Связь

Коридор кажется бесконечным. Масштабы квартиры Якова не перестают поражать даже после нескольких посещений. Наверно, чтобы осмотреть тут всё, потребуется не один день. Но сейчас Николая ждет по-настоящему интересное — та самая комната, о которой Яков говорил вчера, заинтриговав настолько, что последующие вечер, ночь и утро были заняты только размышлениями о том, что же там могло скрываться. В итоге сегодня, ценой довольно долгих уговоров, Николай сумел добиться от него согласия показать её. Какие интересные вещи Гуро там прячет? Перебрав в голове множество вариантов, Николай так и не пришел к выводу о том, чего можно ожидать. Они, наконец, заходят в одну из комнат. Резная деревянная панель на внутренней стене оказывается дверью. Ключ в руках у Якова самый простой, без всяких красивых отделок. Разве так должен выглядеть ключ от настолько таинственного места? Внутри темно. Яков проходит вперед с зажжённой лампой в руке. Мрак немного рассеялся и можно увидеть… Это что? Николай настолько в недоумении, что хочет протереть глаза, чтобы проверить, не померещилось ли ему. Очень остроумно, Яков! — Пыточная комната это вовсе не повод для гордости, — разочарованно замечает Николай. И с чего Яков решил, что ему может здесь понравиться? Но не спроста же он упомянул об этом месте. Внутри просыпается вполне нормальное желание выскочить отсюда и кинуться прочь, которое приходится подавлять усилием воли. Яков только усмехается, зажигая свечи и давая ему возможность оглядеться. Вид у него какой-то слишком уж довольный. А испугаться здесь есть от чего. На стенах болтаются разнообразные виды кандалов, стоят какие-то кресла с металлическими оковами, висят плетки, хлысты и еще непонятно что… Даже кровать есть… тоже с кандалами… К Николаю постепенно приходит осознание. Некоторые участники тайного братства часто посещали бордели для любителей всяких экзотических удовольствий, а потом щедро делились впечатлениями. Ему не хотелось признаваться в том, что где-то в глубине души он тоже был бы не прочь попробовать подобное, но по борделям шататься желания не возникало. Но Яков-то как об этом догадался? — От «пыток», которые здесь проводятся, можно получить удовольствие, — поясняет Гуро то, что он уже и сам понял. — И почему ты думаешь, что мне понравится такое? Яков к этому моменту уже успел зажечь свечи, позволив обстановке явиться во всей своей непотребной красе. Бордовые шторы, черные, покрытые шелковой обивкой стены… Да это же комната из видения! Ощущение беспомощности и полная власть другого человека над собственным телом… Подобные воспоминания не должны вызывать положительных эмоций, но в паху ощущается напряжение. Он смотрит на руки Якова — аристократичные, ухоженные, с длинными пальцами, но в то же время сильные. Позволить этим рукам делать с ним всё, что их владельцу заблагорассудится — приятно или пугающе? А может, наоборот, Яков хочет, чтобы Николай взял его под свой контроль? При этой мысли сердце начинает биться чаще. Что бы такого с ним можно было сделать? Гоголь в подобных вещах совершенно несведущ. Яков подходит к нему вплотную. Кончик его указательного пальца легонько ложится на щеку Николая и аккуратно скользит вниз. — Почему я думаю, что тебе понравится? Чувствую. И сейчас ты, возможно, немного испуган, но желания у тебя в глазах гораздо больше, чем страха, — он кладет ладонь Николаю на пах. — А вот эта реакция самая красноречивая. Тело против воли подается вперед, несмотря на стыдливое желание отпрянуть. Николаю хочется, чтобы Яков надавил сильнее. Еще немного, и он ухнет в волну возбуждения, а всё его естество будет стремиться лишь к тому, чтобы слиться с Яковом в единое целое. Прикрыв глаза, Николай тянется к Гуро с поцелуем, но тот пальцами прикрывает ему губы, останавливая этот порыв. — Сначала разберись, хочешь ли ты задержаться в этой комнате? Если нет — мы просто выйдем отсюда, и я не стану тебе о ней напоминать. Я ничего от тебя не требую. Но прежде чем решить, ты должен осознать одну вещь — с теми, кто здесь оказался, я делаю всё, что захочу. И я могу быть жесток. Если ты откажешься, это никак не повлияет на наши отношения. Звучит угрожающе. Насколько жесток? Николай в растерянности теребит пальцы Якова, которые отстранил от своего лица. — Кроме того, любые мои действия, если они тебе не понравятся, ты сможешь остановить, подав специальный сигнал. — Какой еще сигнал? — Скажу тебе, после твоего решения. Соглашаться или нет? Еще раз оглядев комнату, Николай задумчиво изрекает: — Я, пожалуй, рискну. — Прекрасно! Тогда тебе еще нужно придумать слово, которое ты скажешь, если тебе что-то покажется неприемлемым. — К чему такие сложности? А просто сказать «хватит» или «остановись» нельзя? — Лучше что-нибудь другое. — Тогда «барьер», — довольно быстро отвечает Николай. — Хорошо. Но произнести его у тебя не всегда будет возможность, поэтому запомни сигнал. Пусть это будет три повторения одного действия — три хлопка или три стука. Пока так, а моменты, когда для тебя это будет сделать невозможно, обговорим отдельно. — Что значит, невозможно? — Значит, что движение для тебя будет крайне затруднительно. Николай испуганно глядит на Якова. Достигнут ли у них тот уровень доверия, когда можно позволять творить с собой подобное? Но тёмное желание, так долго таившееся, и теперь, наконец, получившее возможность реализоваться, оказывается сильнее всех сомнений. К тому же, есть возможность отступления, если что-то пойдет не так. — Это всё? — спрашивает Николай. — Здесь ты будешь беспрекословно выполнять мои приказы. Думаю, для тебя это особенно сложно, с твоим-то упрямством. А за неповиновение получишь наказание. Мало ему того, что он и так командует… А впрочем… — Я согласен, — ответ вырывается как-то сам собой и загнать его обратно уже не представляется возможным. Во взгляде Якова появляется металлический блеск. Николай замирает, когда тот проводит рукой по его груди. — Раздевайся, — коротко бросает Гуро. Гоголь поспешно тянется к пуговицам сюртука, не сводя глаз с Якова. — Не торопись. И опусти глаза. Смотреть на меня будешь только с моего разрешения. Ничего не остаётся, как послушно склонить голову. Наверно, даже слишком низко. Волосы падают на лицо, но Яков убирает их со лба Николая. Пальцы слегка подрагивают, затрудняя процесс избавления от одежды. — Что ты собираешься со мной делать? Стоило поинтересоваться этим раньше, потому что Яков не собирается отвечать. В руках у него появляется черный шелковый платок. — Ты не должен ничего у меня спрашивать. Пожалуй, мы воспользуемся этим. Гуро завязывает ему рот, затягивая узел сзади. Не слишком туго, но натяжение ткани ощущается очень хорошо. Николай сжимает её зубами и стонет. Встав у него за спиной, Яков протягивает ладонь ему между ног и начинает совершать массирующие движения, слегка надавливая на бедра и пах. Николай запрокидывает голову, нетерпеливо выгибаясь. За это он получает легкий шлепок: — Я сказал тебе снимать одежду. Медленно. Сделай это красиво. Какое уж тут медленно, когда касания ладони становятся все интенсивнее? Тонкая ткань рубашки щекочет кожу, съезжая вниз. Его аккуратно покусывают за шею, в то время, как ему надо, чтобы было жёстче. Николай бьется среди этих мягких прикосновений, беззвучно прося продолжения. Но Гуро не спешит. Брюк уже нет, исподнего тоже, сапоги валяются поблизости, а Яков лишь поглаживает его по животу, не желая спускаться ниже. Трогая Николая через одежду, он был более раскован. Гоголь требовательно мычит. Такие игры его не устраивают. Яков проводит рукой по его губам, и их словно обжигает огнём. Платок мешает прикусить ему пальцы до крови, но Николай всё равно пытается. Яков лишь насмехается над этими попытками, дразня его. — Такой нетерпеливый, — замечает он. Отойдя от него на время, Гуро возвращается со взятыми со стены кожаными браслетами, скреплёнными цепью. Николай покорно следует за ним к изголовью постели. Ремни охватывают его запястья, приковывая их к резной перегородке. Но… Почему он должен стоять? — Нагнись, — следует указание. Николай подчиняется. — Ниже, — Гуро чем-то давит ему на спину, заставляя прогнуться сильнее и крепко сжать деревянную опору. Выглядит он сейчас, наверно, хуже продажной девки из борделя. Мышцы натягиваются, испытывая напряжение от неудобной позы. Помимо дискомфорта, это вызывает приливы удовольствия. Гуро подносит к его лицу тонкий прут с кожаной пластиной на конце. Стек. Таким коней хлещут… — Знаешь, что это? Ещё бы не знать. Николай утвердительно качает головой. — Догадываешься, что я сейчас буду делать? Сильно ли это больно? Его никогда не пороли. Да что уж говорить, даже не шлёпали. По телу разливается страх, ступни холодеют, несмотря на мягкий ковёр, покрывающий пол. Почему просто не прекратить это унижение, к тому же, грозящее обернуться страданием? Плоский наконечник плавно проезжается вдоль спины. Щекотно. Николай ёрзает, а пластина уже перемещается на его живот и, наконец, аккуратно проходится по напряжённому члену. Все мысли разом вылетают из головы. Сквозь платок прорывается очередной стон. Неожиданно следует звонкий шлепок ладонью по ягодицам. Резкая боль заставляет дернуться. — Как ощущения? Николай шумно выдыхает, инстинктивно пытаясь выпрямиться и отодвинуться от нового удара. Его удерживают: — Расслабься, Ники. Ровный голос заставляет послушно склониться вновь. Яков поочерёдно проводит стеком по каждой его ягодице, спускаясь на бедра. Давление в паху от этих ощущений становится всё сильнее. — Сегодня начнём с малого. Шести ударов тебе вполне хватит. Яков не стремится сразу приступать к действию, вместо этого растирая кожу Николая. Разливается приятное тепло, побуждающее податься навстречу его рукам, слегка качнув бедрами. Временное расслабление не позволяет подготовиться к тому, что следует дальше. — Раз! Слишком резко. Будто обжигает. Николай вскрикивает и выгибается. Яков ласково гладит его по голове. Сочетание этих совершенно противоположных ощущений вызывает странное чувство запутанности происходящего. Гуро растягивает время ожидания второго шлепка, давая возможность перевести дыхание. — Два! Кажется, даже больнее, чем в первый раз. Яков касается того места, по которому только что прошёлся стек, с упоением трогая разгорячённую кожу. У Николая дрожат ноги. Удерживать принятое положение становится сложнее. Яков нагибается над ним и медленно проводит языком по его спине, наслаждаясь полученной властью. Оставленную им влажную дорожку холодит воздух, вызывая россыпь мурашек. — До чего же ты изящный. Будто фарфоровая статуэтка. Но ты гораздо крепче. Три! Николай издает очередной приглушённый вопль и вцепляется в перегородку побелевшими пальцами. Нравятся ли ему получаемые ощущения? Его порют как дворового парнишку или провинившегося слугу. Хотя нет… Так их не порют — медленно, стараясь причинить не столько боль, сколько удовольствие. И он его определённо испытывает. — Четыре! Жжение ещё не утихло, а Яков уже прижимается обтянутым тканью брюк пахом к ягодицам Николая, и сквозь неё он ощущает, как тот возбуждён. Собственное естество тоже жаждет большего. Коснуться… Николай отпускает перегородку, дёргая руками и натягивая цепь. Он совсем забыл о том, насколько неудобна принятая поза, и чуть не падает, но Яков удерживает его. — Ники, — как мягко сейчас звучит его голос, словно в противовес ремням и стеку. — Тебе нужно ещё потерпеть. «Быстрее» — пытается простонать Николай, но его едва ли можно понять. — Пять и шесть! Видимо, Яков всё-таки разобрал. Он расстёгивает один из ремней, удерживающих Николая. Гоголь тут же обнимает его, сжимая ткань сюртука настолько сильно, что кажется, вот-вот порвёт её. Материал приятен на ощупь, но ему хочется поскорее избавить Якова от него, равно как и от других деталей облачения. Резкое движение перехватывает его запястья. — Я разрешал тебе трогать меня? Забирайся на кровать. Николай нехотя отпускает его. Он настолько распалён, что даже легкое прикосновение простыни, на которой он устроился, заставляет кровь кипеть. Гуро вновь лишает его свободы — руки теперь пристёгнуты над головой, всё к той же перегородке, а согнутые в коленях ноги крепко стянуты ремнями, не имея возможности распрямиться. Внезапно проснувшийся стыд заставляет свести колени вместе. Николай не смотрит на Якова и не знает, куда деть взгляд. Собственный вид настолько беспомощен и аморален, что даже единая мысль о том, как он выглядит, вгоняет в краску. Николай редко краснеет, но сейчас его щеки пылают. — Какой стыдливый юноша. Даже не знаю, стоило ли мне так торопиться и вести тебя сюда. Ты невинный, как цветок, и чистый, будто утренняя роса, — Яков слегка сжал его бедро. — Хочешь продолжения? Он мог бы это и не спрашивать. Про стоп-сигнал Николай прекрасно помнит, но пока у него не возникло и единой мысли использовать это средство. Он не просто хочет продолжения — он жаждет его. Чуть хриплый стон и легкое покачивание головы служат ответом. — Ну раз так… — Гуро кладет руки ему на колени и разводит их в стороны. Николай вскрикивает. Инстинктивный порыв прикрыться сдерживается ремнями и крепким захватом Якова. На несколько секунд время застывает. Он знает, куда смотрит Гуро. Там всё в полной готовности. Чувствительность обострена до предела, любое касание будто колет иголками. Николай прогибается в пояснице навстречу Якову, а тот пристраивается между его разведённых ног. Остаётся только сжать бедра любовника насколько это возможно. Но почему он всё еще одет? Дорогая ткань в этот момент кажется жёсткой, словно наждак. Яков сжимает пальцами его соски и покрывает поцелуями шею и грудь. Его запах… Его теплое щекочущее дыхание… Он так близко, но в то же время совершенно недосягаем. Николай извивается под ним, словно в агонии. Стоны всё больше напоминают истерические всхлипы. Но Яков не знает жалости, видимо, стремясь довести до грани бьющееся в его власти тело. Плавно, замедленно, он спускается всё ниже. Соски Николая теперь массируются языком, а бедра поглаживаются и пощипываются. Указательным пальцем Яков проводит по его набухшему члену, а затем добирается до него своими губами, оставляя лёгкие поцелуи. Перед глазами у Николая красная пелена, он практически кричит, чувствуя, как влажный, скользкий язык проходится вокруг головки. Бедра непроизвольно подаются вперед, следуя за желанием заставить Якова вобрать всю плоть в себя целиком. «Пожалуйста…» — неразборчиво мычит Николай. Шелк, закрывающий рот, весь пропитался слюной, тело покрылось испариной, мышцы напряжены до предела. Состояние скоро станет близко к безумию, но Яков придумал для него новую пытку. Быстро отстранившись, он поднимается с постели и встаёт рядом. — Ники, а вот теперь смотри на меня, — говорит он в ответ на исступлённый стон. Слегка приспустив ткань брюк, Гуро достаёт свой член. Лаская себя одной рукой, другой он трогает Николая, поглаживая всё его тело. Гоголь яростно рвётся из ремней, и каждый рывок причиняет боль. Он хочет Якова и одновременно ненавидит его сейчас. Взять его… Почувствовать обжигающую тесноту… И избавиться наконец от мучительно давящего напряжения. Желание захватывает целиком, и кажется, будто не хватает воздуха. Он мечется, словно рыба, выброшенная на берег, совсем близко от недоступной для неё теперь воды. Издав удовлетворённый рык, Яков кончает ему на ногу, и белая вязкая жидкость стекает по ней. Перепачканные в сперме пальцы сжимают подбородок Николая, черные глаза пронизывают его насквозь. — Ты тоже хочешь? Николай уже ничего не может издать, кроме хриплого сипения. Слёзы застилают глаза. Яков расстёгивает ремни на руках, освобождая их, но ноги по-прежнему стянуты. — На колени, — тихий приказ доносится сквозь шумящую в ушах кровь. Гоголь с трудом принимает указанное положение. — Молодец, послушный мальчик. А теперь ублажай себя. Николай яростно терзает свою возбуждённую плоть, со злостью глядя на Гуро полными слёз глазами. Тот явно наслаждается зрелищем, улыбаясь, словно сытый кот. Разрядка наступает очень быстро. Удовольствие, словно вспышка, пронзает каждый миллиметр его тела. Испачкав простынь, Гоголь без сил падает на бок и поджимает колени к животу, даже не пытаясь окончательно освободиться. Гуро ложится с ним рядом и обнимает сзади. Николая бьет сильная дрожь. Он не может пока найти определения чувствам, переполняющим его до краёв. Яков помогает ему избавиться от платка и ремней, после чего разворачивает к себе. Николай тут же впивается в него поцелуем. Губы Якова мягкие, в отличие от собственных, несколько сухих после платка. Сам Гуро тоже очень нежен, своей лаской стремясь сделать Николаю приятно. Гоголь с удовольствием принимает его касания, прижимаясь всё теснее. — Хочешь, вместе примем ванну? — спрашивает Гуро. — Хочу, — тихо отвечает Николай.

***

Удобно устроившись подле Якова на диване и закутавшись в приятный на ощупь халат, Гоголь пьет горячий чай, пахнущий какими-то пряностями. Яков по-прежнему особенно ласков, ухаживая за ним и предупреждая желания. Николаю это нравится. А вот понравилось ли ему то, чем они занимались до этого?.. В глубине души он знает ответ, хоть и понимает извращённость подобных удовольствий. Хочется ли ему повторить? Не в ближайшее время, конечно. К таким ощущениям и эмоциям ещё нужно привыкнуть. — И много народу побывало в твоей «тайной» комнате? — уколовшая внезапно ревность не позволяет не задать этот вопрос. Яков улыбается ему. Тепло и с лёгким оттенком иронии. — А какая разница? Если тебе там понравилось, теперь это будет только твоя комната. Если нет, я просто закрою её. — Она — моя! — заявляет Николай. — И ты тоже — мой! — Чей же ещё, Ники? Собственник ты у меня, я сразу это понял. А вот я до этого и не ревновал практически никого. Николай ставит чашку на столик рядом и обхватывает Якова руками. Он не станет спрашивать, к кому конкретно его успели приревновать. Сейчас ему нужно как можно больше внимания Якова. И он обязательно получит желаемое.