Староста факультета и новый студент

— Ты живучий, как таракан, Хиджиката, — Окита с аппетитом облизал десертную ложку. — Дважды пережить встречу с дементорами. Тебя надо занести в книгу о редких фантастических тварях. Думаю, по алфавиту ты отлично впишешься между химерами и чизпурфлами. — Сам ты чизпурфл, мелкий паразит, — слабо огрызнулся Хиджиката. Необычайно яркий свет волшебного потолка бил по глазам, от кофе мутило, а по вискам будто пинали своими крохотными ножками назойливые пикси. — Отвратительно выглядишь, — не без удовольствия заметил Окита. — Только попроси, и я с радостью избавлю тебя от страданий. — Тоши, ты точно оправился? — участливо спросил Кондо и осторожно коснулся плеча. — Может, тебе стоит вернуться в лазарет? Хиджиката скосил на него взгляд и устыдился. Первым делом по прибытию в Хогвартс Кондо нашел его, задушил в медвежьих объятиях и заплакал, причитая, как рад видеть его живым и невредимым. И как ему жаль, что отец не доставил его сюда сразу после прочтения газетной новости о нападении на школу и плачевном состоянии старосты Гриффиндора. После такого дружеского воссоединения Хиджиката не находил в себе сил сказать Кондо, что нездоровится ему из-за банального похмелья. — Не беспокойся так, Горилла, все с ним прекрасно, — заверила Кагура, кромсая жареного цыпленка, который явно готовился порций на восемь, но никак не на одну. — Когда ты перестанешь называть Гориллой своего капитана?! — Кондо бахнул ладонью по столу. — Когда ты перестанешь быть Гориллой, Горилла, — ответила Кагура, с аппетитом чавкая. — Ты опять это сделала! Назвала меня Гориллой! Дважды! Хиджиката подозрительно глянул на нее исподлобья. Он только недавно начал замечать, что Кагуре была присуща ненавязчивая забота, так редко свойственная младшим детям в семье. «Вероятно, потому что у нее определенно самый кошмарный старший брат во всей Вселенной, — подумал Хиджиката — Интересно, она всегда была внимательной или стала такой по отношению ко мне из-за того, что Камуи пытался меня прикончить?» Факты были налицо: после той кошмарной ночи в Запретном лесу Кагура словно выбрала роль его личного маленького ангела-хранителя. «Сама забота, — мысленно отметил Хиджиката. — И журнал у койки больного почитает, и разговор от щекотливой темы уведет, и молча укроет пледом, если ты вдруг уснул пьяный на полу у камина…». Последнее наблюдение заставило его поморщиться — слишком свежими были в памяти и гадкая сухость во рту, и тошнотворно летающий перед глазами потолок гостиной, и пышащее жарким перегаром сонное тело под боком. И стоило ему ужом выползти из-под тяжелой, прижимавшей его к полу руки, как сверху на него навалились все постыдные воспоминания о неловких признаниях и собственной выпущенной на свободу похоти. Стоило поблагодарить Сакату за то, что вовремя его остановил. А еще — в очередной раз пообещать себе вернуться к практике мастурбации во избежание подобных казусов в будущем… — Кстати, где ваш босс? Я его весь день не видел, — словно подслушав его мысли, спросил Окита. Кагура лишь передернула плечами, впиваясь зубами в цыплячью ножку, мол, я почем знаю, не отвлекай от еды неуместными вопросами. И в этот момент, будто ожидая за дверью и подслушивая, когда его уже кто-то упомянет в разговоре, в Большом Зале появился Саката. Хотя тут больше подошло бы слово «ввалился». Лениво перебирая ногами, чертыхаясь сквозь зубы, на ходу разминая плечи и шею, он словно на автопилоте приближался к столу Гриффиндора. От его привычно дурацкого вида в груди разлилось густое тепло, и из-за этого Хиджикате захотелось удавиться. Он утонул взглядом в чашке с кофе и постарался зафиксировать каждый мускул на лице, чтобы никак себя не выдать и не подарить Оките такой замечательный, перевязанный красной ленточкой повод для издевательств на месяц вперед. Только вот Сакате было глубоко безразлично на все его старания. Он плюхнулся рядом на скамью всем весом, тут же грязно выругался, схватившись за поясницу, как древний дед, и вместо приветствия доверительно, но не сбавляя громкости, обратился к Хиджикате: — Давай так больше не делать? Всё болит после вчерашнего. Четыре пары глаз взметнулись к ним. Шимура-старшая стыдливо прикрыла рот ладонью и потупилась в стол, как если бы увидела что-то крайне неприличное для нежного девичьего взгляда, Шимура-младший подавился чаем и закашлялся, Окита широко распахнул свои и без того огромные глаза. И лишь Кагура продолжала увлеченно жевать. — Ээээ? — завопил Кондо и тут же поднес кулак ко рту, когда другие студенты в Зале обернулись на созданный им шум. — Серьезно?! — полушепотом добавил он, переводя обескураженный взгляд с одного друга на второго. Лицо Хиджикаты обожгло одновременно стыдом и гневом. — Ты мог бы сказать что-то еще более двусмысленное?! — зашипел он на Сакату, который в полном равнодушии к реакции друзей драматично уронил голову на скрещенные на столе руки. — Босс, ты меня разочаровал, — первым прокомментировал Окита. — Я был уверен, что ты первым его завалишь. — Никто никого не заваливал, ясно?! — сквозь зубы процедил Хиджиката и ударил кулаком по столу. — Что вы там себе надумали, придурки?! Мы просто уснули на полу! — В обнимку, — глухо добавил Саката в стол. — Потому что немного… выпили вчера, — не терял надежды оправдаться Хиджиката. — Нажрались, я бы сказал. — Так получилось. Мы говорили и… — И сосались, — забил Саката последний гвоздь в крышку гроба репутации старосты Гриффиндора. — Ты не помогаешь! — вспыхнул Хиджиката. — В чем? — болезненно морщась, Саката поднял голову и подпер ее кулаком. — В оправдании твоих грязных домогательств? — его взгляд презрительно сузился. — Извини, не намерен тебя выгораживать. Я, конечно, все понимаю, мое непревзойденное обаяние вкупе с сексуальным телом вскружили тебе голову, но ты держи себя в руках в следующий раз, лады? — Ах ты… — бессильно бесился Хиджиката, не имея представления, как уличить Сакату во лжи: формально он говорил правду, только вывернутую под самым извращенным углом из всех возможных. — А что я? — продолжил Саката, невинно хлопая глазами. — Это ведь ты трогал меня за всякие интимные места. Они на то и называются «интимными», ты в курсе? Или думал, раз я вырос в детском доме, то никто не научил меня правилу трусиков? — Какому нахрен правилу трусиков?! — Хиджиката схватил его за мантию и дернул на себя. — Не ты ли вчера клялся мне в любви, как последний Ромео?! — Ну наговорил тебе всякого по пьяни, это же не повод грязно меня лапать. — Да ты ведь первый начал… — Тоши… — робко подал голос Кондо. — Тебе не нужно оправдывать свою любовь перед нами. Мы все здесь твои друзья и поддерживаем ваш с Гинтоки выбор. Верно? — Да, только держите свои грязные подробности подальше от моего брата и Кагуры, — тон Шимуры-старшей холодил душу страшнее дементоров. — А я не поддерживаю, — ответил Окита. — Ладно Хиджиката, у него никогда ничего святого не было. Но ты, босс… ты сдвинул Ямазаки с пьедестала почета в моем личном топе отчаявшихся парней. И он уже неплохо говорит на мермише, а тебе, считай, гоббледук с нуля учить. — Ты кого гоблином назвал, маленькая чупакабра?! — взвился Хиджиката и уже был готов разразиться тирадой праведного гнева, как вдруг двери в Большой Зал громогласно распахнулись, и все присутствующие, умолкнув, обернулись ко входу. На пороге показался не примечательный на первый взгляд мужчина средних лет. На несколько секунд он застыл на пороге, окинув безразличными глазами интерьер Зала, присвистнул и двинулся вперед по центральному проходу. Казалось, его совершенно не смущали сотни пар глаз, уставившиеся на него. Он шел чеканным шагом, глаза его были полуприкрыты массивными веками, а мясистые губы изогнулись в легкой полуулыбке. Хиджиката внимательно смотрел на его развевающуюся мантию землистого цвета, скрывавшую высокую фигуру почти до пят, на пшеничные волосы, буйной гривой спускавшиеся ниже плеч и колыхавшиеся при каждом шаге, — и не сразу отдал себе отчет в том, что видел этого человека впервые, хотя появление в Хогвартсе кого-то нового старше одиннадцати лет уже было своего рода событием. Настолько уверенной была его походка, настолько внушал его вид, подчеркивал важность его присутствия. Он казался львом, только что по праву возглавившим прайд, разодрав на части старого вожака. Подойдя к преподавательскому столу, он развернулся на пятках и, по-хозяйски положив локоть на скатерть, ухватил баранью ногу. — Отлично, я как раз успел к ужину, — сказал он и впился зубами в кусок мяса. Мужчина жевал под аккомпанемент полной тишины, повисшей в Большом Зале. Студенты продолжали ошалело моргать, вперившись взглядами в таинственного гостя. Хиджиката заметил, что даже Кагура оторвалась от еды и замерла, смотря на мужчину во все глаза. Обычно от ужина ее не могла оторвать даже потасовка между факультетами или традиционное музыкальное выступление в начале учебного года. «Что-то тут нечисто», — подумал Хиджиката, но не успел ничего спросить: гость заговорил. — Простите, дорога меня утомила, и я проголодался. Позвольте представиться. Меня зовут Ято Абуто, с сегодняшнего дня я буду выполнять обязанности директора этой чудесной школы. В воздухе моментально раздался гул взволнованных голосов, отовсюду слышался шепот, из которого можно было явственно вычленить одно слово, повторяемое, словно заклинание: «Ято?!». Довольный произведенным эффектом (хотя по каменному лицу было сложно утверждать это наверняка, лишь один уголок рта вздернулся к уху), новоиспеченный директор окинул властным взглядом растерянных студентов, задержал его на столе Гриффиндора и вдруг подмигнул в сторону компании Хиджикаты. — Что он тут… — только и пролепетала Кагура. Не составляло труда догадаться, что этот панибратский жест предназначался именно ей. — Кажется, — продолжил гость, и стоявший в Зале шум сразу стих. — Вы удивлены, что после вторжения в Хогвартс одного представителя клана Ято Министерство магии отправило другого управлять школой. Уверяю вас, в этом есть своя причина. В случае повторного инцидента никто не справится с Ято лучше, чем Ято. К тому же я не первый год преданно служу Министерству, а еще имею большой опыт в обучении подрастающего поколения волшебников. Так что уверен, мы с вами поладим. «Это неудачная шутка?» — подумал Хиджиката. Аргумент показался ему абсурдным: конечно, во главе Хогвартса всегда стояли исключительно сильные волшебники, способные противостоять самым страшным опасностям. Но выбрать кого-то из клана Ято… неужели в Министерстве магии не нашли кого-то другого равного по могуществу, а не представителя недавно дискредитировавшей себя семьи? — Кагура, ты ведь его знаешь? — спросил Хиджиката. — Кажется, вы хорошо знакомы. Кто этот человек? — Он… — растерянно отозвалась Кагура, не отрывая взгляда от нового директора. — Он тренировал нас когда-то… нас обоих, — было очевидно, что под «обоими» она подразумевала себя и своего брата, но не хотела произносить это вслух. — Мы тогда были совсем маленькими, я еще не поступила в Хогвартс. — Так это просто воспитатель в вашем клане? — фыркнул Окита. Кагура грозно взглянула на него и прищурила глаза: — Ничего не просто! Паппи лишь доверял ему тренировать нас в свободное время. Камуи уже на тот момент был достаточно силен, чтобы раскидывать обычных учителей, как младенцев. Ему нужен был особый наставник, могущественный и опытный маг. Не обманывайтесь, возня с наследниками главы Ято не была его основной работой, — Кагура вновь нацелила взгляд на Абуто. — Не знаю, чем именно он занимался для клана, но явно чем-то незаконным. Незадолго до моего поступления в Хогвартс он пропал на некоторое время, а когда вернулся, сказал, что отныне не сможет тренировать нас так часто, как раньше. Если я верно поняла, Министерство поймало Абуто с поличным, но его навыки показались им настолько полезными, что вместо Азкабана ему предложили сделку. — Значит, он стал работать на Министерство только для того, чтобы не попасть за решетку? — произнес Саката, запустив мизинец в ухо. — Звучит как сюжет какого-то третьесортного боевика. — И ему так просто поверили? — скептически поинтересовался Окита. — Что за лопухи! — Министерство не так просто обвести вокруг пальца, — возразил Саката. — Если бы он прокололся хотя бы в сущей мелочи, они бы живо это обнаружили и устранили его. Не недооценивай их службу безопасности. «Точно, Саката говорил, что его отец работал на Министерство магии, — вспомнил Хиджиката. — Неужели его гибель как-то связана с этим… Стоп, сейчас куда важнее другое». — Кагура, — обратился он. — Ты не знаешь, на сколько близок был этот Абуто со своим воспитанником… Разумеется, я имею ввиду не тебя. — Когда-то они отлично ладили… еще до всей этой истории с Министерством, — Кагура озадаченно нахмурила ярко-рыжие брови. — Абуто страшно им гордился и пророчил великое будущее. Он всегда любил клан и радовался такому сильному наследнику. Потом они стали видеться реже и, наверное, сейчас уже не так близки. Хотя мне трудно сказать, ведь я все время была здесь, за исключением каникул, — она замолчала, а в ее ясных глазах блеснуло осознание. — Подожди, ты думаешь, Камуи имеет отношение к этому назначению? Хиджиката кивнул: — Почти уверен в том, что Министерство хочет заманить сюда твоего брата с его помощью. Иного объяснения не вижу. Абуто отлично подходит на роль двойного агента. Вопрос в том, кому он верен на самом деле. Кагура не ответила, лишь снова вскинула неприязненный взгляд на своего бывшего наставника, словно пыталась прочесть его мысли. Хиджиката и сам мечтал сейчас о способности легилименции. «Если эти двое Ято работают вместе, то лучше бы мне бежать из Хогвартса, — напряженно соображал он, закусив ноготь большого пальца. — Не знаю, почему Камуи хочет меня убить, но его намерения очевидны. А в сговоре с директором попасть сюда для него будет легче легкого. С другой стороны, выследить меня снаружи тоже не составит труда. И там не будет профессоров, которые смогут дать отпор врагам… Черт, я надеюсь, Министерство знает, что делает! И у них готов план на случай, если этот Абуто не собирается хранить им верность…» Сосредоточенность мрачных мыслей изгнала из головы остатки похмелья, напрягла мышцы, заставила бессильно сжимать кулаки. Как только ужин подошел к концу, Хиджиката встал и одним из первых спешно направился к выходу. Саката нагнал его в безлюдном закутке коридора, ведущего в библиотеку. — Эй! Я надеюсь, ты не затеваешь срулить из школы? — голос его звенел непривычной обеспокоенностью. Хиджиката успел удивиться, насколько сильно сходится образ их мыслей, и только потом вспомнил, что эта схожесть уже возведена в систему, и потому ничего удивительного в ней нет. — Не собираюсь, — ответил он. — Наверняка Министерство отслеживает перемещения и переписку Абуто. Думаю, здесь пока безопаснее. Но если новый директор начнет менять профессорский состав, тогда я задумаюсь о побеге. Саката помолчал немного и твердо добавил: — Если решишь уйти, то я пойду с тобой. И это не обсуждается. Хиджиката взглянул в серьезные багровые глаза, и сердце его пропустило удар. Он вдохнул полной грудью и раздраженно цокнул языком, лишь бы не выпустить на свободу крадущуюся к губам благодарную улыбку. — Кондо ждет тебя на сборе команды, — напомнил он и развернулся, чтобы продолжить свой путь. Но тут цепкие пальцы ухватили его за рукав. — Постой, — попросил Саката и вдруг замялся. Молча отвел взгляд в сторону и слегка закусил губу. — Ну что еще? — сердито подогнал его вопросом Хиджиката. Он не собирался обсуждать то, что произошло вчера между ними, особенно после того, как Саката выставил его на посмешище перед друзьями. Если тот думает, что Хиджиката так просто это оставит, то глубоко ошибается! — Мы ведь… — начал, наконец, Саката, но вновь прервал себя, робко посмотрел вниз и затем — поднял полный надежды взгляд. — Да? Вопрос завис в воздухе звенящей тишиной. Формулировка была невнятной, но Хиджиката прекрасно понял, что от него хотят услышать. У него было тревожное ощущение стоящего на развилке человека, уже сделавшего выбор, но все еще терзаемого сомнениями и опасливо поглядывающего на соседний путь. Однако что-то внутри подсказывало, что последние мосты уже сгорели вчера в волшебном огне его истинных желаний, и он понятия не имел, как одолеть эту магию. Об этом не писали ни в одном учебнике, не задавали ни на одном уроке. Положа руку на сердце, он и не хотел побеждать в этом сражении: проигрывать оказалось куда приятнее, чем он мог ожидать. Секунды таяли, а Хиджиката продолжал отвечать молчанием на этот по-детски доверчивый взгляд и дивился, насколько уязвимым мог быть наедине с ним человек, который только что так развязно вел себя на публике. Этот контраст действовал на Хиджикату подобно дурманящей настойке: в голове начинал клубиться туман, мысли путались, безрассудные порывы толкали тело вперед. «Стоп! За позорную сцену в Большом зале нужно как-то отомстить!» — завопила гордость. Здравая мысль, но как именно? Вскинуть бровь и попросить уточнить вопрос, заставить Сакату распинаться и теряться от неловкости? Сказать «я подумаю», подарив ему долгие томительные часы в ожидании ответа? Все это показалось Хиджикате подлым, противным его душе, словно игра не по правилам… Точно! — Ну даже не знаю, — нашелся он. — У тебя же действует «правило трусиков». А я не люблю нарушать правила. Я же староста, в конце концов, — и, довольный собой, он развернулся, но его дернули за рукав назад. — А я люблю! — выпалил Саката, моментально осознал двусмысленность сказанного и поспешно добавил. — Люблю нарушать правила! Они же для этого и созданы, слышал такую поговорку? Тем более за такое с нас даже твои драгоценные баллы не спишут! К тому же, вчера… — взгляд его забегал, а кончики ушей заалели. — То, как ты… Я имею ввиду… Неужели ты спьяну забыл, как… Смотреть на такого Сакату — смущенного, пристыженного, подбирающего нелепые оправдания — было выше человеческих сил. Ослепленный внезапной вспышкой, горячо полыхнувшей в мозгу, Хиджиката шагнул вперед, дернул к себе Сакату за ворот факультетской мантии и впился в его лепечущие что-то несвязное губы. Поцелуй вышел торопливым, пылким, выбивающим землю из-под ног. Саката явно не ожидал такого напора и потому не сразу ответил на него, позволяя Хиджикате по-хозяйски проникать языком в свой послушно приоткрытый рот, прикусывать нежную кожу губ, давить на затылок. Потом словно опомнился и рванул во встречную атаку. Но Хиджиката не был намерен передавать ему сейчас инициативу. Он тут же слегка отстранился и поцеловал уже совсем иначе — мягко, дрязняще, едва касаясь губ. Кожа Сакаты источала ягодно-пряный аромат сахарного драже. Запах был родным, манящим, от него в легких становилось тесно, а в голове взрывались маленькие фейерверки. Со всей нежностью, на какую был способен, Хиджиката провел пальцами по шее Сакаты, зарылся в пушистые кудри, скользнул ногтями по загривку. Он и сам не знал, что так умел, что в его огрубевшей душе таилось что-то столь обезоруживающе хрупкое, и теперь сам узнавал себя заново. И одновременно с тем знакомил Сакату с разным собой, показывал в этом коротком порыве все свои крайности. В каждом прикосновении Хиджикаты скрывался невысказанный вопрос. Ладонь сжалась в кулак, сминая непослушные белые пряди: «Справишься ли ты с моим нравом?». Грудь твердо прижалась в груди: «Не пожалеешь, что ввязался в это?». Губы скользнули вниз, запечатлевая поцелуй на подбородке: «Уверен, что это — именно то, чего ты хочешь?». Когда запас невысказанных вопросов иссяк, Хиджиката с волевым усилием шагнул назад и внимательно посмотрел на Сакату. Тот качнулся и привалился спиной к стене, разом потеряв точку опоры. Руки его обессиленно повисли вдоль тела, он тяжело дышал и выглядел совершенно сбитым с толку. Его лицо полыхало, в округлившихся влажных глазах плавала дурная смесь испуга и восторга. Сделав несколько судорожных вдохов, он резко потянул ниже узел факультетского галстука, хотя тот и без того по обыкновению вольно болтался на шее и нисколько не стеснял дыхания. Хиджиката, словно завороженный, продолжал молча наблюдать за Сакатой. Тот коснулся припухших губ и тут же отдернул руку, словно обжегся. Растерянно посмотрел на свои мелко дрожащие пальцы, будто проверяя, не осталось ли на них кровавого отпечатка. Затем перевел на Хиджикату расфокусированный, совершенно захмелевший взгляд — и неспешно облизал губы, втянув их внутрь рта. Белесые ресницы дрогнули, и Саката блаженно прикрыл глаза, словно оставшийся на губах вкус поцелуя оказался самым желанным десертом, самым сладким, что он пробовал в своей жизни. — Да, — отрешенно произнес Хиджиката. Саката вздрогнул и посмотрел смущённо и обескураженно, как если бы его внезапно застали за чем-то постыдным. — Мой ответ на твой вопрос, — пояснил Хиджиката. — Да. Если, конечно, ты сам еще не передумал. Он быстро развернулся и поспешил покинуть коридор, подгоняемый обалдевшим взглядом Сакаты. Сердце отбивало бешеный ритм, а ноги сами несли в библиотеку, к мертвенному спокойствию книжных полок и нерешенной загадке. Ведь на самом деле он отлично помнил вчерашний вечер. В мельчайших подробностях. *** — Профессор, расскажите мне о Ешиде Шое. Отосе встретила просьбу стеклянным взглядом в стену. Он продлился всего миг, потом она посмотрела на вошедшего в кабинет Хиджикату, и глаза ее по-орлиному сузились, а между бровями запала глубокая морщина. Отосе молчала, но во взгляде читалось явственное напряжение: было очевидно, что в этот самый момент ее умудренный жизнью разум быстро прокручивал варианты встречных вопросов. «Она точно знает что-то, что не желает мне говорить, — уверился Хиджиката и твердым шагом направился к ней. — Надо дать ей понять, откуда мне стало известно это имя, иначе она не расколется». — Саката рассказал мне, что его отец когда-то преподавал в Хогвартсе, — облегчил он дальнейший диалог. Услышав это, Отосе выдохнула, заострившиеся плечи опустились, как если бы внезапно вспорхнувшая с ветки хищная птица на полной скорости пронеслась мимо и улетела. — Что именно ты хочешь знать? — медленно проговаривая слова, поинтересовалась она. — Я был в библиотеке и прошерстил все энциклопедии об истории Хогвартса. И нашел лишь несколько упоминаний. Ешида Шое довольно долго преподавал Защиту от Темных искусств и был на отличном счету. Именно он составил нынешний план обучения, который был признан Мацудайрой и Министерством магии как наиболее эффективный. Написал несколько пособий, включая вводный курс для младших студентов. Его научные труды с глубоким разбором самых действенных защитных заклинаний были высоко оценены магическим сообществом. — Все верно, — Отосе сложила руки на груди и осторожно присела на край стола. — Что же тебя смутило? — То, что я буквально слово в слово пересказал информацию из всех источников. Будто этот короткий сухой текст был скопирован откуда-то и вставлен во все книги без каких-либо изменений. В некоторых энциклопедиях были подробные данные о жизни преподавателей, расписаны выжимки из выдающихся работ, карьерные успехи и прочее. Даже о профессоре Цукуе, которая преподает меньше десяти лет, и то информации в разы больше! — К чему ты ведешь, Тоширо? — декан вскинула бровь и склонила голову. Взгляд исподлобья был настороженным, почти враждебным. И именно это подстегнуло Хиджикату продолжить: — Ни фотографии, ни даты рождения, ни фактов из биографии, ни подробного описания его трудов — ничего этого нет. По словам Сакаты, после Хогвартса он служил в Министерстве магии, — на этой фразе глаза Отосе на миг расширились. — Да, Саката упоминал и об этом. Разве может быть в энциклопедиях об истории Хогвартса так мало информации о таком выдающемся преподавателе? Уверен, что данные затерты… — Почему тебя так сильно интересует эта личность? — холодно перебила Отосе. Хиджиката выдержал паузу и безнадежно спросил: — Если я скажу, что мне интересен этот случай как пример целенаправленного сокрытия информации в официальных источниках, и я бы хотел разобраться в причинах, вы мне поверите? — Хиджиката Тоширо, ты можешь держать меня за кого угодно, но не за дуру, — строго проговорила она. — Если хочешь от меня честности, будь честен со мной в ответ. — Я… — он поворочал неподъемные мысли в голове и понял, что и сам для себя не может четко сформулировать причину своего интереса. — Это просто не идет у меня из головы. С тех пор как Саката спросил меня вчера, не знаю ли я случайно его отца Ешиду Шое, который ранее преподавал в Хогвартсе, меня не покидает ощущение, что я должен знать о нем. Как будто я упускаю что-то важное… Это сложно объяснить. — Так почему же ты сам не расспросишь Гинтоки о его приемном отце, раз тебе так любопытно? — Отосе усмехнулась. — Или вы все еще не в таких отношениях, чтобы говорить об этом? Хиджиката моментально вспыхнул, вспомнив приторный аромат кожи и горячую сухость податливых губ, но вовремя уловил неприкрытую манипуляцию в голосе Отосе и решил ответить только на первый вопрос. — Не хочу наступать ему на больную мозоль… Кажется, он так и не оправился от его смерти, — Хиджиката заметил, что Отосе нахмурилась, и добавил. — Об этом я тоже узнал от Сакаты. Он рассказал, когда вы отправили нас кормить фестралов. — Ну, конечно, — она устало выдохнула и оперлась ладонями о стол позади себя. — Вернемся к тому, с чего начали. Что именно ты хочешь узнать? — Вы же знали его, так? — Хиджиката сощурился, будто смотрел в лазерный прицел, и выдал все волнующие его вопросы разом. — Почему он покинул Хогвартс? Кем работал в Министерстве магии? И связана ли его смерть с этой службой? Отосе округлила глаза, брови ее взлетели вверх. Некоторое время она выглядела очень удивленно, а затем одобрительно улыбнулась: — Да, мракоборцам когда-нибудь очень повезет, если ты примкнешь к ним. Умеешь же задавать вопросы… не в бровь, а в глаз… — она неспешно обошла стол, тяжело опустилась в профессорское кресло и достала сигарету из ящика стола. — Хорошо. Я сама знаю не так много, но кое-чем могу с тобой поделиться, — Отосе чиркнула колесом зажигалки, проследила за взглядом Хиджикаты и категорично добавила, качнув затлевшую сигарету в пальцах. — Но не этим. Даже не проси. Хиджиката кивнул и покорно присел на стул по другую сторону от ее стола. Выжидательно посмотрел на декана. — Ешида Шое, — начала она, смакуя имя вместе с дымом. — Был, пожалуй, лучшим учителем из всех, кого я знала в своей жизни. У него была редкая неиссякаемая энергия, которую чувствовали все вокруг. И дети тоже, разумеется. Под его руководством они постигали новое быстро и с интересом. Он умел вызывать любопытство к своему предмету так, что даже самые отъявленные лодыри каким-то чудесным образом начинали подолгу сидеть в библиотеке и практиковались самостоятельно в свободное время. Он был строг, пожалуй, но не то чтобы у него была железная дисциплина, он умел обходиться с детьми без жестких правил и наказаний. Он сам горел своим делом, и остальные подзаряжались от него, как от вечного двигателя. Ешида Шое составил сотни методичек по образовательному процессу, учитывающих особенности детей разных возрастов, склонности и таланты студентов, но преподавал далеко не только по ним. Он работал с сознанием юных магов, учил их не только бороться с темными искусствами, но и принимать тьму, которая порой появляется в каждом из нас, не бояться её, перерабатывать её во что-то созидательное. Да… он был поистине выдающимся воспитателем, — Отосе грустно улыбнулась, мечтательно глядя в окно и выпуская черную струю дыма. — И он был не просто теоретиком и философом. Его магическая сила была столь велика, что даже директор Мацудайра как-то на новогодней встрече преподавателей сказал профессору Ешиде, что тот — последний, кого он пожелал бы встретить в бою один на один. Отосе явно погружалась в ностальгию, а Хиджиката опасался подгонять её вопросами. Он терпеливо ждал, и любопытство его росло с каждым новым словом: он изнывал от желания выяснить, в какой же момент и по какой причине эта светлая идиллия утонула во мраке. — Позже мы узнали, почему тема внутренней тьмы была так важна для него. Даже в лучших из нас таится глубоко запрятанная теневая сторона, и, похоже, Ешида чувствовал ее в себе сильнее, чем кто бы то ни было. Она жила внутри него, таилась от нас. Но вот однажды она потихоньку начала выцарапываться на волю… — Отосе постучала по сигарете длинным красным ногтем, пепельный снег опустился на мутное стеклянное дно. — Это случилось около десяти лет назад. Мы начали замечать за ним странные перемены. Вот он привычный добряк с неизменной мягкой улыбкой — и в следующий миг в глазах его вдруг мелькало что-то зловещее, голос становился ниже, лицо хищно заострялось. В неожиданный момент он мог сказать жестокую вещь, причем не только нам: студенты Гриффиндора рассказывали мне пугающие истории, творившиеся на уроках Защиты от темных искусств. Поначалу мы списывали это на излишнюю детскую чувствительность или мимолетные помутнения, но со временем случаи превратились в систему. Последней каплей стало то, что он стал обучать старшие курсы Непростительным заклятиям. Хиджиката сглотнул. «И такой человек воспитывал Сакату? Он и его обучал такому?!» — эта мысль закрутилась в голове черным вихрем, заставляя гневно поджать губы. Отосе посмотрела на Хиджикату и, видимо, прочитав что-то на его лице, кивнула: — Мы тоже были шокированы и поначалу даже не поверили ученикам. Ешида все отрицал, говорил, что просто рассказывал о существовании таких заклинаний. Но затем последовали новые истории от других студентов. Оказалось, он не просто преподавал теорию и даже не просто показывал Непростительные заклятия. Он перешел к практическим занятиям. Как-то раз одна из учениц моего факультета пришла ко мне в слезах и рассказала, что профессор Ешида заставлял их применять Круциатус, — Отосе с силой воткнула окурок в пепельницу. — Знаешь, Тоширо, для того, чтобы это ужасающее заклинание сработало так, как надо, волшебник должен испытывать лютую ненависть, сильное желание причинить боль. Ешида всегда был открытым человеком, студенты часто делились с ним своими личными проблемами и страхами, приходили за советами. И вот на таких занятиях он, похоже, использовал эти знания, давил на нужные болевые точки, изводил учеников, чтобы те возненавидели его и смогли применить Круциатус на нем. Когда мы узнали об этих бесчеловечных и в высшей степени незаконных уроках, мы вызвали Ешиду на беседу. Разговор был долгим, но, в конце концов, он в отчаянии признался нам. Похоже, в нем жила еще одна, совершенно чуждая ему личность, которая все чаще стала захватывать его сознание и управлять телом. Десятилетиями он пытался договориться с ней, принять ее, но она только набирала силу, стала подавлять его истинное «Я», которое мы так хорошо знали и любили. Он выглядел откровенно нездоровым человеком и действительно был безнадежно болен. Люди называют такое диссоциативным расстройством. Мы исшерстили и магические, и маггловские пособия, обращались к специалистам, но это ни к чему не привело. Было очевидно, что для студентов такой преподаватель несет прямую опасность, поэтому директору Мацудайре пришлось попросить его навсегда покинуть Хогвартс и дать обещание никогда больше никого не обучать. Для нас всех это было страшным ударом. Как его товарищи, мы были безутешны, но это был единственный выход. Ешида ушел без скандала, получив от Мацудайры хорошие рекомендации в благодарность за все достижения и плодотворные годы работы. — И он ушел в Министерство магии?! После всего этого? — вскочил с места Хиджиката. — Вы так просто поверили на слово этому психу?! За обучение студентов Непростительным заклятиям его нужно было упечь в Азкабан пожизненно! Отосе тяжело выдохнула и потянулась за новой сигаретой. Пальцы ее мелко подрагивали. — Это была ошибка, конечно… С нашей стороны это было беспечно. Но мы действительно любили Ешиду и не смогли бы так с ним поступить. На тот момент мы хотели лишь уберечь и его самого, и студентов Хогвартса, — огонек зажигалки мелькнул багровой вспышкой на ее обескровленном лице. — Директор Мацудайра после этого беседовал с министром и предупредил его о возможных сложностях. Тот взял паузу на обдумывание, но позже оповестил нас письмом, что не хочет терять такого ценного сотрудника, и заверил, что будет неустанно следить за ним. — Что… — Хиджиката нащупал рукой стул и медленно приземлился на него обратно. — Что случилось потом? — Дальше мне сложно сказать что-то наверняка. Несколько лет мы ничего не слышали о Ешиде, пока министр не сообщил, что тот исчез, прихватив с собой какие-то опасные артефакты из Отдела тайн. — Что именно он украл? — напряженным голосом уточнил Хиджиката. — Нам не сообщили, — Отосе отвела взгляд в сторону. — Даже нам Министерство говорит далеко не все. Тем более не разглашает секретные данные, касающиеся Отдела тайн. Нас лишь попросили предоставить любую информацию о местонахождении Ешиды Шое, если вдруг тот попытается с нами связаться. — И Министерство в итоге добралось до него? Слепо смотря в стол, Отосе глубоко затянулась сигаретой и молча покивала. Губы ее сжались в тонкую линию, из раздувшихся ноздрей изверглись две тонкие дымчатые струи. — Они… убили его, да? — Кажется, это вышло случайно. Схватить живьем такого сильного мага — очень сложная задача даже для лучших бойцов Министерства. Им отдали непосильный приказ. — Саката… — упавшим голосом произнес Хиджиката. — Он это видел? Отосе взглянула на него исподлобья, все ее лицо отражало неприкрытую скорбь. — Да. Гинтоки был там. Во время сражения он прятался, и министерские его не заметили. По всей видимости, они испугались наказания за превышение полномочий и сбежали, когда поняли, что натворили, оставив тело на месте. Когда Гинтоки вышел из укрытия, все уже было кончено. Кабинет надолго оглушило молчанием. Оно звенело у Хиджикаты в ушах. Глаза уткнулись в сложенные на коленях руки, но не видели их. Они видели брата в его последние мгновения. Почему-то этот образ воскрес перед внутренним взором, будто вызванный каким-то неизвестным заклятием. Хиджиката видел его судорожно колышущуюся грудь, бледность влажного от пота лица, лихорадочный упрямый взгляд. «Не бойся, Тоширо, не беспокойся, — голос его звучал тихо, но спокойно, уголки губ дергала улыбка. — Все хорошо. Врач скоро приедет, и все будет хорошо. Отвлеки меня пока, ладно? Давай потренируемся, как обычно. Ты же знаешь, какое защитное заклинание считается главным в магической дуэли? Верно, Экспеллиармус, — палочка почти не дрожала в его руке, будто опасливо замерев. — Раньше мы с тобой его не практиковали, но ты ведь уже выучил его в Хогвартсе, так? Давай, попробуй меня обезоружить… Нет, я совершенно серьезно, — в глазах его полыхнула болезненная вспышка, верхняя губа вздернулась. — Ну, давай же! Покажи мне, как ты умеешь за себя постоять! Послушайся меня, прошу тебя, — росчерк вниз, закрученная внутрь спираль, вспыхнул красный взрыв. — Молодчина, — похвалил брат и счастливо улыбнулся, глядя на свою палочку, упорхнувшую в дальний угол комнаты. — Я оставляю ее тебе на память, теперь она твоя… — прикосновение к его руке, мокрой, холодной и непривычно слабой, заставило все внутри болезненно сжаться. — Береги ее… и, самое главное, Тоширо! Себя береги… — неподвижное лицо с замершим взглядом заволокла горячая едкая пелена…» — Гинтоки попал ко мне случайно, — голос Отосе заставил Хиджикату опомниться, выдернул из нахлынувшего болезненного воспоминания. Перед глазами снова был утопающий в сумерках кабинет, ровные кипы бумаг на чистом столе, истлевший пепел на кончике сигареты, смертельно уставшее лицо декана Гриффиндора. Она вдавила окурок в пепельницу и грустно улыбнулась. «У меня была возможность хотя бы попрощаться, а у Сакаты не было даже этого, — пронеслось у Хиджикаты в голове. — Хорошо, что ему повстречалась эта женщина. Кажется, она действительно его полюбила». — Вы говорили, что год назад Саката уже жил с вами, — вспомнил Хиджиката. — Да… Не знаю, сколько именно времени прошло после того страшного инцидента. Я встретила Гинтоки в конце лета полтора года назад. Это случилось в Косом переулке. Он попытался вытащить у меня из сумки кошелек и смыться, но, как понимаешь, нарвался не на того, — Отосе усмехнулась. — Ты бы видел этого оборванца в тот момент, когда я поймала его за руку. Грязный, со слипшимися серыми волосами и огромными глазищами, будто он ни разу в жизни не попадался и даже не верил, что такое может случиться. После этого он стал жить у меня. Мне потребовалось больше года, чтобы убедить его поступить в Хогвартс. Настолько сильно он не доверял государственным учреждениям, да и взрослым в целом. Надеюсь, мне хоть немного удалось его убедить, что мир для него не так враждебен, как ему казалось… — она сложила руки на столе в замок и опустила на них подбородок. — Тоширо, думаю, мне не нужно объяснять тебе, что все сказанное мной сегодня должно остаться между нами? Хиджиката понял, что Отосе устала предаваться воспоминаниям и желает поскорее закончить разговор. Он и сам чувствовал себя чудовищно вымотанным. Вопросы все еще мельтешили в голове, но все внутри сопротивлялось новым порциям информации, словно сознание было пресыщено и не могло воспринять больше ни слова. Хиджиката подавленно кивнул, пробормотал «спасибо» и, не чувствуя пола под ногами, побрел в спальню. В голове мысли стянулись в тугой ком — ни за одну не зацепиться — а в груди было пронзительно пусто. Он шел, кусал губы от желания курить и мечтал о долгом беспробудном сне. Он знал, что утром, как обычно, все встанет на свои места. На востоке взойдет хмурое зимнее солнце, день пролетит в привычной рутине, вечер застрянет на страницах библиотечных книг — и все это время рядом с ним будет Саката. Он будет по-прежнему издевательски шутить, ныть от скуки, жаловаться на усталость, уплетать сладости за обе щеки и смотреть на их общий мир своим обычным взглядом дохлой рыбы. Изменится лишь Хиджиката. Теперь он понимает, почему его так неудержимо тянет к Сакате, теперь он явственно чувствует ту самую нить, прочно соединившую вместе общими стежками две едва зажившие раны. Теперь он знает, что именно похоронено под этим мертвым взглядом. И эта оробелая верность тайне каким-то магическим образом делала для него Сакату еще понятнее и ближе.