Battle-born

Изуку выполнил свое обещание. Несмотря на сомнения Ииды и очень рациональные доводы Тодороки, он отдал приказ готовиться покинуть Лой. — Вы принимаете правильное решение, — без тени сомнения сказал ему Гран Торино. — Я понимаю, как дорог вам этот город, но если сейчас мы понесем критические потери, то наша победа будет одноразовой. Войну мы проиграем. И все равно сердце Изуку обливалось кровью, когда на рассвете город наполнился скрипом повозок и торопливым топотом вьючных животных. Никто не хотел покидать родных стен. Обращение Изуку к подданным помогло организовать эвакуацию, но никак не уменьшило душевной боли. И, когда за спиной жителей, уходящих из города, занялись первые злые языки пламени, лойская равнина потонула в плаче и стенаниях. Город горел. Горели дома, брошенные со всем добром, какой нельзя было перевезти. Полыхали сараи, набитые тюками прошлогоднего сена. Дымно чадили овчарни пересохшим кизяком. Тодороки, ехавший теперь уже на гнедом жеребце новомиодосской породы — его серый захромал после отступления с берега Вириенны, поймал тоскливый взгляд Изуку: — Мидория, теперь оборачиваться смысла уже нет. Изуку кивнул и выслал своего вороного в галоп. Ему хотелось хотя бы чуть-чуть побыть одному, не слушая ни советов, ни прошений, ни упреков. Больше всего извел его за эту ночь Минета, никак не желавший уступать алрийцам ни одной стадии своей провинции. Изуку умаялся объяснять и увещевать. Устал просить. Все кончилось тем, что он передал эти разговоры на Ииду и заперся в спальне, чтобы так и не уснуть. Он сам не взял из замка ничего. Ни стола для карт из красного дерева, ни фамильных портретов. Самые дорогие сердцу матери уже хранились во дворце в Фессе, а тратить вьючный транспорт на свои прихоти ему казалось преступлением. Но как же больно было сознавать, что завтра Даби войдет в этот город! Что алрийцы будут здесь хозяйничать. И пусть армия выполнила приказ, не оставив внутри ничего, чем можно было бы поживиться, само чувство собственной трусости и слабости уничтожало в Изуку желание сохранять лицо. Что толку в переговорах, что толку в их стремлении избежать конфликта, если теперь он должен смотреть в глаза своим подданным, в одну ночь ставших нищими? Как проклинала его женщина с младенцем на руках, которую оруженосцы оттаскивали от сундука с добром, который никак не помещался на телегу! Как рыдали пожилые люди, вынужденные бросить родной дом, в котором прожили всю жизнь! С каким горьким молчанием шли из города ремесленники, сжегшие собственные мастерские! Нужно было ударить сразу, как стало известно о том, что войска Алрии подходят к Вириенне. Но нет, Изуку не хотел быть зачинщиком войны. Ведь враг еще не переступил границы, ведь он мог повернуть! Боги, какая же глупость царила в его голове! Блеклый рассвет не добавил равнине красок. Желтая глиняная дорога уходила на юг. Арьергард шел вперед скорым маршем, поднимая тяжелые клубы пыли. Толку с ночного дождя, его было слишком мало, чтобы размочить почву. Следом тянулись повозки, телеги, нагруженные тюками и коробами волы и лошади. Конница вела коней в поводу, вывозя тех, кто не мог идти сам или идти быстро. Пехота, охранявшая это шествие по краям, сверкала копьями. Изуку жестом руки отогнал свиту и въехал на высокий холм, подставляя веснушчатое лицо еще прохладному ветру. На горизонте синела далекая дымка Сантийских гор. Десять дней пути. Десять дней позорного бегства, которое наверняка затянется. И пусть еще ночью вперед умчались гонцы на самых быстрых лошадях, пусть каждому из них дали грамоту, заверенную королевской печатью. Вряд ли, вряд ли люди смогут быстро сняться со своих насиженных мест. А значит, армии Изуку придется терять время, организовывая эвакуацию, а кого-то, не слишком расторопного, эвакуировать могут и не успеть. Но еще хуже всего то, что колонна будет двигаться со скоростью самого медленного своего звена. Сколько у них уйдет времени, чтобы, наконец, занять выгодные позиции в Сантийских ущельях? Что если алрийцы настигнут их раньше? Быстрая тень, скользнувшая по траве, отвлекла Изуку от тревожных мыслей. Он поспешно вскинул голову вверх. Бакуго? Да, это были они — Мина и Киришима, но других драконов не было видно. Они спускались стремительно, по прямой, вопреки привычке не кружа и не выбирая место приземления. Изуку привычным движением набрал повод и уколол коня шпорами. Вороной стрелой полетел следом за драконами. Изуку видел, как они оба не дотянули до земли, перекувырнулись еще в воздухе, и Киришима, так и не сложив крыльев, проехался спиной на траве. Его длинный хвост тоже остался и теперь нервно подрагивал. Мина же даже не попыталась сгруппироваться, ссадила руки в кровь и принялась кататься по земле, пронзительно крича. От ее голоса кровь в жилах стыла. Амаджики, прилетевший на ее спине, приземлился вроде аккуратно, но тут же потерял опору в нетвердых ногах и неуклюже сел, низко опустив голову. Рюкио, лежавшая на руках Тсую, была без сознания и правая часть ее лица была сплошь темной гематомой. Изуку подавился словами сочувствия и вопросами, родившимися было у него на языке. Бакуго… Он стоял неподвижно и прямо, словно не спрыгнул со спины дракона, а взошел сюда по твердой лестнице. Весь потемневший от крови и копоти, в плаще, потерявшем и цвет, и блеск, он сверкал одними белками глаз, и взгляд его был жесток как никогда ранее. Изуку соскочил с седла, наспех затянул повод на луке и, оставив коня, бросился к Бакуго. По пологому склону холма к ним уже топотал десяток коней и ргапаллов. Хэгшины и полководцы спешили знать. — Каччан… — Изуку остановился за пару шагов, не чувствуя за собой права приблизиться или прикоснуться. Наверное, ему следовало скорее отчитаться об эвакуации. Но Изуку медлил. Ему казалось, он мог исполнить свое обещание лучше. Они могли покинуть Лой быстрее. Но Бакуго не смотрел на него, вцепившись взглядом во что-то прямо перед собой. Боги, да что же там случилось? Где Мирко и Сэро? — Мы задержали Даби не меньше, чем на семь дней, — громко произнес Бакуго, когда полководцы и хэгшины остановились перед ним. — Рин, Тсубураба, возьмите по сотне всадников и конных лучников. Приведите алрийцев отсюда в Сантийские горы. — Я поведу часть пехоты восточным путем, — взял слово Гран Торино, когда хэгшины склонили головы в знак повиновения. — На случай, если Даби не купится на эту уловку. Бакуго перевел на него стеклянный, ничего не выражающий взгляд и кивнул. Изуку вдруг понял, что на этом аудиенция должна закончиться. Он коротко поблагодарил всех и приказал возвращаться к своим задачам. Раньше Изуку не замечал этого и был уверен, что это было просто неотъемлемой частью его супруга, но сейчас он отчетливо видел, как тяжело давалась Бакуго его горделивая осанка и необходимость стоять прямо. Полководцы ушли. Остался только Тодороки и, почему-то Фумикаге, уставившийся желтыми, хищными глазами на Бакуго. Изуку слышал, как Тодороки отдал ему какой-то приказ, потом снова и, только когда он повысил голос, Фумикаге нехотя отошел в сторону, превратился в дракона и грузно взлетел в небо. Чуть поодаль от дороги, насколько удалось загнать расшитую королевским гербом повозку в траву, слуги уже разбивали шатер. У них были четкие указания на прибытие харса. Перед отлетом Шинсо предупредил, что драконам понадобится отдых по возвращению, но Изуку просто кожей чувствовал, что Бакуго нуждался в этом не меньше своих крылатых воинов. — Каччан, — со всей возможной лаской позвал его Изуку, — пойдем. Пора отдохнуть. — Да-да, ваше величество, — поспешно поддакнул слуга, и кисточка на его шляпе смешно закачалась. — Мы уже приготовили вам купель и согрели ванну. — А? — красные глаза Бакуго безэмоционально остановились на Изуку. — Мне? А им? — он кивнул в сторону драконов, что до сих пор не двигались с места. — Где их ванна? — Ваше величество, это же только для королевской четы, — растерянно пробормотал слуга и посмотрел на Изуку, ища поддержки. — Вы же запретили брать из Лоя лишнее?.. — Берите мое, — мгновенно предложил Тодороки. — И попросите Яойорозу создать все, что понадобится. Слуга понятливо кивнул и поспешил прочь исполнять приказание. Бакуго фыркнул, но в этом не было ни злости, ни привычной Изуку пылкости: — Посмотрел бы я на наше королевство, если бы не они, Деку. — Каччан… Бакуго развернулся. Дошел до драконов, присел на корточки возле все еще ревущей навзрыд Мины. Знакомый звук звонкой пощечины разнесся над холмом. — Хватит, — коротко приказал Бакуго, подхватывая ее на руки и крепко прижимая к своей груди. — Толку от твоих слез. Нарычал на Амаджики, оскорблениями вынуждая подняться. Тсую встала с Рюкио на руках не дожидаясь его команды. Проходя мимо, Бакуго легко пнул Киришиму в пятку: — Перекидывайся уже, — но в этих его словах уже не было совсем ничего, кроме усталости. Киришима вымученно улыбнулся и со стоном завершил превращение. Изуку невольно вздрогнул, услышав, как захрустели суставы и кости. Быстро поблагодарив Тодороки, Изуку забрал у Тсую Рюкио и отнес к шатру. Здесь их уже ждали миодосские лекари и дэньмитский целитель, но что делать с драконами не знал никто из них. Не знал и Изуку. Но смотреть на измученный отряд, выигравший им такую отсрочку, без слез было невозможно. И Изуку был готов наплевать на все правила, регламенты и ритуалы, лишь бы помочь им пережить этот день. — Достаточно будет омовения и сна, — подсказала Тсую, отчаянно шепелявя. — И еды, но еды потом. Потом много свежей еды. Изуку хотел было отдать приказ слугам — так они справились бы быстрее, но Тсую остановила его: — Мы не любим чужих. — Хорошо, — согласился Изуку. — Никаких чужих, — он невольно подстроился под ее стиль речи. — Но харсайым ведь не чужая? Харсайым может помогать? Тсую посмотрела на него задумчивыми болотного цвета глазами, словно взвешивая его причастность на аптечных весах: — Харсайым может. Спустя некоторое время, таская воду и смывая кровь, пот и грязь с ее темно-зеленых волос, Изуку невольно вспомнил их с Бакуго пререкания в купели. «Каччан, ты неприличный!» — со всей ответственностью тогда заявлял Изуку. А сейчас, глядя на то, как он возится с Миной, Изуку был готов взять свои слова обратно. Потому что он сам сейчас тоже был совсем неприличный. Хотя, если он еще целомудренно избегал смотреть на голую Тсую и сидел на табурете позади нее, то Бакуго вообще не стеснялся отмывать Мину. Изуку видел, как быстро и без какого-либо стеснения его руки скользили по ее шее, под грудями и между лопаток, растирая розовую кожу до едва заметного румянца. Мине происходящее же было совершенно безразлично. Она сидела в сияющей нефритом походной ванне, уставившись бездонными обсидиановыми глазами в одну точку и покорно ждала, пока все закончится. Вот Бакуго вытащил ее из ванны, завернул в заботливо поданное слугами пушистое полотенце из личных запасов Изуку, и унес в шатер. Тсую ушла сама, шлепая босыми ногами по проложеной тускысом дорожке. С Амаджики Изуку провозился долго. Он все время пытался уснуть, а, пробудившись от дремы, бился в панике и его приходилось успокаивать голосом. — Совсем башку разбил, — проворчал Бакуго, наблюдая за их совместными мучениями и одновременно ополаскивая Рюкио свежей водой из бурдюка. Пока он относил ее к Тсую и Мине, слуги сменили и нагрели воду в ванне. Киришима, сидевший у входа под навес, где устроили эту импровизированную купель, лезть в нее не торопился. Его кожа все еще казалась твердой на ощупь, а взгляд красных, таких же как у Бакуго глаз, потерял и блеск, и задор. Даже его обычно торчащие вверх волосы выглядели поникшими. — Кири. Киришима поднял глаза на Бакуго, остановившегося возле него: — Облей водой и хватит. Но все же поднялся, получив короткий тычок носком ноги в бедро. Изуку в очередной раз пытался успокоить Амаджики, забывшего, где он находится. Наконец, ему удалось привести его в порядок, выманить из ванны, где он с полной серьезностью собирался уснуть, и за руку утянуть в шатер. Девушки уже спали на толстом слое войлока, укрытом льняными простынями, закутавшись в шаршаровые одеяла — Изуку распорядился выдать им лучшее, что было в королевском скарбе. Пока удалось устроить спать Амаджики, пока объяснить слуге, какого мяса когда и сколько подать, пока отправить гонца к Тодороки с благодарностью, пока приказать лекарям готовить восстанавливающие силы снадобья — время прошло, и в шатер вошел Киришима, бесстыдно державший в руке полотенце. Изуку в очередной раз отметил, что нормы морали, видимо, драконов вообще не касались. — Он меня отослал, — виновато вздохнул Киришима, кивая в сторону купели. — А сам еле на ногах держится. Это было больше похоже на просьбу, чем на извинения или бесцельную реплику. И то верно — кто посмеет перечить великому харсу, тем более, когда он не в духе. Изуку благодарно кивнул: — Сейчас помогу. Пожалуйста, ложись спать. Когда Изуку вернулся в купель, Бакуго на ногах уже не держался. Он сидел в теплой воде в ванне, откинув голову на бортик, и, казалось, спал. Высокая мыльная пена закрывала его тело до ключиц, но Изуку сразу заметил, что его плечи и лицо до сих пор были грязными, и копоть, и подсохшая кровь были размазаны по ним темными разводами. Вздохнув то ли с сожалением, то ли с сочувствием, Изуку взял мягкую мочалку, подвинул табурет и сел рядом. Это было странно. Все эти месяцы Бакуго был… нет, не недосягаемым. Просто он не нуждался в прикосновениях Изуку. И теперь, казалось, что эта забота может быть чем-то оскорбительным для его гордости. Изуку осторожно провел пальцами по правому запястью Бакуго: — Каччан, — тихонько позвал он, предупреждая о своем присутствии. — Все хорошо. Скоро пойдем отдыхать. Бакуго чуть повернул голову, приоткрыл глаза. Он лениво и безмолвно наблюдал за тем, как мочалка скользила по его загрубевшим пальцам, вверх до локтя, а затем к плечу. В груди Изуку рвалось дыхание. Бакуго выиграл им семь дней. Такая роскошь, о которой Изуку и мечтать не мог. Целых семь дней против ожидаемых неполных суток. И за это они дорого заплатили. Тсую была немногословна, но Изуку понял, что уже ни Сэро, ни Мирко они не увидят. А Шинсо… Да кто бы знал, куда подевался Шинсо. Этой ночью они потеряли двух драконов и одного преданного человека, неизвестно зачем отправившегося вместе с ними. Короткие, нежные движения мочалкой перешли на грудь и живот Бакуго. Вода в ванне стремительно темнела. Наверное, нужно было попросить слуг сменить ее или набрать вторую. Но Изуку впервые видел, как сильно Бакуго хотел спать. Его глаза слипались, и длинные, светлые ресницы все чаще были сомкнуты. — Бакуго… — раздался тихий голос со стороны шатра, и Изуку поспешно обернулся. Мина стояла обнаженная, видимо, забыв одеться или не заметив приготовленного слугами платья. Изуку поспешно целомудренно уткнулся взглядом в пол. Бакуго, поднявшего взгляд ей навстречу, ее вид не смутил: — Чего тебе? — Мы же убьем их, Бакуго? — прошелестела Мина. — Каждого, — бесстрастно согласился Бакуго. — Иди спать. Мина покивала головой и понуро побрела обратно. — Прости меня, Каччан, — пробормотал Изуку, спускаясь мочалкой по его бедрам к коленям. — Это была слишком дорогая просьба с моей стороны. — Заткнись, Деку, — бессильно огрызнулся Бакуго. — На войне умирают. Не сегодня, так завтра. Изуку вздохнул. Хотел бы он относиться к этому так просто. Но он не мог. И, наверное, никогда не смог бы. И сейчас, глядя на Бакуго, смывая сложенной вчетверо хлопковой салфеткой следы битвы с его лица, Изуку испытывал чувство какой-то невероятной, щемящей сердце нежности и благодарности. Больше всего на свете сейчас он хотел, чтобы грубый, импульсивный Бакуго ругался, смотрел на него свысока и надменно фыркал на все попытки его утихомирить. Чтобы Изуку чувствовал, что ничего не изменилось, что с ним все хорошо. Хотя нет, это было бы эгоизмом. Изуку правда хотел, чтобы с ним все было в порядке. Левая рука Бакуго никак не отмывалась. Изуку извел и мыло, и ароматную эмульсию, но темные, почти черные разводы, покрывавшие ее до самой середины плеча, так и остались. — Это не грязь, Деку, — бесцветным голосом прокомментировал Бакуго, вынырнув из полудремы. — Оно не отмоется. — Что это? — Изуку постарался спрятать всколыхнувшееся внутри волнение. — Как синяк, только от магии. Пройдет со временем. Наверное, эти слова должны были его успокоить. Но Изуку только подавился болезненным вздохом и постарался больше не тревожить травмированную руку. Магические раны долго заживают. А иногда не заживают вовсе. Все зависит от магии, что их нанесла. Но спрашивать сейчас об этом не было смысла. Изуку последний раз присмотрелся к разводам: — Болит? Бакуго ответил, не открывая глаз: — Да. Так просто, словно так это было нормально и естественно. Изуку запретил себе задавать лишние вопросы. Нужно было поторопиться. Смыв мыло с пшеничных волос Бакуго, он помог выбраться из ванны, накинуть халат. Опустился перед ним на колени, тщательно промокая от воды ноги. Странно. Встречая его так же в окхеле перед хэгшинами, Изуку приходилось перешагивать собственную гордость, а сейчас внутри не было никаких барьеров. Он был рад, что хотя бы так может позаботиться. Королевская чета могла бы спать в приготовленной для них теплой палатке, но Бакуго выбрал для отдыха общий с драконами шатер. Изуку поднес ему кубок с горьким отваром курмина, который должен был снять боль и усталость, и Бакуго выпил его, не поморщившись. От заготовленных лекарями компрессов и принесенных целителем мазей отказался — мол, все равно не помогут. Потом, наконец, улегся. Так, чтобы видеть драконов. — За ними присмотр нужен, — пробормотал он сквозь сон, устраивая щеку на тонкой подушке. — Мало ли что. Все равно дикие. Изуку посидел рядом с ним еще немного, поглаживая влажные после купели щиколотки. Ему хотелось быть рядом. Хотелось прижаться и согреть, дать хоть какое-то чувство покоя после всего случившегося этой ночью. А потом заворочался вроде бы безмятежно спящий Киришима, глухо зарычал, и в полумраке затрещали срывающиеся с его губ мелкие язычки пламени. Изуку похлопал глазами. Так и шатер поджечь было недолго. Он быстро пересел с края лежанки Бакуго к изголовью и на свой страх и риск запустил пальцы в красную шевелюру Киришимы, грубовато поглаживая. Волосы были жесткие, твердые на ощупь и больно царапали ладонь. Но подсмотренное у Бакуго движение сработало: Киришима перестал скалиться и снова засопел носом. Изуку с облегчением выдохнул, продолжая почесывать его космы. Потом он перевел взгляд на Бакуго и обнаружил, что тот проснулся. Но вмешиваться не стал, снова закрыл глаза: — Спасибо, Деку. — Спи, Каччан, — Изуку не сдержал нежности в голосе. — Я присмотрю. В тишине и размеренном дыхании, в полумраке, изредка нарушаемом искрами драконьего пламени, мысли Изуку были похожи на поток. Глубокий, чистый, подпитываемый и эмоциями, и знаниями. Каччан сказал «наше королевство». Накануне Изуку сказал то же самое, но он больше хотел добиться рационального решения, чем верил в это сам. Номинально это действительно было так. Бакуго был и харсом дэньмитских племен, и королем Миодоссии. Но Бакуго не жаль было ее провинций, жителей, как и Изуку очень смутно заботила весной подступающая летовка, из-за подготовки к которой им пришлось задержаться в горах. Сейчас… Сейчас же, выглаживая постепенно все более приятные, пусть и колючие волосы Киришимы, Изуку с любопытством рассматривал свое новое осознание, как ботаник изучает неизвестный ему цветок. Это было их королевство. Действительно их. И подданные, и армия, и драконы — все это было их. Одно на двоих. Этот брак не отобрал права и власть у Изуку. Он дал ему защиту, дал надежную опору, на которую можно было положиться так же, как на Ииду, на Ниренгеки или Шото. Бакуго признавал его — признавал, доверяя себя и тех, кто был ему дорог, в момент собственной слабости. Наверное, скажи Изуку это Тодороки или Ииде, и его бы не поняли, но он испытывал гордость от этой мысли. Снова закрутился под одеялом Амаджики, и Изуку пересел к нему. Бакуго нужно было восстановиться, и он собирался приложить все усилия, чтобы дать ему эту возможность.

***

— Мда, потрепало вас знатно, — набивая трубку курительным табаком, протянул Гиран, наблюдая как Гараки, толстенький дохтур, крутился вокруг отслаивавшейся ожогами руки Даби. В шатре душно пахло лекарствами и горелой плотью. Даби медленно прикрыл глаза, стараясь не обращать внимания на разъедающую боль. — А ты и рад, тыловая крыса! — возмутилась Тога, с ног до головы обмотанная тугими хлопковыми бинтами. — Сейчас опять заладишь свое «а я предупреждал». Даби, скажи ему, чтобы замолчал! Ее капризный голос резал слух. Но в чем-то Даби был с ней согласен. Меньше всего он сейчас хотел слушать поучения советника. Не сейчас, когда у них осталось меньше сотни лошадей и мулов, не сейчас, когда Имасуджи пересчитал повозки и телеги и не нашел ни одной целой, не сейчас, когда куски Гигантомахии валялись по всему лесу, дрепп его дери! — Милая, — Гараки, облаченный в плотно подогнанный костюм, на секунду отвлекся от своей кропотливой работы, — я волшебник, но не бог. Я велел тебе не раскрывать рта, девочка. Тога недовольно закатила глаза и последовала его совету. Ей сильно досталось: сначала драконы нанесли ей с десяток рваных ран, а потом кончилось действие магии крови и обратное превращение из ящера в человека переломало ей все кости. Как она выла, пока ее перекладывали на носилки. Сейчас действовала микстура от боли, выданная ей Гараки, но напрягаться Тоге было еще слишком рано. — Мда, Бакуго, конечно, та еще заноза, — Гиран что-то посчитал в своей книжице, какую все время носил с собой и пустил пару колец табачного дыма. — Если его целью было задержать нас, то он ее добился. Запасов продовольствия хватит на неделю, не больше. Конница и обоз практически уничтожены. Нам нужно или выдвигаться прямо сейчас, чтобы быстрее пополнить запасы, или снова копить силы. Имасуджи, сидевший на полу и строгавший ножом прямую ветку от нечего делать, поднял голову: — Князь! Позвольте пойти вперед! Я никого не смог убить в этой битве, мои руки чешутся до меча! — Если и убивать, то этого проклятого Бакуго! — снова подала голос Тога, видимо, не способная оставаться в стороне от разговора. — Вместе с его погаными драконами! — Нет, — отозвался Даби, рассматривая короткие, почти не растущие из-за его магии ногти на левой руке. — Сражаться с Бакуго значит зря тратить силы и время. Я пришел сюда не для того, чтобы воевать с этим варваром. Нужно, чтобы он убрался отсюда. Добьем его потом. — Что ты имеешь в виду? — недоуменно поинтересовался Атсухиро, жонглировавший своими стеклянными шариками. Его маска была расколота, но он так и не стал ее снимать. Даби помедлил: скальпель Гараки отслоил очередной пласт обгорелой кожи, и обнажившуюся плоть защипало целебным дымом. — Зимой Бакуго отказался от союза, хотя я обещал ему половину Миодоссии. А потом женился и получил ее всю без единого взмаха меча. Я думал, что это был брак по расчету. А на переговорах учуял его, — Даби поднял левую ладонь, создавая из голубого пламени узнаваемый силуэт. Гараки возмущенно затараторил, требуя прекратить использовать магию, но Даби не обратил на него внимания. — Изуку Мидория. Именно он держит это лоскутное одеяло. Убери его — и альянсу конец. Уйдет Бакуго — уйдут и драконы. Останется один Тодороки. — Подождите, князь, — Гараки бесцеремонно накрыл пламя салфеткой, пропитанной отваром белладонны, и оно бесшумно погасло, не ранив кожи. — Что значит «учуяли»? — Омега. Видимо, Мидория все-таки не приемный, а настоящий сын Всемогущего. А магии у него или нет, или ему ее одолжили. В шатре повисла долгая, гнетущая своим любопытством тишина. Гараки на мгновение замер, а потом завозился над раной с удвоенной скоростью, орудуя инструментами уже не так осторожно, как раньше: — Что же вы не сказали раньше? Это же такая редкость! Такой экземпляр! — Даби поморщился, не имея душевных сил это слушать. — Вы знаете, как сложно найти омегу? Это источник можно вырастить за три-четыре поколения! А омега совсем другая история! Вы хоть представляете, как сильно должна любить мать еще неродившееся дитя, чтобы превратить магию источника в способность к деторождению? — Какого источника? — подняла голову с расшитых подушек Тога. — Маг с абсолютной силой, — пояснил Атсухиро на миодосский манер, который Тоге был привычнее и понятнее. — Как князь. — Я думала, женщины не могут рожать от таких абсолютных, — задумчиво протянула она. — Могут, если зачатие происходит насильно, — Гараки, наконец, закончил возиться с обуглившейся кожей и принялся накладывать жгучую мазь. — Тогда магия не приумножается. Женщины — удивительные существа! Одними эмоциями способны на такое! Хотя, как я их не препарировал, я так и не нашел, где эта способность заложена. Тога поморщилась: — Я бы такого насильно сделанного ребенка сама бы из своего пуза вырезала. Какая мерзость. — Вот! Об этом я и говорю! — встрепенулся Гараки. — Редчайший экземпляр! — Хватит, — оборвал их трепотню Даби. — Мидорию просто нужно убить. Этого достаточно, чтобы вся эта возня перестала быть для Бакуго личным делом. Гиран выбил на золоченое блюдце пепел из трубки: — Думаете, этот брак был заключен наследника ради? Я слышал, это уже не первая харсайым великого харса. — Да какая разница, — зевнул Даби. — У Бакуго такая же абсолютная магия, как и у меня. Если от него не способна родить женщина, созданная для этого природой, то какой толк с омеги? — Позволю себе отметить, — поганенько улыбнулся Гараки, — что омеги, не имея никакой магии, вынашивают более чистое потомство. — Закройте пасть, дохтур, — Даби перевел на него убийственный взгляд, и Гараки, раскланявшись, действительно замолчал, скороговоркой поддакнув: — Но не от источника, конечно, тут вы правы. Такие разговоры злили Даби. Его магия, беспощадная и безудержная, была грязной, замешанной на любви двух совершенно противоположных по своей природе магов. И какой бы сильной она не получилась, она убивала его. Даби никогда не мог использовать ее всю: не выдержало бы тело. Дурацкое, человеческое, слабое тело. Энджи Тодороки следовало выбирать себе партию более вдумчиво. — Значит, в следующей битве вы хотите, чтобы я принес вам голову миодосского короля? — растянул губы в предвкушающей усмешке Имасуджи, уже закончивший строгать из ветки остроконечную палку, которую наверняка собирался использовать в качестве вертела. — Да, — кивнул Даби, возвращаясь мыслями в шатер, от духоты которого не спасал даже приподнятый полог. — Тога, сколько тебе нужно времени, чтобы освоиться с драконом? Тога посмотрела с искренней неприязнью на несколько десятков колбочек, наполненных темной, густой кровью, оценивая сложность магии: — Не меньше месяца. Значит, их поход затягивался. Но в отсутствии Гигантомахии, чью искусственную магию Тога не могла извлечь из крови и использовать сама, у них не было другого оружия против драконов. Глубоко вздохнув, Даби озвучил план: — Значит, так. Имасуджи возьмет коней и попробует достать Мидорию. Если этого не получится, то мы убьем его в следующей битве. А Бакуго пусть сражается со своим же драконом. Нет, с десятью. Тога, скажи потом Твайсу, чтобы размножил тебя в этом облике. Бедный Твайс. Он до сих пор спал — уже вторые сутки — вымотанный созданием реплик Гигантомахии. Кстати, о Гигантомахии… — Было бы неплохо убить того, красного, — словно прочел мысли Даби Атсухиро. — Пробил мой купол одним ударом. И с Махией что сделал, видели? Гиран усмехнулся: — Если вы заденете красного, то снова превратите эту, как вы сказали, возню, в личное дело Бакуго. Может, в битве вы этого не заметили, но с моего ракурса все было прекрасно видно. — Гиран дождался, пока все обратят на него внимание. — Бакуго не отдал ему ни единой команды. Всем остальным драконам он подавал весьма понятные сигналы магией. Красный действовал сам. Даби задумался. А действительно ведь. Бакуго спрыгнул с крыла розовой к Гигантомахии, никак не подсвечивая себя магией. Но дракон явился. Да и потом, когда они сражались, Бакуго не оборачивался, не отвлекался, словно чувствовал, что происходит за спиной. И никак не просил о помощи, но дракон все равно забрал его в самый подходящий момент, ловко подхватив хвостом. Как ни прискорбно, но Гиран со своей отстраненной позицией и холодным рассудком в очередной раз делал правильные выводы. — Неужели фамильяр? — встрепенулся Атсухиро. — Не может быть! — со всей уверенностью заявил Гараки, вытирая рукавом взмокшую лысину. — Чтобы создать фамильяра нужен искусный колдун, глубокие познания в анатомии и алхимии. Все-за-одного мог создавать фамильяров, но его, к сожалению, уже нет на свете. Других таких колдунов я не встречал. Если Атсухиро был прав, и это действительно был фамильяр, то, убив красного дракона, Даби нанес бы Бакуго удар, от которого он уже вряд ли смог бы оправиться. Фамильяр — это часть души, половина собственной магии, кровь и плоть, сотканные в черном огне под страшные заклинания. Если так, то кого принес в жертву Бакуго, чтобы получить такое создание? Впрочем, это не было делом насущным. — Тогда условились, — подытожил Даби, с облегчением наблюдая за тем, как Гараки завязывает последний узел бинта на его запястье. — Имасуджи идет за Мидорией. Остальные готовятся к битве.