Связь

Дом, где жили Дарья с Олегом, однозначно производил лучшее впечатление, нежели место обитания Тихона. По крайней мере, он не выглядел готовым развалиться от лёгкого дуновения ветерка. Внутренняя обстановка была хоть и бедной, но чистой. В распоряжении брата с сестрой имелось аж целых две комнаты, которые они делили с матерью. Последняя уже продолжительное время болела, а отца несколько лет назад осудили за кражи и отправили на каторгу. Все заботы о родственниках легли на плечи Дарьи, и она справлялась с ними как могла. Только теперь стало ясно, почему девушка, минуя всякие соображения безопасности, а также дурные слухи, ходившие о чёрной карете, уехала вместе с её владельцем. По совету Якова, Николай решил отследить Дарью через зеркало, тем более, что он уже так делал, когда искал ведьму Олесю. В тот раз он действовал по наитию, и даже не думал, что такое реально использовалось в магической практике. Он постарался увидеть пропавшую, глядя в треснутое мутное стекло, но, как ни силился, видения призвать так и не сумел. Зеркало в доме было практически непригодно к использованию, какие уж тут магические приёмы. Поняв, что здесь ничего не добьется, Николай вернулся к первоначальной идее воспользоваться вещью Дарьи. Эта идея пришла ему так же из ниоткуда, но у него была чёткая уверенность в том, что она должна сработать. Олег, в ответ на просьбу Николая, подбежал к сундуку, стоявшему в углу комнаты и, покопавшись там какое-то время, извлёк небольшую круглую коробочку из латуни. Оказалось, это была пудреница. — Во, Дашке хахаль один подарил. Она обожала эту ерундовину, — с этими словами Олег сунул вещицу в руки Николаю. Пудреница оказалась довольно утончённой, с нанёсенным на крышку эмалированным портретом романтичной девушки. Перламутрово-розовые тона, ленты и цветы в идеально уложенных локонах, наивный волоокий взгляд — героиня относилась к совсем иному миру, нежели тот, который окружал Дарью ежедневно. Пудреница, скорее всего, была для неё не просто красивой вещицей — она символизировала собой крошечный кусочек жизни, о которой девушка могла лишь мечтать. Откинув крышку, Николай понял, что не ошибся — наполнение оказалось нетронутым. — Всё берегла для чего-то, — пояснил Олег. — И мазалась какой-то дрянью. Страшная становилась до ужаса. А хахаль тот всё равно куда-то потом сгинул. Эх, ни грамма в Олеге сочувствия. Но пора было сосредоточиться — вещь, имевшая такое значение для владелицы, вполне могла сгодиться для её поиска. Николай пристально посмотрел в маленькое зеркальце, вмонтированное в крышку. Какое-то время ничего не происходило — он видел лишь себя, но вскоре очертания стали изменяться, и в отражении возникла пропавшая девушка. Окружающая обстановка также стала другой — вместо скудно обставленной комнаты возникла тесная каморка с каменными стенами без окон. Надобность смотреть в зеркало отпала. Дарья сидела на узкой скамье прямо перед Николаем, безучастно глядя перед собой. Белила и все прочие ухищрения, направленные на приукрашивание, а на деле игравшие дурную службу, размазались, делая её похожей на злой дух. Гоголя она не видела. Николай огляделся. Позади оказалась тяжелая решетчатая дверь. От неё шёл узкий коридор, освещавшийся несколькими лампами. Значит, здесь Дарью держат. Но больше ничего полезного эта информация не давала. Гоголь подёргал дверь, но она, конечно же, не поддалась. Издали послышались шаги. Что ж, может, хотя бы удастся увидеть того, кто за этим стоит. Через некоторое время в тусклом свете стал различим высокий худой человек, направлявшийся к камере. Человек ли? Его голова была абсолютно гладкой, а сквозь полумрак пробивался сероватый отблеск глаз. Понять, что это было то самое существо, которое он видел в карете, Николай успел немного быстрее, чем оно окончательно приблизилось. Дарья отбежала в угол камеры и съежилась, а существо уставилось прямо на Гоголя, будто видело его. Это было настолько жутко, что он отшатнулся, сжав в руке пудреницу, и сам не заметил, как захлопнул крышку. Выдохнув, Николай обнаружил, что находится уже не в камере, а там, где и был до видения. Рядом с ним стоял Яков, мягко удерживавший его руку, не давая выронить пудреницу. — Ну что? — спросил Гуро. — Видел подземелье. Но не понял, где оно. Дарья жива… Пока… Есть ли у них ещё время для её спасения, если к ней уже пришло то странное существо? Николай описал и его. Тихон в ужасе перекрестился, а Олег разразился потоком ругательств, возмутительных как для приличного общества, так и для его юного возраста, но было заметно, что на самом деле он готов расплакаться. — Надо сделать запрос будочникам. Хоть кто-то же должен был запомнить эту карету. Так, может, и отследим хотя бы примерное направление, — сделал вывод Яков. — На это же так много времени уйдёт, — покачал головой Николай. — Может, вы попробуете? — обратился он к Тихону. — Ещё чего! — отмахнулся тот. — Хотите, чтобы я сбрендил? — Ничего с вами не случится! У вас тоже есть дар, и вы могли бы найти себе лучшее применение, нежели чем скатываться на самое дно, — попытался надавить Николай. — Не дар это, а проклятье! — взъелся Тихон. — Тебе легко, потому что нутро у тебя тёмное. Своих собратьев видишь — чего тебе бояться? — Никакие они мне не собратья! — издав возмущённый возглас, Николай замер. Если когда-то он был демоном, да и сейчас все, включая Тихона, кличут его Тёмным, то кем ему, в таком случае, приходятся все эти существа? Если процитировать одну из умных книг Якова, которую ему уже удалось прочесть, их сила рождается из одного источника. Источник… Что он собой представляет? Через миг Николай понял, что зря задался этим вопросом. Сознание, ведомое поставленной целью, заскользило, устремляясь к чему-то настолько необъятному, что стало страшно. Тьма… Абсолют тёмной энергии будто развернулся перед ним, стремясь войти в него и поглотить. Гоголь сжал виски пальцами. Вот к чему приводит слишком частое использование дара. «Не сопротивляйся… Впусти её… Слейся с ней…» — шелестел чей-то голос в глубине разума. Николай не хотел подчиняться этому зову. Но мир всё равно стал другим. Гоголь оглядел комнату. Вот Яков, сжимающий его за плечи, обеспокоенно всматриваясь ему в лицо. В глубине его глаз сияет красноватый огонёк — подавленная и практически потерянная им сила. След того, чем он когда-то владел. Куда всё подевалось? Впрочем, сейчас Гоголь не вдавался в размышления, а просто наблюдал. Сознание было на удивление отстранённым и спокойным. Олег. Обычный мальчишка. А это… От Тихона явственно исходило белое свечение. Было ли чему удивляться? Если есть Тёмные, то должны быть и… Светлые? Какой же жалкий представитель светлых сил! В никчёмности этого представителя Николай ещё больше убедился, почувствовав идущую через стену энергию. Очень злую энергию. За стеной находилась соседняя комната, где лежала болезная мать Дарьи и Олега, и теперь Николай отчётливо понимал причину нынешнего состояния женщины. Ничего никому не объясняя, он направился к исходящему раздражителю. Остальные последовали за ним. Дойдя до соседнего помещения, Гоголь осознал, что ощущения не подвели его. Обычный человек увидел бы только лежавшую в постели бледную исхудавшую женщину, и может, почувствовал бы нечто такое, чему потом даже не смог подобрать названия — некую тревогу от нахождения рядом с болеющим человеком. Николай же сосредоточил взор не на женщине, а на сущности, удобно пристроившейся рядом с ней, опутав несчастную множеством тёмных нитей, при помощи которых она буквально выкачивала из неё жизнь. Сильный жрёт слабых. Но можно ли назвать сильным обыкновенного паразита? Да ещё и настолько глупого, в своей жадности уничтожающего добычу быстрее, чем нужно? Но было в этом зрелище нечто завораживающее… Какое-то время Николай просто наблюдал. Но, чем дольше он смотрел на неведомую сущность, тем сильнее в нём разгоралось инстинктивное чувство, знакомое любому живому существу. Голод. Но не тот, который мучил его до этого. Им овладевала потребность иного порядка, объяснить которую он пока не мог, но точно знал, как её удовлетворить. От его тела начали расходиться ростки энергии, по мере увеличения всё больше напоминавшие чёрные щупальца. Они потянулись в сторону сущности. Та слишком поздно почуяла опасность и не сумела скрыться — Николай успел схватить её раньше. Теперь то, что наполняло её, переходило к нему, и чувства он при этом испытывал невероятные, ощущая себя значительно сильнее, чем прежде. А сущность становилась всё бледнее и бледнее, пока, наконец, не растаяла вовсе. Николай облизнулся. Есть больше не хотелось. Ни физически, ни ментально. — Ники? — осторожно позвал Яков. К Николаю медленно пришло осознание совершённого им действия. Нахлынувшее вслед за этим омерзение оказалось настолько мощным, что он, не сумев устоять на ногах, рухнул на колени, и его тут же вытошнило. Он свалился бы окончательно, но быстро опустившийся рядом Яков не позволил этому произойти. Не желая смотреть по сторонам, Николай зажмурился, чувствуя только как Гуро прижимает его к себе, и вслушиваясь в успокаивающее бормотание, которое тот нашёптывал ему в ухо. Полностью забыться ему не дал язвительный голос Тихона: — Вкусно было? — Да пошёл ты… — хрипло выругался Николай и тут же зашёлся остервенелым кашлем. Было так гадко, что сил для подбирания пристойных выражений уже не нашлось. Кроме того, у него была ещё причина злиться на Тихона. — Ты же видел, как она страдала, почему ты даже не попытался ей помочь? — со злостью спросил он. Женщина в этот момент охнула и зашебуршилась в постели. Николай оторвался от Якова и посмотрел в её сторону. Та села и теперь удивлённо озиралась. — Как легко стало! — выдохнула она и на её изнеможённом лице появилась улыбка. — Мама! — кинулся к ней Олег. — Олежка! — воскликнула женщина, обнимая сына. Николай укоризненно уставился на Тихона. Яков аккуратно придерживал его за плечи, и вставать он пока не торопился, хотя состояние теперь позволяло чуть ли не одним прыжком вскочить на ноги. — Ну что смотришь! Это тебе легко — сожрал и доволен! И сама обстановочка поганая тебе сил придаёт. А я задыхаюсь здесь! Думаешь, я не пытался справиться с этой дрянью? Только ей всё нипочём было. «Конечно, потому что духом ты слаб», — сердито подумал Николай. У него не было желания объяснять сейчас, что «поганая обстановочка» не доставляет ни малейшей радости и ему тоже, а уж способ, которым он справился с сущностью… Новый приступ тошноты дал понять, что об этом лучше пока просто не думать. — Что тут вообще произошло? — спросил Яков, не увидевший и половины. — Ничего особенного, просто ваш помощник отужинать изволил, — откликнулся Тихон. — Эту женщину донимало странное существо. И я… Что-то с ним сделал… — попытался описать произошедшее Николай. — Молодец, — неожиданно похвалил его Яков. — Значит, это правда. Тёмные так восполняют энергию. Тебе нужно будет научиться делать это более осознанно. — Да, обязательно. Только давай пока не будем об этом говорить, — попросил Николай. — Хорошо-хорошо, — согласился Яков. — Не всё сразу. — Олежек, а кто эти люди? — спросила мать Олега, отойдя от эйфории по поводу своего исцеления. — А это мои… эм… знакомые. Нам сейчас надо отойти, — сказал Олег и, махнув рукой остальным, выскочил за дверь. Яков помог Николаю подняться и они, вместе с Тихоном, направились следом. — Вы её вылечили, да? — спросил Олег у Гоголя. — По крайней мере, то существо ей больше не угрожает. Про остальное не знаю… — ответил Николай. — Я… даже не знаю, как вас отблагодарить… У меня ведь ни денег, ни чего-то стоящего… — Олег был непривычно смущён. — Ничего не надо. Я рад, что сумел помочь, — успокоил его Николай. — Но с тем, где искать Дарью, мы так и не определились. Она не знает, где находится, поэтому я тоже не смог увидеть путь. — Я так понимаю, здесь мы выяснили всё, что могли, — подытожил Яков. — Сейчас тогда пойдем подавать запрос в полицию — надо же и обычными человеческими методами воспользоваться. Это не займёт много времени. Затем, наконец, наведаемся к Завадским. Разберёмся, верны ли наши с тобой предчувствия и догадки. Ещё бы осмотреть почившего Семёна, но, чувствую, ничего содержательного мы всё равно не обнаружим, а время тратить не стоит. — То есть, вы сейчас уйдёте?! Возьмите меня с собой! — воскликнул Олег. — Зачем? Прости, но ты никак не сможешь нам помочь. А думать ещё и о твоей безопасности — так у нас будет задача поважнее — сестру твою спасать. Насчёт Олега Яков был прав. А вот Тихон… У того была сила, которую Николай ощущал всё отчётливей. Почему он ни в какую не хотел принять участие в спасении человеческой жизни? Противник, кем бы он ни был, явно обладал большим могуществом, и в борьбе с ним поддержка человека со способностями пришлась бы очень кстати. — Тихон, — обратился Гоголь к нему, — боюсь, мне одному не справиться. — Ну а от меня-то ты чего хочешь? — резко спросил тот. Затем, смерив Николая пристальным взглядом, добавил: — Думаешь, если живу, как собака подзаборная, так мне терять нечего? Я не просил себе этот дар, от него одни проблемы! И я уж точно не полезу к тем тварям с кареты. — Ты поэтому так и живёшь, что не можешь принять то, что у тебя есть. Это выглядит жалко. — Какое тебе вообще дело, барчук сраный?! Это с тобой тут носятся как с писаной торбой. Хорошо пристроился, так решил, что других судить можешь? — завёлся Тихон. — Вижу я, что у вас с господином следователем… — Да ты…! — Всё-всё-всё, достаточно! — вмешался Яков. — Николай, нам пора. Обращение полным именем явно имело цель отрезвить его. Гуро, не став никого дожидаться, двинулся на выход. Гоголь, кинув испепеляющий взгляд на Тихона, побежал его догонять. — Ну? — спросил Яков, когда они вышли. — Что? — И что это было? Чего ты накинулся на этого несчастного? — Не накидывался я на него. Просто… У него есть дар. Наверно, такой же, как у меня, но светлый. — Светлый? Интересно. И раз у него есть дар, по твоему мнению, он обязательно должен нам помогать? — Я не понимаю, почему он настолько равнодушен и, видя чужие несчастья, предпочитает оставаться в стороне, даже не пытаясь ничего предпринять. — Так он же сказал — силы недостаточно. — Всего у него достаточно! Он просто не хочет. — Раз не хочет, значит, не надо его трогать. Сила этого не любит. Николай даже остановился от удивления. — Вот уж от кого не ожидал услышать про свободу выбора, так это от тебя. Вы-то в вашем тайном обществе как тогда ведьм с колдунами заставляете на себя работать? — О, ты заинтересовался делами нашего общества? Может, хочешь вступить? Узнаешь, наконец, что не настолько уж там и отвратительно, как рисует твоё чудесное творческое воображение. А что касается ведьм и прочих — мы чаще всего предлагаем выгоду, и обе стороны остаются в выигрыше. — Я вот заметил другое… — Николаю не хотелось сейчас обсуждать методы общества Бенкендорфа, но разговор сам свернул в эту сторону, наводя на не самые приятные мысли. Запугивание как эффективное средство там явно любили. А что касалось взаимных договорённостей… О какой такой выгоде говорил Яков? Позволять ведьмам делать дурные вещи в обмен на помощь участникам общества в достижении их мутных целей? Но может ли Николай критиковать подобное, если сам предпочёл забыть о том, что Яков готов очень легко отринуть вопросы морали, если того требует дело? — Иногда не без этого, — вывел его из дальнейшего погружения в невесёлые размышления ответ Якова. — Но только в самых исключительных случаях. В прочих ситуациях всегда можно прийти к взаимовыгодному соглашению. А тех, у кого сила не раскрылась до определённой степени, лучше вообще лишний раз не трогать. Она у них может такую мощность выдать, что потом нечего будет от стен отскребать. Тем более, Тихон ей вообще не рад. Сами справимся. Да и чёрт с ним, этим Тихоном! Пусть себе и дальше влачит жалкое существование. Николай поймал себя на мысли, что когда-то подобное ему сказал Яков. Не становится ли он сам беспринципным и безжалостным по отношению к другим? Когда для него стало нормальным требовать от людей то, что они не хотели делать? Но ведь это было нужно для благого дела. «А благое дело — повод не учитывать чужие желания и критиковать их выбор?» — ехидно спросил внутренний голос. И в самом деле, кто он такой, чтобы судить других? Даже Яков его не понял. Или просто видел то, чего не видел Николай. «Например то, что Тихона использовать не получится…», — отозвался всё тот же мерзкий голосок. Николай посоветовал ему скрыться. — К тому же, если Тихон — Светлый, то у него, как бы странно это не звучало, в некоторых вопросах действительно может быть больше проблем, чем у тебя, — После некоторого молчания, Яков, похоже, решил просветить его по вопросу способностей. — Природа светлой и тёмной силы неоднородна и имеет разные источники, хотя некоторые и говорят, что источник-то как раз один, а потом исходящее из него разделяется, будто два речных потока. Но это уже более высокие сферы, тебе они сейчас ни к чему. А тебе стоит знать, что если твой противник обращается к тёмному источнику, или является просто его порождением — как та сущность — ты можешь забирать его силу. По крайней мере, так пишут про способности Тёмных. То есть, тебе с той сущностью даже сражаться не понадобилось — ты её просто поглотил. А Тихону пришлось бы очень постараться. Более того, даже если ты окажешься слабее, то сумеешь спрятаться. Тьма может слиться с тьмой, тогда как свет просто исчезнет, если его будет меньше. Красиво рассказал. Только он не знает, что значит впустить Тьму в себя. В ней, наверно, можно спрятаться, да только, если потерять контроль, там можно и навсегда заблудиться. Она пугала Николая. Но признаваться Якову в этом не хотелось. А вот себе он мог признаться в том, что предпочел бы скрыться во тьме, чем когда-нибудь услышать от Гуро, что происходящее сейчас между ними — всего лишь взаимовыгодное сотрудничество. Продолжать обсуждение желания не было. Думать про Тихона тоже. Может Николай и не имел права его судить, но позиция последнего всё равно была для него неприемлема. Даже если действовать самому страшно, всегда можно обратиться к другим за поддержкой. А просто смотреть, как сущность день за днем убивала женщину… Немыслимо!

***

Прежде, чем отправить депеши из ближайшего полицейского участка, Яков и Николай успели опросить парочку будочников, несших службу в этом районе. Проделанное, правда, не принесло никакой пользы. Ну кто будет обращать внимание на малоприметную карету? Едет себе и едет. Главное, без происшествий. Яков посетовал на то, что попытки остального сбора данных, с наибольшей вероятностью, приведут к такому же результату. Они направлялись обратно к дому Снегирёва — нужно было дать Петру возможность вернуться к месту службы, а самим пересесть на своё транспортное средство. Гуро жадно ел уже третий по счёту пирожок — на большее ему рассчитывать в ближайшее время точно не приходилось, поэтому он затарился в одном из трактиров. Николай голода не ощущал, равно как и аппетита, поэтому от предложения присоединиться к нехитрой трапезе отказался. Летнее солнце нехотя, но всё же клонилось к закату. Николай чувствовал себя одновременно взбудораженным и уставшим. Слишком много всего произошло за этот день, а предчувствия говорили, что оставшиеся вечер и ночь готовят свои неприятные сюрпризы. Отпечатавшиеся в сознании воспоминания яркими картинками вспыхивали в голове, тут же сменяя друг друга: залитая кровью шестирукая танцовщица, мёртвый Снегирёв, шар с символами, существо из подземелья… Николай потёр переносицу и посмотрел в окно на опустевшую торговую площадь. Она навевала неясную тоску. Почему-то шумные и людные места после того, как их покидали посетители, в своей внезапной тишине всегда вызывали в нём это чувство, являвшееся обычно вперемежку с тревогой. Впрочем, теперь Гоголь понимал причину появления таких эмоций. Пустота не бывает абсолютной, а свободное место так и зовёт занять себя. Что будет происходить на этой площади, когда замешкавшиеся торговцы, наскоро собрав нераспроданный товар, покинут её? В том, что здесь начнётся какая-то особая, неподвластная людям жизнь, Николай не сомневался. Теперь он просто не мог иметь таких сомнений. Тёмная сторона города просыпалась и приглашала всех своих подданных присоединиться к ночным забавам. Сколько раз он сам слышал этот зов и видел Тьму, дымкой скользившую по сумраку опустевших улиц и прятавшуюся за манящими огнями иллюминации? Только ему всегда хватало ума не откликаться. Николай, против воли, вновь подумал о Тихоне. Что вынуждало того пропускать лучшее, по идее, для Светлого время — солнечные летние дни, и бодрствовать, когда царствовала совсем иная стихия? Не иначе, как страх. Спать всегда хочется в самом безопасном месте. Но этим он лишал себя лучшего из того, что мог получить. Нужно будет сказать ему об этом, если они ещё встретятся. Просто выкинуть из головы этого нелепого человека Николай не мог, потому что ощущал своё родство с ним в одной вещи — одиночестве перед лицом собственной силы. Светлой, тёмной — какая, по сути, разница? Она ставит человека особняком от других, так, что даже самые близкие люди не сумеют понять творящегося у него на душе. Николаем внезапно овладело огромное желание написать хоть что-нибудь. Излить свои чувства на бумагу. В этот момент его не смущало даже присутствие Якова — обычно он предпочитал заниматься сочинительством уединившись. — Яков, у тебя не найдётся карандаша и бумаги? — обратился он к Гуро. — Для тебя — всё, что угодно, — Яков тут же вытащил желаемые предметы из портфеля, лежавшего рядом с ним, и подал Николаю. Гоголь, пересев на соседнее сиденье, убрал за ухо непослушную прядь и позволил остро заточенному кончику карандаша заскользить по бумаге, отдавшись вольному потоку мыслей. Это будет совсем маленькая история… Но по смысловой выразительности она превзойдёт тот несчастный, так и не изданный роман. И никакая цензура не догадается о том, что Николай имел в виду. Даже Яков не догадается. Или… Грифель исписался и деревянный корпус неприятно царапнул по бумаге. Николай выпал из своей писательской эйфории обратно в реальный мир. Дурацкий карандаш! Где там лезвие? Он поднял взгляд и увидел, что за ним пристально наблюдает Яков. И наблюдает с явным удовольствием. Смущение, испытанное им в следующий миг, оказалось настолько сильным, что заставило выронить карандаш, и тот, с тихим стуком упав на пол, откатился куда-то в сторону. Сам Николай, прижав к груди лист, попытался забиться как можно глубже в сиденье. Нет, зря он допустил, чтобы Яков видел его таким. Как же глупо он наверняка выглядел за своей писаниной! А Гуро продолжал глазеть на него, судя по всему, наслаждаясь и его метаниями тоже. — Дашь почитать? — ухмыльнулся он. — Нет! — воскликнул Николай и сжал лист так, что тот захрустел. — Почему ты засмущался? — с умилением в голосе поинтересовался Яков. — Н-не знаю! Не надо на меня смотреть, когда я пишу! — Мы с тобой спим в одной постели, а ты продолжаешь меня стесняться? — Это… другое… Николай так и не сумел подобрать слов, чтобы ответить. Всё-таки писательский процесс был слишком личным занятием, и он не мог допустить присутствия рядом кого-то ещё, даже столь дорогого для себя. Совесть укоризненно кольнуда душу. Мог ли он обидеть подобным поведением Якова? Николай виновато глянул на него, затем, сложив уже порядком измятый лист и спрятав его во внутренний карман сюртука, пересел обратно к Гуро. — Ты же не будешь на меня сердиться? — спросил он, обнимая его. — За что мне сердиться на моё золотце? Я пока ни разу не встречал писателей без причуд. А твои, к тому же, такие забавные. Яков ущипнул его за бедро и прижал к себе. Николай облегчённо вздохнул. Хорошо, что он такой понимающий. И умный — вон опять о чём-то задумался, рассеянно поглаживая его по спине. Сам же Николай позволил себе прикрыть глаза и расслабиться в его объятиях. Тревога отступила и не уже беспокоила весь оставшийся путь.