Вечная память-вечные муки

       Килби с грохотом распахнул двери в свой кабинет, быстро залетая в тьму, окутавшую тот, пропадая в ней, но уже не только метафорически. Быстро, впопыхах захлопнув двери, он кинулся к столу, судорожно переворачивая лежащие на нём бумаги, сам не зная, что он конкретно ищет. Мысли кружились в непривычном вальсе, медленном, элегантном, к темпу которого он привык, нет, сейчас они исполняли новый танец, быстрый, хаотичный. Он не знал, что ищет, не знал что делает, но даже это не заставило задуматься и остановиться. Чьи-то горячие лапы обвили туловище старшего элиатропа, нежно, с любовью. Горячее дыхание чуть опаляло шею, но от этого жара на душе, или подобии таковой, стало легко и тепло, а все тревоги и думы отступили на пару шагов, возвращая старшего в ясный ум. Шинономе нежно что-то мурлыкала себе под нос, казалось, она и вовсе не замечала перепуганных глаз брата, в которых просматривались нотки безумия с оттенком отчаяния, медленно оседающего в душе. Килби выдохнул, окуная лицо в собственные ладони, словно омывая ими его от ужасных, но при этом абсурдных мыслей. Хвост сестры медленно обвил ноги, нежно, пытаясь согреть брата своим теплом, в котором он порой так нуждался.        — Юго не выдаст тебя, — короткая фраза заставила Килби обернуться к драконихе. — Хотел бы, — начала она тёплым, спокойным, мелодичным голосом. — Ты бы уже сидел в темнице, ожидая момент, когда у наших братьев и сестёр разыграется фантазия и они придумают наказание хуже нашей жизни, — Шинономе чуть отпрянула от близнеца, беря его за руку, уводя вслед за собой. — В последнее время ты слишком много переживаешь, — в голосе проскользнули ноты усталости и грусти. — Никаких "но,, ,Килби, тебе нужно отдохнуть, а после обдумать всё, но уже на свежую голову, — она и слова не дала ему вставить, заполняя всё пространство лишь своим уставшим, но отчего-то успокаивающим голосом.        Килби послушно лёг на кровать. Он не хотел пререкаться с сестрой, которая к тому же, впрочем, что неудивительно, была вновь права, права во всём. Ему нужен был отдых, а после томительные часы дум, но уже на свежую голову. И Юго не выдал его тайну, не поведал всему совету о том, что он совершил, нет, он лишь дал понять, что он знает, но чем это было чревато - Килби понять не мог, хоть и знал младшего брата столь давно. Сонная, ленивая мысль посетила его неожиданно, в оный момент заставляя потерять сон и покой, в потугах её развить или развеять, словно пепел на ветру. Он хочет сам вынести приговор. Элиатроп устремил взгляд в стену, вздрагивая от нежных, заботливых ласк сестры, что гладила его по спине, приятно опаляла своим дыханием шею, и нежно своим хвостом обвивала ноги, кончиком чуть залезая под штанину.        — Он ведь сам хочет со мной встретиться, — на мгновение Шинономе замерла, не отводя взгляда смотря в одну точку - в никуда.        — Скорее всего, — наконец перестав напоминать многолетний дуб, стоящий непреклонно и неподвижно, ответила она.        — Братец... — Килби замолчал, убеждаясь в том, правильно ли он говорит, не окажутся его собственные речи лишь пустым ожиданием, которое в нынешних реалиях может и не сбыться, — Он такой же как и мы, да, где-то чуть отличен, но в чем я уверен, так в том что ему здесь скучно. Нет ни одной горы, ни одного утёса, полянки, леса, моря, пещеры или чего либо ещё, что было бы ему не знакомо, ново и неожиданно, пожалуй, если только до ядра копать, но чтобы он этого не сделал, мне в своё время пришлось в срочном порядке проводить исследования, лишь бы эта русая дурная башка оставила столь абсурдную, но горящую идею, — на мгновение учёный усмехнулся, вновь предаваясь воспоминаниям о тех славных деньках.        Было ошибкой считать, что Килби плевать на своё прошлое и своего народа, напротив, он мечтал вновь вернуться в те деньки, когда мир был полон удивительного и непостижимого, как им всем казалось, и он с замиранием сердца наблюдал, как его народ уверенно идёт к прогрессу. Сейчас же они, словно старая псина в будке, мир вокруг изучен, и все что осталось делать его народу - умирать в этой конуре, но он нашёл выход, шанс всё исправить, вновь вернуться в те времена, когда мир был столь удивителен и нов, а они счастливы и любознательны. Такова их природа, их всех ‐ жажда знаний, но многие об этом забыли, предпочитая внимать сладким речам совета о том, что они живут в счастье и гармонии, и лучше уж и быть не может. Бред. Может, и Килби это докажет.        Маленькая девочка шла за высоким мужчиной, подражая, а точнее пытаясь подражать, всем его движениям. Вдруг старший резко замер на месте, и малышка, задравшая подбородок, врезалась в него. Чиби обернулся, беря ребёнка на руки. Он быстро поцеловал её в лоб, а после вновь двинулся по коридору, но на сей раз быстрее, ведь ему более не нужно было подстраиваться под её ритм шага.        — Чиби, а от папы есть какие-либо новости? — спросил тихий, ласковый, сонный голосок.        — У него всё хорошо, не переживай, — легко улыбаясь, молвил мужчина, говоря полнейшую ложь, и малышка знала об этом, но тем не менее выдавила из себя такую же улыбку, решив подыграть старшим.        Девочка была умна не по годам, но не многие это понимали. Её отец, решив, что окружающим не к чему знать подробности, уговорил малышку держать язык за зубами, и лишнего не говорить. Совет перворождённых убеждал её, что с Юго всё в порядке, и волноваться не стоит, но она знала, что там ничего не может быть в порядке. Килби и Шинономе всегда внимательно наблюдали, как все их братья и сёстры, как один, убеждали девочку в том, что с её папой всё хорошо, и он скоро вернётся, и как она кивала в унисон с их словами, при этом незаметно перебирая ткань белоснежного, лёгкого платья, неописуемой красоты, как отзывался о нем Юго, что лично подарил его дочери, после любуясь, как та кружилась в нём, радостно смеясь. Девочка получала всё, что хотела. Перворождённый готов был выполнить любую её прихоть, и, к всеобщему удивлению, она не была избалованной, напротив, щедрой и доброй, умной и милой, тихой в нужный момент, понимающей, когда следует говорить, а когда молчать. Старшие не понимали отчего их брат, похоронивший уж столько друзей, возлюбленных и даже детей, все ещё заводит их, маленькие кусочки радости, как он их называл, и выполняет любую прихоть этого странного существа, именуемого ребёнком. Юго сполна испытал боль потери, но отчего всякий раз, стоило ему прижать маленький свёрток с новорождённым малышом, он тот час забывал о последствиях в виде неописуемой душевной боли от потери ребёнка. Пусть детей у него за все перерождения было куда больше, чем у остальных его братьев, он каждого из них лелеял и растил, идя на всё ради этого маленького существа. Поначалу Килби и Шинономе не понимали такое стремление брата стать родителем, и, впрочем, ничего не переменилось, они и по сей день не понимают, лишь принимают как должное, что раз в несколько тысячелетий, когда сердечные раны затягиваются, оставляя глубокие шрамы, Юго вновь приводит очередной маленький комочек его искреннего счастья, который будет лелеять и любить, а после страдать по нему.        Шинономе выскользнула из комнаты, полностью окутанной тьмой. Она тут же столкнулась со своим братом и новоиспечённой племянницей, что мирно сопела у того на руках. Чиби почтительно склонил голову, а после чуть качнул ей, подзывая сестру к себе. Девушка плавно, словно облако, подошла к Королю, безмолвно спрашивая, что его интересует. Тот кинул неоднозначный, с нотками беспокойства, взгляд на дверь, чуть щурясь. Дракониха бесшумно выдохнула, прикрывая уставшие глаза, а после, положив свою тяжёлую лапу на голову, и проводя по золотистым волосам, сама себе на уме покачала головой. Из этой безмолвной беседы Чиби понял, что Килби в очередной раз довёл себя не до лучшего состояния, загоняя себя в клетку из собственных переживаний и дум, которые тяжелели час от часа. Мужчина медленно закрыл глаза, плавно кивнув, а после удалился, дальше направляясь в спальню девочки, сладко спящей на его руках. Малышка, несмотря на некую покладистость, была весьма активной и неугомонной, посему застать момент, когда этот ходячий сгусток энергии уставал и валился с ног можно было весьма редко, и как правило свидетелями сего становились либо отец малышки, король, или как то было ранее, покойная мать девочки. Она любила свою мать неистово, искренне, той самой детской, безграничной и бесконечной любовью, самой настоящей, что только может быть. Чиби помнил ту женщину, что подарила жизнь сидящей ныне на его руках малышке, слишком хорошо помнил, оно и не удивительно, ведь прошло всего три года, но они были столь тягостными, что порой казалось, будто тянутся они тысячелетиями, долгими, нудными, унылыми, где каждый десяток и каждая сотня схожи столь, что уже и разницы не видать. Порой он спрашивал сам у себя, а действительно ли его брат любил ту, на которой женился? Впрочем, мог ли он его осудить, даже если ответ бы оказался отрицательным? Однажды, в конце концов набравшись смелости, он подошёл к старшему, задав вопрос напрямую, на что тот лишь грустно улыбнулся, чуть виновато, словно ребёнок, разбивший любимую вещицу матери иль отца, а спустя несколько минут тихо ответил болезненное "да" , и вновь сделал глоток своего дорогого поила. Чиби продолжал выжидающе смотреть на Юго, желая получить ответ на безмолвный вопрос, на что брат лишь махнул рукой, тихо буркнув себе под нос.        — Любил, но не так сильно как других, а уж тем более её, — шёпотом сознался воин, словно приоткрывая постыдную правду, которую хранил столь долго, что она вот-вот станет ложью, канувшей в забвение.        Король лишь склонил голову, обвивая руками шею старшего, а после сцепляя их в замок, пытаясь выразить свою поддержу и дать хлипкую иллюзию понимания. Юго грустно улыбнулся, махнув рукой, мол, что было ‐ то прошло, и не стоит воротить ушедшие события тех лет вновь.        Аккуратно открыв дверь, Чиби вошёл в комнату малышки, спящей на его руках. Он бережно, как и надлежало, положил её на кровать, укрывая одеялом, а после задумчиво бегая взглядом по комнате, залитой тёплым, мягким светом. Он собирался было уже подойти к тумбе, на которой сидел любимый плюшевый тофу его племянницы, но та схватила его за рукав, потянув на себя. Король легко улыбнулся, присев на корточки около кровати. Девочка недовольно сморщила носик, все ещё находясь в царстве сновидений. Её губы разомкнулись и с них слетело тихое, еле разборчивое предложение.        — Хорошо, папа, я не буду подходить к дяде Килби, не волнуйся, — пробубнила она, утыкаясь носом в рукав дяди, верно приняв его за идентичный, что был у её отца.        Чиби лишь отмахнулся. Он далеко не в первый раз слышал, как девочка разговаривает во сне, нередко принимая короля за своего отца. Такое, поначалу, казалось ему странным, ведь они с Юго не схожи как внешне, так и характером в целом, и даже Гругала, с его то принципами и устоями, было бы куда реальнее спутать со старшим, нежели его самого.       Гругал положил свои ладони на плечи брата, заставляя того вздрогнуть и поднять перепуганные глаза, в который сверкнул голубой цвет, заставляющий уже дракона перепуганно пошатнуться. Близнецы неловко переглянулись, а после, когда элиатроп качнул головой на дверь, вышли из комнаты. Гругалорагран выжидающе взглянул на брата.        — Она просила с ней поиграть, а после, набегавшись, уснула, и я отнёс её в комнату. Я по дороге встретил Шинономе, и как я понял этим вечером состояние Килби было не очень. Видно последние известия подкосили его куда сильнее, нежели мы думали. Оно и ясно. Как бы долго он не жил, брат всё же видел наш народ во все времена, видел развитие, жизнь и смерть, но последнее, разумеется, не в таком количестве. Ему, скорее всего, тяжело смириться с таким исходом, — дракон лишь молча кивнул, как бы соглашаясь с мнением близнеца, после чего те двинулись вновь в главный зал, где уже периодически спали, ели, и жили в целом, разбираясь с той кипой документов и приказов, требующих незамедлительного рассмотрения.        Юго сплюнул кровь на землю, опираясь на собственный меч. Молодые парни, идущие за ним, подбежали к старшему, пытаясь тому помочь, но он, вновь подтверждая прозвище упрямца, отогнал их, словно назойливых насекомых, буркнув что-то невнятное себе под нос. Ноги еле держали, а дрожащие руки норовили потерять всю силу, позволяя обладателю рухнуть на землю, более не в силах опираться на оружие. Высокий мужчина разогнал толпу мелкотни, и тут же подскочил к своему другу. На потуги перворождённого прогнать и его он лишь усмехнулся, взял его за подбородок, а после внимательно взглянул, сам себе на уме кивнул, и отвесил подзатыльник своему командиру. Юные воины застыли, не в силах что либо сказать на такой жест - в их глазах Юго был бывалым, несокрушимым воином, что способен убить одним взглядом, посему такое кощунство, как затрещина для всепомнящего сына Богини, стало шоком. Саймон лишь закатил глаза, подхватывая неизмеримого глупца и придурка на руки, ровно за мгновение до того, как его дрожащие руки потеряли хватку. Юго что-то ворчал себе под нос, но его друг не обратил на это внимание, бегло оглядывая место происшествия. Кроме командира никто более не пострадал, это он счёл за милость Богини, не иначе, ибо будь на месте одного из двенадцати кто-либо иной, смерть бы стала лучшим, что бы могло произойти. Уходя, Мехазмы позаботились о том, чтобы враг уж точно не сумел их нагнать, и именно такой умный, но слепо упрямый и заносчивый человек, как Юго, решил собрать их всех разом, разумеется, как иначе, почувствовав при этом все прелести переломанных ног, а так же повреждённых рук, последние элиатропы считали неотъемлемой частью себя, ведь без ног им куда проще, нежели без рук, в которых они сосредотачивают всю свою силу, а после направляют в нужное русло. Саймон исчез в портале, оставляя юных и зелёных парней в недоумении. Пять ребят переглянулись меж собой, ещё не до конца понимая что же случилось.        — Да чтоб ты сдох, бворк! Да какой там! — сама себе противоречила женщина средних лет, недовольно орущая что есть мочи и злость, — Живучий гад! Да хоть бы ты хоть одного пальца лишился, авось научишься себя беречь! — недовольно выкрикнула женщина, а после осеклась, поджала губы и тряхнула головой, видно припомнив рассказы командующего о том, как один раз, от скуки и желания поскорее воссоединиться с братом, он прыгнул с самой высокой горы, разбившись словно фарфор, а в оный лишился рук в потугах познать новое искусство, так же в памяти был всё так же как и в юности свеж рассказ о безумце, по ошибке именуемым Юго, что самолично отрезал себе ноги, попав в ситуацию, в которой иного выхода не было, по крайней мере так слогал люд.        Юноши вновь переглянулись, на сей раз задумчиво почёсывая макушки, но не в попытках узнать что случилось, а в потугах постичь непостижимое — отчего их командир, смелый и отважный всепомнящий сын Богини терпит такое отношение со стороны своих же приближенных. Вернувшийся Саймон недовольно оглядел компашку, а после, тяжко вздохнув, молвил.        — Эх, мелкие вы ещё, ребятки, сидели бы в столице, там от вас проку будет больше. Помяните моё слово, и месяца не пройдёт как назад воротитесь, я то знаю. Ничего вы не понимаете. Вам, небось, кажется что я выскочка и урод, не переживайте, такой у нас действительно есть, вон, лежит, хнычет что Динар жестока и вообще он бедный и больной, а сам, дай хорошее пойло, напьётся и расскажет страсти от которых поседеете. Вы бы не ходили тут, а то придут старшие и получите вы, — порекомендовал Саймон, забирая меч друга.        Холодный до этого метал стал горяч, словно правильная чашка кофе в холодную, зимнюю ночь. Он легко улыбнулся, невольно припоминая как когда-то в юности поражался такому умению меча, на что Юго лишь усмехался, всё твердя, мол, это лишь детские фокусы, самое интересное позже. Меч подстраивался под обладателя, становясь то холодным, словно лёд, помогая хоть какой-то унять ноющую боль в руках, то горяч, грея хозяина. Способностей у него было куда больше нежели обыкновенная грелка для рук, просто его создатель тактично молчал о них, и в этом Саймон убедился лично пока ходил по миру в томительном ожидании перерождения лучшего друга.        Поначалу Юго казался ему удивительным, непостижимым, тем, с кем стоя рядом невольно думаешь, что теперь и умирать можно, ведь главное ты в жизни сделал, но, увы, это лишь глупые заблуждения юных парней и дев, не знающих истины. На деле сын Божий был тем ещё прохвостом, авантюристом, да к тому же и хрычем периодически. В оный раз можно было застать его за беспощадным уничтожением монстров, от имён которых люди содрогались, а порой за ещё более бесчеловечным уничтожением конфет. Пусть он и обладал вечной памятью, но это не отменяло огненного, поистине драконьего пыла. Иногда, когда злоба или азарт замыливали глаз, он вёл себя не лучше юных, горячих, не видавших жизни парней, которые мчат на встречу приключениям, и как правило, имея сей набор, возвращаются к матерям, но не со славой и победой, а в гробах. Разумеется Саймон видел и другую сторону сына богов. Он видел то, что многие не могут и представить. В иной раз Юго опускал меч, скрещивая руки на груди, отказываясь убивать ту или иную живность, находя разные отговорки и оправдания, вон та, к примеру, мать, а тот верно отец и всё в таком духе, но мужчина в молодости видел и другую, пугающую часть его друга. Его руки не дрожат. Именно так говорили всем юным элиатропам старшие, и зачастую не юноши, вдохновлённые и восхищённые перворождённым, а взрослые, повидавшие жизнь старики. Это Саймон узнал ещё в детстве, но узнав Юго лучше понял, что все эти речи, воздыхания по нему, не более чем преувеличения о его персоне, но лишь с возрастом он понял, что ошибался. Он помнит как будучи юным идиотом угодил в не лучшее место, в не лучшее время, к не лучшим людям, и помнит, как те измывались над ним, шрамы на спине попросту не дают забыть. Его руки действительно не дрожат. Юго убивал быстро, бесчеловечно, не внимая мольбам. Ему было плевать на их крики, на то как пока ещё горячие пальцы хватали одежду, слёзно умоляя остановиться, пощадить. Ту кровавую баню Саймон не забудет никогда, ровно так же как и это каменное, не отображающее ни одной эмоции, лицо, и взгляд сияющих голубым глаз, смотрящих прямо через тебя, в твою душу.        Стук в дверь вырвал перворождённого из своих дум. Он что-то буркнул, даже не понимая что именно, и вновь вернулся к делам, не желая терять время в пустую. На столе лежали карты, на которых были отмечены разные символы и рисунки, и лишь немногие знали, что они означают. Саймон беззастенчиво зашёл в кабинет, но увидев, что друг занят, почтительно поклонился, чуть кашляя в кулак, чтобы привлечь его внимание. Юго тяжко вздохнул, потирая переносицу, а после, опираясь на стол, попытался встать. Мужчина подскочил к другу, помогая ему дойти от стола до лавки, ставшей ему кроватью. На слегка обеспокоенный взгляд перворождённый лишь махнул рукой.        — Тебе ноги переломало, — констатировал Саймон.        — Во-первых, говоришь так, словно в первый раз, а во-вторых, и что с того? Это было целых пятнадцать часов назад! — широко зевая, словно в подтверждение своей беспечности, молвил командующий.        — Я вот всегда спросить хотел, — задумчиво начал старый друг, чья головка неумолимо норовила поседеть час от часу, — Раз у тебя такая регенерация, так как же в конце концов ты умер?        — Хм, конкретно после нашего знакомства я покончил с собой, и ушёл вслед за Адам, а тот в свою очередь летел в грозу над океаном, какого шу-шу его там носило не знаю, в него попала молния, в крыло, а дальше камнем в воду, и учти тот факт, что была гроза. Да, не самая приятная смерть, но уверяю, умереть от молнии куда приятнее чем сгореть заживо, фу, даже вспоминать противно, ужасно больно, да ещё и личико попортил, — безмятежно поведал Юго, говоря об ужасных смертях, как о разбитой коленке.        Саймон вздрогнул, а после закатил глаза, тяжко, протяжно вздыхая, всем своим видом показывая какой его лучший друг идиот. Сын Богини лишь пожал плечами, мол, умер и умер, чего бухтеть. Мужчина поднялся с лавки, подходя к столу, но тут же отшатываясь от него, ошарашенными глазами смотря на своего командующего. Юго вновь пожал плечами, легко, миловидно улыбаясь, словно это не он только что составил подробный план, как итогом которого являлась кровавая баня и горы трупов, а как сопутствующим нечеловеческая жестокость и поистине безумные, но действенные методы.        В зале, полном людей, стояла гробовая тишина. Никто не знал что говорить, да и стоит ли вообще хоть что-то произносить? Все были поражены не только планом действий, но и невозмутимому выражению лица перворождённого, стоящего пред ними. Казалось бы, тот кто решился на столь безумные методы должен им соответствовать, но он не был похож на безумца, впрочем, утверждать что он им не является они не могли, не его солдаты, видавшие короля войны в своей стихии.        — Всё ясно? — тишина стала безмолвным ответом на его вопрос, а лучезарная улыбка ответом на их.        Саймон уверенно шёл по запутанным коридорам, обдумывая всё произошедшее. События принимали катастрофически быстрый оборот, и уже не молодому элиатропу было сложно за ними поспеть. Вот несколько дней назад была сообщена ужасная новость, перечеркнувшая все их планы, а вот уже Юго собирает свою армию в путь, явно уверенный в собственной победе, что свершиться столь бесчеловечным образом. Приказ " убить всех" звучит далеко не в первый раз, но только сейчас он звучит столь жутко. Саймон дал присягу ещё в юности, ещё тогда, положив руку на сердце, стоя на одном колене, поклялся идти за своим командиром, верным соратником, и просто другом, до самой смерти, и клятву он держал, но сейчас некие сомнения зародились в его душе, не давая покоя. Неужели он пойдёт на такое, возьмёт дофус, превращая то, что дарует им жизнь и забвение в орудие убийства? Впрочем, имеет ли он право винить его, да и может ли оспорить его решение? Каким бы этот метод не был из ряда вон вопиющим, он был необходим, именно поэтому все присутствующие, включая его самого, молча приняли план действий, даже не посмев возразить, не из-за страха пред перворождённым, нет, из-за понимания того, что иных вариантов они предложить не могут. По пути к точке столкновения располагался лишь один храм с дофусом, и, словно сама судьба говорила им, что это необходимо, он принадлежал Юго и Адамаю. Пусть идея столь отвратной резни была им не по нраву, но Саймон был уверен, дойди дело до исполнения, как ничья, включая его собственную, рука не дрогнет.        Юго, сладко потягиваясь, стал напротив восходящего солнца, блаженно закрывая глаза. Он сполна наслаждался тихим летним утром, тёплым, словно молоко в кружке у маленького ребёнка, но к сожалению таким быстрым, будто мгновение. Саймон, явно не разделяющий настрой друга, стоял поодаль, с приподнятыми бровями наблюдая за неспешной зарядкой, а после трапезой, которая под вычурным словом скрывала кусок хлеба и небольшую кружку чая, с еле как добытым сахаром. Наконец, дождавшись пока друг закончит свой обряд, мужчина подошёл к перворождённому, всем своим видом показывая недовольство, удивление, а так же кипу вопросов, ответы на которые хотелось получить незамедлительно. Командир лишь лучезарно улыбнулся, опустил глаза, а после, сделав ещё более счастливую лыбу, моментально подхватился из-за импровизированного стола, заговорщически махнул рукой, зазывая за собой, и, наконец, скрылся в портале. Саймон раздражённо цокнул, закатывая глаза. Где ж это видано, что сын самой Богини, божественная сущность не робкого десятка, что существует с начала времён, отбрасывает малейшие проблески рассудка, а после, точно малое дитё, бросается играть. Немолодой элиатроп зыркнул по сторонам, убеждаясь, что более ещё никто не вышел, а после с тяжким вздохом канул в портал вслед за своим умалишённым другом.        Юго лежал на траве, сладко нежась под тёплыми лучами солнца, коего он не лицезрел долгие месяцы, и в скором времени сей опыт норовил печально повториться. Тяжко вздохнувший Саймон присел рядом. Пусть мужчина и был прославленным воином, но поспеть за лежащим около его перворождённым было весьма сложно даже драконам. Он не раз слышал истории о том, как тот или иной из братьев-драконов позорно проигрывал своему собрату, явно забывая пред этим, что родственник, которого они собираются вызвать на дуэль, не просто лучезарный идиот, добрый сердцем и чистый душой, но и великий сын Богини, заслуживший своё прозвище сполна.        — И что это было? — наконец задал интересующий его вопрос Саймон. — И не строй из себя нежный цветок, Юго, я знаю, что у твоего безрассудного поведения есть причина, — тон был холоден и крепок, что подтверждало намерение разузнать ответы.        — Ты ведь знаешь что я собираюсь сделать?        — Разумеется. Я стоял около тебя когда ты произносил речь, — мужчина заметно нахмурился, так, что в оный момент это вызвало бы неприкрытую улыбку у его оппонента, но не в сей миг.        — Нет, о, Богиня, нет, — поспешно начал размахивать руками парень, словно пытаясь отогнать слова собеседника прочь, — Ты знаешь что я действительно собираюсь сделать? — по спине Саймона пробежал холод, — Многим мой план показался безумным, что ж, пусть так, но истина в таком случае ещё более бесчеловечна. Использовать то, что даровало тебе жизнь в том, чтобы её отнимать. Забавно. Мой друг, я собираюсь не просто убить всех тех, кто поднял на нас меч, нет, я собираюсь стереть весь их народ с лица земли, с лица кросмоза, а после я с усладой наведаюсь в столицу, первым делом, разумеется, прижимая к себе мою милую девочку, а вторым вырывая язык у того гнусного урода, что нарушил наше соглашение тем самым спровоцировав войну и кровопролитие, — Юго, как ни в чём ни бывало, продолжал нежиться под лучами солнца, пока его друг пытался осмыслить все вышесказанное, — Да, я знаю, кто предатель, — сделал шаг на опережение перворождённый. — Я тебя умоляю, не уж то ты думал, что я не смогу понять, кто же это совершил? Саймон, всё что необходимо сделать это лишь подумать, что, разумеется, мои родственники сделать не смогли, ибо для них это больно сложно. Ты уже неоднократно спрашивал, почему я сначала делаю, а потом уже запрашиваю разрешение на свершение того, что уже было сделано, так вот, мой милый друг, мои братья и сёстры никто иные как маленькие дети, неспособные осознать серьёзность происходящего, в противном случае война бы уже была завершена, это в худшем случае, а в лучшем и не начиналась бы вовсе. Как бы я их не любил, факт остаётся фактом, они не понимают того, что здесь действительно происходит, да и я не уверен, что и сам могу в полной мере осознать серьёзность происходящего. Для меня, в оный раз, сие превращается в очередной повод для забавы, выплеснуть свои силы, коих у меня предостаточно. Я не задумываясь лезу в самый эпицентр, а теперь ещё и принимаю решение стереть целый народ с лица кросмоза, и, хочешь верь, хочешь нет, а совесть не мучает, посему смею предположить, что она у меня уже очень давно отсутствует, просто я пока ещё этого не заметил. Как бы то ни было, грядущая битва станет началом конца этого ужаса, и началом нового, — Юго поднялся с травы, тяжко вздыхая, а после, тряхнув головой, протянул руку своему товарищу, помогая ему встать. — Пойдём, нас ждут.        Двери храма распахнулись, предоставляя свои чертоги взору пришедших. Юго по хозяйски вошёл в здание, вдыхая лёгкий аромат трав, витающий в воздухе. Девушка, покорно сидевшая у статуи Богини, почтительно поклонилась той, а после поспешно вскочила, заставляя перворождённого закатить глаза и раздражённо фыркнуть. Та лишь успела подбежать к сыну Богини, как он схватил её за локти, нежно, стараясь не причинить боли или дискомфорт. Дева лишь удивленно хлопала глазами.        — Не нужно мне падать в ноги, мне льстит это лишь в том случае, если это трупы моих врагов, — Юго добродушно улыбнулся, перемещая свои ладони с локтей девушки на её алую голову, поглаживая ту, пытаясь успокоить.        Служительница сдержанно кивнула, сглотнула, и, приобретя некий пыл, направилась вперёд. Воин хмыкнул, одобрительно улыбнувшись.        Многие из его народа готовы были молиться Богине днями и ночами, но не все были готовы встать на сей путь окончательно, отрекаясь от мира сего в пользу веры. Все дофусы хранились в своих храмах, и защитой их были служители, смотрящие за ними до тех пор, пока та или иная пара близнецов не будет готова вновь прийти в мир. Юго не очень нравилось такое возвышение на фоне остального народа, но ничего он поделать не мог, ведь стоило ему открыть рот, пытаясь возразить, сказать что они с народом равны, как голос пропадал, а из глубин его души был слышен шёпот, твердящий лишь то, что и сам воин понимает, что сия мысль не более, чем ложь. Нет, они не равны, и никогда не будут. У каждой пары близнецов был свой храм, свои служители, и у каждой всё было подстроено под их. Обитель Бальтазара и Глипа, к примеру, больше походила на библиотеку, впрочем, таковой и являлась, только книги брать нельзя было, ведь в стенах тех хранились не просто сказки и истории, но и все труды двух книжных драконов, кропотливо работающих над каждой строкой, не говоря о всём произведении в целом. Храм Юго и Адамая же, вопреки ожиданиям сопровождающих своего командира воинов, оказался далеко не чем-то на подобии руин с костями павших и тонной оружия. На деле это место больше походило на музей, в котором были собраны все экспонаты всех эпох. Когти и зубы внушительных размеров, заставляющие ужаснуться от одной только мысли о том, каковы были их обладатели. Древние клинки и мечи, уже изрядно изношенные, но при этом готовые и сейчас оказать своему хозяину помощь, верно служа ему в бою. Всевозможные карты, статуи, и даже вазы поражали пришедших, разумеется не столько своей красотой, сколько историей и возрастом, скрывающимся за красивым обличием. Юноши, засмотревшиеся на окружающие их старинные предметы не заметили, как их командующий, один из перворожденных прошёл сквозь стену, и, как ожидалось, вся толпа врезалась в нее. Всеобщее недоумение было прервано тихим смехом служительницы обители, который она так старательно пыталась сдержать.        Юго оказался в просторном, залитом светом зале, атмосфера которого погружала в бесконечные небесные просторы, средь которых, казалось, можно было витать вечно. Посреди зала, на стенде стоял дофус. Пришедший широко улыбнулся, направляясь прямо к артефакту. Теперь уже вряд-ли хоть что-то могло его остановить от свершения задуманного.        Килби внимательно перебирал письма и отчёты, в очередной раз отрицательно качая головой. Вслед за этим жестом послышался тяжелый вздох. Кому именно он принадлежал определить было сложно, впрочем, он как нельзя точно отражал эмоции всех присутствующих. Вот уже который день от Юго не было никаких известий. И лишь редкие расплывчатые отчёты зевак давали хоть как-то узнать что с ним и где он. Адамай, которого такое положение дел изрядно достало, громко стукнул по столу, недовольно рыкнув.        — Да что он задумал?! — озвучил стоящий вопрос дракон.        Юго, никому ничего не сказав, бросил прежнее расположение, по всей видимости направляясь к собственному святилищу, только вот его замыслы и помыслы оставались всеобщей загадкой, а точнее головной болью. Ранее он позволял себе самовольничать, но далеко не в таких масштабах.        Разгоряченный Адамай принялся бесцеремонно уродовать стол длинными порезами от его когтей. Все переглянулись, но никто и не пытался унять его волнение. Юго и раньше отличался пылким нравом, приправленным совершенно неподобающим поведением, ставшим результатом прожитых им годов. Чем больше жизней он проживал, тем больше, по словам Килби, становился неуправляемым, сам себе на уме. Но, как добавляла Шинономе, стоило брату удалиться из помещения, это была их общая проблема, и оба напрочь не видели её у себя под носом. Остальные перворождённые охотно верили сестре, когда та рассказывала, что они всегда были такими, но лишь с годами начали замечать этот огонь в друг друге, и дракониха была уверена - это пламя их поглотит, но она в любом случае не станет тому свидетелем. Килби мог проводить месяцы, а то и года в изоляции от общества, уделяя внимание лишь одному - своим дражайшим исследованиям. Ровно так же поступал и Юго, когда неожиданно подворачивалась возможность пуститься по миру вольным ветром. Строптивые, свободолюбивые, преданные любимому делу больше, чем самим себе, и что самое страшное при таком наборе качеств - целеустремлённые. Кто знает как далеко они могут зайти, на что пойдут ради цели, и скольким пожертвуют. Шинономе не знала истинный умысел своего младшего брата, но была уверена - всё это не начало эпохи прогресса, как уверял близнец, нет, это приглашение на танец с хаосом, в руках которого окровавленное орудие смерти, и танец этот котильон. Две божественные сущности, с опытом в вечность, затаённой обидой, и нездоровым стремлением достичь желаемого вопреки цене и последствиям. Остальные искали скрытый смысл, причину, а дракониха и так знала ответ - нет этой причины, и быть её не может, не у этих двух. Слепо ненавидят друг друга за ошибки, но при этом не способны узреть это же в себе.        Женщина вышла из зала. Она больше не хотела слышать эти возгласы. Всё это было бессмысленно. Не против мехазмов они воюют, а против двух неугомонных детей. А она их соучастница. Знает обо всём и молчит, когда могла бы воспротивиться, раскрыть тайны, прекратить кровопролитие, но... есть ли в этом смысл? Едва ли. Всё одно - свершат желанное, лишь другими методами, и куда более жестокими и бесчеловечными. Уже сейчас Килби пошел на гибель своего народа, а Юго посмел посягнуть на то, что ранее считалось исконно дарующим жизнь, не отнимающим её. Они плюют на собственный народ и происхождение, и оба забыли кто их мать, помня лишь об отце. Глупцы, причём обречённые. Что ж, у неё много времени, целая вечность, так что она успеет увидеть всё, и исход, и последствия.        Юная девушка робко подошла к перворождённой. Она пыталась унять дрожь, но это выходило у неё как нельзя плохо.        — Его превосходительство Адамай... Он... — девушка замолчала, сжимая собственные ладони. - По итогам покинутого вами собрания было решено, что он отправится с войском вслед за братом, а по прибытию выяснит его замысел, доложит совету, и после совет решит что делать дальше, - громкий, звонкий смех заставил девушку вздрогнуть, удивлённо распахнув глаза.        — О, милая, — всё ещё смеясь начала Шинономе, — Неужто вам всем не ясен его замысел? О, Богиня, он же так прост! — всплеснув руками воскликнула женщина. — Смерти он желает, крови и возмездия. Они с братом далеки от радужного мира, в котором вы живёте, и, поверь, уже очень давно. Коль Адамай дурак, пусть ведёт войско, но идти ему придётся не по следу из фантиков, а по дороге, омытой кровью наших врагов. Дураки, не иначе, милая, не иначе! Совет действительно думает, что сможет загнать его домой как провинившегося ребёнка, в качестве наказания лишая сладостей. Ох, эти двое и сами не знают на что смогут пойти и чем рискнуть, а я вот знаю - на всё и многим, — дракониха изящно поднялась с травы близ искусственного пруда, поправляя длинное, алое платье.        Она развернулась лицом к девушке, легко улыбаясь. Её служанка была замечательным слушателем, пожалуй куда лучшим, нежели все её братья и сёстры. Как жаль, что когда-то и она умрёт, и больше не с кем будет скрасить очередное мимолётное мгновение вечности, на которую они втроём обречены. Но если мальчики могли найти развлечение и отклик друг в друге, то она нередко оставалась в стороне, обделённая их вниманием. Впрочем, на сей раз такая позиция её вполне устраивала. Наконец она могла вдоволь понаблюдать за представлением, и теперь не двух непризнанных актёров.        Адамай собирал немногочисленные вещи, что решил взять с собой. Таковых насчитывалось крайне мало: две мантии, несколько карт, компас и небольшая записная книжка, ставшая ему и ежедневником, и дневником, и собственными мемуарами. На рассвете он выдвигался в собственный храм, в котором был должен расспросить служительниц о том куда направился его брат. Многочисленные письма не принесли совершенно никакого результата, и ответа совет не дождался. Гонцы так и не вернулись, что свидетельствовало о том, что тех уже, вероятно, нет в живых, а путь, по которому те шли, наверняка под контролем врага, но оттого возникал вопрос - как Юго такое допустил? Он совершенно точно намеренно изменил маршрут и отправился в храм с конкретной целью, и не может быть чтобы он допустил полный контроль данной местности врагом. Как опытный воин, да к тому же редкостный упрямец он бы не сдался без боя. Происходящее и без того было окутано тайной и множеством вопросов, но теперь всё становилось сложнее и сложнее.        Стук в дверь вырвал дракона из раздумий. Он мигом поднялся с кресла, спеша узнать кто же посетил его в такой час. Открыв её он никого не увидел, посему уже поспешил закрыть дверь, как тут кто-то неожиданно пискнул. Опустив глаза он увидел свою маленькую племянницу. Девочка прижимала к себе игрушку в виде белого дракончика, в шутку сделанного Юго в одном из перерождений. Ад подхватил малышку, прижимая к себе. Как бы время не повлияло на его близнеца - он всё так же продолжал любить каждого своего ребёнка, трепетно заботясь о нём. Девочка была миниатюрной и очень красивой, послушной и умной.       — Ты ведь отправляешься к папе? — такой прямой вопрос, заданный без лишней возни слегка ошарашил перворождённого, а малышка, наблюдая за его реакцией, поняла, что попала точно в цель.        Адамай тяжко вздохнул, понимая, что отвертеться уже не выйдет. Дракон опустился на кровать, прижимая к себе ребёнка. Она поразительно была похожа на своего отца в первый год после перерождения. Но сам Юго сознался, что дочка лишь внешне походит на него, а характер полностью отличается. Он с доброй улыбкой подмечал, что в её годы был куда менее покладистым и сообразительным, зато неугомонности и наглости было вдоволь. Но, со стороны всегда виднее, и Ад безошибочно узнавал в этих карих глазах тот же блеск, в котором можно было разглядеть ехидство и наглость, с толинкой хитрости. И, вот, вновь маленький элиатроп с лёгкой улыбкой на лице, вьёт из него верёвки, узнавая и заставляя сделать всё, что захочет. Дракон ухмыльнулся, закатывая глаза, а девочка лишь хихикнула, протягивая невесть откуда взявшийся конверт. Со страдальческим вздохом старший принял письмо, уже зная, что в любом случае не сможет отказать своей племяннице в этой просьбе.        — Я скучаю по папе, — жалобным голоском прошептала девочка.        — Я тоже, — нежно гладя её по голове сознался Адамай.        Брат всегда был для него чем-то непостижимым, но ныне это чувство было сильно так, как никогда прежде. Он судорожно пытался понять его истинный мотив, но как бы не старался - уразуметь его план не мог. В оный миг брат казался таким же как он, был для него открытой книгой. Казалось бы, всепомнящий перворождённый, но разделивший с близнецом сие проклятье должен как никто иной быть отягощён тяжестью бытия, но в памяти Адамая были свежи весёлые игры средь бесконечных лесов, сопровождаемые ленивыми поучениями и обогащением кругозора младшего. Юго никогда не гнушался кинуться с братом играть, словно и он был маленьким ребёнком. Разумеется память давала о себе знать, именно поэтому братья всегда выходили сухими из воды. Опыт и познания старшего нередко спасали от отравления или смерти от лап хищника. Игры их были в некой степени жестокими. С другими детьми Адамай вёл себя аккуратно и трепетно, обученный с рождения, что элиатропы слабее, он и подумать не мог, что стоит ему подрасти как брат потянет драться до первой крови, или бегать до тех пор, пока не сможет ходить. Маленький дракончик не понимал почему близнецу никогда не больно, и однажды спросил об этом у Килби, а тот лишь фыркнул, бросив " Мазохист" в сторону Юго, неловко перебинтовывающего себе окровавленные ноги. Но была и обратная сторона. И её Ад сумел узреть лишь после начала известных событий. Весёлый и игривый, нередко ворчливый и безумный, но горячо любимый братец резко охладел к нему, воспылав бушующим пламенем в нескончаемом лесу к происходящему. Казалось в оный миг он жил лишь битвой, и каждая победа приносила ему неистовую усладу, а каждый проигрыш жгучей горечью отдавался в груди. Он забывал про сон и еду, про отдых и жизнь до, всецело живя лишь одним - битвой. Но теперь всё стало ещё хуже - он перешёл все границы, оставляя всех и вся позади, даже совет и его волю. Адамай больше не мог сидеть сложа лапы и просто читать каллиграфически идеальные отчёты, не имеющие половину общего с реальностью.        Юго ухмыльнулся, держа в руках нежно сияющий дофус. Саймон поджал бледные губы, не решаясь взглянуть на друга. Жар, исходящий от обширного пожара заставлял схватиться за ворот, судорожно разрывая его, в попытках достать хоть какой-то кислород. Чем дальше шло, тем сомнительнее становились действия перворождённого.        — Зачем? — шепчут сухие, бледные, потрескавшиеся губы.        — А ты не понял? Мехазмы вскоре доберутся сюда, так пусть же сгорят в этом пламени подобно мне, что ежедневно мучается от собственных неудач и проигрышей. Я больше не стану пренебрегать методами победы, пусть они и кровавы, беспощадны, но есть ли иной выбор? — перворождённый расплылся в отчего-то нежной улыбке, но взгляд его был столь холоден, что, казалось, способен потушить бушующие пламя.        Саймон опустил взор на дрожащие ладони и холодно усмехнулся, качнул головой и медленно поплёлся вслед за другом. Ныне Юго действительно походил на того героя неисчислимых легенд. Стойкого и непоколебимого, в чьих жилах кровь бурлила, а любое оружие в его руках тот час превращалось в способ быстрой, но мучительной смерти. С каждым днём он всё больше и больше осознавал, что совершенно ничего не знает о перворождённом. Да, многочисленные истории, написанные в учебниках и книгах, крутящиеся на устах стариков, и поведанные самим героем лично, давали какое-никакое представление о том, кто пред ним, но не более. Каков он был на самом деле Саймон не знал, и теперь признавал это без зазрения. Во истину перворождённые далеко не обычные люди, и никогда ими не были. Всепомнящий поражал и пугал, впрочем, верно, так оно и должно быть на самом деле? В конце концов Юго не дворовый мальчишка, а сын великих богов, сильнейший из своих братьев и сестёр. Всё происходящее, был уверен Саймон, доставляло ему необычаемое удовольствие, ведь прослыв умелым воином, равных которому в их скромном мире нет, он наверняка наконец был удовлетворён поистине прекрасной чередой битв. Пусть на словах он мечтал закончить происходящее как можно скорее, но на деле грезил лишь о том, чтобы для него это не заканчивалось, и он вновь и вновь мог утопать в крови, не важно своей или вражеской.        На ум мужчине пришёл весьма неприятный диалог со своим ныне покойным прадедом, который, стоило услышать, что внук вознамерился биться бок о бок с перворождённым, вспылил, начал кричать на непутёвого, проклинать, и напоследок, к сожалению в последнюю их встречу, лишь кинул, что хлебнёт ещё Саймон горя, и припомнит слова старого о том, что Юго далеко не такой, каким кажется, что он, точно как и другие двое перворождённых - Килби и Шинономе, уже давно лишился рассудка, из-за того что заперт в этом мелком для его амбиций мире, без возможности покинуть его, вновь чувствуя, что значит быть живым.        Юго украдкой взглянул на друга, тут же отворачиваясь. Он прекрасно понимал о чём тот думает, но, будь он первым кого посетили такие мысли, хотя это далеко не так, остановился бы перворождённый тогда? Нет, а сейчас и подобно. За свои долгие-долгие жизни он встретил неумолимое количество людей, считающих его безумцем и монстром, но, к его счастью, их голоса тонули во всеобщем восхищении и восхвалении.        Пероврождённый качнул головой, расплываясь в улыбке. Всем не угодить, и пытаться не стоит, всегда будут недовольные, впрочем, в ближайшее время этих самых недовольных прибавится в разы, и ряды их пополнят его собственные братья и сёстры. Адамай вступил в эту далеко не весёлую забаву, пусть так, он не станет оберегать его от безжалостной правды. Он уже большой дракончик, и ему пора понять, что монстры бывают не только в книжках и древних пещерах, но и средь их, обычных людей.        С тех пор как Юго со своей армией покинул пределы собственного храма, дела у элиатропов пошли значительно лучше. Битву за битвой они одерживали вверх, заставляя противника ошарашенно отступать. Перворождённые были озадачены тем, как всего за три недели ход войны так ощутимо переломился, и, казалось бы, стоит радоваться такому обстоятельству дел, но методы, которые всепомнящий использовал будоражили сознание.        В отличие от брата, Адамай ежедневно слал отчёты, сообщая об успехах и добытой информации.        Но он не знал как сообщить о том, что увидел, достигнув поставленной задачи и прибыв в нужное место. От ранее прекрасного уголка, полного неописуемой красоты цветов и деревьев, не осталось и жалкого следа. Всё это было напрочь уничтожено огнём, не щадящим ничего и никого.       Воины шептались меж собой, поговаривая, мол, как бы не сам Юго это сотворил. Ранее почти никто из народа и мысли бы не допустил о том, что всеми любимый перворождённый способен на такое, но сейчас, в нынешних обстоятельствах, неумолимо меняющих их ранее прекрасный и беззаботный мир, такой исход событий становился чем-то ожидаемым. Всепомнящий сын великих, проживший столько жизней, что и не счесть невеждам, переживший всё и всех, ставший героем легенд, которые абсолютно все элиатропы слышали будучи детишками, только вот большинство таких сказаний остались во тьме, спрятанные от лишних глаз и ушей. Живя столько лет в этом мире ценит ли он жизнь так же, как и раньше? Имеет ли для него значение, что они не более чем мгновение в его мучительной вечности? Воины всё активнее и активнее шептались, сами себя убеждая в правильности таких выводов. Но Адамай тут же затыкал этим идиотам рты, возражая, ведь как его любящий братец, ранее всей душой восхваляющий сие место, мог самолично сжечь его дотла. Однако по мере приближения к единственному, что более-менее можно было узнать - храму, Ад всё больше и больше сомневался в правильности своих убеждений.        Некогда прекрасное место ныне выглядело так, словно было брошено на не щадящие его тысячелетия, что упорно пытались скрыть прежнюю красу и величие. Но, увы, те самые тысячелетия были не более чем несколькими неделями. Адамай помнил как когда-то, будучи дракончиком, с неистовым любопытством изучал это место и секреты, что оно хранило. Юго на это лишь легко улыбался, явно уже наблюдая эту занятную картину: воодушевлённый рассказами о самом себе маленький дракончик, спешащий как можно быстрее рассказать об услышанном брату, что в ответ лишь смеялся, лукаво уточняя, действительно ли это так. Малыш лишь подтверждал свои слова ещё большим потоком разума и доводов, почему он несомненно станет большим, сильным и крутым, даже не задумываясь, что близнец и без того об этом прекрасно знает. Зачастую сам Юго в их немногочисленные визиты предпочитал либо ходить за малышом, следя чтобы близнец ничего не разбил, а после жалел об этом, либо же уединяться в зале, отведённом под вещи из его первых перерождений. Отчего-то ничто иное не вызывало такого интереса у перворождённого, как эти вещи. Средь них были немногочисленные клинки и мечи - буквально по две штуки каждого. Что удивительно, по большей части зала была заполнена вазами, заурядными, даже, пожалуй, безвкусными, украшениями, но не из драгоценных материалов, а из самого простого и дешёвого, что можно было найти. Одним словом - бижутерия. Больше всего его внимание привлекала рамка, некогда обрамляющая какую-то большую картину, которой на свете уже давным-давно не было, но это не мешало Юго заворожённо смотреть на неё, явно видя в своей голове образ изображения. Аду это всегда казалось странным, и однажды не выдержав он при случае спросил у Чиби отчего брат ведёт себя так странно, когда дело касается этих обыкновенных и совершенно не удивительных вещей. Король лишь посмеивался, ласково гладя братика по голове, выигрывая себе несколько мгновений, чтобы подобрать нужные слова. Собравшись с мыслями он поведал, что ранее на этой картине были изображены его первые друзья и возлюбленная. На расспросы Чиби лишь развёл руками, говоря что это всё, что ему известно, и коль малыш жаждет подробностей, то единственный выход - уговорить кого-то из трех всепомнящих раскрыть эту интересную тайну давно прошедших лет. Как и ожидалось никто так и не ответил Адамаю ни на один из его многочисленных вопросов, так и оставляя на волю фантазии.       С возрастом он начал понимать, что для него это место не более чем способ потешить свое эго и заглянуть в будущее, убеждаясь, что все жизни циклично, но для близнеца это тяжёлый груз, каждый раз напоминающий о том, чего уже никогда не вернуть, о том, что чтобы он не делал, как бы не жил, время утечёт сквозь пальцы, как бы сильно он их не прижимал друг к другу. Но впервые перворождённый дракон не знал что будет дальше. Ранее это место служило символом стабильности и счастья, по крайней мере для него, сейчас же оно сгорело, оставляя после себя эдакое нечто, сотрясающее нутро всякого, кто здесь бывал хоть раз.       Оказавшись у входа, Ад еле нашёл в себе сил сделать шаг, ступая в храм. Ничего. В нём не осталось совершенно ничего. Даже мечи, которые были выкованы драконьим пламенем исчезли без следа. По мере продвижения их взору представилась ужасная картина - десятки останков чего-то, ранее являющегося их врагом, словно застывшие во времени и своём стремлении - добраться до чего-то в глубине. Все эти останки, словно дорожка из конфет, вели к залу, в котором хранился дофус. Адамай, подумав на худшее, уже было собирался рвануть вперёд что есть мочи, но здравый смысл звонкой пощёчиной привёл его в чувство, заставляя действовать осторожно и не слишком спешно. Добравшись до нужного места он обомлел. Дофуса не было, а на стене, что была за пьедесталом красовалась провокационная надпись, предназначенная врагу. Средь воинов тут же прошла волна негодования. Как понимать фразу " игры кончились". Что перворождённый имел ввиду? И всё ранее происходящее было для него лишь игрой? В том, что надпись была оставлена именно Юго сомнений ни у кого не было. Подпись сильнейшего была известна всем. Именно она и красовалась на стене и пьедестале. Он забрал дофус и самолично сжёг собственную обитель, лишь бы Мехазмы, решившие заполучить дофус, в неистовых мучениях сгорели в этом проклятом пламени. Теперь сомнений не было - Юго забрал дофус и сжёг это место, ведя игру, правила которой, подобно маленькому ребёнку, самолично писал и при надобности менял. Старшие по званию принялись успокаивать воинов, призывая закрыть рты или вырвать свои языки, ведь даже если это действительно дело рук перворождённого, то не им судить его, не после прожитых им тысячелетий, и битв, коих невозможно было сосчитать. Он как никто иной знает, что делать и что от него требуется. Пока смута то накрывала волной, то ей же возвращалась восвояси, Адамай молча стоял, уставившись в одну точку. Он не мог поверить, что его брат действительно решился на такие радикальные меры, не внимая здравому смыслу.       Чья-то тяжёлая рука легла на плечо дракона, с силой сжимая его. Рослый мужчина сурово взглянул на дракона, и, когда тот попытался отвернуться, принялся со всей имеющейся дури сжимать несчастное плечо, побуждая того слегка зашипеть, оставляя самобичевание и муторные часы, проведённые в размышлениях, на другой раз. Сейчас его задача была предельно проста - доложить о случившемся в столицу и ждать дальнейших указаний.       Чиби активно потирал переносицу, грозя через мгновение - другое проделать там дыру, от частоты повторения этого действия. Гругалорагран взял брата за руку, кладя её на стол.       Пришедшие от Адамая известия лишь добавили серых тонов в, и без того, мрачную картину танца со смертью, в котором они не знали движений. Юго забрал Дофус, сжёг собственную обитель, и оставил такое провокационное послание. Никто и представить не мог, что у него в голове. Те крупицы информации, что ранее поступали в столицу, и вовсе потерялись средь всеобщего хаоса, из-за чего перворождённые не имели абсолютно никакого понятия,йй что он творит и собирается делать. Все словно сговорились, сохраняя секрет всеобщего любимца в тайне. Теперь уже Фаэрис ворчливо портил мебель, не внимая злым взглядам сестры, и её настоятельным рекомендациям успокоиться, иначе как следствие таких психов будет отсутствие лапок у злого дракончика. Вдруг он с тяжким вздохом ударил головой об стол, тут же получая подзатыльник, от и без того напуганной и нервозной Мины, которую абсолютно никак не поддерживал настрой брата. Тот лишь махнул лапой, и простонал, мол, какой во всем этом смысл, если они так и продолжают сидеть на месте, пока Юго активно действует, предварительно так любезно вспомнив свой истинный возраст, согласно которому все его братья и сёстры, не считая других двух всепомнящих, лишь сборище беспомощных детей, к словам которых необязательно прислушиваться. Перворождённые переглянулись, не зная что и ответить. Чиби задумчиво принялся терроризировать стол, подобно братьям, из-за чего тот, будь он живым, несомненно бы пожалел об этом. Рывком поднявшись он решил подвести итоги. Поскольку Юго затеял свою игру, а Адамай уже прошёл путь от столицы до храма, убедившись что теперь он абсолютно безопасен, не без их трудов, более терять время не следует, и коль Фаэрис так жаждет действий с их стороны, то пусть выдвигается к брату, заодно передавая тому волю совета. Драконы будут должны возглавить войско, идя по следам Юго, чтобы в конечном итоге разузнать истинную обстановку и оповестить совет о его решениях и предпринятых действиях. Мина на это предложение зло зыркнула на своего короля, но возразить ничего так и не решилась. Вопреки её желаниям и хотелкам, данный вариант был самым лучшим, из тех что у них имелись, по совместительству он был единственным. Если бы она собиралась выступить против, то должна была бы предоставить свой выход из данной ситуации. Безуспешно пытаясь себя успокоить, не тратя последние нервы на то, чего ещё не произошло, она привлекла внимание брата, что ласково принялся гладить её то по спине, то по ладоням, не желая видеть складку между бровей женщины, говорящую о том что она явно не довольна, но в то же время её слегка дрожащие губы. Шинономе громко хмыкнула, привлекая внимание всех присутствующих. Дракониха окинула совет скептичным взглядом, складывая руки на груди. Сама себе на уме она покачала головой, напоследок лишь тяжко вздохнув и выйдя из зала. Все уставились на Килби, но тот и сам понятия не имел о чем подумала сестра и к какому выводу пришла, и дабы узнать это поспешил удалиться вслед за ней. Стоило старшим покинуть помещение, как оно наполнилось отборным потоком ругани, слушая который ни разу в жизни не подумаешь, что столь красноречивые речи принадлежат самому Глипу, великому учителю, передающему знания через поколения. Бальтазар беспомощно попытался одёрнуть брата, за что был отправлен очень-очень далеко и на очень-очень долго. Чиби никак не стал препятствовать такому безкультурию, поскольку Глип выражал всеобщий настрой и мысли. Поникшая Нора, сидевшая в объятьях близнеца, уткнулась тому лицом в грудь, на что Эфрим зарылся лицом в ткани её шапки, так же как и она стараясь обрести спасение от происходящего в столь глупом жесте. Следующей не выдержала Мина, решившая выместить своё горе и злость на разразившегося ругательствами, брате, но этому не было суждено сбыться, поскольку и Бальтазар и Фаэрис, понявшие к чему всё идёт, поспешили вывести близнецов из залы, причём через разные двери. Мина не сопротивлялась, а вот Глип успел накричать с десяток проклятий в сторону всего белого света. Нора и Эфрим ушли предпоследними, оставляя короля и его близнеца в гнетущей тишине. Гругалорагран тяжело вздохнул, отодвигаясь на стуле от стола, и закидывая на тот ноги.       Чиби, всё это время стоявший, поступил его невежественному примеру, решив что они одни, и это никак не помешает, да и находись здесь кто-то это бы ничего не поменяло, ведь по сравнению с обсуждениями в этой зале, поведение тех кто в ней находился терялось где-то на фоне безысходности с долькой необратимого трагичного конца.       — Чиби, — позвал брата Гругал, закрывая уставшие глаза.       — Мм? — промычал названный, уже не находя в себе сил для полноценного ответа.       — Говорил я тебе, балда, в отпуск пойдём, а ты заладил позже, да позже. Ну вот, досиделись. Эх, надо было меня слушать! — грустно воскликнул Гругалорагран, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку, на это Чиби лишь покачал головой, печально улыбаясь, и что-то бубня себе под нос.       — Да, братец, только разборок с Юго нам с тобой для полного счастья и не хватает. Не знаю как ты, а последнее чего я хочу - ругаться с ним. Мало того, что характер сложный, так ещё и живёт на свете столько, что и не упомнить. Я его и когда у него хорошее настроение было одолеть не мог, ни словесно, ни в бою подобно. Чтобы он не делал, это будет только к лучшему, но вот только дело в том, как он это делает, и с помощью чего. Сомневаюсь, что предложи ему для победы пожертвовать хоть тысячей, хоть десятью тысячами жизней, он бы отказался.       Фаэрис должен был вылетать рано утром, ещё до рассвета, поэтому он решил собрать сумку с вечера, чтобы не заниматься этим утром. Вещей с собой он брал немного, в основном тот же комплект, что и Адамай, за исключением того, что к списку вещей прибавился защитный амулет, заботливо отданный сестрой, которая, откажись близнец от него, напомнила бы тому, что бывает если перечить ей. Ничего хорошего, поэтому дракон любезно взял амулет, поблагодарив сестру.       Мина переживала за брата и места найти себе не могла. Произошедшее лишило её сна и нервной системы, а теперь когда Фаэрис должен был лично отправиться в опасный для жизни поход она и вовсе не знала, что ей делать. С одной стороны это их долг - служить народу и оберегать его, покуда силы не покинут, и их души вновь не вернутся в дофусы, но с другой они тоже люди, и им тоже страшно. Никому не известен исход происходящего, и он пугает всех, пожалуй кроме всепомнящих, которые несмотря на старания не могут в должной мере скрыть свои истинные чувства, не от жрицы, мудрейшей их народа, разрешающей споры и являющейся правосудием. Она знает, что для Юго это лишь занятная игра, адреналин от которой заменил в его жилах кровь, а азарт пламенем пылает внутри, подначивая продолжать игру до тех пор, пока одна из сторон сокрушительно проиграет. Шинономе несмотря на заинтересованность занимает по большей мере позицию наблюдателя, с нетерпением ожидающего концовку, независимо от того, какой она будет. Килби, кажется, единственный из троицы кто искренне переживает за народ, и стремится ему помочь. Удивительно, диву давалась Мина, как Шинономе и Юго могут быть так безразличны к людским жизням. Как же все слова и клятвы? Не более чем лицемерие? Впрочем, не ей судить тех, кто носит столь страшное проклятье, и обречён вечно жить, вечно теряя, но при этом утопая в собственных воспоминаниях. Они помнят всё, знают слова, жесты и мысли своих братьев и сестёр наперёд, и в отличие от остальных их не пугает смерть. Для троицы это лишь нечто зачастую неприятное, несущее после себя десятилетие-другое в неудобном детском теле. Но для остальных перворождённых смерть такая же реальная угроза как и для обычного народа. Они умрут и всё забудут, да, рано или поздно дофус вновь раскроется, являя их свету, но все их воспоминания, мысли, думы, всё, что у них есть канет в лету, оставляя лишь несколько новых строк в учебниках истории. Потеряй она Фаэриса, вероятно и жизни больше видеть не будет от невыносимой тоски и боли. Но выбора нет, и остаётся лишь молить богиню, чтобы он вернулся к ней в целости и сохранности, вновь заключая сестру в свои крепкие объятья. К сожалению она не воин, и ничем не может ему помочь. Она так же бессильна перед лицом опасности, как и её напуганный народ.       Фаэрис тихо подошёл к вновь утонувшей в своих думах сестре. Та стояла в проходе, поначалу наблюдая как близнец собирает вещи, а после ушла в себя, вновь поглощенная тягостными мыслями. Дракон прижал её к себе, гладя по спине. Поначалу казалось что она перестала даже дышать, но спустя томительную минуту её плечи предательски задрожали, а горячие слезы рекой потекли по оголённому торсу брата. Тот ласково гладил её, нежно мурлыкая, что всё будет хорошо, и он непременно вернётся к ней, и как сейчас обнимет. Мина не успокаивалась, продолжая страждуще цепляться за Фаэриса. Он принялся медленно отступать назад, направляясь к кровати, пока, наконец уткнувшись в неё, не завалился вместе с сестрой, всё так же продолжая её успокаивать. Она всегда отличалась суровым нравом, из-за чего в народе детишки не редко шушукались, сравнивая её с Глипом, разве что в платье и кричит меньше, в основном заставляя провалиться сквозь землю не из-за оглушающих криков, а мёртвой, давящей тишины. Всегда спокойная и непоколебимая жрица сейчас тонула в объятьях близнеца, пытаясь найти в них покой и уверенность в завтрашнем дне. Разумеется Фаэрису так же было тяжело, и сестра это понимала, но покуда тот молчал об этом, с лёгкой улыбкой её успокаивая, передавая сил проснуться утром, вновь и вновь осознавая этот ужас, она верила его лживым словам о том, что у него всё хорошо, и не стоит забивать и без того не подъемную от тяжких дум голову, лишними заботами.       Мина плакала на протяжении часа, и когда у неё не осталось сил для слёз, она лишь дрожала, утыкаясь лицом в мокрую грудь брата. Когда женщина перестала дрожать, и последние силы покинули её, заставляя сомкнуть веки и уснуть, перворождённый уложил её, укрывая одеялом. Он знал, что когда она проснётся его уже рядом не будет, и от того на душе становилось невыносимо тоскливо, но иного выхода не было. Схватив сумку он вышел из комнаты.       Юго холодно усмехнулся, выдёргивая меч из трупа своего врага. Весь он с ног до головы был в крови, но не своей. Дофус, находящийся в другой руке, легко светился голубым, но при этом опаляя всякого, кроме перворождённого, кто посмеет прикоснуться к божественному творению. Он оглянулся, расплываясь в пугающей улыбке. Средь него были лишь одни трупы. Самое настоящее кровавое побоище, которое он в одиночку устроил с помощью всего-лишь одного дофуса. Его братья и сёстры недооценивают их, считая лишь временным пристанищем души, когда на деле, завладей перворождённый дофусом, да ещё и своим, его сила многократно умножится, позволяя в полной мере насладиться данным им от рождения могуществом и превосходством. Юго, знавший как управлять всей этой мощью и вовсе заставлял даже союзников в ужасе вздрагивать при одном его упоминании. Его армия шла кровавым шествием, заставляя врага отступить. Всепомнящий был наслышан о том, что его братья были отправлены вслед за ним, в безуспешных потугах настичь и отобрать артефакт, возвращая назад в столицу, в которой, скорее всего, его ждёт суд за самовольничиство и полное игнорирование приказов, пусть так, но для этого им сначала придётся догнать его, схватить за руку, и задушить его стремление. Саймон подошёл к другу, не решаясь на него взглянуть. Кровожадный, не внимающий мольбам, знающий лишь цель, которую нужно достичь, неважно какими способами. Таким он теперь его описывал. Юго прекрасно видел как меняется отношение к нему, и как всё больше и больше воинов вздрагивают, стоит им услышать его имя, когда ранее, всего месяц назад, воины воодушевлённо приветствовали его, не отказываясь от небольшой беседы или шутки, которую, по правде говоря, всепомнящий рассказывает уже четвёртое тысячелетие, и пока никто кроме Килби этого не заметил. Такое резкое изменение отношения окружающих к своей персоне совершенно не волновало Юго. Ему было плевать. Однажды они скажут ему спасибо, а не они - так их дети, которые в любом случае не узнают о зверствах, на которые способен перворождённый. У бессмертия неумолимое множество минусов, но и плюсы, несомненно, найти можно. К примеру тот факт, что все кто плюёт тебе в спину рано или поздно умрут, а все совершённые тобой деяния, которые ты не желаешь являть миру, канут где-то во времени, забытые всеми кроме тебя.       Юго завалился на пол отведённого ему помещения, распластавшись по тому в форме звезды. Саймон, наблюдающий за этим, недовольно покачал головой, скрестив руки на груди. Перворождённый лишь тихо простонал, бубня себе под нос что-то о том, что прохлада пола способна заставить его ощутить невероятное наслаждение. Кровь, которой он был залит с головы до пят, медленно окрашивала пол в бордовый. Мужчина подошёл ближе, пристально рассматривая эту картину. Всепомнящий точно как и раньше, подобно довольному, сытому зверю завалился на пол, наслаждаясь его прохладой, но приятные образы былых лет менялись на сегодняшнюю картину. Кровь, ножи и мечи, а так же эта пугающая, из-за основной композиции, улыбка. Сглотнув подступивший к горлу ком, элиатроп резко развернулся, направляясь к выходу.       — Ты куда? — мурлыкал Юго, игриво улыбаясь.       — Подальше от такого куска дерьма как ты, — терпению мужчины пришёл предел, но вопреки ожиданиям командир не только не стал злиться, того хуже - рассмеялся, звонко, совершенно беззастенчиво, словно смеётся последний раз в своих неисчислимых жизнях.       Такое поведение ошарашило Саймона, заставляя застыть как вкопанного. А Юго не унимался, продолжая хохотать что есть силы. Он бил руками и ногами по полу, заливаясь слезами от бушующей радости. Такое за свою тысячу с лишним мужчина видел впервые. Перворождённый схватился руками за живот, всё так же неистово смеясь. Такое представление длилось на протяжении пяти минут, пока он пронзительно айкнул, все ещё посмеиваясь, и поднимаясь с пола. Подойдя к другу вплотную сын великих широко улыбнулся пробирающей до дрожи улыбкой. Он обвил руками шею друга, заставляя того чуть наклониться.       — Я облегчу тебе задачу, — с этими словами Юго сжал руки что есть мочи, ломая Саймону шею.       Отойдя на несколько шагов перворождённый наблюдал, как безжизненное тело с глухим стуком рухнуло на пол. Этот человек был его другом, поклявшимся всегда идти за ним вопреки всему, но так же он был человеком принципов и слова. Для него не было ничего важнее чести. Но то, что сейчас делал Юго, противоречило тем устоям, которым следовал его друг. Он не мог нарушить клятву и уйти от потерявшего рассудок бога, ровно так же как и не мог смотреть на эти зверства, поджимая бледные губы. Это был наилучший выход, угодивший всем без исключения, а коль это не так, да разве теперь он сможет выразить свое недовольство, будучи трупом, валяющимся у двери? Он уселся напротив бездыханного тела друга, внимательно всматриваясь в его черты. Отчего-то внутри было одновременно невозможно больно, но в то же время и как-то пусто, словно его смерть для него ничего не значит, ведь какая разница умрёт он сегодня или через триста лет. Для Саймона, возможно, была большая, но для Юго - абсолютно никакая. Придвинувшись ближе, он прижался к другу, как бы обнимая его, словно думая, что это тому поможет. На мгновение разум взбудоражила одна незатейливая мысль - он ведёт себя как псих, которому место лишь в вечном пламени, в котором он будет день ото дня гореть, вопя от боли.       Стук в дверь заставил Юго лениво разлепить опухшие глаза, находя себя в объятьях своего мёртвого друга. Быстро, словно ошпаренный, отползая от него он заметил, что его щёки стали влажными. Дотронувшись ладонями до своего лица перворождённый понял что это - слёзы. От того и болела голова, а глаза опухли и наверняка покраснели. Стук повторился, и лишнее промедление грозило предоставление публике данную картину - мёртвый Саймон и его лучший друг, собственными руками сломавший ему шею. Сглотнув подступивший к горлу ком, и поднявшись на трясущиеся ноги Юго постарался заговорить как можно спокойнее и естественнее.       — Вам что-то нужно? Я отдыхаю, — тихо подходя к двери проговорил перворождённый, испуганным взглядом бегая по телу собственного друга.       — А, просим прощения, командир. Мы просто хотели разузнать не видели ли вы командующего Саймона. Он обещал сообщить нам некое известие, связанное с вами, — сердце Юго пропустило удар, а глаза грозились вылезти из орбит.       — Нет, не видел. Перед уходом он сказал, что собирается прогуляться по территории вблизи лагеря. Неужели с тех пор его никто не видел? — беспокойство в голосе не было наигранным, а напротив, самым настоящим, но вот причина разнилась с той, на которую можно было бы подумать.       — Странно... Хорошо, спасибо, попробуем поискать его за пределами лагеря, но судя по вашему голосу вы переживаете, но не сомневайтесь - мы сделаем всё, чтобы найти его в целости и сохранности! — то-ли воин оказался необычайно глуп, то-ли попросту не мог и мысли допустить, что перворождённый, так благоволивший Саймону, способен совершить что-то ужасное по отношению к нему.       Юго зажал рот ладонями, опускаясь на пол. Он вновь взглянул на труп лучшего друга и задрожал. Он убил его. Убил того, кто на протяжении томительных столетий был рядом и поддерживал его. И теперь он никогда этого не забудет, так и живя с мыслью, что он погубил лучшего друга, беспощадно, даже не задумываясь лишнюю секунду о том, что же он творит. Дрожащие руки потянулись к остывшему телу, страждуще хватаясь за него, только теперь он больше никогда не услышит его голос, не обнимет его, не будет выслушивать нудных нотаций, не схватит за руку, утаскивая совершить очередную безнаказанную глупость. Он мёртв, и это уже никак не исправить, чтобы он не делал. Убийца и псих, способный совершить такой бесчеловечный поступок.       Поднявшись на дрожащих ногах, безуспешно вытирая слёзы, Юго открыл под другом портал, выкидывая его тело как можно дальше. Взгляд упал на стол, на котором лежала бумага и чернила. План созрел быстро. Написать от имени друга записку, мол, ушёл, более не в силах выносить происходящее, и оставить в его комнате. Почерк, разумеется, он умел подделывать, а такие нюансы как вопросы о том, почему Саймон так поступил, и подозрения, можно было стерпеть или заткнуть излишне болтливым рты. Вот так всего день назад любимый и уважаемый им человек, которого он прикрывал собой, ныне валялся где-то на дне какой-нибудь пещеры, вдали от лагеря, даже не удостоенный чести быть похороненным.       Адамай нервно стучал лапой по полу, не стесняясь в выражениях. Только за последние сутки дракон успел обогатить лексикон своего брата настолько, что тот и за прожитые столетия не слышал таких ругательств. В ход шло всё - начиная от оскорблений в адрес непутёвого близнеца, с явными проблемами и разногласиями с собственной головой, заканчивая вымещением гнева на всём, что только придёт под руку, и не важно - стол ли это, так некстати стоявший, или чья-то матушка, породившая такого бестолкового сына, неспособного исполнить элементарный приказ. Поначалу Фаэрис пытался предпринять попытки угомонить непутёвого, но закончилось это лишь ещё большим потоком брани, теперь непосредственно в адрес другого дракона. Воистину - отвратительный характер, ровно так же, как у близнеца. Ад не упускал возможности упомянуть о том, как его брат сильно-сильно поругался с собственной головой, при этом забывая один нюанс - они близнецы, и пусть внешне разнятся словно небо и земля, но все же характер один, одинаково невыносимый, нередко оставляющий послевкусие, выражающееся в виде ярого желания вбить лицом в пол.       Они продолжали продвигаться, идти за Юго, словно в сказке, по следу из фантиков, только в их случае сладкие конфеты и их разнообразная обёртка превратились в горы трупов и опустошённые земли. Как бы они не старались - нагнать всепомнящего не могли. Он легко уходил от преследования, при этом заставляя младших братьев плутать, спотыкаясь на каждом их шагу. Пока картина складывалась неумолимая- кровь и смерть, со смердящим запахом безумия. Останавливаясь на привал они отправляли некую часть воинов исследовать близлежащие земли и территории на предмет странных находок или выживших. Почти всегда результаты были около нулевыми, не приносящими ничего, но удача, если таковое можно ей назвать, улыбнулась драконам пугающей, показывающей все заострённые зубы - улыбкой.       Юный солдат залетел в шатёр перворождённых тяжело дыша, спотыкаясь. Сердце юноши норовило выскочить из груди, помогая ему воссоединиться с покинувшим его старшим братом. Адамай и Фаэрис переглянулись и тут же подскочили к парню, усаживая на стул, пытаясь впихнуть в неимоверно дрожащие руки кувшин с водой, но в итоге оба бросили эти попытки, просто напоив бедного юношу. Тот перепуганными глазами осмотрел стоящих перед ним, сглатывая подошедший к горлу ком. Ошибки быть не может, это точно он.       — В-ваше... — официально начал парень, но его перебили тяжёлым, обеспокоенным тоном, приказывая немедля поведать причину такой спешки и испуга, так что ему ничего не оставалось кроме того, чтобы вновь шумно сглотнуть и попытаться найти в себе необходимые силы, — Я-я... Я патрулировал в лесу, попутно осматривая его и... я нашёл тело. Его уже доставили в лагерь... — Юнец понуро опустил голову, пытаясь унять дрожь.       — Чьё это тело? — голос Фаэриса звучал мягко, но при этом властно, явно давая понять, что он не намерен ждать ответа следующие пять столетий.       — Это... Саймон... — перворождённые переглянулись, уже зная, что оба подумали об одном и том же человеке — лучшем друге Юго, великолепном воине, и преданном слуге, следующим тенью за их братом.       — Ты... в этом уверен? — Адамай прочистил горло, чтобы его голос был не так хрип.       — Да. — Ответ был твёрдым, идущим в резон со всем его остальным поведением.       Драконы рванули к телу, и им не пришлось долго искать. Толпа воинов столпилась вокруг трупа, сетуя и ахая от происходящего. Сам великий Саймон, прослывший бывалым воином, человеком слова и принципов, который оставался верен себе несмотря на весь этот ужас. И сейчас он лежал на холодной земле. Услышав приближение командующих Толпа расступилась, уступая им дорогу. Ужас застыл на их лицах. О, Богиня, это действительно был он. Второй человек после Юго, вознесённый им чуть ли не к небу, тот, кому он доверял всё, стоило тому лишь спросить о чем-то. Сейчас он выглядел отвратительно. Трупный запах въедался во всё, что только мог. Он весь с головы до ног был в грязи, губы посинели, равно так же, как и всё остальное тело. Адамай робко подошёл к павшему воину. Они никогда не были друзьями, но он помнил, как тогда ещё юный парень не отказывался поиграть с малышом, беззаботно резвясь, несмотря на уже тогда имеющийся титул. Он помнил, как брат всегда ждал визита этого человека, как мог сутки напролёт проводить рядом с ним, неустанно рассказывая самые удивительные истории, что только с ним происходили. Как не задумываясь готов был доверить жизни своих детей ему, точно зная, что он - никогда его не предаст, и всегда будет на его стороне, до последнего. Так как же тот, кто раньше купался в лучах славы, любимый всеми, имеющий власть, но лишённый к ней пристрастия - пал так низко, что не был удостоен похорон, даже самых скромных? Адамай нерешительно принялся рассматривать тело, и стоило взгляду упасть на шею, как всё стало понятно, по крайней мере так казалось. Она была сломана. Как он, будучи воином, не первую сотню-другую держащим в руке меч - умер от того, что кто-то сломал его шею? Отточенные навыки и чувства предполагали полный контроль ситуации, и полное отсутствие у противника возможности поразить уязвимые места - голову и шею. Вывод напрашивается сам, скребя по дверям и ехидно хохоча - он был убит кем-то, кому доверял. Но тело выкинули как мусор, но кто бы посмел тронуть самого Саймона, любимого всеми, прослывшего в народе любимцем самой Богини из-за своего невообразимого таланта, упёртости, устоев и милости самого всепомнящего. Пойти против воли Саймона значило пойти против воли Юго, и никто бы не решился на это. Но... Что если это и была воля самого Юго? Доказательств не было, лишь пустые предположения и осквернённое тело воина, выкинутое в канаву, как ненужный мешок мусора.       Лапа Фаэриса легла на плечо брата, сжимая то.       — Сначала нужно обеспечить ему достойные проводы, которых он заслуживает, — Адамай медленно кивнул, поднимаясь на ноги.       И вновь средь воинов поползли те ужасающие разговоры, но теперь, как бы Ад не старался, он не мог их подавить. Юго пошёл против воли совета, наплевал на всё и всех, забрав дофус, уничтожил собственную обитель, не пощадив никого, шёл кровавой стеной, оставляя позади лишь смерть, и теперь его собственный лучший друг, самое доверенное лицо, главный в войске после него - мёртв и опорочен, оставленный гнить в какой-то канаве. Теперь никто не сомневался - всепомнящий, верно, рассудка лишился на фоне происходящего кошмара, и теперь вряд-ли кто-то способен его остановить. Весь этот поход попытка достигнуть звёзд - неимоверно глупо и невозможно.