Battle-born

Шуршание в кустах стремительно приближалось. В нем невозможно было различить шаги, но ветви и листья шумели беспрерывно, а значит, животное не таилось и не опасалось, просто мчалось вперед привычным путем, заслышав знакомый звук, предвещавший кормежку. Кацуки мысленно выругался, приподнялся на одной руке, и она едва выдерживала его вес, настолько слаб он был сейчас. Если ему придется сражаться, то исход этого боя будет предрешен. Магия привычно затрещала в правой ладони, и оставалось только молиться, чтобы Это вышло на поляну до того, как силы Кацуки иссякнут. Возможно, ему повезет отпугнуть тварь, а если нет, то останется только перекатиться на спину и надеяться, что с упором в землю ему удастся защититься, не рехнувшись от боли. И вот, в последний раз щелкнули упругие ветви кустов, и животное выскочило на поляну. Они смотрели друг на друга несколько мгновений, не двигаясь и не дыша. Он — ныне беспомощный харс дэньмитских племен, и она — дракониха бежевого цвета с бурыми полосами. Кацуки сразу это понял по контрастному канту вокруг глаз да поблескивающему в чешуе перламутру. Мелкая, с исцарапанными крыльями, она пялилась на него огромными карими глазами, упершись когтистыми лапками в землю и раздувая ноздри. Кацуки запретил себе выдыхать с облегчением. Дракониха была еще маленькой, младше Киришимы при их первой встрече. А ведь ему тогда еще полагалось быть вместе с матерью. Значит, и у этой мамаша должна была быть где-то неподалеку. Дракониха не двигалась, Кацуки тоже. Он все прислушивался, не отводя от нее напряженного взгляда, но ни в кустах, ни в ельнике не было ни звука. И вдруг Кацуки понял: ни о какой мамаше речи и быть не могло. У драконов к еде первым подходит сильный. А значит, никого крупнее или злее этой здесь не могло быть. Вот она моргнула, отступила на шаг, выгибая шею и угрожающе урча. Быстро пробежала взглядом по поляне и, не обнаружив ничего съестного, вернулась к Кацуки. В ее глазах полыхнула желтым злость, и она двинулась в обход Кацуки мелкими шажками, припадая к земле. — Даже не думай, — прорычал Кацуки на драконьем. — Убью, блядь. Дракониха отпрыгнула, оторопело махнула хвостом, на котором еще не было шипов, но уже были видны темные точки, из которых они должны были вырасти. Она наклонила голову на бок, словно заново рассматривая Кацуки. Но потом снова двинулась вперед, щурясь и готовясь к прыжку. — Назад, кому сказал! — она не послушала, прыгнула, и Кацуки встретил ее изящную морду сполохом искр, от которого его самого накрыло болью. Дракониха взрыкнула, отскочила прочь и метнулась в кусты, и Кацуки услышал ее расстроенный, совсем детский плач, в котором звенела обида. Он все удалялся и, в конце концов, стих, оставив его в первозданной тишине ельника, нарушаемой только мерным треском тающей под солнцем смолы. Плавно, на сколько хватило сил, Кацуки опустился лицом и грудью на землю, и сухие иглы ельника тут же налипли на его мокрый лоб. Магия теперь была для него сомнительный оружием: отдача прокатывалась по телу, била в сгусток боли в середине спины и едва не лишала чувств. Что ж, он выиграл себе немного времени. Раз здесь кормушка, то дракониха все равно вернется. Оставалось надеяться, что именно эта имела достаточно сообразительности, чтобы больше его не трогать. Солнце не успело продолжить своего движения по лазури, когда неподалеку от Кацуки снова заклубилось черное облако портала и из него на землю выпала освежеванная баранья нога. Жажда жаждой, но в миг, когда до носа Кацуки донесся запах мяса, желудок его скрутился узлом и требовательно заурчал. Грубо выругавшись, Кацуки закусил губу до крови и заставил себя приподняться на руках. Несколько шагов, подвластных даже годовалому малышу, теперь были для него непреодолимым расстоянием. Но в пище жизнь, и пища теперь была практически его, и никакие боль, страх и отчаяние не могли затмить пульсирующее под языком желание ее заполучить. Конечно же, подачка была несвежей. Уже стекла кровь, уже заветрился верх и мясо перестало быть красным, покрывшись коричневой сухой коркой. Но все это было неважно. Пальцы у Кацуки были достаточно сильными, а зубы достаточно острыми, чтобы добраться до еще пахнущей жизнью внутренней части, и он едва не потерял сознание, проглотив нежеванным первый кусок. Боги свидетели, давно он так вкусно не ел. Кацуки знал, что позже жажда будет мучить его еще сильнее, еще яростней, но ему останется дождаться утра, когда роса соберется на траве. Этого будет мало, ничтожно мало, но позволит продержаться еще немного, пока он не соберется с силами и не придумает чего получше. Кусты снова зашуршали. Кацуки бросил предостерегающий взгляд и выразительно оскалился, повторяя угрожающий жест Киришимы. Дракониха вернулась. Она усвоила урок и теперь держалась поодаль, жадно вцепившись глазами в мясо. Вот она сделала шаг на поляну, и Кацуки громко затрещал магией, показывая, что делиться не намерен. Дракониха вздохнула, обошла с другой стороны, не покидая, однако, своего укрытия и разочарованно легла под колючими ветками, поминутно облизываясь. Глупая. Будь хоть немного постарше да поумней, то знала бы, что не Кацуки сейчас указывать ей ее место. Впрочем, жалости к ней Кацуки не испытывал. Он давно научился оставлять это ненужное, вредное чувство позади собственных потребностей и желаний. Насытившись, он вытер рот о запястье: — Эй, — дракониха вздрогнула, все еще удивленная его знанием языка. — Где здесь вода? Чтобы ответить, ей пришлось бы перекинуться, и Кацуки не питал надежд на такое внезапное доверие. Рык же он понимал весьма посредственно. Но дракониха не собиралась вести с ним бесед: возмущенно хлестнув себя хвостом по бокам, она прищурилась и замерла, выжидая, когда он отойдет от еды. — Да хер там, — Кацуки снова показал зубы. — Вода где, ящерица несчастная? Дракониха, наконец, смекнула, что так доберется до пищи быстрее и ткнула взглядом на запад. — Далеко? Сколько шагов? Дурацкий, бесполезный вопрос. Она считала, что ли? Догадка Кацуки подтвердилась, когда она бездумно лупала глазами, никак не отвечая. Признать свою слабость означало подписать себе приговор. Слабых убивают. Что драконы, что люди. Взгляд Кацуки упал на ствол старой, уже увядающей ели в нескольких шагах к югу. И он был похож на спасение. — Нарви мха, — он указал на густые зеленые волны, обхватывающие дерево. — Намочи в источнике и принеси мне. Тогда получишь мясо. Дракониха резко села, заскрипела челюстями, мелко рыча и трясясь от возмущения. Разобрать хоть что-то в этом было невозможно, поэтому Кацуки просто повторил свои слова. И еще раз, когда она выдала ему очередную гневную тираду. Дракониха замолчала, моргнула вдруг влажными глазами и метнулась к дереву. Со злым остервенением она оторвала когтями полоску мха, схватила ее в пасть и умчалась прочь. Кацуки устало уткнулся лбом в запястье. Он утомился. Наконец-то полный желудок требовал сна. А ведь еще предстояло перебраться в тень, чтобы не дать злому солнцу сожрать себя. Нет, Кацуки не боялся ожогов — его кожа была достаточно смуглой и привычной и к палящим лучам, и к ветру, но жара сжигает воду, а кто знает, когда ему еще удастся до нее добраться. Сейчас-то еще неизвестно, получится ли. Получилось. Дракониха вернулась с порядком укоротившейся полоской мха — видимо, часть ободралась об ветки кустов, и Кацуки смог немного утолить жажду. Коротко скомандовав «еще» и дождавшись, пока она, все так же ворча и огрызаясь, скроется в кустарнике, Кацуки взял баранью ногу в зубы и заставил себя доползти до тени под елью, куда сегодня уже не должно было заглянуть солнце. Ему нужен был отдых, нужен был сон, нужно было хоть сколько нибудь ровное место, чтобы не напрягать спину, и сил держать себя в сознании оставалось все меньше и меньше. Наконец, дракониха притащила еще порцию воды. Этого было мало, но больше ждать он уже не мог. Честный обмен завершился: Кацуки милостиво разрешил ей забрать добычу, и дракониха, неуклюже вцепившись в сухожилие, потащила баранью ногу прочь. Та постоянно выскальзывала у нее из пасти, шлепалась на землю, и дракониха снова и снова хватала ее и снова и снова тащила. Это было странным, неправильным, но зрение Кацуки стремительно заволакивало туманом, и он не мог разобрать, что именно было не так. В кустах послышалось нестройное шуршание, и перед тем, как провалиться в небытие, Кацуки успел увидеть еще трех драконов, выскакивающих на поляну. Они были еще меньше и радостно трепыхали крыльями в предвкушении обеда. Под руками незримо и тихо заклубился черный дым магии Курогири, но этого Кацуки уже не почувствовал.

***

— Что значит «оцепенел»? — переспросил Изуку, внимательно всматриваясь в бездонные глаза Мины, желтая радужка которых то расширялась, то становилась совсем узкой. — Когда дракон тяжело ранен, он замирает, чтобы накопить магии и восстановиться, — возбужденно пояснила Мина. — Можно сказать, он спит глубоким, беспробудным сном. Но, харсайым, пусть я мало живу на свете, я никогда не видела таких ран. Я боюсь представить, что будет, когда он очнется. Изуку сложил ладони вместе и приложил ко лбу, безмолвно вознося молитвы, которые даже не успевали возникнуть в его голове. — Что нам делать, Мина? — боги, был бы здесь Бакуго, этого вопроса бы не возникло. — Киришиму теперь нельзя трогать? Нужно ждать? Или же наоборот нельзя медлить? — Он еще жив, — она потеребила пальцами розовые локоны, — поэтому я посмела вернуться. Но я не знаю, хватит ли ему магии и сил. Он может и не проснуться. — А если проснется раньше времени? — Мина пожала плечами. Изуку вздохнул и разочарованно, и раздраженно. Она не знала. — Кто знает, Мина? Кто может помочь? Они оба знали ответ. И оба боялись произнести его вслух. И вдруг потухший взгляд Мины прояснился: — Быть может, Мицуки? Бакуго и Киришима ведь росли вместе, она может что-то да и знать. — Лети, — без раздумий согласился Изуку. — Скажи Коде и Сато, чтобы доставили Киришиму сюда. А сама привези Мицуки. — Она не покидает окхеля… — возразила было Мина, но Изуку не дал ей договорить: — Скажи, что харсайым просит о ее присутствии. Просит так сердечно, что готова приказать явиться, забыв о почтении. Речь идет о Киришиме. Пусть возьмет все, что нужно, а ты поможешь ей собраться и привезти это. Мина уважительно склонила голову: — Я отправляюсь, харсайым. Она не стала даже спускаться во внутренний дворик, вышла в воздух с каменного балкона спальни Изуку, развернув блестящие крылья в серебристой лунной дымке и стремительно взвилась в небо. Изуку провожал ее внимательным взглядом до тех пор, пока она не превратилась в точку и не растворилась среди звезд. Нет, она не принесла радостных вестей. Мина не обнаружила ни следа ни Бакуго, ни его вещей или оружия. Как в воду канул. Весть о Киришиме скорей встревожила Изуку, чем обрадовала. Драконы ведь были почти неуязвимы. Он помнил шок и ужас, дрожавший в глазах Рюкио и Тсую, когда те украдкой перешептывались о смерти Мирко. Магия Даби, способная справиться с их истинным обликом, была для них сущим кошмаром, против угрозы которого в воздух их мог поднять только абсолютный авторитет Кацуки, подкрепленный зубастой ухмылкой Киришимы. А теперь что-то совсем незаметное, что-то, о чем они не могли догадаться, едва не убило самого сильного дракона альянса. Проклятые алрийцы! Йо Шиндо докладывал об останках небольшого отряда на подходах к Зарну, и Изуку теперь мог только надеяться, что противник не припас такого же оружия где-то там, в недрах своих территорий. Ночное серебро сменилось золотом зари. Изуку поправил на плечах красный плащ Бакуго и направился в кабинет. Сон покинул его ресницы, и ничего, кроме тревоги не осталось в его сердце. Уютный и тихий кабинет встретил Изуку ощущением деловитости и важности. Застрекотала маслом лампадка, затрепетали длинные тени и разбежались по многочисленным книжным корешкам. Изуку достал лист желтоватой бумаги, обмакнул перо в чернила, дал стечь лишнему. Он писал, и строчки были ровными, красивыми, как положено было быть письму из-под монаршей руки. Но было в них и что-то новое: заглавные буквы потеряли свою изысканность, лишившись узорных размашистых округлостей, отступы между словами стали уже, а короткое «я», обычно стыдливое и маленькое на фоне других букв, вдруг обзавелось четкостью и непривычным нажимом. Алрия побеждена. Этот факт Изуку признал в первых же строках. Но когда альянс сможет получить с нее контрибуцию, будет ли контрибуция и удастся ли награбить — ах, как хотел бы Изуку избежать этого слова — достаточно, чтобы заплатить по всем счетам, было неизвестно. Положение Изуку стремительно становилось все более и более шатким. Одно дело справиться с послевоенной разрухой и голодом, другое не потерять лица перед подданными. Омега не может наследовать трон. До сих пор для всех, кроме давно почившего придворного лекаря, по одному ему известной причине, сохранившего секрет наследника Всемогущего в тайне, Изуку был достоин трона. Тодороки и Иида знали, что его магия проявилась очень поздно, что было из ряда вон выходящим, но все еще приемлемым. Всемогущий верил, что Изуку магия просто не досталась — такое тоже бывало и не было ничего удивительного в том, что это тщательно скрывалось. Матери Изуку не говорил. Ей и без того хватало и потрясений, и боли, а он постоянно давал поводы для страданий ее мягкого сердца, возвращаясь с магических тренировок с все новыми порезами, ссадинами и шрамами. И теперь он мог снова разбить ей сердце. Выносить ребенка… Полгода назад, нет, даже меньше, это было неприемлемо. Изуку предпочел бы умереть, нежели подумать о таком. Как его бросало в дрожь, когда Бакуго гладил его живот в окхеле, посмеиваясь и предвкушая. “ — Клянусь, ты примешь мое семя. И я буду носить тебя на руках». Теперь эти слова вспоминались с горькой лаской и нежностью. Хотел бы сейчас Изуку в его теплые, крепкие объятия. Будь Кацуки здесь, Изуку не пришлось бы думать. Он просто закрылся бы в своей спальне, а быть может и вовсе уехал бы в летнюю резиденцию, или в крепость Всемогущего, скрывшись от глаз подданных и придворных. У Миодоссии был бы король, и пусть рука, ведущая государственные дела, стала бы жестче и резче, но Изуку мог бы ей доверять. Их совместные вечера были бы такими же наполненными уютом и грубой заботой, которую Изуку уже научился различать. Изуку уставился на последние строки, перечитал и медленно закрыл глаза. Ему нельзя было оставаться в одиночестве. Беременный король, глупость какая. Святотатство. Он мог бы спрятаться за Иидой. Регент, он всегда заменял Изуку в важных делах государственных. Уезжая в гости к тому же Аояме или в другие страны, Изуку оставлял управление ему. Но это никогда не занимало больше пары-тройки недель. Через сколько месяцев интересное положение Изуку станет настолько заметным, что его придется скрывать? И как тогда он будет говорить со своим регентом? Из-за ниспадающего балдахина своей постели? А как же прислуга? От них тоже придется прятаться? Слухи о болезни короля просочатся быстро. И этого тоже нельзя было допустить. Изуку отложил перо, откинулся на бархатную спинку своего удобного стула, выполненного лучшими мастерами, и тихо рассмеялся. В его смехе не было радости. Просто это было лучше, чем заливаться слезами. Изуку мысленно вернулся в светлый харский шатер, в канун страшных битв, где несмотря ни на что, он был не один. “ — Ты или готов, или нет. Или ты готов убивать, или убьют тебя. В чем тут сомневаться?» Кацуки не сомневался. И пусть Изуку был другим по складу характера, истина того вечера не изменилась. Выбор должен был быть сделан. Изуку просмотрел свои записи. Раз, другой, а потом сложил их на бронзовое блюдо, зажег в лампадке лучину и поджег бумагу. За окном небо было уже голубым, беспечно-лазурным, и пора было приступать к делам. Осторожно проведя пальцами по животу и услышав теплый отзвук магии Кацуки, Изуку поднялся и вышел в коридор. Ему предстояло многое сделать. Камердинер встретил его почтительным поклоном, но Изуку не обратил внимание на этот жест дворцового этикета: — Вызовите Ииду в Фессу. Пусть возвращается вместе с Шинсо. — Конечно, Ваше Величество. Как только вы позавтракаете… — Сейчас, — добавил Изуку, не позволяя отложить исполнение приказа на потом. — Все остальное подождет.

***

— О, это было прекрасное время! — с готовностью принялась рассказывать Инко, счастливая от того, что Изуку сначала разделил с ней завтрак, а после вышел на прогулку. — Такое трепетное ожидание! Ты уже тогда почти не доставлял хлопот… — Тебе было тяжело? — Ну, — Инко на мгновение задумалась, поправляя соломенную шляпку, украшенную большим живым цветком, — разве что в жару мне делалось дурно, но для меня построили домик у самого озера и слуги стояли с опахалами, когда я выходила на прогулку. И был приглашен маг, что создавал лед, и в домике было прохладно и хорошо. — А когда стало заметно, что ты ожидаешь ребенка? — Честно признаться, я и не помню этого, — Инко ненадолго задумалась, достала позолоченный веер. — Это было так давно, Изуку. В королевском саду нынче было тихо. Изуку распорядился, чтобы слуги не сопровождали их и никого сюда не пускали. Ни садовников, ни фрейлин, ни детей прислуги, которым он давно милостиво дал разрешение бегать по мощеным белым камнем тропинкам. — А роды? Как это было? — Это было непросто… — начала было рассказывать Инко, а потом вздрогнула и поспешно прервала разговор. — Почему ты спрашиваешь, Изуку? Разве это достойно разговора матери и сына? — Пойдем, — Изуку кивнул на беседку из белого мрамора, доставленного сюда из Ринны. — Я попросил подать твоего любимого чаю. На блестящем мраморном столе действительно стоял изящный заварный чайничек, чайник с кипятком — оба на толстых деревянных подставках, чтобы тепло не уходило слишком быстро, несколько вазочек с фруктами и сладостями. На мраморных скамейках лежали мягкие подушечки из роскошного бордового с золотом бархата. Изуку сам налил чаю и подал матери фарфоровую чашечку на узорном блюдце. Она приняла ее с большим изяществом. — Дорогая мама, — Изуку старался быть мягче и обходительнее в каждом слове, — ты ведь помнишь, что мой брак был заключен по расчету? — Конечно. Недовольная складка залегла возле ее губ, совсем маленькая и незаметная посторонним, но Изуку знал ее с детства и легко замечал. Заметил и теперь. Она еще не приняла. Вчерашние его слова быть может и убедили ее, но пока случившееся не укладывалось в ее привычную картину мира. — Все думают, — отступать не было смысла, — что это ради новых земель. Что Бакуго просто расширил территорию за мой счет. — Вот уж действительно верное наблюдение, — Инко отпила чай. — В один миг его государство стало в два или даже в три раза больше. — Ему не нужно было это. Цель брака была другой, — как бы спокойно не говорил Изуку, сердце его сейчас билось неровно. — Бакуго нужен наследник. — Тогда он ошибся супругом, — рассмеялась было Инко, а потом заметила совершенно серьезный взгляд Изуку и замерла. — Что ты хочешь этим сказать, милый? Его рот, губы, язык — все вдруг стало чужим и горьким. — Бакуго абсолютный маг. Я не нашел подтверждения этому в книгах, но, судя по прожитому нами, омеги как-то предназначены для абсолютных. Нас тянет друг к другу. Мы просто знаем, в какой момент должны быть рядом. Мне показалось, что это на уровне инстинктов, запахов, потому что… Фарфоровая чашечка упала на мраморный пол и разлетелась вдребезги, укрыв белый пол россыпью карих капель. Изуку едва успел вскочить и подхватить мать под плечи, не позволяя сползти следом. Она была без чувств, и ему пришлось побрызгать на ее лицо водой из кувшина, стоявшего тут же на столе на случай, если королевским особам будет слишком жарко для чая. — Изуку… — разбито пробормотала Инко, придя в себя. — Ты ведь сейчас шутишь, милый? Ведь просто я неправильно что-то поняла? — Изуку покачал головой. — Боги… Он не хотел бы смотреть на нее сейчас. Лицо Инко посерело, горестные морщинки залегли у ее глаз и губ, под ресницами заблестели слезы. Она закрылась ладонями, сгорбилась и перестала быть похожа на королеву. Перед Изуку сидела обычная женщина в дорогих одеждах и плакала так просто, как плачет любая мать, потерявшая ребенка. Громко и навзрыд. — Что я наделала, — прошептала она, захлебываясь слезами. — Что же я натворила! — Мама, ну что ты, — Изуку прижал ее к себе, успокаивающе поглаживая по плечам. — Все в порядке. Все хорошо. — Как же ты мучился эти годы… Ведь мучился? — Нет, мам, ничего особенного, — не моргнув глазом солгал Изуку. — Не о чем беспокоиться. Она вынырнула из его объятий и уставилась на него широко распахнутыми глазами: — Значит, все твои вопросы были не просто так? Ты?.. — ей не хватило сил произнести это вслух, и Изуку закончил за нее: — Жду ребенка. Инко зарыдала еще громче. Изуку запрещал себе понимать ее трагедию. Это значило бы поддаться эмоциям, страху, а у него больше не было права его испытывать. Не сейчас. Не теперь. — Мама, — он дождался, пока ее плач немного стихнет. — Ты должна меня выслушать, — Инко дробно кивнула и подняла на него расстроенный взгляд. — Ты знаешь законы Миодоссии. Омега не может наследовать трон. Мне нужна твоя помощь, чтобы выдержать эти девять месяцев. Ты одна из немногих, кому я могу доверить себя на это время. Инко совсем не по-королевски шмыгнула носом: — Ты принял решение, милый? Тебе ведь не обязательно этого делать, — Изуку нахмурился. — Поговори с лекарем, он должен знать, как можно… — Убить его? Она осеклась и тут же улыбнулась заискивающе и просяще: — Не надо так грубо, Изуку. Но ты рискуешь троном, королевством, жизнью… — И я прошу тебя помочь мне. Я принял решение. Поэтому, скажи мне, мама, со мной ли ты в нем? Он подал ей воды, дал время успокоиться. Магия колола подушечки пальцев в нетерпеливом ожидании. Изуку нужен был ответ. Он должен был знать, есть ли у него опора или эта связь доверия и заботы окажется порвана. Инко отстранилась, прошлась по беседке, и Изуку мог видеть только ее поникшие плечи. Наконец, она остановилась у ступенек, выпрямилась: — Я не понимаю, милый. Мне тяжело поверить в услышанное. Не могу представить, как это… всё это произошло. Но я… — она обернулась, и глаза ее засияли давно забытой решимостью, которую Изуку помнил еще совсем в детстве, когда она мчалась поднимать его, разбившего коленку, из песочницы или, прогнав слуг, отмывала его лицо от пыли, — не откажусь от тебя. Ты можешь на меня положиться. А что до Бакуго… Клянусь богами, я забуду об этикете и дам ему пощечину, когда он вернется! Надо же быть таким бессовестным и бросить моего мальчика одного в таком положении! Теплый, ласковый смех поднялся в груди Изуку: — Думаю, он примет ее с достоинством, — улыбнулся он. Первый камень свалился с его души. Но этого было слишком мало, чтобы вздохнуть спокойно. После обеда его ждала встреча с Ниренгеки, и он не ждал ничего хорошего от нее.