Староста факультета и новый студент

Он снова видел все тот же ночной кошмар. Слишком страшный, чтобы быть реальностью, слишком реальный, чтобы быть просто сном. Смерч бесплотных черных теней, чьи бездонные гнилостные пасти ненасытны до человеческих душ. Хрупкая девичья фигура, вскидывающая голову в истошном вопле, пока призрачные твари пожирают ее заживо. Он пытается дотянуться до нее, бежит что есть сил, но ноги снова и снова продавливают собственные следы. И вдруг кромка озера — совсем рядом, будто он трансгрессировал прямо на место убийства. Как он смог? Разве он так умеет? Тогда почему он не оказался здесь раньше? Горькое понимание того, что он сделал недостаточно для её спасения, отзывается липкой паникой. Черная вода озера лижет ступни и покрывает их густой масляной, словно нефть, пленкой. Вопреки законам гравитации она ползет вверх по ногам, к туловищу, к сердцу, стягивает кожу шеи, заливается в уши, проникает в мозг. В омерзении он встряхивает руками, пытается сбросить с себя эту грязь, но она уже пропитала насквозь все тело, засохла намертво под кожей, как чернила. Призраки продолжают виться над головой, но не трогают его: их не интересуют те, у кого нет души. Он оборачивается и видит ее. Она лежит на земле, неестественно подогнув ноги, будто переломанная шарнирная кукла. Руки ее безвольно разбросаны в стороны. Глаза стеклянные, неподвижный бессмысленный взгляд пронзает черное небо, зрачки пугающе неживые, овальные, и на расплывшейся янтарно-красной радужке выглядят, как два раздавленных жука в лужах крови. Он подходит к ней, не чувствуя ног, подплывает, словно призрак, и падает рядом на колени. Гладит белую холодную ладонь — и вдруг пальцы цепко смыкаются на его запястье. Он пытается вырваться, обманутый хрупкостью этой руки, но не может. Смотрит в обескровленное лицо — и тогда мертвый взгляд резко направляется на него: глазные яблоки проворачиваются в глазницах с сухим шаркающим звуком и взирают с укором. «Понравилось убивать? — шершаво звучит в голове потусторонний женский голос. — Тогда и умереть уже не страшно…» Он моргает и просыпается в постели. Небольшая, окутанная тенью комната. Вокруг — ни души. Внутри — ни души. В голове звенит пустота. Он встает с постели, неуклюжими ломаными движениями сползает на пол. Тело он не контролирует, только и может что смотреть сквозь бойницы глаз, безвольно ожидая, что с ним будет. Ноги у него тонкие, девичьи, обрезанные сверху светлым подолом ночного платья. Он идет по каменному полу, не чувствуя холода в ступнях, а его все равно бьет дрожь. Но не по коже, а откуда-то из мертвенных недр нутра. Ноги двигаются по темному коридору пустого замка. В окно светит луна, так тускло, словно она находится от Земли на расстоянии Юпитера. А он все идет и идет, шлепая босыми ногами о безразличный ко всему камень, пока не ступает на деревянные подмостки. Он не чувствует разницы от этой перемены, он вообще ничего не чувствует, кроме могильного холода внутри. И вот он уже на середине моста. Руки карабкаются по перилам, ноги забираются на острие парапета. Наверное, он должен больно врезаться в кожу под весом тела — это лишь отстраненные мысли, ощущений по-прежнему никаких. Сквозь узкие окна глазниц он видит раскинувшиеся просторы: черные, шуршащие ветром верхушки леса, покрытые подтаявшим снегом холмы, величественный фасад древнего замка, порозовевший в предрассветном зареве… и когда успел наступить рассвет? Неважно, ведь мир действительно так прекрасен за секунду до шага в пропасть. И он делает этот шаг. Он заранее знал, что так будет, но ужас все равно окатывает его ледяным потоком, когда под ногами разверзается голодная пустота. Вот сейчас он рухнет на дно, разлетится осколками — и здесь все закончится. Он видел это уже сотню раз, словно заезженный хоррор-фильм, исход которого пробирает до костей, сколько ни пересматривай. Но все идет не так, будто чьи-то руки переписали сценарий финала привычного кошмара. Он продолжает лететь вниз в этой пустоте, и вокруг него снова снуют черные демонические тени. «Вам тут не место, изыдите!» — в панике кричит он, но вместо собственного голоса слышит зловещую тишину. А призраки продолжают витать вокруг, затягивая в свой смертельный круговорот. Вот один из них подлетает к нему и кружится рядом, словно вальсируя. Он протягивает невидимые руки — костяных кистей не видно, лишь чернота утопает в широких рукавах. Обнимает нежно, как любовника, и тянется к нему своим смертоносным ртом. Из-под капюшона на него смотрит тьма. У тьмы сияющие багровые глаза и белые, скалящиеся широкой улыбкой зубы. Пепельные волосы кудрями тумана выплывают из нее и заполоняют собой все вокруг. Тьма тянется к нему всей своей сутью и накрывает губы теплым поцелуем… Хиджиката крупно вздрогнул и открыл глаза. И тут же зажмурился: мужскую спальню Гриффиндора ослепляло яркое полуденное солнце. Обычно он просыпался рано, и льющийся зенитный свет был настолько непривычен, что он едва выгнал из головы кошмарную мысль о еще одном ложном пробуждении. Сколько же он проспал? «Ах, да! Ночное наказание! — отрешенно вспомнил он, стараясь привести дыхание в норму. В голове тут же всплыло разъяренное лицо Отосе, трясущей перед его носом пустой сигаретной пачкой, и толстые пористые страницы энциклопедии о знаменитых узниках Азкабана, которые ему вчера пришлось перелистывать до самого рассвета, дабы написать повинное эссе. — Неудивительно, что я проспал все утро». Реальность прогнала кошмарный сон, но в этой реальности все равно было что-то не так. Тело посылало непереводимые сенсорные сигналы: мышцы онемели, а на грудь и бедра словно положили массивный камень. Хиджиката ничего не чувствовал, кроме этой давящей тяжести и догорающего на губах призрачного поцелуя. Словно настоящий… Влажное покалывание ощущалось слишком отчетливо, и Хиджиката хотел было прикоснуться пальцами к губам, но руку поднять не получилось. Ничего не соображая спросонья, он задергался: тело отказывалось его слушаться. Стараясь не паниковать, Хиджиката перевел мутный заспанный взгляд вниз: он лежал в своей кровати на спине в пижамных штанах и футболке. Вроде бы все выглядело нормально, только одеяло сброшено на пол, и поза какая-то неестественная: ноги вытянуты по струнке, руки прижаты к бокам, словно у оловянного солдатика. И чувствовал он себя точно так же — неподвижной деревянной игрушкой, брошенной в одиночестве. Паника начала потихоньку сжимать горло, дышать стало труднее. Черт возьми, почему он не может пошевелиться?! «Так. Спокойно, — Хиджиката попытался укротить страх рациональными мыслями. — Подумай. На Петрификус Тоталус не похоже: по крайней мере, я могу моргать и двигать зрачками… — он поводил взглядом по сторонам: все остальные постели были пусты и заправлены. — Да и заколдовать меня некому. Здесь никого нет, но я отчетливо чувствую, что кто-то есть… Ох, черт! Неужели, это сонный паралич? Так, надо вспомнить, что я читал об этом… Мозг просыпается, а тело еще нет, и длиться такое состояние может несколько минут. Давление на грудь, удушье, ощущение чужого присутствия, бессознательный страх… ну, конечно! Все сходится. Надо просто успокоиться и…» В этот момент Хиджиката явственно почувствовал, как тяжесть соскользнула с его груди и сжала бока, сдавила ребра и внутренности. Ощущение было такое, будто его с обеих сторон пытаются сплющить две стены. И без того сбитое дыхание перехватило, и голова закружилась от асфиксии. «Так. Спокойно, — мысленно повторил себе Хиджиката, хватая ртом вязкий воздух. — Это галлюцинация. Просто галлюцинация. Все в порядке. Такое бывает при сонном параличе. Недаром же этому явлению маглы напридумывали столько ненаучных объяснений! Демоны, суккубы, домовые… черт, домовыми бывают только эльфы, это каждый волшебник знает! А еще японцы сочинили это свое ужасное канашибари — призрака, сидящего на груди! Какой бред, призрак… — от этой мысли Хиджикату передернуло. — У них даже нет физического тела, разве они могут причинить…» Вдруг его футболка поползла вверх по коже и задралась до самой шеи, оголяя живот и грудь. Хиджиката заорал, но горло сдавило спазмом, и вместо крика у него вырвался тихий хрип. Сердце загрохотало в ушах, мышцы напружинились от ужаса. «Оно меня сожрет! — каким-то нутряным, иррациональным чувством понял он. — Вырвет мне сердце и сожрет его!» Хиджиката ощутил, как тяжесть навалилась на ключицу, сильнее вдавливая в подушку. И вдруг одновременно с этим легла на живот, плотно провела по туловищу к центру груди. Сердце под ее весом отбивало бешеную дробь. В каждый миг Хиджиката с ужасом ожидал того, что его грудная клетка вот-вот проломится — и для него все будет кончено. Но несколько секунд ничего не происходило: тяжесть продолжала медленно передвигаться по его телу, оглаживая каждый дюйм с мягкой силой. Хиджиката лежал под ней, как под набитой камнями подушкой, не в силах пошевелиться. Ему ничего не оставалось, кроме как короткими рваными вдохами втягивать внутрь удушливый воздух и пытаться убедить себя, что все это ему только чудится. «Это лишь галлюцинации, — крутилась в голове спасительная для рассудка мысль, нисколько его не успокаивая. — Призраки не могут причинить мне физический вред. Только противно пролететь насквозь — но не убить. Так ведь? Точно ведь так? Почему тогда Саката боится, что призраки заберут его душу? Потому что он идиот, конечно. Да… Идиот, которого персонально обучал величайший преподаватель Защиты от темных искусств… А вдруг Саката не зря боится? Вдруг он что-то знает?». От одной этой мысли волосы на затылке зашевелились, а кожа шеи покрылась мурашками. Паника прорвала последние кирпичики стены психологической защиты, выстроенной против призрачной твари. Тело застыло в первобытном ужасе, ожидая неминуемой кошмарной участи. Вот сейчас грудь пронзит адская боль, тяжесть продавит грудную клетку, переломает ребра и вытащит из-под обломков костей окровавленное трепыхающееся сердце. Вот сейчас… Солнечное сплетение опалило горячим, и Хиджиката затаил дыхание. Но взамен ожидаемой боли от острых лезвий клыков он ощутил нечто странное. Что-то мясистое и липкое жарко проскользило по груди, накрыло сосок и сжало его. Мурашки хлынули от затылка вниз по позвонкам огненной лавиной. За пеленой одуряющего страха Хиджиката не сразу распознал совсем иное ощущение — будоражащее и чертовски приятное. Но его тело поняло это раньше мозга: оно непроизвольно выгнулось в пояснице навстречу горячему влажному плену. Тяжесть сползла с груди, плотно огладила выпирающие ребра и нырнула в освободившееся пространство под спиной. Хиджиката мог поклясться, что ощутил теплые человеческие ладони, подхватившие его под лопатками. «Что это? Что это?» — без конца воспроизводилось в его голове. Он слишком хорошо помнил ощущения, когда призрак находился рядом или пролетал насквозь — могильный холод, от которого стучали зубы и тряслись поджилки. Сейчас было все иначе: сейчас было адски жарко, и дрожь, бьющая все тело, была вовсе не от озноба или страха. От нее не возникало порыва сбежать на край света, хотелось нырнуть с головой в эту кипящую пучину, хотелось отмахнуться от последних искр сознания, подсказывающих, что это сладкая ловушка. Влажный жар, окутавший сосок, сменился твердым и острым, и в голове что-то перемкнуло. Наслаждение, мучительное, как боль, захлестнуло тело. Хиджиката громко ахнул и запрокинул голову, мышцы шеи туго натянулись — ни вдохнуть, ни закричать. Острое, похожее на укус, прикосновение снова сменилось мягким, прошлось по истерзанному соску чем-то гладким, влажным и горячим, и затем снова резко сжало, запирая внутри, как в капкане. Ощущения легкой боли и жгучего удовольствия без конца чередовались, дезориентировали, не давали ни секунды передышки. Они принуждали коротко постанывать, впиваться пальцами в бедра, непроизвольно вздрагивать всем телом. Хиджиката распахнул рот в очередном судорожном глотке воздуха и бессмысленно уставился на раскачивающийся перед мутным взглядом красно-золотой полог кровати. Ощущения были незнакомыми и ни с чем не сравнимыми… Хотя стоп! Было нечто похожее. Во время их поцелуев с Сакатой тот иногда добирался губами до его уха и творил нечто подобное: прикусывал и посасывал его мочку, играл с ней языком, заставляя дрожать от возбуждения. Только нынешние ощущения были стократ сильнее, словно каждое прикосновение проходилось по оголенному нерву. Стоило Хиджикате это осознать, как его замученный сосок выпустили на волю. Прохладный воздух тут же набросился на чувствительную влажную кожу и осел на ней мятным лосьоном. Хиджиката смог, наконец, нормально вдохнуть и опустил плывущий взгляд вниз. Глаза пытались выцепить хотя бы очертания призрачной твари, но под взбугрившимися на шее складками футболки видели лишь собственное тело: мелко и часто вздымающуюся грудь, покрасневший влажный сосок, впалый и дрожащий от затравленного дыхания живот… и полностью затвердевший член, силуэт которого отчетливо проглядывался под тонкой тканью пижамных штанов. Хиджиката ошалело моргнул, но не успел уложить этот факт в опустевшей голове, как тяжесть плотнее упала на бедра, придавливая член. Перед глазами поплыло багровое марево, тело заколотило непрошенным возбуждением. Хиджиката глухо застонал и толкнулся бедрами вверх, пытаясь то ли сбросить оседлавшую его тяжесть, то ли прижаться к ней еще сильнее. Давящий на него вес притерся плотнее и передвинулся вниз по стволу члена, сминая ткань штанов к самому паху. Чувствительная головка уперлась в грубую резинку трусов, стиснутый член запульсировал. Вспышка болезненного удовольствия свела содрогающиеся мышцы, и терпеть это стало совсем невозможно. — Н-нет, — вырвался у Хиджикаты жалобный шепот. Тяжесть тут же перестала давить на член, но не дала опомниться, как опять навалилась на грудь, массируя мышцы и чем-то, похожим на сухие щупальца, сжимая твердые холмики сосков. Солнечное сплетение вновь пронзило влажным жаром. На этот раз он проскользил вниз по телу, оставляя на коже живота длинный мокрый след, а затем что-то твердое упруго ткнулось в пупок. Хиджиката всхлипнул и дернулся, силясь увернуться от раздражающего ощущения. Бесполезно — с таким же успехом он мог бы попытаться одним лишь упрямством разрушить чары Петрификус Тоталус. Тяжесть соскользнула с груди на руки, до боли в локтях вдавила предплечья в простынь, намертво приковав их к кровати, словно широкими кожаными ремнями. И затем, будто насмехаясь над его тщетными попытками противиться происходящему, жар опалил живот, приник щекотным и теплым, как поцелуй, прикосновением — и снова остро и мокро нырнул в пупок. Хиджиката подавился воздухом и забился всем телом. И только в этот момент осознал, что может двигаться. Не полностью: руки оставались будто приклеенными к бокам, а бедра вжимались в матрас. Но, по крайней мере, он мог шевелить плечами, поджимать пальцы ног, мог вздыматься на лопатках и вертеть головой. Вернувшаяся часть контроля немного развеяла непроглядный туман перед глазами. Оглушаемый гулким уханьем крови в ушах Хиджиката обалдело осмотрелся. В спальне по-прежнему не было никого, кроме него самого и неизвестной невидимой твари, но взгляд его зацепился за волшебную палочку, надежно лежащую на прикроватной тумбочке. Вот она, совсем рядом — нужно только найти способ дотянуться до нее… Легче сказать, чем сделать! Незримый враг продолжал вдавливать его в кровать, терзать живот и таранить пупок скользкими сильными толчками, будто хотел пронзить насквозь и распотрошить внутренности. Тяжесть сползла с одного предплечья и вновь легла на дрожащий возбужденный член. Тот радостно дернулся навстречу прикосновению, и мысли о палочке мгновенно выдуло из головы. Глупое, изголодавшееся до удовольствий юное тело готово было отдать себя на смерть, лишь бы скорее утонуть в желанной, так долго отвергаемой эйфории. Хиджиката сглотнул вязкую слюну и исступленно сжал пальцами бедра, царапая короткими ногтями кожу под тонкой тканью. Эти слабые отголоски боли вернули ту часть сознания, которая еще была способна мыслить здраво. «Если я сейчас ничего не сделаю, то меня убьют. Или трахнут. Или сначала трахнут, а потом убьют. Или будут убивать и трахать одновременно». Это мысль пощечиной разбудила разум и немного привела в чувство. «Так. Думай. Это явно не сонный паралич, раз я могу двигаться. И ни разу не слышал, чтобы канашибари пытались совратить свою жертву. К тому же, эта тварюга теплая, совсем не как призрак… тогда какого хрена…. а что если это суккуб? Демон-соблазнитель, который во время близости выпивает все жизненные силы жертвы… хотя разве они не принимают образ сексуальной женщины или типа того… стоп, что за бред, суккубов же не существует! Так и канашибари тоже не существует, но ведь…» В этот момент тварь, будто стремясь доказать факт своего существования, крепко сжала его член. Хиджиката распахнул рот в немом крике и мягко приложился затылком о подушку. Тело пробило такой сильной судорогой, что если бы не возвращенный разум вкупе со страхом, то он бы в тот же момент кончил. Хватая губами воздух и чувствуя горячую влагу под веками, Хиджиката нашел в себе силы и прошептал: — Я тебе не позволю… И тут тварь остановилась. Давление на член и жаркое проникновение внутрь пупка прекратились, и только в этот момент Хиджиката помимо собственного напряженного дыхания услышал чужое. Тихо зашуршала ткань, и над изможденным дрожащим телом показалась седовласая растрепанная макушка. Она зависла в воздухе: голова плавно перетекала в шею и ниже обрубалась пустотой. Хиджиката слепо захлопал глазами, пытаясь сморгнуть мутящую взор влагу с ресниц. Взгляд быстро очистился, но это не помогло: тварь действительно показала только голову, однако тяжесть продолжала вжимать Хиджикату в кровать, а значит тело у этого невидимого существа — чем бы оно ни являлось — было. Теряясь в догадках и спешно листая в воспаленной памяти мысленный каталог фантастических тварей и способов их усмирения, Хиджиката уставился на висящую над ним голову и окончательно потерял дар речи, когда та подняла лицо. На него смотрел Саката. «Или что-то, притворяющееся Сакатой», — поправил себя Хиджиката. Копия была изумительно точной: такие же взъерошенные белые волосы, те же мягкие черты лица, так же влажно блестели губы, прямо как после их коротких жарких поцелуев… лишь глаза с расплывшимися, затопившими бордовую радужку зрачками, выдавали в Сакате что-то неправильное, инородное. «Суккубы принимают облик сексуального объекта… ну, конечно!» Эта догадка рухнула на Хиджикату таким разрушительным наплывом злобы, что она снесла все остальные чувства, мгновенно потопив под собой и пленяющий страх, и колотящееся в теле возбуждение. — Зря ты выбрала именно это лицо, тварюга, — грозно прохрипел Хиджиката, приподнимаясь на лопатках. — Ведь если у тебя и получится сожрать мою душу, то это станет лицом твоей смерти. Он не даст тебе жить спокойно дальше после того, что ты собираешься сделать. Ты не ведаешь, с кем связалась… Тварь оторопело заморгала — один в один, как Саката, когда тот осознавал, что сотворил очередную непоправимую глупость! — и произнесла: — Хиджи… ката-а-а… Этот звук отозвался новой волной мурашек. Тварь не просто говорила голосом Сакаты: она звучала теми же знакомыми ленивыми, тянущими гласные интонациями. Это заставило Хиджикату рассвирепеть еще сильнее: — Ты даже имя мое узнала перед тем, как убить, — губы его дрожали от ярости. — Тебя это не спасет. Уже ничто тебя не спасет. Стоило сразу принять его облик, тупая тварь! Целиком и полностью, без этих глупых игр в невидимку. Тогда бы у тебя еще был шанс… Или сразу не вышло проникнуть в мою голову? Не смогла вытащить из моих мыслей нужный образ? Силенок не хватило, да? Что ж, тебе же хуже! Существо испуганно приоткрыло рот и бессмысленно зашевелило губами, кучерявая голова взмыла выше. И в это мгновение Хиджиката почувствовал, что прижатое к бедру предплечье освободилось от пут. Ни теряя ни секунды, он вскинул руку к тумбочке и ухватил волшебную палочку. — Эверте Статум! — заорал он, резко расчерчивая воздух белой вспышкой. Это был отчаянный маневр: Хиджиката был почти уверен, что заклинание на таинственной тварюге не сработает. Но внезапно светловолосая голова с криком отлетела к кровати напротив, сшибая деревянную опору. Красно-золотой полог с грохотом обрушился на нее сверху. Ощутив пьянящую легкость в теле, Хиджиката вскочил с постели и в несколько прыжков оказался у двери спальни. Разум подсказывал бежать, но что-то внутри задержало его у спасительного выхода. Он схватился свободной рукой за косяк, намереваясь рвануть наружу сразу, как только это понадобится, и нацелил палочку в кучу мусора, некогда бывшей пологом кровати Ямазаки. Сердце спешно колотилось внутри, подмывало не делать глупостей и уносить ноги, но Хиджиката не сдвинулся с места и продолжал не моргая смотреть, пока… — Больно же, сволочь! Какого хрена! — послышалось жалобное хныканье из-под обломков. — Чуть что — сразу драться… «Так идеально изобразить его нытье… потрясающее сходство!» — невольно восхитился Хиджиката, но на всякий случай спрятался за дверным косяком. И тут гора кривых поленьев, накрытых пыльным красным балдахином, задвигалась, завалилась в сторону и рухнула в проход между кроватями. Тварь, притворившаяся Сакатой, сидела на грязном покрывале, болезненно морщась и кряхтя. На этот раз она приняла обличье целиком и даже сымитировала привычную для Сакаты воскресную одежду — черные брюки в облипку, футболку и белую мантию, неряшливо свисающую с одного плеча. Руки твари закопошились в светлых кудрях, вытряхивая деревянные опилки. Существо почему-то не нападало и не исчезало, да и заклинания на него, похоже, действовали. Осмелев, Хиджиката осторожно шагнул обратно в комнату. Тварь в обличьи Сакаты изобразила обиженный взгляд, но увидев нацеленную на нее палочку, выставила вперед испачканные пылью ладони и забормотала: — Чего ты вдруг ни с того, ни с сего… все же хорошо было… и тебе нравилось… вроде… Это виноватое лепетание было слишком узнаваемым, да и твари ни к чему было продолжать весь этот фарс после того, как ее раскрыли. У Хиджикаты закрались смутные сомнения, которые он решился проверить. — Твоя любимая еда? — холодно спросил он. — Э? Че? — светлые пушистые ресницы непонимающе захлопали. — Отвечай! Живо! Без раздумий! — Да чего ты… — Эверте… — Стой-стой-стой! — нелепо замахал руками самозванец. — Это… шоколадный пудинг. И конфеты «Берти Боттс». И все слад… — Что ты добавляешь в сливочное пиво? — перебил Хиджиката. — К…клубничное молоко. — Любимый цвет? — Си… синий? — Ты меня спрашиваешь?! Тут я задаю вопросы! Где мы впервые поцеловались? — На… на заднем дворе магазина перьев… в Хогсмиде… — слова сопроводила легкая улыбка. Хиджиката выдохнул и опустил палочку. А затем широкими шагами подошел к Сакате и влепил ему звонкий подзатыльник. — Ауч! Больно! — заныл тот, но получил еще один удар поверх первого. — За что?! Тебе разве не понравилось? — Понравилось?! — взбесился Хиджиката. — Понравились ли мне домогательства от невидимки?! Что это нахрен за уличная магия была?! Я решил, что меня хочет трахнуть призрак или типа того! — Призрак? — растерянно переспросил Саката. — Тра… — на его лице появилась тень осознания. Он прыснул со смеху и вдруг громко захохотал, заваливаясь на спину. Пока он хватался за живот и дрыгал ногами в воздухе, Хиджиката чувствовал, как лицо покрывается красными пятнами от бурлящей смеси гнева и стыда. — Хватит ржать придурок! — он с размаха пнул Сакату по бедру, но тот лишь кувыркнулся на бок, продолжая смеяться. — Тра… ахахаха! Трахнуться с призраком! — сквозь слезы бормотал он. — Надо же такое придумать! И чего ты испугался?! Увидеть просвечивающий хер? Или эктоплазменную сперму?! — Саката начал задыхаться от хохота. — Сейчас сдохну! — Если не прекратишь ржать, то реально сдохнешь, — Хиджиката направил на него волшебную палочку. Но Саката бился в истерике и не мог остановиться: — То… тогда позову тебя ведущим на свои смертенины! — надрывно, сквозь хохот отозвался он. — У тебя для призраков точно конкурсы интересные будут! Хиджикате едва хватило силы воли не жахнуть заливавшегося смехом придурка каким-нибудь заклятием помощнее. Вместо этого он резко дернул покрывало, заставив Сакату кубарем скатиться с постели в проход, прямиком в кучу деревянного мусора. Жесткое падение немного усмирило его веселье. Некоторое время из-за кровати слышались короткие остаточные смешки, перебиваемые болезненным оханьем, и затем оттуда высунулась лохматая голова. — Значит, ты думал, что призрак притворился мной, да? — губы Сакаты расплылись в глумливой улыбке, брови взлетели над переносицей. — Тебя это рассердило, да? Ты с такой уверенностью сказал, что я стану мстить за тебя… Хиджиката вспомнил, что наговорил напавшей на него «твари» в порыве бессильного гнева, и захотел провалиться сквозь землю. — Я был в отчаянии, ясно тебе?... Я просто хотел запугать тебя… его… того… это самое… — Хиджиката запутался в собственных словах и невпопад принялся сыпать местоимениями, лишь бы не молчать. — А еще ты сказал, что если бы это был я, то был бы шанс… — голос Сакаты стал грудным, обволакивающим. — Это что же получается? Мне бы ты отдал и свою душу, и тело? Какое милое признание, — его неотрывный, немигающий взгляд казался шальным, диким от удовольствия. — Значит, мой образ в твоей голове… — Это не то, что я имел ввиду!! — заорал на него Хиджиката, сжимая кулаки. И умолк: в голове не родилось ни одного правдоподобного оправдания сказанных ранее слов. Он чувствовал, что растерянность успела просочиться в его взгляд, и замаскировать ее чем-то иным уже не выйдет. От этого сердце зашлось галопом, от жгучего стыда и возмущения вспотели ладони. В ответ Саката посмотрел на Хиджикату так, словно в мире не осталось ничего другого, заслуживающего внимания. Он больше не издевался, не принуждал подыскивать оправдания, а в глазах его читалось столько неприкрытого наслаждения, что любые слова против него были пусты и бессильны. — Извини, что напугал, — без тени раскаяния сказал Саката, сыто улыбаясь. «Неужели я сам захотел с ним встречаться? Может, мне стоит проверить голову у врача, раз я выбрал себе в партнеры такого садиста?» — засомневался в своем рассудке Хиджиката. А вот та часть, которая таилась под рассудком — низменная, маскулинная — отзывалась совсем иными посылами. Она подсказывала, что за такую наглость Сакату нужно сейчас же повалить на пол, скрутить его запястья сильной хваткой над головой, прижать сверху и жадно сожрать эту наглую улыбку с его губ. И если судить по щекочущим ощущениям в желудке, перетекавшими в пах нетерпеливой пульсацией, телу Хиджикаты такая идея очень даже нравилась. Хорошо, что эту свою животную часть он научился превосходно контролировать. В конце концов, он знал: Саката каким-то мистическим образом умудряется выглядеть победителем даже в те моменты, когда Хиджиката берет над ним верх. Поэтому он медленно выдохнул и строго ответил: — Не извиню. Если после твоей хохмы у меня больше никогда не встанет, то будешь мне должен на психотерапевта. — Ну, — Саката медленно просканировал взглядом его фигуру. — Мне кажется, лечение тебе не потребуется. Очевидно, шалость удалась. Хиджиката посмотрел вниз, заметил на теле предательские следы возбуждения и быстро одернул пижамную футболку. Но она была недостаточно длинной, чтобы прикрыть пах, поэтому ему пришлось с силой ее натянуть и продолжать так держать, ожидая, пока тело вернет себе потребный вид. Стараясь спрятать смущение, тяжело навалившееся поверх всех остальных чувств, Хиджиката отвел глаза: — Хватит пялиться уже! Чего ты там не видел?! — буркнул он, чувствуя нещадное жжение на щеках. Саката, конечно, не послушался: наоборот, скрестил руки на покрывале и положил на них подбородок, устраиваясь поудобнее. Теперь его взгляд стал темным, жарким, изучающим — и таким довольным, что захотелось приложить чем-нибудь тяжелым по бесстыжей кучерявой голове. — Сексиката Тоширо, — выдал Саката свой вердикт. — Не удивлюсь, если даже призраки действительно мечтают тебя трахнуть. — Это ты и мертвого достанешь! — парировал Хиджиката. — Ну, ты явно не был мертв, когда я проходил мимо. Стонал во сне, сжимал пальцами одеяло, волосы разметались по подушке… — Саката мечтательно прикрыл глаза и громко выдохнул. — Увидел бы ты себя со стороны — сам бы не сдержался! Хотя как раз из-за твоих дурацких самоограничений тебе и снятся эротические сны… — Мне кошмар снился, кретин! — Эээ?! Серьезно? — искренне удивился Саката. Забравшись коленями на покрывало, он подполз ближе и, заглянув в глаза, полюбопытствовал. — И что ты видел? Хиджиката молча уставился на голубой лоскут ясного весеннего неба, обрамленного оконной рамой. Говорить о регулярно терзающих его кошмарах об Оките Мицубе показалось жалким, а пересказывать неожиданное окончание сновидения хотелось и того меньше. Поэтому он выдержал паузу и резко сменил тему: — Что за заклинание ты использовал? — Любовь и умелые руки, — выдал Саката, украдкой переводя взгляд вниз. — Я не о том, извращуга! — вспыхнул Хиджиката. — Как ты стал невидимым? И тут случилось необычное: Саката замолчал. Он неспешно опустился ягодицами на пятки, взгляд его нерешительно забегал. С ответом он не спешил, поэтому Хиджиката принялся рассуждать вслух: — Зелье невидимости продолжило бы работать и после моего удара. Как и дезиллюминационное заклинание, к тому же оно просто временно ослабевает по всему телу, а у тебя сначала оказалась видна только голова… или ты нанес чары хамелеона на верхнюю одежду? Саката молча слез с кровати, пошарил руками в куче деревянных обломков и выудил из-под них длинный серебристый лоскут легкой ткани. Встряхнул, набросил на плечи — и тело его исчезло, оставив для созерцания только лохматую голову. — Мантия-невидимка! — удивился Хиджиката. — Откуда у тебя такая редкость? Она же кучу денег стоит! Саката нахмурился — и голова его скрылась из виду. — Хочешь сказать, такой нищеброд, как я, не мог себе ее позволить? — донесся его голос совсем рядом. — Ну да, — честно ответил Хиджиката и тут же почувствовал, как его схватили сзади за пояс. — Эй, отвали! После короткой возни ему удалось зажать шею Сакаты подмышкой и на ощупь стащить с него невидимый капюшон. — Сдаюсь-сдаюсь‎! — задушено выпалил тот. — Я ее от отца в наследство получил. Хиджиката немного ослабил хватку, но не отпустил Сакату, осматривая вблизи серебристую подкладку мантии. Ткань выглядела совершенно новой и работала идеально, не оставляя от покрытого объекта даже легкого призрачного силуэта. — Врешь ведь, — сделал вывод Хиджиката. — У моего брата была дорогая мантия из волос демимаски с наложенной на нее ослепляющей порчей, но она через несколько лет потускнела, и магия ослабла. Так что твоя явно новая. Отосе подарила? Саката замер на некоторое время, а затем без применения силы, мягким поглаживанием по руке попросил его отпустить. Хиджиката поддался, и тот выпрямился, снял мантию и аккуратно повесил ее на изгиб руки. Его взгляд — хмурый и растерянный, словно он был чем-то очень недоволен — уставился в окно. — Эй, нет ничего постыдного в том, что приемная мать делает тебе дорогие подарки, — сказал Хиджиката. — Ты же хвастался метлой, которую она вручила тебе перед первым матчем. В чем тут разница? Саката перевел взгляд на Хиджикату, внимательно всмотрелся в его лицо и, выдержав паузу, наконец, ответил: — Я ей задолжал. Поэтому пытаюсь отработать. — Ты про бизнес свой опять? — догадался Хиджиката. — На днях же ныл, что заказов нет. — Теперь есть. — Да? И кто твой клиент? Саката мельком взглянул на кровать с разрушенным пологом. — Ямазаки? — нахмурился Хиджиката. — Это же как-то связано с его русалофилией, да? — Вода уже достаточно прогрелась, чтоб не окоченеть, — отстраненно заметил Саката. — Стоп! Тебе ведь за этим мантия-невидимка понадобилась? Только не говори мне, что он хочет с ней увидеться в озере и ты ему в этом помогаешь! — Так и быть, не скажу. — Саката-а-а… — угрожающе протянул Хиджиката. — Ты бы все равно ничего не узнал, если бы не воровал сигареты и не постанывал так сексуально во время своих эротических снов… — Говорю же, это кошмар был! — Так что забудь, что слышал, — Саката привычным жестом запустил палец в ухо. — Ложись и спи дальше. Нечего старосте факультета вмешиваться в дела, за которые можно вылететь из школы. Хиджиката закатил глаза. Казалось удивительным, что за прогулки у Черного озера студентам теперь грозило отчисление, но факт оставался фактом. Пару недель назад очередной старшекурсник заблудился в Запретном лесу, подошел слишком близко к границе Хогвартса и был атакован дементорами. Студент не пострадал благодаря своему Патронусу, однако информация об инциденте добралась до нового директора, и тот легким жестом запретил детям вовсе покидать территорию Хогвартса до конца учебного года. Разрешалось выходить во внутренний двор и на крыльцо — но ни шагу дальше. В разгар цветущей весны это стало пыткой для студентов, особенно для тех, кто и так бесконечно корпел над учебниками, готовясь к экзаменам. Это было первое и пока единственное нововведение Абуто. Хиджиката немного покрутил в голове идею, что, возможно, это была инсценированная провокация, чтобы удержать его в стенах школы, но потом решил, что такие мысли слишком похожи на симптомы мании преследования, и отказался от подозрения, чтобы не угодить в дурдом. Хотя с появлением Сакаты Хогвартс и так превратился в дурдом. Хиджиката вздохнул и, мельком проверив, что Хиджиката-младший наконец понял, что ему ничего не светит, и угомонился, резко стянул футболку через голову. — Эй-эй, если ты решил, что сможешь меня соблазнить и тем самым остановить, то… — самоуверенным тоном начал Саката, но запнулся, пристально наблюдая за тем, как Хиджиката прошел к своей кровати и нагнулся, стягивая пижамные штаны. — …то, в принципе, правильно подумал… — растерянно закончил он фразу. — А если ты решил, что я позволю тебе одному ввязаться в эту авантюру, то глубоко ошибся, — ответил Хиджиката, застегивая ремень джинсов. — С тебя станется испарить Черное озеро. Или случайно прикончить Ямазаки. Или трахнуть русалку и быть убитым Ямазаки… — Какого ты вообще обо мне мнения?! — возмутился Саката. — Адекватного. Без должного контроля ты точно сотворишь какую-нибудь дичь, представить которую у меня фантазии не хватит. — Сказал человек, который придумал трахающих призраков. — Заткнись, — попросил Хиджиката, выправив воротник рубашки из-под черного вязаного жилета. — Я иду с тобой. Это не обсуждается. — Эй, если хочешь просто пообжиматься со мной под мантией-невидимкой, то так и скажи, — предпринял Саката попытку его смутить. Но Хиджиката за это бесконечно долгое начало дня уже так устал смущаться, что лишь вздернул бровь и, привычными движениями затягивая волосы в высокий хвост, нехарактерно для себя улыбнулся. — А что, неплохая идея, — ответил он, с наслаждением наблюдая, как у Сакаты отвалилась челюсть. — Только в следующий раз убедись, что я тоже под мантией. А то что бы решили остальные, если б зашли в спальню и заметили меня в таком виде? — Они бы подумали, что ты, наконец, излечился от своей не-могу-подрочить-болезни, и порадовались бы за тебя, — пожал плечами Саката, вслед за Хиджикатой направляясь к лестнице. — Да ну, конечно! Они, похоже, думают, что мы с тобой давным-давно трахаемся. — Хоть в чьих-то фантазиях мы трахаемся… — удрученно вздохнул Саката. *** — Джимми, у меня есть очень важный вопрос, спрашиваю тебя как эксперта, — голос Сакаты был серьезен и едва слышен, хотя стены Хогвартса они уже покинули, и соблюдать тишину больше не было нужды. — О чем, босс? — вторя его интонациям, напряженно спросил Ямазаки. Саката выдержал театральную паузу и драматично спросил: — Куда ты собрался присунуть русалке? — Эээ?! — Ямазаки так густо покраснел, что перемена цвета его лица была заметна даже под тенью мантии-невидимки. — Я вовсе не за этим туда иду! — То есть ты учил мермиш и становился анимагом… не для этого?! — Саката резко остановился, и мантия заелозила по трем макушкам, опасно приоткрывая на обзор ноги нарушителей. Хиджиката цыкнул и дернул его за локоть ближе к себе, пригрозив взглядом. — Конечно не для этого! — горячо возразил Ямазаки, когда они продолжили идти. — Меня ведет более глубокое чувство! С тех пор, как прекрасная Тама вытащила меня из озера, когда я почти захлебнулся, я не могу забыть ее волшебный лик… — его голос стал настолько мечтательным и влюбленным, что Хиджикату затошнило. — Ах, Тама! Если б вы смогли увидеть ее хотя бы раз, то ослепли бы от ее красоты! Ваши глаза просто перестали бы замечать что-либо еще, потому что ничего чудеснее не существует на свете! Среди других представительниц селки ей нет равных! Ее добрый взгляд, ее заботливые руки, ее… — Да-да, — заскучав, оборвал его Саката. — Конечно, у тебя платоническая любовь и все такое, мы поняли. Но неужели ты не изучал вопрос в рамках русалочьей биологии? Ты же все о них знаешь, а мне просто любопытно! — Завязывай со своими пошлостями, а то конфискую твою мантию-невидимку, — пригрозил Хиджиката. — Вот поэтому я и не хотел тебе о ней рассказывать! — рассердился Саката. — Только все дела мне усложняешь! Например, если б ты тогда не поперся с нами искать того, кто подбрасывает записки Оцу, я бы раскусил преступника в два счета! — Так ты поэтому твердил про оборотное зелье?! Просто хотел отвязаться от меня и тайком пробраться в спальни девчонок из Пуффендуя и Слизерина?! — Чего я там не видел… — проворчал он, и Хиджикату так резко осенило, что он чуть не споткнулся и не покатился кубарем по продавленным, заросшим мхом ступеням вниз по склону. — Погоди… ты что, был там уже что ли?! А какого хрена ты тогда летал на метле у окон женских спален Гриффиндора и Когтеврана?! — К нашим хрен попадешь, там лестница сразу сбрасывает, даже в мантии-невидимке, — досадливо отозвался Саката, словно отличник, заваливший важный тест. — А у когтевранцев с этими загадками столько гемора! И не проскочишь ни с кем, главное… — …ты гребаный извращенец, ты в курсе? — Не желаю слышать это от человека, который сам же и надоумил меня на секс с русалками! — Не было такого! — рассвирепел Хиджиката. — Я имел ввиду, что ты настолько изобретателен в своей испорченности, что даже русалку найдешь куда трахнуть! — Ну так что, Джимми? — проигнорировал его Саката, обратившись ко второму товарищу. — Просветишь? Он молча выжидал, и несколько секунд они слушали только то, как мокрая земля чавкала под подошвами. — Ну, русалки двуполые, — неловко начал Ямазаки. — И в целом, их репродуктивная система не слишком отличается от нашей. Если верить энциклопедиям, внешние половые органы русалок-женщин похожи на человеческие, только прикрыты кожными складками, чтобы защитить их от постоянного попадания воды. Они располагаются внизу живота и… — Ямазаки. Заткнись. Не то мигом вылетишь отсюда. — Джимми. Не слушай его. Продолжай. И чего, человеческий член туда влезет? — Ну, вообще вроде как должен. Бывали случаи, когда… — Так, все! Я предупреждал! — Хиджиката уцепился за мантию и локтями вытолкнул из-под нее друзей. — Нет, нас же отчислят! — Ямазаки в панике завертел головой, взмолившись в воздух вокруг себя. — Извини, Хиджиката! Я больше не буду! Пожалуйста, впусти нас обратно! — Ах ты… — Саката прыгнул на то место, где они остановились секунду назад, но Хиджиката уже отскочил в сторону и бесшумно отступил на пару шагов. — Где ты, ворюга?! — он заозирался, бессильно тряся кулаками. — И ты еще собрался стать мракоборцем?! Правильно этот Ято сказал! Все вы с терновыми палочками — будущие жители Азкабана! Мантию украл, сигареты бабкины украл, невинность мою украл… — Да нахрен мне не сдалась твоя невинность! — не выдержал Хиджиката, и Саката тут же воспользовался этим: молниеносно ринулся на голос и повалил друга на землю. — Тебе еще сто лет тренироваться, прежде чем суметь обворовать меня! — триумфально заявил Саката, сидя сверху на Хиджикате и стаскивая с него мантию-невидимку. — Нашел, чем гордиться, придурок! — Прекращайте вы оба! Нас же заметят! — подбежал к ним перепуганный Ямазаки. Хиджиката рывком кувыркнулся на бок, подминая под собой зазевавшегося Сакату. — Уже не заметят, — сказал он, взглянув на растущий на холме величественный фасад замка. — Мы достаточно далеко ушли. Хиджиката поднялся, отряхнул испачканные джинсы и протянул Сакате руку. Тот состроил обиженную гримасу, но все же ухватился за его ладонь, наградив напоследок недовольным я-тебе-это-еще-припомню-взглядом. Несколько минут они шли по заросшим цветущими кустарниками склонам в блаженной тишине, но вскоре Саката заскучал. — Эй, Джимми! Я тут вспомнил, ты же анимаг теперь. И что же, ты станешь нырять к ней в своем животном обличье? — Конечно, а что такое? — растерянно отозвался Ямазаки. — Ты на себя в зеркало смотрел в этом виде? — Саката покачал головой, всем своим видом изображая полную безнадегу. — Такую образину еще стоит поискать. Селки тоже не красавицы, конечно, но по сравнению с тобой даже местный гигантский кальмар выглядит как номинант конкурса «мисс Черное озеро». — Эээ, думаешь, я не понравлюсь Таме?! — судя по голосу, Ямазаки даже в голову это не приходило. — Если только она не мечтает стать героиней хентая с тентаклями. — Ну… — послышался неуверенный ответ. — Я все же думаю, что Тама не придаст этому большого значения и у меня появится шанс… — Но ты же придал этому значение, так? — подло заметил Саката. — Когда ты рассказывал о своей русалке, то говорил исключительно о ее красоте. Чем она хуже тебя? Ямазаки удрученно замолчал, и Хиджикате стало его жаль. — У водяного народа могут быть свои представления о прекрасном, отличные от наших, — отозвался он. — Даже среди людей далеко не все зациклены на внешнем виде партнера… — Сказал первый красавец Хогвартса, — перебил его Саката. — Это лишь твое мнение, — не поддался Хиджиката на его пассивно-агрессивный флирт. — Красота субъективна, знаешь ли. — Какая чушь! — Саката театрально закатил глаза. — Думаешь, девчонки подбрасывают тебе приворотные зелья потому, что обожают зануд-холериков? Или вредных зубрил? В первую и во вторую очередь их привлекает твоя внешность! — Знаешь, если б ты не вел себя как конченый извращенец и не летал на метле у окон женских спален, то наверняка тоже пользовался бы популярностью! — Ооо, — Саката гадко улыбнулся. — Что я слышу? Так ты считаешь меня красивым? — Мы пришли, — вместо ответа холодно констатировал Хиджиката и первым побежал вниз по пологому берегу. Черное озеро раскинулось перед ними как второе небо, обрубленное лишь тонкими изгибами едва видимых холмов на противоположной стороне. Когда Хиджиката увидел его впервые — в одиннадцать лет, когда он вместе с другими первокурсниками подбирался к пугающей громаде замка в утлой лодчонке — то испытывал восторженный ужас и трепет. Шпили Хогвартса в тот поздний вечер врезались в затянутое непроглядной чернотой небо, сияли бесчисленными звездами окон, а обступавшая лодку со всех сторон вода казалась темной и густой, словно расплавленный обсидиан. К тому моменту Хиджиката уже слышал от брата, какие пугающие твари обитают в этом озере, и даже местные русалки, приспособившиеся к суровой жизни в северных водах, вовсе не похожи на прекрасных сирен из сказок. И в каждом шорохе весла ему слышался зловещий шепот… Но когда он увидел Черное озеро в ясную погоду, то подумал: сочинивший это название видел окружающий мир так же туманно, как Хиджиката — свое будущее в кофейной гуще на уроках прорицания. Каким же слепцом и неизлечимым трусом надо было быть, чтобы назвать «черной» эту стеклянную зеленоватую голубизну, искрящуюся ослепительными бликами! Под родниковой чистотой утопала разноцветная береговая галька, и дно было видно, покуда хватало взгляда. Зеркальная водная гладь была ярче самого неба, и даже Хиджиката, который изо всех сил пытался вытравить из памяти гнетущие события, связанные с Черным озером, не мог налюбоваться этим пейзажем. Да, Ямазаки выбрал идеальное место и время, чтобы объединиться с возлюбленной! Здесь и сейчас даже самый косноязычный скромняга может стать вдохновенным поэтом! — Красота… глаз не отвести! — выдохнул Саката, поравнявшись с Хиджикатой, и, бросив на него игривый взгляд, обернулся. — Вперед, Джимми! Пришел твой звездный час! Превращайся в эту свою страхолюдину и дерзай! Ответом была тишина, и Хиджиката обернулся. Ямазаки, уставившись в землю, ковырял носком камешек и, казалось, никуда не спешил. — Что случилось? — спросил Саката. — Стесняешься при нас, что ли? Ямазаки повертел головой и нервно обхватил себя за плечи, будто замерз: — Не в этом дело, просто… когда мы виделись с Тамой в последний раз, я пообещал ей, что вернусь, когда озеро сцепит первым льдом… Хиджиката и Саката недоуменно заморгали, не понимая сути проблемы и ожидая дальнейших объяснений. — Ну, это же в конце октября было, — взгляд Ямазаки забегал, а на губы напала неуверенная полуулыбка. — Я был так вдохновлен той встречей, что решил: дав Таме такое обещание, я замотивирую себя стать анимагом как можно скорее… — Но это же просто нереально было сделать, — возразил Хиджиката. — Один только лист мандрагоры нужно носить во рту целый месяц. Ты и так справился удивительно быстро, многие идут к такому годами. — Понимаю, это глупо было, — Ямазаки нервно засмеялся. — Первая гроза только в декабре наступила, а без нее зелье не приготовить… Ну и потом мой образ оказался неподходящим, чтобы плавать в холодной воде, вот и пришлось весны ждать... — Хорош ныть! — Саката сложил руки на груди. — То, что тебе достался водный зверь — это уже фантастическая удача. И благодари судьбу, что ты в спешке ничего не запорол, иначе мутировал бы в еще большее чудовище, чем то, что у тебя вышло! — Ты прав, прав, конечно! — быстро закивал Ямазаки. — Но я же дал обещание… мне казалось, что это так романтично… — Идиот, — констатировал Хиджиката и повернулся к Сакате. — И ты идиот! Разве не ты устроил им свидание, на котором он наобещал всю эту хрень? Почему не предостерег этого влюбленного кретина? — Сам идиот! — бросил в ответ Саката. — Они же на мермише тогда говорили! Думаешь, я хоть слово понял?! — А разве нет, мистер-глаза-дохлой-рыбы? — не удержался от колкости Хиджиката. — Ты настолько мечтаешь о сексе с русалкой, что и меня к водному народу пытаешься приплести?! Признайся, тебе же русалка привиделась в твоем влажном сне?! — Это ночной кошмар был! Кошмар! Сколько раз говорить?! И не мечтаю я о сексе с русалкой! Как твой закрученный кудрями мозг вообще сделал такой извращенный вывод?! — Ты сам об этом упомянул сегодня! То русалку трахнуть хочешь, то на призраков у тебя встает! Гребаный ксенофил! — Это я ксенофил?! Не ты ли несколько минут назад во всех подробностях расспрашивал про русалочьи дырки?! — Я просто ребенок, изучающий мир вокруг! И я пытаюсь помочь клиенту! — Вот и думай тогда, как теперь быть! — Да ерунда это все! — махнул рукой Саката. — Джимми уже через столько всего прошел, чтобы с ней объединиться! Неужели она откажет ему из-за такой чуши?! — Ты же сам говорил, что он — анимаг-страхолюдина! — напомнил Хиджиката. — А теперь он еще и на свидание на полгода опоздал! Теперь ему нужно собрать все семь драконьих яиц, чтобы его склизкое желание сбылось! Они замолчали и взглянули на Ямазаки. Тот, услышав их обсуждение, совсем расстроился и теперь растерянно пятился дальше от берега. — Тогда, наверное… я следующей осени подожду… попробую вернуться с первыми заморозками… Он выглядел таким потерянным и несчастным, что у Хиджикаты сжалось сердце. Даже он мог понять, что еще полгода ожидания сведут Ямазаки с ума. — Не смей раскисать, раз обратился за помощью к мастеру! — сурово сказал Саката. — Обещание нужно выполнить, но ждать для этого поздней осени совсем необязательно. Мы же волшебники, забыл? Хиджиката взглянул на него — и в тот же миг осознал, что нужно делать. — Любовь — это иллюзия, — сказал он. — А разве маги — не главные иллюзионисты этого мира? Они с Сакатой повернулись лицами к озеру и, не сговариваясь, достали волшебные палочки. — Глациус! — в один голос выкрикнули они, синхронно рисуя в воздухе витиеватые линии. Две голубые искры выпорхнули из кончиков волшебных палочек, потоки магии слились в один и взорвали водное зеркало на тысячи бликующих кристаллов. Гладь озера взволнованно зашевелилась, затрещала шутихой — и от берега к темнеющей дали помчалась длинная ледяная тропа. — Ну вот, озеро сцепило первым льдом, пусть и немного не по расписанию, — Хиджиката обернулся к обомлевшему Ямазаки. — Больше у тебя не осталось мнительных причин и дальше бояться сделать то, чего ты желаешь? — Не ссы, Джимми! — воодушевленно добавил Саката. — Ты же гриффиндорец! Наш девиз — «слабоумие и отвага»! — «Храбрость, честность, благородство», вообще-то! — накинулся на него Хиджиката. — Хотя с тех пор, как шляпа-маразматичка распределила к нам тебя, девиз как-то переписался сам собой. — Ну ты же пришел сюда, нарушив правило по своей воле, староста «честных и благородных»! — заметил Саката. — Я здесь, чтобы проконтролировать вас! Чтобы вы проблем не наворотили, придурки! — Значит, ты пришёл сюда ради меня? — Саката нелепо заморгал, взмахами пушистых ресниц переворачивая смысл фразы с ног на голову. В ответ Хиджиката раздраженно цыкнул, а затем подошел к Ямазаки и влепил ему напутственного пинка. Тот неуверенно шагнул на ледяное полотно, несколько раз опасливо ударил по нему ногой впереди себя — твердая поверхность не треснула — и двинулся по тропе. Саката и Хиджиката молчаливым конвоем пошли следом, отрезая ему путь к отступлению. Вся троица остановилась у неровного ледяного обрыва. Вода лизала блестящую на солнце белую корку, за которой виднелась прозрачная бездонная синева. Ямазаки медлил — то ли собирался с духом, то ли продолжал сомневаться. — Слыхал, что бывает, если долго смотреть в бездну? — прервал затянувшееся молчание Саката и положил руку на плечо Ямазаки. — Вперед. Если через полчаса ты не вылезешь оттуда в слезах, завтра на рассвете буду ждать тебя на берегу, как и договаривались. — Не знаю, как и благодарить вас… — тихо сказал Ямазаки. — Подумаешь об этом после, — перебил Саката. — Чем больше ты теряешь здесь времени, тем меньше его останется на то, чтобы всматриваться в глаза своей ненаглядной. Ямазаки втянул голову в плечи, а затем не оборачиваясь прямо в одежде сиганул в воду. Синяя гладь впустила его внутрь, всплеснув вверх нервными брызгами, повозмущалась рябью на воде — и бесшовно затянулась. Некоторое время ничего не происходило, и Хиджиката уже заволновался, что студент его факультета благополучно утопился, но тут вдалеке из озера показалось гигантское щупальце, взмахнуло в воздухе на прощание и погрузилось обратно. — Дело сделано, — с чувством выполненного долга произнес Саката и взглянул на Хиджикату. — На этот раз ты хорошо поработал, стажер! Может, когда-нибудь ты станешь настоящим мастером! Хиджиката не глядя замахнулся, чтобы отвесить Сакате затрещину, но тот увернулся, схватил его за запястье и притянул к себе, ухватив свободной рукой за талию. — Какого… — начал было Хиджиката, но наткнулся взглядом на полыхающие лукавым задором глаза и сам неосознанно потянулся навстречу. Их губы встретились, слились в едином порыве, языки привычно соприкоснулись, руки свились в крепкие захваты, из которых ни один не хотел вырваться. Пока они вплетались друг в друга, стоя на краю заколдованной ледяной тропы, весеннее солнце целовало их макушки, а теплый ветер ласкал горячие щеки. Что-то волшебное было во всем этом действе, завораживающее сильнее любовного эликсира. Что-то настоящее. Хиджиката чувствовал это во всем: в стоячем, заблудившемся в воздухе запахе клубники, в приторном привкусе шоколадного пудинга на языке, в упруго пружинящих кудрях под пальцами. Когда он приоткрывал глаза, то видел мелко подрагивающий белый пух ресниц. И даже чмокающий влажный звук поцелуя, который обычно так неловко было слышать в темных закутках Хогвартса, чудесным образом видоизменялся в нечто чарующее, будоражащее, словно Саката вливал в его губы какой-то неведомый дурманящий яд, который атаковал все органы чувств разом. И лишь метроном в голове непреклонно и безжалостно отсчитывал секунды. Он едва добрался до девяти, как Саката разорвал поцелуй так резко, что Хиджиката продолжил тянуться к нему по инерции, но, не найдя встречного движения, недоуменно отпрянул. Саката внимательно всмотрелся в его лицо, поджал губы, а затем — взял Хиджикату за руку и прижал к своей груди его ладонь. Под ней часто-часто колотилось сердце. — Это — не иллюзия, — серьезно сказал Саката и, развернувшись на пятке, направился к берегу. Но осмыслить толком его действия и слова Хиджиката не успел. Сразу же после всей этой изобилующей чувственностью и пафосом сцены Саката прошел несколько шагов — и поскользнулся на ровном месте. Нелепо помахав руками в воздухе, он проехался по льду и бухнулся спиной в воду, подняв фонтан брызг. От неожиданности Хиджиката расхохотался в голос. Сгибаясь пополам от смеха и держась за бока, он подошел к краю ледяного помоста, прямо к тому месту, куда рухнул Саката, на ходу подбирая наиболее подходящую колкую фразу, которую он выдаст, когда кучерявая голова покажется над поверхностью воды. Но шли секунды — а ее все не было видно. Лишь маленькие пузырьки всплывали и лопались из центра, вокруг которого все еще исходили ровные круги. И только когда исчезли и они, Хиджикату вдруг как обухом по голове ударили. «Я же плавать не умею, забыл?» Рывками сбросив обувь с ног и матерясь на все лады, он набрал грудью воздух и — нырнул в озеро. Вода оказалась холодной, куда холоднее, чем он ожидал: она моментально набросилась на тело вьюгой тонких иголок. Первые долгие секунды Хиджиката ничего не понимал от шока — лишь усилием воли слепо греб вниз, ко дну. Он даже успел запаниковать, подумав, что кто-то хватает его за ноги, но быстро понял, что это просто мокрые штанины липнут к коже голеней и отцепляются от нее при каждом резком движении. Вскоре тело адаптировалось к сдавливающему холоду, и он смог разлепить веки и оглядеться. Прозрачная вода озера, освещенная ярким солнцем у поверхности, отлично просматривалась на несколько метров вглубь, но дно тонуло в почти непроглядной черноте. Хиджиката завидел колышущиеся в глубине белые пряди и радостно поплыл к ним, но это оказались лишь тонкие щупальца морского полипа. «Черт! Черт! Где же ты?!» — думал Хиджиката, в ужасе озираясь по сторонам. Воздух в легких неумолимо кончался, а Сакаты нигде не было видно. И тут вода вокруг забурлила, мерзко и скрипуче запищала — и Хиджиката очутился в водовороте, атакующем его со всех сторон, словно стая пираний. Он слепо отбивался руками внутри этого взбесившегося пространства, рефлекторно защищая лицо. И только ухватив одну из тварюг за длинный хрусткий палец, услышал истошный визг и понял: «Ну, конечно! Это гриндилоу!». Продолжая отмахиваться от укусов злобных водяных чертиков, Хиджиката выхватил палочку из-за пояса и мысленно произнес заклинание: «Релашио!». Вода сверкнула желтым и закипела. Раскрасневшиеся гриндилоу визжа бросились врассыпную, несколько зеленых телец зависли в воде в беспамятстве. «Надо всплывать, не то скоро захлебнусь!» — сигнальной ракетой пролетела в голове мысль. И в этот момент у самого дна он заметил колыхание белой ткани. Тело само нырнуло ей навстречу, словно к глотку воздуха. Хиджиката и сам не знал, что умел плавать так быстро, но один взгляд на знакомую мантию придавал ему сил преодолевать сопротивление воды. Он двигался к цели мощными рывками и молился всем богам, в которых не верил, о том, чтобы его рука не ухватила пустую, зацепившуюся за коралл мантию. Эта мысль пугала его куда сильнее вероятности захлебнуться и остаться на дне кормом для гриндилоу. Последний рывок — и Хиджиката коснулся заветной белой ткани. Пальцы ощутили под ней что-то твердое и теплое, и в груди все сжалось от радости. А затем — от нехватки воздуха. Он подхватил Сакату за талию, притянул к себе и оттолкнулся ногами от дна. Но вопреки его ожиданиям, путь наверх оказался куда тяжелее уже пройденного: последние капли энергии были потрачены на быстрое погружение, к тому же для гребков у него осталась лишь одна рука, а вес Сакаты тянул вниз. Манящие солнечные блики на поверхности казались такими близкими, но водная толща неумолимо давила на него сверху, не выпускала из своих темных смертоносных объятий. Хиджиката выбивался из сил, но почти не продвигался вперед, барахтаясь на месте. «Это конец! Мы умрем здесь, оба!» — в ужасе осознал он, как вдруг что-то цепко ухватило его за тянущуюся к солнцу руку и быстро потянуло наверх. Сквозь вспенивающуюся воду он едва сумел разглядеть гладкий, покрытый мелкими чешуйками хвост с тонкими отростками плавников, а выше — толстую косу зеленых волос. Всего несколько мгновений — и он почувствовал, как его макушка пробила водное зеркало, и воздух набросился на лицо холодом. Пьянящий вдох с хрипом ворвался в легкие, отгоняя ощущение близкой смерти. Хиджиката ошалело огляделся по сторонам: берег был неизмеримо далеко, а сотворенные ими ледяные мостки, нагретые весенним солнцем и не поддерживаемые магией своих создателей, уже начали крошиться, раскалываться на маленькие айсберги. Выбора не оставалось, и Хиджиката погреб к берегу, под дополнительным весом то и дело погружаясь под воду. Он пытался плыть и одновременно держать голову Сакаты над водой — и то, и другое получалось плохо, шансов добраться до берега вместе почти не было. Русалка вытянула их на поверхность, однако смерть привязанным к ногам якорем продолжала тянуть их ко дну. — Помогите! — в отчаянии крикнул Хиджиката, но пустой берег отозвался бессердечным молчанием. В голове вспышками мелькали заклинания, которые могли бы их спасти, но усталость и паника разгоняли их, не позволяя достичь разума. И вдруг Хиджиката почувствовал, как что-то скользкое и твердое обернулось вокруг пояса. Он вскрикнул и заколотил свободной рукой по щупальцу, тянущему его под воду, но с таким же успехом мог стучать по бетонной стене. Он мертвой хваткой вцепился в Сакату, однако второе щупальце с силой оттащило безвольное тело, вырывая его из рук Хиджикаты. — Нет! Отпусти его! — в панике заорал он, продолжая тянуться к Сакате, но тут их обоих дернуло вверх, оторвало от поверхности воды и быстро понесло к берегу. «Оно разве не хочет утопить нас? — одурело подумал Хиджиката и только тогда понял: — Это Ямазаки?!». Призрачно далекий берег мигом оказался совсем рядом, и их выбросило на твердую каменную отмель. Острые грани гальки больно оцарапали ладони и лицо, и Хиджиката, шипя и отдуваясь, приподнялся на локтях. Ошарашенно завертел головой: «Саката! Где Саката?!». Тот обнаружился в паре метров распластавшимся на берегу лицом вниз. Хиджиката подскочил к нему на заплетающихся отяжелевших ногах, развернул на спину. Покрытое царапинами и мокрым песком, белое, как рыбье брюшко, лицо обмякло, ни один мускул на нем не шевелился. Саката не дышал. — Нет! — вскрикнул Хиджиката. Делать искусственное дыхание он не умел, поэтому принялся повторять то, что видел в фильмах про пляжных спасателей. Зажать нос, приоткрыть рот и с силой вдохнуть несколько раз. Затем сильными толчками надавить на грудь. Повторить снова. И снова. И снова. Давай же! Дыши! Ну же! Я сделаю что угодно, только дыши! Я больше никогда не буду орать на тебя! И дразнить тебя, и обзывать! И заставлять учиться, когда не хочешь! И отталкивать не буду! Исполню любую твою прихоть! Буду целовать, пока не станешь умолять остановиться… Сделаю все, что пожелаешь — только дыши! Просто дыши… Дыши, сволочь! Ты тоже решил оставить меня?! Собрался бросить одного, как и все, кого я любил?! Чтоб тебя!! Переполненный бессильной злобой Хиджиката со всей дури ударил кулаком по неподвижной груди — и тело Сакаты подкинулось в судороге, а изо рта хлынул поток. Он кувыркнулся на бок, спазматически выталкивая затопившую легкие воду и громко кашляя. Хиджиката, затаив дыхание, недоверчиво смотрел на него, а затем обессиленно упал на землю рядом, пряча лицо в ладонях. От облегчения из груди рвались рыдания, и он, не привыкший плакать, маскировал их истерическими смешками. Следующие пару минут он пытался успокоиться: всматривался в небо, расплывшееся мутью в глазах, и слушал, как Саката заново учится дышать: сперва надрывно и жадно, затем тише и ровнее с каждой секундой. В этот момент Хиджиката был так благодарен судьбе за то, что пощадила их обоих (Сакату — уберегла от смерти, а его самого — от ужасной участи вновь стоять у могилы и чувствовать, как под ней гниет какая-то жизненно важная часть души), что хотел повернуться, крепко обхватить руками мокрое дрожащее тело и зарыться лицом в сырые потяжелевшие кудри. Но не успел он воплотить в жизнь свой порыв, как услышал охрипший от кашля голос: — Смотри… кажется, у нас получилось… Хиджиката недоуменно моргнул, затем приподнялся на локтях и всмотрелся туда, куда был направлен изможденный, но счастливый взгляд Сакаты. В нескольких метрах от берега над водной гладью куполом вырастала синеватая бугристая осьминожья голова с парой выпучившихся раскосых глаз. Его глянцевая кожа так бликовала на солнце, что Хиджиката не сразу заметил русалку: она высунулась из воды по пояс и полулежала на голове анимага, доверительно сложив на ней руки. Они были достаточно близко, чтобы разглядеть лицо русалки — удивительно стройные для селки черты, напоминавшие человеческие. Большие круглые глаза цвета корицы были устремлены к берегу, а во взгляде читалось беспокойство. — Похоже, наше маленькое шоу помогло им сблизиться… — Саката спокойно улыбался, словно это не он несколько минут назад едва разминулся со смертью. — Если эта русалка выручила когда-то Джимми, то у нее доброе сердце и она склонна помогать людям. Они же спасли нас, верно? Хиджиката переводил взгляд с Сакаты на водяную парочку и чувствовал, как гнев побулькивающим ядом расползается по телу, отравляя радость чудесного спасения. Неужели это первое, о чем подумал Саката после всего произошедшего? Неужели выполнить заказ для него важнее всего? Неужели он не ценит свою жизнь ни на кнат? Неужели он смотрит таким счастливым взглядом на чужую больную любовь, на глупую романтику, в полном безразличии к тому ужасу, который только что испытал Хиджиката, думая, что не сумел уберечь его?! — Спасли… — прохрипел он, тяжело поднимаясь и переступая непослушными ногами. — Спасли, спрашиваешь?! — казалось, тело весило целую тонну, но ярость уже вовсю полыхала внутри, двигателем внутреннего сгорания толкала вперед. — Это из-за них ты чуть не сдох у меня на руках! Хиджиката схватил с земли камень и в бешенстве швырнул его в сторону парочки. Осьминог и русалка ловко отскочили в стороны и юркнули под воду. — Ямазакииии!! — во все горло заорал Хиджиката, молотя кулаками воздух. — Вернешься в Хогвартс — я тебе все щупальца повыдергиваю, сволочь!! — Да ладно тебе, — равнодушно отозвался Саката, когда эхо крика умолкло в глубине холмов. — Никто же не погиб. Ярость, не добравшись до цели, моментально переметнулась на удобно оказавшегося рядом Сакату и к тому же кратно усилилась его безучастным тоном. — Заткнись! — набросился на него с пинками Хиджиката. — Ай! Ауч! Больно! Прекрати! — взвизгнул Саката, слабо отбиваясь. — Радуйся, что можешь чувствовать хоть что-то, придурок! — Да что на тебя нашло?! — Саката схватил Хиджикату за щиколотку, останавливая очередной удар, и обиженно посмотрел на него снизу вверх. — Чего ты так взбесился?! — Имею право! Я еле откачал тебя, кретин! Ты хоть представляешь, чего мне стоило вытащить тебя?! И ты еще смеешь беспокоиться о том, присунет ли Ямазаки русалке?! Тебя только эта чушь волнует?! — Ты… откачал меня? Ты имеешь ввиду… — Саката осторожно коснулся губ, и в его взгляд просочилось осознание. — Так мне не показалось… Я что, не дышал? И ты спас меня? Хиджиката всмотрелся в багряные, по-детски искренние глаза и сжал кулаки от досады. — Можешь и дальше пытаться погибнуть, помогая другим в их идиотской любви! А с меня хватит! — он развернулся и широкими шагами, едва не падая, двинулся вглубь леса. — Хиджиката! Подожди! Ну ты чего?! — раздавалось позади, но лишь сильнее подталкивало в спину. Не хватало еще, чтобы Саката увидел, как сильно вся эта ситуация его задела на самом деле. Запретный лес принял Хиджикату в свои объятия, как родного: задышал влажной прохладой в такт его шагам, отозвался на распирающие эмоции шумом темно- зеленых крон. Хиджиката шлепал грязными босыми ногами по стылой земле, ступни то и дело приятно пружинили на мшистом ковре или, наоборот, отзывались болью, когда в них впивался острый изгиб какого-нибудь корня. В такие моменты Хиджиката рассыпался в ругательствах, бил кулаком по стволу атаковавшего его дерева — и еще сильнее ускорял шаг. Злость не отступала ни на миг, шла по пятам. От нее начинало сжимать виски терновыми иглами. Хиджиката скрипнул зубами, с трудом распутал слипшийся мокрый хвост, в омерзении отбросив в сторону отсыревшую резинку, на ощупь напомнившую дождевого червя из лужи, и поелозил пальцами по голове. Волосы влажно облепили шею и плечи, завесили лоб — и только в этот момент Хиджиката почувствовал, что замерз. Сырые джинсы приклеились к ногам холодной змеиной кожей, ветер задувал под влажные рукава рубашки, а голые ступни начинало покалывать, словно он был обернувшейся человеком русалкой из старой сказки, которую ему читала мама, лежа на больничной койке. «Почему она стольким захотела пожертвовать ради какого-то там принца? Отдать свой голос злой колдунье, чувствовать боль при каждом шаге, жизнью рисковать… У нее же был целый океан! Он гораздо больше суши, нам в школе говорили!» — недоумевал он, будучи ребенком. «Не ради принца, а ради бессмертной души, — отвечала мама, ласково гладя его по щеке. — Если люди не тонут, то могут жить вечно, и она хотела также. Понимаешь? Русалки превращаются в морскую пену, когда приходит их срок. А мы, люди, никогда не умираем насовсем, мы просто оставляем здесь свое тело и возносимся на небо». «Значит, и ты не умрешь? Никогда-никогда?» — спрашивал маленький Хиджиката, забираясь коленями на больничную кровать. «Конечно нет, глупыш!» — смеялась мама, принимая его в слабые объятия. От ее руки, словно продолжение вены, тянулась трубка капельницы… «Как же, никогда! — подумал Хиджиката, пиная босой ногой куст, оказавшийся на его пути. — Что за чушь! Когда человек уходит, это насовсем! Повидал я призраков в Хогвартсе — что-то не спешат они в рай к вечному блаженству! Потому что нет его, рая этого! Либо могильные черви, либо крематорий, либо вечно существуй бесполезной безрадостной жизнью привидения, смотри, как умирают твои близкие один за другим… Черт его знает, что из этого хуже! Бессмертная душа, тьфу! Уж мне ли не знать, насколько смертен человек! Даже если он — волшебник! Причем часто смерть приходит рано и неожиданно! А Саката так просто рискует своей жизнью ради какой-то чуши! Он хоть понимает, что… он хоть что-нибудь вообще понимает?!» Хиджиката зябко поеживался, дрожа всем телом, но холод действовал на него отрезвляюще, не позволял окончательно утонуть в снедающем душу гневе, поэтому он не спешил высушивать одежду заклинанием. Его бесило поведение Сакаты, но еще сильнее бесило то, что его это так бесило. В этом чувствовалось что-то иррациональное и малодушное, вызывающее презрение к самому себе. Очень хотелось стать взрослым, с сильным телом и очерствевшей душой. Перестать привязываться к людям, терять их легко и мимолетно, словно упустив нужный поезд: этот ушел, но придет следующий, так что и переживать нечего. Хотелось перестать ощущать себя человеком со снятой кожей, для которого каждая обида — игла. Ведь это как-то проходит само собой, верно? Возраст закаляет, как ни крути? Не будет же он в двадцать, в тридцать, в сорок лет точно так же чувствовать себя маленьким, а чувства — очень большими, поглощающими, окутывающими с головы до ног? В этот момент по его мокрой макушке что-то заерзало, сминая влажные волосы. Хиджиката дернулся от неожиданности, но взгляд уже заволокло мутной полупрозрачной занавесью, а плечо тесно стиснула чужая холодная ладонь, противно прижимая к коже ткань мокрой рубашки. — Вот ведь втопил! — проворчал Саката, шумно и быстро дыша ему в ухо. — Еле нагнал тебя! Хиджиката собрался было его оттолкнуть, но цепкие пальцы сжали лишь сильнее. — Хочешь, чтобы тебя увидели? Хочешь снова попасть в кабинет директора? — настойчивый голос пробился сквозь пелену злобы и коснулся разума. Хиджиката поднял взгляд и только сейчас заметил, что успел почти добраться до Хогвартса: впереди уже маячили поросшие мхом ступени на склоне, ведущие к парадному входу. Пришлось сжать зубы и молча идти вперед. Саката шел рядом, точно такой же продрогший, но его живое тело источало тепло, из-за которого все внутри предательски таяло, растапливая гнев. Чтобы превозмочь эти приятные ощущения, Хиджиката принялся мысленно считать шаги. Мягкая земля сменилась холодом каменной лестницы, затем гладкостью пола внутреннего двора. Незаметными призраками они прошли мимо веселящихся учеников. И вот — двери замка. Хиджиката опустил взгляд, наблюдая, как четыре ноги слаженно перешагивают порог, словно движутся в такт играющему в их головах маршу. Но никакой музыки не было — только босые ступни Хиджикаты шлепали по полу, а в размокших ботинках Сакаты чавкала вода. Они юркнули в ближайший из сотен закоулков Хогвартса и только тогда стащили с себя мантию-невидимку. Хиджиката тут же развернулся и хотел было рвануть наверх — к согревающей пене в гостеприимной ванной старост, к чистой сухой одежде, к какой-нибудь захватывающей истории, впечатанной в страницы библиотечной книги. Подальше от сегодняшнего дня, подальше от Сакаты, подальше от витающего над головой призрака смерти. Но его успели схватить за запястье и дернуть обратно в тень закутка. Хиджиката раздраженно взглянул на Сакату и вскинул бровь, будто говоря: «Чего тебе еще надо?». Багряные глаза посмотрели без тени усмешки. Предзакатный розоватый луч прокрался из внутреннего двора сквозь тень в узкое высокое окно, насытил теплом бледную кожу с тоненькими полосками вен под ней, придавая ей оттенок крем-брюле. — Прости, — тихо сказал Саката. — Я не сразу понял. Уж мне ли не знать, каково это — бояться потерять близкого человека. Не так давно у меня было целых три дня, чтобы прочувствовать это как следует. Хиджиката растерянно моргнул. Это ему тогда показалось, что он очнулся сразу же после того кошмара у Черного озера, а вот Саката не мог быть уверен, что дементоры оставили душу на месте. Неужели он так сильно переживал? — Мне те три дня показались тремя месяцами, — поделился Саката. — Раны заживали, переломы срастались, а я все ждал, когда ты уже очнешься и отчитаешь меня за какую-нибудь ерунду, как обычно. Сильнее всего я боялся, что ты откроешь глаза и не узнаешь меня, будешь смотреть мертвым взглядом перед собой и молчать… Больше никогда не рассердишься, не наорешь на меня, не будешь реагировать на мои подколы, не взглянешь на меня так насмешливо, будто видишь меня насквозь, будто ты легилимент и умеешь читать мысли… — Саката потупил взгляд и продолжил. — Знаешь, я ведь даже забирался к тебе под одеяло, когда врач уходил, — и, видимо, прочитав что-то на лице Хиджикаты, испуганно округлил глаза и замахал руками. — Н-не пойми неправильно! Я ничего такого не делал! — Так это тогда у тебя вошло в привычку домогаться до спящих? — не удержался от подначки Хиджиката. — Я не домогался! — Саката нахмурился и как-то по-детски топнул ногой. — Просто обнимал, слушал, как бьется сердце… ну, поцеловал разок! В сказках от такого очухивались! — Я на спящую красавицу похож, по-твоему?! — демонстративно сдвинул брови Хиджиката, хотя злость внутри утихала, становилась веселой. Привычный придурочный лепет Сакаты сейчас радовал, возвращал ощущение нормальности. — Есть немного. — Что ж, а вот ты для принца слишком нищий, — парировал Хиджиката, наслаждаясь угрюмой физиономией напротив. — И грязный весь, прям как Золушка. К тому же, сегодня как раз ты был тем, кто очнулся от поцелуя, так что принцесса у нас здесь ты. — Искусственное дыхание не в счет! — Еще как в счет! Саката подбоченился и нахохлился, а его высыхающие кудри распушились, как семена одуванчика. Хиджиката прикусил щеку изнутри, чтобы не расхохотаться от его вида. — Тогда ты должен это знать, принц-дурак! — недовольно сказал Саката. — Твоя принцесса была очень зла на тебя за то, что ты тогда сунулся в авантюру без нее и поэтому чуть не сдох! Так что считай, что мы теперь квиты! — Я вообще-то Хогвартс спасти пытался, пока ты где-то заливал свои рыбьи зенки! — Хиджиката снова начал злиться. — А ты чуть не отдал жизнь по глупости, потому что поперся помогать Ямазаки с его идиотской любовью! — Не вижу разницы! — Саката упрямо сложил руки на груди. — И что у тебя за вечные претензии к любви?! — Потому что из-за нее у людей мозги становятся набекрень! Посмотри на Ямазаки — он ведь всегда был трусоватым незаметным мальчишкой. Такие обычно живут долго и безмятежно, потому что не нарываются на проблемы! Но стоило ему только раз увидеть эту свою русалку — и он рискнул всем, что у него было, чтобы стать анимагом! Лишь для того, чтобы получить возможность быть с ней! А ведь он в спешке мог легко ошибиться и сдохнуть мутантом-недочеловеком! Еще и тебя чуть не угробил, причем дважды! — Разве это не доказывает, что его любовь — настоящая? Раз она придала ему столько смелости, значит, это то, ради чего стоит жить. — Это не то, ради чего стоит умирать! — повысил голос Хиджиката и замолчал. Саката посмотрел на него долгим сочувственным взглядом и как будто невпопад ответил: — Так ты злишься не на меня и не на Ямазаки. Ты злишься на нее, да? Фраза прозвучала звонко, как пощечина. Хиджиката отшатнулся, словно от удара, и тут же вязкий кипучий гнев удушливо заполнил легкие. Он схватил Сакату за отворот мокрой мантии и впечатал в стену. — Что за чушь ты несешь?! — прошипел он. Но на Сакату это не подействовало. Его проницательный взгляд из-под слипшихся мокрыми пучками белых ресниц бил навылет сквозившей в глазах жалостью. Он осторожно погладил взбугрившееся венами предплечье Хиджикаты и заговорил: — Ты злишься, что она пошла за тобой и заставила пройти через весь тот ужас. Злишься, потому что она так просто забрала себя у тебя. Злишься, потому что своим эгоистичным поступком из любви она обрекла тебя на вечное самобичевание. Ты не можешь ни простить себя, ни оправдать. Ты так сильно ненавидишь себя за это, что даже твой Патронус больше не приходит… — мягкий голос лился прямо в душу, минуя слух, проникал в подкорку мозга, принуждал все внутри тоскливо сжиматься, будто при медленной прогулке босиком по гвоздям. — Экспекто патронум… значит «ожидаю защитника». Ты больше никого не ждешь. В глубине души ты не веришь, что достоин спасения, именно поэтому он больше не является на твой зов. А магия идет отсюда, — Саката невесомо прикоснулся ладонью к его груди. Хиджиката опустил ошарашенный взгляд на его пальцы так, будто они проникли под кожу и кости, пробрались к самому сердцу. Взбудораженный разум пытался найти, чем возразить на это пугающе правдивое предположение. — Тогда, у озера… прямо перед тем, как ты появился, — услышал он свой голос, сухой и шершавый, как наждак. — Я смог вызвать его. Без телесной формы, но… магия лилась из моей палочки. Я в этом уверен. Она словно подпитывала твой Патронус. — Слияние Патронусов? — удивился Саката. — Разве такое бывает? — Не знаю, — отозвался Хиджиката, выпуская грязную белую мантию из пальцев. Руки его обессиленно повисли вдоль тела. — Я не знаю, — потеряно повторил он. Затем на ватных ногах вывернул в коридор, оставляя Сакату одного в густой тени. — Хиджиката! — зов врезался ему в затылок, заставил остановиться. — Спасибо, что спас меня. Он вздрогнул и обернулся. — До Хогвартса мне плевать было на свою жизнь, — продолжил Саката. — Но после знакомства с тобой у меня появилось то, чего я действительно хочу. Появились планы на будущее. И я надеюсь, что ты согласишься принять в них участие. Хиджиката моргнул, и картинка, появившаяся перед глазами, затмила реальность. Небольшая уютная квартира где-нибудь в Лондоне, совместное приготовление ужина со смешливыми перепалками у плиты, холодильник, забитый майонезом и сладостями, вечера на двоих у камина, едкие обсуждения общих коллег из Министерства Магии, работа в паре, верный путь рука об руку к вершине Мракоборческого центра… Идиллистический образ будущего в голове был слишком хорош для правды, и Саката, словно стремясь подкрепить это подозрение, сказал: — Прежде чем я умру, я хотя бы раз хотел потраха… — Мечтай, — холодно перебил его Хиджиката и зашагал прочь. Босые ступни зашагали по камню, и на каждый шаг приходился выверенный, ровный удар сердца. Мысли ворочались в голове тугим клубком, хотелось ухватить хотя бы одну из них, но сознание вдруг сжалось до игольного ушка: проще было бы пропихнуть Астрономическую башню в кольцо на квиддичном поле. Хиджиката не понимал толком куда брел, пока не шагнул в широкий проем света, разгоняющего по углам тени коридора. «Внутренний двор», — отрешенно подметил мозг. И в этот момент кто-то с силой ухватил его за вымокшую вязь жилета и толкнул спиной к стене. Хиджиката едва почувствовал боль и опустил бессмысленный взгляд на разъяренное лицо напавшего. Окита. — Не смей смотреть на меня так! — сказал тот непривычно серьезным голосом. И именно эта несостыковка с нормальной реальностью выдернула Хиджикату из странного полузабвенья. Не найдя, что ответить, он лишь нахмурился и стал ждать продолжения. — Хватит жертву из себя корчить! Меня это бесит! — выплюнул слова Окита, а его янтарные глаза раскалились от гнева. — Простить себя не можешь?! Что за бред! «Так вот оно что! Он слышал Сакату со внутреннего двора! — понял Хиджиката. — Как неудачно, что мы встали именно у того окна». — Подслушивать нехорошо, — ответил он, стараясь звучать как можно безразличнее. Но тон его голоса взбесил Окиту еще сильнее. Он схватил Хиджикату за грудки, дернул к себе — и со всей дури впечатал лопатками в стену. Боль разозлила и тем самым привела в чувство, рассеяла морок в голове. Теперь Хиджиката видел все более отчетливо: миловидное лицо Окиты раскраснелось, яростно исказилось, словно пыталось как можно меньше походить на сестру. Вопреки обыкновению в его глазах не было и тени глумливости или прохладной усмешки. Хиджиката понял, что впервые за все годы их знакомства Окита сейчас был с ним полностью искренен. — Ненавидишь себя, значит? — прорычал он. — Не утруждайся. Пока я жив, тебя будет кому ненавидеть. А я планирую прожить гораздо дольше тебя, слышал?! Так что прекращай плевать на ее могилу! И живи нормально! Не ради себя, так хотя бы ради нее! Напоследок он еще раз толкнул Хиджикату к стене и отпустил. А затем развернулся и быстро пошел по коридору, сжимая кулаки. «Если даже этот мальчишка решил меня утешать, то мне точно стоит взять дело в свои руки», — подумал Хиджиката, глядя ему вслед. И уверенно кивнул своим мыслям. *** — Экспекто патронум! Опять не вышло. Какая это уже попытка за сегодня? Сотая? Сто десятая? Ничего, рано или поздно получится! — Экспекто патронум! — повторил Хиджиката. Жалкие белые блестки посыпали с кончика палочки и моментально иссякли. Решимость расцвела, а вот счастливого воспоминания по-прежнему не доставало. Хиджиката перерыл всю свою память, заглянул в каждый ее уголок: первый пойманный квоффл перед воротами Гриффиндора, первая выигранная драка, момент, когда он впервые попробовал майонез… все мимо. Он даже сделал усилие над собой и попытался представить тот вечер, когда Саката признался ему в любви, но и это не сработало. Этот факт одновременно и расстраивал и возвращал Хиджикате самоуважение: он же не какая-нибудь чокнутая влюбленная девица, в самом деле! Хотя на это воспоминание Патронус отозвался чуть больше, чем никак. Саката… возможно, что-то связанное с ним? Может, тот день, когда они вместе сажали Визгоперку? Он так необычно тогда посмотрел… — Экспекто патронум! — слабая струйка магии скользнула из палочки и растворилась в воздухе. Мимо. Может, когда они валялись тогда на заснеженном склоне после чудесного спасения? — Экспекто патронум! Мимо. Может, когда Саката очнулся от действия приворотного зелья? — Экспекто патронум! Мимо. Все мимо. Черт, ну почему он не является на зов?! Хиджиката попытался визуализировать в фантазии свой Патронус. Белый волк — быстрый и сильный, несущийся по воздуху и высекающий слепящие искры из-под матерых лап… — Экспекто патронум! «Я жду тебя! Правда, жду! Я взываю к тебе! Явись мне!» — Экспекто патронум! Бесполезно. Уже неделю Хиджиката в одиночку проводил каждый вечер в Выручай-комнате и безрезультатно пытался вернуть себе магического защитника. Сакату он на тренировки не звал: во-первых, тот и так уже помог достаточно, а во-вторых, до СОВ оставался всего месяц. Отосе, видя неуспеваемость своего приемного сына, покачала головой и наконец поняла, что нельзя было вешать его обучение на другого студента. С тех пор, как она взяла все в свои руки, Саката окунулся в мир суровой беспросветной подготовки к экзаменам и стал ныть о своей усталости кратно чаще. Он и вправду выглядел изможденным, так что Хиджиката не хотел отбирать у него драгоценные часы отдыха из-за своей проблемы. К тому же, справиться с Патронусом самому теперь было делом чести. …может, тот момент, когда он впервые увидел магического защитника Сакаты? Ту великолепную сову на занятиях Цукуе… — Экспекто патронум! Тоже не сработало. Хиджиката вздохнул. На сегодня, пожалуй, хватит. Он вышел в темнеющий коридор, и дверь за ним растворилась в стене. Подбирая в голове новые гипотезы о счастливом воспоминании для завтрашней тренировки, Хиджиката побрел к гостиной Гриффиндора. Но, завернув за угол, он больно столкнулся с кем-то лбами. Болезненно шипя и потирая ушибленное место, он посмотрел перед собой, чтобы как следует наорать на бегающего по вечерним коридорам студента. Но никого не увидел — лишь послышался болезненный стон и фрагмент ступни в черном ботинке мелькнул на полу. — Саката! — догадался Хиджиката и схватил плотный воздух перед собой. Мантия-невидимка скомкалась под пальцами и услужливо соскользнула с кучерявой головы. Но ее хозяин потянул ткань назад в тщетной попытке снова спрятаться и безнаказанно скрыться с места «аварии». — Эй, я тебя видел! — Хиджиката на ощупь уцепился за невидимого друга и после недолгой возни стянул с него мантию. Саката смотрел на него странно и одичало, словно на призрака. — Мне некогда, я пошел! — выпалил он и рванул прочь, дергая ткань из рук Хиджикаты, но тот, заподозрив неладное, ослаблять хватку не собирался. — Ты от Отосе сбежал что ли? — Отцепись! — разозлился Саката, вырываясь, как взбалмошный кот. — Я спешу! — Куда это?! — Не твое дело! — Еще как мое! Я же староста, забыл? — Да хоть сам декан! Не до тебя сейчас! У меня срочное дело! — Какое? — У меня нет времени на объяснения! — багряные глаза с едва различимой точкой зрачка уставились на него так, что Хиджикате стало не по себе. В них сквозило бешеное отчаяние уносящегося от хищника маленького зверька, и этот взвинченный, угорелый взгляд пробудил внутри Хиджикаты глубоко притаившуюся тревогу. Сердце пропустило удар. — Что стряслось? — полушепотом спросил он, дергая Сакату к себе за мантию и готовый вырвать признание силой, если понадобится. Последнее, чему он сейчас готов был позволить случиться — так это оставить себя в зловещем неведении. — Нет времени, сказал же! — в упрямстве, как и во многом другом, Саката был для него достойным противником. — Тогда я иду с тобой. — Тебе нельзя! — Либо так, либо ты все рассказываешь. Сейчас же. — Нет! — Ты мне доверяешь? — прямо спросил Хиджиката. Саката открыл было рот, затем не моргая уставился в пол — и, наконец, кивнул: — Ладно. Скорее всего, мне один хрен потом придется тебя искать. Пошли, — он взмахнул пологом мантии-невидимки, словно совиным крылом, приглашая в свое убежище от вражеских взоров. А они уже чудились Хиджикате повсюду: недобро блестели в паутине под потолком, атаковали острыми закатными лучами в узкие полоски окон, выглядывали из-за угла, оборачиваясь обычными, ничего не подозревающими студентами Хогвартса. Хиджиката старался даже дышать как можно тише, не говоря уже о том, чтобы добиваться от Сакаты ответа. Оставалось лишь молча надеяться на то, что тот просто в очередной раз вляпался в проблемы из-за своего дурацкого «бизнеса». Но спустя несколько минут спешной ходьбы они остановились у кабинета директора, и дурное предчувствие сдавило плечи. — Ночной кролик! — полушепотом выпалил Саката перед статуей, и та послушно пропустила их к лестнице наверх. Не успел Хиджиката удивиться неосторожности Абуто, который так и не сменил пароль, как услышал его недовольный голос: — Будь по-твоему. Но мне по-прежнему все это не нравится. — Ты об этом не пожалеешь, уверяю! — слова перебивались шумным треском огня, но даже с этими помехами ответ прозвучал звонко и по-детски радостно. — С твоей помощью совсем скоро наш клан обретет былое могущество! Я стану самым сильным волшебником, и тогда никто нам будет не указ! Даже Министерство Магии! «Это Камуи!» — понял Хиджиката и потянул Сакату ближе к месту разговора. Абуто сидел в кресле у камина, заворотив лодыжку одной ноги на колено другой, и потягивал выпивку прямо из бутылки, очевидно взятой из спиртного арсенала Мацудайры. Хиджиката завертел головой в поисках Камуи: того нигде не было видно. — Надеюсь, что ты прав! — ответил Абуто, слегка нахмурив брови. — Мне жаль мальчишку, от него мог бы выйти толк в будущем. — Понимаю тебя, мне он тоже показался забавным, — отозвался Камуи. Голос исходил из недр камина. Осторожными мягкими шагами, перекатываясь с пятки на носок, Хиджиката с Сакатой нога в ногу обошли кресло и посмотрели на огонь: в раскаленных угольях отчетливо узнавались правильные черты лица, а ярко-красные языки пламени вокруг него достоверно изображали волосы наследника Ято. Ну, конечно, каминная сеть! — Однако не стоит его жалеть, — тлеющие угли зашевелились широкой расщелиной рта, изображая улыбку. — Сейчас он, похоже, еще не понимает, какая мощная магия находится в его руках. Но со временем он научится ею пользоваться. Нам в любом случае придется избавиться от него до этого момента… особенно после того, как я почти убил его однажды. — Твоя правда, — вздохнул Абуто и сделал несколько больших глотков из мутной бутылки. «Они говорят… обо мне?!» — догадался Хиджиката и почувствовал, как Саката сильнее сжал его плечо под мантией-невидимкой, как будто опасаясь, что тот выскочит из укрытия и прикончит директора на месте. Нужды в этом не было: Хиджиката давно смирился с мыслью, что рано или поздно его вновь попытаются убить, и теперь испытывал лишь холодный, злой азарт. Ради этого момента он изводил себя тренировками, ради него привык видеть затаившуюся опасность за каждым поворотом. И вот, наконец, наступил день, когда он может выйти к врагам лицом к лицу! К тому же, у него есть преимущество: он сможет узнать их план заранее и подготовить контратаку с умом. Как удачно, что Саката привел его сюда… стоп. Хиджиката краем глаза взглянул на товарища. Откуда тот узнал, что здесь и сейчас… — К тому же, — проникновенный голос Камуи зарубил тревожную мысль на корню. — Чтобы заполучить эту силу по наследству, он убил собственного брата. Все еще жалеешь его? Хиджиката прирос ногами к полу. Абсурдность обвинения была настолько огромной, что оно не помещалось в голове, зато прицельно било по болевым точкам. Зачем Камуи вообще придумал эту глупую клевету? Чтобы полностью убедить Абуто встать на свою сторону? Но тот и так уже согласился ему помогать! — С чего ты это взял? — Абуто недоверчиво вскинул бровь, словно услышал мысли Хиджикаты. — Не похож он на убийцу. — Не все убийцы выглядят так, как узники Азкабана! — Камуи холодно расхохотался, и его смех зазвенел у Хиджикаты в ушах монотонным переливом колокольчиков. — Я узнал об этом от его родственницы. Порой заклятие Круциатус действует эффективнее сыворотки правды, знаешь ли… Хиджиката сжал зубы так сильно, что у него заболела челюсть. Ему плевать было, сочинил ли Камуи всю эту чушь или же вдова брата действительно оболгала его под нестерпимыми пытками — в любом случае во всем был виноват этот человек. Хиджиката напряг каждый дюйм тела, чтобы не позволить злости захватить его, не поддаться желанию импульсивно подскочить к камину и растоптать лицо Камуи в черное угольное крошево. Сейчас его сдерживали только собственная сила воли и чужие пальцы, до боли впивающиеся в плечо. Хиджиката взглянул на Сакату: его округлившиеся глаза не моргая смотрели в камин, а губы едва заметно шевелились, словно он пытался вспомнить прононс какого-то давно забытого заклинания. — Мда, вот тебе и мракоборец с терновой палочкой, — с мрачной усмешкой сказал Абуто и звонко ударил ладонью по ноге. — Ладно! Что прикажешь? Привести его сюда в засаду? — Я не люблю засады, это нечестно. К тому же, — два остывших уголька зрачков шевельнулись вверх тлеющей радужки. — У тебя есть к нему какие-то претензии, как у директора школы? Возможно, поводы для наказания? — Нет, — Абуто пожал плечами. — Думаешь, если я вызову его к себе просто так, то спугну? — Обеспечь мне незаметный вход на территорию Хогвартса, — уклончиво ответил Камуи. — Отзови хотя бы часть дементоров. — Министерство довольно быстро об этом узнает, — предупредил Абуто. — Но какое-то время у нас будет. Придется сработать шустро. У тебя есть план или хочешь взять нахрапом, как обычно? — Моя тактика редко дает сбой, — Камуи усмехнулся, и над провалом угольного рта полыхнули искры. — Но я буду не один, забыл? Ловушку подготовит тот, кому этот малец доверяет. Уцуро уже обо всем договорился. — Понял, — буднично ответил Абуто. — Когда начинаем? — Сейчас, — слово отразилось смутным эхом в каминной шахте, голос взмыл вверх, очертания лица рассыпались пеплом. — Мы уже в Хогсмиде… Абуто кивнул, поставил недопитую бутылку рядом с креслом и принялся нехотя подниматься с места. Хиджиката и Саката уличили этот момент и незаметно ретировались из кабинета. Спустившись на цыпочках вниз и быстро просеменив за угол, они скинули мантию-невидимку и рванули вперед что было духу. Пока они не сговариваясь неслись по лестницам к гостинной Гриффиндора, у Хиджикаты в голове, словно ослепительные салюты в черном небе, взрывались вопросы. По уму главным и не терпящим отлагательств был «Что теперь делать?», но не он рвал его душу в лоскуты, не от него кружилась голова. Поэтому Хиджиката выпалил другой: — Что за бред они несли про моего брата?! Он ожидал услышать в ответ «Забей на эту чушь!» или «Понятия не имею!», но Саката, помолчал некоторое время и с сосредоточенным лицом выдал: — Обсудим это потом. Хиджиката остолбенело остановился. Сердце, которое еще секунду назад остервенело бухало в груди от бешеного бега и ощущения следующей по пятам опасности, замерло. — Эй… — едва шевеля губами и во все глаза смотря на Сакату, произнес Хиджиката. — Ты же не веришь в это? Не веришь, что я его… — договорить фразу он не мог, как если бы она была Непростительным заклинанием. Саката тоже встал на месте и обернулся. Его губы сжались в тонкую линию, а серебристые нахмуренные брови вздернулись вверх. Лицо Сакаты было ответом — и на этот вопрос, и на какие-то другие, еще более пугающие. Именно в этот момент Хиджикату будто парализовало каким-то темным смутным чувством, что привычный мир начал трещать по швам, растворяться перед глазами магической иллюзией. — Послушай, — Саката подскочил к нему и, до боли сдавив его плечи, быстро заговорил. — Я понимаю, у тебя не было выбора! Я бы так же поступил, если б духу хватило! Уж лучше так, чем позволить врагам забрать силу себе! — О чем ты? — что-то случилось с воздухом вокруг, коридор сужался и темнел перед глазами. — Какую силу… — Силу твоего брата! — выкрикнул ему в лицо Саката. — Он же не умер тогда сразу при нападении! Так что, раз ты теперь владелец… Черт! — он отпустил Хиджикату и закопался пальцами в кудрях, будто у него резко и сильно разболелась голова. — Я надеялся, им только та штука нужна! До последнего надеялся, но все оказалось куда хуже! Теперь они придут за тобой… — Какая штука? Владелец чего… Коридор растягивался, менялся, как по волшебству, плыл в магическом мареве, отдаляя Сакату. В ушах загудел заунывный шум на одной ноте. Хиджиката почувствовал тошноту, пошатнулся и отступил на шаг назад. — Откуда ты узнал, что они прямо сейчас что-то затевают? — вопрос, который едва начал зарождаться в директорском кабинете, созрел и сам сорвался с губ. Саката замер на мгновение, но тут же нахохлился и взмахнул руками, как большая хищная птица. — Сейчас не время для разговоров! Нужно срочно спасаться! Ты разве не понимаешь?! Мы теряем время! Он силился докричаться до рассудка Хиджикаты и по факту был прав: если мыслить логически, то сейчас это было второстепенным. Но интуиция была куда громче здравого смысла. Она в союзе с телом подсказывала то, что разум отталкивал от себя как что-то нереальное, устрашающее и вероломное. Хиджиката встряхнул гудящей головой и усилием воли освободил мозг от всего лишнего, сконцентрировался. И в этой безвоздушной пустоте сквозь шум в ушах прорвалась фраза без начала и конца, сказанная ненавистным мягким голосом: «…тот, кому этот малец доверяет…». В голове что-то туго натянулось и лопнуло, хлестнув по вискам и отозвавшись мерзкой пульсацией в затылке. — Откуда ты узнал, что мой брат не погиб сразу? — спросил Хиджиката, не узнавая своего голоса, и только в этот момент удивился, что не сразу обратил внимания на эту важную оговорку. — Об этом же нигде не писали. — Слушай, я все расскажу тебе, когда мы будем в безопасном месте! Только умоляю тебя! Заклинаю тебя, Хиджиката! Пойдем уже! — глаза Сакаты заволокло таким яростным отчаянием, что душа заболела от невыносимого желания ему поверить. Но Хиджиката сжал кулаки и вонзился в него непримиримым взглядом: — Саката, — он говорил медленно, с трудом выдавливая из себя каждое слово. — Я с места не сдвинусь, пока ты не расскажешь мне все, что знаешь. Глаза Сакаты остекленели, руки безвольно повисли по бокам, как плети. — Вот как, — прошептал он и горько усмехнулся, все его тело вздрогнуло, словно стряхнуло с себя что-то. — Жаль… Хиджиката только раз успел моргнуть, как вдруг ощутил, как мощная волна отрывает его ноги от пола и швыряет прочь. Он пронесся в подрубившем его вихре и рухнул на каменное покрытие, проскользив по нему еще добрый метр. Болезненно морщась, Хиджиката приподнялся на локтях и оторопело взглянул перед собой. Саката медленно подходил к нему, небрежно постукивая волшебной палочкой по изгибу шеи. Этот жест был единственной привычной частью в образе некогда верного друга. С лица Сакаты на Хиджикату смотрел незнакомец. И столько ледяной, враждебной насмешки было в его глазах, что от его взгляда внутри все окоченело. — Жаль, что ты не послушал меня, пока я просил по-хорошему, — безразлично отозвался Саката. — Я надеялся поиграть с тобой подольше. Было весело, — он подошел почти вплотную. — Откуда я узнал, что твой брат не погиб сразу? — его брови презрительно вскинулись. — Еще не дошло? Потому что я все видел своими глазами. Потому что я был в ту ночь в твоем доме. Вместе со своим отцом.