Battle-born

Сантийские горы окрасились красным, словно облитые малиновым щербетом, и трубы с обеих сторон протрубили отступление. Изуку стащил тяжелый шлем, и тихий, испуганный ветерок принялся трепать его мокрые от пота кудри. Воздух в легких был сухим, жестким, и хотелось кашлять от запаха крови, уже который день стоявшего над холмами перед Зарном. Оруженосец подскочил к Изуку, подал флягу с водой. Упасть бы сейчас на землю, выдохнуть, но нет. Изуку усилием воли заставил себя гордо поднять голову и махнуть своим магам рукой, приказывая возвращаться. Шла вторая неделя беспрестанных сражений, в которых то Алрия, то альянс отвоевывали считанные стадии земли, чтобы завтра проиграть их обратно. И только густые, черные ночи жаркого лета могли прекратить бойню, развернувшуюся под бездонным небом. Хотя… в первый раз не помогла даже тьма. Это потом в какой-то миг кровь, крики и стоны, лязг железа и надрывное ржание лошадей превратилось в рутину, начинающуюся спустя три часа после рассвета, а первые трое суток ни одна армия не знала отдыха и билась не на жизнь, а на смерть. Бились до тех пор, пока алрийцы не отступили, а у воинов альянса не осталось сил, чтобы их преследовать. Их первая и сомнительная победа обратилась в прах на следующее же утро, когда Алрия снова пошла в наступление. Военный совет в харском шатре этим вечером был не слишком радостным. Лица вассалов потемнели, взгляды хэгшинов не выражали воодушевления. — Армии нужен отдых, Ваше величество, — с горечью в голосе, но уверенно произнес Иида. — Мы можем отступить, чтобы дать им время восстановиться. Изуку не ответил. Он ждал другого мнения, не торопясь пока высказывать свое. — Неразумно, — покачал головой Гран Торино. — У них до сих пор нет регулярного подвоза продовольствия. Вряд ли они выдержат долго. — Прошло десять дней, — отозвался из дальнего угла со своих высоких носилок Шинсо. — Скоро подойдут тяжелая пехота и обоз. До тех пор нужно успеть их добить. Изуку поймал его измученный взгляд и благодарно кивнул, показывая, что совет услышан. Шинсо все еще был слаб, и такие длинные предложения давались ему с трудом. Изуку же никак не мог привыкнуть к его виду без маски. — А сколько там еще воинов? — подал голос взъерошенный Камакири, чье лицо за эти дни обзавелось новыми боевыми отметками, теперь цветущими оттенками красного и синего. — Мы с этими-то толком не справляемся! — Мы держим хороший темп, — спокойно возразил Тодороки. — Сейчас силы примерно равны, но нам нужно изменить тактику. Иначе мы продолжим лишь изматывать себя, и тогда подкрепление алрийцев будет критическим ударом. Изуку невольно вздохнул и посмотрел на карту. Они изменили тактику в тот же день, когда Бакуго вернулся с разведки. Весть о том, что Даби идет лишь с небольшой частью своей армии, заставила их пересмотреть весь план. Не за чем было ждать малочисленного противника в горах: большей армии нужно место, чтобы развернуться. Да и уворачиваться от вражеского дракона куда проще на равнине, нежели в ограниченном пространстве ущелья. И Бакуго принял решение ударить раньше. Встретить противника на подходе к Зарну, не дав ни отдохнуть с дороги, ни перестроиться. Каково же было удивление всех военачальников альянса, когда мгновение назад десять тысяч алрийцев превратились в двадцать, а затем и в тридцать. Белых драконов, вопреки ожиданиям Бакуго, было только два, но их уже было достаточно, чтобы внести смуту в небесное сражение. Магические фронты противостояли друг другу до тех пор, пока алрийский вдруг не стал в два раза больше, и если бы не поддержка драконов, то Изуку пришлось бы отступать. Но теперь… — Как именно ты предлагаешь поменять стратегию? — Изуку поднял глаза на Тодороки, чей правый глаз был прикрыт повязкой: на днях его зацепило вражеским заклинанием. — Ты хочешь отступить обратно в Зарн? — Их нужно заманить в Зарн, — поправил его Тодороки. — Но драконов нужно удержать над равнинами. Иначе у нас будут огромные потери. Гран Торино задумчиво почесал бороду: — Это может сработать. Но не думаю, что нам дадут это сделать. Противник опытный, такую задумку легко разгадает. Изуку неуклюже повел плечами. Доспехи, даже тщательно подогнанные, давили на лопатки и неприятно натирали в подмышках. — Еще предложения? — он обвел взглядом собравшихся, надеясь, что чья-то здравая или хотя бы бредовая идея натолкнет их на спасительную мысль. Ответить ему не успели: полог шатра дернулся в сторону, пропуская Бакуго. Изуку первый склонил голову в знак приветствия. Вокруг ладоней Бакуго роем светлячков кружились мелкие искры, свидетельствуя о его крайнем раздражении. — Что с ним? — тихо спросил Изуку, не надеясь на ответ. — Мертв, — коротко бросил Бакуго. Боги, он был мрачен. Бакуго обвел всех присутствовавших тяжелым, полным ненависти взглядом, а потом жестко ударил по столу кулаком. Карта вспыхнула, но никто не обратил на это внимания. Гран Торино сочувствующе потер веки пальцами. — Заебали, — прорычал Бакуго, словно обращаясь ко всем одновременно. — Клянусь Ханем, с меня хватит. — Это значит, что мы отступаем? — уточнил Тодороки, и хэгшины одновременно отпрянули на пару шагов назад. Магия Бакуго полыхнула с треском, и пламя перекинулось с карты на стол. — Это значит, что ты, ублюдок, завтра не будешь командовать, — Тодороки нахмурился, но возразить не успел. — Монома! — юркий шаман тут же оказался в первых рядах. — Готовь жертвы богам. Пусть даруют нам завтра победу, или я сам стряхну их с небес, ясно?! — Я попрошу их сделать вид, что они ничего такого не слышали, — беззаботно рассмеялся Монома. — Я понял тебя, Великий Харс, сейчас же разожжем костры. — И чтоб каждому, слышишь? Каждому чтоб хватило мяса! Монома подобострастно покивал и исчез из виду. Хэгшины одобрительно переглядывались и, стоило пологу закрыться за шаманом, как послышались благодарные возгласы. — А вы все, — тон Бакуго был безоговорочным, — идите нахер спать. Натираться своими настойками, жрать, ссать. Что хотите. Но нехер здесь ошиваться с умными рожами. — Каччан… — Изуку осторожно тронул его за руку, но Бакуго проигнорировал его прикосновение, продолжая волком смотреть на собравшихся. Повисла тяжелая, неприятная тишина. — Что ж, — первым пришел в себя Гран Торино, — пожалуй, сейчас это самое мудрое решение. Спокойной ночи, Ваше Величество. Коротко поклонившись, он вышел из шатра, держа испачканный кровью шлем подмышкой. Следом за ним неуверенно потянулись вассалы и хэгшины. Тодороки уходил последним. Он словно собирался что-то сказать, но Изуку взглядом и жестом попросил отложить это на потом. — Я приду позже, — пообещал он одними губами, и Тодороки его понял. Стол перестал гореть и только тонкие черные полосы тлели по всей столешнице. Кацуки так и не шевелился, загнанно глядя на краснеющие угли. Изуку наконец смог позволить себе обнять его за талию и прижаться щекой к плечу. От Бакуго пахло жаром, запеченным железом и горькой солью. Пахло волчелистником, жженой полынью и толченной лимонной травой. Пахло кипяченой водой и горелым мясом. Пахло смертью. — Шинсо, — голос Бакуго был бесцветным. — Для меня, ладно? Шинсо, все это время остававшийся у стены шатра — слуги так и не получили приказа его вынести — устало поднял голову: — Просить тебе не подходит, великий харс. Ты хочешь, чтобы я вернулся к алрийцам? — Этого мага нужно убить, — Бакуго на мгновение сверкнул глазами. — Мы не можем больше сражаться с этими проклятыми репликами. Мы жертвуем воинами, они — глиной. Пора уже искупать их в их собственной крови. Изуку не стал поправлять его. На поле боя было достаточно и тел алрийцев. Но ряды миодосской армии редели куда быстрее. — Значит, у Амаджики не вышло, — вздохнул Шинсо, снова укладываясь на подушку. — Жаль. Эта попытка стоила ему жизни. После отступления Бакуго прождал его с час, так и не повернув Салхи с поля боя, а потом умчался с Миной на поиски, предоставив Изуку самому разбираться с военным советом и подсчетом потерь. А когда вернулся, то принес недобрую весть. — Если бы я мог подняться, великий харс, — продолжил Шинсо, бессильно сипя горлом. — Я был бы там в то же мгновение. Бакуго медленно закрыл глаза. Изуку провел ладонью по его волосам, стараясь успокоить: — Пойдем отдыхать, Каччан. В ночи победу не родить, — произнес он на дэньмитском, надеясь достучаться. Бакуго только покачал головой: — Нужно принести жертвы. Меня там ждут. И то было верно. Людей нужно подбодрить. Хотя, кто знает, что там скажут эти дэньмитские боги. Пока предсказания Мономы были уклончивыми. «Вы не познаете скорби», «Каждому воздастся по заслугам», «Солнце не отвернется от вас» — это не было обещанием победы. Изуку подал Кацуки кубок с водой, зная, что от вина или другого напитка он откажется. — Как Киришима? — Я приказал спать. Наверное, лучшее, что сейчас можно было сделать. Скомандовав слугам организовать Шинсо на ночлег, Изуку направился следом за Бакуго к разгоравшимся жертвенным кострам. Они остановились неподалеку от них, там, куда не дотягивался рыжий свет и густая тьма скрывала их силуэты. — Каччан, может, стоит послать Ииду? У него очень скоростная магия, он наверняка сможет быстро добраться до реплицирующего мага. — А толку-то? Даби не дурак, — цыкнул Кацуки, — он держит этого урода подле себя. Ублюдок, ждал, что мы к нему спустимся. Блядь, ведь я бы спустился. Даби просто слишком рано его убил. И я приказал Мине отступить. — Это Даби? Даби убил Амаджики? — с ужасом переспросил Изуку и, дождавшись короткого кивка, сдавленно застонал. — Боги! Что у них за маги такие?! — Живые, — глухо отозвался Кацуки. — Из плоти и крови. Добраться бы только. Изуку заставил себя глубоко вдохнуть уже пропахший скотиной и гарью воздух. Да, алрийцы умело прятались за репликами. Бросали их первыми в бой, истощая силы противника и превращая землю под ногами в вязкое месиво. Даже Белая — никто не называл воссозданного дракона именем Мирко — сражавшаяся в воздухе была репликой. Она выматывала других драконов, ранила, но получив ответный урон просто рассыпалась на комья грязи, и все усилия казались напрасными. И каждый раз Кацуки стоило все большей ярости, чтобы поднять своих крылатых воинов в бой. У драконов все было просто: кто сильнее — тот и главный. Идти против Белой противоречило их природе. Сегодня утром Киришиме уже пришлось схлестнуться с Кодой, чтобы доказать, что он-то будет пострашнее Белой, но дисциплина рушилась, и с этим нужно было что-то делать. Смерть Амаджики, посланного в стан врага конкретно за магом-репликом, наверняка стала еще одним камнем преткновения. А что если… А что если там появятся реплики Даби? Да посадить их на Белую и от драконьего отряда мало что останется. Изуку озвучил свои опасения, но Кацуки только взъерошил свои волосы на затылке: — Нужно заканчивать. Пока им тоже не пришла эта светлая мысль в их сраные головы. Изуку посмотрел в сторону лагеря. Там царила неправильная вечерняя тишина: наполненная звуками стонов, перевязок и позднего ужина. Без смеха и лишней болтовни усталые люди готовились к ночи, которая должна была позволить им перехватить сна и выдержать очередной день. — Нужно отдохнуть, Каччан, — ласково, будто подкладывая подушку, но твердо произнес Изуку. — Люди устали. Драконы устали. Ты устал. Я пошлю на рассвете гонца в белом. Предложим день похорон. Это недостойно, сражаться на костях, не воздав почести погибшим товарищам. Алрийцы верят в это. Они должны согласиться. — Передышка для нас это передышка для них, Деку. А этот проклятый маг и без нее клепает реплики без остановки. — Но иначе мы не соберемся с силами. У нас нет сейчас другой стратегии, кроме как стоять насмерть. Но я хотел бы, чтобы мы выжили. Кацуки не ответил. Он упорно смотрел в сторону костров, выжидая, когда будут закончены приготовления и настанет пора принять участие в обряде. Послышались быстрые шаги, едва ли тревожащие траву под ногами, и возле них возник Монома, неизвестно как ускользнувший от костров: — Великий харс? — Иду. Изуку знал, что ему не обязательно там присутствовать. И все равно пришел, заняв полагающуюся харсайым левую сторону. Справа полагалось быть Киришиме, но он спал, восстанавливаясь после битвы. Жертвоприношение было пышным. За золотым кругом света стояли сотни людей, с замиранием сердца ожидавших решения богов. Истерично блеяли овцы, чуявшие, что их присутствие тут было не к добру. Младшие шаманы били в барабаны, заходились в горловом пении, и Изуку невольно подумал, что остальной части альянса это должно бы мешать спать. Монома плясал вокруг главного костра, пламя которого уже было в человеческий рост, призывая великого Ханя обратить свой взор к творящейся на земле битве. Бакуго на фоне лучистого огня выглядел органично. Изуку нравилось смотреть, как длинные тени делают его образ более четким, угловатым, а желтые блики наоборот сглаживают силуэт. Бакуго казался крупнее и опаснее, и Изуку поймал себя на том, что любуется им. Тем, как ловко взметнулся вверх жертвенный клинок, как его руки окрасились кровью и как пальцы обхватили глиняную чашу, оставляя на ней бурые следы. Это было странно. Вот Бакуго опустился на колени перед костром, Монома и шаманы замерли песнь, и в оглушающей тишине жертвенная кровь пролилась на раскаленные угли. Пламя взревело, устремилось вверх, треща и играя, и Изуку с облегчением выдохнул. Жертва была принята. Не так как раньше, а принята благосклонно. Казалось, этот вздох облегчения прокатился по всей долине, а затем сменился воплями и песнями, уже не просящими, уже ликующими. Бакуго поднялся, и Изуку не запомнил, о чем он говорил, воинственно потрясая кулаком и надменно ухмыляясь. Его глаза горели, и это заменяло Изуку весь мир в это мгновение. Они были уже в шатре, в постели после омовения, когда их покой снова нарушил Монома. — Недобрые вести, великий харс, — прошептал он вполголоса, будто здесь их кто-то мог услышать. Изуку наблюдал за тем, как он развернул тряпку, пропитанную жиром и мясным соком. Внутри была белая, тщательно очищенная баранья лопатка, еще теплая от пламени костра и чуть обуглившаяся по краям. — Видишь, трещины сложились паутиной? — Бакуго недовольно нахмурился. — А эта, совсем большая, идет к сердцу? Это знак смерти, Великий Харс. — Бред, — фыркнул Бакуго, с отвращением кривя губы. — Не нужно быть провидцем, чтобы сказать, что в битве кто-то умрет. Монома уставился на него нечитаемым взглядом, и его серые глаза были матовыми: — Но эту жертву принес не кто-то, а ты, харс. У Изуку похолодело за грудиной. Кацуки дернул плечом: — Прибереги эти россказни для детей, Монома. Боги пообещали победу, мне этого достаточно. — Конечно, — Монома не стал спорить, и его улыбка снова была гладкой и масляной. — Ведь они всегда принимают твои жертвы. Кацуки жестом отпустил его, и Изуку невольно вспомнил, с каким превосходством он уже слышал эти слова от Кацуки. Конечно, он не верил, что жертвы или предсказания могли действительно повлиять на ход битвы, но он никак не ожидал, что Бакуго тоже не верит. И теперь это знание почему-то, наоборот, пугало. Дождавшись, пока Кацуки уснет, Изуку быстро оделся и вышел из шатра. Он обещал Тодороки обсудить случившееся и не было никакой причины нарушать собственное обещание.

***

К удивлению Изуку алрийцы приняли великодушное предложение альянса. Следующий день ознаменовался нейтралитетом. Оруженосцы и слуги собирали тела убитых для ритуального погребения, оружие, доспехи, сбрую, которые еще можно было использовать по назначению. Воины, не ожидавшие такого роздыха, в большинстве своем дремали или спали, многие при оружии — доверять алрийцам не было никакого резона. Бакуго, удостоверившийся в том, что подвоха от врага пока не ожидается, тут же раздал поручения хэгшинам и ушел к драконам. Изуку не сомневался, что там его присутствие будет нужнее. Киришима до сих пор не зализал рваную рану на передней лапе, да и шкуры остальных были усеяны свежими боевыми отметинами. Сам Изуку не спал — взял оруженосца, отъехал за ближайший холм в сторону Зарна. За последнее время его магия, каждый день теперь подвергавшаяся испытанию, стала жестче. Отдав оруженосцу плащ и меч, Изуку сосредоточился, призывая ее в ладони. Вода. Чистый, легкий источник пришел в его руки, пролился по коже до плеч и защебетал радостно под ухом. Но Изуку знал, что там, за ласковым родником таится куда более мощная сила. Та самая, что мчится селевым потоком по горным склонам, сметая все на своем пути. Темная, мутная, способная сложиться в жгуты, искрящиеся зелеными отблесками. Она все чаще просилась в его пальцы на поле боя, грозилась сложиться в копье или щит, и Изуку поверить не мог, что у него вообще может такое получиться. Он гнал ее прочь, возвращал в управляемое русло, сбрасывал с рук, чтобы тут же призвать обратно, но никак не решался использовать. А теперь, здесь, где он никому не смог бы ею навредить, Изуку был готов попробовать. Он знал свои пределы. Настала пора выйти за них. Магия пришла, не дожидаясь призыва. Мгновение, и черные вихри закрутились вокруг рук Изуку. Он должен был держать руки ровно. Просто держать их ровно, стараясь сформировать из магии желаемую форму. Но потоку было все равно на его желания. Он бурлил и сопротивлялся, а потом и вовсе хлынул во все стороны, взрывая землю вокруг, выворачивая куски дерна. Пронзительно заржала и тут же замолкла за спиной лошадь. Изуку насилу стряхнул магию с рук и обернулся. Лицо оруженосца было искажено ужасом, и две глубокие рытвины проходили по обе стороны от него. Чалый же мерин, которого Изуку сегодня взял у конюшего, уже не дышал, разбитый жгутом надвое. Дыхание пропало из легких. Ладони вдруг запульсировали, и магия вновь постучалась сквозь пальцы в запястья. — Уходи, — коротко скомандовал Изуку, стараясь сохранить спокойствие. — Я вернусь сам. Оруженосец не стал спорить, быстро покивал и бросился бежать по склону холма. Изуку хотел было закрыть лицо руками, но разбушевавшаяся магия пробилась до локтей, и ему пришлось расставить руки в стороны, чтобы не задеть себя самого ее зелеными искрами. Боги, да что такое творилось? Хватит, хватит, хватит! Изуку мысленно пытался отгородиться от потока, но все без толку: ни пальцы, ни запястья ему больше не принадлежали, пульсируя магией. В голове застучало сердце и зрение помутилось. — Деку! Беспричинное тепло разлилось по телу, стоило Изуку услышать этот голос. Но разум тут же сменил его страхом навредить: — Не подходи! — да разве Бакуго можно было остановить словами? — Каччан, не надо! Зеленые искры прожгли мышцы и кожу до плеч, и Изуку направил силу в землю, надеясь, что та сможет погасить поток. Отдача получилась сумасшедшей: его подкинуло в воздух, отбросило назад, и Изуку с трудом удалось приземлиться на ноги. — Нихуя ж себе! — одобрительно воскликнул Бакуго, оказавшись в нескольких широких шагах напротив Изуку. — Может, еще раз? — Ты с ума сошел?! — взвыл Изуку, вскидывая ладони к небу. — Я не специально! Она не слушается! — Ну давай, а? Изуку не мог видеть сейчас Кацуки — слишком уж был занят тем, чтобы не сломать себе руки, но в его голосе было столько неподдельного любопытства и уверенности, что Изуку жаль было ему отказывать. Но это не меняло одного простого факта. Магии было столько, что она грозила сломать Изуку кости. — Останови! — взвыл Изуку. — Пожалуйста, Каччан! Он зажмурился, поднимая руки как можно выше, уже готовый перетерпеть ожоги на запястьях, но вместо этого тяжелый удар в солнечное сплетение заставил его согнуться пополам. Магия возмущенно загудела, скрутилась жгутами, и мокрый запах вспаханной земли поднялся в воздухе. Трескучий грохот возвестил о том, что Кацуки уже отскочил назад. — Хватит ссать, Деку! — приказал он. — Дерись! Изуку уставился на него разбитым взглядом. Чего хотел от него Кацуки? Чтобы Изуку сражался с ним в полную силу? Невозможно! Изуку никогда не брал всего, что было завещано ему Всемогущим. Эта магия сломала бы его. Разорвала бы в клочья. Но сейчас она вдруг перестала шипеть на него, словно на чужака и принялась нежиться о его пальцы. Изуку с удивлением посмотрел на черные жгуты, предсказуемо кружащие вокруг его запястий словно небольшие водовороты, готовые устремиться в бой по одному мановению руки. Что случилось? Что изменилось? Золотые искры красноречиво заклубились вокруг пальцев Бакуго: — Я примчался сюда не сопли тебе вытирать, — Изуку поспешно шмыгнул носом, стараясь соответствовать этим словам. — Покажи уже, блядь, на что ты способен. Черные жгуты послушно дрогнули, и Изуку позволил себе атаковать. Солнце поднялось в зенит, а затем покатилось по небосклону, опаляя их вспотевшие лица, когда магия Изуку, наконец, унялась и снова стала чистой. Изуку обессиленно опустился на черную землю — вокруг него не осталось ни травинки, и Бакуго сделал то же самое, откинув голову и подставляя обнаженную шею и грудь под дуновение ветра. Некоторое время они сидели молча, восстанавливая дыхание и наслаждаясь отдыхом, пока Изуку не дополз, наконец, до Кацуки и не упал щекой к нему на плечо. Ему хотелось благодарить, но подходящих слов не было. Задавать вопросы язык не ворочался. Хотя Изуку не был бы собой, если бы не спросил хотя бы самый важный: — Как ты узнал? — Увидел, — коротко отозвался Кацуки, откидываясь на спину и запуская пропахшие гарью пальцы в кудри Изуку. — Думал, что-то случилось. А ты просто ебанулся. — Кажется, я доставляю тебе проблемы, — вздохнул Изуку и тут же вздрогнул, когда Кацуки ощутимо дернул его за волосы. — Прости! Облака в небе едва плыли на запад, и форма их была сегодня совсем бессмысленной, словно кто-то разбросал пушистый хлопок. Синева казалась близкой, будто бы до нее можно было дотянуться. Нос приятно щекотал запах влажной земли и корней. Эти минуты хотелось бы остановить. В них была приятная, победоносная усталость и кожу рук покалывало изнутри. Изуку дождался, пока дыхание станет ровным, и потянулся к губам Бакуго за поцелуем. Что ж, даже если завтра будет хуже, чем вчера, он теперь сможет вложить больше сил в их общую победу. Эта совместная тренировка была едва ли не лучше соития. Изуку мог позволить себе больше, зная, что даже если магия вырвется из-под контроля, то он не навредит ни кому-то, ни себе самому. И магия, освоившись со своей свободой, теперь была податливее и гибче. Завтра Изуку сможет не опасаться за то, чтобы ранить своих же. Кацуки ловко уронил его спиной на землю и навалился сверху, прижимая за запястья к жирному дерну: — Это было все, Деку? Или еще есть? Изуку пошевелил пальцами, играя искрами. Он… он мог бы призвать больше. — Я… — он чуть замялся. — Я вряд ли выдержу еще. Кацуки усмехнулся, с вызовом изогнув левую бровь: — Серьезно? Ну-ка, давай, — Изуку неуверенно метнулся глазами в сторону. — Я ловлю. Изуку набрал в легкие воздуха. С Кацуки он мог попробовать? Или нет? — Каччан, нам нельзя рисковать тобой, — тихо прошептал он, запрещая себе соглашаться. Быстрый, кусающий поцелуй в челюсть был ответом. И Изуку не смог отказать. Магия привычно пришла в руки. Помчалась вверх. Сейчас, когда мышцы Изуку уже были безвольными, это походило на весеннее половодье, когда вода растекается как сама считает нужным. Но теперь он должен был впустить больше. До плеч, до груди. Но он прекрасно знал, что сколько бы он не взял ее в свое тело, она не будет потоком в нем. До встречи с Мицуки Изуку не понимал этого, а потом, прощупав собственными руками, как это было у тех, кто владел магией от рождения, понял, как сильно от них отличался. Сейчас же он чувствовал, что его тело просто было сосудом, куда магия наливалась, и у этого сосуда был предел. И пусть он уже превратил звенящие ручьи в темные реки черных магических жгутов — там, в наследии все еще было слишком много, чтобы принять это в свои руки. — Не могу, — устало выдохнул Изуку, сдаваясь, и Кацуки отпустил его, так и не опалив золотыми искрами. — Только не злись, пожалуйста. Я пробовал так однажды. Мое тело не выдерживает. Я просто раню себя накануне битвы. Вряд ли это принесет нам пользу. — Не выдерживает? — нахмурился Кацуки. — В каком смысле? — Когда мы были в окхеле, где всегда горит огонь, Мицуки сказала мне, что моя магия на кончиках пальцев. У всех идет от сердца, а у меня нет. И каждый раз, когда я призываю ее, я словно набираю ее из ниоткуда. И, боги, во мне просто нет столько места для нее! Изуку потер пальцами глаза, стараясь восстановить боевой настрой. Радость от тренировки словно волной смыло, осталось разочарование от собственной бесполезности. Кацуки не ответил. Просто хлопнул себя по коленям, поднимаясь, и протянул Изуку ладонь, предлагая следовать за ним. В лагерь возвращались пешком и молча. У шатра их встретил Иида, явно встревоженный рассказом оруженосца. Но ясно было, что избежать разговора не получится — к ним широкой рысью подъехал Тодороки: — Боги, Мидория, что случилось? Вид у Изуку был, конечно, далек от королевского: весь в грязи и земле, взъерошенный и в порванной одежде, он выглядел так, будто вернулся с очередного побоища. Да и то, наверное, хуже. Одновременно примчалась Мина с крайне недовольным видом, и Бакуго, догадавшись, что речь пойдет о чем-то не слишком хорошем, ушел с ней тут же, коротко бросив через плечо: — Дальше сам.

***

— С Его Величеством Мидорией все в порядке? — взволнованно спросила Яойорозу, встречая Шото внимательным взглядом. В ее руках были золотые пяльцы, и Шото, невольно присмотревшись к очертаниям вышивки, узнал в ней двуцветный герб герцогства Тодороки. Яркая карминовая нить как раз приступила к гриве льва. — Скажем так, ему не нужен лекарь, — со всей доступной ему честностью и дипломатичностью ответил Шото. — Вы выглядите расстроенным, — Яойорозу протянула к нему руку ладонью вверх, предлагая мгновенно созданный из ниоткуда кубок с мятной водой. — Могу поддержать вас? Шото покачал головой, проигнорировав предложенное, и устало рухнул в кресло, расшитое бархатом. Его шатер был в несколько раз меньше того, в котором он привык жить в путешествиях. Видимость постели от порога раздражала, и тяжелый пудровый балдахин не спасал ситуации. — Я не понимаю, Момо, — не выдержал он через некоторое время молчания и выжидающего взгляда. — Зачем Мидория его покрывает? Будто со стороны не видно, что происходит. Яойорозу только вздохнула и все-таки поднесла ему кубок, устроившись на подлокотнике. Сейчас, когда их никто не видел, она могла разрешить себе быть чуть ближе: — Его Величество не может позволить себе жаловаться, — понимающе произнесла она. — Это уронит его авторитет в глазах вассалов, а сейчас это крайне несвоевременно. — То, как Бакуго обращается с ним, роняет его авторитет куда сильнее. Это просто непростительно, — Шото все же сделал глоток прохладного зелья, и дышать стало легче. — Ты видела, сколько шрамов добавилось на руках Мидории за эти месяцы? Яойорозу провела пальцем с розовым ноготком по краю его кубка, снова наполняя его: — Я сожалею каждый раз, когда вижу их. И молюсь богам, чтобы все это скорее наладилось. — Момо, ты надеешься, что когда мы победим Алрию, Бакуго вернется в свои горы и будет сидеть там тихо, пока Мидория будет править в Фессе? — горько усмехнулся Шото. — Боюсь, у этого варвара другие планы. Это сейчас его внимание занято Алрией, а что будет, когда его взгляд падет на другие страны? Яойорозу нахмурилась, и тонкая изящная морщинка залегла между ее черных бровей: — Но ведь у нас союз с Миодосией, — с сомнением протянула она. — Наши страны давно дружат. Его величество Мидория не позволит нарушить этих договоренностей. Шото задумчиво уставился в светлую стену шатра. Как посмотреть. Последние месяцы не были похожи на то, что Изуку может противостоять своему супругу. Наоборот, Шото все реже видел в нем искру протеста и все чаще сталкивался с нездоровой уступчивостью. Боги, что этот варвар сделал с ним? Или… что делал постоянно? Тошнотворный ком подкатил к горлу, и Шото поспешил выпить еще мятной воды. Он до сих пор помнил те испачканные кровью простыни, и каждый раз он не мог сдержаться, чтобы не сжать кулаки до побелевших костяшек. Яойорозу заметила этот жест, огладила по рукам, надеясь успокоить. — Ваше превосходительство… — Не надо, Момо, — голосом остановил ее Шото. — Сейчас не время для этих мыслей. Скажи лучше, ты смогла вспомнить то, о чем я тебя просил? Яойорозу едва заметно кивнула и достала из потайного кармашка на груди небольшое лезвие без рукояти. Серая, матовая поверхность выглядела знакомо и отталкивала своим видом. Шото взял его в руки, внимательно рассмотрел. Потом провел по ногтю и с удивлением обнаружил глубокую зазубрину: — Ты заточила? — Его нельзя заточить. У меня нет ничего достаточно твердого для этого. Мне пришлось сразу создать его острым. Шото покивал, вертя лезвие в пальцах и стараясь не порезаться. Его хотелось сломать, выбросить, забыть и никогда больше не вспоминать. Но он продолжал смотреть, вглядываясь и впитывая то, что было в этом лезвии. Набираясь намерения. Когда же оно стало достаточно осязаемым, Шото вернул артефакт Яойорозу: — Ты знаешь, что с этим делать.

***

— Что значит, «больше не можешь»? Спокойствие, с которым прозвучал вопрос, могло обмануть кого угодно, только не Твайса. Маг мгновенно закутался в шелковую накидку под пристальным взглядом Даби и устало захныкал: — Много! Слишком, слишком много! Они получаются все хуже! Они… они… — дальше слов уже было не разобрать. Даби устало потер глаза: — Дохтур… Гараки, обзаведшийся за последние дни такими мешками под глазами, что в них можно было бы хранить пшеницу, тяжело вздохнул: — Я ничего не могу поделать. У любого организма есть предел. Как вы помните, Ваша Светлость, Твайс не источник и магия его может быть исчерпана. — А что ваши грибочки да припарки? — передразнил его обычно восхищенный тон Даби. — Кончились? — Отнюдь, — обиделся Гараки. — Не действуют. Даби вернулся взглядом к Твайсу, скулеж которого уже стих, и он сам теперь сидел на полу, вздрагивая и пряча голову. Тога уничтожающе посмотрела на Даби, подошла к Твайсу и принялась гладить его сквозь накидку, что-то успокаивающе бормоча и приговаривая. Даби мог различить короткие обрывки, но ему они были не слишком интересны. — Гиран, — от этого имени на языке было хрустко, будто в рот стекла насыпали, — когда прибудет подкрепление? Гиран пыхнул своей трубкой с серебряным мундштуком — кажется, это была новая — и склонился над картой: — Не менее двух дней. До тех пор у нас в распоряжении пять тысяч воинов и десять тысяч реплик. Еще есть реплики Тоги. И продовольствия ровно на сутки. Я бы рекомендовал… — Даби шикнул на него, требуя тишины, но Гиран продолжил, — отступить навстречу своим войскам. Альянс измучен так же, как и мы. Они не будут нас преследовать. — Я не желаю бегать туда-сюда под вражеским обстрелом, — возмутилась Тога. — Ты совсем не думаешь, глупый старик! Даби раздраженно фыркнул и вышел из шатра. Сухой, жаркий ветер Миодосии неприятно жег кожу. Да, здесь было лучше, чем в песках вокруг Спейна, но все равно местный климат злил Даби, привыкшего к прохладным, влажным ветрам сердца Алрии. Ничего, еще немного, и они закончат эту войну. Нанизают миодосцев на вертелы и будут жечь заживо над огромными кострами. Не всех, конечно. Большинство убьют мечами в пылу битвы. Но тем, кто носит на своих доспехах золото и пурпур, не уйти от карающей руки Алрии. Даби прошел мимо вспоротой его пламенем туши лоскутного дракона, напоследок пнув безжизненно лежащую на земле лапу. Он поторопился. Даби ведь видел, как стремительно несся розовый ящер к земле, снова видел красный плащ Бакуго. Харс мчался спасать своего дракона, наплевав на усталость. Ее Даби тоже видел: в позе, в том, как был занесен клинок. Это Бакуго весь день сражался в воздухе, это его меч был в крови и жиже рассеченных реплик. Даби был готов встретить его и уничтожить. Но рука почему-то дрогнула, и приманка погибла раньше времени. И Бакуго развернул дракона. Эта досадная ошибка злила Даби. Он мог убрать Бакуго с дороги. Мог его убить. Но нет, проклятый харс снова ускользнул от него. И все еще был главной атакующей силой альянса со своей стремительной стратегией. И еще Мидория. Даби думал, что мальчишка будет отсиживаться где-то за спинами тяжелой пехоты, а он был во главе магического фронта. И, если бы не желание нанести лишь решающий удар, Даби бы давно выехал на поле боя. Но он старался держать свои желания в узде. Толку менять место стратега, с которого хорошо видно поле боя, на слепую ярость битвы. Даби собирался вернуться из Миодосии победителем. Жертвовать собой и еще больше подрывать свое здоровье, так трепетно хранимое усилиями Гараки, не входило в его планы. Достаточно было тех ран, что он сам нанес себе в последнем противостоянии с Бакуго. Вороной жеребец привычно лег челюстью в руку, стоило Даби взять повод. Поправив гриву коня, он толкнул его поясницей, поднимая в рысь, и двинулся в объезд лагеря. Жеребец шел ровно, слушаясь каждого движения и громко фыркал, выгоняя из ноздрей осевшую пыль. Над равниной стоял поганый запах подсыхающей крови, который не получалось смыть даже ветром. Оставшаяся армия выглядела плачевно. Люди, вроде как жаждавшие похоронить товарищей, лежали неподвижно в палатках и между ними. Почти не горели костры. Ни откуда не доносилось знакомого аромата походных котелков. Люди… Какими же они были бесполезными. Посредственные маги, которые могли принести толк, только взяв оружие в руки! Слабые, бездарные, нуждающиеся в удобствах, жадные до добычи и неспособные драться достаточно, чтобы ее получить! Будь у Даби хотя бы два Твайса, и альянс бы уже ничто не спасло. А пока Твайс был один, и ему нужен был отдых. — Гиран, — скрипнул его именем Даби, вернувшись с проездки в шатер, где уже почти никого не было, — настала наша очередь слать гонца в белом. — Мы не закончили похороны? — многозначительно прищурился Гиран. — Как хочешь, — разговор претил ему. — Но Твайсу нужно восстановиться. Я хочу больше реплик Тоги. Гиран кивнул и вышел из шатра, оставив Даби наслаждаться тихим одиночеством.

***

Этой ночью Изуку плохо спал. Он словно парил между сном и явью, поминутно выныривая на поверхность, хватая глоток реальности и снова проваливаясь в мутные воды забытия. Ему снились то кровь на руках, то разорванная его магией лошадь, то испещренная трещинами баранья лопатка. И каждый раз ему казалось, что ладони его горят, а на запястьях хрустят зелено-черные искры. В самый темный час сон окончательно покинул Изуку. Он сел на постели, загнанно дыша и осмотрелся по сторонам. Все было в порядке. Тишина, но слышно было как трещали кузнечики, а где-то вдали перекликивались караулы. — Изуку? — Кацуки приподнялся на локте, заспано моргая и щурясь. — Мне… — Изуку потерял голос. Ему не было плохо. Но что-то тревожило его, не давало сердцу биться ровно, и он наклонился к Кацуки, надеясь успокоиться прикосновением. Поцелуй вышел смазанным, коротким, но Кацуки перехватил Изуку за руку, заставил улечься обратно на подушку и поцеловал уже основательно: — Ты должен спать, слышишь? — Изуку кивнул. — Охин сайын. Закрывай глаза. — Я не смогу, — это было правдой. Странная дрожь прокралась в мышцы и затаилась под позвоночником. Каждое движение тянуло и отдавалось в ногах и пояснице. — Бля, Деку, — Кацуки сонно ткнулся лицом в его шею. — Ну какого… — его голос вдруг замер, а потом обрел осознанность. — А ты умеешь выбрать момент. Изуку мгновенно понял, о чем он говорил. Потому что стоило горячему дыханию Кацуки коснуться его ключиц, как тело ответило желанием. Изуку мысленно прикинул дни. Почти месяц прошел. Боги, но почему именно сейчас? Изуку сдавленно застонал, извиняясь. — Блядь, конечно тебе не спится, — послышалось ворчание Бакуго, чьи руки уже шарили между ног Изуку. — Ты же уже мокрый. И действительно, теперь его пальцы размазывали интимную смазку от ануса по бедрам Изуку. Щеки полыхнули пламенем, Изуку зажмурился, но все равно вскинул бедра, разводя ноги и подставляясь под ласки. — Нам не обязательно этого делать, — солгал он сам себе, впитывая жгучие волны нахлынувшего желания. — Мы можем отложить. Сейчас им точно было не до этого. Завтра перемирие закончится. Завтра их снова ждет долгая битва на выносливость. Кацуки сейчас нужно было спать. — Заткнись, Деку, — он бросил это с привычной бравадой, но Изуку все равно услышал нотки усталости. Боги, как же его тянуло сейчас к Кацуки. Тело беспокойно требовало прикосновений, ласк, желание, будучи обнаруженным, перестало таиться под кожей и проявилось. Мелкими каплями пота за ушами, вмиг разогнавшимся пульсом, напрягшимся членом — Изуку буквально весь был на взводе. Но разве это было бы честно, доставлять Кацуки сейчас лишних забот? Ответив на поцелуй и привычно позволив языку Кацуки хозяйничать у себя во рту Изуку из последних сил разума думал, как много времени им осталось до рассвета. Сколько еще успеет поспать Каччан. Нужно было как-то сэкономить его силы. — Каччан… — он не услышал, занятый покусыванием шеи Изуку, — Кацуки! — М? Изуку, наконец, поймал его лицо в ладони, вернул к себе, ловя взгляд, в темноте казавшийся сонным: — Пожалуйста, позволь мне… — слов не хватило. Хватило жестов. Легкой настойчивости в поглаживаниях по плечам. Одного дыхания на двоих тоже оказалось достаточно, и Кацуки уступил, откинувшись на спину на постели. Изуку неловко оседлал его бедра. В голове все плавилось, скудная серость силуэтов размазалась оттенками изумрудов и сапфиров. Темные глаза Кацуки лениво следили за движениями Изуку, разрешая, доверяя, и у Изуку в очередной раз за грудиной тянуло от чувства принадлежности. Здесь, в маленьком мире, сузившемся до их постели, он снова был свободен. Что бы он здесь ни сделал, оно было правильным. А потом время остановилось. Застряло между легкими, зазвенело в высоких нотах его стонов, рассеялось от рычания Кацуки. И в этой бесконечности не было усталости, не было малейшего неудобства. Пусть легкая боль и ознаменовала проникновение, но Изуку быстро потерял ее, насаживаясь на член Кацуки и незримо краснея от чавкающих звуков. Течка делала его тело податливым, мягким, и даже резкие движения не могли испортить удовольствия, рассыпавшегося алмазами под веками. Рассвет застал их на мокрых простынях, чуть уставшими, но счастливыми. Изуку вдруг подумал, что последние две недели им было не до этого, и он соскучился по тому, чтобы засыпать в объятиях и ласках. И сейчас он чувствовал что-то вроде досады и легкой злости на то, что совсем скоро ему нужно будет вскочить на коня и повести магический фронт в бой. — Останешься здесь, — Кацуки словно прочитал его мысли и крепче прижал к себе. — Нехер тебе там делать. Изуку поднял руку, призвал магию, и она, неожиданно послушная и гладкая, заструилась вокруг его запястья: — Не стоит, Каччан. Я чувствую, что могу справиться. Кацуки перехватил его ладонь, и Изуку спешно отпустил искры, чтобы не навредить ему. — Разве ты сможешь сидеть в седле? — его губы ласково очертили шрамы на руке Изуку. — Блядь, Деку, я не хочу, чтобы ты свалился с коня и валялся там в мокрых штанах. — Я могу заварить травы, — предложил Изуку, в свою очередь потираясь носом о висок Кацуки и отвечая короткими поцелуями. — Я не допущу, чтобы ты сражался один. — Я… Кацуки не договорил. Снаружи послышался шум, гомон, а через мгновение их настороженное ожидание разбил голос Ииды: — Алрия прислала гонца! И все вдруг закрутилось. Тут же был созван военный совет. Алрия просила отсрочки. Обрадовался Минета, с облегчением выдохнули Рин и Камакири. Изуку не успел разделить их воодушевления — Кацуки полыхнул магией вверх: — Киришима! Киришима явился тут же. Его левая рука все еще висела на перевязи, но, увидев Кацуки, он тут же стряхнул с нее повязку. Изуку все понял. Поняли и остальные. — Это неразумно! — возмутился было Куроиро из архасслов. — Мои воины еле на ногах держатся! Кацуки развернулся, сверкнув глазами, и между ним и светловолосым Куроиро поспешно вклинился Йо Шиндо: — Воля Великого Харса не подлежит обсуждению, — с улыбкой произнес он, склонив голову в подчиняющемся жесте. — Позволь переставить уставших воинов ближе к горам на случай, если алрийцы решат нас обойти. В середине от них будет мало толку. — Вчера Алрия великодушно приняла наше предложение, и мы хоть немного смогли отдохнуть, — возмутился Минета. — Будет неблагородно отказать им в просьбе о похоронах. Изуку бросил взгляд на Гран Торино, и тот безмолвно надел шлем. Кацуки оскалился: — Конечно, мы не откажем. Отпустите гонца, — и, когда тот скрылся из виду, поднимая клубы желтой пыли, добавил, — и поднимайте воинов. Вассалы зашумели. Хэгшины недоуменно молчали. Киришима широко улыбнулся, и возмущение со стороны дэньмитов тут же стихло. — Но это вероломно! — воскликнул Шото. Да. Это было нечестно. Дать обещание и нарушить его. Изуку прислушался к пульсации магии на кончиках пальцев. Она была послушной. Податливой, как никогда раньше. Взглянул на Кацуки, мгновенно утратившего любые признаки усталости. На старых полководцев, никак не возражавщих этому решению. Кацуки не был похож на человека, ворующего победы. И если сейчас он так загорелся, то на то были причины. У Изуку не было причин ему не доверять. — Это единственный шанс, — твердо произнес Изуку, привлекая к себе всеобщее внимание. — Это не поединок один на один, где мы распоряжаемся собственной жизнью. За нашей спиной наши семьи и люди, которые верят, что мы их защитим. Раз алрийцы попросили об отсрочке, значит, они измотаны и не успели восстановиться. Но скоро придет подкрепление и, скорее всего, Даби просто хочет потянуть время, как это было на Вириенне. И когда это случится, кто знает, сколько мы продержимся. Неужели вы хотите это проверить? Кацуки одобрительно хмыкнул и, выждав немного, пока совет бесполезно искал возражения — их так и не нашлось, кивнул Киришиме: — Погнали.