Если

Не гляди на ее запястья

И с плечей ее льющийся шелк.

Я искал в этой женщине счастья,

А нечаянно гибель нашел.

С. Есенин

      Если бы мне пришло в голову описывать каждую сцену появления вполне живой и здоровой Софи Конан Дойл перед теми, кто ее похоронил 40 дней тому назад, то, пожалуй, из этого вышел отдельный рассказ или даже повесть. Однако если выбросить из нее слезы, крики, отборнейшую брань и объятия, то получится разве что абзац.       Поражены были все — почти. К каждому Конан Дойл подошла со всей обходительностью, которую только смогла наскрести в своей измученной последними неделями душе.       Выяснить, как Конан Дойл это сделала, ее окружению так и не удалось. Все, кто был близок с ней и детективом, не один раз поймали себя на мысли, что ей, очевидно, помогли. Однако Софи молчала, а потому они перестали спрашивать. Все смирились, что не узнают, как она инсценировала свою смерть, равно как и не узнали, как в свое время это сделал детектив. Правду знал только Шерлок: в инсценировки участвовали бронежилет скрытого ношения, пакет искусственной крови, мячик, засунутый подмышку, чтобы на несколько секунд скрыть пульс в запястье и… Грэг Лестрейд. Когда Софи Конан Дойл успела все это провернуть — детектив у нее так и не узнал.       Однако с того дня он больше никогда не коверкал имя инспектора Скотланд-Ярда. Имя Грэга, кажется, прочно заняло место на полках чертогов разума. — Ты читала сегодняшние газеты? — спросила Рикман, бесцеремонно входя в гостиную на Бейкер-стрит. — А как же? — Софи, сидевшая на месте Шерлока, демонстративно качнула чтивом в своих руках. — Весь день наблюдаю свое лицо на бумаге. Я бы пошутила про свой отдых в могиле, но меня и оттуда подняли. — В «The Sun» название позабавило, — откликнулась Элизабет. — «Возвращение легенды», — она посмеялась. — Еще бы написали: «Этому городу нужен новый герой». — А они и написали, — сказала сидевшая на диване Мэри. — И назвали Софи «неубиваемой стервой», — добавил Джон и коротко рассмеялся.       Бледные губы Конан Дойл сложились в самую искреннюю улыбку: наконец-то она почувствовала хоть что-то. Пусть и полное отчаяние. — Что с тобой? — подняла брови Рикман, наклоняясь над Рози, чье детское сидение поставили в кресло Софи. — Неважно, — Конан Дойл тряхнула головой. — А где Шерлок? — Шерлок… — Софи вздохнула. — Он уехал на Совет — они приостановили расследование дела «Мориарти» в связи с моей безвременной кончиной, — она хмыкнула. — Сегодня они договорятся о новом сроке.       На улице была буря — такая редкая в Туманном Альбионе. Капли снега и дождя яростно хлестал в оконные стекла, а ветер с воем проносился по Бейкер-стрит. Странно, не правда ли? Они находились в самом центре города, и произведения рук человеческих окружали их со всех сторон на добрые десять миль, и в то же время — вот вам — они находились в плену стихийных сил, для которых весь Лондон не больше чем холмики крота в чистом поле. Софи поднялась с места, подошла к окну и стала смотреть на пустынную улицу. Там и сям в лужах на мостовой и тротуаре дробились огни уличных фонарей. Одинокий кэб выехал с Оксфорд-стрит, колеса его шлепали по лужам. — Да, хорошо, что в такой вечер нам не надо никуда выходить, — сказал Джон, отложив газету в сторону. — Я бы не была так уверена, — откликнулась Конан Дойл, глядя на кэб, остановившийся у двери внизу. — Кому что-то может потребоваться в такой час? — удивился Ватсон. — Что ему надо? Ему надо видеть нас, — ответила Софи. — А нам, Джон, надо надевать пальто, шарфы, галоши и все, что придумал человек на случай непогоды. Постойте-ка! Кэб уезжает. Если бы он хотел, чтобы мы поехали с ним, он бы не отпустил кэб.       Внизу послышались шаги миссис Хадсон — она открыла дверь гостю и поднялась с ним (а точнее — с ней) в гостиную.       Свет лампы в упал на лицо их гостьи, и Софи сразу узнала ее. Это была Стэлла Хопкинс, молодая, подающая надежды детектив Скотланд-Ярда. — Нам пора, я думаю, — сказал Джон с явной неохотой. — Здравствуйте, Стэлла, — произнесла Конан Дойл, все еще стоявшая у окна. — Думаю, это не обязательно, Джон, если миссис Хадсон согласится побыть с Рози. — О, разумеется! — воскликнула домовладелица и, сделав пару шагов к креслу Софи, остановилась, вопросительно глядя на родителей девочки.       Те кивнули, и миссис Хадсон, расплывшись в счастливой улыбке, быстро подхватила Рози и вышла из комнаты вместе с ней. Элизабет, буркнув что-то про поздний час, попрощалась со всеми присутствующими и покинула гостиную вслед за домовладелицей. — Идите сюда, Стэлла, и протяните ноги к огню, — сказал Конан Дойл, подставляя гостье стул. — Джон, Мэри, кресло свободно, можете поставить еще один стул. Сама она села на место Шерлока. — Мистера Холмса сегодня дома, к сожалению, не будет. Вы можете спокойно говорить при докторе и миссис Ватсон, Стэлла, как если бы мы с Вами были вдвоем. Я, конечно, ненастоящий доктор, но у меня есть чудесная микстура, содержащая огненную воду и лимон. В такой вечер нет лучшего снадобья. Что-то очень важное погнало Вас из дому в такую погоду, верно? — Вы не ошиблись, доктор Конан Дойл, — ответила Стэлла, садясь на предложенный стул. — Какой у меня сегодня был день! Вы читали последние новости о йокслийском деле? — Последние новости, которые я сегодня читала, относились к моему возвращению из мира мертвых. — Конечно, — Стэлла кивнула, но, кажется, такая формулировка ее нисколько не смутила — пожалуй, Скотланд-Ярд не сильно был удивлен «воскрешением» Конан Дойл. — Сообщение составляет всего один абзац, да там все переврано так, что Вы немного потеряли. Должна Вам сказать, я не сидела, сложа руки. Йоксли находится в Кенте, в семи милях от Чатама и трех милях от железной дороги. Я получила сообщение в три пятнадцать, была в Йоксли в пять, провела расследование, приехала с последним поездом в Лондон и со станции Чаринг-Кросс прямо к Вам. — Из чего я могу заключить, что Вам не все ясно в этом деле, — сказал Джон, поставивший стул рядом с гостьей. — Не все ясно? Мне ничего не ясно! — фыркнула Хопкинс. — Такого запутанного дела у меня никогда не было, а сначала я подумала, что оно совсем простое и распутать его ничего не стоит. Нет мотива преступления, доктор Конан Дойл. Вот что не дает мне покоя: нет мотива! Человек убит, этого отрицать нельзя, но я не могу понять, кто мог желать его смерти.       Софи откинулась на спинку кресла: — Расскажите, — предложила она. — Все факты я знаю досконально, — начала Хопкинс, — но я бы хотела понять, что они означают. Несколько лет назад этот загородный дом, Йоксли-Олд-плейс, был снят одним человеком, назвавшимся профессором Корэмом. Профессор очень больной человек. Он то лежит в постели, то медленно ходит по дому с тростью, а то садовник возит его в коляске по парку. Соседям он нравится, они к нему заходят, он слывет за очень ученого человека. Список сотрудников, постоянно живущих в доме, состоит из пожилой экономки миссис Маркер и горничной Сьюзен Тарлтон. Они жили в доме с того времени, как профессор поселился здесь, и репутация у них безупречная. Профессор пишет какой-то ученый труд. Около года назад он решил, что ему необходим секретарь, — Стэлла благодарно кивнула Джону, который подал ей стакан рома и сел на стул рядом с ней. — Первые два секретаря не подошли, но третий, мистер Уиллоуби Смит, молодой человек, только что окончивший университет, оказался именно таким секретарем, о каком профессор мечтал. По утрам он писал под диктовку профессора, а вечером подбирал материал, необходимый для работы на следующий день, — Хопкинс отпила напиток и поморщилась. — За этим Смитом не замечалось решительно ничего дурного: ни когда он учился в Аптшнгеме, ни в Кембридже. Я видела характеристики, из которых становится совершенно ясно, что он всегда был вежливым, спокойным, прилежным молодым человеком, у которого не было решительно никаких слабостей. И вот этот молодой человек умер этим утром в кабинете профессора при обстоятельствах, которые, бесспорно, указывают на убийство, — она залпом допила ром.       Хопкинс замолчала. Ветер гудел, и оконные стекла жалобно дребезжали под его напором. Мэри вытянула ноги к огню, а Софи замерла, как статуя, и ждала продолжения рассказа детектива. — Обыщите всю Англию, — вновь заговорила Стэлла, — и вы не найдете более дружного кружка людей, отгороженного от всяких внешних влияний. Неделями никто из них не выходит за ворота. Профессор погружен в свою работу, и ничего иного для него не существует. Молодой Смит не был знаком ни с кем из соседей, и образ его жизни мало чем отличался от образа жизни профессора. У женщин нет никаких интересов вне дома. Мортимер, который возил профессора в кресле по парку, — старый солдат на пенсии, ветеран войны, человек безупречного поведения. Он жил не в самом доме, а в трехкомнатном коттедже на другом конце парка. Больше в усадьбе не было никого. Надо, однако, сказать, что в ста ярдах от ворот парка проходит Лондонское шоссе на Чатам. Ворота заперты на щеколду, и постороннему, конечно, нетрудно проникнуть в парк, — Хопкинс набрала в грудь воздуха. — Теперь позвольте мне изложить показания Сьюзен Тарлтон, поскольку она единственная, кто может сказать что-нибудь об этой истории. В начале двенадцатого, когда профессор все еще был в постели (в плохую погоду он редко вставал раньше двенадцати), она вешала занавеси в спальне наверху, окна которой были по фасаду. Экономка была занята каким-то своим делом в кухне. Смит работал у себя в комнате наверху; служанка слышала, как он прошел по коридору и спустился в кабинет, который находится как раз под спальней, где она вешала занавески. Она уверена, что это был мистер Смит, так как она хорошо знает его быструю, решительную походку. Она не слышала, как дверь кабинета закрылась, но примерно минуту спустя внизу, в кабинете, раздался ужасный крик, — Стэлла окинула всех троих слушателей изучающим взглядом, но никого такой поворот, пожалуй, нисколько не смутил. — Это был хриплый, исступленный вопль, такой странный и неестественный, что было непонятно, кто кричит: мужчина или женщина. Тут же послышался глухой удар об пол падающего тела — такой сильный, что задрожал весь дом, а затем наступила тишина. Несколько мгновений горничная не могла пошевелиться от ужаса, но затем собралась с духом и бросилась вниз по лестнице. Она распахнула дверь кабинета. Молодой Смит лежал распростертый на полу. Сперва она не заметила ничего особенного. Она попыталась поднять его и вдруг увидела кровь, вытекающую из раны на шее пониже затылка. Рана была очень маленькая, но глубокая, и, видимо, была задета сонная артерия. Рядом на ковре валялось орудие преступления: нож с ручкой из слоновой кости и негнущимся лезвием — такие часто украшают старинные письменные приборы. Он постоянно лежал у профессора на столе, — Стэлла непроизвольно вытянула ноги, приближая их к огню в камине. — Горничная решила, что Смит мертв, но когда она плеснула ему в лицо водой из графина, он на миг открыл глаза. «Профессор, — пробормотал он, — это была она». Служанка готова поклясться, что это его точные слова. Смит отчаянно пытался сказать что-то еще, поднял было правую руку. Но она тут же упала, и он больше не шевелился. Затем в комнату вбежала экономка. Но последних слов Смита она не слышала. Оставив у тела Сьюзен, она поспешила к профессору. Тот сидел в постели. Он был страшно взволнован, он тоже слышал крик и понял, что в доме произошло нечто страшное. Миссис Маркер готова показать под присягой, что профессор был в ночной пижаме, да он и не мог одеться без Мортимера, которому было велено прийти в двенадцать. Профессор заявил, что он слышал где-то в глубине дома крик, и это все, что ему известно. Он не знает, как объяснить слова секретаря: «Профессор, это была она». Вероятно, это был бред. По мнению профессора, у Смита не было ни одного врага, и он теряется в догадках, какие могут быть мотивы убийства. Прежде всего профессор послал садовника Мортимера за полицией. А затем констебль вызвал меня. Ничего в доме не трогали, пока я не приехала, и было строго-настрого приказано, чтобы никто не ходил по тропинкам, ведущим к дому. Да, доктор Конан Дойл, это был прекрасный случай для применения на практике теорий мистера Холмса. Все было для этого налицо. — Кроме самого мистера Холмса, — сказала Мэри чуть язвительно. — Хорошо, что Вы сделали потом? — спросила Софи. — Прежде всего, прошу, взгляните на план расположения комнат. Вы получите представление о том, где находится кабинет профессора и другие комнаты, и вам легче будет следить за моим рассказом.       Он достала план из дипломата и расстелила его на подставленном Джоном столике. Все четверо склонились над бумагой. — Это, конечно, набросок, я изобразила только то, что существенно для дела. Остальное Вы увидите позже сами. Предположим, что убийца проник в дом извне. Но как? Ясно, что он прошел через парк по аллее и проник в дом с черного хода, откуда легко попасть в кабинет, — Хопкинс водила пальцем по бумаге. — Любой другой путь очень сложен. Скрыться преступник мог только тем же путем, поскольку два других возможных пути отступления были отрезаны. Один — Сьюзен, она бежала на шум по лестнице. Другой ведет в спальню профессора. Естественно, что все внимание я обратила на аллею в парке. Незадолго до этого шел дождь, земля размокла, и следы на ней должны быть видны вполне отчетливо, — она подняла глаза на Софи, и та тоже посмотрела на нее. — Я осмотрела тропинку и поняла, что имею дело с осторожным и опытным преступником. Никаких следов на аллее не оказалось! Но зато кто-то прошел по газону, чтобы не оставить следов на земле. Ясных отпечатков тоже не было, но трава была примята, значит, по ней кто-то прошел. Это мог быть только убийца: не садовник, да и вообще никто из домашних не ходил утром в этом месте, а ночью шел дождь. — Одну секунду, — прервала ее Софи. — А куда ведет эта аллея? — На шоссе. — Сколько надо идти по ней, чтобы выйти на шоссе? — Ярдов сто. — Допустим, у самых ворот на этой аллее были следы, — уточнила Мэри. — Вы уверены, что Вы бы заметили их? — К сожалению, в этом месте аллея вымощена кирпичом. — Ну, а на шоссе? — спросил Джон.       Софи едва заметно улыбнулась. — И на шоссе никаких следов, — ответила Стэлла, удивленно глядя на Ватсонов. — Оно все покрыто лужами. — Судя по следам на траве, человек шел к дому или, наоборот, от дома? — произнесла Конан Дойл. — Этого я не могу сказать. У следов не было определенных очертаний. — Следы большой ноги или маленькой? — снова спросила Мэри. — Тоже нельзя сказать. — Дождь все еще хлещет, и ветер не затихает, — сказала Софи. — Расшифровать эти следы может оказаться потруднее, чем древнюю рукопись! Ну что ж, ничего не поделаешь. Итак, Стэлла, Вы обнаружили, что ничего не обнаружили. Что же Вы после этого предприняли? — Я не считаю, что я ничего не обнаружила, доктор Конан Дойл, — чуть пристыженно ответила гостья. — Во-первых, я обнаружила, что кто-то проник в дом извне. Затем я исследовала пол коридора. На полу лежат кокосовые циновки, и на них нет никаких следов. Затем я двинулась в кабинет. Мебели там почти нет, если не считать огромного письменного стола с секретером. Боковые ящики секретера были открыты, средний — закрыт на ключ. Боковые ящики, по-видимому, никогда не запирались, и в них не было ничего ценного. В среднем ящике хранились важные бумаги, но они остались на месте. Профессор уверял меня, что ничего не пропало. Ясно, что грабеж не был целью преступления. Затем я осмотрела тело убитого. Оно лежало чуть левее письменного стола — взгляните на мой чертеж. Рана на правой стороне шеи и нанесена сзади. Ясно, что он не мог нанести ее сам. — Если только он не упал на нож, — сказал Джон. — Совершенно верно. Мне это тоже пришло в голову, — кивнула Хопкинс. — Но ведь нож лежал на расстоянии нескольких футов от тела. Значит, он не упал на нож. Затем — обратите внимание на последние слова убитого. И, наконец, в его правой руке была зажата очень важная вещественная улика, — она извлекала из дипломата пакетик, развернула его и вытащил очки в золотой оправе. — У Смита было прекрасное зрение, — сказала она. — Значит, он сбил эти очки с лица убийцы.       Софи взяла очки и осмотрела их с величайшим вниманием и интересом. Затем она отдала их Джону и кивнула. Тот поправил очки в пакете, направляя их так, что смотреть сквозь линзу. Спустя пару минут он вздохнул: — Вот самое лучшее, что я могу сделать для Вас, — сказал он. — Это, наверное, поможет. Вы ищете женщину. У нее толстый, мясистый нос и близко посаженные глаза. Она морщит лоб, близоруко щурится, и, вероятно, у нее сутулые плечи. В течение последних нескольких месяцев она, по крайней мере, дважды обращалась к оптику. Поскольку в ее очках необычайно сильные стекла, а оптиков, специализирующихся на подобных очках, не так уж много, разыскать ее будет нетрудно. — Скорее всего, она хорошо одета и проживает в респектабельном доме или квартире, — добавила Софи.       Заметив на лице гостьи удивление, Джон пояснил: — Все это очень просто, — сказал он. — Трудно найти предмет, который позволял бы сделать больше выводов, чем очки, особенно с такими редкими стеклами. Обратите внимание, какая изящная работа — это делалось для женщины. — Кроме того, мы помним слова убитого, — добавила Конан Дойл. — Что же касается ее респектабельности и туалета, то и это просто: оправа дорогая, и трудно себе представить, чтобы женщина, носившая такие очки, была бы менее респектабельна во всех других отношениях. — Также обратите внимание на крепления для носа, — Ватсон отдал Хопкинс пакет и сел на стул. — У этой дамы нос весьма широк. Такой нос — обычно короткий, мясистый, хотя есть целый ряд исключений, поэтому я не настаиваю на этой подробности. Но глаза у этой дамы близко посажены. Обратите внимание, что стекла вогнутые и чрезвычайно сильные. Когда женщина так плохо видит, это непременно должно сказаться на ее облике. Я имею в виду морщины на лбу, привычку щуриться, сутулые плечи. — Понимаю, — сказала Стэлла. — Но почему Вы решили, что дама дважды посещала оптика?       Джон кивнул и указал на очки: — Обратите внимание, что зажимы с внутренней стороны покрыты пробкой, чтобы меньше давить на кожу. Одна пробковая прокладка бледнее и немножко стерта, другая — совершенно новая. Очевидно, что новая надета недавно. Но и старая прокладка положена всего несколько месяцев назад. А так как обе прокладки одинаковые, я думаю, что дама дважды чинила очки в одном и том же месте. — Поразительно! — воскликнула Хопкинс. — Только подумать, что все эти данные были у меня в руках, а я ни о чем не догадалась! Правда, у меня было намерение обойти лондонских оптиков. — Обойдите обязательно, — кивнула Софи. — А сейчас расскажите, что Вам еще известно об этом деле. — Больше ничего, доктор Конан Дойл. Теперь мне кажется, что вы знаете не меньше меня, а возможно, и больше! Мы выясняли, не появлялся ли какой-нибудь незнакомый человек на станции или на ближайших дорогах. Никто, видимо, не появлялся. Что меня окончательно сбивает с толку — это полнейшее отсутствие мотивов преступления. Даже никакого намека! — Я полагаю, Вы хотели, чтобы завтра мы с мистером Холмсом отправились с Вами на место преступления? — Если это Вас не очень затруднит, доктор Конан Дойл. В шесть часов утра от вокзала Чаринг-Кросс отходит поезд на Чатам, и мы должны быть в Йоксли в начале девятого. — К сожалению, на завтра у нас с мистером Холмсом назначена важная встреча, — вдруг сказала Софи, а Джон и Мэри удивленно посмотрели на нее. — У Вашего дела есть некоторые любопытные подробности, и мне хотелось бы изучить его более основательно, но, к сожалению, у нас с мистером Холмсом помочь Вам возможности не представится.       Она посмотрела на Ватсонов, и Джон быстро закачал головой: — Брось, Софи, — проговорил он. — У нас Рози! С кем мы ее оставим? — С миссис Хадсон, она будет не против, я уверена, — ответила Конан Дойл. — Стэлла, доктор Ватсон расследовал с нами с мистером Холмсом немало дел — Вы могли убедиться, что у него есть склонность к необычайной наблюдательности, когда это необходимо. — Ты не можешь решать, с кем нам оставлять ребенка! — продолжал Джон. — А миссис Ватсон отличается не меньшей наблюдательностью и опытом, хотя скромно молчит об этом, — закончила Софи. — Мы в деле, — сказала Мэри.       Джон осекся и посмотрел на жену: — Мы — что? — Мы в деле, — женщина поднялась с места. — Я думаю, миссис Хадсон согласится побыть пару дней у нас дома. Детектив Хопкинс, встретимся завтра на вокзале. Пока, Софи. Пойдем, Джон.       Женщина тут же вышла из комнаты, оставив удивленных Ватсона и Хопкинс провожать ее взглядом. Конан Дойл лишь благодарно кивнула подруге в спину и поудобнее расположилась в кресле.

***

      Утром ветер утих. Негреющее солнце поднималось над мрачными просторами в поймах Темзы.       Заседание длилось всю ночь — Холмсу дали еще два месяца на поимку Мориарти. Через несколько часов на Бейкер-стрит должен был прийти Майкрофт, чтобы объяснить все тонкости с делом их брата, о котором упомянула Софи в день своего возвращения.       Шерлок вышел из такси и посмотрел на окна своей квартиры — свет в них не горел, но детектив понял, что она точно дома. Он бы никогда не признался себе в том, что почувствовал это.

First things first

Во-первых,

I'mma say all the words inside my head

Я скажу всё, что думаю,

I'm fired up and tired of the way that things have been,

Во мне бушует пламя, я устал от того, как всё было раньше,

The way that things have been.

Как всё было раньше.

      Он поднялся на первый этаж и, тихо открыв дверь, вошел в гостиную. Софи действительно была здесь — она сидела в его кресле с книгой на коленях, но никак не отреагировала на его приход. Доктор филологии спала.       Шерлок улыбнулся — сам не зная, чему. Конан Дойл не могла этого узнать, но он вышел на середину комнаты и долго смотрел на нее, чувствуя, как плотно впечатывается в самый фундамент его чертогов разума это воспоминание.       Увы, любовь — капризная штука. Даже смерть, порой, бывает над нею не властна.

Second thing second

Во-вторых,

Don't you tell me what you think that I could be

Не говори мне, каким я, по-твоему, мог бы стать,

I'm the one at the sail, I'm the master of my sea, oh ooh

Я в одиночном плавании, я повелитель своего моря, о-оо,

The master of my sea, oh ooh

Повелитель своего моря, о-оо.

      Говорят, что зимой нам кажется, что лета никогда не было, а летом, что зимние холода никогда не наступят. Так и в минуты печали кажется, что вы никогда не были счастливы. Но вы были. И будете снова. Шерлок не знал этой мудрости, а, может быть — просто удалил, но он помнил другую: — В минуту душевной слабости нам свойственно благодарить за благополучное разрешение проблемы высшие силы.

I was broken from a young age

С малого возраста я был сломлен,

Taking my sulk into the masses

Вечно не в духе на людях,

Writing my poems for the few

Писал стихи для тех немногих,

That look to me

Кто считался со мной,

Took to me, shook me, feeling me

Обращался ко мне, потрясал меня, чувствовал меня.

      Ему хотелось считать, что он задумался, прежде чем сделать то, о чем пойдет речь дальше. Кинув последний короткий взгляд на Конан Дойл, он прошел через арку кухни и двинулся в сторону спальни. Оказавшись там, он осторожно прикрыл дверь и повернулся лицом к кровати, колеблясь последнее мгновение.

Singing from heartache from the pain

Я пою с сердечной болью полученных травм,

Taking my message from the veins

По венам течет то послание, которое я хочу донести,

Speaking my lesson from the brain

Делюсь выученным уроком,

Seeing the beauty through the…

Вижу красоту через…

      И, подойдя к кровати, Шерлок Холмс медленно опустился перед ней на колени, складывая руки в молитвенном жесте. Он глубоко вдохнул, будто готовясь к прыжку.       Ведь жест этот впервые был по-настоящему молитвенным.

Pain!

Боль!

You made me a, you made me a believer, believer

Ты заставила меня, заставила меня верить, верить.

— Я не силен в разговорах с тобой и не знаю, существуешь ли ты на самом деле, — тихо проговорил Холмс. — Пожалуй, это первый наш разговор.

Pain!

Боль!

You break me down, you build me up, believer, believer

Ты сломала меня и собрала заново, я научился верить, верить.

— Но она почему-то верит в тебя. И в то, что ты ее по какой-то причине бережешь. Боюсь, впервые я готов поддаться сомнению в своем убеждении, поэтому я и говорю с тобой.

Pain!

Боль!

Let the bullets fly, oh let them rain

Пусть летят пули, пусть обрушиваются дождем,

— Если ты действительно существуешь, то, — Шерлок сглотнул. — Я не хочу упустить шанс попросить об одолжении. Знаю, твоих заветов и просьб я не выполнял… Но не откажи в услуге.

My life, my love, my drive, it came from…

Моя жизнь, моя любовь, мой драйв — все пришло ко мне от…

— Береги ее и дальше, если однажды я снова ошибусь.

Pain!

Боли!

You made me a, you made me a believer, believer

Ты заставила меня, заставила меня верить, верить.

      Холмс хотел сказать что-то еще, но вдруг увидел, как рядом с ним на покрывале заскакал первый лучик восходящего солнца. И в этот момент единственный в мире консультирующий детектив понял, что просто быть живым и иметь возможность наблюдать, как солнце пробирается и покидает квартиру 221B по Бейкер-стрит, — это самое лучшее, что может быть.       Потому что теперь у него было, для чего жить.

***

      После долгого путешествия они вышли на маленькой станции в нескольких милях от Чатама. Пока Хопкинс бронировала машину в местной гостинице, Ватсоны наскоро позавтракали и поэтому, явившись в Йоксли, сразу взялись за дело.       Полицейский встретил их у ворот парка. — Ну как, Уилсон, есть новости? — спросила Стэлла. — Ничего не слышно, мэм. — Видели каких-нибудь приезжих? — Никак нет, мэм. Полиция уверена, что вчера никто не приезжал сюда и не уезжал. — Обошли все гостиницы и постоялые дворы? — Да, мэм. И не обнаружили никого, кто мог бы внушить подозрение. — В конце концов отсюда до Чатама можно дойти пешком, — медленно проговорила Хопкинс. — Приезжий мог укрыться там или сесть на поезд незамеченным. А вот та самая аллея, о которой я вам говорила. Ручаюсь, что вчера следов на ней не было. — А с какой стороны были следы на траве? — спросила Мэри. — Вот с этой, миссис Ватсон. Видите узкую полоску травы между аллеей и цветочной грядкой? Сейчас я следов не вижу, но вчера они были ясно заметны. — Да, да, здесь действительно кто-то прошел, — подтвердил Ватсон, наклоняясь и рассматривая траву. — Женщина ступала очень осторожно. Оступись она в ту или другую сторону, следы остались бы и на аллее и на мягкой цветочной грядке, где они были бы еще заметнее. — Да, сэр, дама с большим самообладанием! — Вы говорите, назад она шла тем же путем? — уточнила Мэри. — Да, мэм, другого пути нет. — То есть по этой же полоске травы? — Разумеется. — Пойдемте дальше, — кивнул Джон. — Эта калитка обычно открыта? Значит, ей ничего не стоило проникнуть в парк. — Ясно, что об убийстве она не думала. Иначе она захватила бы с собой какое-нибудь оружие, а не воспользовалась бы ножом с письменного стола, — произнесла Мэри. — Она шла по этому коридору, не оставив следов на циновке. Затем она вошла в кабинет. Как долго пробыла она в кабинете? — Она пробыла там несколько минут, миссис Ватсон, — ответила Хопкинс, удивленно глядя на женщину. — Я забыла сказать вам, что миссис Маркер — экономка — убирала в кабинете примерно за четверть часа до случившегося — так она утверждает. — Значит, не больше четверти часа, — кивнула Мэри. — Дама входит в комнату. Идет к столу. Что ей надо? В боковых ящиках ей, очевидно, ничего не надо. А то бы они были заперты. Итак, ее интересует средний ящик. Ага! Что это за царапина? Джон, посмотри.       След, который они увидели, начинался на бронзовом украшении вокруг замочной скважины справа, а затем продолжался примерно на четыре дюйма по лакированному дереву. — Я заметила эту царапину, — сказала Стэлла. — Но вокруг замочных скважин всегда царапины. — Эта царапина сделана недавно, совсем недавно. Посмотрите, как блестит бронза, — заметил Джон. — Старая царапина быстро бы потускнела и была бы такого же цвета, как и вся поверхность бронзы. — Где миссис Маркер? — подняла голову Мэри.       Пожилая женщина с усталым, грустным лицом вошла в комнату. — Вы стирали здесь пыль вчера утром? — без приветствия спросила миссис Ватсон. — Да, мэм. — Видели эту царапину? — Нет, мэм, не видела. — Разумеется, нет. Если бы царапина была тогда, когда вы стирали пыль, то вы бы смахнули тряпкой вот эти кусочки лака, — сказал Джон. — У кого ключ от секретера? — Профессор держит ключ у себя. — Ключ простой? — уточнил Ватсон. — Нет, сэр, фигурный. — Итак, женщина входит в комнату, идет к среднему ящику, затем открывает его или, по крайней мере, пытается открыть. А в это время появляется молодой Смит. Она вытаскивает ключ так быстро, что оставляет царапину около замочной скважины, — быстро произнесла Мэри. — Он хочет задержать ее, а она, схватив первое, что подвернулось ей под руку (а этим предметом оказался тот нож), ударяет Смита, тот падает навзничь, и она убегает, возможно, зажав в другой руке то, ради чего она сюда пришла, — закончил за жену Джон. — Горничная Сьюзен здесь? — он обернулся и увидел молодую девушку, стоящую у стены. — Как, по-Вашему, мог кто-нибудь выскользнуть через эту дверь после того, как Вы услышали крик? — Нет, сэр, никто не мог, — откликнулась та. — Я бежала по лестнице и увидела бы, есть ли кто в коридоре. А потом эта дверь вообще не открывалась: когда она открывается, слышно. — Таким образом, женщина не могла уйти тем же путем, каким пришла, — заключила Мэри. Эта фраза резанула ей по слуху, и она посмотрела на Джона, поняв, что и он вспомнил их давний разговор с Софи в вечер, когда Шерлока подстрелили в офисе Магнуссена. — Этот коридор ведет в спальню профессора? — обратилась она к Хопкинс. — Из него нет выхода наружу? — Нет, мэм. — Вы можете представить нас профессору? — спросил Джон.       Они прошли по коридору. Он был примерно такой же длины, как и тот, дверь которого выходила в сад. В конце коридора было несколько ступенек и затем — дверь. Хопкинс постучала, и они вошли в спальню профессора.       Комната была большой, стены представляли собой сплошные книжные полки, часть книг лежала на полу, в углах и вдоль полок. Кровать стояла посередине. Хозяин дома полулежал-полусидел в подушках. Его лицо было очень запоминающимся: худое, с орлиным носом, пронзительными черными глазами, которые словно притаились в глубоких орбитах под густыми, нависшими бровями. Волосы и борода были у него совершенно седые, если не считать некоторой странной желтизны вокруг рта. Из густой поросли седых волос торчала сигара, и в комнате было трудно дышать от густого табачного дыма. Когда он протянул руку, они заметили, что пальцы у него тоже желтые от никотина. — Вы курите, доктор Ватсон? — спросил профессор. Он говорил, тщательно выбирая слова, и в речи его чувствовался какой-то странный акцент. — Прошу вас. А Вы, мэм? Не удивляйтесь, я видел Ваши фотографии в сети. Жаль, что доктор Конан Дойл и мистер Холмс не смогли приехать, но я рад и Вам. Рекомендую Вам эти сигареты. Их специально набивают для меня. Высылают тысячу штук сразу, и, увы, каждые две недели приходится заказывать новую партию, — он улыбнулся. — Плохо, очень плохо. Но у старика слишком мало удовольствий. Табак и работа. Вот все, что мне осталось в жизни. Да, табак и работа. А теперь опять только табак, — воскликнул он горестно. — Какой ужасный случай прервал мою работу! Кто мог предвидеть столь чудовищное злодеяние? Такой достойный молодой человек. После нескольких месяцев обучения он стал великолепным помощником. Что вы думаете обо всем этом деле, доктор Ватсон, миссис Ватсон? — Пока трудно сказать, — уклончиво ответил Джон. — Хорошо, если бы вы пролили свет на это темное дело. Для старого книжного червя и больного это настоящий удар. Мне кажется, я потерял способность думать. Но вы человек дела, человек действия. Для вас и ваших друзей это обычная, будничная работа. Вы сохраняете присутствие духа при любой катастрофе. Нам повезло, что именно вы взялись за расследование.       Пока профессор говорил, Мэри ходила взад и вперед по комнате. — Да, это ужасный удар, — продолжал профессор. — Вот там, на маленьком столике, груда бумаг, это мой «magnum opus». Анализ документов, найденных в коптских монастырях Сирии и Египта. Это серьезнейшее исследование основ вновь открытой религии. Мое здоровье так плохо, что я не знаю, смогу ли я теперь закончить мой труд без помощника, которого я так неожиданно лишился.       Мэри улыбнулась: — Не будем докучать Вам расспросами, профессор Корэм, поскольку Вы были в постели в момент преступления и, естественно, не можете ничего о нем знать. Я лишь задам один вопрос: как Вы думаете, что имел в виду убитый, когда он сказал: «Профессор, это была она»?       Профессор покачал головой. — Сьюзен — простая девушка, — сказал он. — А Вы знаете, как невероятно глуп простой народ. Я думаю, бедняга пробормотал что-нибудь невнятное в бреду, а она вообразила бог знает что. — Понимаю, — кивнула Мэри, но лицо ее ожесточилось. — Вы сами ничем не можете объяснить эту трагедию? — Возможно, нечастный случай. А может быть — говорю это только между нами, — самоубийство. У молодых людей всегда какие-нибудь тайные горести — несчастная любовь, о которой мы ничего не знали. И вот он наложил на себя руки. Это более правдоподобно, чем убийство. — А очки? — спросил Джон. — Очки? Ах, да, очки! Увы, я всего только ученый, человек, парящий в заоблачных высотах. И я ничего не понимаю в практической жизни. Но согласитесь, мой друг, что залогом любви могут быть самые старинные предметы, — ответил профессор. — Берите, берите сигареты, передайте их доктору Конан Дойл и мистеру Холмсу — уверен, они оценят. Так вот: веер, или перчатка, или очки — кто знает, что может сжимать в последний миг рука самоубийцы. Детектив Хопкинс говорит о следах на траве. Но в конце концов она могла и ошибиться. Что касается ножа, то ведь он мог отлететь в сторону, когда несчастный рухнул навзничь. Возможно, я сужу о деле, как ребенок, но мне кажется, что Уиллоуби Смит сам наложил на себя руки.       Эта теория, кажется, произвела на Мэри впечатление, и она продолжала расхаживать по комнате, погруженная в свои мысли. — Скажите, профессор Корэм, — сказал Джон после короткой паузы, — а что Вы держите в среднем ящике вашего секретера? — Ничего такого, что могло бы заинтересовать вора, — покачал головой тот. — Семейные бумаги, письма от моей жены, дипломы тех университетов, которые удостоили меня этой чести. Вот ключ. Взгляните сами.       Джон взял ключ и посмотрел на профессора. Затем вернул ключ обратно. — Благодарю Вас. Но это сейчас не имеет значения, — сказал он. — С Вашего позволения, мы пойдем в сад и все обдумаем на досуге. В Вашей теории самоубийства что-то есть. Итак, простите нас за вторжение, профессор Корэм. — Мы зайдем к Вам в два часа, после второго завтрака, если позволите, и расскажем обо всем, что за это время произошло, — добавила Мэри. — Все зависит от тех сигарет, которые он нам предлагал, — сказал Джон жене, когда они оказались в саду. — Возможно, это ложный путь. Но сигареты покажут. — Согласна, — кивнула миссис Ватсон. — Но сначала пойдем по линии очков. А вот и миссис Маркер. Поговорим с ней минут пять, может быть, узнаем еще что-нибудь.       Не прошло и двух минут, как у них завязался на удивление оживленный разговор, точно они знали друг друга многие годы. — Да, доктор Ватсон, Вы совершенно правы, сэр. Курит он ужас сколько. Весь день, а иногда и всю ночь, сэр. Придешь, бывало, утром в его комнату — настоящий лондонский туман, сэр. Бедный мистер Смит, он тоже курил, но совсем не столько, сколько профессор. А что касается здоровья профессора, то я, право, не знаю, становится оно лучше или хуже от такого курения. — Во всяком случае, аппетит оно наверняка отбивает, а? — Я бы не сказала, сэр. — Наверно, профессор очень мало ест? — Как когда, сэр. Как когда. — Думаю, сегодня он не завтракал. И второй завтрак он не сможет съесть после такого курения. — Ошиблись, сэр. Наоборот, сегодня утром он ел очень много, — ответила экономка. — Право, не знаю, когда он завтракал плотнее. А на второй завтрак заказал себе отбивные. Я удивилась, потому что я-то смотреть не могу на еду, с тех пор как увидела вчера на полу в кабинете бедного мистера Смита. Но, видно, все люди разные. У профессора аппетит нисколько не испортился.       Они ходили по саду все утро. Хопкинс отправилась в деревню, чтобы проверить слухи о некой приезжей, которую якобы видели дети на Чатамском шоссе вчера утром. Позже она вернулась и сказала, что дети действительно видели женщину, в точности соответствующую описанию Джона и Софи, вплоть до очков. Вскоре после этого Сьюзен, подавшая им еду, сказала, что мистер Смит вчера утром гулял по саду и вернулся домой за полчаса до происшествия. Когда они доели, Мэри посмотрела на наручные часы: — Два часа, — сказал она, — пойдем наверх и поговорим начистоту с профессором.       Ее муж согласно с ней кивнул, а Хопкинс, все еще не понимающая, как скромная чета оказалась столь внимательной и сведущей в детективных делах, последовала за ними.       Профессор только закончил есть второй завтрак, и пустая тарелка ясно говорила о том, что экономка была права: хозяин дома обладал великолепным аппетитом. Было что-то жуткое в его облике, когда он повернул к ним свою гриву и уставился на них глубоко посаженными горящими глазами. И, конечно, он курил. Его одели, и он сидел в кресле у огня. — Ну как, раскрыли вы тайну этого ужасного происшествия?       Он подвинул коробку с сигаретами к Джону. Ватсон одновременно протянул руку, и коробка полетела на пол. Пришлось всем им ползать на коленях и доставать сигареты из самых невозможных мест. Когда они поднялись, глаза у Ватсонов блестели. — Да, — сказал Ватсон. — Мы раскрыли ее.       Хопкинс уставилась на него в изумлении. Усмешка тронула худое лицо старого профессора. — Раскрыли? Где же, в саду? — Нет, здесь. — Как здесь? Когда? — Только что. — Вы шутите, доктор Ватсон. Простите, но дело слишком серьезно, чтобы шутить. — Мы не знаем, каковы Ваши мотивы и какую точно роль играли вы в этой странной истории, — сказала Мэри. — Может быть, через несколько минут мы узнаем это от Вас. А пока описать Вам, как все произошло, чтобы Вы знали, каких подробностей нам еще не хватает для полноты картины, — она присела на стул рядом с профессором. — Вчера в Вашем кабинете была женщина. Она хотела взять какие-то бумаги из среднего ящика секретера. У нее был свой ключ. Джон имел возможность осмотреть Ваш и убедился, что на нем нет следов от лака. Таким образом, Вы не являетесь ее соучастником. Она пришла, насколько мы понимаем, без Вашего ведома, с целью ограбить Вас.       Профессор выпустил изо рта облако дыма. — Это, конечно, все интересно и поучительно, — сказал он, — но что же дальше? Если вы знаете каждый ее шаг, вы, наверное, можете сказать, куда же она потом делась? — Попытаюсь, — заговорил Джон. — Ваш секретарь схватил ее, и она заколола его, чтобы спастись… Я склонен считать эту трагедию несчастным случаем, поскольку я убежден, что у женщины не было намерения совершить это ужасное преступление. Убийца не приходит невооруженным. Ужаснувшись тому, что она сделала, она заметалась по комнате в поисках выхода. К несчастью, во время борьбы с молодым человеком она потеряла очки и поэтому, будучи очень близорукой, оказалась совсем беспомощной. Она побежала по коридору, думая, что это тот самый, по которому она пришла: ведь на полу в обоих коридорах лежат одинаковые ковры, — а когда она поняла, что попала не в тот коридор и дорога к выходу отрезана, было уже поздно. Что было делать? — Назад идти она не могла, — продолжила Мэри. — Оставаться в коридоре нельзя. Значит, надо было идти вперед по коридору. И она пошла. Поднялась по ступенькам, открыла дверь и оказалась у Вас в комнате.       Старый профессор уставился на Мэри, нижняя челюсть у него отвисла, смесь страха и удивления ясно читалась на его выразительном лице. Потом он сделал над собой усилие, пожал плечами и несколько театрально засмеялся: — Это все очень хорошо, миссис Ватсон, — сказал он. — Но в вашей великолепной теории есть один маленький изъян. Я все время был в этой комнате, не выходил из нее весь день. — Мы знаем это, профессор Корэм, — откликнулся Джон. — Вы хотите сказать, что, лежа на кровати, я мог не заметить, как женщина вошла ко мне? — Мы это не говорили. Вы заметили, как женщина вошла, — сказала Мэри. — Вы говорили с ней. Вы узнали ее. Вы помогли ей спастись.       Профессор опять неестественно рассмеялся. Он встал с кресла, глаза у него горели, как раскаленные угли. — Вы сошли с ума! — закричал он. — Вы бредите! Я помог ей спастись? Ну и где же она сейчас? — Она вон там, — сказал Джон и указал на высокий книжный шкаф в углу комнаты.       Старый профессор взмахнул руками, мрачное лицо его страшно исказилось, и он упал в кресло. В то же мгновение книжный шкаф, о котором говорил Джон, повернулся на петлях, и в комнату шагнула женщина. — Вы правы, — она говорила со странным, но знакомым Ватсонам акцентом. — Вы правы. Да, я здесь.       Она была вся в пыли и паутине, которую собрала, видимо, со стен своего убежища. Лицо ее, которое никогда нельзя было бы назвать красивым, все было в грязных потеках. Джон и Софи правильно угадали ее черты, и, кроме того, у нее был еще длинный подбородок, выдававший упрямство. Из-за близорукости и резкого перехода от темноты к свету она щурилась и моргала глазами, стараясь разглядеть, кто они такие. И все же, несмотря на то, что она предстала им в столь невыгодном свете, во всем ее облике было благородство, упрямый подбородок и гордо поднятая голова выражали смелость и внушали уважение и даже восхищение.       Хопкинс дотронулась до ее руки и объявила, что она арестована, но она отвела ее руку мягко, но с достоинством, которому нельзя было не подчиниться. Старый профессор лежал распростертый в кресле, лицо у него дергалось, и он глядел на нее глазами загнанного зверя. — Да, мэм, я арестована, — сказала она. — Я слышала весь разговор и поняла, что вы знаете правду. Я признаюсь во всем. Да, я убила этого молодого человека. Но вы были правы, сказав, что это несчастный случай. Я даже не знала, что у меня в руках нож, потому что в отчаянии я схватила первое, что попалось под руку, и ударила его, чтобы он отпустил меня. Я говорю вам правду. — Мэм, — сказал Джон, — я не сомневаюсь в том, что это правда. Может быть, Вы присядете: мне кажется, вам нехорошо.       Мертвенная бледность залила ее лицо, и эта бледность была еще более ужасной от темных потеков грязи. Она села на край кровати. — У меня мало времени, — продолжала она, — но я хотела бы рассказать вам всю правду. Я жена этого человека. Он не англичанин. Он русский. Я не назову его имени.       Старый профессор в первый раз зашевелился. — Побойся бога, Анна! — закричал он. — Побойся бога!       Она взглянула на него с величайшим презрением. — Зачем ты так цепляешься за свою презренную жизнь, Сергей? — сказала она. — Ты причинил вред многим и никому не сделал ничего хорошего, даже себе. Но не бойся, я не порву гнилую нить твоей жизни до положенного ей срока. Я достаточно взяла греха на свою совесть с тех пор, как переступила порог этого проклятого дома. Но я должна продолжить свой рассказ, а то будет поздно, — она глубоко вздохнула. — Да, я жена этого человека. Ему было пятьдесят, а я была глупая двадцатилетняя девчонка, когда мы поженились. Это было в России, в университете, я не буду называть вам его. — Побойся бога, Анна, — пробормотал старый профессор опять. — Мы были повязались с американской преступной организацией. Он, я и многие другие. Мы многое сделали в России. Еще больше мы сделали за ее пределами. Потом начались расследования, был убит высокопоставленный полицейский чиновник, многих арестовали, и для того, чтобы спасти себя и получить большую награду, мой муж выдал жену и товарищей. Мы были арестованы. Большинство отправили в тюрьму, в том числе и меня. А мой муж, захватив с собой деньги, запятнанные кровью, уехал в Англию и поселился здесь в полном уединении, хорошо понимая, что как только организация узнает о его местонахождении, не пройдет и недели, как свершится правосудие.       Старый профессор протянул дрожащую руку и взял сигарету. — Я в твоей власти, Анна, — сказал он, — но ты всегда была добра ко мне. — Я еще не рассказала о главном его злодеянии, — продолжала та. — Среди членов организации был мой друг. Он был благороден, бескорыстен, он любил меня, словом, был полной противоположностью моему мужу. Он ненавидел насилие. Мы все были виноваты — если это вина, — но он не был. Он писал мне письма, в которых убеждал меня избрать иной путь, — ее начало трясти. — Эти письма и мой дневник, в котором я изо дня в день описывала мои чувства к нему и наши разные убеждения, спасли бы его. Мой муж нашел этот дневник и письма и спрятал их. Он старался изо всех сил очернить Алексея, чтобы его отправили в тюрьму. Ему это удалось. В эти минуты, когда мы здесь с вами сидим, он все еще находится там. Подумай об этом, негодяй, гнусный негодяй! Алексей, человек, чье имя ты недостоин даже произносить, влачит это бремя, а ты благоденствуешь. Твоя жизнь сейчас в моих руках, но я не хочу марать их! — Ты всегда была благородной женщиной, Анна, — сказал ее муж, затягиваясь сигаретой.       Она поднялась, но тут же упала назад, застонав от боли. — Я должна закончить, — с трудом произнесла она. — Когда мой срок истек, я решила достать дневники и письма и отправить их русскому правительству, чтобы моего друга выпустили на волю. Я знала, что мой муж в Англии. После многих месяцев бесплодных поисков я наконец нашла его. Я знала, что он хранит дневник, потому что получила от него письмо, в котором он укорял меня, приводя выдержки из дневника. Но я была уверена, зная его мстительность, что он не отдаст мне дневник по своей воле, — она выдохнула, борясь с болью. — Я должна была выкрасть его. С этой целью я наняла частного агента-детектива, который поступил в дом мужа в качестве секретаря, это был твой второй секретарь, Сергей, тот, который так поспешно покинул тебя. Ему удалось выяснить, что дневник и письма лежат в среднем ящике секретера, и еще он сделал отпечаток ключа. Больше он ничего не хотел делать. Он передал мне план дома и сообщил, что во второй половине дня в кабинете никого не бывает, потому что секретарь работает вот здесь, наверху. В конце концов я решилась и проникла в дом, чтобы забрать бумаги. Мне это удалось, но какой ценой! Бумаги были в моих руках, и я уже запирала ящик стола, когда молодой человек схватил меня. Я его видела утром. Мы встретились на дороге, и я спросила его, где живет профессор Корэм, не зная, что он работает в качестве секретаря в этом доме. — Придя домой, секретарь рассказал своему работодателю о встрече, — сказала Мэри. — Умирая, он попытался объяснить, что это была она, то есть та, о которой он ему говорил. — Дайте мне закончить, — властно сказала женщина, и лицо ее исказилось от боли. — Когда молодой человек рухнул навзничь, я бросилась вон из комнаты, ошиблась дверью и оказалась в спальне мужа. Он хотел выдать меня. Но я сказала ему, что его жизнь в моих руках. Если он выдаст меня правосудию, я выдам его организации — послезавтра у нас назначена встреча. Я хотела жить не ради самой себя, я должна была исполнить задуманное. Он знал, что я выполню то, что сказала, и что судьба его в моих руках. По этой причине и только по этой он спрятал меня. Он толкнул меня в этот тайник, оставшийся от былых времен и известный только ему одному. Он ел у себя в спальне и мог уделять мне часть своей еды. Мы решили, что, когда полиция покинет дом, я ночью выскользну и никогда больше не вернусь. Но вам каким-то образом все стало известно.       Она вынула из-за декольте небольшой пакет: — Выслушайте мои последние слова. Этот пакет спасет Алексея, я доверяю его вашей чести и вашей любви к справедливости. Возьмите его, — она протянула пакет Джону. — Отнесите в русское посольство. Я исполнила свой долг и… — Остановите ее! — воскликнула Мэри.       Он бросилась к женщине и выбила из ее рук маленькую склянку. — Поздно, — сказала та, повалившись на кровать. — Я приняла яд, перед тем как выйти из убежища. Голова кружится. Я умираю. Так нужно, мертвые не лгут.       Джон засуетился над ней, но увидел, что оказывать ей помощь уже слишком поздно. Мэри склонилась над женщиной: — Что за организация наняла Вас? — Прошу вас, не забудьте пакета, — пробормотала женщина. — Что за организация, Анна? — мягко повторила Мэри. — Мори… — та распахнула глаза и уставилась в потолок. — «Мориарти».       Она последний раз тяжело вздохнула и замерла навсегда.       Ватсоны переглянулись и быстро обернулись на профессора. — Нет! — воскликнул Джон, бросившись к тому.       Но было поздно. Профессор прокусил воротник пиджака и забился в агонии. — Мертвые… — пробормотал он. — Мертвые не лгут. Так говорит Хозяин.       Старик замер и издал тяжелый последний выдох. Ватсон обернулся на Мэри, и та, все еще сжимая в руках стеклянную колбу, кивнула ему. — Невозможно, — выдохнул Майкрофт. — Соскучились по мне?       Софи вышла из тени, улыбаясь Холмсу. — Этого не может быть, — покачал головой тот. — Как видишь, вполне может, — Конан Дойл указала пальцем на дверь. — Если не ошибаюсь, твой кабинет там?       Она первой вышла из кухни и прошла в другое помещение. Майкрофту не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ней. — Зачем ты это сделала? — спросил мужчина, когда Конан Дойл встала рядом с его столом.       Он прошел на противоположную от нее сторону комнаты и тяжело посмотрел на нее. — Что-то приближается, Майкрофт, — сухо сказала она. — И пока я жива для общественности и Шерлока, нам не решить это дело. Последнее дело. Прости. За тебя я умру, но за Шерлока я убью. Даже саму себя. — Что ж, садись, — он указал на кресло напротив себя и опустился на свой стул. — Сними часть веса со своих копыт. — Называешь меня дьяволом? — Софи хмыкнула, расположившись на указанном месте. — Как оригинально. — На самом деле я назвал тебе козой, — парировал Холмс-старший.       Конан Дойл хмыкнула: — К вопросу о том, что женщина чего-то там по твоему мнению не может: стереотипы, Майкрофт, — это когда ты что-то не допускаешь для себя и мешаешь другим людям это делать. — Как там говорят в России? — мужчина откинулся на спинку стула. — Со своим уставом не лезут в чужой монастырь. — А что, если монастырь уже мой? — Конан Дойл закинула ногу на ногу и продолжила по-русски. — Если ты расскажешь мне правду, то мы, авось, сможем предотвратить катастрофу. — Авось? — Майкрофт вскинул брови. — Рассуждаешь прямо по-русски. — Задача грандиозная, — развела руками Софи. — Победить можно, только рассуждая по-русски. А русский ответ на шекспировское «быть или не быть» очень прост. Была-не была. — Разумеется, у тебя есть план? — Разумеется, у меня есть план, — повторила Конан Дойл. — Только вот озвучить тебе я его могу только сейчас, когда я мертва.       Холмс несколько секунд молча смотрел на нее, а потом кивнул, поняв ее без слов: — Но это же измена. — Только если мы проиграем, — непреклонно закончила Софи. — А если Бог нас позабыл, то дьявол уж точно русский.       Шерлок сидел в кресле гостиной на Бейкер-стрит, скрестив пальцы на подбородке, и смотрел вниз. Напротив него Софи крутила ручку в пальцах левой руки, не отрываясь глядя на Майкрофта, который сидел на стуле, скрестив руки на груди и с упрямым выражением лица: — И что теперь? — спросил мистер британское правительство. — Ты скажешь правду, братец мой, простую и чистую, — ответил Холмс-младший. — Кто сказал: «Истина редко бывает чистой и никогда не бывает простой»? — Холмс-старший перевел взгляд на потолок. — Я не знаю, и мне все равно, — Шерлок наконец посмотрел на него. — Итак, ты сказал, что нас было трое. Ты, я и… Эвр, — Майкрофт кивнул. — Человек, которого я не помню. Интересное имя, Эвр. Греческое, не так ли? — Да, буквально «бог восточного ветра», — сказала из своего кресла Конан Дойл. — Да, — Холмс-старший на мгновение прикрыл глаза. — «Восточный ветер приближается, Шерлок», — тихо произнес детектив знакомую с детства фразу. — Ты превратил нашего брата в историю о привидениях. — Я наблюдал за тобой, — Майкрофт тяжело вдохнул, набирая в грудь воздух. — Воспоминания могут всплыть на поверхность, раны могут открыться снова. По дорогам, по которым мы ходим, за нами следуют демоны… И твои ждали слишком долго. Я никогда не издевался над тобой, — он опустил взгляд. — Я использовал — через определенные промежутки времени — потенциальные триггерные слова, чтобы обновить себя относительно вашего психического состояния. Я заботился о тебе. Подумай, Шерлок. Твой главный враг уже преступил черту. Он убийца, да. Но одно дело лишать жизни ради удовольствия… Куда страшнее убить того, кого ты когда-то любил. — Почему я не могу его вспомнить? — сыщик тоже отвел глаза. — Итак, было трое детей Холмсов, — заговорила Софи после недолгой паузы. — Все гении? — Мы трое, пожалуй, одни из самых умных людей этой планеты, — он покачал головой. — Но Эвр… Эвр превосходил всех нас вместе взятых. Наши с Шерлоком способности оценивались профессионалами не один раз, его — тоже. Эвр был описан как гений, определяющий эпоху, как Ньютон когда-то. Гениален, но безумен — идеальный набор для короля криминального мира. — Тогда почему я не помню его? — вновь повторил Шерлок. — Ты помнишь. Каждый выбор, который ты когда-либо делал; каждый путь, по которому ты шел — человек, которым ты являешься сегодня — это все память об Эвр, — Майкрофт посмотрел в пролет камина. — Он был другим. Он знал то, о чем никогда не должен был узнать. Как будто он каким-то образом осознавал истину, выходящую за рамки обычного. — Что ты имеешь в виду? — спросил детектив. — Однажды папа и мама нашли его с ножом. Казалось, он порезался. Родители были в ужасе. Они подумали, что это попытка самоубийства, — Холмс-старший посмотрел на Софи. — Но когда я спросил Эвр, что он делал, он сказал: «Я хотел посмотреть, как работают мои мускулы». — Боже милосердный! — Конан Дойл отвела глаза. — Тогда я спросил, не больно ли ему и услышал: «А что такое боль?» — Что было потом? — снова спросил сыщик. — Масгрейв. Родовое поместье, где всегда был мед к чаю, и где Шерлок играл среди странных надгробий — они были ненастоящими, с неправильными датами. Архитектурная шутка, завораживающая Шерлока, — Майкрофт посмотрел на брата. — Подожди, — Софи подняла ладонь. — Это дом семьи Реджинальда, Вашего кузена? — Мы покинули дом после одного… Случая, — ответил Холмс-старший. — Дядя Руди поселился там — они с нашей с Шерлоком матерью выросли в нем, — он снова перевел взгляд на детектива. — Начинаешь вспоминать? — Фрагменты, — слабо кивнул тот, прищурившись. — Случай? — спросила Конан Дойл.       Майкрофт склонил голову, набрал в грудь воздух и вновь распрямился, глядя перед собой: — Эвр увел Рэдберта и запер там, где никто бы не смог найти. — Куда он подевался? — проговорил Шерлок. — Мы его не нашли. Позже он начал называть его «утонувший» Рэдберт, — Холмс-старший покачал головой. — Через много лет я приехал туда с поисковой группой и нашел кости собаки в одном из колодцев, — Софи отвела глаза и зажмурилась. — Ты замкнулся в себе, Шерлок, и однажды забыл об Эвр. — Мы ведь жили в одном доме. — Нет, его забрали после того, как он сжег поместье, — Майкрофт вновь вздохнул. — После этого мы покинули старый дом. После этого его увезли — в приятное местечко, — он посмотрел на брата. — Вот там он и умер. — Это сказка, — детектив поджал губы. — Добрая сказка, которую я рассказал родителям, чтобы оградить от боли. Я сказал это двадцать лет назад, Шерлок, — Холмс-старший сглотнул.       Все на несколько секунд замолчали. — И где он теперь? — наконец спросила Конан Дойл. — Теперь он правда мертв, — Майкрофт сжал кулак, будто собираясь с силами. — Его лечили, весьма успешно… Тогда всем занимался наш дядя Руди — отец Реджи — он настоял на самом гуманном окончании лечения. — И что это было? — сыщик посмотрел на брата. — Смертельная инъекция? — Свобода, — просто ответил Холмс-старший. — Что, прости? — опешила Софи. — Да, его лечили всеми возможными средствами того времени, психоз ушел в стадию ремиссии, — Майкрофт перевел взгляд на Конан Дойл. — И консилиум врачей решил, что ему нельзя видеться с семьей, так как она для него — триггер болезни, — он прикрыл глаза. — Но как я и сказал, дядя Руди настоял на гуманизме. Эвр усыновили, сменили ему имя, и он не вспомнил нас до конца своих дней. Мы были травмой для него. Не меньше, чем он для нас. — С ума сошли? — практически воскликнула Софи. — Эвр был жесток, спалил дом, неадекватно себя вел… И его отпустили к людям? — Лечение было закончено, — непреклонно повторил Майкрофт. — Я тогда еще не мог принимать решения, но я следил за братом всю его оставшуюся жизнь. Он был здесь — в Лондоне, много лет вел нормальную жизнь, стал ученым… Вот только в последние годы болезнь начала возвращаться. — Как он умер? — спросил Шерлок. — Когда? — В позапрошлом июле, — ответил Холмс-старший. — Его застрелили. — Ученый, — медленно повторил детектив. — Жил в Лондоне и погиб от пули позапрошлым летом, — он застыл, пораженный догадкой, и посмотрел на Софи.       Конан Дойл встретилась с ним взглядом, а потом резко перевела глаза на Майкрофта, поднялась с места и, обойдя свое кресло, встала за ним: — Нет, не может быть! — воскликнула она. — Как его назвали приемные родители? — вновь обратился к брату Шерлок, уже зная ответ.       Тот посмотрел на него: — Том. Томас Хидстоун. — Господи! — Конан Дойл отвернулась и закрыла лицо руками. — Боже! Я… — Ты не могла знать, Софи, — тихо сказал Майкрофт. — Ты, Шерлок, тоже этого не увидел, верно?       Холмс-младший наконец отмер: — Не видел, — холодно ответил он. — Что-то побудило его болезнь вернуться, — продолжал старший брат. — Он вступил в «Мориарти» после нашей встречи, — тут же ответил детектив. — О чем ты говоришь? — поднял брови Майкрофт. — В день, когда мы обезвредили бомбу в лондонской подземке, Хидстоун приходил сюда, — сыщик посмотрел на Софи. — Ты помнишь?       Та кивнула, медленно развернулась и снова села в свое кресло: — Помню. — Шерлок, — окликнула его миссис Хадсон, вырвав из мыслей. — Этот молодой человек просил его впустить.       Холмс перевел глаза на вход в гостиную и на мгновение внутренне оторопел: за спиной его домовладелицы стоял Том Хидстоун. — Прошу, — сказал он, поднимаясь с места. — Проходите, мистер Хидстоун, — он сделал несколько шагов навстречу гостю, и тот протянул ему руку: — Просто Том, если Вам угодно, мистер Холмс. — Шерлок, пожалуйста, — ответил детектив, пожав ладонь собеседника. Он указал гостю на кресло Софи. — Присаживайтесь. — Благодарю, Шерлок, — аккуратно улыбнулся тот, садясь на указанное место. — На самом деле, я пришел к доктору Конан Дойл, она скоро вернется, не подскажешь? — Ее «скоро» — понятие растяжимое, — уклончиво заметил детектив, садясь в кресло. — Прости, не предложу чай, она ушла как раз за ним. — Ничего страшного, — пожал плечами мужчина, посмотрев на огонь.       В комнате повисла неловкая пауза. — На правах друга и соседа доктора Конан Дойл я должен спросить. Зачем она тебе нужна? — вдруг спросил Холмс, сложив пальцы шпилем. — Прости? — откликнулся гость, не отводя глаз от камина. — Ты пришел к ней домой вечером, надеясь застать, а вчера ты ее поцеловал, — Шерлок прищурился и наклонил голову чуть вперед. — Вывод напрашивается сам, но я предпочел бы, чтобы ты ответил мне. — Шерлок, я… — Хидстоун опешил и перевел пораженный взгляд на собеседника. Вдруг что-то в его глазах поменялось. Холмс чуть поднял брови, заметив эту перемену — на дне обращенного на него взгляда мелькнуло что-то зловещее. — Мы с тобой раньше никогда не встречались? — вдруг спросил он. — Я с тобой — да, ты со мной — нет, — без запинки ответил детектив, сканируя Тома. — Ты сейчас прямо говоришь мне, что следил за мной? — Не прямо, я намекаю, чтобы ты не сбежал, пока не ответишь на мой вопрос, — протараторил сыщик. — Повторю вопрос: зачем тебе Софи?       Хидстоун молча смотрел на него несколько секунд. Странная примесь из его взгляда никуда не делась: — Хоть это и не твое дело, я хочу ей признаться. — В чем? — В том, что испытываю к ней чувства, явно выходящие за рамки дружеских.       Шерлок выпрямился, плотнее прижавшись к спинке кресла, и поймал себя на мысли, что сделал это, чтобы не броситься с кулаками на гостя. Жаль, в этот момент он не отдавал себе отчета, почему. — Боюсь, этому я не могу помешать, — сухо сказал он. — А ты бы хотел? — Разумеется. — Почему? — Потому что доктор Конан Дойл — самый удивительный человек из всех, кого мне доводилось встретить, — вдруг ответил Холмс. — И рядом с ней может оказаться лишь человек, которого выберет она, а не кто-то «за» нее. — Повторюсь, это не твое дело… — Повторюсь, — Шерлок поднялся с места и застегнул рубашку на пиджаке. — Человек, которого выберет она.       Том встал из кресла: — Стало быть, ей решать?       Гость ухмыльнулся — сначала совершенно обыденно, но потом его выражение лица вдруг превратилось в гримасу злобы. — Верно, — Холмс шагнул к Хидстоуну. — Но знай, Том, я буду следить за каждым твоим шагом, вздохом, косым взглядом. Я проберусь тебе в голову, если будет нужно, если я хоть на мгновение замечу, что ты не относишься к ней с тем уважением, которого она заслуживает. — А у тебя влияния хватит? — Власть пребывает там, куда ее помещает общая вера, — холодно ответил Шерлок. — Это уловка, тень на стене. Но поверь мне, Том, порой даже самый маленький человек отбрасывает огромную тень. — Вот как? — Том поднял бровь, и выражение презрения окончательно закрепилось на его лице. — Я запомню этот урок на будущее, — он посмотрел куда-то за спину детектива, а потом вновь на него. — Кажется, я слышу голос Софи на улице. Прощай, Шерлок. — Прощай, Том, — сыщик отвернулся, слушая, как шаги гостя удаляются от него. — И, Шерлок? — тот обернулся. Хидстоун стоял в дверном проеме. — Я уверен, что знаю тебя в лицо. — Как и большая часть планеты, Том, — парировал сыщик.       Шерлок, предположив, что именно встреча с ним снова свела с ума его брата, ушел в свои чертоги и замолчал. Софи и Майкрофт, так и не узнав, о чем говорили Шерлок и Том в тот день, сидели в тишине еще некоторое время, а потом мужчина встал, кивнул Конан Дойл и вышел. Они оба знали, что еще встретятся, потому что разговор их был не окончен.       Майкрофт зашел в свой кабинет спустя полчаса и опустился на кресло за рабочим столом. День был тяжелый, и Холмс-старший впервые за долгие годы признался себе, что он устал.       Дверь в кабинет неслышно открылась, и в комнату вошла Элизабет: — Мистер Холмс?       Он поднял голову и посмотрел на нее: — Здравствуйте, мисс Рикман.       Та сделала несколько шагов к его столу и положила перед мужчиной папку бумаг: — Это материалы по делу, которое Вы мне поручили. Закрыто навсегда, могу ручаться, — четко проговорила она. — Благодарю, — кивнул Холмс, пододвигая к себе бумаги. — Вы можете идти, мисс Рикман. — Да, — ответила Элизабет тихо. — Мистер Холмс… — она чуть улыбнулась, подбирая слова. — Боюсь, я уйду навсегда.

Don't cry snowman, not in front of me

Не плачь, снеговик, только не передо мной.

Who will catch your tears if you can't catch me?

Кто сдержит твои слёзы, если ты не удержишь меня,

Darling

Дорогой?

If you can't catch me

Если ты не удержишь меня,

Darling

Дорогой?

      Майкрофт поднял на нее удивленный взгляд: — В каком смысле?       Рикман пожала плечами: — Я не вкладывала в эти слова тайного смысла, мистер Холмс, — она вздохнула. — Я знаю условия моей работы у Вас — я готова понести наказание за преступления, которые совершила, но работать я на Вас больше не смогу. — Могу я спросить, почему? — Можете, — Рикман кивнула. — Но боюсь, что я не отвечу Вам, — она развернулась и сделала шаг к двери.       Вокруг нее завертелось с десяток догадок — подсказок, подобных тем, что видел гениальный брат Майкрофта Холмса. Однако в этот момент мистер британское правительство смотрел не на них, а на женщину, что собиралась уйти навстречу своей судьбе.       Он отодвинул папку и вдруг сказал то, что ожидал от себя меньше всего: — Тяжело, когда уходят близкие.

Don't cry snowman, don't leave me this way

Не плачь, снеговик, не бросай меня в таком положении.

A puddle of water can't hold me close

Лужица воды не сможет обнять меня,

Baby

Милый,

Can't hold me close

Не сможет обнять меня,

Baby

Милый.

      Элизабет вновь повернулась к нему: — Простите? — Вам больно, — ответил Майкрофт, глядя только ей в глаза. Подсказки вокруг нее пропали. — Вы были одиноки всю жизнь, а потому впервые узнали, что такое потеря, когда Софи погибла, — он выдохнул, будто собираясь сделать чистосердечное признание. — Вы поняли, что делали, и теперь хотите понести наказание за боль, причиненную другим людям. Потому что теперь Вы понимаете, что чувствовали близкие тех, кого Вы убили.       Элизабет посмотрела на него: — Знаете, как говорят? Когда не знаешь, как поступить, поступи по-человечески. — Я понимаю Вас, мисс Рикман, — сказал Холмс, уцепившись за это воспоминания. — В самом деле? — Да, — откликнулся тот. — Но я не пойму Вас, если Вы уйдете, — он крепче сжал подлокотник кресла. — Потому что этим Вы принесете боль уже своим близким.       Рикман молча смотрела на него несколько секунд. Что-то внутри нее дрогнуло — что-то, что столько лет могла растормошить разве что ее названная сестра. — Правильно ли я понимаю, что к числу этих «близких» Вы причисляете и себя? — спросила она после паузы.       Холмс почувствовал, что где-то под коркой льда в самом центре его грудной клетки что-то на мгновение дрогнуло. Дрогнуло — и в следующий момент забилось: впервые за много лет. — Да, — просто ответил он, чуть откинув голову. — Говорят, умные учатся на ошибках других — что же, на примере своего брата я увидел, как важно держаться за близких, — Майкрофт поднялся с места, застегивая пуговицу пиджака. — И я нахожу Вас относящейся к числу людей, общество которых вызывает для меня наименьшее раздражение.

Я хочу, чтобы ты знал, что я никогда не брошу тебя,

Cause I'm Mrs. Snow, 'till death we'll be freezing

Потому что я миссис Сноу, 1 мы будем замерзать до смерти.

Yeah you are my home, my home for all seasons

Да, ты мой дом, мой дом в любое время года.

So come on let's go

Так давай,

Let's go below zero and hide from the sun

Давай охладимся до температуры ниже нуля и спрячемся от солнца.

      Рикман хмыкнула: — Это совершенно не взаимно, мистер Холмс, — ответила она и, увидев на лице Майкрофта удивление, улыбнулась — просто и легко. — Но мне нравится.       Они молча смотрели друг на друга несколько секунд, а потом Майкрофт сделал крошечный шаг, обходя стол. Он тут же остановился, изучающе глядя на Рикман, а та на мгновение прикрыла глаза, тихо чертыхнулась по-русски, вскинула голову, откидывая со лба челку, и сказала: — Да и гори оно все синим пламенем!       И она сама двинулась к Майкрофту.

I'll love you forever where we'll have some fun

Я буду любить тебя вечно, и мы будем весело проводить время.

Yes, let's hit the North Pole and live happily

Да, давай рванём на Северный полюс и будем жить счастливо.

Please don't cry no tears now it's Christmas, baby

Пожалуйста, не плачь, сейчас Рождество, милый.

***

      Был уже глубокий вечер, и в гостиной было темно — лишь только свет огня в камине нарушало темноту, — когда детектив наконец отмер: — Я зол, — сухо сказал он. — Быть злым нормально, — ответила Софи из своего кресла. — Это хорошо, когда у тебя расширен эмоциональный диапазон. — Никакого диапазона. Только злость, — сказал Шерлок. — Я не знаю, кто я такой, — вдруг добавил он. — Что? — удивилась Конан Дойл. — Я не тот Шерлок Холмс, которым себя считал, это другой, выдуманный мной самим человек, — сыщик пару мгновений молчал, а потом выдохнул и заговорил быстро и горячо. — Тот Шерлок, например, стер свои воспоминания о солнечной системе, и это не потому, что это неважно. Шерлок хотел быть пиратом. Он играл с Рэдбертом, лучшим другом-псом своего детства, просматривал научные книги, чтобы узнать, как ориентироваться по звездам. Тот Шерлок проводил ночь, читая, игнорируя Эвр, когда тот просил его поиграть с ним, — он прикрыл глаза. — Поскольку Рэдберт просто исчез, Шерлок почти стер воспоминания о нем. Он удалил все, что читал о звездах и, таким образом, подавление этих воспоминаний привело к тому, что он не знал, что Земля вращается вокруг Солнца. — Это похоже на правду, — кивнула доктор, наблюдая за тем, как по лицу детектива мечутся тени давно забытого прошлого. — Но знаешь, что странно? — он ухмыльнулся и посмотрела на нее. Та покачала головой. — Вся моя судьба — не воспоминания об Эвр, а вечный поиск. Тот мальчик во мне искал, искал, искал и искал разгадки. Поэтому я не ученый и не философ, как говорит Майкрофт. Я всю жизнь искал ответ на единственный вопрос. — И ты нашел его, — сказала Конан Дойл. — Что еще?       Холмс поднял на нее тяжелый взгляд. — Ты знаешь меня и мои методы, которые ты, к слову, не одобряешь. Жизнь со мной опасна и невозможна, — твердо сказал Холмс. — При жизни того, кем я считал себя всю свою сознательную жизнь, как выяснилось, она вполне может существовать, но вот в судьбе человека, который выстроил Чертоги Разума, чтобы запереть в своей голове собственное прошлое — нет. — Я жила и работала с этим человеком шесть лет, Шерлок, — спокойно ответила Софи. — И посмотри, к чему это привело. Ты умерла… Пусть не на самом деле, но ты могла умереть, — продолжал сыщик. — Ты можешь умереть каждый день, пока ты живешь рядом со мной. — Я спасала твою жизнь и, если потребуется, сделаю это еще раз, — холодно откликнулась Конан Дойл. — Что бы там ни было, я никуда от тебя не уйду. Я не буду говорить, что я не могу без тебя. Я могу, только… — она скривилась в усмешке. — Хреново. Но когда ты появился в моей судьбе, ты дал мне вторую жизнь. И ее я проиграть не могу.       Они несколько мгновений молчали. Наконец детектив слабо улыбнулся: — Теперь я знаю, кто предатель, Софи.       Та подалась вперед: — Кто же? — Майкрофт дал мне подсказку, когда мы говорили сегодня — это человек, который однажды убил любимого. — И это?.. — Миссис Хадсон, — холодно ответил детектив. — Надеюсь, они уже нашли предателя, — сказала Мэри и повернулась на Джона.       Они сидели в поезде, который вот-вот должен был подъехать к Лондону. После смерти профессора и его жены они еще около полутора часов оставались на месте преступления, и когда все формальности были соблюдены, уехали в Лондон. — Я написал Шерлоку сообщение о том, что случилось, — он отложил телефон. — Послезавтра у «Мориарти» встреча, поэтому я думаю, им пригодится эта информация. — Но кто остался? — Мэри всплеснула руками. — Шерлок обвинил уже всех. Я не понимаю… — Это важный вопрос, — кивнул Джон. — Но есть еще один, — он посмотрел на жену и холодно закончил. — Зачем Софи было высылать нас из Лондона в сегодняшнюю ночь?       Конан Дойл в это время вскочила с места и всплеснула руками: — Ты с ума сошел? — воскликнула она. — Майкрофт говорил о твоем брате, убившем собаку. — Да, — согласился Шерлок. — Но осталась только миссис Хадсон. Она была женой наркобарона, она при моей помощи поспособствовала ускорению его смертной казни. У нее имя на «М» — Марта — и она… — Это не она, Шерлок! — снова воскликнула Конан Дойл. — Это не может быть она! Она тебе как вторая мать, — прошипела женщина. — Как ты можешь ее подозревать?       Телефон детектива издал сигнал входящего сообщения. — Кто тогда, Софи? — сыщик потянулся к устройству и взял его в руки, читая сообщение от Джона. — Думай, Шерлок, — ответила Конан Дойл. — Думай, потому что миссис Хадсон не переживет такого обвинения. Пока у тебя нет доказательств, не смей ее обвинять.       Холмс быстро пробежался глазами по сообщению Ватсона: — Они с Мэри раскрыли дело, — сказал он Конан Дойл. — Убийцей была русская шпионка, она выпила яд, а ее муж — тот самый профессор — тоже покончил с собой, когда всё выяснилось.       Софи кивнула: — Это закономерная развязка, — ответила она, отворачиваясь. — Я тоже так думаю, — откликнулся детектив и хмыкнул. — Кто бы мог подумать семь лет назад, что ты окажешься мне ближе всех остальных? — сказал он и резко замолчал. — Ближе, чем ты думаешь. — Совру, если скажу, что я это знала, — улыбнулась Софи. — А я умею очень хорошо скрывать неудобную правду. Да и какой у них был выход? Мертвые не лгут.       Холмс смотрел на последнее предложение в сообщении Джона. Смотрел на одну-единственную фразу — такую же, как и та, что только что произнесла Конан Дойл. Такую же, как та, что сказали, умирая, агенты «Мориарти». — Я бы сказал, что у таких организаций есть какой-то фетиш, — Роберт помолчал. — Если на эмблеме буква «М», значит, у всех членов этой структуры в имени эта буква играет особую роль. Но это только предположение.       За то время, что Софи сделала всего пару шагов, взяв со столика чайник, Холмс успел перевести взгляд к ее креслу и вспомнить давным-давно отзвучавший в этой комнате диалог и все свои догадки, касаемые дела «Мориарти», заставившие его обвинять всех своих близких.       Комната на несколько мгновений погрузилась в молчание, прерываемое лишь тихим гулом огня. Вдруг в камине особенно громко треснуло очередное полено, подняв в воздух сонм искр, который устремился в трубу, готовясь где-то в ее глубинах быть унесенным холодным зимним ветром. Пламя на миг вспыхнуло чуть ярче, и Холмс отчётливо увидел силуэт Конан Дойл, ярко выделившийся на фоне темноты кухни. — Знаете, как он вас называет? Вас — Снеговиком… — Адлер ткнула пальцем в Майкрофта, — Вас — Девственником, — она кивнула в сторону Шерлока и посмотрела на Софи, — а Вас… — Матрешка, — тихо сказал Холмс.       Софи остановилась и медленно обернулась: — Что, прости? — Это ты, — произнес сыщик, чувствуя, как рушится все, во что он верил все эти годы. — Это всегда была ты.       Ее лицо не выражало совершенно никаких эмоций, но пальцы, сжавшие ручку чайника до побелевших костяшек, выдали ее с головой. А потом она холодно, предательски холодно улыбнулась: — Да. Это была я.