***
Вот кому везёт, как утопленнику - мне. Из лифта появляется старший брат ТК вместе с миссис Ли-Паркер. Она выглядит чуточку живее, но всё так же бледна и растеряна. — Ну? Что там? — Что там? К ним тут же подбегают облепившие их со всех сторон братья и сёстры. — Они сделали всё, что было в их силах. Но Тай ещё не скоро придёт в себя. - Сухо декларирует старший брат, держа под руку мать. — Сердце моего ребёнка бьётся… живой… - Бормочет будто во сне женщина, держась изо всех сил за плечо сына и кусая губы. — Слава богу! - Кто-то из них возносит руки к небу. Услышав это, проходящий мимо медик горько усмехается, закатив глаза. — Малышка. Подойди сюда. - Меня подзывает андрогинный родственник ТК. — Спасибо, что ты была рядом, девочка моя! - Миссис Ли-Паркер берёт меня за руку и прижимает к себе. - Спасибо! Как же Таю повезло, что у него есть такая подруга, как ты! Выпустив меня из объятий она продолжает гладить меня по плечу, качая головой, как в трансе. — Если я вдруг вам понадоблюсь, миссис Ли-Паркер... - Я достаю блокнот и пишу в нём свой номер телефона. - Пишите или звоните мне. Старший брат принимает отрывной листок и кивает. — Спасибо. - Он смотрит на номер. - Янси.***
Зачем?! Зачем Ты дала ему свой номер?! Его пальцы касаются Твоей руки, принимая листок. Он явно что-то захочет от Тебя! Почему Ты не видишь, как он смотрит на Тебя?! Прямо как его несносный брат, который всё никак не сдохнет! Зачем Ты на всё соглашаешься?! Почему Ты не думаешь о себе?! А! Ну да! Ты же хорошая девочка! Ты такая классная, непробиваемая и рискованная! Лучшая вариация девушки Бонда. Не хватает только сексуального платья, раскрывающего все Твои достоинства, но, зная Тебя, я уверен, что где-то в глубине платяного шкафа в чехле оно запрятано, ожидающее своего звёздного часа. Конечно, я знаю, что ситуация такая странная. Даже слишком странная - молча сидеть вместе в машине, пока мы проезжаем по затуманенному городу, которым Тебе так нравится любоваться в ночное время и не думать по больше части о Тебе, а о Твоём дружке Даррелле, запертом у меня в бункере под пристальным взглядом камер видеонаблюдения и в чутких руках Сары. Но я потихоньку привыкаю, посматривая на то, как Ты забавно клюёшь носом и пристраиваешь голову то на сидении, то на чуть запотевшем стекле, пытаясь перебороть бескомпромиссные объятья Морфея, пока мы не подъезжаем к дому на Вирджиния драйв. — Пойдём, дорогая! - Я касаюсь Твоего плеча, боясь того, что Ты растворишься, как наваждение или рассыпешься на сотни, а то и даже тысячи крошечных деталей.. — Уже? - Ты широко зеваешь и дёргаешь плечами, ощутив холодный ночной воздух на коже шеи и лица. — Да, малыш. - Встав со стороны пассажирского сидения, я протягиваю Тебе руку и тяну на себя. - Пойдём, малыш! Ты, как истинная леди, вкладываешь свою ладонь в мою, а я помогаю добраться Тебе до квартиры. Я же, в конце концов, Твой принц! — Ты останешься сегодня? - Пройдя за порог квартиры, Ты оборачиваешься ко мне, упёршись плечом в рамку портала. — Боюсь, что мне нужно ехать домой. - Мне больно физически произносить эти слова, похожие на острые швейные булавки. — Ах… хорошо. Доброй ночи. — Я люблю тебя! — Ага… - Ты закрываешь входную дверь. Боль становится всё сильнее. Она ползёт от несносного языка вниз по глотке, и от глотки прямо к тому месту, где встречается двуногая трахея вместе с сжимающимся, как испуганный зверёк, сердцем. Дай мне знать, что Ты это сказала лишь из-за того, что не расслышала или зверски устала! Ты не хотела меня обидеть или отталкивать! Ведь так! Да? Ведь так? Прошу! Не делай мне больно, как это делали со мной остальные! Не отвергай меня, как весь остальной мир! Дай мне шанс! Однако мне некогда натягивать сопли на кулак, потому что я задницей чувствую, что хищник покрупнее готовится напасть на меня в тот самый момент, когда я удручённо сползу по лестнице вниз на первый этаж. Как же это наивно с его стороны! Мне стоит пройти вглубь коридора на четвёртом этаже, пролезть через окно и зацепиться за перекладины пожарной лестницы, чтобы спуститься по ней и уехать в смолисто-антрацитовую даль. Путь по шоссе, ведущему прямо на восток, на границу с Квинсом, в дом на пересечении Суррей плейс и Тудор роуд, обычно занимает у меня всегда не более сорока минут, но в этот раз мне пришлось сделать внушительный крюк, чтобы снять деньжат со счёта Даррелла. Семь с половиной тысяч долларов. И это не вся сумма. Иногда, въезжая в наш пригород, я невольно вздрагиваю. Слишком много домов пялятся пустыми глазницами окон - дома, что никогда не знали хозяев, или дома, имевшие владельцев, но видевшие их изгнание в результате проигрышей в ипотечных войнах, банкротства или других финансовых и бытовых трагедий. Дома, ставшие пустыми, обезлюдевшие. Бьюсь об заклад, в некоторых из них успели поселиться приведения, составляющие компанию бомжам. Однажды, августовским вечером, возвращаясь домой из пансионата для пожилых “Арто Хилл”, я заметил одно такое бородатое и грязное лицо, колышущееся в темноте за полуистлевшими занавесками дома, стоявшего, как печальная аквариумная рыба. Он догадался, что я его вижу, и скрылся в глубине дома. Назавтра я оставил бумажный пакет с сэндвичами и бутылкой молока на нижней ступеньке крыльца. Днём позже я заметил, что пакет исчез, а на его месте осталась записка “Храни тебя бог, парень” Так я завёл себе невидимого товарища и приносил пару раз в неделю к крыльцу дома пакет с едой и парой долларов. Царит тишина. В нашем пригороде тишина не только по ночам. Только я приближаюсь к дому под урчание автомобильного двигателя, покидая салон которого я тут же закуриваю, присев перед заросшей бурьяном лужайкой на деревянные ступеньки крыльца с потрескавшейся краской. Надо было его покрасить ещё тем летом, но мать мне в упор сказала, что это будет кощунственно как-то ремонтировать и обновлять дом пока старик Кинг не дал дубу. Но что она считает настоящей смертью: смерть знакомой личности или уже смерть тела? — Я дома! - Кричу я по привычке в пустоту, запирая дверь. — Хорошо! - Слышится голос Сары из гостиной, в которой источником света служит телевизор, по которому показывают настроечную таблицу. Войдя туда я вижу, как она лежит на диване в домашнем халате поверх плюшевой пижамы, прижимаясь лицом к думке. — Ты ещё не ложилась спать? - Я присаживаюсь на корточки перед ней и поправляю ниспадающие на лицо пряди белокурых волос, открывая умиротворённое личико сестры. — Нет? - Бормочет она в полусне, крепче сжимая несчастную декоративную подушку. Я отношу сестру в её спальню, укрываю одеялом и иду на кухню, чтобы взять из холодильника бутылку с водой, упаковку крекеров и банку энергетика - я постепенно перенимаю не только Твои вкусовые предпочтения, но и вредные привычки. Пройти к гаражу. Оттуда спуститься в подвал. Отодвинуть шкаф с инструментами. Спуститься ещё ниже по узким крутым ступенькам и оказаться в убежище, построенном по всем канонам гражданской обороны с нотками моды шестидесятых годов, модернизируемых со временем, а в две тысячи первом вообще переоборудованном в более технологичный бункер. Сколько же денег дед угрохал в него, подводя к нему электричество от солнечных панелей на крыше дома и другие коммуникации вроде возможности ловить сигнал спутников. Обычно у мужчин того времени были увлечения по типу боулинга, бейсбола или копания в двигателе купленной с рук тарантайке, как у деда Данбара, но дед Кинг был поглощён идеями глобального пиздеца и теорий заговора. При входе в бункер по левую сторону от меня есть дверь, ведущая на склад с припасами и средствами защиты, некоторые из которых имеют срок изготовления ещё в том веке, но, бьюсь об заклад, ещё пригодны для поедания или использования. Дверь по правую руку ведёт в непритязательного вида санитарную комнату: унитаз, раковина и душ (одно лишь слово) - дырка слива в полу и лейка, вмонтированная в стену. Ранее здесь стояло три двухъярусные кровати, которые я разобрал и продал через Фейсбук, как только попал в убежище, теперь на их месте лежит непритязательный надувной матрас. На нём лежит лицом к стене Даррелл, привязанный к отопительной трубе двумя верёвками, связанными между собой охотничьим узлом. — Привет, Даррелл! - Громко восклицаю я, закрывая за собой массивную дверь на кодовый замок, как сейф. - Надеюсь, ты сделал то, что я сказал тебе? Он молчит, дрогнув плечами и сжавшись в своём углу ещё сильнее, рядом с ним стоит баночка с белёсой жидкостью, заполненная на две с половиной жидких унции. Я надеваю латексные перчатки и оцениваю содержимое на свету, закручивая баночку покрепче. Лучше, чем ничего. — Умеешь же, когда от тебя что-то требуют! Откуда такое воспитание? - Я бросаю ему под ноги бутылку с водой, отчего тот и окончательно просыпается. - Поднимайся, господин сенатор Даррелл! — Что ты собираешься сделать со мной? Зачем ты мучаешь меня? — Я сделаю из тебя знаменитость. Я сделаю из тебя мученика во славу нового бога. И ты знаешь её имя. А теперь давай позанимаемся правописанием! Я бросаю рядом с парнем тетрадный лист и карандаш.***
Наверное, было бы всяко лучше уже и не ложиться спать, чем чувствовать себя разбитой в половине шестого утра с прилипшей к подушке тяжёлой головой. Мысли спутаны, как воронье гнездо на голове. “А может, нам стоило предупредить старосту, что мы не придём сегодня на занятия?” - Стенает внутренняя лень через уставшие глаза в отражении зеркала. “Мы могли бы так сделать, но нам бы это обошлось в пару сотен долларов, да и староста нас ненавидит, как и вся группа. Так что давай приведём себя в порядок и пойдём карабкаться по карьерной лестнице” - Отвечаю я деструктивным мыслям, оттягивая горячее веко, и капаю под него холодные капли, окрашивающие красный белок в голубой. “Давай. Скажи какую-нибудь заезженную фразу в духе чирлидерш, чтобы поднять боевой дух!” “Зачем? Для этого же есть холодный душ?” Я забираюсь в ванну и открываю кран. — Чёрт подери! - Из-за душевой шторки, кажется, мой визг разносится через вентиляцию по всему зданию, постепенно пробуждающемуся и готовящемуся к очередному рабочему дню в ожидании пятницы. Наверное, я тоже жду пятницы или же уже вечера субботы, когда в воскресное утро мне не придётся куда-либо идти, однако мне в подобный исход верится с трудом. Позавтракать. Приодеться и накраситься. И вот вы достойный гражданин свободного демократического общества. Уже готовая выходить, краем глаза я замечаю зелёный корешок томика Сервантеса, похороненного под бумагами. “Как же я могла забыть!” Мистер Уильямс всегда быстро открывает дверь, даже если стучаться к нему в ранний час. — Дитё. - Протирая сонные глаза, зевает Дон и завязывает в тугой узел пояс полосатого халата. — Сэр. Я пришла вернуть книгу, пока есть возможность. — Могла бы чуть потянуть, я не библиотекарь, в конце концов, и штрафы выписывать тебе не собираюсь. — Не люблю быть кому-то должной. Дон что-то нечленораздельно пыхтит себе под нос, принимая книгу и швыряя её куда-то на тумбочку. — На твоём месте я бы лучше был повнимательнее с этим лысым. — Простите, сэр? — Я говорю, что твой парень какой-то мутный и что ему не следует доверять. — Мистер Уильямс. Если вы не заметили, то в этом районе крутятся куда более… “мутные типы”, как вы выражаетесь, но я не вижу вашей озабоченности ими. Но если вы судите так людей по внешности, то я не вижу, чтобы вы останавливали друзей моей соседки. Дон пристально щурится на меня, в тот момент, когда мне приходится поправить ремень сумки на плече. — Если у вас нет ничего кроме ваших предчувствий и подозрений, оставьте моего парня в покое, хорошо, сэр? Он молчит, строго сложив руки на груди и задумчиво блуждая взглядом в не менее задумчивом молчании. — До свидания, мистер Уильямс. — Да. Пока…Октябрь 17. 2019. Вечер.
Адрес принадлежал старинному жилому дому, на первом этаже которого располагался ресторан с парой Мишленовских звёзд, в котором я думала и произойдёт назначенная встреча, но встретивший меня профессор Олдридж ведёт меня мимо стеклянных дверей с хостес за кафедрой, при открытии которых улицу будто разукрашивала живая джазовая музыка, к другой двери прямо к подъездной каменной лестнице с кованой оградкой по бокам, за которой ещё играют изумрудной зеленью кусты аризонского кипариса. — Проходите, дружочек. - Он открывает передо мной дверь в светлую просторную гостиную с выходящей на второй этаж лестницей. - Наверное, надо было уточнить, куда нужно подходить - об этом я и не подумал, к сожалению. Хорошо, что Китти заставила меня выйти встретить тебя. А вот, кстати, и она! Высокая женщина солидного возраста в комбинезоне Иссэй Миякэ из плиссированной ткани, поверх которого повязан фартук “Kiss the cook” стремительно выходит модельной походкой из помещения, которое полнится запахами поджаренного мяса и кисло-сладкой клюквы. — Святые угодники! - Она отступает назад, поправляя рогатые очки Roberto Cavalli. - Я не думала, что призраки реально существуют! — Хотелось лично вас познакомить, девочки! - Профессор Олдридж выпрямляется и пытается втянуть живот, продолжая держать руку у меня между лопаток. Это именно её я и видела на чтении и в деканате. — Кейтлин Липпинкотт - главный редактор и совладелец “Neo Whigs Journal”, а по совместительству жена Молтона. Но тебе этого знать не обязательно, милая. - Она подплывает ко мне с необычайной лёгкостью и в то же время с опаской, протягивая руку, оплетённую часами Bvlgari Serpenti. Я неуверенно пожимаю её, восхищаясь тем, какая же она статная и элегантная - идеальная картина благородной старости. — Это ещё почему, Китти? Она наш друг. — Ох, верно, Молтон! Поэтому пока позаботься о ней, пока я занята. Она резко поворачивается на каблуках жёлтых блаников и удаляется обратно на кухню, пока профессор Олдридж помогает мне снять шубу. Моя самооценка неумолимо сползает вниз, как шарик мороженого, который швырнули в стену. В голове вновь просыпается давно забытое чувство стыда за свою бедность и вынужденность одеваться в секонд хендах, однако гордость и чувство собственного достоинства вторит мне со школьной скамьи, перебивая чувство стыда: “Дорогуша! Это - винтаж! Это непревзойденность гениев минувших лет! Тебе так повезло быть одетой в то, к чему могли лично прикоснуться такие люди, как Аззедин Алая или сама Вивьен Вествуд”. Профессор Олдридж ведет меня по узкому коридору к арке, за которой в середине комнаты виднеется обеденный стол с приготовленными тремя наборами посуды и парой бутылок белого сухого вина. Входя в гостиную размером около пятисот квадратных футов в первую очередь в глаза бросается книжный шкаф во всю стену с двумя уютными диванчиками с журнальным столиком под ним. Большая часть полок в нём уставлена немыслимой смесью из художественной литературы, биографий, книг по истории, справочников по торговле и промышленности, а также толстых журналов. Книги расположены без видимого порядка. Стеллаж, похоже, активно используется хозяевами, и, что-то мне подсказывает, что это лишь часть того букинистического богатства, которым владеют Олдридж с женой. Из окна в три четверти высоты стены открывается вид на мост и канал с прогулочной пристанью, освещённой гирляндами и фонарями над мелкими палатками фудтраков и прочих полуразвлекательных аттракционов. Профессор Олдридж делает приглашающий жест, отодвигая стул от обеденного стола, но я притворяюсь, что не заметила этого; вместо того чтобы сесть, я с любопытством прохожусь вдоль стены, осматривая книжные полки.***
Я не могу позволить себе не быть в полном курсе происходящего! Это не в моих правилах! Сегодня снова сыпет снег и в носу буквально льёт фонтан от влажного промозглого воздуха. Устроившись на крыше дома напротив, в окне я могу видеть накрытый стол, пару бутылок вина и кипу бумаг, отложенных до момента в сторону. Возможно, это и правда “обкашливание вопросиков”, а не приглашение на изощрённую геронтофильскую свингер-пати. Хотя по Твоему наряду я не мог подумать иначе: чёрный свитер с высоким горлом, чёрный приталенный блейзер с заострёнными плечами и обтягивающие чёрные джинсы, которые так сильно акцентируют внимание на Твоих упругих округлых бёдрах, контрастирующих с остротой плеч; а поверх всего этого леопардовая шуба, в которой Ты похожа на рок-звезду, детка! На столе появляется запечёный кролик с клюквенной подливкой и пюре. Вы сидите и смеётесь, попивая вино. После чего склоняетесь вокруг пухлого старикана, который указывает пальцем на что-то в листе с распечаткой. “Туше, Питер. Туше” В носу невыносимо свербит и уличный гвалт перебивает громогласный чих. Ещё один. “Может, я и правда чёртов параноик” - Мне остаётся ворчать и натянуть по самые уши неудобную колючую шапку, а потом и плотнее завернуться в шарф. Я остался в дураках. Твоя компания - это не заигравшиеся в сильных мира сего богатые детишки, а умудрённые жизнью умные люди с парочкой докторских и наградами, с которыми Ты можешь разговаривать на своём странном заумном языке без боязни того, что Тебя могут не понять или попросят пояснить. Ты выглядишь такой органичной среди них, словно недостающий элемент в красочном пазле на деталей, эдак, пару тысяч. А мне пора ехать домой, выстраивать пазл иного характера, куда более сложный и, как многим кажется, крайне жестокий. Но такой необходимый не столько для меня, сколько для Тебя, Любимая.***
— Действительно, тексты отличаются прямотой и увлекательностью изложения материала, и даже не посвященный в тонкости человек может многое из них почерпнуть. - Задумчиво вздыхает мисс Липпинкотт, пригубив из своего бокала. - Полагаю, это действительно то, что нужно “Вигу”. Что вы думаете о том, чтобы стать одним из наших внештатных специалистов на полставки, Фэйт? — Я - Янси, мисс Липпинкотт. — Ах. Точно. Так что скажешь? — Сложный вопрос. — Если ты переживаешь о заработке, то Молтон предупредил меня. Твоё недельное жалование будет больше в половину недельной зарплаты там, где ты убиваешь свои ноги и пропитываешься запахами общепита. Чувствуется, как лицо заливается краской… и это не от пары бокалов вина. Я поворачиваюсь лицом к плечу, чтобы принюхаться. Она права: одежда пропахла запахами дешёвых бургеров и кофе. — Давайте посчитаем это риторическим вопросом и заключим трудовой договор со следующей недели, чтобы ты успела отмучиться в своей тошниловке и отмыться от этой вони. - Продолжает Кейтлин, отставляя в сторону бокал. Она встаёт из-за стола, плавно проходя вокруг него и выуживая с полки шкафа-пенала папку с готовыми документами на подпись, которую кладёт прямо передо мной. — Почему у меня такое ощущение, что это желание захватить меня в свой штат не просто из-за моего стиля письма. - Я открываю папку, просматривая пункты договора. Олдридж с Липпинкотт переглядываются. — Не хотел этого тебе говорить и показывать, но… - Профессор грузно перекатывается с ноги на ногу к оставленной на диване сумке, откуда достаёт файл с распечатанными фотографиями, на которых я узнаю себя с Дарреллом. За мной шпионили! Это низко! — Парнишка рядом с тобой. Даррелл дж Спенсер. — Но мы с ним почти две недели назад как расстались. - Морщины на лицах профессора и его жены приобретают всё больше глубины в свете люстры в стиле Тиффани. — Но ты же знаешь его и знаешь, кто его отец. Чем он занимается. — С его отцом я от силы пару раз встречалась, сэр. — Ладно. - Олдридж опрокидывает остатки вина из своего бокала, шумно выдохнув через заросшие волосами ноздри. - Карты на стол. Я не хочу играть с тобой, дружочек, в угадайку. Этот человек тебе однозначно знаком. Папаша твоего непутёвого Даррелла, Гордон Спенсер, конгрессмен демократической партии штата Мэриленд. Такой душка, не правда ли? Столько социальных программ одобрил, спас столько предприятий от банкротства. Наверное, ты и сама и без меня это прекрасно знаешь, как и о его прошлом бывшего промышленника. Но вот чего ты не знаешь. Этот человек находился в теснейших отношениях с наркокартелем из Техаса, который, в свою очередь, сотрудничал с другим наркокартелем из Мехико, а так же отмывал деньги за счёт поставок лекарств по типу сильнодействующих обезболивающих и инсулина в хосписы и пансионаты для престарелых людей. — Вы хотите, чтобы я помогла вам его вывести на чистую воду? — Правильно мыслишь, дружок. Но нам нужны веские доказательства, благодаря которым я… то есть “Виг” сможет отстранить Спенсера от должности в конгрессе. — Но разве вы ранее не занимались его делом? — Занимался. - Профессор поник, но в его глубоко посаженных глазах видны языки пламени гнева. - Из-за его связей и адвокатов я проиграл дело о клевете и отсидел полгода. Моя карьера рухнула. Я могу работать только в качестве теневого посредника, отлёживаясь на дне в Ньюберри. — Ясно. Вы хотите пустить меня в качестве пушечного мяса, чтобы пустить пыль в глаза Спенсеру и развеять доказательства о его связях с наркокартелями и махинациях с закупками лекарств. Простите, но я не хочу этого. Не хочу быть вашим жертвенным агнцем на алтаре вашего авторитета и карьеры. Я встаю из-за стола и кланяюсь профессору Олдриджу и Кейтлин. — Спасибо большое за вечер, но я, пожалуй откажусь. Я не тот человек, который вам нужен. Перекинув ремень сумки, я шагаю в коридор и хватаю с вешалки шубу, которую уже хочу накинуть на плечи, но в глаза бросается рамка: “Надеюсь, твою центристскую задницу оттарабанят в тюрьме, пидор!” А за ней другая: “Желаю тебе сдохнуть в казематах от туберкулёза” И таких рамок с нелицеприятными пожеланиями на стене висит с дюжину. — Лучший двигатель для прогресса - ненависть. Что скажешь? — Наверное. — И это лишь часть писем подобного характера, которые мы получали за время работы в “Виге”. Были и более красочные угрозы, Фэйт. - Усмехается Кейтлин, положив руку на плечо мужа. — Янси... — Да! Но они оказались самыми лаконичным. Как рекламный слоган, девиз. Вот и после условно досрочного в две тысячи втором я повесил все достойные письма на стену, как приятное напоминание о том, что движет мною на самом деле. — Вот как, сэр. — Зови меня просто Молтон, окей? Я не могу что-то ответить на это предложение, обнимая себя за талию, чувствуя, как неловкость всё нарастает и нарастает. Я разглядываю многочисленные мелкие фото и письма, пока на глаза мне не попадается крошечное зеркало. Нет. Не зеркало. Фото. Я подхожу ближе, прищурившись, чтобы лучше разглядеть детали запечатлённой девушки. Неужели это та самая Фэйт, которой меня так и хочет назвать Кейтлин. — Ты заметила, дорогая. — Значит, вот кого я вам на самом деле напоминаю. Фэйт. Кто она? Старик сжимает губы, отводя взгляд в сторону и шумно вздыхает. — Она наша с Китти дочь… покойная. — Соболезную, сэр. — Она была такой же, как и ты, гениальная, изворотливая, с упрямой искрой в глазах… — Что с ней случилось? — В две тысячи четвёртом она поехала освещать конфликт в Ираке. Она тогда находилась в Фаллудже, освещая происходившие там бои. Конечно, к ней были приставлены военные… однако это не гарантия безопасности и выживания. Всегда есть один процент. Насколько я помню, в обстреле остался в живых лишь один солдат. Профессор Олдридж показывает на фотографию этой же девушки в военном обмундировании, а Кейтлин протягивает мне урну, которую приносит из гостиной. — Но мы были рады тому, что быстро получили её тело. Теперь она всегда с нами, куда бы мы только ни переезжали с Китти. Он кладёт руку на крышку изящной урны с прахом, на которой выгравировано “Фэйт Джиллиан Олдридж” 02.24.1978-04.05.2003 — Не считай нас хладнокровными карьеристами, Янси. Пусть тебе это покажется сентиментальным, но мы всегда хотели счастья нашей дочери, хотели обеспечить ей место под солнцем… а когда встретили тебя, то хотим того же самого для её… двойника… Письма ненависти, фото военного корреспондента и урна с прахом выуживают из памяти картину лежащего на койке в реанимации ТК, сплетающуюся с воображаемой картиной покалеченного тела в цинковом гробу и хмурого сгорбившегося профессора в оранжевой тюремной робе. Это люди, чьи амбиции разрушились благодаря сильным мира сего, перемолоты, их кровь выпита досуха. Они, как сам любит выражаться профессор, Les Misérables. А у этих отверженных жизнью должен быть свой Жан Вальжан. — Мистер Олдридж, мисс Липпинкотт… пришлите мне все материалы, что у вас имеются на Спенсера. Я возьмусь за это дело.***
Октябрь 18. 2019.
Глупо считать себя неправым в одном проценте, когда все остальные девяносто девять процентов говорят в пользу моей правоты. Время уже перевалило за полночь, когда я спустился к Дарреллу в подвал с гостинцами. Открывая дверь в убежище я готов оглохнуть от вопля парнишки, пытающегося заглушить собственными криками крики в колонках проектора, на установку которых у меня ушёл практически весь вчерашний день. Неблагодарный. На стене крупным планом показывают то самое видео фатальной оргии вместе со звуком, в котором отчётливо слышится мольба девушки о помощи и передразнивания её обкуренными студентами. Мне было тяжело смотреть его и в первый раз, и во второй, когда я тестировал оборудование, чтобы то проигрывалось без конца раз за разом. А уж каково было Дарреллу, который, наверное, уже часов восемь смотрит и слышит его. — Выключи! Выключи! Я прошу тебя! Я сделаю всё, что угодно! - Он подползает ко мне, натягивая верёвку, которой привязан к трубе. — Хорошо! Хорошо! Как скажешь, приятель! - Достав пульт из кармана, я ставлю воспроизведение на паузу. — Спасибо! Спасибо тебе! - Облегчённо вздыхает он, распластавшись на полу. — Всё, что угодно, говоришь? - Я ставлю на столешницу комода пакет с “гостинцами” и сажусь на складной стул перед Дарреллом. - Смотрел “127 часов”? — Ну... да? Я кидаю ему из пакета ножовку по металлу вместе со жгутом, устроившись перед Дарреллом, вытащив из штанов автоматический пистолет Taurus PT 911, который стащил у латиносов после расправы. — Только я даю тебе сто двадцать семь минут. Не сделаешь этого в назначенное время - пущу пулю в лоб. - Я показываю включённый на телефоне секундомер и нажимаю на кнопку “пуск”. - Вперёд. Он молчит, смотря то на жгут, то на ножовку. Он тянется к жгуту и начинает наматывать тот на левую руку. — Другую. — Но как я буду дальше что-то делать? — Научишься потом левой. — Но… — Сто двадцать три. Даррелл шумно дышит через нос, неумело перекидывая резиновый жгут через запястье правой руки и пытаясь затянуть его, но рука не слушается и петля выходит хлипкой и недостаточно тугой, чтобы перекрыть доступ к кровотоку. Он повторяет ранее проделанные действия. Снова петля выходит несуразной. Третий, четвёртый раз - всё безуспешно. Как же Ты могла полюбить этого жалкого слизняка? Наконец-то с седьмой попытки ему удаётся мал-мальски прилично повязать жгут так, что его скользкая ладошка начинает бледнеть сначала в области чуть выше лучезапястного сустава, где как раз сам жгут сдавливает артерию, а потом бледность поднимается по ладони к пальцам. Парень буравит пустым взглядом белеющую конечность, сглотнув тяжёлый ком соплей, застрявших на задней стенке глотки. — Продолжай. А он будто меня не слышит, продолжая смотреть и медленно сгибать пальцы. Даррелл дрожащей рукой тянется к ножовке и примеряется её зазубренным лезвием к области лучезапястного сустава, громко шмыгая носом. Я вижу, как его красные глаза заполняются слезами, а искусанные губы дрожат. Ножовка выпадает на пол с глухим стуком пластмассовой рукоятки, а вслед за ним по бункеру, как взрывная волна, проносятся рыдания юноши. Он падает ниц, упёршись лбом в заливной пол, по которому в нетерпении я постукиваю носком ботинка, закуривая сигарету. — Даррелл. Ты тратишь не только моё, но и отведённое тебе время. Однако я дам тебе небольшую поблажку! - Я закусываю сигарету между зубов, чтобы надеть латексные перчатки и побыстрее найти в кармане… Крошечную таблетку. — Открой рот - эта штука сделает всё не таким болезненным. - Я постукиваю пальцем по дрожащему, мокрому от натёкших слёз подбородку. - Давай-давай! Я сегодня добрый. Он раскрывает рот и густые блестящие нити слюны пронизывают красную плоть, источая тошнотворную вонь нечищенных зубов, куда я закладываю под покрытый налётом язык крошечную таблетку. — Тебе всегда после этой штучки легчает. Он качает головой, судорожно дыша и всхлипывая. — Я не смогу. — Время, Даррелл. Я подхожу к кассетному проигрывателю и выуживаю из коробки несколько мелких касет в разноцветных футлярах “Erasure”, “Duran Duran”, “Eurythmics”, “Seal”. Не знал, что дед Кинг хотел забрать с собой в эту бетонную могилу любимых поп-исполнителей матери. Удивительно, что я, в отличие от неё, стал фанатом грязного индастриала и металла, но тем не менее в осознанном возрасте мне преемственнее слушать просто хорошие песни.I'm crazy flowing over with ideas
A thousand ways to woo a lover so sincere.
Love and hate, what a beautiful combination
Sending shivers up and down my spine
Слова с музыкой в кассетном проигрывателе не такие громкие, как в установленных колонках, но всё равно можно отчётливо слышать и пританцовывать. — How I love to hate you! I love to hate you! I love to hate you! I love to hate you! - Заводной ритм смывает с меня злость и нетерпение, рождая на моём лице улыбку, украшенную почти истлевшей сигаретой. Но что-то берёт верх надо мной и я набрасываюсь на задыхающегося от тихих всхлипов Даррелла, валю его лицом вниз и хватаю за правую руку, прижав голову с плечом ногой. — Не дёргайся! Он меня не слушает, из-за чего мне приходится на болевую точку между плечом и шеей пяткой, хватая с пола ножовку. Зубастое лезвие проходит через кожу, а затем и через лопающиеся сухожилия, проталкиваясь между мелких суставов, но они находятся так плотно друг к другу, что мешает мне. Я дёргаю Даррелла за руку. Крепкое смертоносное рукопожатие. Связки под лучезапястным суставов вместе с артерией натягиваются сильнее и в конце концов ножовка проходит насквозь, оставив бледную кисть у меня в руке. — Вот! Смотри! Чего тут такого трудного? - Я машу кистью Дарреллу, вопящему на полу и не отрывающему взгляд от культи, из которой тоненькими струйками сочится капиллярная кровь, пока артерия зажата жгутом. - Ты думал, что я убью тебя прямо здесь? Ха! Какой же ты наивный! Ты можешь молиться о быстрой смерти, дорогой Даррелл, - Я бросаю ему пару бинтов, чтобы тот перевязался. - Но наступит она не скоро.