***
Закат этого дня Изуку встретил в пути. Они возвращались в замок, и какой бы гладкой ни была дорога, какой бы мягкой ни была повозка, созданная лучшими мастерами, он все равно чувствовал малейший ухаб. А еще его тошнило, и приходилось поминутно останавливаться, чтобы выйти и прочистить желудок. В конце концов, Изуку отослал повозку вперед, чтобы Мицуки, Шинсо и Киришима могли уже вернуться в лазарет, а сам остался дышать подступающей вечерней прохладой. Мина сидела тут же, дожидаясь, пока Изуку полегчает. Она тоже устала за этот день, но все же осталась рядом подстраховать. И пока его тошнило кислотой и желчью, она мечтательно пялилась в пурпурные волны неба и зевала. — Все будет хорошо, харсайым, — протянула она Изуку флягу с водой, когда он в очередной раз выпрямился, чуть пошатнувшись. — Ты сама видела, что кости вернулись на место. Дальше уж мы справимся. Наверное, даже, уже справились. Изуку сделал пару глотков, совсем маленьких, чтобы не спровоцировать рвоту повторно, и аккуратно лег в высокую траву возле Мины, не в силах держаться на ногах. Она подставила ему под щеку свое бедро, никак не прикрытое коротким платьем. Это только на вид Мина была как девушка, на ощупь же ее кожа была горячее человеческой, пахла молодым априкотом, и Изуку мигом потянуло в сон. Последние несколько часов остались в его памяти зыбким туманом. Вот они едут туда, где Мина может перекинуться в истинную форму — во внутреннем дворике замка грязно и тесно. Глаза Киришимы поблескивают магмой в нетерпении, но он кусает губы от боли, когда Изуку и Шинсо на носилках переносят его из повозки на изумрудный луговой клевер. Вот Мицуки приносит жертву богам, и костер желтит благодарным пламенем. От запаха горелого мяса Изуку почему-то хочется есть. Не ножом и вилкой, а руками, и так, чтобы горячий бараний жир стекал по рукам. А потом все вдруг слилось в мираж. Тонкий костяной нож в руках Мицуки полосует и без того испещренную шрамами кожу Киришимы. Шинсо придерживает его голову, что-то ворчит на драконьем, не разрешая дернуться, пока Мицуки обнажает от плоти переломанные ребра. Рядом скребет черными когтями Мина, нетерпеливо дожидается своей очереди помогать. Изуку подлавливает магией осколки, и видно как под ними то сжимается, то расширяется легкое. Мина щедро обмазывает слюной сложенную воедино костяную мозаику, но та и не думает срастаться, зато мясо восстанавливается тут же, и Мицуки убирает его ножом, чтобы не съедало целительскую магию. Киришима снова скрипит челюстями, воет и корчится, едва не превращаясь, хлещет хвостом по земле, полосуя ее шипами. В голове запоздало всплывает фраза Кацуки «Тут Кири не поможет. Оно от магии осталось», и Изуку, наконец, складывает свои знания воедино. Ведь не могло такое случиться с драконом без чьей-то магии, верно? Они сделали все, что могли. Убрали совсем мелкие осколки. Мина осторожно откусила кончики сломанных костей. И только после этого ее целебная слюна начала действовать. Изуку заставлял себя радоваться, а руки у него дрожали, уставшие в своем напряжении. Он старался аккуратно удерживать едва срастающиеся ребра Киришимы, пока Мина зализывала стык на каждой кости, словно это была обычная царапина, и запястья у Изуку ломило от неподвижности. Магия пульсировала на кончиках пальцев, отдавалась вдоль запястий, а к вечеру начала тихонько резонировать с искрами внутри живота. Изуку терпел до момента, пока последнее, самое нижнее ребро не удалось зафиксировать, а потом Мицуки уже колдовала над раной без него. Изуку проснулся уже глубокой ночью. Над ним не было неба, только плотная парусина кожистого крыла. Обратившаяся в дракона Мина спала, громко храпя, и Изуку только подивился, как это не мешало ему раньше. Сейчас он чувствовал себя намного лучше. Тошнота отступила, в голове прояснилось, и только размеренное мерцание внизу живота напоминало о его особенном положении. Изуку положил ладонь ниже пупка, сдвинув кромку штанов. Прошло чуть меньше двух недель, а магия Кацуки действительно окрепла в его чреве. Теперь он чувствовал ее даже не прислушиваясь. И пока, вопреки пророчествам Мицуки, она была ласковой и приятно ощущалась теплом и восторгом. Странное это было чувство. Мина вдруг рыкнула и подняла голову. Изуку поспешно сел, выглядывая из-за ее лапы. Вдали отчетливо слышался стук лошадиных копыт. Конечно, Изуку не испугался — какой враг мог быть здесь, в трех шагах от Фессы и его родного замка? Но вести могли быть из лазарета, и он боялся, как бы они не оказались печальными. Гонец, измотанный долгой дорогой, примчавшийся на взмыленной гнедой лошади, доставил ему совсем другое послание: — Письмо от герцога Тодороки! — возвестил он хриплым голосом. — Приказано передать лично!***
Тесный Лой до сих пор пах пожарами. Под ногами уже не было пепла, но он плотно забился меж камней мостовой и кирпичей домов и теперь разливал смрад войны после проливного дождя. Приятный, знакомый запах. Бурый ргапалл под седлом Йо ворчал и щелкал клювом, грызя кольцо трензеля. Их путь сюда занял меньше времени, чем ожидалось. И город теперь выглядел тоже на порядок лучше, чем ему следовало после захвата алрийцев. Что там говорили, родной город харсайым? Что ж, ничего удивительного, что все так старались быстрее его восстановить. Уже расчистили дороги, где-то даже настилали новые крыши, а на южной окраине и вовсе копошились возвратившиеся жители, которых отчего-то не страшило соседство с недавним пожарищем. Вот уж смешные были эти народы равнин! Будто клиньями к своим местам прибитые! Придумали себе дома, каких нельзя перевезти и сами себя к ним привязали. Хорошая они добыча для легких на подъем горцев. Каждый год приходи, грабь, все равно никуда не денутся. Как Тахи по ту сторону гор. Впрочем, пока здесь брать было нечего. Рабов, если только. Да и то гнать далеко, подохнет половина, пока дойдет. Из Алрии Йо возвращался раздосадованным: добычи там было мало, да еще и Его Превосходительство ревностно следил за тем, чтобы дэньмиты не прихватили себе лишнего. И пусть его взора не могло хватить на всех, это порядком мешало обогащаться. А потому на ргапалле Йо было всего несколько сум, набитых серебряными чашами да золотыми украшениями, настолько легких, что они почти не тяготили выносливое животное. Ни рысь его, ни галоп не стали медленнее, и это омрачало настроение Йо. Остальные хэгшины тоже были недовольны, и Йо внимательно слушал их речи, полные досады и сомнений на привалах, понимающе кивал и соглашался. И чем чаще он соглашался, тем увереннее они говорили. Чем больше повторял за ними, тем более и более правыми себя ощущали. Харсайым встретила их в замке, пропахшем дымом. Ничего не осталось от богатого убранства, все сожгли алрийцы, и Йо невольно поцокал языком, вспоминая дорогие ковры да золотые кубки. Не то, что бы ему было жаль потерянного. Жаль было, что не ему досталось. Но тронный зал уже выглядел достойно. Пусть еще бедно: голые полы и стены, но трон из блестящего дерева уже стоял на своем месте, а за ним раскинулись миодосский зеленый флаг и расшитый красным на бежевом знак Бакуго. Йо аж зашипел сдавленно, увидев его. Он почти отвык от этого узора и от злости ладони зачесались. Харсайым выглядела как обычно: сверкающая каменьями диадема в зеленых волосах, свободная изящная рубашка, узкие штаны из дорогой парчи. Заигравшийся мальчишка, не видевший дальше собственного носа, принял их радушно накрыв стол, но беседы не клеилось и клеиться не могло. — Скажи нам, харсайым, — Шихаи Куроиро из архасслов помял полы своей черной накидки, едва ли выглядя почтительно. — Правда ли, что харс до сих пор не вернулся? Отчего сегодня лишь ты встречаешь нас? Десяток напряженных взглядов тут же вонзился в веснушчатое лицо харсайым, на котором не отразилось ни страха, ни удивления: — Великий харс сегодня не смог уделить внимание этой встрече, — уклончиво и мягко ответила харсайым. — Однако я здесь, чтобы выразить его волю. — Чем же Бакуго так занят, что ему недосуг до своего народа? — хрипло фыркнул зеленоволосый Камакири. — Мы столько прошли без него и столько потеряли, а ты говоришь, что есть у него дела поважнее? Мина, сидевшая по левую руку от харсайым, недовольно прищурилась, и Камакири поспешил замолчать. Повышать голос ему, конечно, не следовало — харской собаке пинка может отвесить только ее хозяин. Но дракониха еще здесь, еще следит за людьми своими черными глазами. Выходит, тоже убеждена лживыми речами? Харсайым поднесла руку к сердцу: — Я сожалею о потерях. Но отсутствие моего супруга сегодня говорит лишь о его безграничном доверии к вам, но никак не о его равнодушии. На южных границах неспокойно. Алрия побеждена, но сейчас множество мелких врагов подняли свои головы и скалятся на альянс. Великий Харс приказывает вам возвращаться и защищать дом. Я же как харсайым могу лишь просить отнестись к его требованиям с пониманием и преданностью. Такой же преданностью, с какой он стоит за вас в делах государственных. За столом повисла пристыженная тишина. Йо прикрыл рот кулаком, скрывая усмешку. Сладкие речи говорила харсайым, ох сладкие. Умей Бакуго хоть в половину этой ласки, и Йо пришлось бы трудно. — Доверие это хорошо, харсайым, — взял слово Рин из племени ворхидов, нахмурив тонкие брови. — Только вот Бакуго привел нас за победой. И говорят все вокруг, будто мы победили. А наши сумы пусты и ргаппалы голодны. Будто бы не мы победили, а нас. И будто бы нас ограбили. И в свой окхель приведу я не обогатившихся воинов, и вдовам я не привезу ни меры серебра. Побитой собакой вернусь на потеху старикам и соседям. Доволен ли такой победой Великий Харс? Йо незаметно обвел взглядом хэгшинов. Хирию Рин был человеком уважаемым, даже Бакуго с ним считался. Правда, редко бывал с ним согласен, и вражда их была практически открытой. Если сейчас Рин останется недоволен ответом харсайым, то, считай, все ворхиды возмутятся. А их от горных племен почти что четверть. — Великий Харс глубоко опечален, — харсайым удрученно прикрыла глаза и невольно приложила ладонь к щеке. За столом чуть слышно проскользнул смешок — знали хэгшины, что такое «опечален» в выражении Бакуго. — Но он не позволил бы вам уйти без добычи. По его приказу я привез с южных берегов и серебра, и золота, и чая, и зерна, и тканей, тонких и грубых. Затем и позвали вас сюда, чтобы поделить их между вами, и дать коней, чтобы до гор довезти то, что не поместится на ргапаллов да в заплечные сумы. Хэгшины одобрительно зашумели, только Рин остался молчалив и неподвижен. Йо следил за ним с тщательно скрываемым предвкушением. Да, харсайым хитра, уж это Йо мог оценить. Как старалась-то, как выкручивалась. Да только куда этому зеленоглазому юнцу? Разве можно утолить храброму воину жажду славы и честной добычи жалкой подачкой? Не примет Хирию Рин брошенной кости! Но остальные галдели, и харсайым омрачения во взгляде Рина не заметила. Йо отхлебнул сладкого вина из кубка. Хорошо пока все было, хорошо. Трапеза подошла к концу. Сытые и обрадованные обещаниями хэгшины потянулись к выходу. Йо задержался у двери будто бы невзначай. Рин, так и не поднявшийся из-за стола, вполголоса обратился к харсайым: — Бакуго должен знать, что одним золотом дэньмиты довольны не будут. Впереди зима, и я буду стоять за благополучие своего племени. Йо не остался дослушивать ответа. Харсайым вряд ли поймет, о чем шла речь. Но он знал, и знал каждый хэгшин. Без железной лапы Бакуго порядок, едва привитый в горах, рухнет, и Йо собирался сыграть в этом не последнюю роль. Выше хэгшинов были только боги. Боги так завещали, и не зарвавшемуся безродному было им перечить. Дележка прошла почти без инцидентов. Йо даже не нашелся, где подлить масла в огонь. По распоряжению харсайым всем всего выдали поровну, отдельно посчитали добычи для вдов и вручили лично хэгшинам. Миодосский регент ходил по хэгшинам с желтыми бумагами и тяжелой книгой в кожаном переплете — все той же, с которой он обходил и обсчитывал дэньмитские отряды по прибытию с гор. Проклятый Шинсо был тут же: еще изможденный, серый лицом, но со своим острым, пронзительным взглядом, не позволял никому солгать. Камакири раздраженно шипел, уличенный в ошибке по числу погибших воинов, и остальным врать тут же стало неповадно — в глазах Шинсо угрожающе дрогнул огонь. Неподалеку у свежего плетня сидела Рюкио в своем синем платье, невидящим взглядом пялясь на снующих туда-сюда людей, и Йо знал, что она окатит всех пламенем не задумываясь, стоит Шинсо лишь приказать. Драконы были в неведении, но Йо боялся проверять, к кому у них веры больше — к нему или же к харсайым. Но все они были здесь, и возвращаться в горы не собирались, а значит, харсайым боялась отпускать их от себя. Что ж, это Йо тоже было на руку. Теперь же впереди был долгий путь домой. Йо соскучился по родным горам. Все же на равнине ему было неуютно. Кони у алрийцев и миодосцев были выше, ргапаллы здесь вели себя нервно, куда более медленные и мелкие. Жара тоже была непривычной, а солнце душным. Настроение в войске стало приподнятым, но среди хэгшинов очевидно лежали тени. И, когда Миодосские земли остались позади, и настала пора каждому племени выбрать одну из сотен невидимых чужакам троп и вернуться домой, Йо собрал хэгшинов у своего костра. — Что ж, други мои, — обратился он пусть с уважением, но без подобострастия. — Вот, наконец, мы и под родным небом, перед своими богами. Приятно вернуться к истокам. Тсубураба, обзаведшийся за время похода в Алрию шрамом во всю левую щеку, подул на дымящуюся чашку с горьковатым отваром: — О каких истоках ты говоришь, лисица рода Гурандо? — он едва усмехнулся и поднял взгляд на Йо. — Редко ты всех созываешь, редко. — И то верно, не часто представляется достойный повод поговорить всем вместе, — согласился Йо, пропустив мимо ушей обе колкости. — Чаще собираемся послушать или ругань харскую, или сладкие речи его харсайым. А речи пусть и сладкие, да лживые. Хэгшины переглянулись. Куроири прищурился, но голос его не был настороженным, скорее довольным: — Как же, Йо Шиндо, ты уличил во лжи харсайым? — Помнишь ли ты хоть раз, чтобы Бакуго кому-то отдал право приказывать? — вкрадчиво ответил вопросом на вопрос Йо. — Или позволил бы довольствоваться малым? От нас откупились толикой добычи и отослали прочь, как ненужных. Думаешь, Бакуго бы так поступил? Камакири тут же поддакнул: — Верно говоришь, верно! Добычу не мы делили, миодосцы! Не по справедливости, по бумажке! По каракулям своим! Будто это бумажки кровь проливали и знают, кто чего достоин! Беседа свернула не в то русло. Йо открыл было рот, но не успел вернуть хэгшинов к тонкой нити. Хирию Рин нахмурился: — Добычу поделили справедливо. И не одни миодосцы там были. Не помню, чтобы вы спорили с Шинсо. — А ты поди поспорь, — зашипел Куроири. — С драконом связываться кому охота? Йо закусил кровяной колбасой. Хорошо Куроири сказал, правильно. Пусть растревожит всем больную мозоль. К изначальному течению мысли он еще вернет их, подхватить вовремя только нужно. — Дело говоришь, с драконами спорить себе дороже. Мы, быть может, и не согласны — ни с дележкой, ни с порядками новыми, а поди открой рот, когда эти твари у Бакуго на поводке как собаки бешеные, — озвучил за него общую мысль кудлатый Шишида, молодой хэгшин из племени архасслов. Это было сродни брошенной в костер ветке. Хэгшины подхватили, заворчали, а Йо слушал, впитывал и ждал момента. — С драконами под боком что угодно творить можно, никого не спрашивая! — возмутился Камакири. — Хоть добычу дели, хоть скот, хоть земли — поди возрази! — ударом молота о наковальню пробился голос Каибары из рархаршей. — Раньше ходили себе хозяевами, а теперь как в рабстве под харским игом, — плеснул масла в пламя возмущения Йо. И плотину прорвало. Каждый высказался, каждый оказался недоволен. Йо слушал и запрещал себе улыбаться счастливо. Его слова и мысли были у всех на устах. Все жаждали сами распоряжаться своим имуществом, скотом, территорией. Вон у рархаршей земли мало — а зима близко! Где им пасти овец, чтобы нагуляли жиру к холодам? А вот у ворхидов родовую стоянку отняли, архасслам отдали! А лучшая долина нынче чья? Харская! Там харское становище! Никого не спросил Бакуго, себе забрал! — Да только где нынче Бакуго? — будто невзначай бросил Йо. Гомон стал громче. Бакуго далеко. А быть может и нет его. Харс ведь как исчез, так и не появлялся. Ни он, ни глашатай его. А харсайым быть может и лжет, станется с чужака речами сладкими хэгшинов баловать? Быть может, и покарали боги за дерзость Великого Харса? Что же теперь, жить по законам того, кого и на свете нет? По становищам сидеть да милости ждать? — Обождите, — вдруг громко, перекрывая общий гомон, обратился к хэгшинам Хирию Рин. — Опасные речи ведете, други. Так и до войны договориться можно. — А тебе что в этом страшного, Рин? — осклабился Камакири. — У тебя достаточно мечей, чтобы не бояться говорить. Или страшно, что явится Бакуго и языки нам укоротит, а? Рин поднялся, поправил остроконечную шапку: — Я сказал это харсайым в Лойе, скажу нынче и вам. Я буду стоять на страже моего племени. И на тех границах, что были решены Бакуго. Чего и вам советую. Он отряхнул полы расшитой узорами накидки и исчез в темноте. Йо недовольно щелкнул языком. Этих хлестких слов могло быть достаточно, чтобы сбить настроение. Бакуго рос среди ворхидов. Неужели эта далекая, даже не кровная связь сейчас подкупила Рина? Нет, нужно было поддержать уже возникшие в круге у костра мысли. — Только вот заветы богов выше желаний людей, — прошипел вслед Рину Куроири. — Я принесу жертву Ханю, и пусть рассудит, где правда! Темнота не ответила, и вокруг костра, все нарастая и жужжа, подобно искрам лесного пожара затрещала злоба. Они терпели. Долго терпели. И сейчас не было никого, кто заставил бы их замолчать. Костер принял большой кусок кровяной колбасы благостно, лишь веткой сухой щелкнул и продолжил гореть. И каждый положил еще понемногу, вопрошая. Ни от одной жертвы не отказалось пламя, никому не воспретило свободолюбивых мыслей. Что ж. Даже Хань нынче был на их стороне. А ведь до этого как горели костры, когда жертвы приносил Бакуго! Всегда боги были за него, а теперь молчали. Настал час расплаты. — Бакуго больше нет, — негромко, но весомо сказал Йо, пользуясь затишьем. — Харсайым солгала нам. — Хэгшины ошарашено замерли, уставились на него, и Йо достал из-за спины сверток. — Вот доказательство. Тсубураба выхватил его и принялся разматывать тряпки. В рыжих отсветах тяжелым свинцом блеснул меч Бакуго. Сдавленный вздох прокатился по хэгшинам. Удивленный, но не горестный. — Я нашел его в горах Зарна, — добавил Йо. — Харсайым запретила мне говорить, но здесь, в родном доме и перед богами я снова могу быть искренним, не таясь и не опасаясь драконьего гнева. — Нашел меч? — шепотом переспросил Камакири, словно опасаясь, что это все окажется сном. — И меч, — подтвердил Йо. — И Бакуго с Киришимой. Они мертвы. — И ты молчал? — так же шепотом спросил Каибара. — На чужой земле лишь. Я боялся за ваши жизни. Но боги разрешили мне говорить. Теперь мы дома, — доверительно произнес Йо. — И мы свободны. Недоверчивое ликование вознеслось к небу вместе с искрами костра, и дикие птицы затрещали, потревоженные этими криками.