***
— И далеко это ваше «странное местечко» находится? — поинтересовался Николай у Гуро. Сейчас они ехали на дрожках по довольно ухабистой дороге, и Гоголь был бы уже не прочь слезть с них. — Видите, Николай Васильевич, руины во-о-он там, — Гуро указал рукой на какие-то развалины, видневшиеся впереди. — Вот туда-то нам и нужно. Они спустились с дрожек и направились к остаткам когда-то явно роскошной постройки. Крыша и верхние этажи отсутствовали, обвалившиеся стены зияли пустыми проёмами, оставшимися на месте дверей и больших окон. Подойдя ближе можно было рассмотреть следы замысловатой отделки. Пройдя через проём, Гоголь и Гуро попали в место, видимо, бывшее когда-то огромным залом. На стенах виднелись обшарпанная краска, практически обсыпавшаяся лепнина и полуразрушенные барельефы. Николай засмотрелся и, видимо, упустил момент, когда Яков отошел в сторону — рядом его не было. Он обеспокоенно огляделся, но Гуро так и не обнаружил. — Яков Петрович! — с нарастающим беспокойством позвал Гоголь. Ответа не было. Зато до его ушей стали доноситься звуки музыки — сначала тихо, а потом всё громче. Николай повернулся в том направлении, откуда она шла, и с удивлением обнаружил группу музыкантов. Выглядели они странно — их фигуры были практически прозрачными, впрочем, с каждым мигом становясь всё более отчетливыми. Играли они отвратительно, словно с трудом удерживая в руках собственные инструменты. Скрипки ужасно дребезжали, фортепиано явно уже несколько лет нуждалось в настройке, у флейтистов и трубачей, судя по всему, не хватало дыхания. Николай поморщился. Звуки действовали на нервы самым пренеприятным образом. Тем не менее, ему удалось расслышать мотив вальса, популярного и сейчас. Недоумевая, Гоголь еще раз осмотрелся и увидел, что руин вокруг больше не было — он находился в зале, в центре потолка которого сияла огромная люстра. Свечи на ней горели странным бледно-голубым огнем. Зал под его всполохами выглядел мрачно. Мимо Николая проплыла танцующая пара, затем еще одна, а потом вокруг него внезапно возникло множество людей. Здесь, судя по всему, проходил бал. Вскоре Гоголь понял, что находиться здесь ему точно не хочется. Всё вокруг дышало тленом, разложением и смертью. Присутствующие производили упадническое впечатление и выглядели так, словно жизнь давно покинула их — лица отдавали мертвенной синевой, под глазами пролегли синяки, одежды были покрыты пылью. Они кружились в замедленном, будто полусонном танце, и не было ни единого проблеска радости между ними. Гоголь решил, что лучшим действием будет выбираться отсюда. Но где Гуро? Как теперь искать его среди всех присутствующих? Николай почувствовал себя совершенно несчастным. Страх за Якова становился всё сильнее и грыз душу. Хотелось крикнуть на весь зал его имя, но останавливало понимание того, что это сделает только хуже. — Какой красивый юноша, и совершенно один! Вы, наверно, скучаете? — раздался рядом звонкий голосок, а в следующий момент Николая окружила стайка девушек. — Потанцуйте с нами! Гоголь попытался вежливо отказаться и уйти в сторону, но две девицы схватили его под руки, а остальные закружились в некоем подобии хоровода. — Я буду первой! — сказала одна из державших его дам. Вторая отступила в круг. Девушка положила руку ему на плечо: — Если у вас нет опыта, ничего страшного. Я поведу. Скрыться Николаю было негде. Одна ужасная музыкальная композиция сменялась другой, дамы так же меняли друг друга, по очереди заставляя его танцевать с ними. У него кружилась голова и ему казалось, что платья на девушках с каждым разом становятся все более выцветшими и изношенными, а кое-где даже порванными. Лица дам выглядели осунувшимися и приобретали сходство с черепами — сквозь их синевато-бледную кожу иногда просвечивали кости. Николай пытался вырваться из их круга, но с каждой попыткой только терял силы. Ему было не спрятаться от их ледяных рук, прикосновения которых в итоге превратились в болезненные хватания и щипки. В глазах начало темнеть. Внезапно дамы оставили его в покое и отошли, уставившись куда-то. Гоголь посмотрел в этом направлении и увидел девушку с длинными черными волосами, спокойно шедшую мимо участников этого странного сборища, расступавшихся перед ней, уступая дорогу и почтительно кланяясь. При взгляде на пришедшую Николая замутило — от неё исходил омерзительно-сладковатый запах крови, ощущаемый даже с такого расстояния, и казалось, будто она вся залита ею, хотя на одежде не было никаких следов. — Хозяйка пришла, — с благоговением произнесли девушки, до этого мучавшие Николая своими танцами. «Какая еще хозяйка?» — подумал он, но спрашивать у них ничего не рискнул, боясь снова привлечь к себе внимание, и стал рассматривать ту, о которой говорили. Её, пожалуй, можно было даже назвать красивой, если бы не печать жестокости, отметившаяся на лице. Тут внешность хозяйки бала начала стремительно меняться, и вот уже другая — рыжеволосая девушка стояла перед гостями. Черты изменились, но сама суть просвечивала, и нежный девичий облик вызывал лишь страх. Гоголь почувствовал огромную опасность, исходившую от неё. — Я вернулась! — торжествующе воскликнула она, поднявшись на возвышение и встав рядом с креслом, видимо, предназначавшимся специально для неё. По залу разнесся её хохот, сопровождаемый одобрительным гулом. Хозяйка махнула рукой, призывая собравшихся продолжить развлечение. Среди них резво побежали какие-то полу-люди, полу-животные, постоянно вертевшиеся, прыгавшие и корчившие рожи. Странные создания внесли сумбур и хаос, дергая гостей за волосы и одежду, толкаясь и пинаясь. Гости же, нисколько не обижаясь, с радостью принимали эти странные «знаки внимания». Музыканты с удвоенной силой завели очередную бессвязную мелодию. Хозяйка бала резво соскочила с возвышения и, подхватив первого попавшегося кавалера, закружилась с ним в неистовом танце. Многие пары разделились, выбрав в качестве новых партнеров существ, явившихся вместе с хозяйкой. Несколько этих созданий заметили Николая и стали подступать к нему, явно не вынашивая добрых намерений. Тут кто-то довольно жестко схватил его и оттащил в сторону. Гуро. — Яков Петрович! — обрадованно произнес Гоголь. Внезапно тот ударил его по щеке, затем схватил за плечи, начав трясти и звать по имени. — Что вы делаете? — жалобно воскликнул Николай, но Гуро не прекращал. Очертания зала начали мутнеть и расплываться, земля, казалось, тоже исчезла из-под ног, и он полетел куда-то вниз. — Николай Васильевич! — окрики Якова теперь доносились словно издалека. Его опять стали хлопать по щекам. — Пожалуйста, хватит, — простонал Николай, но, судя по всему, остался неуслышанным — очередное резкое встряхивание заставило его открыть глаза. Перед ним возник крайне обеспокоенный Гуро. Николай понял, что лежит на земле. — Очнулись наконец, — на лице Якова читалось заметное облегчение. — Что произошло? — Как только мы порог зала переступили, вы тут же сознание потеряли. Я сначала решил вас не тормошить — не мешать вашим видениям, но тут вы от кого-то словно отбиваться начали. Тогда я вместе с вами выбрался оттуда и теперь пытаюсь привести вас в чувство. Как вы? — Не знаю пока… — Николай с трудом сел. Гуро поддержал его. — А что было в видении? Гоголь рассказал. — Да уж, вот и не верь после этого россказням. А нам с вами пора возвращаться обратно, — подытожил Гуро, помогая ему встать.***
Остальной день после поездки к руинам прошёл как-то скомканно. Яков почему-то помрачнел, хоть и пытался это скрывать. Его наигранный оптимизм сильно беспокоил Николая. Было ли испорченное настроение Гуро связано с видением, в котором сам Гоголь вообще ничего не понял, или существовали еще причины? От него не могло укрыться то, что Яков словно терзался какими-то раздумьями, не дававшими ему покоя. Под вечер тот уже откровенно приуныл. — Яков Петрович, что-то случилось? — спросил Николай, устраиваясь рядом на диван, где он сидел. — Вы очень опечалились после нашей поездки. Гуро приобнял его, поглаживая большим пальцем по щеке. — Я решил, — сказал он. — Завтра мы уезжаем. — Но… Почему? Я не хочу уезжать. Мне нужно разобраться… — Не спорьте, — прервал его Яков. — Так будет лучше. Николай выпрямился, сложил руки на груди и вздернул подбородок, с вызовом глядя на Якова: — Никуда я не поеду, пока вы не объясните мне, что происходит. — Опасно здесь оставаться. Такой ответ вас устроит? — У меня есть дар и он должен быть использован по назначению. — Вы этим даром ещё даже пользоваться толком не научились. Николай Васильевич, пожалуйста, давайте не будем пререкаться. — Вы не можете за меня решать, — покачал головой Гоголь. — Вы. Едете. Домой, — отчеканил Яков. — Будете спорить, я силой затолкаю вас в карету. Хотите доставить Андрею Владимировичу удовольствие созерцать столь прекрасное зрелище? — Замечательно! — возмущенно воскликнул Николай, вскакивая с дивана. — Вы и дальше собираетесь обращаться со мной подобным образом? Указывать, что мне делать и куда ехать? При этом не считая нужным посвятить меня в причины своих решений? Я не знаю о вас практически ничего — вы абсолютно закрыты! Так вот, Яков Петрович, подобное меня категорически не устраивает! — Николай Васильевич, — смягчил тон Гуро. — Я вам всё объясню, только позже, сейчас не время. И я вам не указываю, а прошу вас. Гоголь хотел было высказать всё, что он думает о просьбах, сформулированных таким образом, и уже вдохнул побольше воздуха, но осёкся, пораженный невероятной усталостью, на миг отразившейся на лице Якова. Слова застыли, так и не сорвавшись с губ. В нём всё ещё клокотала обида, но что-то мешало вступить в дальнейшее противостояние, хотя подобная загадочность его уже порядком раздражала. О каком уважении может идти речь, если Яков позволяет себе такую манеру общения? — Я пойду к себе, — сухо сказал он. — Николай Васильевич, я не хотел вас обидеть. Это для вашего же блага, — вздохнул Гуро, и в глубине его глаз мелькнуло что-то, похожее на затаённую боль. — Я это понял, — холодно ответил Николай и отправился в свою комнату. Оказавшись там, он раздражённо захлопнул дверь. Долго это будет продолжаться? Как Яков может так поступать? Остыв немного, Николай подумал, что, всё-таки, подобное поведение было, скорее всего, продиктовано заботой о нём. Кто мог знать, какая опасность скрывалась в особняке? По крайней мере стало ясно, что Гуро не собирался использовать его для каких-то целей. Но только разве так сложно всё по-человечески объяснить, а не обходиться недомолвками? И попросить, а не ставить перед фактом? Неужели, в понимании Якова, он неразумный мальчишка, которым можно командовать? И возразить толком ему не удалось — своим усталым видом Яков словно показал собственную слабость, открылся для удара. Николай до этого никогда не видел его таким. Гуро внезапно предстал перед ним не как чертовски хитрый участник тайного общества, державший всё и всех под своим контролем, а как человек со множеством проблем, тягостным грузом лежавших на его плечах. После этого всякое желание нападать моментально испарилось, хотя сказать хотелось многое. Николай был настолько не в духе, что решил запереться у себя в комнате и никуда не выходить, пропустив даже ужин. Гуро его не беспокоил, понимая, что ему сейчас лучше побыть одному. Вот Яким оказался куда более настойчивым, яростно колотя в дверь и требуя у барина не морить себя голодом. Назойливого слугу Николаю тоже удалось спровадить. Как-никак, главным был именно он, хотя порой создавалось впечатление, что Яким придерживается обратного мнения. Он попробовал что-нибудь написать. Идей было много, но они расползались, не желая собираться в единое целое. Перечитывая получившееся, Гоголь с раздражением смял лист. Полнейшая белиберда! Сжигать писанину он поостёрегся — всё-таки в чужом доме не стоило создавать угрозу пожара. Ограничившись разрыванием бумаги на мелкие клочки, Гоголь сгрёб обрывки вместе и понуро смотрел на них. Дом затих. Николай почувствовал невероятное уныние. Спать совершенно не хотелось. А вот пойти в комнату к Гуро, чтобы снова ощутить тепло его прикосновений, хотелось очень даже. С ним было бы хорошо и спокойно… Николай разозлился от этих мыслей. И на себя, и на него. Нет уж, Яков должен осознать, что ему неприятно о того, как он поступает. Гоголь подавил горький вздох. А ведь у них так мало возможностей для встреч… Грустные раздумья прервало странное ощущение. Кто-то будто звал Николая. В комнате провели обряд защиты, поэтому призраки не могли сюда попасть, и, видимо, пытались выманить его наружу. Зачем? По коридору кто-то прошел и остановился. Зов стал сильнее. Пришедший словно просил о помощи. Стоило ли покидать безопасное место ради любопытства? Но вдруг кто-то действительно нуждался в Николае? Гоголь тихо отворил дверь и выглянул. Никого. А что если это призрак хозяина дома? Разговорив его, можно узнать, что здесь произошло. Гоголь вышел и аккуратно прокрался по направлению, откуда исходил зов. Пройдя немного, он понял, что звали его из комнаты, в которой обитал беспокойный дух, недовольный чужим присутствием. Значит, догадка оказалась верна. Чего же он хочет теперь? Дверь была приоткрыта, и, после секундных сомнений, Николай решил заглянуть. Уже знакомый ему призрак стоял перед окном и читал книгу. Завидев Гоголя, он встрепенулся: — Николай Васильевич, прошу вас простить мою прошлую грубость. Сказались годы, проведённые в одиноком заточении среди этих стен. Разрешите представиться — Иван Бернардович Кох. — Это вы меня звали? — Я, Николай Васильевич. Хотел бы попросить вашей помощи. Я не сразу почувствовал, какой силой вы обладаете, но теперь понимаю — кроме вас мне не на кого рассчитывать. — И чем же я могу помочь? — Много лет назад злой дух вселился в мою жену. Я тогда уехал на месяц по делам, поэтому не знаю, каким образом это произошло. Милана — моя супруга, имела странные увлечения — с нечистой силой общаться пыталась. Я чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет, только разве она слушала? Вернувшись из поездки, я не узнал своё поместье. Милана была совсем не та, что прежде, а остальные — и вовсе будто под дурманом. Но самое страшное началось через некоторое время, когда наступило полнолуние. Дом заполонили какие-то жуткие твари, а Милана… хотела принести в жертву несколько человек. Я пытался ей помешать, тогда она убила и меня. Я не смог покинуть это место, оставшись здесь, как призрак, и видел её дальнейшие бесчинства. Конец им положили пришедшие сюда борцы с нечистью. Милана погибла, но злой дух они уничтожить не смогли и ограничились тем, что заточили его, ограничив определенной территорией, которую он не может покинуть. Душа Миланы не смогла обрести свободу и сейчас находится с ним, постоянно подвергаясь его издевательствам. Но самое страшное — заключение не мешает ему убивать. Теперь, когда здесь появились люди, он возьмется за старое, и в конце концов, набрав достаточно силы, вырвется на свободу. Нужно уничтожить его, пока не поздно. — Как это сделать? — Вот, — Кох развернул книгу, показывая Николаю то, что было написано на раскрытых страницах, — Это заклинание рассеет духа раз и навсегда. Но использовать его под силу единицам. — Почему вы думаете, что я справлюсь? — Вы сможете. Николай задумался. Всё выглядело очень странно. Недавно Кох прогнал его, сейчас вдруг ему понадобилась помощь. Мог ли он замышлять что-то? Еще и Гуро со своим желанием спешно уехать. Знал ли он о заточённом здесь духе? — Мне нужно обсудить это с одним человеком, — озвучил свой вывод Николай. Иван покачал головой: — Времени остаётся мало. Дух может напасть на кого-нибудь уже сегодня, и тогда шансов победить его станет гораздо меньше. Но пойти к нему можем только я и вы. Мне уже всё равно — я и так мёртв, а для вас он не опасен. С обычным человеком дух расправится в считанные секунды. Вы уверены, что тот, с кем вы собираетесь обсуждать будущий обряд, не решит отправиться с вами? У Николая были сомнения в правдивости слов Коха. Но что, если он не лжет, и над всеми находившимися в особняке нависла опасность? Ему очень нужен был совет Якова. Только имело ли смысл спрашивать, учитывая их состоявшийся до этого неприятный разговор? И уж точно Гуро не отпустил бы Николая одного бороться с духом. — Я согласен, — решился Гоголь. Был ли у него другой выбор? — Где он находится? — В саду. Ну где же еще. Николай уже даже догадывался, в каком именно месте.***
Сад в сумеречном полумраке выглядел особенно зловеще. Фигуры, покрытые мхом, словно замерли в злорадном ожидании, не предвещавшем ничего хорошего. В зарослях, казалось, сновали какие-то тени. Иван подвел Николая к той самой статуе, которая напугала его с утра. Приближаться к ней Гоголю совершенно не хотелось. — Дух обитает здесь, — сказал Кох, указывая на каменное чудовище. «Ну кто бы сомневался», — подумал Николай. — Сейчас я выманю его. Вы пока отойдите в сторону. Когда он появится, прочтите заклинание. Иван с силой ударил по статуе. Призраки, которые находились в мире людей продолжительное время, постепенно накапливали потенциал, приобретая возможность воздействовать на предметы и даже атаковать. Кох в этом плане явно преуспел — статуя пошла трещинами и начала осыпаться. Он что-то бормотал, нанося новые удары, а изваяние, словно пробуждаясь от спячки, переходило из мира неодушевлённого в мир живой. Наконец оно полностью избавилось от своей каменной оболочки и, стряхнув с себя остатки мха и плюща, приняло угрожающую стойку. Ожив, существо стало ещё страшнее. Его лицо посинело, желтые глаза ярко сверкнули в темноте, а торчавшие в разные стороны длинные клыки ощерились, когда оно издало угрожающий рык. И без того жуткий эффект от его внешнего вида усиливали надетые на нём доспехи, расписанные узорами, вспыхивавшими, словно огни. В довершение всего, в руках чудовище держало огромный меч, который покрывали светившиеся руны. Агрессивный дух взмахнул оружием и соскочил с постамента. — Читайте быстрее! — крикнул Иван, отбегая в сторону. Николай было начал, но тут существо проревело: — Не делай этого! Ты выпустишь зло! — Не слушайте его! Он и есть зло! — требовал Кох. Внезапно раздался выстрел и в Ивана попал солевой заряд. Он тут же растаял, а к Николаю подбежали Гуро и Сабуров. Последний держал в руках ружьё, заряженное солью — обычное средство для борьбы с беспокойными призраками. Яков взял Николая за плечи: — Вы в порядке? Вот ведь глупый мальчишка! — вид у Гуро был чуть ли не напуганный. — Что происходит? — Гоголь недоуменно переводил взгляд с Якова на Андрея и ничего не мог понять. Чудовище почему-то передумало атаковать, и теперь спокойно стояло, опираясь на меч. — Вы чуть было стража не прогнали. Знаете, что тогда бы началось? Николай посмотрел на монстра в доспехах. Страж? Нет, ну внешний вид, конечно, мог навести на мысли об этом, но… — А что он сторожит? — Вот сейчас у него и спросим. Дух засветился синеватыми всполохами и начал менять очертания. Вскоре вместо чудовища перед ними предстала красивая молодая женщина, всё в тех же доспехах и с мечом. Её темные прямые волосы были подстрижены до плеч, зелёные глаза ярко блестели, и даже шрам на высокой скуле не портил внешность, только добавляя облику решительности. Николай совсем запутался. Сабуров был словно чем-то опечален. И только Гуро уже успел вернуть свою обычную невозмутимость. О предыдущем состоянии Якова напоминало только его нежелание отпускать Гоголя, которого он придерживал за плечо — видимо, чтобы не дать наделать новых глупостей. — Как к вам обращаться, уважаемая госпожа? — спросил у женщины Гуро. — Вы можете звать меня Ксения. Когда-то это было моё имя, — с печальной улыбкой ответила та.