Battle-born

Припекало. Кацуки зевнул и потер глаза, уставшие от яркого солнечного света. Несмотря на духоту, в воздухе чувствовалась подкрадывающаяся влажность. Не за горами были дожди. Конечно, он понятия не имел, насколько холодной или теплой здесь будет осень, но по утрам роса на траве была все звонче и все чаще кусала его голые щиколотки. Это раздражало. Он с юношеских лет был привычен к сапогам — в них удобнее и по скалам лазать, и на ргапалле ездить, да спокойно, что никакая змея не цапнет. Кацуки же быстрый — отпрыгнуть всегда успевал, так что змеиные зубы никогда не приходились выше голенища из дубленой овечьей кожи, пропитанной соком хвойного кустарника. Но это, конечно, раньше. Теперь под ноги, обутые в мягкие мокасины, приходилось смотреть внимательнее. Впрочем, никаких змей здесь не было. То ли ельник им был не по нраву, то ли сбежали от запаха драконов. На драконьем острове Кацуки тоже змей не припомнил. Может, кстати, и да. Все ж и те, и те племя чешуйчатое. Глядишь, и вправду не уживаются вместе. Желтый дракон на другом конце поляны тоже посмотрел на солнце, повторяя взгляд Кацуки, и чихнул. Кацуки щелкнул пальцами, зажигая искры магии. Желтый — а никакое другое имя к нему и не клеилось — тут же застрекотал, сел на задние лапы и радостно вывалил язык набок. Кацуки чуть усмехнулся себе под нос. Лишь бы играться. Магия протрещала свой путь к Желтому. Он увернулся. Кацуки попытался достать его с другой руки. Снова ускользнул. Верткий. Но в этом была не только драконья ловкость. Кацуки уже с неделю с ним возился, приучая в игре к своим действиям. Никогда он не бил магией сразу. Сначала взгляд в сторону удара. Чуть наклонить в ту же сторону плечи. И только потом бросить сноп рыжих искр. Конечно, они были слабыми и не могли навредить. Но первые дни Желтый попадал под них только так. А теперь поглядите-ка на него — десять раз ударил Кацуки, но ни разу не зацепил! — А он умный, — заметил мясник, сидевший неподалеку на корточках так неподвижно и тихо, что почти сливался с безликостью послеполуденной тени. Кацуки заставил себя не кривить губ и просто кивнул. Нет, не умный. Пестрая вон умная, Уши тоже. А вот Желтый дурак дураком. Ему бы сейчас спрятаться сразу при виде мясника, а он нет, только отошел подальше, а все равно играет. Но мясник пусть думает иначе. Его молчаливое, изучающее присутствие напрягало. Никак разгадает всю суть этих игрищ? — Заставь его изрыгать пламя. — Он же мелкий, — огрызнулся Кацуки. — Изрыгать он может только обед от несварения. — Как же долго, — в глазах мясника на мгновение мелькнули красные блики раздражения. — Еще месяц? — Два или три. — Скучно. Мясник поднялся, и Желтому, наконец, хватило благоразумия чуть отступить в кусты. Кацуки стрельнул в его сторону злым взглядом, выразительно прищурившись, пользуясь тем, что мяснику его лица было не видно, но Желтый не понял и так и остался сидеть под раскидистыми круглыми листьями. Мясник сделал несколько шагов в его сторону, и, наконец, предостерегающий, противный от трескучего ужаса вопль Пестрой заставил Желтого скрыться из виду. — Запрети им убегать от меня, — бросил мясник через плечо, будто бы с разочарованием и направился в сторону хижины. — Они должны быть подле хозяина по одному лишь жесту. — А чего ты хотел, выдирая им зубы? — процедил Кацуки. Мясник вернулся к нему отсутствующим взглядом, в котором было серо от пыли: — Это было мое решение. Как и кормить их. Они должны быть благодарны. Так что работай над этим. Он провел большим пальцем левой руки по незаметной синеватой метке на своем запястье и неподалеку тут же открылся портал. Кацуки дождался, пока мясник скроется в нем, а сама черная дыра закроется, будто ее и не бывало, и раздосадовано сплюнул. Нижнюю челюсть ломило от неподвижности, зубы ныли от необходимости быть стиснутыми. Тоже мне, благодетель нашелся. Дэйдора вон тоже ждал, что его за скудный обед да плети заместо ужина благодарить будут. Не дождался. Кацуки прогнал из мыслей образ толстого дэньмита, вальяжно развалившегося на подобии хэгшинского сидения из козлиных шкур, и медленно двинулся прочь. Жаль, тогда не от его руки оборвалась жизнь этого ублюдка. Всего на день пути опоздал Кацуки! Сам подох, пес безродный! Полукруглая поляна, которую он выбрал для игр с Желтым, была совсем неподалеку от хижины не просто так. Всего сто шагов к востоку от кормушки — это позволяло призвать дракона, не показывая мяснику троп до лога, где малышня устроила себе гнездо. И теперь Кацуки шел на запад, туда, где в ельник закрадывался лиственный подлесок и никто другой из людей до сих пор не бывал. Мясник приходил для проверки лишь раз за день, а после исчезал и более уже не появлялся. Лишь к закату Кацуки слышал зов Курогири, похожий на завывание серой неясыти — он знаменовал ужин и необходимость возвращаться. Курогири не мог угадать, где открывать портал, а потому он возникал всегда в одном и том же месте возле кормушки. Кацуки это было удобно. Без целительства он теперь восстанавливался медленно. Все так же болела спина, все так же отказывали после долгой прогулки ноги. И сны снова снились отвратные. Кацуки по пробуждению их не помнил, но твердое ложе его было мокрым от пота, а во рту привычно саднило от привкуса крови. На лежанке из веток, которую он соорудил в подлеске сам, дремать было не в пример приятней. Но не успел Кацуки устроиться поудобнее, как кусты зашуршали, и Желтый подскочил к нему на расстояние вытянутой руки, держа в челюстях еще живую, пищащую от ужаса мышь. — Жри сам, — милостиво отмахнулся Кацуки и потрепал Желтого по загривку. — Что ж до тебя не доходит, что при виде этого ублюдка уебывать надо? Вопрос был в пустоту: Желтый подкинул мышь, заглотил, поперхнулся, судорожно выкашлял и принялся отплевываться. Ошалелая мышь метнулась в одну сторону, в другую, видимо, потерявшись в пространстве, а потом сориентировалась и юркнула под корягу. Желтый, бросившийся было за ней, стукнулся носом о шершавую кору, разочарованно заскулил, заворчал, завертелся вокруг коряги, но та была слишком велика, чтобы ее сдвинуть. Мышь закопалась где-то в глубине и затихла, уверовавшись в своем спасении. — А нехер с едой играться, — назидательно бросил Кацуки. Желтый горестно заныл, а потом подскочил к Кацуки и принялся жаловаться, одновременно охаживая себя хвостом и корча несчастную морду. — Бля, щас, — Кацуки заставил себя перекатиться с лежанки к коряге. — Жди с другой стороны. Радостно лая — толку-то, что ящерица? Голос как у щенка трехмесячного! — Желтый перескочил через ветку и уставился в отверстие, в котором скрылась мышь. Кацуки приложил ладонь, и дерево задымилось от магии. Через несколько мгновений, когда дым стал плотным, мышь выскочила, спасаясь от огня, и Желтый тут же хрумкнул ее с победным воплем. Кацуки вернулся на лежанку. Желтый еще с минуту поигрался с мышиным хвостом, который как-то умудрился оторвать, а потом устроился рядом, доверчиво улегшись под боком Кацуки. Дурной. Сколько раз солнце сменило ночь с тех пор, как Кацуки пообещал вернуть их домой? Едва ли двадцать. А вон уже, в свои записался. Кацуки согрел пальцы магией и провел ими по морде Желтого, от носа ко лбу, а затем и к маленьким, едва заметным ушкам. Хороший корм делал свое дело: чешуя стала плотнее, едва набухшие шипы на шее теперь были твердыми, а черные, остроконечные пятна на лбу стали яркими и блестящими. Еще немного, и окрепнут крылья. А там не за горами день, когда и глотка у него загрубеет достаточно, чтобы источать пламя. А потом… А что потом? Даже если Кацуки хватит сил — не магии, а именно сил — пробить в магической ограде брешь, то куда эти беззубые детеныши сбегут? Если уж на драконьем острове кому-то хватило ловкости выкрасть их у матери, то уж тут догнать и поймать труда не составит. Недовольный стрекот выдернул Кацуки из раздумий. Пестрая. Вот она умная, да. Так даже к нему не подходит почти, не то что при мяснике. Хорошо помнит, что могут человеческие руки. — Чего тебе? — бросил Кацуки. Пестрая ощерилась, еще что-то прошипела в ответ и скрылась в кустах. Желтый тявкнул ей вслед, но с места не двинулся, только морду под руку Кацуки подсунул, требуя ласки. Что ж они все ласкучие да дурные такие? Вон Киришима… Кацуки моргнул и вернулся мыслями к магической ограде. Тепла Желтого под боком было мало, и его словно начинало морозить.

***

Лой оживал. Изуку буквально ощущал это телом. Скрип повозок, крики торговцев по утрам на базарной площади, ароматный дым очагов и тонкий запах готовящегося ужина — все эти мелочи наполняли его душу радостью и позволяли засыпать в пропахшем траурной гарью замке быстро и сладко. Вопреки его ожиданиям, здесь было еще много работы. И не только здесь. Письмо Тодороки, полученное почти месяц назад и предзнаменовавшее возвращение дэньмитов, создало Изуку много хлопот. И новые письма не сулили легкости и наслаждения победой в войне. В Алрии было нечего брать. Тодороки дошел до другого края континента, до самого залива Сиоп, но казна альянса от этого не пополнилась. Благо еще не прохудилась — Гран Торино и Тодороки ухищрялись обеспечивать армию сами. Но вести этим утром снова были печальными. — Ваше Величество, — Иида встретил его в тронном зале новым отчетом прямо за завтраком. — Общим пересчетом контрибуции собрано на две сотни златов. Изуку устало потер пальцами переносицу. Две сотни! Этого им едва ли хватит на ежемесячные расходы на содержание армии. — Но эту сумму можно увеличить до полутора тысяч, — подал голос казначей Ниренгеки, — если продать десять тысяч алрийских мужчин как рабов в Ка Ле Хо Ри. И до двух тысяч, если прибавить к ним пять тысяч алрийских женщин. — Мне казалось, это меня упрекают в перенятии обычаев варваров, — ласково улыбнулся Изуку. Работорговля никак не входила в его планы. Хотя, наверное, будь здесь Бакуго, он отдал бы приказ не задумываясь. Но пока Изуку надеялся обойтись цивилизованными методами и не множить насилия и горя на завоеванной ими земле. Ниренгеки поправил монокль и закрыл книгу учета: — К сожалению, остальные статьи доходов настолько ничтожны, что я не могу их озвучить, — он поджал губы не то с горечью, не то с укоризной. — Так или иначе мы получаем письма с просьбами о протекции, — продолжил Иида. — Алрийские города молят о милости и надеются на вашу помощь. Помощи… Изуку посмотрел на Киришиму, сидящего рядом на бархатных подушках, ища поддержки. Глашатай дэньмитов ободряюще улыбнулся. Что ж, его вид тоже был тем, что придавало Изуку сил. Две недели назад они не знали, удастся ли им одолеть болезнь, а сегодня Киришима мог сам стоять на своих ногах, пусть и выглядел он до сих пор помятым и худым. Но глаза его были яркими, и Изуку верил, что еще немного и он полностью оправится от ран. Улыбка его, правда, теперь была щербатой с правой стороны, но это было меньшее, о чем следовало беспокоиться. — Ты предлагаешь не оставлять их без протекции? — Изуку вернулся взглядом к Ииде. — Не часто земли сами идут в руки, — серьезно задумался Иида. — Раз там нечего взять ни золотом, ни серебром, а брать людьми недостойно цивилизованного королевства, то мы можем взять только землей. Получать налоги и брать меру урожая в обмен на протекцию. Со временем, думаю, мы сможем получить достаточно дивидендов, чтобы посчитать эту войну даже успешной для нашей экономики. — Никаких оснований для таких прогнозов, — возразил Ниренгеки. — Никаких исторических данных о плодородности почв в Алрии мы не имеем. Киришима зевнул, и Изуку не сдержал улыбки: — Не понимаешь? — слов, которые Киришиме были наверняка непонятны, в их разговоре было достаточно. — Не слишком, — отозвался Киришима, отхлебывая из кубка холодную воду. — Но сначала нужно накормить своих. Бакуго бы так сказал. Иида вздохнул: — Вы упрощаете нашу беседу до грубости, — это было сказано по доброму, без тени сожаления или превосходства, и Изуку рассмеялся. Ниренгеки же, напротив, помрачнел. Его тарелка с золотистой каймой до сих пор стояла пустая, к еде он так и не притронулся: — Учитывая нашу дыру в бюджете после вашего займа у Энь-Ю, это весьма дельное замечание. Срок первого платежа менее чем через месяц, а денег в казне на его половину не хватит. Если бы вы были менее щедры к дэньмитам, то наше положение было бы не таким плачевным. — Не переживайте, — Изуку попытался его успокоить. — Тодороки обещал помочь закрыть этот долг. Дайте ему вернуться из Алрии. — Сомневаюсь я, что у герцогства есть свободные средства, — проворчал Ниренгеки. — Ведь тогда Его Превосходительство послали бы письмо с просьбой взять в его казне необходимое, а не изыскать денег на компенсацию. Изуку подвинул к себе блюдо с запеченной уткой. Ниренгеки был прав. Прав был и Киришима. И Иида тоже. Прибавь Алрию к Миодоссии — и крупнее государства на континенте не останется. Но большое не значит богатое. Сколько сил и денег уже вложено в Лой! А до восстановления былой красоты еще сколько нужно вложить! И так было по всей провинции Минеты, которую Даби выжег дотла, пока шел за ними в Сантийские горы. А тут еще добавится голодных ртов в Алрии, ведь если Изуку пообещает им протекторат, то он не сможет быть глух к их просьбам, когда настанет зима или ранее, когда разграбленным городам понадобится не только нейтралитет, но и финансовая поддержка. И может быть в следующем году Миодоссия и получит свою квоту с урожая, да свою меру золота и серебра, да только вот как угадать, не придется ли потом забирать свое с боем? Не взбунтуется ли Алрия, окрепнув? — Пока у меня нет ответа, — признался Изуку еще через несколько минут. Яичница на его тарелке уже остыла и не вызывала никакого аппетита. — Мне нужно еще немного времени все осмыслить и взвесить. Закончив трапезу, которая в итоге была больше похожа на аудиенцию, Изуку отпустил Ииду и Ниренгеки. Но не успел он выдохнуть, как в зал вошел Шинсо и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — у него за пазухой не было добрых вестей. Киришима наклонил голову к плечу и нахмурился. Шинсо предпочел не смотреть в ответ. — Харсайым, — его голос был сух и хрип. — Драконы желают говорить с тобой. Изуку кивнул, поправил королевскую мантию, расшитую серебряными нитями, и последовал за ним. Киришима отправился вместе с ним, пошатываясь, но не отставая ни на шаг. Драконов последнее время было не заманить в замок. Да и в Лойе они тоже предпочитали не появляться. Обосновались на соседнем холме, и периодически уличные мальчишки тыкали пальцами в их сияющие в закатном солнце силуэты на фоне розовых облаков. Их осталось мало. Рюкио, Тсую, Кода, Сато и Мина. Пять крылатых воинов, выстоявших эту кровопролитную войну. Фумикаге был в Алрии с Тодороки, Шинсо и Киришима пока не перекидывались, и Изуку чувствовал, что им понадобится еще время. — Харсайым, — взяла слово Рюкио, и пронзительный взгляд ее глаз был колючим и жестким. — Мы покорно прождали больше двух лун. Можешь ли ты ответить, где Бакуго? Изуку не дрогнул, пусть в горле и стало больно: — Мы не смогли найти его. — Значит, Бакуго мертв? — прошепелявила Тсую, лупая выпученными глазами. — Жив, — оскалился Киришима. — Заклинание еще не стерто. Изуку в очередной раз с глухой надеждой посмотрел на татуировку на плече Киришимы. Заклинание призыва. Изуку слышал о таком, но раньше никогда не сталкивался. И оно до сих пор сияло черной меткой на загорелой коже. — Откуда тебе знать, что оно и вправду исчезнет с его кончиной? — прошипела Рюкио, и Изуку заметил, как затвердели ее губы и пожелтели глаза. — Откуда нам знать, что это не такая же ложь, как та, что харсайым сказала хэгшинам? Киришима решительно шагнул вперед, становясь между ней и Изуку: — Закрой пасть, или я сам тебе ее захлопну, — и красные узоры чешуи проступили на его плечах. Между лопаток Изуку похолодело. И Рюкио, и Киришима — они оба носили на себе отметины едва минувших сражений, но она сейчас выглядела куда более здоровой. Ее щеки пылали румянцем женщины в расцвете лет, в то время как темные круги под глазами Киришимы выдавали его слабость. Изуку невольно призвал магию, еще пока невидимую к рукам. Если они схлестнутся здесь, то, кто знает, чем это закончится? Вдруг Кода перекинулся и оттеснил остальных драконов на несколько шагов, урча и покряхтывая. Изуку не успел заволноваться — Киришима стоял спокойно, и Шинсо тоже не проявил ни малейшей суеты, и это подсказало Изуку, что у этого действия не было злого умысла. — Ты слишком мягкий, здоровяк, — нарычала на него Рюкио уже без лишней злобы, скорей с нотками материнского осуждения, когда Кода перекинулся обратно, и он принялся смущенно мять подол своей длинной рубахи. — Но как бы то ни было, харсайым, ты должна знать: без Бакуго у тебя нет над нами власти. И если он не здесь, то мы уходим. Она отступила на шаг, обозначая свою позицию. Тсую отступила с ней одновременно. Сато и Кода переглянулись и последовали их примеру. — Я понимаю, — отозвался Изуку, стараясь звучать безопасно. — Сейчас я никак не могу доказать, что Бакуго жив. Я могу только поблагодарить вас за доброту и поддержку. Мне было спокойно биться с вами бок о бок и знать, что я могу на вас рассчитывать. Теперь мне будет страшнее. Его слова не встретили отклика в глазах драконов. Нить, связывающая их с людьми, оборвалась. — Мина? — Изуку посмотрел на нее, еще пока стоявшую неподвижно, обхватив голые плечи руками. — Ты останешься со мной? — Нет, харсайым, — она не подняла на него глаз. — Я могу лишь доставить тебя и Киришиму в Фессу, чтобы не трясти его по вашим разбитым дорогам. Но на этом мое пребывание на равнине закончится. На холме повисла тягучая, напряженная тишина. Нарушила ее Рюкио: — Шинсо? Ты-то что молчишь? Тоже присягнул харсайым? Шинсо спрятал руки в карманы балахона, подбитого мехом. Несмотря на теплую погоду он постоянно мерз: — Нет. Я не связан присягой. Но я остаюсь. Я не успел вернуть Бакуго долг. Рюкио кивнула, а потом щелкнула заострившимися зубами: — Прощайте. Киришима насмешливо фыркнул: — Мы знаем, где ваши гнезда. Жди, что мы с Бакуго прилетим за вами. Впереди еще много чего нужно завоевать! Это прозвучало смело и победоносно. Драконы коротко рыкнули в ответ уже благодушнее, по очереди перекинулись и улетели. Киришима взъерошил свои непослушные волосы и бодро похромал в сторону Лойя, не дожидаясь, пока Изуку и Шинсо соберутся с мыслями. Мина же и вовсе осталась на холме. И уже поздним вечером Изуку вычесывал его коротко стриженные виски, пока Киришима тоскливо пялился в огонь камина, устроившись под теплым шаршаровым пледом. — Почему он не зовет меня, харсайым? — пробормотал он так тихо, что Изуку и не сразу расслышал за треском дров. — Я не знаю, — вздохнул Изуку, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Как же они обрадовались, когда раны Киришимы начали заживать и из-под коросты струпьев проступила здоровая кожа с магической меткой. Но метка молчала. Киришима извелся. Изуку видел, как в первые дни он поминутно бросал взгляд на татуировку, шумно раздувал ноздри, принюхиваясь, но ничего не происходило. Бакуго мог его призвать, но не наоборот. Когда-то они выбрали оставить ему право зова потому, что оба не смогли придумать ситуации, в которой огромному дракону может понадобиться помощь человека. Киришима рассказывал сбивчиво, но с теплотой, и Изуку слушал про встречу с колдуном в далеких землях словно волшебную сказку, живо представляя себе и ледяные скалы, и снежное море, и жирных животных, что спят на льдинах. — Не отчаивайся, — Изуку провел пальцами по затылку Киришимы. — Бакуго обязательно позовет, когда придет время. Наверное, сейчас нам просто нечем ему помочь. — Или он забыл, как меня звать, — вздохнул Киришима. — Нет-нет, что ты, — горячо возразил Изуку. — Кацуки бы не забыл. Ни в коем случае. Киришима повернулся на другой бок и уткнулся лицом в живот Изуку. Под камизой сразу стало жарко от его дыхания и немного щекотно. Магия Кацуки не отозвалась. Видимо, малыш сейчас спал, и Изуку закусил губу, чтобы не так сильно саднило за грудиной.