Пешком в ад

Il n’y a qu’un remède pour amour : aimer plus. – Есть только одно лекарство от любви: любить сильнее.

      Бан Чан старался не считать дни. Каждый новый день значил только одно: Хёнджин снова и снова выбирает не быть с ним. Эта мысль, пришедшая в голову совершенно случайно, как будто разделила жизнь на «до» и «после». Бан Чана шокировало осознание, что Хёнджин, после всего, что было, продолжает гнуть свою линию. Он не отвечал на звонки, игнорировал сообщения. В конце концов Бан Чан перестал ему надоедать. Ему уже становилось тошно от самого себя, от собственной назойливости. Он не помнил, чтобы ему когда-то приходилось стараться ради кого-то настолько сильно. И начинало казаться, что все усилия напрасны.       Скорее всего, молчание Хёнджина значило лишь то, что между ними сожжены все мосты. Пути обратно больше не было.       Бан Чану было противно от собственного уныния. Он пытался забываться в работе, больше заниматься спортом. Но что бы он ни делал, чем бы ни пытался забить голову, где-то на периферии сознания он видел образ Хёнджина. Хёнджин как будто превратился в призрака, следовавшего за Бан Чаном по пятам, каждую секунду.       Бан Чан заставлял себя терпеть боль. Боль, обиду, тоску и душераздирающую любовь. Он пытался улыбаться на встречах с деловыми партнёрами, шутил, энергично кланялся. А на душе скребло острым лезвием. Жизнь как будто потеряла приглушилась на несколько тонов. Бан Чан резко разучился радоваться обыкновенным мелочам. Он не узнавал самого себя. Каждый день он попадал в один и тот же тупик. Он не понимал, как ему жить дальше, что теперь делать, куда податься, чтобы в груди перестало так мерзко, так протяжно болеть.       Он попытался взять себя в руки. Начал больше следить за собой, за своей диетой. Насильно включался в работу, даже нашёл новый проект, который нужно было курировать. Сара отметила с улыбкой, что «оппа снова стал засиживаться на работе допоздна». Чанбин ухмыльнулся, заметив, что Бан Чан снова начал носить обувь на платформе: «Верный знак, что хён снова в строю».       На самом деле, Бан Чану не хотелось «возвращаться в строй». Не хотелось никого выискивать, знакомиться, пытаться сближаться, узнавать и присматриваться. Ему становилось тягостно от одной только мысли, что нужно кого-то искать, когда есть любимый человек. Но что делать, когда любимый человек больше не хочет тебя видеть, отталкивает и сам пытается забыть о твоём существовании? Бан Чан никак не мог ответить себе на этот вопрос.       Чанбин очень жирно намекнул, что проект Феликса не просто не продвигается, а уже откровенно застрял на одном месте. Бан Чан решил бросить все силы туда. Он начал приглашать Феликса в свой офис практически каждый день. Феликс соглашался, хотя было видно, что ему очень непросто совмещать учёбу и дополнительную активность. Но он заверял, что он справится. Видя блеск в его глазах, Бан Чан как будто понемногу оживал. Как будто вспоминал, какой у жизни вкус и что в ней на самом деле главное.       Каким-то чудом, несмотря на занятость, Сынмин согласился записать профессиональное демо для Феликса. Феликс буквально светился от радости каждый раз, когда Бан Чан забирал его из университета и с улыбкой говорил, что они едут на запись. Жизнелюбие Феликса, немного отдававшее наивностью, приободряло Бан Чана. Глядя на Феликса, он понимал, что сейчас в его жизни есть хотя бы одна вещь, которую он делает правильно. Это подтверждал и Сынмин: он отмечал у Феликса ощутимый прогресс и огромное желание учиться. Ведь Феликс, по сути, был просто любителем, энтузиастом. Всё, что у него было, – это огромное желание работать и заниматься репом. Как сказал Чанбин: «хоть он и алмаз, но ему требуется огранка, чтобы он стал бриллиантом и все захотели бы его тотчас же». Бан Чану подумалось, что это было самое точное описание Феликса. И поэтому он вкладывал в Феликса всё свободное время и все оставшиеся силы. В какой-то момент он понял, что если бы сейчас не было Феликса, то он, скорее всего, загнулся бы в своей тоске окончательно.       У Феликса был заразительный смех. Каждый раз, когда Чанбин говорил какую-нибудь откровенную ерунду, Феликс буквально заливался. В такие моменты Бан Чану казалось, что с его сердца очень медленно, грамм за граммом снимается тяжёлый вес. Когда они оставались одни, они разговаривали по-английски, шутили австралийские шутки, и Бан Чан снова чувствовал, что возвращается к себе настоящему. Он не понимал, в Феликсе ли дело, но ему действительно становилось лучше. Феликс был приятным и простым в общении человеком. Прежде они никогда не были близки, только болтали на тусовках, и теперь Бан Чан немного жалел, что не обратил на него внимание раньше. У них было немало общего. Иногда казалось, что Феликс понимает Бан Чана буквально с полуслова. Бан Чан уже и забыл, что иногда с людьми может быть настолько легко и приятно общаться.       Хоть Феликс и отказывался каждый раз, но Бан Чан всегда настаивал на том, что если они задерживаются в студии или офисе, то ужин будет за счёт лейбла. Когда Чанбину хватало терпения или свободного времени, они ели втроём. Но всё чаще и чаще Чанбин куда-то исчезал, ссылаясь на то, что у него «дела», и в ресторан в итоге ехали только Бан Чан и Феликс. Бан Чан считал, что под «делами» скрывается всё ещё неизвестная женщина Чанбина. Бан Чан ухмылялся себе под нос и думал, что надо бы в скором времени всё-таки расспросить Чанбина.       В один из таких вечеров они оказались в ресторане втроём. Бан Чан в последнее время предпочитал больше слушать, чем говорить: он забивал голову чужими мыслями, цеплялся за чужие слова, идеи, чувства, чтобы приглушить гул тоски хотя бы ненадолго. Сейчас он внимательно слушал, как Чанбин пересказывал какую-то нелепую сплетню про другой лейбл-конкурент. Ничего нового и необычного в этой сплетне не было: подобные ситуации случались время от времени практически во всех компаниях, но Чанбину почему-то очень хотелось рассказать эту историю при Феликсе – утром Чанбин уже поделился новостью с Сарой, а потом с Бан Чаном. Бан Чан заставлял себя сосредотачиваться на каждом слове и периодически кивать. Ему было скучно; скопившаяся за день усталость стремительно убивала вечер. Впрочем, если бы он остался дома наедине с собой, ему было бы гораздо хуже. Скорее всего, всё кончилось бы тем, что он заставил бы себя делать упражнения на пресс до тех пор, пока боль в мышцах не выбьет из головы все до единой мысли.       – Да ты что, хён?! Правда?! – удивлялся Феликс. Он слушал Чанбина буквально с открытым ртом. Его реакция казалась преувеличенной, какой-то немного наигранной, как будто Феликс пытался подлизаться, выражая настолько большое удивление. Но когда он рассмеялся, звонко и живо, Бан Чан понял, что это он и его дурацкое уныние теперь рисуют нормальные человеческие реакции как ненастоящие. Наверное, ему во всех людях теперь видится фальшь лишь потому, что у него самого совсем не осталось обыкновенных человеческих чувств, кроме тоски и боли. Ему казалось, что он разучился радоваться и веселиться, отчего его словно отрезало от всех остальных людей окончательно, без надежды на возвращение к нормальной жизни.       Спустя какое-то время Чанбин засобирался домой. Он всегда подчёркивал, что у него режим и что ему важно высыпаться, поэтому Бан Чан не стал пытаться уговорить его остаться с ними ещё на полчасика. Пока Чанбин собирался, Бан Чан невольно задержал взгляд на Феликсе. Феликс что-то печатал на телефоне быстро-быстро. В ресторане был уютный полумрак, поэтому экран выхватил лицо Феликса из темноты ярче и чётче. Ниспадавшая на глаза разделённая на пополам чёлка немного засалилась и лезла в глаза; Феликс то и дело либо моргал, либо коротким движением убирал пряди, цеплявшиеся за ресницы. По бледному лицу были рассыпаны веснушки – трогательная деталь, которая почему-то напомнила о доме, о Сиднее и пляже, который Бан Чан не видел уже лет сто. У Феликса были необычные черты лица: с одной стороны, мягкие линии губ и высокие брови, а с другой, довольно мужественная линия челюсти. Когда Феликс улыбался, он словно подсвечивался, хотя в остальное время казался усталым, что также подтверждала синева под глазами. Феликс был очень привлекательным молодым человеком, даже в простой клетчатой рубашке, которую Бан Чан видел слишком много раз. Бан Чану было интересно, почему Феликс красится в блондина и осветляет брови, но он всегда забывал об этом спросить. С этим цветом волос Феликс как будто был больше похож на типичного австралийца, вечно покрытого слоем морской соли, с доской для сёрфинга и с широкой улыбкой, дышащей свободой. Если бы Феликс не был бы таким бледным, Бан Чан точно обманулся бы и подумал, что Феликс приехал из Сиднея буквально пару дней назад…       И откуда только в голове все эти мысли?..       – Крис, ты окей?       Бан Чан словно очнулся. Он как будто уснул, не поняв, что уснул.       – Я? Я окей, да… Чанбин уже ушёл? – вдруг спохватился он, не увидев рядом с собой ни Чанбина, ни даже его вещей. Феликс покивал, откладывая телефон в сторону.       – Ага. Он ещё удивился, что ты просто угукнул ему, когда он с тобой попрощался, – сказал Феликс и сделал глоток из своего стакана. В тот вечер он пил просто воду, сразу же сказав, что ему завтра на учёбу.       – Закемарил немного, наверное, – Бан Чан заставил себя улыбнуться и хохотнуть. Его всё ещё не отпускали эти странные, манящие образы, которые он увидел перед собой только что.       – Бывает. Много работы навалилось? – спросил Феликс и положил на тарелку Бан Чана последний большой кусок жаренного мяса. Бан Чан снова зацепился взглядом за Феликса – на этот раз за серебряное кольцо на указательном пальце. Было очевидно, что кольцо не настоящее, а обыкновенная дешёвая бижутерия, которая точно позеленеет со временем. Почему-то Бан Чану стало грустно, что Феликс, такой искренний, красивый и яркий, как австралийское солнце на рассвете, не может себе позволить что-то более дорогое и более достойное его…       – Типа того… – протянул Бан Чан; нужно было сказать ещё что-то, но у него в голове вдруг образовался вакуум. Он специально налил себе ещё одну стопку соджу, чтобы хоть как-то оправдать своё молчание. Пока он заворачивал крышку на бутылке, он почувствовал на себе внимательный взгляд. Он резко посмотрел перед собой – Феликс едва заметно вздрогнул на своём месте и заулыбался смущённо. На его щеках сразу расцвёл нежно-розовый румянец, и Бан Чану эта деталь показалась невероятно трогательной, до лёгкого укола в сердце.       В голове пронеслась ещё одна случайная мысль. Бан Чан ухватил её за самый хвост, прокрутил её снова. Она казалась немного неуместной, хотя он не понимал, почему именно. И поскольку аргументы против не нашлись, он просто открыл рот и произнёс её вслух:       – Слушай, Феликс, у тебя есть планы на выходные?       Теперь Феликс смотрел на него удивлённо. Глаза заметно округлились. Бан Чан старался не меняться в лице и придерживаться заданной линии.       – Я… вроде есть что-то… Мама просила посмотреть вместе с ней занавески…       Бан Чан взвесил ответ в голове. Казалось немного натянуто, но при этом не слишком натянуто.       – Я к чему это спрашиваю: не хочешь перекусить или сходить куда-нибудь поесть? Много времени это не займёт. Могу заехать за тобой куда угодно, когда вы с мамой разберётесь с занавесками.       Губы Феликса расцвели в нежную улыбку, похожую на свежий цветок. Бан Чан снова начинал путаться в мыслях и образах. Он снова не понимал, почему сегодня всё, что связано с Феликсом, превращается в насыщенные, объёмные образы.       – Вообще-то… – Феликс почесал в затылке, взъерошивая волосы, которые так и остались топорщиться. – ну, я даже не знаю…       – Ты что, застеснялся? – уколол Бан Чан, чтобы немного разрядить обстановку. – Да ладно тебе, Феликс, это же просто я. И просто закусочная. Или просто кино.       Феликс заглянул прямо в глаза. По плечам пробежало что-то короткое и колкое, как микро-разряд электричества. Лицо Феликса всё ещё цвело нежным, но уже наливающимся более насыщенной краской румянцем. Только тогда Бан Чан заметил, что от съеденного у Феликса трогательно блестит кончик носа, как будто он макнулся в светлый хайлайтер, как любопытный ребёнок. Бан Чан улыбнулся этому неожиданному сравнению.       – Мне почему-то не кажется, что это будет «просто»?..       Феликс произнёс эти слова негромко и медленно, не переставая улыбаться. Однако Бан Чан не мог не замечать, что эта улыбка уже абсолютно точно говорила не о смущении, а о неловкости.       – Ну, мы сами можем выбрать, «просто» или «не просто», – сказал Бан Чан как можно более непринуждённо, хотя сердце забилось быстро и трусливо. Он, кажется, просчитался и вообще впутался в то, в чём больше не разбирался.       – Мне почему-то казалось, что у тебя кто-то есть… – произнёс Феликс осторожно, словно боясь сказать лишнее. Бан Чана садануло прямо по груди. Но он собрался сразу же:       – «Был». Правильнее будет в прошедшем времени.       – О… Извини, – теперь Феликс смотрел серьёзно и с сочувствием, почти с жалостью.       – Всё нормально, Феликс. Так что...?       Феликс резко отвёл взгляд в сторону. Казалось, что у него есть готовый ответ, но он на него никак не решается. Бан Чан, поняв, что терять уже нечего, натянул на губы свою дежурную дружелюбную улыбку:       – Ты можешь сказать мне что угодно, Феликс, ты же знаешь. Скажи, как есть, как думаешь. Я приму любой ответ без проблем.       – Как же сказать это… – Феликс фыркнул себе под нос и покачал головой. – Ну в общем, есть кто-то… кто-то, кто мне как бы нравится.       – О, серьёзно? – хоть Бан Чана и уколол косвенный отказ, он заинтересовался таким ответом: ведь это был первый раз, когда Феликс упоминал того человека, с которым у него были отношения и который почти что поставил под угрозу работу над проектом. – Ты с кем-то встречаешься?       – И да, и нет, – Феликс пожал плечами; теперь он казался каким-то растерянным, и Бан Чан не понял, почему. – Короче, это слишком сложный вопрос.       Феликс посмеялся – но уже совсем не звонко.       – Но… Даже если всё не очень официально, то я всё равно…       – Я понял, – улыбнулся Бан Чан. Он видел, что Феликсу было сложно договаривать. Да и ему не очень хотелось слышать отказ, когда всё и так стало понятно.       – Всё в порядке? – спросил Феликс осторожно.       – В полном, – Бан Чан показал ему знак «окей». Феликс улыбнулся широко.       Они посидели в ресторане ещё минут десять, после чего решили разъехаться по домам. Бан Чан порадовался про себя, что ужин всё-таки подошёл к своему логическому завершению, поэтому было закономерно начать собираться именно по этой причине – а не потому, что Бан Чану вздумалось ляпнуть то, что поставило их обоих в не очень ловкое положение.       По традиции Бан Чан предложил подвезти Феликса, хотя он сам тоже ехал в тот вечер на такси. Феликс отказался, сказав, что доберётся на метро. Бан Чан не стал настаивать, потому что в машине им тоже пришлось бы о чём-то разговаривать. А он уже понял, что собеседник из него в тот вечер такой себе.       Пока он в одиночестве ждал машину у входа в ресторан, ему вдруг вспомнился полузабытый сон, где он, Хёнджин и Феликс занимались сексом втроём. Теперь этот сон казался неуместным, неловким и даже нелепым. И получалось, что Хёнджин от него ушёл, а Феликс отказал, потому что ему был интересен кто-то другой. Бан Чан покачал головой: вообще непонятно, к чему ему приснилась такая несусветная ерунда, настолько сильно оторванная от его нынешней жизни.       Вдруг в кармане провибрировало сообщение. Разблокировав экран, Бан Чан чуть не потерял равновесие: 💕 💖 💓 💞 Cute Baby 현진💞 💗 💖 💕 я пьяный забери меня я в madholic       Сердце заколотилось в самом горле. В этот момент подъехало такси, и Бан Чан, не помня себя, быстро набрал «выезжаю» и назвал водителю новый адрес.       – Извините, вы господин Кристофер Бан?       Бан Чан не сразу понял, что обратились к нему. Он обернулся: недалеко от входа в клуб, ёжась от холодного ветра, стояла миниатюрная девушка в достаточно откровенном наряде. Она смотрела на Бан Чана снизу вверх какими-то слишком большими и напуганными глазами.       – Я очень тороплюсь, извините, – бросил Бан Чан, но девушка выскочила прямо перед ним.       – Господин Бан, я подруга Хёнджина, – поклонилась она, чуть пошатываясь; от неё пахло сигаретами, приторными духами и алкоголем, и Бан Чан поддержал её под холодный локоть, чтобы она не свалилась прямо на асфальт. – Я проведу вас к нему.       – Спасибо, – пробормотал Бан Чан и пошёл вслед за ней. Вышибала на входе пропустил его, едва Бан Чан назвал своё имя, и девушка улыбнулась ему через плечо счастливой улыбкой, как будто она никогда в жизни не видела, что некоторые имена открывают немало дверей.       В клубе уже было очень людно и душно. Музыка играла слишком громко. На секунду Бан Чана почти оглушило, и он потерял из вида подругу Хёнджина. Но она сама вцепилась ему в запястье обеими руками и потянула сквозь толпу. Бан Чан пошёл вслед за ней, протискиваясь между потных пьяных тел, двигающихся в сбитом ритме.       Она подвела его к мужским туалетам и кивнула на основную дверь. Бан Чан зашёл внутрь и сразу же увидел рядом с одной из кабинок молодого парня, одетого примерно так же, как та девушка. Парень сразу же встрепенулся, поклонился.       – Вы ведь за Хёнджином, да?       – Да. Он здесь? – спросил Бан Чан негромко, чтобы не выдавать себя раньше времени.       – Да, господин. С ним всё в порядке, он просто перепил, – махнул рукой парень, словно они говорили об обычном деле. – Скорее всего, его стошнило, так что не удивляйтесь, если что… Мы с Чэвон хотели отвезти его домой, а он наотрез отказался… Напился, разбуянился…       – Ничего не разбил? Нужно за что-нибудь заплатить? – спросил Бан Чан, переключаясь между колотящимся сердцем и кипящим разумом. Парень покачал головой:       – Нет, он просто ругался, чуть не ввязался в драку, но в целом всё нормально… Вы ведь отвезёте его домой, господин Бан? Пожалуйста, мы с Чэвон с ним ну никак не можем сегодня совладать! А пить ему больше нельзя, сейчас сами увидите…       Бан Чан осторожно постучал в дверь. Внутри было тихо. Бан Чан постучал громче и произнёс рядом с дверной щелью:       – Хёнджин-а, это я, Крис.       Сначала была тишина. Потом послышалась какая-то возня, и замок лениво щёлкнул.       Когда Бан Чан аккуратно толкнул дверь вперёд, его сердце оборвалось.       На полу, на корточках сидел Хёнджин. Глаза почти не открывались, настолько он был пьян. В воздухе стоял неприятный кисловатый запах с примесью крепкого алкоголя. Хёнджин положил локоть на сиденье унитаза, как на подлокотник, и слегка покачивался. Свободной отяжелевшей рукой он провёл по растрёпанным волосам, до этого, по всей видимости, убранным в причёску. Его лицо было бледным, глаза – розовыми, с потёкшей чёрной подводкой и какими-то блёстками. Одежда на нём была такая же открытая и вызывающая, как на его друзьях.       – А, пришёл, – пробормотал Хёнджин заплетающимся языком. – Стоит только свистнуть, и собака уже тут как тут…       Хёнджин посмеялся коротко себе под нос. Бан Чана задело, но он сразу же осадил себя: Хёнджин был слишком пьяным, чтобы ожидать от него чего-то другого.       – Вставай, пора домой, – сказал Бан Чан и подхватил его под подмышки. Тело Хёнджина было тяжёлое, как будто ватное. Он не хотел вставать на ноги, а влажная ткань скользила. Кое-как выведя его из кабинки, Бан Чан подхватил его на руки.       – Цепляйся за шею, Хёнджин-а, – сказал он, и Хёнджин нехотя послушался; потом Бан Чан обратился к его другу: – Послушай, можешь вызвать такси, пожалуйста? Я заплачу.       – Конечно-конечно, господин Бан, – затараторил парень и вытащил телефон из маленькой дамской сумочки. Он засуетился, одновременно пытаясь вызвать такси и открыть дверь из туалета. Снаружи по-прежнему ждала та самая девушка, Чэвон. Увидев Хёнджина вместе с Бан Чаном, она как будто выдохнула с облегчением.       – У него были какие-то вещи? – спросил Бан Чан у ребят. Девушка протянула ему небольшой клатч на цепи, и Бан Чан кое-как взял его в одну руку, пытаясь не уронить Хёнджина. Хёнджин, по всей видимости, начинал отключаться, потому что его тело становилось ещё тяжелее.       – Господин, машина скоро приедет, – окликнул парень и кивнул в сторону выхода. – Мы проводим вас. Лучше идти вдоль барной стойки, там меньше народу.       Вместе они подошли к выходу из клуба. Бан Чан старался не смотреть по сторонам: всю дорогу на них пялились все, кому не лень, словно с ними такого никогда не случалось. Бан Чан злился, что столько взглядов цепляется за Хёнджина тогда, когда он выглядит очень сомнительно: открытая одежда, вызывающий макияж, непонятные следы от выпитого и съеденного на блузке и немного на брюках.       Друзья Хёнджина помогли им сесть в машину. Хёнджин больше не сопротивлялся, отключившись окончательно. От его тела валил нездоровый, чисто алкогольный жар. Бан Чану даже не хотелось знать, сколько он выпил в тот вечер. Стараясь не думать о подробностях, он быстро перевёл другу Хёнджина гораздо бòльшую сумму за такси, чем оно стоило в действительности, попрощался с ними обоими, и машина поехала в ночь.       На душе было гадко. Гадко, и при этом сердце сходило с ума оттого, что Хёнджин сам написал, сам попросил помощи и вот теперь он рядом, валится на него тяжёлым горячим весом. Бан Чан повторял про себя, что он делает это ради безопасности Хёнджина и что это совсем не унизительно. Однако что-то внутри всё равно подтачивало его, говоря, что он просто позволяет Хёнджину вытирать об себя ноги, обводить себя вокруг пальца и использовать. Бан Чан сжимал цепь от клатча в кулаке так, что она начала врезаться в кожу. Он не хотел представлять, что Хёнджин вытворял в клубе до тех пор, пока не перепил окончательно. Ему показалось, что он видел у Хёнджина на шее темнеющий засос. Бан Чан внушил себе, что ему просто показалось, и запретил себе смотреть даже в сторону лица Хёнджина.       Бан Чан не помнил, когда в последний раз ему приходилось заботится о ком-то, кто настолько сильно напился. Ему очень не хотелось, чтобы Хёнджина стошнило в салоне такси, но всю дорогу до дома Хёнджин проспал, громко сопя. Вытащить его из машины и занести домой было непросто; Бан Чан говорил про себя, что они уже в пункте назначения, поэтому становилось немного легче.       Он сразу же решил, что уложит Хёнджина у себя в спальне, а сам пойдёт спать в гостевую комнату. Ложиться с Хёнджином в одну постель, пока он был в настолько плачевном состоянии, казалось неправильным. Хёнджин был просто телом, бессознательным и безвольным. Бан Чан ещё никогда не видел его в подобном виде. Выбросив все мысли из головы, он сосредоточился на том, что ему нужно было раздеть Хёнджина и уложить его спать.       Он узнал пару серёг, которые подарил Хёнджину в качестве завершения одного из романтических вечеров – после этого Хёнджин без лишних разговоров оседлал его, хотя Бан Чан совсем не намекал на секс. На шее, рядом с дешёвым чокером и засосом, висела цепочка с подвеской – подарок в тот день, когда Хёнджин обиделся непонятно на что, а после, в качестве благодарности, сел к Бан Чану на колени и устроил одну из самых незабываемых lap dance sessions. Бан Чан не понимал, почему многие ситуации из их совместной жизни заканчивались сексом даже тогда, когда это было совсем не обязательно. Ему стало не по себе, когда в голову закралась мысль, что, возможно, в те моменты они по-честному вовсе не хотели заниматься сексом. Но зачем тогда они это делали?       Бан Чан морщился, снимая с Хёнджина портупею, надетую на прозрачную блузку. Ему становилось противно от мысли, сколько жадных, хищных взглядов за один вечер собрал Хёнджин, демонстрируя себя настолько неприкрыто. Становилось больно; хотелось злиться, но сил на это уже не оставалось. Под синтетической одеждой Хёнджин был весь потный, кое-где были лёгкие розоватые натёртости. Бан Чан заметил, что Хёнджин снова был в боксерах. Он невольно задался вопросом, почему, пока они жили вместе, Хёнджин так часто, почти постоянно носил стринги или даже женское нижнее бельё. Бан Чан думал, что ему так больше нравится, а сейчас, видя, чтò Хёнджин носит после их расставания, понимал, что Хёнджин как будто бы делал это ради какой-то выгоды, а не по своему желанию. Бан Чану стало горько, ведь он сам никогда ни к чему Хёнджина не принуждал. Он даже не стал бы просить Хёнджина надевать женское белье хотя бы иногда, если бы не думал, что Хёнджину так нравится.       Если они не знают друг о друге таких мелочей, так о каких хороших отношениях может идти речь? Может, у них тогда не было вообще никаких отношений?..       Умывшись и приведя себя в порядок, Бан Чан зашёл проведать Хёнджина и поставить рядом с кроватью таз на всякий случай. Хёнджин лежал в той же позе, как и до этого. Бан Чан наклонился, чтобы поправить на нём одеяло – и лицо Хёнджина медленно повернулось в его сторону.       – Заботишься обо мне, Папочка, – произнёс Хёнджин невнятно и улыбнулся самодовольной улыбкой. – Какой хороший…       – Засыпай, Хёнджин-а. Тебе надо проспаться. Бутылка с водой будет на тумбочке, таз тоже рядом, у самой кровати, – сказал Бан Чан как можно спокойнее, хотя сердце снова заколотилось дико, словно желая выпрыгнуть из груди.       – Неужели тебе не хочется?.. – Хёнджин потянулся неловко и попытался открыть глаза шире.       – Чего не хочется? – спросил Бан Чан. Хёнджин схватил его за запястье и потянул вниз, как будто прося сесть. Бан Чан опустился на самый край кровати.       – Ну, – Хёнджин, снова закрыв глаза, почмокал губами. – я же такой пья-я-яный, такой податливый… Неужели тебе не хочется заняться со мной сексом?       – Я не занимаюсь сексом с пьяными, – сказал Бан Чан твёрдо: это было его железное правило, которое он не нарушал никогда, ни за что и ни с кем.       – М-м-м, – протянул Хёнджин, делая вид, что понял. – А в клубе много кто хотел бы меня отыметь… Неважно, трезвого или пьяного…       Бан Чана садануло. Он понимал, что Хёнджин говорит это специально, но ничего не мог с собой поделать. Его сразу же начала раздирать ревность.       – Тем хуже для них. Ты больше не в клубе. Всё, давай засыпай обратно…       Ухмыльнувшись шире, Хёнджин якобы грациозно схватил Бан Чана за руку и запустил её под одеяло. Бан Чан тяжело сглотнул, когда Хёнджин прижал их руки к своему паху. У Хёнджина уже стояло на половину.       – Ты что, больше меня не хочешь? – Хёнджин сделал попытку посмотреть на Бан Чана соблазнительно. Он был весь грязный и мокрый, с растрёпанными волосами и размазанной косметикой; от него сильно пахло клубом, остатками парфюма и потом. Но Бан Чана всё равно к нему тянуло. Хотелось лечь рядом, обнять и забыть всё плохое, что было между ними. Однако Бан Чан понимал, что Хёнджин явно не настроен на «просто полежать». А выполнять его пьяные желания Бан Чан не собирался.       – Хватит надо мной издеваться, Хёнджин, – попросил Бан Чан глухим голосом. Под одеялом Хёнджин начал сжимать ладонь Бан Чана на своём стремительно твердеющем члене.       – С каких это пор секс считается издевательством? – надул губы Хёнджин. – Это враньё, что ты меня не хочешь. Такого быть не может.       “Well, of course it can’t be true. Because there’s no way in this world I don’t want you, baby.”       – От тебя разит каким-то самогоном, дешёвыми сигаретами и пòтом. Тебя стошнило, и ты даже не умылся и не прополоскал рот. Ты думаешь, ты сейчас очень соблазнительный? – улыбнулся Бан Чан. Он знал, что Хёнджину не нравилось, когда ему только намекали на то, что с ним что-то не так, не говоря уже о прямой критике. Нередко он просто впадал в ярость и хамил. Но сейчас Бан Чан не мог придумать другого способа выбраться из спальни.       – Я хотел сказать тебе, что ты красивый, когда не накрашенный и небритый. Но раз ты такая мерзкая сволочь, то я скажу тебе только «пошёл на хер, Крис».       Хёнджин резко выбросил руку Бан Чана из-под одеяла, повернулся к нему спиной и укутался по самые уши. Это совершенно точно был приступ ярости, но такой умилительный, что Бан Чан не мог не рассмеяться мягко. Видимо, у Хёнджина не осталось сил устраивать хаос; он мог только дуться, как избалованный ребёнок, каприз которого отказались исполнять незамедлительно.       – Прости, Хёнджин-а, – Бан Чан погладил его ногу через одеяло; Хёнджин не пошевелился. – Если не сбежишь утром, можем поговорить. Хотя бы о том, до куда тебя подбросить на машине. Окей?       Из-под одеяла высунулась рука и показала Бан Чану средний палец. Бан Чан не мог не рассмеяться уже громче. Поцеловав сустав среднего пальца, он встал с кровати и пошёл в гостевую комнату.       Ему очень не хотелось даже начинать надеяться. Но, наверное, он настолько чокнутый оптимист, что его сердце вдруг начало тихо радоваться просто потому, что он и Хёнджин снова оказались под одной крышей. И Бан Чан не мог запретить себе радоваться. Ему надоело жить в тяжёлой тоске; хотелось почувствовать что-то новое, хотя бы в качестве передышки. Ведь это только временно, только на момент «сейчас». Что-то подсказывало Бан Чану, что утро будет совсем не таким радостным. Поэтому хотелось расслабиться хотя бы сейчас и заснуть хотя бы в эту ночь с лёгким сердцем.