***
День пролетел быстро, заставив всех людишек разойтись по домам. Всех, кроме Джима. Он упорно не хотел заходить в дом некой тётушки; максимум, на что его хватило, так это пройти мимо. Даже и не скажешь превосходит ли реальность ожидания или нет: трава действительно окончательно сгнила, и теперь вместо красивого газончика или более-менее зелёных клочков земли, что было на остальных участках, всё утопало в грязи и песке; только одна каменная тропиночка вела к дому (правда все камни потрескались, где-то и вовсе оказались окончательно засыпаны землёй, но пойдёт и так); сказать, что краска немного пооблезла, это ничего не сказать, ведь эти редкие тёмно-зелёные заплесневелые куски чего-то, что ранее было краской, так убивали внешний вид домишки, что он сам по себе был ещё ничего, крепеньким на вид. Но он упорно отказывался ночевать здесь. Ночь. Рассказчик сидит на лавочке у автозаправки, где как раз и работала та самая Стейси. Свет из окон вроде бы и освещал улицу, делая её менее мрачной, а вроде бы и не был достаточно ярким для того, чтобы мешать диктору любоваться небом. Да, звёзды были закрыты облаками, правда лунный свет всё равно умудрялся сквозь них пробиваться. Относительно свежий воздух: да, здесь попахивало какой-то плесенью и сгоревшей травой, но не настолько отвратно и резко, как то чувствовалось в, ну, допустим, тех самых жёлтых комнатах! Ах, а звуки! Какое разнообразие. И совы, и кузнечики, и редкие машины, и шелест листьев. Оно было... живым? Этот монотонный ужас быстро закончился. Осталось совсем немного — всего лишь три дня. Даже меньше. И... пошёл дождь. Дождь был тёплым и резким, бурным, сильным. Он бодрил не контрастирующей с окружающей средой температурой, а именно тем, что резко стало сыро. Джим сорвался с места и бросился под крышу заправки, дабы не вымокнуть окончательно. Капли сразу так громко застучали по всему вокруг, стало ещё более шумно и живо. На асфальте постепенно начинали образовываться лужицы, отражающие в себе одинокую луну. Можно ли назвать неосторожность гласным человеческим пороком? Кто знает. Но Рассказчик сейчас явно был не самым осторожным человеком в мире. Стоя на краю бордюра и наклоняясь к луже, что вот-вот потечёт до ног, мужчина случайно споткнулся и чуть не упал носом в асфальт. Было бы неприятно. Хотя Джим и так не был доволен жизнью, ведь теперь он промок, так как дождь его достал. Даже носки вымокли, ужас! – Джим! Давай сюда, тут кондиционер есть! – беспокоится Стейси, выглядывая из двери небольшого зданьица. А диктор... а что диктор? Он разочаровался как в себе, так и в жизни в целом. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как откликнуться на предложение девушки и пойти сушиться, ведь заболеть желания не было. – Вот, садись сюда, – она уступает место рядом с кассой и настраивает кондиционер так, чтобы воздух из него дул тёплый. А после невзначай добавляет миленькую фразу. – Мы так по тебе скучаем. Рассказчик себя сейчас чувствует хоть и слегка, но всё-таки виноватым. По словам горожан здесь его не было с 10 класса. Столько времени прошло, а его до сих пор помнят. Как же он мог такое позабыть? Хотя сейчас самый интересный вопрос заключается в том, как мужчина здесь вообще оказался? Джима до сих пор не оставляет в покое мысль о том, что он должен был оказаться в офисе, но никак не здесь. Может, это тоже его бредни? Бредни, перемешанные со старыми воспоминаниями. Не даром же на него за почти день пребывания здесь несколько раз накатывала непонятная лёгкая волна ностальгии, словно это всё он видел когда-то. Правда это чувство мгновенно улетучивалось, когда на него начинали обращать внимание. Внимание от мыслей внезапно переходит к банке, которую Стейси достала из-под стола и поставила у кассы. Миленькое украшение. Внутри этой банки бесцельно перемещались и бились об стенки синие и розовые «светлячки». Также это очень походило на рождественскую гирлянду, правда всего лишь с двумя цветами. – Красиво, правда? – улыбается девушка, замечая, куда был направлен любопытный взгляд. Она словно рассчитывала на это, словно знала. – Скорее необычно. Оно же не живое, верно? Тогда почему оно так перемещается странно по воздуху? Да ещё и светится. – Не знаю, но это очень красиво. Купила в соседнем городе. Люблю выставлять это в плохую погоду. Клиенты когда подходят, все замечают эту баночку, и всем она так настроение сразу поднимает. Мне нравится, когда все вокруг улыбаются. – Ясно, – отвечает Рассказчик, осознав, что ответа на свой вопрос он уж точно не получит. Идти ему некуда, делать ему нечего, поэтому он начинает рассказывать о своих недавних похождениях. Девушка посмеивается, удивляется, ойкает к месту – активно создаёт видимость того, что она внимательно слушает, да советует пойти в газету эти все свои сны печатать. Но диктор здесь ненадолго, до газет ему дела оттого-то и нет. Совсем в скором времени дверь открывается, и в помещение входит пухловатая женщина в возрасте. Она складывает зонтик и сразу начинает жаловаться на погоду: – Ой, как мокро-то в последнее время стало. Дожди льют уж больно частно. Кабы мне кукурузу там не затопило! Ты мне этого, как обычно, восемьдесят седьмого налей. Ой, батюшка... Рассказчик себя сегодня чувствует совсем не в своей тарелке. Ему, конечно, очень приятно получить так много внимания от окружающих, приятно, что его слышат и слушают, но он совсем к такому не привык. Единственным его слушателем на протяжении долгого времени оставался Стэнли. Им удалось относительно поладить и привыкнуть к обществу друг друга. Диктор не мог без своего, пусть и не самого прекрасного, но всё равно дорогого, слушателя, а клерк не мог без указаний (хоть они зачастую и игнорировались, но факт есть факт), ворчания и довольного воркования голоса. – Джим? Ох, как давно тебя не видела! Ты тут давно? Надолго? Где пропадал? Без тебя было так скучно. – Здравствуйте, миссис Томпсон. Минуточку, – пролепетала Стейси и, прихватив зонтик, побежала выполнять просьбу женщины, оставив Рассказчика с ней наедине на произвол судьбы. И до самого её прихода диктору пришлось болтать с миссис Томпсон. – Так. Вот, держи ключи от дома, а-то негоже где ни попадя ночевать. А у меня, пф! нельзя. Фред потом будет ворчать. Но завтра на чай всё равно жду. Давай, пока, я поехала. Оплатив за бензин, женщины и след простыл. Зато Джим знает где мог бы ночевать ещё две ночи до приезда поезда. – Боже, скорей бы уехать, – недовольно бубнит диктор, перебирая связки из трёх ключей в руках, на что сразу же прилетает вопрос о причине. Вопрос на вопросе, боже! – Я не привык ко всему этому. Словно кто-то свыше услышал недовольства Рассказчика, когда Стейси хотела вновь что-то спросить — она случайно задела ту самую банку, и она шлёпнулась на пол с громким звуком бьющегося стекла. По помещению разлетелись цветные «светлячки», потухнув где-то. Несколько из них даже врезались в диктора, но он совсем ничего не почувствовал. Мужчина вздрагивает от неожиданности, а после просто глядит на пол. Ну, не он разбил, не ему убирать. – Боже, прости! – беспокоится Стейси и вновь убегает, на сей раз за метлой. – Я тебя не задела?! – Только испугала.***
Джим смирился со своей участью и, когда дождь наконец закончился, направился в сторону дома. Топографическим кретинизмом, благо, мужчина не страдал, оттого достаточно быстро сориентировался. Дом хоть и был достаточно крепким, но доверия всё равно не внушал. Как минимум Рассказчика смущал лёгкий запах плесени, доносившийся из всех комнат. Мебель стоит вообще невпопад. Шкаф почему-то стоит в середине комнаты, а кровать располагается на кухне. Бред какой-то... Но ещё бо́льшим бредом были фотографии, старые-старые. Они либо стояли на тумбах, либо висели на стенах. И на них был Джим в детстве. Да, точно! Значит он действительно тут бывал? Если, конечно, происходящее не является сном или типо того, из которого почему-то не получилось выйти уже проверенным «методом мизинчика». Но ведь он этого совершенно не помнит. Только вот этот дядька рядом чем-то напоминал отца, правда не совсем. Ладно. Здоровый сон прежде всего. Рассказчик решил вообще не париться и пока что уснуть прямо на кухне. Возможно завтра он передвинет кровать, но это не точно.