Валенки

" — Нет, жизнь на этом не заканчивается… Еще рано умирать… Рано… Не дождутся…» — думала Зара с огромным трудом отрывая свое истерзанное тело от кровати. Фридриха не было, он был в другой комнате, за закрытой дверью. Оттуда раздавались знакомые голоса Мартина и Вольфа. Они что-то обсуждали, а потом Вольф приказал Отто везти куда-то Мартина с чем-то важным. Зара прислушалась и попыталась встать — ноги тут же отдались болью. Рядом с постелью стояли валенки. Женские валенки. По всей видимости их приказал принести Фридрих, так как она бы не смогла ходить в чем-либо другом. На столе стояла еда, прикрытая большой салфеткой. Еще тёплый чайник с кипятком. Рядом стоял заварник и стакан молока. Зара сунула ноги в валенки — да, теперь она сможет передвигаться по дому. Она выпрямилась, постаравшись сделать шаг — боль вновь пронзила ее тело, но теперь внизу живота. Ночное развлечение Вольфа не прошло даром. — Скотина… — процедила Зара сквозь зубы, заворачиваясь в одеяло. — Ну, ничего-ничего, я все вытерплю… Ничего… Силы еще есть и я нужна… Нужна своим… Еще рано умирать… Рано… Зара с трудом подобралась к закрытой двери и прислушалась, она попыталась заглянуть в дверной замок, но там был ключ. Тогда она подползла к низу двери, намереваясь сквозь ту мизерную щелку между полом и дверью услышать или увидеть что-то важное, либо отметить то время, когда Мартин убывает с важными поручениями Вольфа. Но попытка провалились. Дверь слишком плотно прилегала к полу и что-то увидеть было просто невозможно. Зара вновь поднялась, превозмогая боль. Очень хотелось помыться. -… Отвезешь его обратно, Отто. — послышалось за дверью и ключ стал поворачиваться в скважине. Зара, как могла, успела доковылять до стола и сделать вид, что хочет выпить молока. Есть она действительно очень хотела, да и голова кружилась, а события прошлой ночи ежесекундно напоминали ей ноющей болью внизу живота. — Ты уже проснулась. — голос Фридриха звучал ровно и даже немного ласково, что настораживало. — Поешь и приведи себя в порядок… Пожалуй, сделаем так. — как бы рассуждая сам с собой продолжил он. — Я помогу тебе помыться и заодно посмотрим на твои ноги. Вижу, ты уже сообразила… В ботинках теперь тебе никак нельзя, да и холодно. — Я сама справлюсь. — тихо ответила Зара, отпивая теплое молоко. — Сомневаюсь, что тебе это удастся. Вряд ли ты сможешь забраться в ванну без посторонней помощи. Да и ночь была немного волнительной. Стоит поберечь силы. Считай, сегодня у тебя выходной и ты можешь немного отдохнуть. — возразил Вольф, подойдя к столу. Он сел напротив Зары и закурил, внимательно оглядывая свою пленницу. Это напоминание о том, что произошло прошлой ночью, заставило цыганку вздрогнуть. Она молчала, старательно отгораживаясь от навязчивых мыслей, беспощадно возвращавших ее в проклятую постель, заставляя вспоминать все то недавнее унижение и насилие. — Благодарю, господин Вольф, я справлюсь сама. — тихо, но настойчиво и твердо ответила Зара. — Мне не сложно. Я купал своего младшего брата, когда он был совсем маленьким и иногда заменял ему обоих родителей. Ты почти его возраста… Отец был слишком занят, а мать умерла, давая жизнь Йохану. Я очень привязался к нему и до того, как отправился учиться в военную академию, проводил с ним все время. — говорил Вольф, закурив и выпустив пару колечек плотного дыма, словно не обращая никакого внимания на Зару и ее реакцию. — Я очень любил его. Он был замечательным… Таким любознательным и смелым… Жаль, у меня не осталось даже его фотографии, только его награда… Только железный крест, который он получил… — За то, что сжигал и убивал ни в чем неповинных людей? — возразила Зара, с презрением поглядев на Вольфа. — Мой брат служил в Вермахте, как и я. Мы выполняли приказы. — резко оборвал ее немец. — Жгли СС, мы — воевали. Это был наш долг и наша честь — служить своему отечеству, исполняя приказы. Здесь, я тоже оказался для того, чтобы исполнить приказ и свой долг. — Истязать, убивать и мучить? Это и есть приказ или долг? Или то, что вы сотворили со мной ночью — тоже долг или приказ? — Зара уставилась на своего мучителя своими большими темными глазами, словно приготовилась нападать. — Если бы не мое ранение… Я был бы уже там, на передовой Восточного фронта вместе со своим корпусом. — спокойно ответил Фридрих, выпуская дым от сигары. — Но и здесь у меня есть то, что нужно закончить. А мучить и истязать мне не доставляет никакой радости, уж поверь на слово, но церемониться с врагом я не стану. Как сделал бы тоже самое, оказавшись на их месте — не стал бы сдаваться в плен или просить пощады. — И вам не страшно было бы умирать? — спросила Зара, несколько удивившись такой твердости. — Нет. Эта война для меня не первая.- улыбнулся Фридрих и вновь выпустил несколько колечек дыма. — Умирать вместе со своей дивизией не страшно… Всем вместе умирать не страшно. Пей, пей, молоко полезно, да и подкрепиться тебе тоже не мешает. — А вы никогда не думали прекратить этот ужас, никогда не задумывались о том, что вы творите? — не унималась Зара. — За нас думают другие. Мы лишь исполняем. Было время, когда я нарушил приказ и вот, видишь, где оказался. — Вольф выдохнул плотный дым. — Исполнять свой долг, но не бездумно дано не каждому командующему. А вскоре и голова вообще не понадобится. — Отчего же? — Заре стало любопытно такая внезапная откровенность Вольфа. Отчего же ей не узнать своего врага чуть ближе? Возможно, ей это пригодиться и совсем скоро. Мысль о готовившемся побеге никуда не улетучилась, не смотря на боль. — Ноги — вот, что скоро станет важнее головы или задницы. Крепкие, сильные ноги. Ешь-ешь. — приговаривал Вольф. — Чтобы вовремя сбежать. — И вы, кто беспрекословно исполняет приказы и свой долг… Вы не боитесь говорить подобные вещи? — удивилась Зара, допивая молоко. — Ты не знаешь, каково мое истинное положение. И потом, мы здесь одни, а прослушку здесь еще не установили и вряд ли установят. Побоялись… — продолжал Фридрих, намазывая себе бутерброд с маслом. — И кто же нас может услышать? И ты никому не сможешь рассказать. Да и тебе никто не поверит. Вольф улыбнулся и налил себе кофе, вопросительно поглядев на Зару, но та отказалась. — Война нужна. — продолжал Фридрих. — Но не такая глупая и бессмысленная, без сомнения. Это глупая война и ведется она теми, кто никогда не был на поле боя. Он решил, что ее можно вести вот так, не обучаясь никакому военному делу, не обучаясь в академиях и не имея ни малейшего представления о том, что нам всем нужно, что нужно нации. Так… По какому-то глупому наитию и капризу, да, да, капризу. Иначе, эту войну можно было бы смело назвать войной дилетанта и бездаря. Решив за всех, что только он любит и понимает Великую Германию, а остальные спят и видят, как разбазарить то богатое наследство предков великих арийцев… Войну не выиграть одними бомбежками или простым затыканием людской массой. — Я не вижу смысла… — перебила его Зара. — Не вижу связующего звена и смысла в таких войнах. — Видишь ли, страны, государства похожи на людей — это такие же живые организмы, которым статика претит и прямо противопоказана. — ответил Фридрих, закуривая следующую сигару. — Им нужно движение и им претят границы. Война — это и есть мощное движение. По всем жизненным направлением. Это мощная встряска. А вы — русские, пытались помешать этому движению, нарушив естественный ход. Да, да, я не ошибся — естественный ход. Зара с каким-то удивлением и неподдельным ужасом внимала и взирала на этого человека. — Мы тоже выполняли свой долг, защищая свою землю. Мы такие же солдаты как и вы — солдаты фюрера. Мы — от мала до велика — встали на защиту и тоже выполняем свой долг. Даже, если мы не на передовой. — ответила Зара. — Фанатики. Слепые фанатики. Но подобный фанатизм не может дать окончательной победы. От него быстро устают. — сказал Фридрих, выпивая залпом кофе. — Да, на первых парах фанатики вполне могут победить, но потом… Чем подкреплять этот самый фанатизм? А? Одной любовью к земле сыт не будешь, если на ней ничего не растет… Отчего-то никто не задумывается о том, как эту победу удержать. Полагаю, что с нами может случится подобное… У нас ведь тоже полно фанатиков в штабе… Трусов, которым легче продолжать бессмысленно посылать тысячи на смерть, чем разработать грамотную стратегию, прислушаться в профессионалам своего дела и дать больше свободы тем, кто знает как вести войны. Но им проще продолжать драться, воспевая мифическую победу, чем пойти на что-то на самом деле решительное. — Разве вы не может отдавать приказы и пойти самостоятельно на то решительное? — спросила Зара. Теперь она видела перед собой не простого врага, а очень умного и верно оценивающего ситуацию опытного воина. — Поэтому я тут и оказался. Так как приказывают умирать, а нарушить такое… Нет. Нет еще таких приказов жить, сдаваясь врагу. Не научились еще за всю историю войн. Ни в одной армии мира. — улыбнулся Фридрих. — А если вы получите такой приказ? Вы вновь должны исполнить свой долг? — Заре отчего-то стало интересно беседовать с Вольфом. Он был с ней слишком откровенен в эти моменты. — От кого? От фюрера? — вновь улыбнулся Вольф. — От него. — повторила она. — Это не военный… Нет. Это неврастеник, тянущий нас за собой в могилу, да и всю Германию за одно… По чуть-чуть. — ответил Фридрих, стряхивая пепел в кружку. — Умирать страшно в одиночестве. Всем скопом — ерунда. А приказы остальных — такая же… — Вольф сдержался, чтобы не уронить грубое словцо при Заре. — Половина из них — такие же исполнители, не имеющей своей воли и твердости, чтобы принимать решения и брать за них единоличную ответственность. Да и между собой они не ладят, не все поддерживают те идеи, которые зарождались еще лет пять-десять назад. Эта война погубит нас… Всех нас… Но, это не страшно, когда все вместе. Не страшно. Они хотели принести свободу Великой Германии и подарить ей демократию, но чем больше у нас оказалось свобод, тем быстрее нам захотелось СС, тайной полиции, слежки, концлагерей, где можно контролировать и держать огромадные количества людей как зверей в клетках, всеобщего страха… Только тогда можно почувствовать себя воистину спокойными… И больше не нужно отстаивать свою точку зрения, свое мнение и заботиться о судьбе своей страны. И ответственности тоже не надо нести… Стоит только поднять руку в честь того, кто этим занимается за тебя и только стоит крикнуть «хайль!». И тогда, все сразу станет понятно, и будет на своих местах. — А как же те, кто пошел на войну добывать не только трофеи, но и славу? — осторожно спросила Зара, заметив, что лицо Фридриха приобрело слишком серьёзное и грустное выражение. — На войне нет никакой славы, ты либо выживаешь, либо погибаешь. — ответил Вольф, снова выпуская клубы дыма. — Ешь еще, а потом пойдем приводить тебя в порядок. И еще… Я покажу тебе некоторые документы, которые надо будет перевести до возвращения Мартина. По поводу того, как я с тобой поступил — я уже объяснил. И к тому же, ты мне понравилась. Очень понравилась… Я имею право на маленькие радости. Я знаю, ты считаешь меня последним скотом, жестоким ублюдком, но ты — мой трофей и я не намерен оправдываться перед тобой. Моя маленькая радость, ешь. Зара кивнула и принялась за еду.

***

После небольшого завтрака, Вольф потащил ее мыться, запихнув в ванну, наполненную теплой водой и предварительно высыпав туда какой-то порошок из той самой небольшой темной бутылочки, которую Зара видела прошлым вечером. Все ее тело отзывалось болью, щипало и ныло, но постепенно эти неприятные болезненные ощущения ушли и на смену им пришло тепло. Заре казалась странным такая забота, как и та откровенность, на которую отчего-то пошел Вольф. Почему он заговорил с ней, да еще и на такую опасную тему? Что хотел узнать? Или посмотреть на ее реакцию? А быть может — это всего лишь опасная провокация, проверка на прочность и податливость одновременно, ведь Вольф не скрывал того факта, что набирает из лагеря нужных ему людей… Неужели же он посчитал Зару той, кто сможет предать свою землю, свой народ и встать на сторону врага? Пока цыганка сидела в ванне, в ее голове вертелось множество вопросов, на которые, пока, у нее не было ни единого намека на ответы. — Вот и все. Но неделю-другую придется ходить в этой обуви… Как это по-русски? Ва-лэн-ки — проговорил Фридрих, усаживая Зару на кровать и осматривая ее ноги. — Валенки. — кивнула она. — Вот-вот. Других я не смог раздобыть, они чуть больше твоего размера, но ничего другого нет. — немного растеряно сказал Фридрих, заканчивая обрабатывать раны. — Сейчас забинтую и можешь одеваться. Вскоре, когда Зара переоделась и немного пришла в себя, Вольф указал ей на стол, где лежали документы. Через десять минут пришел его ординарец, занося в комнату еще одну печатную машинку. — Все. Можешь приступать к работе. К вечеру, я жду готовые документы. — приказал Вольф, а сам уселся на противоположный конец стола, расположившись там с кучей бумаг и каким-то запечатанным пакетом. Зара приступила к работе, деваться ей все равно было некуда. Это были карточки и личные дела с фотографиями тех, кто согласился работать на Рейх, тех, которых отобрал Вольф в ходе изуверских допросов, тех, кто сломался и не смог… Не смог справиться с болью моральной и физической, тех, кто не выдержал издевательств, побоев, насилия, тех, кому было что терять, тех имел червоточину в сердце, тех, кто не смог победить свой страх, тех, кто всеми силами, правдами и неправдами, цеплялся за эту жизнь а вернее — за существование, ибо лагерную жизнь называть жизнью было вряд ли возможно… Зара знала, каким немыслимым пыткам и испытаниям они подвергались и ни в мыслях, ни в душе не могла осуждать их. Она сама присутствовала на этих допросах и была живым свидетелем всего непереносимого ужаса лагерных застенок… Но были и те, кто не смотря ни на что, вопреки всему, вопреки смерти и боли исполнили свой долг — они не сдались… Они победили, предпочитая мучительную смерть служению врагу… Зара не раз задавала вопрос самой себе — сколько она сама еще сможет выдержать? Не сломается ли? Сколько еще ей придется выстоять и вынести? Никто не знал. Нет! Еще рано умирать… Еще не время. Не теперь. То и дело, украдкой, она бросала взгляд на Вольфа. Он напоминал ей какую-то застывшую статую, бесстрастную и бесстрашную. Его правильное сосредоточенное лицо, иногда, казалось ей вовсе неживым. Только, когда офицер отвлекался, чтобы закурить или отпить глоток-другой кофе из небольшой чашки, стоящей неподалеку, он оживлялся. После прочтения этих загадочных писем, бумаг и депеш, Фридрих что-то долго отмечал и писал. И тут Зара увидала то, что так долго искала она и ее товарищи по несчастью, с которыми они ранее планировали побег — план. Это был план лагеря, но не тот, который был в комендатуре в качестве противопожарного предупреждения, а полный. Тот самый, со всеми отметками и тайными коридорами, дополнительными помещениями, бункерами, а также дополнениями к каждому бараку. Ее словно молнией ударило — вот она — цель. Верно, теперь и вовсе не время умирать. Она быстро склонилась к документам, чтобы скрыть накатившую радость. Казалось, Вольф ничего не заметил. Когда же Зара вновь подняла глаза на своего пленителя, она чуть не вскрикнула от того пронзительного взгляда, которым наградил ее Фридрих. Он уже минут пять как смотрел на нее, не отрываясь, выронив от растерянности недокуренную сигару. — Господин Вольф, ваша сигара… Документы… — Зара решилась прервать затянувшуюся паузу. — Проклятье…! — выругался Фридрих, спохватившись, словно бы его как мальчишку застали за чем-то предосудительным. — Продолжай работать. — буркнул он, вовремя затушив сигару. Зара вновь погрузилась в мир строчек на немецком языке, ясно ощущая на себе внимательный взгляд своего врага, который также, украдкой, наблюдал за цыганкой, но теперь совершенно другими глазами. Голубые искорки светились вовсе не ненавистным огнем. Глаза его были задумчивыми и смотрели за Зару с каким-то неподдельным сожалением. Словно бы офицер не решался о чем-то сказать или попросить. Этот странный взгляд противоречил поступками и словам самого Вольфа. К вечеру вернулись Мартин и Отто. Мартин сразу же прошел к Вольфу, неся при себе черный кожаный портфель, который был пристегнут к его правой руке наручниками. Как только он вошел, Вольф тотчас же собрал все бумаги, а после, проводил его в другую комнату, а потом они оба вернулись обратно, но уже без портфеля и документов. — На сегодня все, Мартин. — сказал Вольф, забирая у Зары законченные переводы. — Вот это отвезешь завтра в лагерь и после отправишь вместе с направлением. А теперь, Отто проводит тебя на кухню — поешь и можешь отдыхать. Завтра в восемь у меня. Мартин забрал переводы и отрапортовал, привычным жестом отдавая честь, впервые назвав звание Вольфа. Тот отчего-то нахмурился и кивнул в сторону Отто, чтобы тот поскорее проводил Мартина. — Я могу быть свободна? — неожиданно спросила Зара, в надежде на то, что уж теперь-то она может уйти в свою коморку под лестницей, которую ей отвели ранее. — Нет. — улыбнулся Вольф и уселся в кресло. — Работа на сегодня закончена, но не для тебя, моя красавица. Сними с меня сапоги. Да поживей, я устал. Заре ничего не оставалось, как исполнить приказ. В голове ее горела лишь одна мысль — как добыть план и как сообщить об этом своим, ведь больше ее не отправят работать в барак. Что же делать? — Ну же, шевелись! Или ужинать будешь в завтрак. — нетерпеливо одернул ее Вольф, вытянув правую ногу. Тяжелый грузный, грубый сапог оказался в тонких руках Зары. Как только она, с большим трудом, принялась стягивать с Вольфа сапог, тот положил ей на плечо вторую ногу и рассмеялся, наслаждаясь очередной издевкой. Зара скинула его ногу, поглядев на Вольфа исподлобья, сдерживая порыв негодования, ожидая удара в качестве наказания. — Ненавидишь меня? Ведь так? — спокойно спросил Фридрих, внимательно поглядев на цыганку. — Верно. Ненавидишь. И всегда будешь… Боже, как глупо… Вольф неожиданно притянул ее к себе, уткнувшись ей в плечо. Зара от неожиданности выронила тяжелый сапог, оставив всякие попытки вырваться. — Зара… Я… — начал Фридрих, не отнимая своего лица от ее плеча. Но тут его речь прервал стук и голос ординарца. — Войдите! — отозвался Фридрих, быстро оттолкнув от себя Зару и жестом приказав ей довершить начатое, вытянув перед ней ноги. — Прошу прощения, господин Вольф, вас к аппарату. Это срочно. Сам комендант. — сообщил тот. — Иду. — кивнул Фридрих, выдохнув и вновь натянув на себя сапоги. Ключ вновь повернулся в замочной скважине. Фридрих спустился вниз, на второй этаж, оставив Зару в комнате, в полном одиночестве, на едине со своими мыслями и горестями. И вправду, Заре было над чем поразмыслить. Еще рано умирать. Не теперь.