***
Зара очнулась не сразу. В ушах все гудело, а доносившаяся до нее речь отдавалась в голове и расплывалась. — Зара, Зара, наконец-то, очнулась. Дайте кто-нибудь шарф. — донеслось до нее. Это была Катерина. — Что… Где мы…? Ваня… Где Ваня? — с трудом проговорила Зара разлепив глаза. Голова сильно болела, во рту пересохло. Говорить было невыносимо трудно. — Тише-тише, давай, глотни немного. Воды осталось мало, но скоро станция… — Катя осторожно влила остатки воды прямо Заре в рот. — Ты уже два дня без сознания… До этого ты приходила в себя ненадолго, а потом опять сознание потеряла… Думали, так и не очнешься… Когда нас по машинам распихали, тебя к нам бросили как есть… Марья успела к тебе подбежать и сердце нащупать… Жива… — Где Ваня? — Зара с трудом приподнялась и уже ожидала страшный ответ. Она заранее знала, понимала своим нутром, что младшего брата больше нет в живых. — Он погиб. Тогда… Сразу упал на землю и больше не вставал… — отвечала Катерина. — А Лиза? Она здесь? Она жива? — Зара медленно оглядела вагон в котором они ехали. — И куда нас везут? Вагон был набит женщинами и детьми. В воздухе витал нестерпимый запах пота, человеческих экскрементов, крови… Ехали они уже долго и никто толком не знал куда, а те, кто догадывался, просто молчали, покорно ожидая свою страшную судьбу. — Лиза тут, с нами. Лучше бы ей… — отвечала Катерина каким-то странным голосом, она сама себя заставила замолчать, когда с губ чуть не сорвалось: » — Лучше бы Лиза закончила также как Ваня». — Нас везут в лагерь… На работы… Зара, постарайся привести себя в порядок до того как мы подъедем к станции. Они осматривают каждый вагон… Слабых и тех, кто просто плачет — расстреливают прямо на станциях… Прямо у поезда… — А где баба Марья? — Зара все еще слабо понимала, что случилось. — Вон там, лежит в углу. — угрюмо ответила Галя. — А ты, выдрыхлась и даже не заметила, что нас уже больше недели в этом аду держат! — Галка, замолчи! — одернула ее Катя. — Заре и так досталось… Чудом живая… Мы все тут не по своей воле! Очнись уже! — Тогда почему ее не пристрелили при последней остановке? — продолжала кричать Галька. — Замолчи немедленно! Мы все в этому аду… Марья тебя собой закрывала, да в угол пододвинула, чтоб не заметили… А ей самой шибко досталось… Ну, давай, Зара, поднимайся. Крепись… Впереди будет много слез. — ответила Катя, помогая Заре подняться.***
Поезд ехал еще долго. Как оказалось, следующая станция была конечной и кормить пленников никто больше не собирался. Ветер гудел, обдавая холодом сквозь плохо сколоченные доски вагона, которыми забили окна. Зара молча обвела глазами знакомые лица. От односельчан осталось лишь жалкая горстка обреченных. Из головы не выходили крики и звуки автоматной очереди. Образ Ваньши так и застыл в ее памяти. Почему она не погибла вместе с ним? Отчего ее оставили жить? Почему не замерзла на снегу или в этом же вагоне? Сразу и насмерть. Почему…? Ветер все выл, как загнанный голодный замёрзший пес, слоняющийся вдоль пустых улиц. Или, быть может, этот ветер, превратившийся в проклятого пса, воет по их душу? Зара понимала, что скорей всего их убьют, рано или поздно, теперь она поняла слова Катерины. Она перевела взгляд на Лизу, девочку пятнадцати лет, еще школьницу, озирающуюся испуганными заплаканными глазами. Страх, ужас и паралич заставили Лизу сидеть так тихо, будто и выдохнуть боялась. Не место ей было здесь, в этом проклятом поезде… Не место… А ветер все выл. Колеса грохотали, отстукивая каждую секунду их жизни. Было страшно, страшно заканчивать жизнь вот так! Эта мысль настолько претила Заре, что она чуть было не закричала в голос. Ее свободная от рождения душа не могла смириться, отказывалась и бушевала. Ох, если бы у нее хватило сил, она бы вырвала тот автомат… Поезд тряхнуло и колеса понеслись со большой скоростью. Вода закончилось как раз на Заре. Еды тоже больше не было. Если на предыдущей им выдали по фляжке воды и буханке хлеба на четверых, то до последней остановки у многих не оставалось ничего съестного, о воде уже и речи не шло. Удушливый нестерпимый спертый воздух стал еще плотней, когда поезд наконец остановился. Сгрудившиеся люди, жавшиеся друг к другу в страхе и неизвестности, лязгающий звук открывающихся замков и громкий лай собак — последние мгновения перед выгрузкой в концентрационный лагерь.***
«Arbeit macht frei» — «Труд освобождает» — эта надпись встретилась первой, когда измученных людей стали выгружать из вагонов. Именно выгружать словно бревна или еще какой-то груз. Их толкали, хватали, до и дело раздавая тумаки и удары тем, кто замешкался по каким-то причинам или слишком громко начинали кричать, либо сопротивляться. Сначала, всех выстраивали большими группами, разделив мужчин и женщин. А после началось страшное… Тех детей, которым не исполнилось пятнадцати и которые не были пригодны для работы, отбирались и их тут же грузили в подъехавшие большие крытые грузовики. Поднялся жуткий вой. То были несчастные матери, которые в последний раз могли видеть своих детей. Тех, кому уже исполнилось пятнадцать — оставляли со взрослыми — это был тот закрепленный возраст, когда детей и подростков пускали на работы. Что делали с детьми — никто точно не знал, но всем было страшно от той ужасной догадки, которая невольно приходила в голову, когда над лагерем вновь и вновь вздымались едкие сероватые клубы дыма. Та же страшная участь была уготована слабым, больным, а также заболевшим в дороге, да и просто не подходящими для тяжелых работ. В лагере отдельно велся учет цыган и евреев, а также тех, кто был захвачен в плен и доставлен сюда на работы. Зару толкнули в спину, когда она только-только выбралась из вагона. Лизу, которая была напугана до полу-смерти оттащили в сторону, где несколько немцев рассматривали новоприбывших молоденьких девушек и после отправляли их в какой-то отдельный корпус. Катерина было рванулась в ту сторону, куда утащили Лизу, но Галя придержала ее, опасаясь, что за сопротивление их могут расстрелять на месте. — Пошла на место, сучка! — рявкнул один из охранников по-немецки. До Зары вновь донеслись знакомые жесткие нотки. Лай собак, крики, плач и вой, стоявший над поездом и лагерем, были прерваны автоматной очередью. Несколько мужчин, которых ранее отделили от остальных — упали замертво. Люди затихли. В этот момент перед пленниками выстроилась целая шеренга немецких солдат. Все они были с автоматами, некоторые держали собак, которые лаяли не умолкая. Двое отступили назад, пропуская вперед старшего офицера. Один из тех, кто командовал разгрузкой поезда, вытянулся и выкинул руку вперед, приветствуя, по всей видимости, того самого старшего офицера. Его черный блестящие начищенные сапоги разительно отличались своей новизной. Зара опустила голову, уж очень колючий и холодный взгляд был у этого офицера. Рядом с ним появился маленький толстый человек в круглых очках и потным лицом. Это был переводчик. — Вольно. — отчеканил офицер в сторону начальника поезда. — А вы переводите все, что я скажу. — он вновь обратился к переводчику, кивнув. — Меня зовут господин Хайнц. Вы прибыли в лагерь, трудовой лагерь… — холодный голос с безжалостными нотками прорезал воцарившуюся тишину. Ее нарушал лишь собачий лай. Пока он говорил, а его страшные слова переводили всем новоприбывшим, Зара отчего-то отмечала про себя ошибки и неточности, словно бы старалась успокоить сама себя. " — Вот тут не верно… Врет… Здесь совсем другая фраза… Подчиняться и выполнять команды, а не наоборот.» — все это крутилось у нее в голове, когда Зара подмечала неточности и слушала речь офицера. После того, как его холодный голос смолк, настало время сортировки и отбора. Солдаты и несколько сопровождавших поезд, выстроились в два ряда и стали отбирать мужчин и женщин в разные колонны, чтобы потом отправить в бараки. Именно в этот момент Хайнц пристально разглядывал Лизу, очередь которой уже подошла. Он не спускал с нее прямого и как показалось Заре, какого-то омерзительного животного взгляда. Цыганке показалось, что еще немного и он набросится на Лизу. Так и случилось… Губы Хайнца расплывались в какой-то странной улыбке, его глаза задержались сначала на тонкой девичей шейке, едва прикрытой платком, то переместились на слегка оформившуюся грудь, потом его взгляд спустился чуть ниже и в следующее мгновение он что-то сказал одному из охранников. Лизу схватили за руку, вытаскивая из строя. Катерина не выдержала и рванулась в ту сторону, куда потащили Лизу, но ее остановила Зара. Она молча заслонила Катерину собой, преграждая той дорогу, и, бросилась прямо на немца, схватившего Лизу. Она накинулась на него с рычанием, подобно звериному, и начала отчаянно бить и кричать проклятья, оттеснив Лизу. Поднялся крик. Остальные кинулись отбивать Лизу и Зару, завязалась короткая драка, охранники принялись избивать женщин. Сопротивление быстро подавили, а взбунтовавшуюся Зару подвели к Хайнцу. — Цыганка? Или еврейка? Имя! — рявкнул разозленный Хайнц, глядя на Зару. А потом ударил ее по лицу короткой кожаной плетью. Зара сплюнула кровь, проступившую на губах. Переводчик не понадобился. — Пошел к черту. — злобно ответила Зара низким голосом и плюнула в лицо Хайнцу, перекошенному от злобы. Тот уже было хотел ударить цыганку вновь, но как раз в это время подъехала машина. Впереди и позади нее ехало несколько мотоциклов с колясками, где сидело сразу несколько солдат. По всей видимости — это была охрана и кто-то из высшего офицерства или руководства. Хайнц тут же вытянулся и выкинул руку вперед, как и остальные. Двери автомобиля отворились. Из него вышел мужчина, очень высокого роста, крепкий и широкоплечий, на вид старше сорока лет. Небольшой шрам на щеке не портил его аристократически правильное лицо. Но взгляд его был тяжелый. Его пронзительные голубые глаза могли привести в смущение и смятение даже самого стойкого немецкого офицера. Хайнц даже слега поклонился, прежде, чем обратиться к нему. Этот человек, наводящий странный ужас, был Фридрих Вольф. Так его звали. Зара невольно взглянула в его сторону, тем самым, случайно, привлекая ненужное внимание.