***
— Подожди, я только приведу себя в порядок. — улыбнулся Вольф, отстраняясь. — Сейчас вернусь, а ты пока поешь, Отто кое-что принес для тебя — на кухне есть сверток — это я приказал ему принести. Можешь все порезать. Потом я сварю нам какао… Я сегодня слишком много выпил. Зара искренне удивлялась каждый раз, глядя на то, сколько Фридрих может выпить и то, что по сути своей — он вовсе не пьянеет, только чуть больше улыбается и становится немного веселым. Никогда еще немец не терял самообладания или позволял себя компрометировать. И теперь Зара просто поражалась, после того как Вольф спокойно выкушал почти половину бутылки отличного коньяка и до этого выпил не мало, будучи в гостях у Хайнца. Сможет ли она усыпить его бдительность и достать план из сейфа? Пока эти мысли крутились в ее голове, она уже пришла на кухню и развернула заветный сверток. Тут была ароматная колбаса, два вида сыра, представлявшие собой круглые головки разных цветов, мешочек орехов, плитка темного шоколада, еще одна плитка какого-то другого шоколада, баночка меда, три маленькие баночки с ягодным джемом. Несколько консервов. Зара открыла одну из них — внутри оказались диковинные черные глянцевые ягоды — она никогда таких не видела и не пробовала. В другой — были маленькие тонкие рыбки в каком-то приятно пахнувшим соусе. Также в отдельно завернутой бумаге Зара обнаружила несколько длинных сырокопченых колбасок. От них пахло специями и перцем. — М-м-м, надеюсь, наш небольшой пикник тебе понравится. — голос Фридриха заставил цыганку вздрогнуть. Он только что принял теплый душ и переоделся От недавней попойки не осталось и следа. — Это тебе… Тоже. Фридрих протянул ей еще один небольшой мешок — там лежали апельсины. Апельсины! Здесь, в лагере, среди ужаса и работающих круглосуточно крематориев, среди смерти, пыток и каторжной работы! Апельсины. Зара сначала не поверила своим глазам. — Даже не думай. Это только для тебя. Больше никаких угощений для своих. — сказал он по-русски с акцентом, в голосе Вольфа послышался металл. — Ты должна хорошо питаться. Мне нужна твоя голова, понимаешь? — Хорошо, господин Вольф. — кивнула Зара и принялась раскладывать апельсины. — Фридрих — мы же договорились. Сейчас сварю нам какао. Тебе — с молоком. — Фридрих вновь улыбнулся и поглядел на нее. Когда яства были выложены на тарелки, порезаны на кусочки, а какао с молоком налито в большую чашку — Зара смогла согреться и поесть. Вольф настойчиво заставлял съесть ее все бутерброды, а также пару тостов с сардинами, которые он сам приготовил. Сам же он пил только какао и иногда закидывал себе маслины в рот, поглядывая на свою служанку, на ее раскрасневшееся от еды и горячего питья личико. Ее темные глаза засияли, а сама она немного расслабилась. Такая странная забота все же настораживала. Он вновь проверяет? Или хочет приучить? Купить ее покорность за еду? Или Вольф решил вести какую-то свою игру? В любом случае, ей нужно было быть осторожной и внимательной как никогда. Фридрих словно бы что-то почуял. Как волк, нашедший след, который приведет его к добыче. — Благодарю вас за доброту и столь щедрое угощение, господин Воль… господин Фридрих. — ответила Зара, допивая горячее какао, которое показалось ей таким вкусным, особенно сейчас. — Не стоит, это мелочи. Я всего лишь хочу, чтобы ты больше не боялась меня так сильно… Да и ты сама знаешь как можешь меня отблагодарить. — ответил Вольф, с этими словами подошел к тому месту, где сидела Зара, наклоняясь и вновь беря ее на руки, он продолжил почти шепотом. — Отблагодаришь меня в постели… Будь просто ласковой со мной… И позволь мне все… За словами последовал поцелуй. Но не такой как прежде — жесткий и требовательный. В этот раз все было иначе. Его губы были мягкими и теплыми, Фридрих будто бы спрашивал дозволения на дальнейшие действия. И Заре ничего другого не оставалось, кроме как уступить, поступаясь всем своим существом и разумом.***
Зара не стала сопротивляться. В этот раз она словно бы отдалась на волю не только победителю, но и судьбе в руки. Она знала — по-другому никак не получиться усыпить бдительность Вольфа, да и после — тоже не факт, но все же он крепко заснет, утомившись и успокоив свою похоть. С ее губ не сорвалось ни единого крика или стона, когда Фридрих грубо стаскивал с нее одежду, перемежая ласки с поцелуями, иногда, от нахлынувшей страсти, прикусывая нежную кожу. Зара даже не плакала, а просто смотрела куда-то мимо в темный потолок и ждала, когда все это поскорее закончится. Но поскорее закончится это не могло, Фридрих только вошел во вкус и уже через несколько мгновений перестал церемониться. Он видел перед собой лишь желанное тело, которым жаждал обладать. Зара отвернула голову в сторону и ее взгляд зацепился за винтовку, ту самую, которую притащил Франц. Когда-то отец учил ее стрелять из ружья и несколько раз Зара и ее брат Лачо ходили с ним на охоту. Цыганка знала как обращаться с подобным оружием, но теперь оно было совершенно иным, какого она никогда не видела, но была уверена, что соберет воедино всю свою ненависть, боль, презрение, горечь, слабость и обреченность, да и перестреляет однажды всех этих сволочей, кто попадется на пути. За Ваньшу, за Лачо, за отца, за Лизу и Катю, за Марью… За всех невинных замученных и обездоленных… Да и за себя и свою сломанную судьбу… А потом? А потом — пусть ее повесят, ибо больше у нее в жизни ничего не осталось, но она сможет унести с собой в могилу несколько кровожадных палачей. Сосредоточив свой взгляд на винтовке, Зара немного смогла отвлечься и расслабиться, пока Фридрих возился с ее одеждой. Но вот потом вновь омерзение и боль накрыли ее тело, заползли в душу, опустошили разум. Это случилось почти сразу, когда Фридрих привычно и бесцеремонно раздвинул ее ноги. Боль. Вновь эта тупая и саднящая, но уже не такая пронзительная как в первый раз. Сосредоточится на чем-либо кроме лица Фридриха упорно не выходило. — Обними меня, так будет легче и ты сможешь расслабиться. — шепнул он, завозившись между ее ног. Расслабиться не получилось, так как уже через мгновение Зара почувствовала как что-то теплое и твердое протиснулось в ее лоно, как новый приступ боли чуть не заставил ее отстраниться, как ее пальцы сами впились в мощные плечи Фридриха, и как бешено забилось ее сердце, готовое выскочить из груди. Немец что-то шептал ей, старался быть не таким напористым как в прошлый раз и даже пару раз отстранялся, чтобы посмотреть Заре в глаза, но все было бесполезно. То же омерзение и ощущение грязи не отступали и Зара только мужественно терпела, закусив губу и все сильнее впиваясь в его плечи. Весь низ живота пронзила знакомая боль, ощущение того, что в нее проталкивали что-то очень большое и твердое, когда Фридрих стал двигаться сильней, будто пытаясь разорвать ее изнутри. Это было что-то дикое, отвратительное и нескончаемое. Заре казалось, что прошла целая вечность и Вольф настоящий мучитель, нависая над ней и не давая ни малейшего шанса высвободиться хоть на минуту. Он держал ее мертвой хваткой, вцепившись в ее бедра, словно бы Зара была неживой игрушкой, ничего не чувствующей. Фридрих толкнулся еще сильней, входя еще глубже, срывая с губ Зары полу-стон и задавая какой-то бешенный ритм. Кровать противно скрипела в такт гадким движениям. Зару мутило, настолько грязной и отвратительной она себя ощущала. — Какая ты нежная… Какая горячая… Вся моя… Моя… meine kleine** — шептал Фридрих ей в ухо, сжимая своей широкой ладонью ее нежную грудь. — Радость моя… Поцелуй меня… Но Зара лишь сильней вцепилась в его плечи, нет, Вольф был не достоин, чтобы отдавать ему поцелуи, те искренние и чистые прикосновения, те добровольные ласки, которые можно дарить лишь любимым. Нет. Он никогда не дождется этого от нее добровольно. Заре хотелось не просто плакать, а выть в голос, орать во все горло, содрать с себя кожу, охрипнуть и свернуться где-нибудь в углу без сил, стонать, что есть мочи от невыносимой боли, от судорогах в ногах, от унижения и омерзения. " — Нет-нет, не теперь. Надо перетерпеть… Надо пережить…». — говорила она сама себя. Как и не могла дать почувствовать Фридриху хоть какое-то сопротивление и свои истинные чувства. Не сейчас. Между тем, припав к ее шее, Вольф целовал ее, оставляя едва красные следы на коже, а Зара все пыталась смотреть в темный потолок. А Фридрих словно сходил от нее с ума. Его словно накрывало жаркой неистовой волной, эти темные бездонные глаза, румянец, разгоревшийся на еще недавно бледных щечках, тонкие красивые пальчики, которые впились в его плечи, едва ощутимая дрожь в ее теле, следы от его зубов на ее шее, груди, плечах… Она была совершенно иной, чем те лагерные шлюхи, которые пропускали через себя по взводу за месяц. Хоть теперь дело шло чуть легче, чем в первый раз, но ее лоно было узким и Вольфу пришлось попотеть, прежде чем, он смог заставить цыганку хотя бы немного расслабиться. Малютка была невероятной, нежной, такой сладкой и принадлежала лишь ему… Все это сводило с ума и заставляло терять разум, контроль, отдаваясь древнему инстинкту. Его движения становились грубыми и резкими, плоть требовала разрядки, толкнувшись еще пару раз, Фридрих судорожно выдохнул и чертыхнулся, замирая. Зара не верила, что еще немного и он ее отпустит. Ног она почти не чувствовала, а живот ныл, отдаваясь болью где-то слева. Ее чуть не стошнило, когда Вольф все же вышел из нее и отер свой член полотенцем, которое висело на спинке кровати. После, он наклонился к Заре, поцеловав ее и что-то сказав ей на ухо. Но она ничего не слышала и по-прежнему смотрела в потолок. Вольф подгреб ее почти под себя и обнял. — Завтра рано вставать и много работать. — сказал он по-русски. — А теперь — спи, моя маленькая. Доброй ночи. Фридрих быстро уснул, уткнувшись Заре в макушку, не выпуская ее из свих объятий. А вот самой Заре было не до сна.***
Когда Вольф заснул, она с трудом выбралась из-под оделяла, осторожно отстранив руку немца. Все ее тело ломило, ноги все еще дрожали и тупая боль внизу живота только нарастала при каждом движении. Было холодно и тихо. Слишком тихо. Подозрительно тихо. За окнами шумел ветер и носились белые как туман волны снега. Зара усилием воли смогла натянуть на себя рубашку и сунуть ноги в валенки. Пока Фридрих спал, она должна достать план из сейфа. Боль между ног усилилась, как только она сделала первые шаги. А еще было невыносимо противно, хотелось помыться и просто содрать с себя все, забыть его ласки, мерзкие поцелуи, но как же вырвать это из памяти? " — Нет-нет, потерпи, сейчас не время.» — уговаривала себя цыганка, тихо, превозмогая боль, направляясь в другую комнату. Там ее ждал сейф с важными и нужными документами, но самая нужная бумажка находилась где-то между ними. Придется поторопиться, но также придется запомнить всю последовательность документов, а после — все сложить точно также как было. Да еще в полной темноте. Зара с трудом нашарила в столе остаток свечи. Подожгла. Запах спичек наверняка останется. Но выбора не было, как и времени. Огарок свечи пришлось держать навесу в одной руке, другой — открывать сейф. Руки Зары дрожали и она то и дело оглядывала. Ей казалось, что Вольф проснется или вот-вот войдет в комнату. Тогда все пропало! Но везение в этот раз было на ее стороне и дверца сейфа поддалась. Большая стопка документов, знакомая кожаная толстая папка… Где же план? Нужно было торопится — огарок свечи был очень мал, да в темноте можно было запросто спалить документы — тогда уж точно все пропадет. Зара заметила стакан и графин, где обычно была вода. Стакан прекрасно подходил на роль своеобразного подсвечника, куда Зара тут же пристроила остаток свечки. Она судорожно перебирала стопку документов дрожащими пальцами, запоминая определенный порядок. Зара пролистала всю папку — плана не было. Тогда, взявшись за остальные документы, цыганка все же решила не перебирать все, а просто разложить веером. Получилось. План лежал предпоследней страницей с общим планом дома Вольфа. Выдохнув, Зара аккуратно вытащила чистый лист бумаги из запасной папки, лежащей на столе Вольфа. Карандаши и остальная канцелярия аккуратно располагалась рядом. Она выудила карандаш и принялась быстро перечерчивать план. Руки рисовали кривые линии, ноги дрожали, сердце билось как сумасшедшее, голова пылала. Оставалось совсем чуть-чуть — всего лишь дорисовать расположение внешней решетки, как остаток свечи погас. Хорошо, что Зара смогла запомнить расположение. Тогда, подойдя к окну, она все же дочертила заветные линии в тусклом свете луны. Прожекторы в этот вечер и ночь отчего-то были погашены. Вдруг, Зара услыхала какой-то шорох и движение в соседней комнате. Сердце бухнуло и словно пропустило удар. Она замерла. Через какое-то время она снова прислушалась — это был Фридрих, который заворочался в постели. Нужно возвращаться, пока он окончательно не проснулся и не хватился своей служанки. Она не нашла никакого другого выхода, кроме как скомкать лист бумаги с перерисованным планов и сунуть его в правый валенок. С догоревшей свечой все было сложней — остатки горячего воска пристали к стакану. Вытащить его было невозможно. Куда спрятать стакан? Времени на раздумья не было. Тогда Зара приоткрыла окно и осторожно посмотрела вниз. Было очень холодно, дул сильный ветер. Оглядевшись и убедившись в том, что охрана в этот момент находится перед входом в дом и что под окнами никого нет, она изо всех сил швырнула стакан за забор, окружавший дом, прямо в сторону леса. Стакан удачно перелетел через преграду и упал в снег. После, она также осторожно закрыла тяжелые ставни и очень неспешно, стараясь ничем не обнаружить свое присутствие, вернулась обратно. Фридрих и впрямь повернулся на другой бок, но он по-прежнему крепко спал. Оставалось только таким же манером просочиться на кухню и поставить новый стакан на место старого. Так она и сделала. Когда все, как казалось Заре, было на своих местах, цыганка вновь нырнула в постель. Немец спал глубоким здоровым сном. Но случилось непоправимое для Зары. Она не заметила, как при попытке спрятать стакан с догоревшей свечой, несколько капелек горячего воска упало на пол рядом со столом Вольфа. Зара не заметила этой ошибки и теперь наконец-то смогла провалиться в сон. До рассвета оставалось всего три часа.***
Фридрих разбудил ее в шесть утра, тихонько касаясь ее щеки поцелуем. — Пора вставать, моя красавица, сегодня будет много работы и ты будешь нужна мне и Мартину. Мы едем к коменданту. — прошептал он ей на ухо. — Просыпайся. Сам немец тут же поднялся с кровати и прошел в ванну. Через несколько минут Зара отчетливо услышала звуки льющейся воды и знакомую мелодию, которую насвистывал Фридрих. Она с трудом поднялась, чувствуя боль во всем теле, голова ей казалось похожей на чугунный котелок, а все та же тупая ноющая боль внизу живота не давала полноценно двигаться. Зара поморщилась, когда попыталась присесть на кровати и опустить ноги в валенки. Вновь волна отвращения и мерзости накатила удушливым порывом. Ее грудь, руки и шея — все было в каких-то синяках и кровоподтеках. Ноги, чуть выше коленей — тоже были в синяках как и бедра. Те самые напоминания о диких ласках Фридриха. Трясущимися руками Зара с трудом натянула платье, а потом сунув ноги в валенки, поспешила привести себя в порядок. Ей хотелось рыдать, кричать во все горло, закрыть руками лицо, чтобы ее не видели. Но на все это горе не было времени. Теперь, каким-то образом, Заре нужно было уговорить Фридриха позволить ей короткое свидание или найти какой угодно предлог, чтобы увидеть кого-то из своих. И цыганка уже знала как. — Малыш, ты уже готова? — знакомый голос позвал Зару, спустя двадцать минут. — Ешь и одевайся. Я выпью только кофе. За голосом последовал и сам хозяин. Фридрих вышел из ванны чисто выбритый, причесанный на косой пробор, в свежей рубашке, галифе и с привычной сигарой во рту. Он мигом оглядел свою служанку критическим взглядом, покачав головой и мысленно поругав себя за то, что ночью позволил себе немного лишнего — засосы и укусы на шее было невозможно скрыть в отличии от остального. — Я готова, господин Вольф. — ответила Зара бесцветным голосом. — Поешь и едем. — бросил офицер и сел напротив, придвинув к себе чашку и наливая свежий кофе. Зара молча придвинула чашку с молоком в ответ и заставила себя проглотить пару бутербродов, но на взгляд Фридриха этого показалось мало и он буквально приказал съесть ей сосиску и сыр с маслинами, которые оставались после вчерашней вечерней трапезы. Покончив с едой и кофе, Вольф не торопился к машине, где его должны были ждать Отто и Мартин. У него еще было время. — У нас есть полчаса и я хочу взглянуть на твои ноги. — твердо сказал Вольф и придвинулся к Заре. Вся процедура была уже для нее привычной и она уже было собиралась как всегда вытащить ноги из валенок, спустить теплые чулки, а потом предоставить свои израненные конечности для осмотра, как вдруг Зара ужаснулась — план находился как раз в одном из валенок! — Пожалуй, не стоит. Мне уже намного лучше, господин Вольф. — ответила она, стараясь предать голосу как можно больше твердости. — Как же не стоит… Вчера мы слишком увлеклись… Да и я был не в лучшем состоянии. — улыбнулся Фридрих. — Но все это не означает, что я буду пренебрегать твоим здоровьем. Ты нужна мне здоровая, понимаешь? Здоровая и соображающая. Ну же, давай посмотрим все ли с твоими ножками хорошо… Я же вижу, тебе больно… Ты очень бледная… Воцарилась неприятная пауза. Заре пришлось предпринять то, чего она сама от себя не ожидала и на что бы никогда не решилась, за что потом ругала себя… Но все же она решилась на этот дурной спектакль. — Нет-нет, со мной все хорошо, господин Вольф… — нерешительно ответила Зара, придвинувшись к плотную к офицеру. — Я бледна вовсе не из-за этого… — Тогда почему? Тебе нездоровиться? — Фридрих смотрел на ее внимательно, а его голубые глаза выражали растерянность. От него пахло сигарами, а также примешивался другой запах — теперь Зара знала, что это было — мыло. — Все из-за прошлой ночи… — прошептала она. А про себя подумала: " — Играй проще.». — О, моя девочка… — прошептал он в ответ невольно взглотнув, воспоминания были слишком свежими и будоражили немца, а близость цыганки вновь вливала в его жилы огонь. — Я старался быть ласковым. Или я вновь причинил тебе боль? — Наоборот… Только мне неловко говорить об этом… — ответила Зара, густо покраснев и опустив глаза. — Фридрих… Я никогда не знала мужчин прежде, но вчерашний вечер… — добавила она, стараясь предать своему голосу больше нежности и загадочности. Вольф не дал ей договорить и впился в ее губы долгим жарким поцелуем. — И ты полагаешь, что я куплюсь на подобную уловку, моя радость? — сказал Вольф, наконец-то оторвавшись от губ Зары. — Или ты думаешь, что сделав мне такой неуклюжий комплимент, ты сможешь расположить меня к себе чуть больше? Или ты хочешь о чем-то попросить и не решаешься? — Я говорю правду. — ответила Зара и посмотрела Фридриху в глаза. — Думаешь, я не знаю как ты относишься ко мне на самом деле? — Вольф вновь усмехнулся и провел пальцем по ее губам. — Ты меня терпишь, терпишь скрипя зубами, терпишь все, что я с тобой проделываю. Уж поверь мне, я не мальчик, который только вчера встретил свою первую любовь. Я прекрасно знаю, когда женщине хорошо со мной, а еще лучше, я знаю, когда мне все равно. Зара молчала и снова опустила глаза, так как Вольф глядел на ее в упор, а его большие голубые глаза сверкнули недоброй искрой. — Ну хорошо, не бойся, скажи, о чем ты хотела попросить меня и еще так неуклюже. Только не вздумай больше врать. — смягчился немец, отодвинувшись назад и присев на стул напротив. — Я не смею просить… — начала Зара. — Смеешь. Давай, пока я соглашаюсь. — Фридрих улыбнулся, ему было приятно наблюдать за тем, как она смущается, пытаясь завладеть его вниманием и расположением. И чем дольше он смотрел на цыганку, тем чаще ловил себя на мысли, что еще несколько минул и его офицерская честь полетит ко всем чертям, он вновь подхватит ее на руки как вчера вечером, вновь будет целовать и не выпускать из своих объятий. И плевать на комендатуру. — Если можно и вы не будете против… Могу ли я выбрать себе кого-то в помощники? Нет-нет, я справляюсь с хозяйством, просто, иногда, нужно таскать корзины и дрова, а господин Отто все же офицер и ему не пристало заниматься хозяйством… Не по чину… — нашлась Зара и вновь поглядела на Фридриха, стараясь смотреть на него как можно наивней. — Да, в твоей просьбе есть доля разума и правды. — кивнул Вольф. — Что ж, когда приедем в лагерь, я подпишу тебе специальное разрешение и ты сможешь выбрать себе помощницу, но потом — ты мне ее покажешь и если я сочту твой выбор достойным, тогда можешь забрать ее в дом. А теперь, нам пора. Зара выдохнула и поспешила вслед за Вольфом.***
Теплый толстый тулуп был выдан Заре вместе с нагрудным номером. Точно такой же номер был на ее лагерной робе, на ее платье, а также горел татуировкой на ее предплечье. Эта метка была призвана перечеркнуть всю прошлую жизнь, обезличить, лишить имени, страны, личности, стереть историю, традиции, выжечь душу и разум. Но этот тулуп имел и другое свойство — именно туда Зара незаметно засунула два апельсина и небольшую буханку хлеба. Одну колбасу пришлось оставить, слишком пахучей она была, да и овчарки у охранников моментально бы ее учуяли. Зара вышла из дома и как ни в чем не бывало направилась к машине, где уж ждал Отто, переминающийся с ноги на ногу и откидывающий привычным жестом недокуренную сигарету в сторону. Мартин спустился вместе с Вольфом, но чуть позже. К руке Мартина наручниками был прикован небольшой кожаный черный портфель. — Поехали! — сказал Вольф и сел на заднее сиденье рядом с Зарой. Мартин, как обычно, сидел впереди рядом с шофером. В этот раз машину Фридриха сопровождало два мотоцикла с охраной, а Мартин держал наготове гранату в кармане. Ее ему выдавал Вольф каждый раз, когда тот должен был возить секретные документы. В этот раз все было точно также. Ехали они молча, только перебросившись между собой парой слов. Зара же по привычки смотрела в окно и только и думала о том, чтобы разыскать Катю или хоть кого-то из ее отряда, чтобы передать небольшой гостинец и самое важное послание, которое когда-либо передавали в лагере — настоящий план. — Когда всех позовут на обед, как раз можешь воспользоваться моментом и выбрать себе помощницу. — сказал Вольф, когда они направлялись в комендатуру лагеря. — Документ и разрешение я тебе подпишу. Зара кивнула и поспешила следом за ним. Когда она вошла в довольно просторную комнату на втором этаже вместе с Фридрихом, сидевшие там офицеры уставились на нее. Возможно потому, что среди них не было ни одной женщины. Тут сидели два связиста, секретарь коменданта и еще несколько офицеров, которых Вольф сам отобрал для каких-то своих дел. Зара и Мартин прошли в следующую комнату, где никого не было, чтобы приняться за работу, а Вольф направился к коменданту. — Ты чего не раздеваешься? Или так и будешь сидеть в тулупе? — хмыкнул Мартин. — Я сейчас… — тихо проговорила Зара и принялась медленно, как только это было возможно стягивать его с себя, проявляя в очередной раз недюжую смекалку. Как можно проворней и плотней проталкивая буханку хлеба в рукав и апельсины и потом затыкая тот же рука теплым платком. Зара была очень худой, а тулуп был ей явно не по размеру, поэтому Мартину было нелегко заметить и догадаться о том, что прячет цыганка. Да и самому ему надоело смотреть на ее возню с тулупом и Мартин с фырканьем отвернулся, погружаясь в работу. Его ждали важные документы и карточки с последними завербованными лагерниками. Заре только этого и надо было. Спрятав как следует драгоценное содержимое, она принялась за работу, считая про себя каждый час, который оставался до обеденного времени.***
Наконец, наступило то долгожданное время — время обеда. Вольф явился точь в точь, ни минутой позже. — Вот, возьми разрешение и можешь выбрать себе помощницу. Как выберешь, сразу веди сюда. — коротко бросил он и отдал Заре заветный документ. Зара молча кивнула, стараясь скрыть нахлынувшую радость и мигом вылетела из комендатуры, схватив тулуп в охапку, словно стог сена. — Зачем им выдают такие неуклюжие вещи? Этот тулуп больше этой малютки раза в два! — рассмеялся Мартин, когда глядел вслед выбегающей Заре. — Лучше так, чем замерзнуть насмерть. — осадил его Вольф. Зара уже не слышала их реплик, она почти бегом неслась в ту сторону женского барака, где обычно выводили отряды с работы на короткий обеденный перерыв. Времени было слишком мало и любая из ее бывшего отряда рисковала остаться голодной, если бы они задержались хотя бы на одну лишнюю минуту. Наконец прозвучали звуки сигнала, такие знакомые и страшные одновременно. Женщин повели в специально отведенные бараки-столовые, где им выдавали какой-то горячий суп, больше напоминавший воду с какими-то остатками, перемежающимися с жухлой морковью и гнилыми остатками картофеля. Зато хлеба выдавали чуть больше, чем летом и осенью. Зара высматривала в каждое лицо проходящей мимо женщины, в эти потухшие, уставшие, сгоревшие, равнодушные глаза. Подошел охранник и надсмотрщица. Зара тут же предоставила разрешение и достала еще одну бумагу, подписанную лично Вольфом. Та кивнула и позволила Заре остаться у входа в барак, чтобы отобрать нужную. Женщины, измученные тяжёлой работой, холодом, голодом, унижениями, молча проходили мимо, бросая тусклые взгляды на Зару. Наконец, она увидала Катерину и ее сердце забилось чаще. — Вот эта. — сказала Зара надсмотрщице и та тут же оттеснила Катю от остальных, толкая в плечо длинной плеткой. Как только Катерина была отдана ей в распоряжение, Зара тут же шепнула ей. — Пошли быстрей, у нас очень мало времени. И у меня для тебя и для наших хорошие новости. — затараторила она, уводя Катю в направлении комендатуры. Как только охрана перестала смотреть им вслед, Зара тут же толкнула Катю в сторону еще одного служебного сарая. — Боже мой! Зарушка… Девочка… Что же он с тобой сделал… — проговорила Катя, когда смогла остановится и разглядеть цыганку. — Ты же еле ходишь! Самой Заре со стороны было не видно да и невдомек, а ведь на самом деле — она едва ноги передвигала. — Это ничего, Катя, ничего… Слушай и запоминай. — Зара тут же расстегнула тулуп и достала апельсины и хлеб. — Вот, разделишь на всех, пока за обедом — не заметят. Апельсины спрячь в тулуп. — Да ты что! Если тебя поймают, они же… Они же тебя повесят! — Катя испуганно глядела на нее и не верила своим глазам — апельсины и целая буханка хлеба! — Слушай, Катя у нас слишком мало времени. Первое — Лиза жива и она больше не работает среди «канадок» в дальнем бараке. — говорила Зара, еле переводя дыхание. — Слаба богу, живая… Девочка моя. Живая… — причитала Катя, быстро пряча угощения. — Да где же она теперь? — У Хайнца в услужении. Знаю, что ты скажешь, но лучше так, чем пропустить через себя роту этих выродков. Она жива и совсем скоро я увижу ее. Они соберутся на празднование Рождества у Вольфа. Вот тогда я ее и увижу, обязательно передам от тебя весточку. — Зара торопилась и сняла один валенок. — Зарушка, милая… Ты же всех нас спасаешь… Господи. Мы не все поверили, что ты немцам продалась. Это все Галька. Это она тебя тогда сдала, паскуда. — серьезно сказала Катерина. — Что? Галя? — удивилась Зара и отчего-то вспомнила слова Вольфа. — Да, она это, она, гадюка! И ведь если бы ее били! А то и пальцем не тронули, она сама все выдала и теперь она служит… — Катерина говорила правду и эта правда совпадала с тем, что Заре говорил Вольф. — Что? Этого быть не может… Нет. Как же? — Зара стояла и слушала Катерину. — Ну да, она теперь — капо. И всех нас помогает досматривать в бараке, перед общим отбоем. За это ей выделили целую комнату рядом с вещевым складом и к ней ходит какой-то их охранник. Вот так. Наши никто не поверили, что ты теперь с ними… Мы думали, тебя повесили или убили… Зара… Господи… Как же все… — Катерина уткнулась ей в плечо. — Ну-ну, значит не солгал… — как бы рассуждая сама с собой сказала Зара. — Вот что, самое главное — держи. Теперь все должно получится, как и думали. С этими словами Зара извлекала из валенка сильно смятую бумагу, на которой карандашом был начерчен полный план лагеря. — Давай, прячь быстрей. Потом я должна показать тебя Вольфу — придумала взять для себя помощницу в его дом. Если разрешит — тогда будешь со мной и сможешь Лизу увидеть, отдадим план под предлогом вещи твои забрать. Если не даст согласие — тогда вернешься обратно. Он и так что-то подозревает… Только бы получилось… — говорила Зара с удивлением воззрившись на Катю. Та стянула с себя исподнее и свернула план в тонкую трубочку. — Там-то будет надежнее всего. — рассмеялась Катерина, присаживаясь на корточки. — А то нас в бараке шманают каждый день, да и ботинки не забывают — туда, пока, не заглядывают — брезгуют! А ты? Зара, как же ты? Если все побегут… — Нет… Я остаюсь… Отвлеку Вольфа… Скоро Рождество… Пока они перепьются… Кто-то должен его отвлечь. До сего дня — у меня получалось. — ответила цыганка. — Значит, мы обе останемся. Я без своей Лизы — никуда не дернусь. — кряхтя ответила Катя. — А как же ты хлеб пронесешь? — улыбнулась Зара, догадавшись, куда Катя собирается пристроить план. — Это не беда, можно пронести. — только половину капо забирает… Вот ведь сучка! Галка всегда тебе завидовала… Ну, пошли на смотрины к твоему упырю. — Катя вновь выпрямилась и закуталась в тулуп. Шли они быстро, почти бежали, чтобы успеть до нового сигнала. — Нет, нет и еще раз нет. Зара, то, что ты выбрала неплохо, но твоя подопечная из цеха — я не могу снимать рабочую силу. Нет. — сказал Вольф и тут же вызвал охрану, чтобы вернуть Катерину в барак. Зара не имела права возразить или настаивать. Они смогли попрощаться только обменявшись взглядами. Катю увели.***
Зара ни о чем не жалела, ведь конец и так был ясен. Как и для всех в этом аду. Ей уже никогда не вернутся назад. Если не сейчас, так через месяц или два — все ведет к одному… Да и как поступить иначе, когда деться некуда? На одной чаше невидимых весов — извечный позор и унижение, на другой — смерть, легкая или нет — уже не важно. Но все унижения и позор — все не зря и Зара знала ради чего терпеть. Пусть хоть кто-то попытается выжить… Пусть хоть кто-то попытается… Все так и произошло как планировалось. Перед самым Рождеством, до которого оставалось два дня… Но усугубляла и без того хрупкое и опасное положение — зондеркоманда. В этот раз немцы планировали утилизировать ее чуть раньше обычного. Восстание поднялось, когда СС пришли забирать людей из зондеркоманды на утилизацию. Мужчины накинулись на солдат с самодельными орудиями, кто-то просто вооружился камнями. Несколько немецких офицеров и солдат СС были схвачены и отправлены в печи ревущей толпой заключённых. Еще один крематорий присоединился к восстанию, когда стали слышны крики борьбы и потасовки. Пока одни отбивались от охраны, другие подорвали печи крематория. Люди едва успели вырваться после прогремевшего взрыва. Зазвучали сирены. Но силы были не равны. Немцы ворвались в оба крематория и расстеряли всех, без исключения, кто находился внутри. Тех, кто сумел убежать, отыскали при помощи местного населения, а потом вернули обратно в лагерь. Их повесили прямо во дворах лагеря — перед каждым корпусом висело сразу несколько тел несчастных. Комендант лагеря приказал не снимать их целую неделю или даже больше. Догадка о том, откуда восставшим удалось взять порох, пришла очень быстро. Комендант тут же приказал взять всех, кто работал в пороховой комнате, а также Ханну. Всю бригаду отправляли на допросы поочерёдно. Катерина и Зара были вне подозрений. Но только сначала. Так как первая в тот день работала в бараке и вечером была на перекличке, а Зара — ей пришлось провести весь предыдущей вечер и всю ночь с Вольфом, опять прикинувшись к нему благосклонной и принимая на себя весь позор, всю его похоть и страсть. Но Фридрих не был наивным и восторженным юнцом, который никогда не видел женщин. Напротив, он давно наблюдал за Зарой и судя по всему — сделал верные выводы. Он лично присутствовал на допросах всех женщин, работавших в пороховой комнате и про Зару не забыл. Теперь она должна была присутствовать при этих зверствах, в качестве переводчика и свидетеля жесточайших истязаний.***
Ханна и Эстер тоже находились в застенках. Этот страшный и ужасающий по своей жестокости допрос проводил сам комендант, его помощник, а также Гюнтер. Вольф тоже был там, намеренно захватив с собой Зару. Эти пытки продолжались несколько дней, с небольшими перерывами. После Рождества. В течении двух последующих дней. Ханну и Эстер теперь уже допрашивали отдельно. Когда Эстер выводили из камеры — ее невозможно было узнать. Ее руки и губы тряслись, взгляд был какой-то обезумевший. Она прошла мимо Зары, в сопровождении двух конвоиров. Ее отвели в другую камеру, где еще несколько несчастных ожидали казни, назначенной на следующий день. Наступила очередь Ханны. Многочисленные избиения, издевательства, пытки и изнасилования — вот то, с чем столкнулась Зара лицом к лицу на этих допросах. — Смотри, ты ведь этого хотела? Говоришь, тебе нечего и никого терять? — рыкнул Вольф. — Убивать научился, а посмотреть мне в глаза не можешь? — спросила Зара. — Бейте ее. — бросил Вольф охране, указывая на Ханну. — А, ты — обратился он к Заре. — Будешь смотреть. Ханну били кнутом сразу двое здоровенных охранников. Потом ее стащили вниз на пол и стали пинать ногами. Ей сломали ребра, нос и скулу, но Ханна не проронила ни слова, а только тихо стонала. — Забирай ее Гюнтер. Можете делать с ней все, что захотите… Она ничего не скажет. Все равно в расход пойдет — сказал Вольф. Гюнтер особо не церемонился. Он только усмехнулся и забрал кнут у одного из охранников. А потом поднял ослабевшую Ханну и швырнул ее на стол. Та ударилась животом о бортик, а Гюнтер придерживал ее рукой за шею, задирав вверх разорванную, окровавленную рубаху. Его мерзкая улыбка предвещала что-то совершенно отвратительное. — Кричи, сучка! — прошипел он с силой вгоняя в ее лоно рукоятку кнута. Ханна не издала ни единого звука, а только царапала ногтями столешницу стола. — Кричи! Кричи! Кричи, сучка! — орал Гюнтер и с какой-то жадностью и остервенением насиловал Ханну рукояткой кнута. Он все продолжал и продолжал. По ногам несчастной сочилась кровь тонкими струйками, а ее мучитель, опьянев от крови совершенно потерял всякий контроль. Перед ее глазами расползались какие-то тёмные пятна, хлюпающие звуки наполнили комнату, что-то теплое текло по ногам, но Ханна молчала, стиснув зубы. Гюнтер с силой придавил ее голову. Ханне почти нечем было дышать. Она задыхалась, пока озверелый немец вколачивал в нее кнут, в ее обессилившее израненное тело. Еще пару таких ожесточенных толчков и Гюнтер мучительно медленно вытащил из нее окровавленную рукоятку кнута. — Все. Унесите эту падаль… — выдохнул Гюнтер, вытирая пот со лба. — Будьте сильными и мужественными. — прошептала Ханна, когда ее кинули на грязную солому и затворили дверь. Утром всех вывели во двор женского корпуса и повесили перед всеми узницами женского лагеря.***
Вечером, после заключительного допроса Зару вывели из допросного помещения и Вольф сам усадил ее в машину. Отто молчал. Фридрих курил всю дорогу до дома. Как только машина остановились — Зара выскочила и ринулась наверх. Ординарец Вольфа Франц уже принес горячий ужин и свежее постельное белье. Патефон играл знакомую мелодию. Ее нельзя было перепутать с чем-либо другим. Она била по ушам, она напоминала об ужасах и пытках в застенках, она заставляла вновь и вновь видеть перед собой искалеченное тело Ханны и изуродованную тонкую фигурку Эстер… Как и остальных… Зара не выдержала больше… Опять… Все та же музыка. — Черти бы вас задрали! — прорычала она и схватила винтовку. Ту самую, всегда стоящую в углу комнаты Вольфа. Руки ее дрожали, от волнения ей не сразу удалось взвести курок. Зара стала палить прямо в патефон. А он все не замолкал. Знакомые ненавистные звуки все разносились по комнате. В этот момент в комнату зашел Вольф. Он остановился у самой двери и воззрился на Зару, которая вновь передернула затвор. Она услыхала шаги позади себя и резко развернулась. Теперь винтовка была направлена прямо на Фридриха. Руки Зары дрожали, глаза пылали ненавистью и гневом, она кусала губы, словно бы не решаясь довести дело до конца. Фридрих же не только не испугался, а смотрел с неподдельным интересом, его губы расплывались в знакомой улыбке. Он подошел чуть ближе, задевая край стола. Пепельница с шумом покатилась и упала со стола. Мелодия сменилась знакомым маршем. А Фридрих? Он подошел еще ближе и уперся прямо грудью в дуло. Его внимательные веселые глаза неотрывно смотрели на Зару, в то время как цыганку трясло от нерешительности и гнева. Всего один выстрел и все будет кончено. Фридрих улыбался, а потом просто взял и достал из кармана свой серебряный портсигар и закурил как ни в чем не бывало, не отнимая дула от своей груди и не отстраняясь. Музыка продолжала играть. А Зара продолжала смотреть на Вольфа, а тот на нее. Это было невыносимо, воздух словно застыл, только знакомые мотивы оживляли эту застывшую сцену. — Ну же, моя прелесть. Нужно нажать вот сюда. — спокойно проговорил Фридрих, протягивая свою руку к трясущимся рукам Зары. Он осторожно обхватил ее тонкий пальчик и прижал к курку. — Вот так, мое сердечко. Зару трясло, губы ее дрожали, но она все никак не решалась. — Бум! — заключил Вольф, почти шепотом, а его улыбка становилась все шире. Из глаз Зары потекли слезы. От беспомощности, от нахлынувших чувств и свежих воспоминаний, и от того, что она не могла… Нет, она не могла застрелить его — своего врага и не может даже теперь, когда судьба была столь щедрой и предоставила ей решение. — Т-ш-ш-ш-ш. Отдай. Не стоит, мое сердечко. Не стоит. — Фридрих медленно забрал винтовку у нее из рук, а после — разрядил и поставил в угол, словно, это было не оружие, которое только что чуть не прострелило ему грудь, а какая-нибудь прикаминная кочерга. — Тебе стоит помыться и… — Вольф на какое-то время вновь задержал свой взгляд на бледном лице Зары. — И я жду тебя в постели. Сегодня был тяжелый день. Нам обоим нужен отдых. Он так же спокойно достал новый кусок душистого мыла и положил его на стол перед Зарой. А после присел и стал молча курить, будто бы ничего не случилось. Фридрих медленно расстегивал свой китель, то и дело отставляя сигару в сторону и стряхивая сгоревший пепел в кружку. Пепельница по-прежнему валялась на полу. Зара молчала, но и не шевелилась. Наконец, не выдержав затянувшейся паузы, Фридрих сам поднял пепельницу и поставил ее на стол, словно давая понять цыганке, что та должна делать. Зара продолжала молча стоять. — Мне помочь? — Вольф затушил сигару и окончательно снял с себя китель, тщательно развешивая его на кресле. — Расстегнуть платье? — Я сама. — чуть слышно ответила Зара. — Ну, вот и хорошо. Наконец-то… Оттаяла… Поторопись, пока вода теплая. — ответил Вольф, проводя кончиками пальцев по бледному лицу цыганки. Зара схватила мыло и рванулась в ванну. На кончиках пальцев Фридриха остались влажные следы ее слез. Вольф поднес руку к лицу и судорожно выдохнул, размазывая остатки влаги по щеке.