Связь

Вокруг шеи обвилось что-то холодное… Опять это мерзкое чувство! Не открывая глаз, Николай протянул руку, желая дотронуться и затем сбросить источник неприятных ощущений с себя. Влажный и будто отяжелевший воздух тягуче обволакивал кожу, вызывая озноб. Пальцы наткнулись на гладкую металлическую поверхность. Нехотя, Николай приподнял веки. Сознание, как и тело, пребывало в состоянии вялой расслабленности, не желая концентрироваться. Как во сне… Наверно, это и правда сон… Николай вонзил ноготь в подушечку указательного пальца и резко вздохнул от боли. Однако, ничего не изменилось. Он, судя по всему, лежал на полу, а вокруг царил полумрак. Это абсолютно точно не их с Яковом спальня. Оглянувшись в поисках источника света, Гоголь увидел открытые двери, за которыми просматривались деревья на фоне серого вечернего неба. По крайней мере, понятно, куда идти. Через силу поднявшись на ноги, Николай заставил себя двигаться к выходу. Надо… Пусть он не понимает, ни где он, ни каким образом здесь очутился. Пусть в голове туман, мысли не вяжутся друг с другом, а воздух давит к земле. Шаг, другой, третий… Что-то резко дёрнуло за шею, заставляя упасть на колени. Закашлявшись, Николай посмотрел вниз и увидел… Цепь?! Как это понимать? Еще раз ощупав шею и поняв наконец, что на ней защёлкнут обруч, Гоголь взял цепь в руки и пошел обратно. У стены темнело нечто, напоминающее тюк с вещами. Похоже, именно к нему и крепились звенья. Лишь подойдя ближе, Николай понял, что перед ним человек. Мёртвый человек, безжизненно привалившийся к стене. Остекленевшие водянистые глаза смотрели в одну точку, а на холёном лице, обрамлённом бакенбардами, застыло хищническое выражение. Цель он держал в руке. Николай горько вздохнул. Это точно очередное видение. Но как понять, что оно должно сообщить? Человек ему был не знаком. Всё, что о нём мог сейчас сказать Гоголь, шло лишь из выводов, сделанных по внешнему виду. Средних лет, очень хорошо одет, но на чиновника не похож — некоторая развязность облика не давала отнести его к этой категории. Но больше всего вопросов вызывала именно цепь. Однако, сначала нужно освободиться. Гоголь несколько раз дёрнул её, но окоченевшая рука держала крепко. Во время очередного рывка тело мужчины покачнулось и немного сместилось. Теперь он смотрел прямо на Николая. Показалось, или мужчина шевельнулся?! От страха Гоголь рванул цепь с такой силой, что наконец высвободил её из мёртвой хватки и кубарем покатился по полу, не устояв на ногах. После ему потребовалось несколько секунд чтобы прийти в себя. Не пора ли видению закончиться? Разве он уже не получил информацию? Мужчина, скорее всего, мёртв и в реальности, а значит, после пробуждения, нужно будет рассказать всё Якову. А ведь он, наверно, сейчас рядом. «Разбуди меня», — попросил Николай. Однако, всё осталось по-прежнему. Зато теперь в голове окончательно прояснилось. Путь был только один, и не оставалось ничего другого, как им воспользоваться. Выйдя за двери и пройдя немного вперёд, Николай оглянулся. Позади оставался только что покинутый им дом с мертвецом, унылой тёмно-серой массой сливавшийся с окружающим монотонным пейзажем. А впереди… Деревья, деревья, деревья… Листья казались выцветшими, а стволы — высохшими. И ни дорожки, ни тропинки. Николай побрёл, сам не зная куда, не ожидая ничего хорошего. Длинную цепь, чтобы не мешалась, пришлось обернуть вокруг пояса. Она сейчас представляла далеко не главную проблему. В незнакомом лесу проще заблудиться, чем выйти, а ему «посчастливилось» попасть ещё и в лес из видения. Настроение становилось всё более упадническим, а силы, казалось, иссякали с каждым шагом. Наверно, так влияло само это место. Через некоторое время показался дом. Он был ещё вдалеке, но Николай, по мере приближения рассматривавший его, всё больше утверждался в мысли, что блуждал по кругу. Когда же Гоголь добрался, его догадка полностью подтвердилась. Цепь, казалось отяжелела. Или это Николай просто устал? Решив не бороться с накатившей слабостью, он опустился на землю. — Яков, — тихо позвал Гоголь. Да, сейчас он был жалок. Это же его стихия, так зачем звать кого-то на помощь? Да и кто вообще сумеет ему помочь? Однако Николаю просто не хотелось оставаться здесь одному. Лес был даже не угрожающим или страшным. Пустой. Вот подходящее слово. И он не желал отпускать пойманную им живую энергию. Вдалеке послышался шум. Прислушавшись, Николай понял, что больше всего он напоминал шипение бегущей воды. Странно… Но выбирать не приходилось. Выйти к реке гораздо лучше, чем блуждать по кругу. Вскоре Николай действительно увидел бодро бежавший поток, довольно сильно контрастировавший с окружающей застылостью. Вода была чистой и прозрачной, хоть и казалась серой из-за отражавшегося в ней тоскливого пейзажа. Опустившись на колени, Гоголь с удовольствием погрузил в неё ладони. Опасно? А что здесь не опасно? Немного поболтав руками, Николай уже даже подумал умыться, но тут мимо него неожиданно проплыл мертвец, с которым ему до этого пришлось побороться за собственную свободу. Голова трупа была повёрнута в его сторону, и Николай успел столкнуться с пустым взглядом блёклых глаз, прежде чем быстрое течение отнесло тело вдаль. По реке же пошли тёмные разводы. Вскоре поверхность стала напоминать чёрный агат — гладкий и непроницаемый. Николай больше всего хотел бы кинуться прочь, но, против воли, оставался на месте, продолжая вглядываться в воду. Он отчётливо чувствовал — там, из глубины, на него смотрят. Словно в трансе, Гоголь снова опустил ладонь в реку, а затем вытащил её, глядя, как грязные потёки стекают по пальцам. Это не вода… Чернила… В этот момент, подняв фонтан брызг, из реки кто-то выскочил. Николай не успел рассмотреть, человек ли это, или другое существо, как его схватили за плечи и утащили за собой в воду. Тень… Вот кто это был… Его губ коснулся лёгкий поцелуй. Оно ещё и домогаться будет?! Продолжая жмуриться, Гоголь замахал руками, пытаясь оттолкнуть обнаглевшую нечисть от себя, но его запястья перехватили и прижали к чему-то мягкому. — Я тут пытаюсь разбудить спящего красавца, а он дерётся, — услышал Николай наигранно возмущённый голос. Яша! Тут же открыв глаза, он практически напрыгнул на Якова, прижимаясь к нему и заставляя повалиться на постель. — Опять кошмары? — сочувственно спросил Гуро, обнимая его. — Угу, — кивнул Николай и уткнулся носом ему в грудь. Сон был настолько противным, что даже рассказывать о нём не хотелось. Конечно, было ясно, что это всё равно придётся сделать, но разве нельзя хотя бы на минутку отрешиться от тяжёлых мыслей и просто расслабиться в объятиях любимого? Как же хорошо, когда он рядом. А постель сейчас казалась самым безопасным местом. Вчера они так замотались, что лично Николай уже под конец только и мечтал нырнуть под одеяло. Опрос сотрудников гостиницы больше ничего полезного не принёс, да и глупо было надеяться настолько просто найти ту загадочную даму. Потом они проверяли, работал ли в полиции некто с фамилией Вишняков, и никого подобного в списках не обнаружили. Наконец, Яков отправил голубя с письмом, извещая своего агента за границей о произошедшем. А вот чем им заниматься сегодня? Ещё и этот сон непонятный. Собственное малодушное желание спрятаться вызывало у Николая неприязнь к себе. Нужно быть достойным своего дара. Но страх становился всё сильнее. Мир вокруг теперь ощущался полным угроз, и казалось, что над головой постоянно висел острый меч, готовый сорваться и поразить в любую секунду. Опасность могла скрываться везде — поджидать за углом, заглядывать в окна, проверять на прочность двери, кружить поблизости вместе с ветром. Враг был невидим, и в этом имел огромное преимущество, дававшее ему право первого удара. А видения… Так ли они помогали? — Устал, мой хороший? — Яков мягко положил ладонь ему на макушку, слегка ероша волосы. — От чего уставать, если я спал? Отдохнувшим себя Николай действительно не чувствовал, но признаваться в этом не хотел. — А я вот сейчас задам тебе нескромный вопрос, — Яков картинно выдержал паузу. Что ещё за нескромный вопрос? Приподняв голову, Николай выжидательно посмотрел на него, уже чувствуя, что вряд ли захочет отвечать. — Мне показалось, или тебя смутило упоминание Любека? С чем для тебя связан этот город? Ну вот найдёт же, что спросить! Главное, Николай даже никак вроде бы себя не выдал, а он всё равно заметил. Вместо ответа Гоголь снова уткнулся ему в грудь, но тут же ощутил пальцы Якова у себя на рёбрах. — Ай, только не щекочи! — завопил Николай, пытаясь его оттолкнуть. — Это не честно! Ты выбиваешь из меня информацию! — Где же я её выбиваю? Разве я не ласков? — Нет! — Ну ладно, ладно, — Яков перестал его щекотать и снова приобнял. — Раз ты не хочешь отвечать, придётся мне додумать самому… Да это ещё хуже! Что он там додумает, Николаю и представить было страшно. — Раз ты настаиваешь, я расскажу. Но это совершенно дурацкая история. И мне за неё стыдно, вот и всё. — Что же ты такого сделал? — Мне, наверно, придётся начать издалека… Знаешь, когда я учился в гимназии, моей мечтой было попасть в Петербург. Я читал о нём в книгах и статьях, рассматривал красивые картинки и думал, что нет лучшего места на земле. Ещё у меня и сомнений не было в том, что здесь меня ждут с распростёртыми объятиями. «Вместе с моей поэмой», — подумал он и поёжился от накатившего чувства стыда. Яков среагировал на его движение и успокаивающе погладил по щеке. — Было бы странно, если бы люди ехали покорять столицу, полные мрачных предчувствий, — усмехнулся он. — Но я действительно был слишком самоуверенным. И ещё имел глупость приехать зимой. В общем, город встретил меня холодно во всех смыслах этого слова. Вспомнив своё разочарование, Николай почувствовал печаль. — Зимний Петербург по-своему красив, разве нет? Но зиму я тоже терпеть не могу, так что вполне тебя понимаю, — поддержал его Яков. — Красив. Для тех, кто в тепле и не голодный. Мне же нужно было срочно искать место службы. Николай не стал говорить, что большую часть выделенных на обустройство денег он потратил вовсе не по делу, пребывая в полнейшей уверенности в том, что вскоре недостатка в них у него не будет. Зима и холод сначала его даже не смутили — он просто не обратил на них внимания, занявшись изучением тех радостей и интересностей, которые могла предоставить столица, тем более что у него — тогда совершенно не искушённого впечатлениями — восторг вызывало практически всё, даже элементарная поездка по улицам города в закрытом экипаже. Шикарные особняки, разодетые по последнему слову моды горожане… А ещё разнообразные магазины… И книжные лавки… В последних Николай приобрёл несколько довольно дорогих подарочных изданий популярных авторов. Это было сделано не просто так, а на удачу. Он верил в то, что вскоре и его произведения удостоятся чести быть изданными таким образом, и читатели будут с гордостью хранить их на своих книжных полках. Естественно, для обретения этих самых читателей следовало познакомить их со своим творчеством. Такое важное дело требовало особой подготовки, поэтому Николай внимательно вычитывал уже написанное, внося правки. Время шло, но он всё никак не мог решиться отдать «Ганца» в печать. Разрешение от цензурного комитета давно было получено, а вот дальше дело застыло. Несколько раз Гоголь уже практически относил поэму в типографию, но всегда разворачивался обратно — всё должно было быть идеально. — И что же со службой? — спросил Яков о более насущных вещах. — Пришлось идти к знакомому матушки и просить у него помощи. Он довольно быстро нашёл для меня место, но как же оно оказалось далеко от того, что я представлял! Как мало можно выразить словами. Николай в первый день буквально бежал на работу, полный предвкушения полезной и интересной деятельности. Но его мечты потерялись среди пыли, темноты и духоты, будучи раздавленными толстыми кипами документов, которые нужно было переписывать. И… всё. Даже особых движений мысли совершать не требовалось — пиши и пиши. С ним вместе в крошечном кабинете ютилось ещё несколько таких же несчастных как и он. Каждая минута здесь тянулась бесконечно долго, словно испытывая его терпение. Через месяц Николай был готов взвыть, но деваться от службы было некуда. Впрочем, он старался не терять оптимистического расположения духа. К этому моменту он осознал, что жизнь в плохо протапливаемой квартире — сомнительное удовольствие. Наступила весна, но она не подарила желанного тепла, и небо чаще всего понуро глядело на город. Прогулки по улицам уже утратили всю новизну и прелесть, к тому же Николай элементарно мёрз в своём старом пальто. Зато на более тёплое время ему уже пошили модную крылатку. В приличном обществе, куда он так хотел влиться, нельзя было появляться в затрапезном виде. Тем более, что Николаю хотелось познакомиться с Александром Сергеевичем и произвести самое лучшее впечатление. Крылатку Гоголь любил примерять перед зеркалом, скрашивая отвратительные холодные вечера мечтами о том, когда наконец у него всё станет хорошо. Отражение обнадёживающе улыбалось. Весна расцветала. Вот уже и робко выглянувшее из-за расступившихся туч солнце прогнало остатки надоевшего грязного снега. Николай всё так же мёрз — теперь уже в крылатке, но терпел. Пальто ему надоело не меньше зимы и он стремился поскорее спрятать его подальше. То же самое он с удовольствием сделал бы и с выматывающей службой, но она пока оставалась необходимым злом. Гоголь воспринимал её как испытание, которое нужно было пройти. Вера в нём крепла сильнее с каждым днём, ведь в своей работе над поэмой он наконец добрался до идеального, с его точки зрения, варианта. А ещё ему удалось мельком увидеть Пушкина. Наступил тот знаменательный день, когда Николай дошёл до типографии и не повернул обратно. Ощущение торжественности момента переполняло его до краёв, когда он сдавал поэму в печать. Сейчас, вспоминая об этом, Николаю казалось, что во взглядах сотрудников типографии проскальзывали жалость вперемежку с насмешкой, но тогда он был слишком воодушевлён, чтобы усомниться в правильности своих намерений. Теперь оставалось только ждать. Поэма вышла. Гоголь каждый день с замиранием сердца просматривал газеты, выискивая отзывы. Критика последовала совсем скоро… После этого Николай перестал выходить из дома — как на службу, так и просто на улицу. Ему казалось, что всем вокруг известно, кто скрывался под псевдонимом «В. Алов», и теперь они потешались над ним. Смешки, перешёптывания, косые взгляды — он был настолько взвинчен, что всё относил на свой счёт. Рукопись Гоголь спалил в тот же день, когда прочитал первый отклик, но ведь оставался ещё не самый маленький тираж, с которым пока ничего нельзя было сделать — средств для его выкупа уже не нашлось. Оставалось только страдать и надеяться на то, что никто больше не обратит внимания на довольно тонкую книжку от неизвестного автора. Проведя в таком состоянии неделю, Николай всё же заставил себя вернуться на службу. Там он получил строжайший выговор и удержание суммы от жалования за прогулы. Дни потекли своим чередом, только теперь они окончательно слились в неразличимую серую массу. Мечты Николая были разбиты, надежды уничтожены. Ни одна живая душа не могла поддержать его — Яким бубнил, начальник требовал скорости работы, коллеги уже давно решили, что он лентяй, да ещё и странный в придачу. А Гоголю хотелось лишь одного — скрыться. От критиков, соревновавшихся в остроумии при втаптывании в грязь остатков его самонадеянности. От коллег, смотревших на него как на пустое место. От собственных страданий, вызывавших желание лезть на стену. И от этого города… Николай уже и сам не мог поверить в то, что совсем недавно он видел Петербург лучшим местом на свете. После произошедшего, город стал напоминать ему безжизненную заводную шкатулку с красивыми декорациями, посреди которых бегали туда-сюда человечки, управляемые механизмом, заменившим им свободу воли. Иногда кто-то из человечков ломался, но на его место тут же бодро запрыгивал новый, двигавшийся с ещё пущей скоростью. Николай и себя ощущал пустоголовой куклой, ходившей по одному и тому же маршруту, и выполнявшей однотипные действия. Теперь он знал — для потери души вовсе не обязательно заключать грандиозную сделку с демоном. О ней можно просто позабыть, оставив посреди лабиринтов казённых помещений, где она, страдая от собственной неприкаянности, в конце концов заблудится и не найдёт выхода. Может, так даже лучше? Больше ничего не будет болеть и беспокоить… И можно дальше продолжать путь по серо-жёлтому коридору с высокими стенами, в который для Николая слились все улицы города. Чувства притупились, и Гоголь уже не верил, что совсем недавно мог испытывать множество самых разных эмоций. Он ничего не писал и вообще ничего не хотел. До одного момента… Как-то раз, выйдя со службы в состоянии отупевшей усталости, Николай, дойдя до небольшого садика, без сил опустился на скамейку. Соседнюю через некоторое время заняла парочка хорошо одетых господ, оживлённо что-то обсуждавших. До Гоголя сначала даже не дошла суть их беседы, да ему и не хотелось её слушать, но радость в их голосах вызвала отклик в его окоченевшей душе. Поневоле он стал вникать в их диалог. Оказалось, один из них делился впечатлениями о совершённой им поездке по воде на пароходе в немецкий город Любек. Кто, как не Николай мог оценить всю прелесть этого? Аккуратные, точно игрушечные, домики, великолепные памятники Средневековья, мощёные брусчаткой дороги, запах выпечки… Нет, это же просто ещё одна сказочная фантазия… Но, впервые за столько времени, Николай почувствовал, что начал оживать. Сквозь серо-жёлтую грязную мешанину внезапно прорвались яркие краски. Вокруг зазеленела листва, на газонах и клумбах пышно расцвели цветы, небо засияло лазурью. До слуха донеслось чириканье птиц. Неужели уже лето?! Радость от ощущения себя живым быстро сменилась лихорадочным волнением. А вдруг сейчас он получил знак судьбы? Он ведь так интересовался всем немецким, может и ему надо съездить? Вдруг в этой поездке он получит что-то важное и сумеет стать обновлённым? А может, найдёт идею для произведения? Но как ему поехать? На какие средства? Господа-путешественники уже давно ушли, равно как и другие посетители сада. Был уже глубокий вечер, а Николай всё продолжал сидеть на скамейке, пока, наконец, обеспокоенный дворник не вернул его к реальности. Пришлось идти домой. Эйфория спала, и красивые фантазии сменились безотрадной действительностью… На следующий день Николай получил письмо и денежный перевод на немалую сумму от матушки. Как указывалось в письме, то был взнос на оплату процентов в банк, но Гоголь тогда даже не осознал смысла слов. Ему был послан знак! Теперь он может и, самое главное, должен поехать! Не думая ни о чём, Николай взялся за организацию подготовки к поездке — оформление разрешения на выезд, разных документов и прочего. За хлопотами незаметно промелькнули две с лишним недели. Сам он пребывал в настолько взбудораженном состоянии, что частенько даже забывал поесть в течение дня. Наконец, практически все дела были улажены и оставалось лишь купить билеты. Теперь от вожделенной цели его отделяло только одно — очередь. Конечно, не один Николай хотел полюбоваться прекрасным городом… Сначала Гоголь беспокоился лишь о том, не разберут ли все билеты до того, как очередь дойдёт до него, но потом… Потом его поразило, словно громом. Он в полной мере осознал никчёмность собственного положения. Неудачник, не способный ни написать что-то стоящее, ни служить нормально, ни завести полезных знакомств, ни заработать денег. Ни-че-го. Стоит, прижимая к груди кошелёк с деньгами, очевидно, собранными матерью с большим трудом. А он сам мало того, что даже никак не помогал ей за прошедшее время, так ещё и не оправдал её доверия, и оставил в неведении относительно своих планов. Отвращение к себе буквально пригвоздило Николая к земле, не давая сдвинуться с места. Ни пройти по очереди, ни уйти восвояси — он так и стоял; люди обходили его, удивлённо посматривая, или задавая вопросы, которые он игнорировал. А волны залива спокойно набегали, завораживающе переливаясь в свете солнца… Николай так хотел бы плыть по ним навстречу неизведанному, которое могло нести лишь перемены к лучшему… Он любовался бы бескрайним водным простором и высоким небом, вдыхал свежий воздух и чувствовал бы себя совершенно свободным. Но… нет. Этому не бывать. Пока внезапно проснувшееся здравомыслие не оставило его, Николай со всех ног кинулся прочь из порта, спеша как можно скорее отнести деньги по месту назначения, где им уже давно полагалось оказаться. После он снова вернулся к заливу и долго глядел вдаль. Сюда Николай приходил ещё несколько дней подряд, всё так же всматриваясь и роняя слёзы о своей несбыточной мечте. Постепенно внимание его, до этого поглощённое исключительно поездкой, стало возвращаться к вещам насущным. В первую очередь о себе заявил желудок, напоминая своему хозяину о том, что писатели должны питаться отнюдь не воздухом. Еда, правда, какая-никакая, а находилась. Это Николая удивило — он же так долго отсутствовал на службе, откуда средства? Привычного ворчания Якима как-то мало было слышно. И самого слугу часто было не видно… А дома воцарился страшный беспорядок… Николай понял, что, похоже, по-настоящему выпал из жизни. Якиму он устроил допрос с пристрастием, как раз тогда, когда тот, чумазый и уставший, вернулся домой поздно вечером, принеся очередные запасы снеди из ближайшей лавки. Слуга гордо заявил, что, в отличие от барина, нашёл себе работу. Николая вновь обуял невероятный стыд. Поедая свою порцию принесённой Якимом еды, он думал о том, что пора брать себя в руки, а то опозорился уже дальше некуда. На следующее утро Николай явился на своё подзабытое место службы, но там ему с нескрываемой радостью заявили, что давно его не ждут, а место занято другим, гораздо лучшим работником. Пришлось снова идти к знакомому матери и смиренно просить о помощи. Тот долго распекал Николая, но в итоге всё же посодействовал. Так Гоголь оказался в Третьем отделении… — Золотце, ну ты прямо совсем в себя ушёл, — Яков пробежался пальцами по его бедру. — А ведь я жду продолжения. Николаю было стыдно раскрывать ему правду, но и утаивать её тоже желания не было. В какой-то степени ему хотелось увидеть реакцию Якова — осудит он его, или нет. Ему было важно его мнение о собственных поступках, и в тоже время пугало возможное непонимание. Но раз уж они открыли эту тему, останавливаться на полпути глупо. В итоге Николай рассказал ему всё, без приукрашиваний и утаиваний, а после замер, ожидая комментариев. — Мой Ники, как всегда, в своём репертуаре, — засмеялся Яков. — Я думал, что стал гораздо серьезнее… — Не без этого. Но твой принцип «что хочу, то и ворочу» никуда не делся. — Ну вот, — расстроился Николай. Нет, он, конечно, и не ожидал поддержки, но когда ему вот так открыто высказали, что считают взбалмошным, это оказалось как-то неприятно. — Да ладно тебе. Та история уже в прошлом, нечего себя накручивать. И ты теперь под присмотром. — Под каким-таким присмотром? — прищурился Гоголь. — Самым лучшим, — Яков буквально сграбастал его в объятия. — Ничего ты не понял! — вырвалось у Николая с удивительной даже для него самого обидой. Принципы там какие-то ему уже приписали, всё про присмотр толкуют, будто он несмышлёный идиот! Неужели так сложно посмотреть на его историю с другого угла? — Уже надулся. Да всё я прекрасно понимаю про твою тонкую душевную организацию, не выносящую рутины и всего, что лишает её вдохновения. Не создан ты для перебирания бумажек, вот и пытался всеми силами вырваться, а на размышления о красоте своих поступков ресурсов и не осталось. Ну так со мной рутина тебе и не грозит. — Это так, — слегка улыбнулся Николай. Обида, кажется, отступила. — И не ворчи тогда. А сейчас где бы ты больше всего хотел побывать? — Даже не знаю… И не уверен, что я в итоге не окажусь, как обычно, разочарованным… Я склонен рисовать слишком яркие фантазии, и мало что в реальности способно им соответствовать. — А как насчёт твоего мнения о Петербурге? Его уже ничего не сможет изменить? — Петербург… — Николай задумался. По сути, отношение напрямую зависело от его собственного эмоционального состояния. И сейчас… — Он прекрасен, — выпалил Гоголь, обвивая шею Якова руками. Можно долго перечислять недостатки, но как можно не симпатизировать городу, где встретил свою любовь. — Ну вот видишь. Никогда не стоит разочаровываться раньше времени. В дверь внезапно постучали. Вдруг это Яким?! Николай моментально отпустил Якова, соскочил с постели и вылетел в соседнюю комнату, чувствуя себя глупее некуда. Вслед ему донеслись смешки. Стараясь дышать тише, Гоголь затаился в своём укрытии и прислушался. Гуро позволил стучавшему войти. Оказалось, это был Борис и он передал какую-то записку, после чего удалился. — Ники, возвращайся, — позвал Яков. — Якима здесь нет. Николай выглянул и увидел, что Гуро, успевший прочесть записку, помрачнел. — Что там? — поинтересовался он, не ожидая ничего хорошего. — Ну и ну… — сказал тот. — Есть… То бишь, теперь уже был у меня один знакомый — очень богатый купец, Колышев его фамилия. Так вот, сегодня его обнаружили на Выборгской стороне близ реки, уже неживого. А неподалёку — мужчину, так же без признаков жизни. Выборгская сторона… Это же окраина города. Имя Николаю ничего не говорило, но услышанное совсем не удивило. Он не сомневался в том, что пресловутый Колышев и есть мертвец из видения. Гоголь рассказал Якову о своём сне. — По описанию очень похож… Цепь… Интересно… — задумался Яков. Николаю показалось, что он знает больше, чем говорит. Ну как обычно. А тот продолжил: — В любом случае, нам надо срочно туда ехать. До моего приезда ничего трогать не станут.

***

Небо хмурилось и тяжело нависало над землёй, отражаясь в реке. Прямо, как в видении… По обеим сторонам ухабистой и узкой дороги зеленели заросли высокого бурьяна и качали ветвями раскидистые деревья. Ближе к центру дороги на боку лежал человек в простой одежде. Рядом с ним стоял жандарм, дожидавшийся приезда Якова и Николая. Как Гоголю уже было известно, ещё несколько сотрудников полиции в данный момент занимались поисками свидетелей произошедшего. Чуть поодаль в зарослях образовалось свободное пространство, будто что-то их примяло. Не иначе, как там был Колышев. Туда и указал жандарм. Мертвец распластался на животе. Когда Яков перевернул его, оказалось, на лице у того застыло испуганное выражение. — Такое чувство, что он пытался убежать, — сказал Гуро. — Ну как, он был в твоём видении? Он… От налетевшего ветерка колыхнулись травы… До слуха долетело конское ржание… Стук копыт… Сидение потряхивает… Страшно… Он не хочет этого делать! Напротив — Колышев. Его губы шевелятся — он приказывает, но слов не разобрать. Нет! Хватит! Колышев ухмыляется и опускает рукав. Немного выше запястья показывается браслет. Ненависть и отвращение. Боль. Все сильнее и сильнее. Невыносимо… Страдание настолько велико, что Николай даже на время приходит в себя, но вскоре снова проваливается в видение, успев лишь поймать взглядом лицо Якова. Опять Колышев. Но теперь он испуганно пятится к дверце. Выскакивает и бежит… Падает… Прочь из кареты! Трава хлещет по ногам… Воздух рвёт легкие… — Стой! — грубый окрик сзади. Выбора нет. Кучер мёртв. Взгляд скользит по дороге, траве, деревьям. На одной из ветвей сидит темноволосая женщина, плохо различимая за листвой. Через миг она обращается в дым и исчезает… А с неба начинают капать чернила. Сначала совсем легонько, но постепенно с всё нарастающей силой. Вскоре они хлещут как ливень, заливая всё вокруг… Николай дёрнулся и стукнулся головой обо что-то жёсткое. — Николай Васильевич, спокойно-спокойно, — донеслось поблизости. Открыв глаза, Гоголь увидел кучера Якова — Данилу. Тот придерживал его за плечи. А находились они оба в карете, на которой сюда и добрались. — Яков? — только и спросил Николай. — Вон он, — указал Данила. Гуро продолжал осматривать Колышева, жандарм стоял поодаль. Значит, видение длилось недолго. Не тратя времени на раздумья, Николай побежал к Якову. — А вот и ты, — тот обернулся к нему, — Как себя чувствуешь? — Нормально. Колышев! Он сюда приехал на карете! Мужчина на дороге — это кучер. А с Колышевым был кто-то ещё, и он сбежал. Мне кажется, что именно этот беглец приложил руку к смерти обоих. Николай подробно описал видение и испытанные чувства, а также заострил внимание на чернилах и женщине на дереве. — Ну, так я и думал, — Яков указал на дорогу. — Следы от колёс и копыт вполне свежие, берут начало как раз рядом с мертвецом-кучером. Но это ещё не самое интересное. У обоих погибших, как и в случае с Идой нет никаких видимых признаков насилия. Это первое. Второе — смотри, какой сюрприз я обнаружил у Колышева в кармане. Яков показал небольшой квадратик бумаги. С одной стороны на нём был нарисован разомкнутый круг, с другой находилась надпись: «Сожрите друг друга». Николай выхватил находку у него из рук и на миг ему показалось, что его пальцы и ладони залило чернилами. — Тень… Я абсолютно уверен… Кстати, мне нужно взглянуть на браслет, — Николай присел рядом с трупом и приподнял ему рукав, но ничего под ним не обнаружил. — Странно… Он точно был на нём. И ещё, круг на картинке напоминает обруч из моего видения. Может, он как-то подавляет волю? Колышев отдавал приказ сбежавшему, а тот очень не хотел его выполнять. Знать бы ещё, что именно он требовал. А потом Колышев испугался… И хотел скрыться… Тот человек вышел из-под его контроля, — неожиданно для самого себя сформулировал версию Николай. — Догадливый, — похвалил Яков, не проявляя особой радости. — Тебе что-то известно? — Николай поднялся и приблизился к нему. — Думаю, я знаю причину смерти Иды, Колышева и кучера, — туманно сказал Гуро. — Так поделись со мной, потому что мне мало что понятно. — Сбежавший человек умел убивать усилием мысли. Это уже звучало пугающе. А когда Яков продолжил, то выдал такое… Николай буквально нутром чувствовал, насколько Гуро не хотел делиться с ним информацией, но, похоже, выбора у того не оставалось. А услышанное и вовсе повергло его в шок. Обладателя силы можно подчинять?! Да ещё и таким гадким и циничным способом, как ошейник?! — А… боль? Это тоже средство контроля? — Николай обхватил себя руками, стараясь отгородиться от того, что было настолько противно.Там ведь даже не боль была — от таких издевательств запросто и рассудка лишиться можно! — Да, — подтвердил Яков. — Хотя вернее будет назвать её средством воспитания. — Воспитания?! — эмоции окончательно хлынули через край. — И ты так спокойно об этом говоришь?! Кстати, а откуда тебе вообще известно об этих обручах? Неужели и ты… Николай осёкся и замолчал. Мысли метались в голове как испуганные птицы. Путь получения Яковом сведений напрашивался сам собой. Неужели они практиковали подобное в своём тайном обществе?! — Вы… Вы их используете, так? — запинаясь, спросил он. — По твоим словам, Колышев тебе знаком… Земля зашаталась под ногами, а на грудь словно упала груда камней, мешающая дышать. Глаза застлала пелена и всё вокруг погрузилось в туман. Николай поймал себя на жалкой мысли о том, что он бы предпочёл не знать подобных тайн. Но только на миг. Как же больно… Яков шагнул к нему и жёстко сжал плечи. — Ты готов так быстро начать подозревать меня? Николай часто заморгал, стараясь прояснить затуманенный взор. Свои чувства он даже не пытался скрыть. — А что я должен думать? Вы используете людей со сверхспособностями, одного такого заполучил Колышев, но почему-то он решил пойти против тебя, убив твою знакомую при помощи своего пленника. Так?! Жандарм удивлённо оглянулся в их сторону, но Яков послал ему такой убийственный взгляд, что тот предпочёл сделать вид, будто и вовсе ничего не слышал, принявшись рассматривать что-то у себя под ногами. — А мне ты, конечно, ничего не говоришь… — еле слышно прошептал Николай. Как подло, подло, подло! — Какие интересные выводы. И знаешь, они даже не лишены логики. Но есть один факт, который сюда не укладывается, — Яков говорил спокойно, но его голос звенел, как натянутая струна. — Какой? — Почему ты без такого обруча? — испытующе посмотрел на него Гуро. — Ч-что? Даже если бы Яков пнул Николая под рёбра, такое действие всё равно произвело бы менее шокирующий эффект, нежели заданный вопрос. — А что тебя смущает? Я по-прежнему для тебя лжец и мерзавец, так что мне мешало? — Да как… Как ты можешь?! Ты бы делал мне больно? Яков приблизился к нему совсем вплотную. Их взгляды скрестились и стало абсолютно ясно, что тот очень зол. Николай уже и забыл, что Гуро может так смотреть. По крайней мере, на него. — Как я могу? А ты когда успел возомнить себя лучше других? — Я не понимаю, к чему ты клонишь! Но если ты будешь продолжать в том же духе, я… я… Николай и сам не знал, что сказать дальше. Яков выжидательно сложил руки на груди: — Ну? Николай молчал, не находя ответа и чувствуя, как его начинает трясти. Душу рвало множество чувств — и боль, и страх, и обида. Не в силах совладать с ними, он хотел было отвернуться, но Яков довольно ощутимо схватил его за предплечье, заставляя оставаться в прежнем положении. — Если ты не сумеешь научиться доверять мне, что у нас тогда получится? — не дождавшись ответа, сказал Гуро. — Мы не просто в отношениях, мы работаем в паре. А ты, совершенно не разобравшись, тут же начинаешь кидаться обвинениями. Да, когда-то я обманул тебя. Но ты либо отпустишь прошлое, либо нет. И от твоего выбора будет зависеть всё. — Ты хочешь доверия, а сам нападаешь, — Николай дёрнулся, чтобы вывернуться, но Гуро только крепче сжал пальцы. — Это ты нападаешь. — Отпусти меня, на нас жандарм смотрит! — Мне плевать. А теперь слушай. Такие обручи использовали несколько человек из секты, о которой я тебе рассказывал. Безусловно, позднее ими заинтересовался и Бенкендорф, но я убедил его, что они принесут больше вреда, чем пользы. Бывает иногда, что некоторые, особенно занятные личности вызывают у него желание всё же попытаться внедрить это изобретение, но я всегда нахожу аргументы. — Даже интересно, какие? — Ну вот один из них, — Яков махнул рукой в сторону мёртвого Колышева. — Подчинённый явно вышел из-под контроля. Правда, сдаётся мне, здесь посодействовала Тень, раз остались её знаки, но бывает, что внешнее вмешательство и не требуется. На самом деле, контролировать при помощи обруча очень сложно. Кроме того, были случаи помешательства или гибели обладателя силы. В общем, изобретение скорее бестолковое, чем полезное. Николай постарался успокоиться. Доводы Якова выглядели убедительно, и теперь ему было стыдно за свои подозрения. Но у него возник ещё один важный вопрос. — А ты использовал на ком-нибудь такой обруч? Яков странно поглядел на него. Николаю показалось, что в его глазах промелькнула боль. — Всё-то тебе надо знать. Ну, предположим, скажу, что использовал, опять будешь скандалить? Не пора ли, наконец, расследованием заняться? Похоже, тема оказалась болезненной для Якова, поэтому Николай решил, что правильным решением будет оставить расспросы о ней до лучших времен. В одном он точно был прав — нельзя на каждом шагу подозревать человека, которого любишь. Да и сосредоточиться сейчас стоило на основных проблемах. — Так что получается, Тень расстегнула обруч? Это на неё похоже. Но Колышев ведь не чиновник, — перешёл к рассуждениям Гоголь. Яков, наконец, отпустил его руку, ещё раз кинул взгляд на Колышева и вполголоса, чтобы не долетело до слуха жандарма, сказал: — Чиновником он, может и не был, но влияние у него имелось немаленькое. Скажу тебе честно — он входил в наше общество. И это наводит меня на нехорошие мысли. Уже очевидно, что у секты, в уничтожении которой я принял непосредственное участие, появились наследники. А может, и кто-то из старого состава остался в живых. — Секта сектой, но почему у тебя не вызывает подозрений Бенкендорф? Ты сам говорил, что он бы хотел применить на ком-нибудь обруч, может, он в обход тебя нашёл человека, которому тоже было бы интересно попробовать. — Нет. Он бы не стал от меня скрывать. Ты его плохо знаешь. — Я знаю только то, что вы там все очень хитрые. И союз ваш держится отнюдь не на дружбе. — Вот тут ты прав, — усмехнулся Яков. — Но здравые доводы он слышит. Иначе на его месте уже был бы кто-нибудь другой. — Как же с тобой опасно, — вздохнул Николай. — Хочешь жить — умей вертеться. Но вообще, Бенкендорфа мне в любом случае нужно посетить. А там уже можно и проверить, верны ли твои опасения. Таких обручей осталось всего два и они хранятся в специальном тайнике. — Обруч пропал. Теперь неизвестно, откуда конкретно его взял Колышев и где он сейчас. Быть может, вернулся обратно в тайник твоего шефа, — Николай сделал особый акцент на последней фразе. Яков на это только закатил глаза. — В любом случае, Бенкендорфу мы ничего не сможем предъявить. Вопрос, кто именно забрал. Бывший подчинённый? Тень? Та женщина? Или кто-то ещё? Николай только пожал плечами. Видение не дало ему никакой информации на эту тему. А больше всего его интересовало, почему Яков был так уверен в непричастности своего начальника. — Получается, так, — продолжил Яков. — Колышев был здесь с тем человеком. Для чего? Может, он удерживал его в одном из местных домов и просто забрал, чтобы куда-то отвезти? Или, наоборот, именно здесь он хотел расправиться с кем-нибудь? Если судить по твоему видению, всё произошло, когда подчинённый очень не захотел выполнять приказ. Значит, второй вариант ближе к правде. И вмешалась Тень. Почему? Посочувствовала? — Яков снова достал небольшой листочек и прочёл вслух: — «Сожрите друг друга». Ну, по крайней мере, здесь она заявляет о себе, как о стороннем наблюдателе. Похоже, новоявленные оккультисты ей не нравятся. — Может, она от них тоже пострадала? — Вполне возможно, тем более, что особую ненависть она питает именно к влиятельным людям. «А ещё она хочет мести. Тебе», — подумал Николай, вспомнив одно из своих ранних видений. — Что ты опять так на меня смотришь? — устало спросил Яков. — Она тебе отомстить хочет, вот что! — Тогда почему она не желает прийти прямо ко мне с претензиями? Слушай, такую нечисть невозможно не запомнить, если уж с ней пересечёшься. Николай только тяжко вздохнул. Вот что ему сказать? И что пытаться у него выяснить, если он не желает рассказывать? — Ники, давай сейчас отвлечёмся и сделаем самое простое из возможного, — коснулся его плеча Яков. Доверительно так коснулся. Ладно, в конце концов, убийство нужно расследовать, и беглеца того найти, пока оккультисты вновь до него не добрались. Только Николай уже не был уверен в том, что, если его найдут именно они с Яковом, это принесёт ему что-то хорошее… — И что же в твоём понимании самое простое? — поинтересовался он. — Сначала присоединимся к жандармам и поспрашиваем местных. А потом нам нужно будет вернуться в отдел и ещё раз просмотреть папку по делу того пропавшего парня — Глеба Ветрова. — Это из-за моей реакции? — Из-за чего же ещё? Я доверяю твоим видениям. Вполне возможно, что он — именно тот, кого мы должны отыскать. Ну и про тех, кто имел отношение к самому Колышеву — прислуге, подчинённых, знакомых — тоже забывать не стоит, так что и для бездельников из отдела работа найдётся. Николай кивнул. Скорее всего, насчёт Ветрова Яков прав. Ощущение, когда он коснулся той папки и правда было такое же, как от обруча из сна. Так что, даже если конкретно в сегодняшнем случае Глеб не замешан, вполне возможно, он тоже жертва мерзавцев, вроде Колышева. А беглецу, кем бы он ни был, оставалось только посочувствовать…