The Right Sun

Он наблюдал за тем, как Джонни глубоко затягивался своей сигаретой, словно она в самом деле была приятной на вкус; мерцание прогорающего табака на её конце притягивало взгляд к себе. Он провёл взглядом по его губам, сжимавшим наскоро свёрнутую самокрутку, а затем – по облачку сизого дыма, которое тот выдохнул.  – Будешь? – Джонни уже скручивал следующую сигарету между пальцев, набирая по щепотке табака и засыпая его в бумагу. Закончив с этим, он вставил в неё фильтр одним осторожным и отточенным движением. Диего покачал головой. Даже от одной выкуренной сигареты у него начинала кружиться голова и покалывало лицо. Ему всегда приходилось чем-нибудь запивать неприятный пепельный привкус во рту. Под его взором Джонни вытащил зажжённую сигарету изо рта и провёл языком по краю папиросной бумаги на новой. Он положил новую самокрутку за ухо – на потом – после чего вновь зажал губами начатую сигарету, затянулся и выдохнул. – Как ты вообще их куришь, они же отвратительные. – О, я знаю, – Джонни с улыбкой посмотрел на него, хлопая своими длинными светлыми ресницами. – Но мой отец устроил бы скандал, если б узнал. Поэтому я и курю. Да и чья бы корова мычала. Я видел, что ты занюхиваешь. Диего усмехнулся, его прежде нахмуренные брови распрямились. – А я видел, что ты занюхиваешь. Он смотрел, как Джонни затянулся в последний раз, докуривая сигарету до самого фильтра, будто ему отчаянно не хватало никотина. Потушив окурок, он отбросил его в сторону неухоженной лужайки чуть поодаль от той веранды, где они сидели. – Так я об этом и говорю. Ты ничем не лучше меня, даже если и не куришь, Диего. – Как бы не так. Мои внутренние органы в отличном состоянии, так что я, несомненно, лучше тебя, – конечно, он шутил, но Джонни и так это знал. Он столько раз заставал его страдающим в ванной. Он прекрасно знал, что его желудку регулярно доставалось по полной программе. Джонни рассмеялся, поднимаясь на ноги и немного разминая их после долгого сидения на холодном камне. Он протянул руку Диего и помог ему встать. Диего ощутил прикосновение их шероховатых ладоней друг к другу. – Да-да, уверен, твои органы просто в восторге от твоих кетаминовых трипов, – Диего наблюдал за тем, как Джонни провёл пальцами по своим волосам, отбрасывая несколько упавших на лицо прядей; как поправил рукава своей футболки вокруг бицепсов. В последнее время он заметно окреп. Ник упоминал, что тот начал ходить в тренажёрный зал, чтобы набрать мышечную массу, необходимую для сохранения контроля над машиной на огромных скоростях, но Джонни и в целом активно подрастал. Ну, так всё обычно и происходит у нормальных подростков, подумал Диего. Сам он, судя по всему, был исключением. Он задался вопросом: а начнёт ли он сам когда-нибудь становиться выше? Ему уже исполнилось семнадцать, но его тело всё ещё выглядело так, словно принадлежало предпубертатному мальчишке. – Ага, можно подумать, ты не трипуешь вместе со мной, малыш Джонни. Джонни закатил глаза и отвернулся от Диего в сторону дома у них за спиной. Диего уже и не помнил, кому этот дом принадлежал, но в нём проходила традиционная вечеринка по случаю завершения гонки. Этих тусовок было так много, что все они словно слились в одну. После заезда кто-нибудь всегда приглашал всех участников к себе – алкоголь и наркотики текли рекой, а девчонки в коротких платьях и на каблуках подыскивали бойфрендов-гонщиков. Обычно Диего приходил туда в компании Джонни и Ника, чтобы выпить и раздобыть халявного кетамина, травы или еды. Девушки по какой-то непонятной причине собирались вокруг него, спрашивая о тёмном, глубоком шраме на его лице и поглаживая по волосам, легко прикасаясь кончиками пальцев, флиртуя. Он всегда вежливо отклонял их заигрывания, перенаправляя внимание девушек в сторону малыша Джонни, который именно по этой причине обычно проводил солидную часть вечеринки запершись в одной из спален, “развлекая” их. – Как думаешь, придёт кто-нибудь с прошлой тусы? Ох, малыш Джонни, ты думаешь только об одном. Такой предсказуемый. – Ты хоть помнишь, как их зовут? – Конечно. Эм, Мелисса… Мэри и эм-м… Линн? – Ты только что назвал первые пришедшие тебе в голову имена, не так ли? Джонни ухмыльнулся. – Хех, возможно, – именно это он и сделал. Диего закатил глаза, впрочем, не переставая улыбаться. – Ладно, мне-то что. Иди тащись за юбками, ловелас. Я пойду поищу что-нибудь перекусить на кухне. Джонни повернулся в его сторону, на его лице выражалась нерешительность. – Ты уверен, что это хорошая идея? – Да, всё в порядке. Сегодня я хорошо себя чувствую. Джонни пожал плечами, и, бросив на него обеспокоенный взгляд напоследок, вернулся через заднюю дверь в дом. Диего смотрел ему вслед, отмечая про себя, как хорошо выглядят его плечи и спина. Это действительно нечестно. Он представил, как ощущались бы эти мышцы под его ладонями. Ну, что ж. Нет смысла думать об этом. Диего замер на мгновение, приводя мысли в порядок. Затем он проследовал за Джонни в дом, где повернул в сторону кухни. Джонни уже куда-то пропал: наверняка рассматривал лица в толпе, выискивая знакомых и особенно внимательно – ещё не знакомых. Гул басов внутри стоял просто невыносимый, “Drum And Bass Father” играла уже, наверное, раз в третий с тех пор, как они пришли на вечеринку, и Диего был уверен, что сегодня ночью услышит её ещё не единожды. На кухне располагалась довольно большая селекция алкоголя для общего пользования. Он окинул взглядом батарею разноцветных бутылок с фруктовым пивом, ликёрами всех возможных вкусов, ромом, вином и дешёвой водкой с красно-белой этикеткой из магазина за углом, но это точно была не Смирнофф. Как она вообще называлась? Он не мог разобрать буквы на логотипе. Классика. Какая же вечеринка без неё.  Диего заметил коробку Domino’s, вытащил из неё кусочек давно остывшей пиццы и, пока никто вокруг не начал на неё претендовать, поспешил отойти в сторону. Да, сегодня он хорошо себя чувствует. И не станет убегать с целой коробкой в руках. Он спокоен и собран. В отличие от того раза, когда они с Джонни впервые встретились. Ник познакомил его с Джонни на одной из вечеринок, подобной этой, где-то год назад или около того. Диего припоминал, что та неделя далась ему особенно тяжело. Он вежливо представился и недолго поддерживал непринуждённую беседу перед тем, как извинился и отправился на поиски еды – он ещё не обедал и ему нужно было съесть хоть что-то, если он собирался выпивать. Спустя некоторое время Джонни случайно зашёл в ванную, где тот мучился от последствий компульсивного переедания. Диего огрызнулся на него, послав его нахер и попросив оставить его одного, но Джонни никуда не ушёл; напротив, спросил, чем можно помочь и принёс ему стакан воды. Он сидел рядом с ним на холодном кафельном полу и болтал о чём-то, до чего Диего не было дела, но это помогло ему отвлечься от боли в желудке, режущей его с каждым вздохом. Он даже не помнил, что именно рассказывал ему Джонни, но спустя примерно полчаса, за которые он сам так и не произнёс ни слова, а Джонни так и не умолкал, он всё же задал вопрос. – Что ты делаешь? – А? – Джонни посмотрел на него так, словно он спросил что-то невероятное. – Что ты имеешь в виду? Диего нахмурился. – Что ты делаешь, сидя тут и болтая со мной? Ты ведь меня почти не знаешь. – Ну, да, пожалуй. Но когда я страдаю от тревоги, мне не нравится быть одному. Ник обычно сидит рядом со мной и о чём-то балаболит до тех пор, пока я не позабуду, из-за чего вообще начал тревожиться. – Мило, но у меня не паническая атака, ты в курсе? – В курсе. Вовсе не нужно быть таким засранцем. Тебе же стало лучше, разве нет? Диего насупил брови. Ему действительно стало лучше. Боль утихла и, пусть ему и всё ещё было некомфортно, по крайней мере ощущение тошноты прошло. Он пробурчал слова благодарности в ответ. Да, неделя выдалась тяжелая. Но понемногу дела стали налаживаться. Его новый личный консультант оказался очень даже неплохим. Он жевал что-то на ходу, шагая по коридору, когда заметил краем глаза Ника, разговаривающего с кем-то из своих друзей-гонщиков постарше, как он сам. Диего не был уверен, но, кажется, того парня звали Дункан. Ник повернулся в его сторону, заметив его в проходе, и вопросительно кивнул ему: “Ты в порядке?”. Диего кивнул в ответ и изобразил рукой знак “мир”. Всё в порядке, Ник. Он продолжил свой путь в гостиную, Ник продолжил свой разговор с Дунканом. Оглядевшись вокруг, он приметил несколько знакомых – Джош, Мика, Крис, Асти, Солт и Экан были здесь. У многих людей в их круге общения появлялись прозвища, и Диего запоминал их куда быстрее, чем тех, у кого прозвищ не было. Его самого прозвищем наградил не кто иной, как Ник Джостар. У него всегда отлично получалось их раздавать. – Дио, – сказал тогда он. – В честь того, что ты следишь за безопасностью водителя, какая бы трасса ни попалась. И в честь группы, знаешь их? Мне кажется, они бы тебе понравились, – он всегда советовал хорошую музыку. – Дио! – он обернулся в сторону окликнувшего его голоса, всё ещё сжимая в руке кусок пиццы. Чёрт, неужели кто-то заметил, как он её стащил? Нет, вряд ли. Это оказалась всего лишь какая-то девушка, которую он не узнал. – Привет, – ответил он. Почему ты со мной разговариваешь? Кто ты? Он неловко переступил с ноги на ногу. Она была довольно миловидной: темноволосой и с большими, как у оленёнка, глазами. Во вкусе Джонни. – Я, м-м, надеюсь, это не прозвучит грубо или типа того… – она накручивала прядь своих длинных волос на палец. Всё-таки твои брови подведены чересчур тёмным оттенком, не так ли, моя хорошая? И лак на твоих ногтях облупился. – Но я хотела спросить, как ты заполучил этот шрам? Ох. Это и есть грубо “или типа того”. – Несчастный случай во время гонки, когда я был помладше. Ехал без шлема. Всё-таки нас заставляют их носить не просто так, – она захихикала, удовлетворившись ответом. – А ещё я хотела спросить… – продолжила она. Боже, ты слишком много всего хочешь знать, не правда ли? Может, оставишь меня в покое? – Ты свободен, эм, позже? Я имею в виду… Ну, ты понимаешь? – она смущённо смотрела себе под ноги. Ох. – Нет, мне нужно будет уйти пораньше, – соврал он. – Но мой хороший товарищ Джонни Джостар свободен. Если ты, конечно, не ревнуешь – он кивком указал в сторону Джонни и увидел, как девушка устремила свой взгляд в его сторону: Джонни восседал как король на троне, окружённый своими полураздетыми придворными. – Оу, правда? – кажется, она обрадовалась подобной перспективе. Он не понимал этого. Почему все так хотели себе бойфренда-гонщика? Всё, что они делали – колесили по стране от гонки к гонке и быстро ездили на тачках. Они ведь даже не были богатыми. И их точно не собирались приглашать участвовать в гонках Формулы, так что никакого богатства не предвиделось и в будущем. Диего огляделся вокруг. Все люди в этой комнате вскоре растворятся в безвестности и монотонной рутине. Они продолжат вести свои скучные жизни, работая с девяти до пяти, и однажды их уже никто и не вспомнит. Их пик – прямо здесь и сейчас. Но не мой. Я окажусь на вершине мира к двадцати пяти годам, вот увидите. А вам не достанется даже удовольствия похвастаться перед своими подружками на работе тем, что вы переспали со мной. Я неприкосновенный. Все в этой комнате однажды превратятся в пыль, но я? Я бессмертен. Ну, возможно, все в этой комнате, за исключением Ника и Джонни. Они единственные здесь способны на что-то стоящее.  Он проследил взглядом за тем, как та самая девушка подошла к Джонни и указала на его колени. Проследил, как тот взглянул на неё сверху вниз и усмехнулся, кивая. Она уселась к нему на колени, а остальные сидевшие вокруг него девушки переглянулись, не осознавая, что их отодвинули на второй план. Но именно это и произошло. “Может быть, если я перестану осветлять волосы,” – подумал Диего, – “Заметит ли он?” Он запихнул остатки пиццы себе в рот и нахмурился. Каждая вечеринка проходила одинаково, будь то в Лондоне, Бирмингеме, Манчестере или Ливерпуле. Они напивались, курили, нюхали, клали таблетки под язык и так далее. Хорошо проводили время. Ник в основном общался с другими ребятами, Джонни с девчонками исчезал где-то наверху или во внутреннем дворике, а Диего напивался и вступал с кем-нибудь в спор. Наутро послужной список Джонни пополнялся одним, тремя, пятью именами, а его голова всегда раскалывалась от боли; Ник спал допоздна, утомившись от необходимости развлекать всяких идиотов полночи, а Диего возвращался в их гостиничный номер с завтраком из Макдональдса для них троих, даже несмотря на то, что у него самого гудела голова от всего употреблённого этой ночью. Если бы его спросили три года назад, где он окажется в семнадцать лет, он бы ответил, что, скорее всего, в могиле. Уж точно он не мог представить, что будет приносить завтрак двум американцам-идиотам, которые без него тихо страдали бы в одиночестве. На самом деле его это вполне устраивало. Он ничего не мог с собой поделать и продолжал следовать этой традиции каждое утро после вечеринки. Ник тотчас же принял его под своё крыло. Диего был обязан ему всем. Он был отличным водителем, настоящим мастером своего дела. Он многому его научил. А Джонни, ну… Джонни просто был собой. Диего надеялся, что никто не замечал, как он смотрит на него порою. Джонни – громкий, дерзкий, никогда не отказывающийся от новых впечатлений. Он слегка нахален и в целом слишком самоуверен. Но в то же время он мягок и добр, и он был терпелив к Диего так, как никто другой раньше – даже Ник, хоть он и пытался, храни его Господь. Он посмотрел на ладонь Джонни, лежащую на талии брюнетки, что сидела на его коленях , и отвернулся, нахмурившись. Затем он встал и вышел из комнаты. Несколько часов спустя Джонни нашёл его сидящим на батуте во дворе. Диего уже был приятно пьян и чувствовал себя слегка парящим над землёй от кетамина, которым его кто-то угостил. Есть что-то странное в домах, где на заднем дворе стоял батут. Даже что-то – какое же слово вертелось у него на языке? – проклятое, на самом деле. Типа, кому он здесь нужен? Тут что, жил маленький ребёнок? Тогда где же он сейчас?  – Хэй, – позвал Джонни и Диего поднял голову, чтобы посмотреть, как тот забирается на батут через защитную сетку. – Только не прыгай, иначе меня стошнит, – он лёг обратно. Звёзды сегодня было хорошо видно. Он мог разглядеть Малый Ковш. Джонни перешагнул через него и сел рядом, скрестив ноги. Он вытащил из-за уха сигарету, которую скрутил ранее, и зажёг её. – Как ты? Диего закрыл глаза. – В порядке. А ты? – Ну, эм… Я не знаю, – Джонни вздохнул. Он не звучал так, словно всё было в порядке. – Мне пришла очень дерьмовая смска от отца, так что… Он поднялся и с беспокойством взглянул на Джонни. – Мне жаль. Дерьмовые отцы хуже всего. Можешь рассказать об этом, если хочешь. Я выслушаю. – Не, – ответил Джонни сквозь зажатую во рту сигарету. Диего видел, как она прилипла к влажной коже его губ. – Не хочу об этом говорить. Просто он слишком суров ко мне, понимаешь? Он, эм… Я не его любимчик. Диего кивнул. Он вспомнил о том случае, когда Джонни сидел рядом на полу ванной и говорил с ним, хоть и не получал ничего в ответ. Сам он был не очень-то хорош в утешении тех, кто в этом нуждался. Но, возможно, стоило попытаться? – Мой родной отец поколачивал мою маму. Но он ушёл от нас, когда мне было, типа, лет пять. – Вот дерьмо, реально? Мне жаль, Диего. Он пожал плечами. Он не был уверен, что говорит уместные для данной ситуации вещи. – Мой отчим оказался ещё хуже. Он… – Диего замолчал на мгновение. Изменит ли Джонни своё мнение о нём, если узнает? Но он очень внимательно слушал, затягиваясь сигаретой. – Слышал про отсутствие продовольственной безопасности? – Джонни покачал головой. – Он морил нас голодом. Мы и так очень бедно жили, так что еды в принципе было мало. Мама отдавала мне всё, что он выдавал ей. Поэтому я… У меня… Ну, ты знаешь. Иногда с этим проблемы, – Джонни сдержанно кивнул, и он опустил взгляд на полотно батута, рассматривая плотно переплетённые нити. – Потом мама заболела. Джонни протянул ему свою зажжённую сигарету, и Диего сморщил нос. – Нет, спасибо. Даже если я вываливаю тебе мои психологические травмы, то к этому всё равно не притронусь. – Мне очень жаль насчёт твоей мамы. Я и не знал. – Никто не знает. Ты – первый человек, кому я сказал, помимо моего психотерапевта, – он уставился взглядом на свои худые коленки. – А этот шрам – знаешь, откуда он? – Несчастный случай на гонке, вроде? – Ты правда думаешь, что я бы не надел шлем? – он проследил за тем, как встревоженное выражение лица Джонни сменилось на что-то среднее между сочувствием и гневом. – Это от разбитой стеклянной бутылки. Урод пырнул меня. Мне было одиннадцать. – Поэтому ты сейчас живёшь один? – Диего лишь кивнул в ответ. Несколько мгновений они просидели в молчании, переваривая сказанное и услышанное. – Мой отец никогда меня не бил, – тихо начал Джонни, – Но он не любит меня. Не любит так, как Ника, во всяком случае. Мы постоянно ругаемся, и он говорит очень жестокие вещи. Называет меня бездарностью, постоянно сравнивает с Ником, хотя он старше меня на пять лет. Мне нравится тусоваться в Англии хотя бы потому, что тут не приходится жить с ним. Диего улыбнулся. – Я помогу тебе избавиться от папаши, если хочешь. Я не хочу, чтобы кто-то делал тебе больно, Джонни. Ты слишком хорош для всего того дерьма, что происходит в этом мире. – Не-е. А кто тогда будет платить за квартиру? – он рассмеялся, потушив окурок о подошву ботинка и перекидывая его через сетку куда-то в сторону. – Можешь просто приглядывать за мной. А я буду приглядывать за тобой. Я скажу тебе одну вещь, только обещай не смеяться, ладно? – Ты же знаешь, что я не могу такое пообещать, малыш Джонни. Джонни закатил глаза. – Ладно. Ну, в общем, ты мой лучший друг, понятно? Ты важен для меня. И я всегда буду рядом. Мы будем рядом – я и Ник, типа… Типа мы втроём против всего мира, вот. Диего взглянул на его мягкое выражение лица, обрамлённого нежными завитками светлых волос необычного оттенка – что-то между блондом и рыжим. Как это называется – клубничный блонд? – Ты что, гей? Джонни фыркнул. – Как бы не так. Спроси у тех девчонок, с кем я был. – Фу, – Диего посмотрел ему в глаза и задержался, поддерживая зрительный контакт. – Ты целовался с мужчиной когда-нибудь? Джонни выглядел так, словно усиленно раздумывал над чем-то. – Нет, – в конце концов уверенно ответил он. – А хочешь? Взгляд Джонни устремился к его губам и затем обратно. Кажется, он не стал особо раздумывать. Они сидели довольно близко друг к другу. Джонни подался вперёд, обхватив ладонью ту часть лица Диего, где располагался его шрам. Он коснулся его губ своими, и на мгновение Диего ощутил лёгкое головокружение, от которого будто земля начала уходить из-под ног. Он ответил на поцелуй, углубляя его и проводя языком по нижней губе Джонни. На вкус он был как сигареты и дешёвая водка. Не настолько неприятная комбинация, насколько Диего могло бы показаться. Джонни медленно отстранился; его рука, приласкавшая щёку Диего, задержалась чуть дольше. – У тебя губы как у девчонки, – тихо произнёс он. – Вот уж спасибо, – ответил Диего, удачно скрыв своё сбившееся дыхание. Он целовал не так много людей за всю свою жизнь. У него нет такого огромного опыта, как у Джонни, и он от всей души надеялся, что этого не было заметно.  Джонни перевернулся на спину, и Диего последовал его примеру. Пару минут они лежали, глядя на звёзды. – Не говори никому, что мы целовались. Это была твоя идея, и я не хочу, чтобы девчонки стали ревновать или начали думать, что я гей. Диего засмеялся. – Ты имеешь в виду тех девчонок, которых я отправляю к тебе? Ну конечно. Думаю, они были бы в восторге, если б увидели, как мы целуемся. У Джонни восхитительный смех. Выразительный, искренний, американский. Всё в порядке, решил Диего. Я получил свой поцелуй. Я буду счастлив просто находиться рядом с тобой. – Но я серьёзно, если что. Я и ты против всего мира, чувак. Нахуй дерьмовых отцов. Повернувшись в его сторону, Диего смог увидеть отражение звёзд в его глазах. Буквально всё в нём было таким чарующим. Изгиб его носа, мягкость его щёк. Диего помнил, как в тот момент отметил про себя, насколько полным жизни, молодым и необузданным он выглядел, как беззаботно отбрасывал все ожидания своего отца. Они с ним были так похожи. Диего осознал, что они уже очень давно стали похожими друг на друга. – Вот блин, – Джонни молниеносно подорвался и сел. – Я вспомнил, зачем тебя искал. Ник заказывает такси до дома, он сказал мне найти тебя, – он принялся слезать с батута, выпутываясь из сетки. Диего мысленно оплакивал тот факт, что момент, когда он мог любоваться купающимся в свете звёзд Джонни, подошёл к концу, но, увы, все лучшие моменты скоротечны.  – Тогда подожди меня, засранец! – крикнул он ему вслед, наблюдая за тем, как Джонни, смеясь, бежит по лужайке в сторону дома. Он часто думал о той ночи в течение последующего года. Он размышлял о том, что могло бы произойти при каждом из возможных стечений обстоятельств и решил, что даже если бы Джонни нравились мужчины (хотя он явно дал понять, что это не так) и даже если бы ему нравился Диего (хотя это очевидно было не так), они всё равно не смогли бы встречаться. Диего бы уничтожил его. Всё было слишком сложно, порою он чувствовал слишком много и слишком остро, а порою, напротив, становился слишком равнодушным. Его любовь к Джонни Джостару была бездонной, но не безусловной. Эта гремучая смесь состояла из соперничества, платонической любви, сексуального влечения и непреодолимого желания Диего быть замеченным и признанным им. Но он не стал бы сворачивать ради него горы. Его собственная карьера стояла на первом месте. Его любовь к Джонни не была безусловной. Потому что он знал, что если бы “они” на самом деле когда-то случились, то они бы просто разорвали друг друга на части.  Так что всё в порядке. Ему будет достаточно просто находиться рядом с ним. Он часто думал об их поцелуе, об ощущении ладони Джонни на своём лице, о том, как кончики его пальцев касались его выпирающего шрама и о том, какие чувства у него вызывало это прикосновение. Весь следующий год они попадали в передряги. Они учиняли драки и разнимали их, пили, курили сигареты и траву, танцевали, ели кебабы в четыре утра, пинали крыс, выбегающих из-под стоек с фиш-энд-чипс и из подвалов пабов. Платили огромные суммы за уборку номеров в отелях, где до этого они слушали музыку на полной громкости и ломали мебель. Были у них и тихие, расслабленные воскресные дни, когда они втроём собирались в лондонской квартире Ника и Джонни, смотрели видео с гонок, искали и изучали информацию о трассах вместе. Были вечера, когда они арендовали по машине и соревновались друг с другом на крытых или открытых гоночных трассах. Бессчётное множество раз он успокаивал Джонни во время панической атаки, рисуя круги пальцем на его коже, когда тот гипервентилировался. У него по-прежнему плохо получалось “просто говорить”, так что он, как правило, молчал. Бессчётное множество раз Джонни оказывал ответную услугу Диего, паникующему при виде пустых кухонных шкафов в их съёмных квартирах, где они останавливались в путешествиях между гонками по всей стране; он отправлялся с ним закупаться огромным количеством еды, чтобы забить полки, пусть им и не требовалось столько продуктов. Бесчисленное множество раз Джонни заставал его в агонии и страданиях после компульсивного переедания, каждый раз неизменно присаживаясь рядом и успокаивая его несмотря на то, что Диего всегда срывался на него и просил оставить его одного. Ник был связующим звеном между ними. Он был очень мудрым и взрослым не по годам. Он позволял Джонни заниматься чем угодно, пока тот оставался в безопасности, давая ему возможность самому учиться на своих ошибках, которых, конечно же, он не смог бы избежать. Он всегда считался с Диего, разговаривая с ним так, как Диего хотелось, чтобы с ним разговаривал каждый – на равных. Он относился к нему серьёзно, и за их с Джонни обеденным столом рядом всегда стояла третья тарелка для него. Это был лучший год в жизни Диего. У Джонни были его девчонки; Ника любили и уважали абсолютно все, а Диего… Диего встретил Джостаров, обзавёлся какими-никакими деньгами и славой и нашёл себе небольшое местечко в этом мире. Но всему приходит конец. Он завершил все свои круги по трассе и вместе с остальными гоночными командами ждал возвращения с заезда Джостаров. Трасса оказалась довольно трудной, с неровной землёй и несколькими крутыми поворотами, но стенограмма была довольно подробной и полезной. Он несколько раз просматривал её с Ником, отмечая самые важные места, обсуждая стратегии, которые помогли бы справиться со сложными участками, оценивая диапазоны скорости, которых пришлось бы придерживаться. У Джонни выдался плохой день. Ник толком не объяснил, с чего всё началось, лишь упомянул, что их отец снова надавил на него. Они собирались купить по молочному коктейлю в Лондоне после гонки – в той кафешке, где их делают особенно густыми и вкусными. Конечно же, Диего тоже был приглашён. И Диего ждал этого с нетерпением. Оглядываясь назад, от этого ему почему-то становилось больнее всего. Невыполненное обещание – они так и не сходили за коктейлями – повисло в воздухе как планы, которые забыли отменить. Он не помнил, когда именно услышал об этом, помнил лишь как узнал о случившемся и побежал быстрее, чем когда-либо в жизни. Помнил, как посылал зрителей нахуй, как кричал, чтобы они убрались с дороги и ушли в сторону. Бригада медиков опередила его, они уже вызвали скорую и пожарников и теперь оценивали место происшествия. Он помнил, как говорил с ними, но не помнил ни слова из того, что ему сказали – в его ушах стоял оглушительный звон, а его сердце грозило выскочить из груди после забега в гоночном костюме по трассе. – Вы ближайший родственник? – Да, – соврал он. – Я их брат. – Мы отправили водителя на скорой. Сожалею, но пассажир… Он принялся внимательно слушать. Авария на невероятно высокой скорости. Умер при столкновении. Диего стоял там и не чувствовал абсолютно ничего, слушая, как медик объясняет ему, что случилось и что теперь делать. У водителя не билось сердце, когда их бригада прибыла на место, но после сердечно-лёгочной реанимации ритм восстановился. Пассажир – “Ник, его зовут Николас” – Ник же получил травмы, несовместимые с жизнью. Диего сел в вертолёт вместе с медиками. Джонни явно находился в плохом состоянии, потому что они сказали: “Мы делаем всё, что можем”, что значило – он может умереть ещё до того, как они приземлятся в больнице. Он остался ожидать в маленькой комнате, примыкающей к реанимации, куда время от времени заглядывала дружелюбная медсестра с уставшими глазами – ей явно платили недостаточно за подобную доброту. Она садилась рядом с ним, рассказывала новости из операционной и предлагала чай с печеньем. Он попросил кофе – без молока, но с двумя ложками сахара; спустя некоторое время медсестра вернулась с чашкой, раскрашенной вручную. На ней красовались крохотные отпечатки ладоней: красный и жёлтый. Она извинилась. – Это единственная запасная кружка. Мои дети смастерили её для меня. Ты здесь совсем один, милый? Совсем один. Лишь Диего в комнате ожидания. Все те люди, которые превозносили Ника и Джонни последние пару лет, все их обожатели, празднующие вместе с ними победы – их и след простыл. Хотя их бы и так не пустили в реанимационное отделение. Аварию уже наверняка крутили по новостям. Конечно, они не были настолько уж известными для широкой общественности, но кто не любит поглазеть на автокатастрофы и смерти? – Да, я один. Все остальные члены семьи в Штатах. Есть новости? – Скоро операция закончится. Но других вестей нет. Как только что-то узнаю – обязательно скажу. Я буду на смене все следующие десять часов, голубушек, – она сжала его ладонь перед тем, как ушла и оставила его один на один с чашкой кофе. Он просидел в этой комнате сутки, дожидаясь возможности увидеть Джонни. Диего пытался не заснуть, чтобы не пропустить важные новости, если они вдруг появятся, но глаза слипались против его воли. Как только адреналин улетучился из его тела, он почувствовал себя измотанным. Он заснул, лёжа на нескольких неудобных больничных стульях, сдвинутых вместе. Проснувшись, он обнаружил, что его накрыли тонким голубым одеялом и положили рядом подушку. Когда в комнату ожидания вошёл хирург вместе с той добродушной медсестрой (за всё проведённое Диего время здесь она уже успела сходить домой и вернуться обратно на следующую смену), у Диего не осталось сил даже на то, чтобы почувствовать нервное напряжение от новостей, которые ему собирались сообщить. Он был уверен, что Джонни умер на операционном столе. Его отвели в маленький консультационный кабинет, где объясняли что-то про состояние его позвоночника, но он не помнил, случилось ли это на самом деле или ему всё приснилось. Но Джонни был жив. Он находился в стабильном состоянии, правда, на искусственной вентиляции лёгких, потому что ему вкололи очень большое количество анестезии для операции. Хирург объяснил, что ему и его команде удалось сделать. У Джонни оказался довольно тяжёлый перелом позвоночника. Во время открытой операции они скрепили две его части друг с другом с помощью стальных пластин и фиксаторов. Скорее всего, он не сможет ходить, но травмы спины иногда бывают непредсказуемыми, и случай каждого пациента уникален. Частенько случаются чудеса, когда пациентам удаётся ценой больших усилий вновь научиться ходить. “Но в случае Джонни это маловероятно”, – сказал он. “У него произошёл практически полный разрыв. Он не будет чувствовать ничего примерно ниже пупка, узнаем точнее, когда он очнётся”. Диего помнил, как подумал в тот момент: “Ох, ему это не понравится.” Его пустили к Джонни в палату. Тот был покрыт синяками и ушибами. Его голова оказалась перемотана бинтом, а в волосах остались частицы засохшей крови. – Что случилось с его головой? – спросил Диего, пытаясь найти на израненном лице Джонни хоть что-то, что выглядело бы ему знакомо. – Во время столкновения сила удара передалась от шлема к его черепной коробке и у него лопнула кожа на голове. Наверное, он ударился головой об руль. Шлем спас ему жизнь. “Ох,” – подумал Диего – “Это ему тоже не понравится.” На некоторое время его оставили наедине с Джонни, и всё, чего хотелось Диего – это расплакаться. Он смотрел, как тот лежит на больничной койке, не осознавая ничего из происходящего. И ему хотелось расплакаться. Ему хотелось разрыдаться, оплакивая Ника, Джонни и всё то, что он потерял вместе с ними. Больше всего он скорбел по навсегда изменившейся траектории своей жизни – это было эгоистично, и он знал это. Как он должен был сообщить Джонни, что Ника больше нет? Как он должен сказать ему, что он больше не сможет ходить? Всё в порядке, Джонни. Мы же пообещали друг другу. Я и ты против всего мира, верно? Диего просидел у его кровати ещё два дня, пока Джонни спал. На второй день врачи отключили аппарат ИВЛ и стали внимательно наблюдать за его состоянием. На самом деле они наверняка нарушали правила больницы, позволяя Диего, сидящему в небольшом кресле возле койки Джонни, оставаться в палате так надолго, но никто его не выгонял. Им не хватило бы духу, ведь все думали, что он только что потерял одного брата, а теперь не отходил от второго, который никогда не сможет ходить. Больше никто не приходил его навещать. Ни подружки Джонни, ни их друзья-гонщики. Никто из Джостаров – но их Диего бы и не узнал, даже если бы они внезапно объявились. Он подумал об отце Джонни и, впервые за три прошедших с аварии дня, Диего почувствовал хоть что-то. Ярость. Он в этом виноват. Отец Джонни. Постоянно срывающийся на него за то, что тот якобы должен становиться ещё лучше. Постоянно унижающий и донимающий его. Может, если бы он любил его или уважал хоть немного, Джонни не находился бы под таким давлением. Он не чувствовал бы себя так, словно ему нужно что-то доказывать – потому что это действительно было не так. Диего погладил ладонь Джонни, выводя спирали на его коже. Джонни, тебе не нужно никому ничего доказывать. Ты прекрасен и талантлив сам по себе. Диего провёл три ночи на том кресле у кровати Джонни. Утром третьего дня его разбудил телефонный звонок. Его агент сообщил, что им заинтересовался крупный клиент, которому понравились фото с предыдущих съёмок, и теперь они хотят назначить Диего встречу в Нью-Йорке в ближайшее время – настолько скоро, насколько позволяет его расписание. Они готовы покрыть все расходы. “Это потрясающая возможность, Диего. Я понимаю, что ты сейчас в больнице со своим другом, но всё же подумай об этом хорошенько. И перезвони мне.” Джонни всё ещё спал. Врачи не знали, когда он очнётся. Что ему оставалось делать в этой ситуации? На протяжении трёх дней Диего не ел ничего, кроме печенья, которым его угощали добродушные медсёстры. Физически он ощущал себя слабым и уставшим, но внутри не чувствовал абсолютно ничего. Лишь полную пустоту. Он посмотрел на лицо Джонни, на лиловый отёк вокруг его сломанного носа, на зашитую рану на голове, ставшую заметной после того, как с него сняли повязку, на его губы – он знал, что у них больше не будет вкуса сигарет и дешёвой водки, потому что тот день давно прошёл, той версии Джонни не стало и Ник больше не будет ждать их в такси, потому что Ника тоже не стало. Не осталось ничего. И они не отправятся за молочными коктейлями. Диего перезвонил своему агенту. “Забери меня из больницы. Но по пути остановись у цветочного и купи самый лучший букет белых лилий и открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления. Обсудим всё за обедом.” Диего не знал, что ему написать на той открытке. У него всегда были проблемы с выражением эмоций, у него плохо получалось “просто говорить”. В конце концов, он ограничился надписью “Поправляйся скорее, малыш Джонни. Диего.” С минуту он разглядывал её, прекрасно осознавая, что этого недостаточно. Но как он мог описать всё случившееся за прошедшие два года? На открытке не хватило бы места для всего того, что он хотел сказать, но не знал как. Он просто не мог ничего почувствовать. Он не помнил, каково это – чувствовать. Даже в самые важные моменты он не мог заставить себя “просто поговорить”. И он не мог написать “Я люблю тебя, но не настолько.” Сколько времени прошло с тех пор? Диего смотрел на фургон, едущий перед ним по дороге в Денвер, вперившись взглядом в новенький стикер из Гранд-Каньона на заднем бампере. Несколько раз он пытался найти какие-нибудь новости о Джонни в интернете, но ничего не обнаружил. Он ждал несколько месяцев, вдруг Джонни захочет связаться с ним каким-либо образом, может быть, он позвонит? Всё-таки у него был его номер телефона. Но за эти два-три года от него не последовало ничего, кроме гробового молчания. Сейчас Диего двадцать один год, почти двадцать два, значит, Джонни должно быть девятнадцать, скоро исполнится двадцать. Да, прошло почти три года. Он наверняка ненавидит меня, подумал он. Джонни ненавидит меня. Чем же он занимался эти три долгих года? Он вышел замуж? За этого дылду и грубияна? Диего сжал руль своего Порше чуть крепче, прожигая взглядом дыру в фургоне. Но затем он успокоился и выдохнул. Сегодня он почувствовал что-то, когда остановился на обочине и увидел Джонни, когда помогал ему, как в старые добрые, когда завёл их фургон. До этого он уже очень давно ничего не чувствовал. Как это называется? Это было приятно. Противоположность печали. Он чувствовал себя так, словно перестал беспокоиться. Облегчение? Он чувствовал облегчение? Как называется это чувство? Диего расслабился ещё немного, выпустив воздух из лёгких и улыбнувшись. Он чувствовал облегчение. Конечно, когда-то он хотел быть вместе с Джонни. Если бы он знал, что Джонни когда-то захочет вступить в брак с мужчиной, то мечтал бы и о том, чтобы выйти за него. Он был бы рад избавиться от фамилии “Брандо”. Но этого не случилось. И этому никогда не суждено было случиться. И он бы сам никогда не позволил этому случиться, потому что в действительности это обернулись бы боком для них обоих. Это был всего лишь краш – нормальная, обычная подростковая влюблённость. Все подростки влюбляются в своих лучших друзей, а те из них, кто начинают встречаться, обычно плохо заканчивают. Он бы не смог стать тем, кто всегда будет рядом для Джонни. Но этот парень, Джайро, был другим. Диего сразу заметил это по тому, как сильно тот переживал из-за панической атаки Джонни, как он внимателен к нему и как он мгновенно заметил враждебность Джонни по отношению к самому Диего, как он сразу же встал между ними, заступаясь за Джонни. Вот как выглядит безусловная любовь? Я рад, что у тебя есть это, малыш Джонни, правда, очень рад. Этот человек любит тебя так, как ты того заслуживаешь. “И, может быть, когда-нибудь,” – подумал Диего, всё ещё следуя за их фургоном где-то в окрестностях Денвера, – “Может быть, мы обсудим всё это, малыш Джонни, когда ты будешь готов. Если ты позволишь мне объясниться, то мы могли бы снова встать вдвоём против всего мира? И, полагаю, твой странный муж может к нам присоединиться – если уж без него никак”.