***
17 июня ХХХХг.
«Это глупая идея. Это очень глупая идея. Вместо того, чтобы вести дневник, я бы мог пойти печататься в газетах или вовсе написать книгу. Это было бы куда продуктивнее. Но мне хочется излить душу как-то без чужого внимания. Я рад тому неподдельному вниманию; это же то, чего я хотел всю жизнь, но чего-то мне всё равно не хватает. В последнее время меня что-то тревожит. Очень беспокоюсь за Джо Ви. Он сам на себя не похож в последнее время — как не заглянешь, он всё стоит на месте и мёртвой хваткой держит эту жалкую тарелку. Я спрашивал «всё ли с ним хорошо», но он словно игнорировал мой вопрос. Марк сказал, что не стоит об этом переживать, ведь это не первый такой случай. Помимо того, что-то не так с домом. Нет, он прекрасен. Я люблю его! Но мне не нравятся его звуки. Скрежет пола под ногами подобен хрусту чьих-то костей. Когда я менял половицы под ними ничего такого не оказалось, но скрежет преследует меня и по сей день. И плесень. Как бы я не пытался её вывести, она постоянно появляется вновь и вновь. И это не только моя проблема — это так во всём городе. Видимо, в моё отсутствие здесь что-то приключилось. Сказали не заморачиваться по этому поводу, но мне трудно. Не люблю запах плесени. А ещё вечно душно. Дожди льют, ночами градусник показывает более низкие температуры, но мне постоянно душно».***
20 июня ХХХХг.
«Сегодня меня напугала мисс Гарсия. Мне, конечно, говорили, что на неё не стоит лишний раз засматриваться, но мне хотелось понять, что с ней не так. С каждым взглядом на неё она становилась всё более хрупкой на вид, словно одно дуновение ветерка, и она тут же рассыпется в пух и прах. Так и случилось. Мисс Гарсия часто болела. Возможно, этого следовало ожидать. Но это всё равно было очень странно. Да здесь вообще все какие-то странные. И я в каком-то роде тоже».***
25 июня ХХХХг.
«Такое чувство, будто у меня провалы в памяти. Совсем недавно писал про своё отсутствие, но я даже вспомнить не могу, чтобы куда-то когда-то уезжал из города. А ещё, прозвучит очень странно, не помню, когда успел так постареть. Вот было мне так двадцать пять, тётушка Мэри только-только умерла, а я устроился в редакцию. И вот я выгляжу уже на все сорок...! Откуда вообще эта седина? Зато из ниоткуда взялось воспоминание об... офисе? Таком пустом, неживом, словно все резко пропали без следа. Не знаю с чего бы, ведь я даже в таком офисе никогда не бывал. И один почти никогда не оставался. Возможно, просто страшный сон засел в голове».***
30 июня ХХХХг.
«Стал забывать куда кладу дневник. Пока искал задумался от чего третий ключ в связке. Один от калитки, второй от входной двери, а третий, как сегодня выяснилось, от подсобки. Я не помню этой двери, разве она всегда здесь была? Рабочий стол, перегоревшая настольная лампа, куча бумаг с рукописями. Это выглядело очень странно. Эти записи словно написал либо кто-то больной наголову, либо кто-то, сидевший на траве, иначе не описать эти бредни. Там говорилось что-то про некого создателя, про горожан, про сам город. Меня очень напрягла не только чётко расписанная биография каждого здесь, словно бы сумасшедший сталкер решил преследовать абсолютно всех здесь, но и так же описание самого городка. Такое точное, пускай и простое, а также навевающее жути множеством странных синонимов. Особенно в голове запомнилась фраза про звук отслаивающейся кожи, доносящийся с небес. Это звучит неправильно, но так верно и точно. А ещё этого «кого-то» волновала плесень, что начала разрастаться повсюду: дома, земля, одежда, люди, крысы, деревья и дороги, небо. Я привык к её запаху, к её присутствию, но мне она всё ещё не нравится».***
Закрывая книгу с записями, мужчина встаёт с места и краем глаза заглядывает в открытую дверь подсобки. Он не верит записям; мало ли что там написано: на заборах тоже много что пишут. Но его напрягает то, что в его доме жил какой-то сумасшедший. Джим никогда не был одинок, но в последнее время чувствовал себя как-то странно. Он не видел смысла печататься в журнале, который, как казалось, был смыслом его существования; ему больше не хотелось общаться с соседями и приходить к ним на чай вовсе; ему надоела эта излишняя дружелюбность и интерес окружающих только к нему. Проходя вновь мимо гостиной, из-под двери мужчина заметил странный свет. Но ведь выключатель опущен. Немного потупив и поглядев на это сомнительное явление, мужчина открывает дверь. В воздухе (непонятно каким образом) парила статуэтка, излучая этот самый свет. Что-то знакомое. Джим хотел поднять её, дабы разглядеть получше, но она просто пропала в никуда. «Это вообще не нормально. Разве вещи могут появляться из ниоткуда, парить в воздухе, а потом бесследно пропадать?!» – в мыслях вопрошал мужчина, пока не поднял взгляд на странный шум. Странный день. Очень странный. Сначала двери и сталкеры, потом парящие статуэтки, пропадающие в небытие, а теперь сам по себе работающий телевизор! И... что это вообще на нём крутят? Мужчина уставился в экран. Пустынный офисный коридор, две открытые двери и какой-то мужчина, что очень похож на ту статуэтку, только-только вошедший в помещение. Собственный голос произносит: «оказавшись перед двумя открытыми дверьми, Стэнли не раздумывая вошёл в левую». Джим затаил дыхание, словно будучи ошарашенным. Почему в телевизоре звучит его голос? Что это за странное шоу? Почему сердце начинает так жалостливо сжиматься и в панике биться сильнее? Стэнли? Стэнли. – Чёрт возьми, поезд! – в панике восклицает Джим и срывается с места. Сколько он уже тут? Давно, наверняка. По крайней мере, за это время ему удалось выучить этот городишко наизусть: запомнить где находятся дом, редакция, библиотека и так далее, но, самое главное, он знал, где станция. Горожане на улице сначала приветственно махали ему, но после игнорирования озадачивались. Лишь бы поехать на каком-то поезде подальше отсюда: хоть зайцем, хоть отдав заработанные здесь гроши за билет. Дальше Рассказчик может и разберётся, что делать. Почему он бежит? Сам же говорил, что нравится город. Но вот только работу свою он любит больше. Ему больше нравится то скромное общество из единственного слушателя, которое он правда ценил, пусть иногда и перебарщивал с ролью главного злодея. – Останься, – из ниоткуда и одновременно отовсюду раздаётся протяжный голос, слегка сотрясая землю под ногами. Это постепенно становится похожим на какой-то хоррор с элементами фэнтези. Диктор не останавливается, закашлявшись. Первое правило хорроров – не мешкать и не останавливаться. – Останься, – вторит голос громче, на сей раз сотрясая землю более заметно. И без того серое небо скрывается в тучах, совсем скоро нагоняемых ветром. – Твою мать, твою мать! – себе под нос тараторит Рассказчик, уже видя станцию. – Это ничто иное, кроме как сон! – и даже так он всё равно бежит, кашляя. Диктор просто тешит себя, а сам боится, пускай это всё просто кошмарный сон. Стоило проморгаться, избавляя глаза от попавшей туда по вине ветра пыли, как всё кругом перестало походить на обыкновенное городишко. Всё, включая даже дорогу под ногами и солнце, что еле-еле продолжало светить, стало прямо на глазах сначала покрываться плотным слоем плесени, а затем и вовсе гнить, обваливаясь. От неба уже не просто доносился странный сомнительный звук отслаивающейся кожи — от него на сей раз отвалился целый кусок прогнившей плоти, заставляя Рассказчика отвлечься и на секунду замедлиться, почувствовать, как лёгкие разрывались от перенагрузки, а кости в ногах уже трещали, оповещая о возможном переломе. – Ты талантливый творец. Я дам тебе всё, только останься, – ласково просит голос, создавая контраст с творящимся хаосом. – Здесь ты можешь воссоздать свой шедевр, стоит лишь захотеть. Мужчина не слушает и даже не хочет обращать никакого внимания на голос, от которого аж уши начинало закладывать. И, какая удача, неизвестный поезд подъезжает к станции. Нужно лишь успеть. Небо, казалось, вот-вот окончательно свалится. По нему, как и по всей земле, уже бегут трещины, расколы. Всё превращается в прах. Это место мертво, как и любовь творца к нему. Рассказчик буквально впрыгивает в дверь, что мгновенно захлопнулась за ним и, на коротком участке пути замедлившись, телом врезается в стену вагона. Всё трясётся, стучит, но поезд едет вперёд, невзирая ни на какие трудности. Дом, милый дом, прости, но Джим был вынужден тебя покинуть. Диктор буквально скатывается по стене вниз и разваливается на полу. Он готов сдохнуть прямо здесь и сейчас. Сердце бьётся так, словно вот-вот проломит рёбра, выберется наружу и, ударившись о потолок на большой скорости, лопнет в долю секунды, заляпав всё кровью. Но до этого не дойдёт. Лёгкие словно через пару секунд с кашлем и хрипом выхаркнутся наружу, оставив мужчину без возможности перекачивать кислород. Но до этого не дойдёт. Его ноги ноют, будучи готовыми отвалиться в любую секунду. Сплошное членовредительство. Но до этого не дойдёт. Рассказчик просто закрывает глаза. Со временем безумный кашель утихает. Теперь это потрёпанное, уставшее тело движется куда-то далеко, в совершенно неизведанном направлении. Никто не знает, что впереди. Но вскоре ответ на сей вопрос будет найден.