«…Внутри меня происходит что-то прекрасное. Что-то чувственное, полное огня и тайны…»
Глен возил его не только к себе в квартиру, но и на природу. Тогда Крису казалось, что любить бывать на природе – это так по-стариковски. Однако когда Глен стоял на краю утёса и смотрел на заходящее солнце, Крису приходилось успокаивать своё колотящееся сердце хоть как-то, чтобы оно не выпрыгнуло из груди. Крис отдал Глену своё сердце в первый же миг, как увидел его за соседским забором, рядом с домом своего друга. Но ему хотелось провести с Гленом как можно больше времени, поэтому сердце должно было оставаться в груди. Поскольку после окончания школы в Австралии Крис должен был поступать в университет в Корее, времени было очень, несправедливо мало. Особенно, для до одури влюблённого Криса. Вместо подготовки к экзаменам он бежал со всех ног к Глену. Если Глен ещё работал, то Крису было просто необходимо получить от него если не звонок, то сообщение. Ведь Глен умел не только заниматься сексом на каком-то невообразимом уровне, но также был хорошим слушателем. Порой Глен просто фыркал в трубку, пока Крис взахлёб рассказывал ему о том, что произошло в школе за день. Глен очень настаивал на том, что Крис должен сдать экзамены как можно лучше. Именно по этой причине их официальные отношения продлились полтора месяца. А потом… Крис боялся, что как только проведёт в доме Глена последнюю ночь, то будет плакать навзрыд. Но этого почему-то не случилось. Наутро после последнего секса они позавтракали, как обычно, и Глен подвёз Криса до поворота рядом со школой. Они попрощались. Но даже тогда у Криса не было чувства, что эти «давай, пока, береги себя» – навсегда. И он не ошибся.«…Существует тысяча причин, почему я не должен быть с тобой. На каждую причину я могу придумать ещё две…»
– Привет, Крисси. Как дела? В школе всё нормально? Когда Крис собирался заявиться в любимый бар Глена в пятницу вечером и просто сесть рядом с ним за стойкой, он ожидал услышать какой угодно вопрос, но не этот. Глен говорил спокойно, негромко. Так, словно они не расставались навсегда и не должны были не приближаться друг к другу. Крис нёс на встречу к нему позорную тайну – тайну о том, что ему тоскливо по ночам, и домашнее задание теперь совсем не делается. Он думал, что Глен его от себя прогонит, как надоедливого ребёнка, а Глен смотрел на него тепло, с прежним интересом. И Крис не мог не поддаться. Они вышли из бара ещё до полуночи, хотя обычно Глен засиживался до двух. На плечи Криса была накинута большая рубашка Глена, и Крис тайком касался носом воротника, чтобы вдохнуть знакомый запах и успокоиться. Ведь пока он собирался показаться на глаза Глену, он успел накрутить себя настолько сильно, что его до сих пор потряхивало. Они ещё долго бродили по улицам. Крис цеплялся пальцами за пальцы Глена и не мог до конца поверить, что Глен, несмотря на то, что их отношения были далеки от серьёзных, отнёсся к его внезапному возвращению невероятно адекватно. Поэтому когда они сели в машину Глена, Крис набрался смелости и поцеловал его в уголок губ. Глен посмотрел на него тяжело и серьёзно – так, что у Криса снова задрожали колени, но уже по совсем другой причине.«…Я чувствую, как пустота внутри меня блёкнет и исчезает, И появляется радость оттого, что ты теперь рядом…»
У Криса не хватало голоса даже на то, чтобы звать Глена по имени. Весь взмокший, зажатый между мускулистой грудью Глена и большим рулём автомобиля, Крис инстинктивно подпрыгивал на коленях Глена, прося без слов. Глен целовал его так, что у Криса не оставалось сомнений: он тоже скучал, да ещё как! И от этого осознания по лицу растекалась пьяная улыбка, хотя в баре Крис не сделал ни глотка спиртного. Глен бормотал что-то неразборчивое ему прямо в шею и сжимал подкачанные ягодицы Криса до сладкой боли. – Я так скучал по тебе, мой мальчик… Так рад, что ты пришёл… Я бы ни за что, ни за что на свете тебя не прогнал… – Это – это ведь не на один раз, да, Глен? Пусть это будет не на один раз, прошу тебя, любимый… – Это будет продолжаться ровно столько, сколько тебе хочется… Я всегда буду рядом, Крисси… Даже потом, уже после… Слова тяжело опустились в низ живота. Крис не успел опомниться, как джинсы на нём намокли. – Ничего страшного, Крисси, – смеялся Глен негромким, бархатным смехом в самое ухо, поглаживая поясницу. – Сейчас мы поедем ко мне, и я дам тебе какие-нибудь шорты, окей? – Я же в них просто как карандаш в стакане, – заныл Крис шутливо и обнял Глена за крепкую шею, вдыхая запах его вспотевшего тела глубоко-глубоко. – Я же смешной… – Для меня ты всегда самый замечательный. Не знаю, может, это какая-то магия вуду или что-то в этом духе, но… – Это просто потому, что тебе повезло подцепить самого классного корейца в Сиднее, – заглянув Глену в лицо, подмигнул Крис. Глен покачал головой, но Крис знал, что его шутки Глена всегда умиляли. – Что правда, то правда. Самый классный. Самый умный. Самый талантливый. Самый многообещающий. Самый сексуальный, чёрт возьми! Каждое слово сопровождалось поцелуем. От низкого вибрирующего голоса и горячих поцелуев Крис завёлся снова. Они не успели даже тронуться с места, как Крис затолкал Глена на заднее сиденье и оседлал его член быстрее, чем Глен успел напомнить ему о приличии. Когда Глен был рядом, Крису становились безразличны какие бы то ни было правила.«…Неужели мне нужно было вложить своё сердце в твою ладонь Ещё до того, как я начал понимать хоть что-то?..»
На всякий случай, Крис не стал рассказывать о своих отношениях со взрослым мужчиной всем подряд, хотя обычно его было не остановить. Узкий круг самых близких друзей, тем не менее, не оценил его выбор. Сначала Крис расстроился, а потом понял, что ему наплевать. Ему было хорошо с Гленом, в любом качестве. Друзья настаивали, что Глен его просто использует. Предостерегали, что эта история ничем хорошим не кончится – отчасти, из-за большой разницы в возрасте. Но глядя на Глена даже пристально, даже пытаясь выискать в нём хоть что-то, от чего бы шёл тонкий душок, Крис не находил ничего. После их расставания они продолжили встречаться, только уже без какого-либо статуса. Чаще всего инициатором встреч был Крис, но Глен никогда не отказывался. Глен повторял, что не хочет отвлекать Криса от учёбы в его выпускной год, поэтому приглашал его провести время вместе крайне редко. Крис знал, что Глен не виделся ни с кем другим. Чем это было выгодно для Глена, так и осталось загадкой. Возможно, их связывала не просто взаимная увлечённость, а нечто большее. Крис был многим обязан именно Глену. Ведь именно Глен научил его любить так, что было не страшно и не важно, насколько глубоко любишь. Лишь с Гленом Крис смог наконец-то успокоиться по поводу своего роста и принял тот факт, что мускулы наращиваются не по щелчку пальцев, а годами. Рядом с Гленом было нестрашно показывать себя настоящего, нестрашно быть глупым или неуклюжим. Глен относился к нему с тем, что Крис не мог назвать иначе, как «здоровое обожание». Глен часто рассматривал его лицо пристально, внимательно, будто пытаясь запомнить каждую мелкую деталь, и гладил по волосам. Насколько знал Крис, до него у Глена было какое-то болезненное расставание, про которое он почти никогда не рассказывал. Крис догадывался, что тот другой человек оставил после себя огромную рану, которую Глен пытался заживить, стиснув зубы от боли. У самого Криса до знакомства с Гленом тоже была какая-то большая, неподъёмная боль. Только теперь, столько лет спустя, он никак не мог вспомнить, какая именно. На момент знакомства с Гленом рана Криса уже затянулась, но никак не могла зарубцеваться. Любовь Глена подействовала лучше любого заживляющего бальзама. Крис купался в его тепле, впивался жадно в боль, страсть и удовольствие бдсм-практик. Глен был старше, спокойнее и мудрее – рядом с ним Крис тоже понемногу становился таким же, более уравновешенным и рассудительным. Даже их расставание, уже окончательное, в конце лета, причинило минимум боли. Криса не покидало чувство, что даже если он и Глен окажутся на противоположных концах света, между ними сохранится прочная связь. Глен повторял то же самое, целуя Криса на прощание. Они заранее договорились не усложнять друг другу жизнь и поставить точку в Сиднее, не продолжая историю многоточием в Сеуле. Глен сказал, что так будет проще. И оказался прав: новая жизнь, ритм университета и совершенно другая страна захватили Криса настолько, что у него не оставалось времени вообще ни на что. Он часто думал о Глене, вспоминал всё, что у них было, и как будто подзаряжался от этих ярких воспоминаний. Можно сказать, Глен помог Крису адаптироваться к новой жизни. Помог, как всегда. Крис знал, что Глен по-другому не мог. И Крис был благодарен ему за это. За это, и за миллион других вещей, которые они прожили и разделили в тот бесконечный год. Глаза приоткрылись. Приоткрылись сами, без настойчивого напоминания будильника. Спальня была ещё погружена в полумрак плотных штор. Бан Чан лежал лицом к окну и спиной к Хёнджину. Хотя откуда ему было знать, что Хёнджин снова не сбежал? Ведь у него никогда не было никаких гарантий.«…Я преклонил колено у твоих ног, чувствовал, что ты обманываешь, Но уйти не смогу, даже если попытаюсь…»
Часть того, что только что быстрым фильмом промчалось у Бан Чана перед глазами, было воспоминаниями. Семнадцатилетний Крис, казалось, был настолько далёк от сегодняшнего Бан Чана, будто их разделяли как минимум десять лет. Бан Чан не был уверен, что всё, что он только что увидел, так ясно и чётко, со всеми подробностями и ощущениями, происходило на самом деле, от начала до конца. Он уже не помнил деталей. Даже о Глене он не думал уже очень давно. Глен как будто остался в его прошлой жизни – необычный образ, от которого, если получалось вспомнить его глаза, на душе становилось тепло. Теперь была другая жизнь. Другие обязанности, другие интересы. Наконец, другой мужчина. Хёнджин не был похож на Глена нисколько. Хотя Бан Чан всегда считал, что у него нет конкретного типажа. Наверное, сейчас Бан Чан уже не смог бы быть с кем-то, кто был бы похож на Глена. Он считал, что они с Хёнджином дополняли друг друга во многих аспектах. Ну или хотя бы выгодно смотрелись вместе. Уж этого у Бан Чана никто не мог отнять. Всё ещё не открывая глаз, он перевернулся на спину. Напряг чувства – ему показалось, что вторая половина кровати не пустует. Плечи сразу же расслабились, хотя он не знал, что их вообще напрягал. Наверное, это просто стресс. Да, просто стресс. Просто работа в последнее время не такая захватывающая, как обычно. Просто с Чанбином они стали общаться только по рабочим вопросам… Просто он любит человека, который не желает признаваться ему в ответных чувствах, занимается с ним сексом, но при этом спит ещё с кем-то и не видит в этом никакой проблемы. Well okay, maybe life’s not a bed of roses, after all. Maybe, he just doesn’t have the guts to face the truth right now… Что это за обрывки каких-то песен, без начала и конца? И почему к ним не привязан ритм? В последнее время, – видимо, из-за усталости, – эти странные фрагменты стали повторяться в голове всё чаще и чаще, как будто кто-то специально ставил их на репит. Мысль о том, чтобы погуглить хотя бы отрывки и попытаться отвязаться от них ясностью, никогда не переходила в действие. В голове гудело, негромко, но настойчиво:«…Приляг рядом со мной и соври. Скажи, что любишь меня, Скажи, что я для тебя единственный…»
Под одеялом почувствовалось какое-то движение. Видимо, Хёнджин уже проснулся. Но Бан Чану не хотелось выталкивать себя в действительность. Хотелось зависнуть где-то между «здесь и сейчас», с клубком проблем и вопросов без ответа, и тёплыми счастливыми воспоминаниями о сиднейской влюблённости. Мягкое, едва ощутимое прикосновение к упавшей на лоб чёлке. Бан Чан чуть не встрепенулся инстинктивно, но сразу же спохватился, что он притворяется спящим. Мягкая, тёплая ладонь легко очертила лоб, аккуратно откинула пряди в сторону, зачесала их кончиками пальцев. Тепло скользнуло к подбородку. Палец прикоснулся к губам, обрисовывая нижнюю. В этот момент сердце забилось так сильно и громко, что стало страшно, что Хёнджин услышит. Пытаясь успокоиться, Бан Чан приоткрыл глаза совсем чуть-чуть, чтобы увидеть хотя бы расплывчато то, что происходило. Хёнджин сидел рядом с ним на кровати, всё ещё наполовину под одеялом. Голова склонена на левое плечо, печально и задумчиво. В лёгком изгибе его губ читалась горечь – чувство, которое было совсем не свойственно Хёнджину. Он смотрел на Бан Чана и продолжал осторожно, едва осязаемо прикасаться к его лицу, словно втайне от кого-то. Даже в полутьме, даже в крошечную щель между ресницами Бан Чан видел, что глаза Хёнджина опущены, но смотрят не так, как всегда. От них тянет тонким теплом. Бан Чан чуть не задохнулся. Вдруг Хёнджин подался вперёд. Бан Чан резко закрыл глаза, боясь себя выдать. А потом почувствовал лёгкое прикосновение пересохшими губами к открытому лбу. После этого одеяло зашевелилось; матрас несколько раз просел под чужим весом, и пружины распрямились. Шаги удалились в коридор. Бан Чану не верилось. Неужели это всё – правда? Ему хотелось броситься вслед за Хёнджином. Поймать его за руку, чтобы не позволять этому Хёнджину, мягкому и осторожному, так похожему на того, с которым он был в Намхэ, ускользнуть. Но он сразу же себя осёк: он знал слишком хорошо, что Хёнджин терпеть не мог, когда его застигали врасплох. Что он мог сказать? «Хёнджин, будь со мной таким?» Это же глупо, смешно. И получается, он любит его таким, каким Хёнджин приятнее ему самому, а не таким, какой Хёнджин есть на самом деле. Если уж любить, то любить Хёнджина с его сложным характером – и любить до самого конца. Но почему-то, когда Бан Чан напоминал себе о данном самому себе обещании, руки буквально опускались. Ему хотелось провалиться в глубь кровати и испариться, потому что всё, буквально вся его жизнь покрывалась влажным серым туманом. Он не понимал, что это за странное состояние. Он никогда таким не был. Он всегда был живым, активным, оптимистичным. А сейчас он не мог дать надежду не то что другим, но даже самому себе. Прикосновение Хёнджина, нежное и ласковое, всё ещё теплилось на коже. Бан Чан приложил ладонь к губам, пытаясь поймать Хёнджина хотя бы так. Подождав ещё немного, дав Хёнджину немного форы, Бан Чан решил больше не прикидываться спящим. Он спустился на первый этаж и по звукам догадался, что Хёнджин находился на кухне. – Morning, babe, – Бан Чан обнял его со спины, как делал это обычно; почему-то показалось важным делать всё так, как он делал всегда, чтобы Хёнджин не начал чего-то подозревать. – Чего в душ не пошёл? – дожёвывая яблоко, спросил Хёнджин через плечо. Его левая рука легла поверх рук Бан Чана, сцепленных в крепкий замок у него на животе. – Захотелось увидеть тебя как можно скорее, – Бан Чан прижался лбом к затылку Хёнджина. Ему стало больно и вместе с тем приятно понять, что Хёнджин снова такой же, каким он был всегда. Но сердце всё равно пронзало остро и до крови, от одного только воспоминания о его мягком взгляде буквально несколько минут тому назад. Хёнджин фыркнул, усмехаясь: – Ну тогда ты проворонил свою очередь в душ, Папочка. Готовь завтрак, а я попытаюсь как-нибудь вымыть из себя твою сперму. Трусы испачкались, кстати? Бан Чан механически оторвался от Хёнджина, чтобы посмотреть туда, где заканчивалась широкая футболка Хёнджина. Он снова носил женское нижнее бельё из прозрачной красной сетки. И действительно, на ткани появился потёк. – Ага, – Бан Чан снова прижал его к себе, чтобы успеть побыть с ним ещё немного. – Я куплю тебе новые, если ты посчитаешь, что в порче трусиков виноват я. – Это что, приглашение на шоппинг? – Хёнджин бросил ему хитрую ухмылку и положил на стол тонкий яблочный огрызок. Он забрал свою руку с рук Бан Чана, и Бан Чан понял, что его нужно отпустить. – Разумеется, малыш. Если ты хочешь, – выдохнул он, чувствуя в груди металлическую тягу. Хёнджин уже направлялся лёгкой походкой на второй этаж. – Всё равно с тебя завтрак. А с меня, так и быть, отсос после шоппинга. Бан Чан посмеялся специально погромче, чтобы Хёнджин мог его услышать. А на самом деле у него увлажнились глаза, словно ему в лицо дохнули дымом. Он тяжело опустился на стул. С другой стороны, если они пойдут по магазинам, а потом займутся сексом, у Хёнджина не будет возможности сбегать к другому мужчине.«…Я знал, на что подписываюсь. Знал, что ни за что не сравняю счёт…» «…Я знал, что буду страдать понапрасну. Знал, что никогда не смогу перерасти боль…»