В слепое никуда: дни

Просыпаюсь я поздно. Очень поздно. К обеду. Режима дня у меня нет, да пытаться его установить нет смысла- постоянные съёмки протекают днями и ночами, давая на сон лишь несколько беспокойных часов. Они могут проходить ночью на крышах небоскрёбов (причём на нескольких сразу) по пять часов, могут быть в подвалах и тюрьмах, плотинах и на вершинах гор. Выспаться удаëтся только в такие счастливые дни, как выходные. А выходные бывают редко. Со школы я не поменял своей святой веры в "Спокойный Выходной" на веру в "Выходной- День Уборки". Нет, Никогда. Неохотно встаю, направляясь на кухню. Хорошо бы приготовить что ни будь на завтрак, но ни на что нет сил. Я замираю посреди комнаты, уставившись в окно. Кстати, сейчас очень редкий случай, когда тяжело как то поэтично и красиво описать, что за погода на улице. Достаточно представить скупой, напрочь лишенный связи с реальностью текст, начинающийся со слов "За окном сияло солнце". Вот и всё дела. Неужели наконец прекратились дожди? Наступающая летняя жара сочится в открытую форточку. Спертый, без единого, даже самого захудалого и слабого ветерка воздух уже чувствуется невероятно сильно. Утро (точнее, уже день) ощущается как утро в прибрежном Крымском городке, и даже кажется, что в далеке, у моря кричат чайки. Хочется на улицу. И хочется спать. Я всё же выхожу на улицу. В холодильнике в прошлой субботы повесилась моя спокойная жизнь, и что бы не умеретьненароком с голоду, прийдётся сходить в магазин. Солнце печёт, как ненормальное. Поскорее бы вернутся домой. *** Тяжелые сумки с провизией оттягивают руки в плечах так, что кажется, как будто-то скоро рук не станет вовсе. Я стою в лифте, приопустив пакеты на пол. Тишина. В памяти всплывает Лоулайт. Лоулайт и весь наш вчерашний разговор. За собственную глупость становится стыдно. Что ж, надеюсь, она хоть как то загладится моим героическим благодетельным поступком. Девятый этаж. Двери открываются, и сумки снова приходится взять. Если подумать, то каждая моя реплика в сторону Эл была наверняка оскорбительна, или по крайней мере, неприятна ему. Я словно нетактичный ребёнок. Пусть Эл и странный закрытый парень, мое поведение было некрасивым. Я разговаривал его с разных сторон, хотя было понятно, что он просто так не заговорит, предлагал ему помощь, спрашивал резко... Обозлился ли Эл, или я не был для него чем-то новым, и всё люди так обращаются с ним? Хотя, может быть, ничего бы не произошло, если б он не упал. Может даже к лучшему, что я не начал, поддерживая его за ручку, предупреждать –"вот здесь ступенечка". Это было бы полным фиаско. Кстати, не успел подумать об этом при встрече, но у него очень странное имя. По английски–всего одна буква. Незвучное, с тем же успехом его могли назвать МФЦ или, допустим, NASA. А когда он был ребëнком? Сложно представить, как кто то кричит–"Эй, Эл, пошли играть в войнушку!" Не говоря уж о том, что уменьшительно-ласкательных форм у имени нет. Провозившись с ключами у двери около минуты, я наконец вхожу. Нет, нельзя так просто его оставлять, этого странного Лоулайта. В конце концов, подождать осталось один день, и мы снова встретимся. Я и он, ещё совсем загадочный и неизвестный.