Связь

Это была нелепая схватка двух демонов-идиотов… Просто дурацкий способ померяться силой, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие у обоих мозгов… Как она могла закончиться так?! Шаттэ бессильно сжимал в руках похолодевшую ладонь Роу-Мона. Тот снова впал в забытье, оставив демона наедине со страданиями, которые редко когда испытывали существа, подобные ему. Роу-Мон умирал от раны, полученной по его вине. И Шаттэ ничем не мог помочь — всё его могущество превращалось в ничто, разлетаясь, словно пыль на ветру, перед одним единственным фактом — лечить он мог только тех, с кем заключил контракт, путём передачи собственной тёмной энергии. Или тех, ради кого продали душу. Роу-Мон не относился ни к тем, ни к другим. Если бы он предупредил… Если бы ему не взбрело в голову пойти к морю… Если бы только он не потерял над собой контроль… Да сколько ещё этих «если бы»?! Ничего не предвещало беды… Ему нравилось бродить по берегу ранним утром — людей мало, солнце ещё не так ярко светит. Последнее, пожалуй, было особенно важным фактором — солнечный свет, как ни крути, не самое приятное для демона явление. Можно конечно, гулять ночью, но это было бы слишком банально, да и находились дела поважнее. А утро — тихо, спокойно, и никто не отвлекает. Шаттэ присел на самый краешек покатого склона и опустил босые ноги в воду, болтая ими. Ночи в Сиэ-Лан-То были лишь чуть менее жаркими, чем дни, поэтому вода практически не остывала, но давала приятную возможность освежиться. И вроде бы всё хорошо и приятно, а неспокойно… Вскоре опасения подтвердились. К Шаттэ приближалось что-то злонамеренное и очень сильное. Ему было трудно считать его сущность, равно как и точное местоположение. Значит, оставалось три варианта разновидностей, к которым получалось отнести незнакомца — демон, со способностями, как минимум, не ниже, чем у Шаттэ, либо небожитель, либо человек с огромной силой. Последний представлял собой особенно нежеланного гостя. Среди людей находились те, кто объявлял себя охотниками на нечисть, нападая после этого заявления на всех без разбору. Лучшим и самым правильным способом спастись от них было унизительное бегство. Другие решения могли обернуться неприятными последствиями даже в случае победы. У демонов имелся свой мир, в котором, в общем-то, им и полагалось находиться. Здесь же главенствовали люди, и связываться с ними не стоило. Шаттэ уже собрался переместиться, как вдруг что-то схватило его за ногу, обвившись вокруг лодыжки, и резко утянуло под воду. Это не было опасно — риск утопления ему точно не грозил, но всё равно напугало. Быстро среагировав, Шаттэ обрубил то, что его удерживало, так и не поняв, чем это являлось, после чего выскочил на поверхность. — Фууу, да ты в ещё более худшей форме, чем раньше! — раздавшийся рядом торжествующий возглас заставил его вздрогнуть. Нет… Лучше бы уж встреча с охотником на нечисть. Нападающий уже приобрёл видимые очертания. Длинные, растрёпанные волосы цвета залежалой соломы, зелёные глаза, острая бородка. И конечно же в доспехах, куда же без них. Гэр-Сол, «Яростный меч», собственной персоной. Только меч пока не вытащил. А вот Шаттэ пора поторопиться. Силищи у этого демона хоть отбавляй. Природа щедро одарила ею Гэр-Сола, как бы извиняясь за то, что сэкономила на интеллекте. Сколько Шаттэ себя помнил, Гэр-Сол не давал ему спокойной жизни. Одержимый ростом собственного могущества, тот почему-то выбрал его как объект, на котором можно проверять достигнутые успехи. И если бегство от человека являлось проявлением здравого смысла, то здесь ударить в грязь лицом стало бы по-настоящему позорно. Да и зачем? Меч у Шаттэ тоже имелся, да еще какой! Бои у них выходили жёсткие, победа давалась с огромным трудом, а счёт пока был равный. Шаттэ доставила бы огромную радость новость о том, что Гэр-Сол выбрал себе нового соперника, или просто куда-нибудь сгинул. Но нет, всякий раз тот появлялся совершенно неожиданным образом, чаще всего, портя ему приятное времяпрепровождение, и вынуждал вступать с ним в схватку. Шаттэ знал, что в мире демонов, да и среди небожителей тоже, находились те, кто умудрялся делать ставки на одного из них. Наверняка сейчас уже и зрители собрались. — Шаттэ, а это правда, что ты крутишь роман с человечишкой? — гнусно ухмыляясь, спросил Гэр-Сол. — Хочешь хоть где-то почувствовать себя более значимым? — Он стоит десятерых таких же как ты, — презрительно скривился Шаттэ. — Ты мне спасибо говорить должен. Без меня ты был бы еще большим слабаком, а так хоть где-то тренируешься. Но не беспокойся — много времени я у тебя не отниму, да твоих силенок надолго и не хватит! Скоро побежишь плакаться к своему дружку, — Гэр-Сол расхохотался, уперев руки в бока. Шаттэ в бешенстве материализовал в руке свой меч, тут же вспыхнувший чёрным пламенем. Он почувствовал, как в нём закипает особая, ни на что не похожая, демоническая ярость. Чувство, неведомое даже самым агрессивным из людей. У Гэр-Сола загорелись глаза — он испытывал то же самое. Никому не стоило приближаться к двум сражавшимся демонам — это было чревато собственной гибелью. Демон терял контроль над собой, весь захваченный лишь желанием повергнуть своего противника, и не обращал внимания на то, что находилось вокруг. Ничто не должно было вставать между ним и его врагом. Им было мало земли, им было мало неба… Воздух раскалился от двух яростно схлестнувшихся энергий. Они не могли убить друг друга, и просто раз за разом нападали. Бравада Гэр-Сола оказалась преждевременной, и он начал уступать. Когда перевес практически полностью сосредоточился на стороне Шаттэ, и победа была уже предопределена, противник собрался с силами и, проведя мощную атаку, отшвырнул его в сторону. Пролетев, Шаттэ проехался по песку, оставив там длинную борозду, и врезался в каменный парапет. Тот частично осыпался. Гэр-Сол взлетел, намереваясь нанести решающий удар с воздуха. Горящее острие быстро приближалось. Ничего, этот дурак не знает, что у Шаттэ приготовлено для подобного случая. Развернув ладонь, он сформировал энергетическй заряд. Подлый приём, но пора бы уже Гэр-Солу уяснить, кто из них лучше. Лезвие было совсем рядом. А дальше… Всё произошло очень быстро, но теперь прокручивалось в памяти настолько медленно, что можно было различить мельчайшие детали. Сначала раздался крик, пробившийся даже через ярость, из-за которой Шаттэ не интересовало ничего, кроме боя. Кто-то звал его по имени. Потом этот кто-то выскочил перед ним, выставив меч. Глупец попытался отбить атаку Гэр-Сола. Жалкое человеческое оружие разлетелось на мелкие кусочки, вспыхнувшие и исчезнувшие, даже не достигнув земли. Слабая плоть беспрепятственно приняла в себя демоническое лезвие. Гэр-Сол взмахнул мечом и отшвырнул моментально обмякшее тело в сторону, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. По песку протянулся кровавый след. Красный… Как и одежды этого человека. Мир казалось, на миг абсолютно затих, а потом рухнул. Собственный отчаянный вопль отрезвил даже Гэр-Сола, ещё не понявшего, что произошло. Роу-Мон был жив. Рана не была смертельна… Если бы её нанесло что угодно другое. А теперь внутри Роу-Мона растекался яд, моментально смешавшийся с его кровью, и ни Гэр-Сол, ни Шаттэ ничем не могли ему помочь. Жизни в нём оставалось от силы на сутки. Разве Шаттэ не предупреждал его, что не нужно влезать в демонические стычки? Видимо, не постарался достигнуть убедительности… Шаттэ не помнил, как переместился к Роу-Мону в дом, оставив Гэр-Сола одного. Тому, скорее всего, теперь надолго запретят появляться в мире людей. Шаттэ мог бы ненавидеть старого противника, но винил исключительно себя — ответственность за Роу-Мона была на нём. Он пытался сделать всё возможное, чтобы привести его в чувство. Нужно скорее заключить контракт, пока не стало слишком поздно! Очнувшийся Роу-Мон, еле заметно улыбнувшись, отказался это сделать. — Ты меня дождёшься… — ослабевшим голосом прошептал он. — Все возвращаются в этот мир… И я тоже. Тебе ли не знать. — Нет! Мне нужен ты! Тот который сейчас! — закричал Шаттэ. — Душа остаётся прежней… Я буду любить тебя вечно… — с трудом проговорил Роу-Мон. Ему становилось всё труднее дышать. Дать ему умереть?! Позволить исчезнуть мечтам, планам, чувствам, мыслям — всему тому, что составляло его действительность? Человеческая жизнь — миг для демона, она настолько скоротечна, что Шаттэ было трудно понять, как вообще можно к ней серьёзно относиться и так цепляться к повседневной суете. Большая часть из совершаемого людьми была для него бессмысленным барахтаньем на пути к неизбежному. Многие его сородичи вообще рассматривали людей лишь как средство утвердиться в их мире, заодно увеличив своё могущество. Шаттэ испытывал к людям симпатию, но предпочитал наблюдать со стороны, всегда удерживая границу между собой и теми, с кем ему удалось свести знакомство, не принимая чужие проблемы близко к сердцу. И только с Роу-Моном всё было по-другому. Каждый миг его жизни стал для Шаттэ абсолютной ценностью. Больше всего на свете ему хотелось найти возможность соединиться с ним навечно. Он знал несколько вариантов того, как это можно было сделать. Довольно жёстких, в частности, по отношению к самому Шаттэ, но он готов был пойти на такие жертвы. Ещё труднее было с самим Роу-Моном, добиться согласия которого представлялось очень сложной задачей. А теперь им вообще могли запретить быть вместе! И на Небесах, и в подземном мире на отношения между бессмертными и людьми смотрели с неодобрением. Если всё закончится таким ужасным образом, ему, скорее всего, запретят приближаться к последующим перерождениям Роу-Мона. Их любовь не должна отправиться в небытиё! Медлить больше нельзя. Шаттэ поцеловал Роу-Мона в лоб и переместился. Первой идеей, пришедшей Шаттэ в голову, было отправиться к Он-Надэ и упросить её продать душу. Она пока ничего не знала о случившемся — Роу-Мон не хотел, чтобы мать видела его в настолько ослабленном состоянии и попросил сообщить ей уже после… Но согласится ли Он-Надэ на сделку? С чего ей было доверять демону? В религиозных верованиях, принятых в Атла-ди, подобный поступок крайне порицался, к тому же считалось, что тёмное создание, на самом деле, не может надолго отсрочить участь человека, которому суждено умереть. И для такого мнения имелись причины — были известны реальные случаи, когда спасённый всё равно быстро оканчивал свои дни — от болезни, несчастного случая, или в результате чьей-то злой воли. А душе, порабощённой демоном, оставалось только уповать на его милость. Мог ли человек ожидать чего-то хорошего от подобного существа? Заключивший контракт рисковал навечно лишиться возможности переродиться, а значит, встреча с тем, кого он любил, в последующих жизнях становилась невозможной. Кроме того, ничего не могло уберечь спасённого от шантажа со стороны демона, который в итоге получал себе во власть уже не одну душу, а целых две. Естественно, Шаттэ не собирался делать ничего подобного, но стоило ли тратить время, пытаясь убедить госпожу Лам в собственной честности, когда есть другой способ? Шеньжи. Единственный из небожителей, с кем он, возможно, сумеет договориться. Шеньжи… Шаттэ знал его ещё до вознесения на небо. Было это в самые ранние годы его проживания в Атла-ди, когда демон отличался большой навязчивостью, занимаясь вполне типичным для ему подобных развлечением — сбиванием с истинного пути. Сам Шаттэ предпочитал называть свои действия помощью в возвращении к нормальной жизни. Ну в самом деле, разве можно так жить?! Идеальным образцом небожителя, на который и ориентировались желающие достичь просветления, можно было назвать какого-нибудь книжного червя, слушающего исключительно разум, спокойного до равнодушия, но, при этом, с высочайшими моральными устоями. И куда же без денного и нощного радения о принесении пользы другим. А ещё медитаций. Шаттэ не нуждался во сне, но сидение уставившись в одну точку заставляло его заснуть буквально через пару минут. Он не мог понять, как подобным можно заниматься часами. Самые упорные искатели просветления уходили в горы, где предавались самосовершенствованию в одиночестве. Вот они-то и были целью Шаттэ. Использовать свои способности он не мог, но ведь никто не запрещал вести разговоры. На самом деле, теперь ему стало ясно, что всё, совершаемое им тогда, было просто попыткой осознать, что двигало этими людьми. Одно дело, стремление приобрести могущество, заделавшись небожителем — здесь у Шаттэ не возникло бы вопросов. Но подобные мечтатели не были объектом его исследований, тем более, что таким возможность вознестись точно не светила. Его интересовали те, кто имел совсем противоположную точку зрения. Зачем отказываться от радостей и желаний в пользу непонятно чего? Просветление? Стоило ли оно такого существования? Чего на самом деле хотели эти люди? Реагировали на него по-разному. Некоторые просто изгоняли назойливого демона при помощи заклинания — крайне необщительные типы. Некоторые игнорировали — видимо, хорошо преуспели в уходе от реальности. Находились те, кто, согласившись с доводами Шаттэ, бросали всё и уходили. Он считал, что это самое правильное решение. Для любого демона собственные желания были основой всего. Если от них отказаться, что тогда останется? Последняя категория — те, кто пытался объяснить ему свои принципы — так и не сумела привести убедительных доводов. Одним из таких был и Шеньжи. Этот утончённого вида молодой человек, с длинными волосами цвета воронова крыла, казалось, не испытывал никаких тягот, связанных с его образом жизни. Он происходил из богатой семьи, но открывшийся дар — умение исцелять — сподвиг его отказаться от личного эгоизма и посвятить себя служению людям. С каким вдохновением он рассказывал Шаттэ, как же это хорошо — помогать другим. Шеньжи не отказывал никому в лечении. Стоило ли говорить, сколько народу к нему приходило? Естественно, слабое человеческое существо не могло долго выдержать подобных нагрузок — Шеньжи завершил свой земной путь, когда ему не было и тридцати. Но разве могли его заслуги остаться незамеченными? Теперь он небожитель. И, поскольку им даже удалось несколько сдружиться, Шаттэ очень надеялся на его помощь. Да что там надеялся — он готов был в ноги ему кинуться и отдать всё на свете, только бы тот спас Роу-Мона.

***

Попасть в резиденцию Шеньжи удалось без препятствий. Вообще, демонам в небесных просторах были, мягко говоря, не рады, но здесь сыграло роль старое знакомство, и по пути Шаттэ даже не пришлось объяснять причину своего появления. Хозяин резиденции устроился среди облаков, играя на арфе. Дивные звуки, казалось, разлетались по всему небу. Нити с бусинами из горного хрусталя, украшавшие гладкие, словно шёлк, волосы божества, покачивались в такт движениям. Тонкие белые пальцы перебирали струны, извлекая прекрасную в своей гармонии мелодию. Наверно, она должна была вызывать радость и умиротворение, но мог ли сейчас Шаттэ чувствовать подобное? Слеза медленно покатилась по его щеке. Красота этой музыки стала для него невыносима. Шеньжи мельком взглянул на него, прекращая игру, после чего поднялся и двинулся навстречу. — Ну здравствуй, Шаттэ. Пришёл просить моей помощи? Судьба этого человека была предрешена. Ты понимаешь, чем тебе придётся заплатить за вмешательство в неё? — на его лице читалось лёгкое сожаление, но взгляд, вместе с тем, был осуждающим. — Мне всё равно! Забирай что хочешь, только спаси его! — Есть правила… Тебе придётся отдать своё оружие. Оружие? Он змею имеет в виду? И зачем она ему? А впрочем, какая разница! Шаттэ вытянул руку, намереваясь приказать змее отправиться к Шеньжи. И не думать сейчас о том, как она была ему дорога. Но небожитель бесстрастно покачал головой: — Нет, Шаттэ. Другое оружие. Шаттэ вздрогнул. Неужели Шеньжи хочет забрать его меч? Плата за сделку демона с небожителем всегда была высока, но требовать меч… Не существовало таких правил. Это было личное пожелание Шеньжи. Неужели он хотел обречь его на позор? Мысли божества были скрыты, и понять его намерения не представлялось возможным. А вот сам Шаттэ был настолько подавлен, что даже не задумался о защите, и теперь все его переживания были для Шеньжи как на ладони. — Ты можешь отказаться, — спокойно сказал небожитель. Его тёмные глаза были непроницаемы, словно гладь ночного озера. Меч являлся частью души демона и проводником его силы. Получить, а вернее, создать его можно было лишь достигнув определённого уровня могущества. На формирование уходило огромное количество времени и затраченного труда. Но важнее всего была сама суть этого предмета, и она состояла даже не в атакующе-защитных функциях, хотя мало какое оружие могло сравниться с мечом демона. Это был отличительный знак, символ принадлежности обладателя к своеобразной элите подземного мира. Только лучшие могли владеть им. Потеря меча во время сражения уже считалась крайне постыдным пятном на репутации. А уж отдать его без боя… Да ещё и небожителю… Когда Шеньжи стал таким жестоким? — Жестоким? Отнюдь. У меня просто есть долг перед той стороной, которую я представляю. И для меня, в отличие от вас всех, это не пустой звук, — возразил Шеньжи, опять прочитав его мысли. Перед глазами мелькнул образ Роу-Мона. Шаттэ почувствовал, что ему стало ещё хуже. Времени на раздумья о собственной чести больше не было. Он призвал своё оружие, на котором тут же заплясали черные всполохи. Через миг, лезвие, брошенное уже бывшим владельцем, воткнулось в облако у ног Шеньжи. Небожитель провёл рукой около клинка, и пламя стремительно угасло, а Шаттэ тут же почувствовал невероятную пустоту внутри — его будто выпотрошили. Он покачнулся и с тихим стоном обхватил себя руками. — Представляю, насколько это неприятно, — прокомментировал Шеньжи. — И всё-таки, ответь мне на вопрос — неужели любовь к человеку стоит таких страданий и позора? — Ты ведь сам был человеком. И отдал собственную жизнь, чтобы помогать другим. Как ты можешь этого не понимать? — тихо спросил Шаттэ. — Способность лечить была дана мне свыше — я не мог выбрать иного пути. Ты, конечно, не согласишься — как и тогда, но нельзя отказываться от того, для чего тебя избрали. И я был уверен, что выдержу данную мне ношу. Всё время я посвящал самосовершенствованию и духовным практикам. Я любил людей — всех и одинаково. По крайней мере, старался. Но страстной любви в моей жизни места не было. Она лишь смущает душу и сбивает с толку. И теперь я здесь, и тем более уверен, что это чувство губительно для любого бессмертного — как для демона, так и для небожителя. И если ты этого не поймёшь, то единственное, что тебя ждёт — падение. — Куда ещё может падать порождение Тьмы? — Меч — это лишь первая из твоих потерь. И забрал я его не просто так. Мне он ни к чему. Я просто хочу показать, что тебя ждёт, если ты пойдешь дальше в своих намерениях — сам знаешь, каких. Отдать свой меч — позор, но он лишь малая толика того, что тебе придётся перенести в будущем, если не отступишься. — Шеньжи… Я просто не смогу, — Шаттэ сжал кулаки. — Я никогда не отступлю. Ты не поймешь… А сейчас у нас мало времени. Пожалуйста, поторопись. Спаси его, прошу тебя! — Ну, как знаешь, — вздохнул Шеньжи. — Идём.

***

Роу-Мон изумлённо смотрел на небожителя, до этого исцелившего его одним касанием. Исходившее от божества сияние залило всю комнату. Выполнив просьбу, Шеньжи исчез, не дожидаясь благодарности — очевидно, вернулся обратно к себе, продолжать прерванную игру на арфе. А Шаттэ вдруг почувствовал такую усталость, что просто сполз по стене на пол. — Что с тобой?! — воскликнул Роу-Мон, вскакивая с постели и подбегая к нему. — Я в порядке, — слабо улыбнулся ему Шаттэ, обнимая его за плечи. — А сейчас не спрашивай у меня ничего, ладно? Давай просто посидим. — Как хочешь, — Роу-Мон крепко прижал его к себе. Шаттэ с благодарностью облокотился на него и прикрыл глаза. В одном Шеньжи был прав — и демоны, и небожители страдали от сильных чувств. Для демона высшей ценностью была свобода. Он никому ничего не был должен, за исключением тех, с кем заключил контракт. Он не был скован ограничениями, как обитатели небес. Во главе всего для него стояли только собственные желания. Здесь и таилась главная опасность. Небожители уже по своей сути отличались ясностью рассудка, а множество правил доводило их самоконтроль до высочайшего уровня. Собственно говоря, своего высокого положения они и достигали благодаря дисциплине. Любовь для них могла быть чревата погружением в страсти и риском упасть вниз, но для демона всё было гораздо хуже — он намертво привязывался к объекту чувств. Падать же ему оставалось только в собственное безумие. Демоны любили исступлённо, целиком отдаваясь данному состоянию и выбранному человеку. Где уж Шеньжи было понять это, он никогда не испытывал даже малой части подобного. Другое дело, что демоны старались избегать того, что могло привести к роковым последствиям. Но для Шаттэ, похоже, уже было поздно. Он сунулся слишком далеко, ведомый любопытством, и теперь жизнь для него была немыслима без Роу-Мона. Шеньжи ошибся в своих расчётах. Отобрав у Шаттэ меч, тот думал, что он, почувствовав боль и унижение, побоится действовать дальше. Но теперь у демона стало ещё более четким понимание — ему плевать, сколько придется отдать, а сколько и вовсе потерять. Любой ценой он сделает то, что собирался… — Золотце моё, проснись, — Николая легонько встряхнули за плечо. Он приоткрыл глаза. Их застилала мокрая пелена. Похоже, он плакал во сне, что не удивительно. Николай всхлипнул и закусил губу. Нельзя беспокоить Якова своей повышенной чувствительностью, ему и так сейчас непросто. Тот в это время стирал слёзы с его щёк. — Ну что такое тебе приснилось? — спросил Яков. Протерев глаза, Гоголь, наконец, сумел рассмотреть его лицо в полутёмной комнате. Нежность и сочувствие, читаемые во взгляде Гуро, немного отогрели сердце, до этого похолодевшее от горечи и боли. Николаю очень захотелось рассказать о своём сне, но стоило ли? К чему Якову это знать? — Просто дурной сон, — махнул рукой в деланно-пренебрежительном жесте Гоголь. — Ты же знаешь, как у меня бывает. — Знаю. Но обычно они тебя пугают, а тут ты плачешь. — Не обращай внимания. Я вообще плаксивый, — горько усмехнувшись, он положил голову Якову на грудь. Тот заключил его в объятия. Стало хорошо и приятно. В конце концов, ну зачем вообще об этом думать? Какое-то странное государство, демоны, небожители — не было ничего, что относилось к сегодняшней действительности. Да и Роу-Мона спасли… Почему же тогда так больно? Неприятные мысли накрыли, словно снежный ком. Яков в опасности. Николай абсолютно точно был в этом уверен. То видение впечаталось в разум, словно ожог на коже. Обрывки мыслей, зрительных образов и чувство. Желание мстить. Он ни перед чем не остановится. Николай пытался вызвать у себя ещё видения на эту тему, но ничего не получалось. Видимо, борьба с Хейке вызвала временный подъем скрытых в нём сил, а теперь всё вернулось к своему обычному состоянию. Но нельзя показывать свои слабости. У Якова и так много проблем, не стоит загружать его ещё и своими переживаниями. Каким бы он ни был сильным, Николай знал, что и ему нужны поддержка и партнёр, способный прикрыть в трудную минуту. Являлся ли Николай таковым? Вне зависимости от всего, он должен им стать. Среди множества людей с намного превосходящими, по мнению Николая, талантами и способностями, Яков выбрал именно его. И нужно быть достойным сделанного выбора. Стремление к этому выражалось у Николая, например, в готовности терпеть изнурительные ежедневные тренировки, коим его подвергал Яков, мотивируя это тем, что нужно обязательно уметь постоять за себя. Кроме того, он пытался научить Гоголя контролировать свой дар, зачем-то заставляя сидеть, глядя в одну точку, занимаясь при этом поисками некоего скрытого внутри источника. Николай честно пытался его обнаружить, но источник, видимо, был мастером игры в прятки, поэтому своего местоположения пока так и не выказал. А ещё что-то постоянно отвлекало, мешая концентрироваться. Дар пока всё так же откликался на сильное волнение. Похоже, спокойствие не было путём Николая. Гоголь несколько опасался того, что мог придумать Яков, окончательно убедившись в предыдущем утверждении, но знал, что согласится на любое его предложение. Николаю удалось выудить из Якова информацию о том, кого он рассматривал на роль мстителя из видения. Оказалось, тот уже несколько месяцев пытался поймать убийцу, зачем-то охотившегося на чиновников. Всего от его руки пало уже шесть человек. Первые три случая полиция даже не стала особо разбирать, потому что выглядели они результатом несчастливого стечения обстоятельств. А как еще можно было назвать смерть человека в результате падения огромной сосульки на голову? Если кого-то и посчитали виноватыми, то лишь дворников, да владельца дома, вовремя не организовавшего уборку. Оступившийся на собственной лестнице пожилой сотрудник Горного департамента, недавно получивший так долго ожидаемое им повышение, вызвал лишь сочувствие, но никак не желание внимательно разбираться в обстоятельствах, приведших к его гибели. Такое же сочувствие вызвал и советник Казённой палаты, несколько перебравший после службы и решивший прогуляться пешком, а в итоге не удержавшийся на мосту и улетевший в реку. Что тут сказать? Отправляясь развлечься, не стоит забывать о том, что в Петербурге повсюду реки и каналы, а бортики мостов — низкие. Такой вердикт вынес следователь, закрывая это дело. Четвёртый случай уже привлёк больше внимания. На первый взгляд, это тоже было стечение обстоятельств — лошадь понесла и сбросила наездника. Но погибший обладал большими связями, и его покровителей такой вердикт не устроил — за расследование взялись серьёзно. К нему присоединился и Яков. Подозрительными сразу же показались две вещи. Первая: по словам очевидцев, лошадь будто что-то напугало, отчего она и стала неуправляемой, хотя до этого отличалась вполне мирным нравом. Вторая и самая главная: падение произошло в результате разрыва узды, в ином случае хозяин лошади удержался бы на ней — наездником он был очень хорошим. Яков посчитал, что её кто-то подрезал, отчего она и лопнула. Но на этом дело и застыло. Подозреваемых было много, но явных причин для обвинения кого-либо из них так и не нашлось. Следующий случай стал особым во всех смыслах этого слова. Во-первых, он был вопиюще диким — хозяина загрызли собственные собаки. Они содержались в специально выстроенном павильоне и были предметом его особой заботы. Собаки относились к редкой охотничьей породе, и владелец занимался их разведением уже не первый год. Своих животных он, по словам опрошенных, никак не обижал, и сами они также не выказывали никакой агрессии к нему. Тем не менее, он был обнаружен мёртвым в том самом павильоне, с характерными ранами на шее и груди. А рядом с ним нашлось нечто очень интересное — маленькие бумажные квадратики с картинками. На них были изображены пуля и сосулька, лестница, мост с рекой, а также нож с уздечкой. Еще один, как позднее оказалось, был спрятан в кармане сюртука погибшего — там были нарисованы клыки, а на обороте оказалась надпись печатными буквами: «Что дальше?». Дело опять передали Якову. Порывшись в записях о происшествиях, он понял, к чему могли относиться три картинки. Про остальные две ему и так всё было ясно. Стало очевидно, что ко всем случаям причастен один и тот же человек, но его мотивы пока были не ясны. А через месяц он вновь дал о себе знать. Очередной чиновник высокого ранга умер… в борделе. В результате остановки сердца. Причина никого бы не удивила, если бы не очередная картинка — на этот раз на бумажном квадратике находилось изображение бутылки с ядом. Действовал он как раз именно таким образом — убивал не сразу. На обратной стороне поджидала новая загадка — «х2». Судя по всему, в следующем месяце преступник собирался лишить жизни уже не одного, а двоих. Пока что этот таинственный душегуб был единственным кандидатом на роль мстителя, но Яков не мог точно объяснить, почему так считает. Возможно, он просто нуждался в помощи Николая в этом затянувшемся деле, но сам себе не желал в этом признаваться. Во-первых, из-за уязвлённой гордости — преступник уже и так нанёс удар по его самолюбию и репутации, а просить помощь значило расписаться в собственном бессилии. Во-вторых, Николай знал, что Яков не хочет вмешивать его в расследования, стремясь избежать излишнего риска. Но оба они уже думали об одном и том же — если за всё это время убийца не оставил ни единой улики (кроме картинок, которые никак не могли помочь), равно как и свидетелей не нашлось, значит, свои преступления он мог совершать при помощи тёмных сил. Из этого следовало, что найти и обезвредить его можно было только при помощи сверхчеловеческих способностей, коими и обладал Николай. Наличие некоего потустороннего влияния в этом деле подтвердило и видение, появившееся в то время, как Николай рассматривал картинки, которые теперь хранились у Якова. С виду в них не было ничего примечательного — довольно схематичные, выполненные чёрными мазками изображения. Гоголь просмотрел их несколько раз, и в итоге ему показалось, что они пришли в движение. Вскоре чернила начали выливаться с листов, закручиваясь в воздухе и формируя собой нечто новое. В конце концов они образовали тёмный человеческий силуэт, похожий на тень. Он был плоский и непроницаемо чёрный, поэтому увидеть какие-нибудь опознавательные знаки не представлялось возможным. Силуэт сделал шаг по направлению к Николаю. От испуга и неожиданности Гоголь отшатнулся, выронив рисунки. Видение тут же пропало и больше не появлялось, несмотря на повторные попытки его вызвать. Николай стремился понять мотивы преступника, но версий, до которых бы не додумался Яков, у него не было. Случаи могли натолкнуть на мысль о том, что действовал поборник справедливости, наказывавший погрязших в коррупции и пороках чиновников. Если бы не одно «но» — не все жертвы подходили под такое определение. Один из погибших даже занимался благотворительностью, причём не показушной, а настоящей. Другой активно ратовал за отмену крепостного права и дал вольную всем своим крестьянам. Версия о народном мстителе отпадала. Можно было также подумать, что преступник охотился на участников общества Бенкендорфа. Но среди погибших лишь четверо входили в него, двое же были в оппозиции. Убийца явно дожидался, когда за дело возьмётся Яков, ведь знаки стали появляться лишь после того, как он взялся за расследование. Могла ли вся эта череда преступлений быть затеяна лишь для того, чтобы вылиться в интеллектуальную дуэль со знаменитым следователем? И каких тогда результатов хотел добиться преступник? Порчи репутации Якова? Стремился показать беспомощность полиции и посеять панику? Гуро был согласен с обеими этими версиями, но больше всего склонялся к мнению, что душегуб вынашивал план переворота. Не зря же он взялся за обладателей высших рангов — этим он, вполне возможно, хотел продемонстрировать их незащищённость. А внутренняя обстановка в стране и так была не самой стабильной, хотя и делалась видимость обратного. В скором времени могли появиться подражатели. В этом случае количество потенциальных жертв становилось пугающе большим. Прессе было запрещено писать об этом деле, Яков, естественно, тоже не рассказывал практически никому, но по столице уже поползли слухи. А всем известна любовь людей к приукрашиванию подробностей. В общем, преступника нужно было найти как можно скорее. И как раз сегодня Яков собирался отвести Николая на место смерти последней жертвы. То есть, в бордель. Также им нужно было посетить дом, на званом вечере в котором побывал убитый перед тем, как с ним случилось несчастье. Подсыпать яд ему могли там. Равно как могли это сделать в любом другом месте — где угодно, и кто угодно. Но нужно же с чего-то начинать.