ради какой-то борьбы с высшими силами, я приехала за покоем — и я нашла его здесь, — доктор преодолела расстояние между ней и собеседником. — Я слишком долго позволяла даже незначительным неприятностям сбивать себя с ног и заслонять мне трезвый взгляд на вещи. После всего, свидетелем чего я стала, после всех принятых решений и пройденных миль, футов и дюймов, — она наклонилась к нему и перешла на холодный шёпот, — никто не перекроет то расстояние, что я прошла с целью дойти до места, где хоть я и не отгородилась от беснований этого мира, но всё же чувствую себя в безопасности, — она яростно кивнула. — Да — мне больно, да — иногда я тоже теряю веру, иногда у меня всё внутри ломит от попыток держать темп, — она шагнула назад и раскинула руки в стороны, оглядев комнату. — Но это место — мой дом, — она горько улыбнулась. — Место, куда я могу отправиться, чтобы сбросить груз с души, — она опустила глаза и помолчала. — Шерлок как-то сказал, что, если миссис Хадсон съедет с Бэйкер-стрит, Англия падёт, — доктор посмотрела Джону прямо в глаза и снова приблизилась к нему. — Но если я съеду отсюда — паду я. — Это нездорово, Софи, — тихо ответил ей Ватсон. — Ты рассказывала, что было, когда умер Артур, не позволяй смерти ещё одного твоего любимого…       Воздух в комнате разрезала пощёчина. — Не смей, — прошипела она. — Я тысячу раз говорила, что Шерлок был мне только другом. То, что я верю в него — последняя моя дань этому. Это ясно? — Ясно, — сказал Ватсон, приложив ладонь к щеке. — Прости. — Я больше не хочу ничего слышать на эту тему, — она ткнула пальцем ему в грудь. — Вы можете говорить что угодно, не верить и вообще — забыть про него, но не смейте… Я повторяю — не смейте! — убеждать меня в том, что он мёртв, — она помолчала. — Я понятно выражаюсь? — Да, — кивнул Джон. — Ещё раз прости. — А ты прости за пощёчину, — сказала она уже спокойным голосом. — Это за дело, — аккуратно ответил Ватсон и, помолчав, добавил. — Можно я тебя обниму? — Конечно, — кивнула Конан Дойл и сама сделала к нему шаг.       Кольцо рук доктора обхватило её, она прижалась щекой к его плечу и… — Все хорошо, — детектив подошёл к скорчившемуся в рыданиях мужчине и обнял его. — Нет, все не хорошо, — сквозь слёзы проговорил Ватсон. — Знаю, но от судьбы не уйдёшь, — вздохнул Шерлок, и Софи, снова глядя на них будто бы с экрана, в ужасе заметила на его лице следы страшных побоев.       Конан Дойл еле сдержалась, чтобы не отпрянуть от друга, сдавленно выдохнув. Она широко открыла глаза, глядя перед собой, пока доктор поглаживал её по спине.       Эти смутные воспоминания не появлялись с того самого злополучного дня 15 июня 2011-го, и Софи уже не предполагала, что в её памяти ещё раз что-то всплывёт. Тогда она думала обратиться к психологу, но из-за того, что «вспышки» прекратились, забросила эту идею.       Она крепче прижалась к Джону, всё ещё не в силах заплакать.       Мучитель в тот момент крикнул на заключённого, обнажённого до пояса и прикованного цепями к противоположным стенам маленькой комнаты, которые заставляли его оставаться в вертикальном положении. Мужчина наклонился вперёд, насколько это было возможно, измученный повторяющимися ударами и неспособный выдержать собственный вес. Из тёмного угла комнаты подал голос какой-то солдат: — Ты проник сюда не просто так, — сказал он по-сербски.       Палач взял большую металлическую трубу и снова подошёл к заключённому, глядя, как по его длинным волосам на пол стекает пот вперемешку с кровью. — Просто скажи нам, зачем — и ты сможешь спать. Помните, что такое «спать»? — он перебросил трубу через плечо и приготовится ударить пленника, но тот что-то прошептал. Мучитель остановился, опустил орудие пыток и наклонился вперёд: — Что? — он оттянул голову человека за волосы и приблизился к нему, пока пленник продолжал что-то шептать. Солдат в углу заговорил голосом, который звучал более чем знакомо для скованного мужчины, хотя и был искажён сильным акцентом: — Ну? Что он сказал?       Выпрямившись и отпустив голову заключённого, палач посмотрел на него в недоумении: — Он сказал, что я служил на флоте, и у меня была несчастная любовь. — Что? — снова спросил солдат.       Заключённый продолжил шептать, и мучитель передал его слова другому мужчине: — …Что в моей ванной не работает электричество, и что моя жена спит с нашим соседом! — Он наклонился и снова потянул пленника за волосы. — И? — заключённый кратко ответил, и мужчина отпустил его. — Гробовщиком! И? Что ещё? — снова спросил он у истязаемого. Тот продолжил шептать, и мучитель опустил его голову и передал слова солдату. — Если я сейчас пойду домой, я их застукаю! Я так и знал! Я знал, что что-то происходит! — он выбежал из комнаты, оставляя пленника в цепях. — Итак, мой друг. Мы остались вдвоём, — солдат поднялся с места. — Ты не представляешь, как трудно было тебя найти, — он прошёл через комнату к заключённому, чья спина была сплошь залита кровью и ранами от его избиения. Солдат схватил его за волосы и немного приподнял его голову. Прислонившись к уху мужчины, он заговорил по-английски. — А теперь послушай меня, — сказал Майкрофт Холмс. — В Лондоне активизировалась подпольная террористическая сеть, и они готовят массовый удар. Ты в бегах ровно два с половиной года, но, прости, боюсь, каникулам конец, дорого́й братишка, — он отпустил голову заключённого и выпрямился. — Пора на Бейкер-стрит, Шерлок Холмс.       Детектив лишь улыбнулся из-под длинных волос, заслонявших его лицо, не открывая при этом глаз.       Остаток вечера с Джоном прошёл спокойно. Они с ним выпили по несколько кружек чаю, обсудили все последние новости и расстались в прекрасном настроении, больше не вспоминая о самом начале их встречи. Теперь Софи стояла у окна, глядя, как Ватсон внизу ловит такси.       На улице давно стемнело, и Конан Дойл разожгла камин, собираясь скоротать остаток воскресенья за каким-нибудь сериалом. Невольно окунувшись в свои мысли, она вспомнила посмотренный накануне фильм «Домашняя работа» и слова главного героя: Джорджа — старшеклассника-одиночки, нигилиста, увлекающегося рисованием и прогулом занятий и живущего в городе её силы — Нью-Йорке. Эти строки идеально подходили под сегодняшний день. — За всю историю на свет родилось около 110 миллиардов человек, — проговорил в её голове тихий голос этого парня. — И ни один из них не избежал смерти.       Конан Дойл кивнула, будто соглашаясь. — На земле сейчас 6 миллиардов 800 миллионов человек. Каждый год умирает около 60 миллионов, — голос помолчал. — 60 миллионов! То есть примерно 160 тысяч в день.       Софи сглотнула, заметив, что начинает идти снег. — В детстве я прочитал фразу: «Мы живём в одиночку и умираем в одиночку, всё остальное — иллюзия». Я не спал тогда всю ночь. Мы. Все. Умираем. В одиночку.       Джон внизу наконец поймал такси и, садясь в машину, на мгновение повернулся к окнам квартиры, помахав Конан Дойл. Та подняла руку в ответ, улыбнувшись ему на прощание. — Так зачем же тратить жизнь на работу, усилия, борьбу? Ради иллюзий?       Женщина проводила кэб Ватсона глазами и перевела взгляд на уличный фонарь, в свете которого порхали первые в этом году снежинки. Пора было украшать квартиру. — Ведь ни друзья, ни девушки, ни спряжение глаголов, не извлечение квадратного корня и гипотенузы не поможет мне избежать своей участи, — рассуждал в её памяти голос. — Я знаю, как лучше потратить своё время.       Софи покосилась на лежащий рядом смартфон и тихо вздохнула, опять посмотрев на улицу. Начиналась новая рабочая неделя, полная встреч, улыбок, шуток, печалей, радостей, ошибок, прощений, приветствий и прощаний. Она отвернулась от окна, отправляясь к камину, думая о том, куда им завтра сходить с Молли в их традиционно общий вечер понедельника.       Она села в кресло, вытянула ноги и в который раз за эти два с половиной года посмотрела на пустое место напротив, впервые за долгое время не испытав при этом щемящее чувство в груди. И в который раз она мысленно пожелала невозможному хозяину этого кресла долгих лет жизни.       Телефон молчал. Близилось Рождество.