The Right Sun

Чикаго растянулся во все стороны подобно океану – волнообразный и живущий своей жизнью, наполненный энергией, страстью, людьми и нетерпеливыми, сигналящими машинами. Джонни почувствовал это в ту же минуту, как они заехали в город – перемены витали в воздухе как снаружи, так и внутри фургона. Дорога сюда оказалась долгой, но спокойной – они встали пораньше и приготовили завтрак, навели порядок на своём участке в том кемпинге в Айове и отправились в путь. Всё утро, что они провели в сборах, было приправлено робкими мимолётными взглядами друг на друга, и Джонни догадывался, что не он один проснулся с ощущением лёгкой неловкости и смущения, вызванным их вчерашним разговором. Всё тайное стало явным. Ты мне нравишься. Это признание успокаивающе укрывало его, словно тёплое одеяло, также напоминая о скором свидании (точнее, о трёх – нетерпеливо напомнил самому себе Джонни. Три свидания до того, как он сможет получить поцелуй от Джайро). И всё же им предстояло ещё о многом поговорить, многое обсудить. Например, куда они пойдут на эти свидания, или какие у них планы на остаток их путешествия. Нью-Йорк уже совсем близко и, и – Итак, сегодняшним пасмурным утром на горизонте их пути из Айову в Иллинойс вырисовывался Чикаго. Архитектура здесь разительно отличалась от всего, что они видели прежде, а дороги совсем не были похожи на те, по которым им доводилось ездить до этого. Джонни рассматривал из окна людей, прогуливающихся вокруг, детей, играющих на лужайках, и модно одетых парочек, сидящих на скамейках и болтающих друг с другом, попивая кофе из одноразовых стаканчиков. Джайро немного нервничал от необходимости ехать по загруженным городским дорогам, так что Джонни помогал ему найти место для парковки, смотря по сторонам и в Гугл карты, подсказывая нужные повороты. В итоге они нашли местечко недалеко от станции метро, где и припарковали Додж. Джонни зевнул. Он чувствовал сонливость – может, дело в смене погоды, а может, всё дело в том, что после их ночёвки в Айове он наконец-то ощутил, как стресс и напряжение, от которых он страдал уже сколько? Три года? В общем, что они постепенно начали уменьшаться. Джонни зевнул ещё раз. Так вот каково это – расслабиться? Я и в самом деле потратил три года непонятно на что вместо того, чтобы провести их здесь, в Чикаго, с Джайро? Хотя, возможно, именно поэтому он и чувствует усталость. От мыслей о Джайро. Сидя рядом с ним в Додже, Джонни только и делал, что думал о нём, поглядывая время от времени в его сторону, чтобы убедиться, что он реален и что он всё такой же странный, как и всегда. Печаль, преследовавшая его, становилась всё заметнее, и Джонни заметил за собой, что стал всё чаще пытаться развеселить Джайро и вызвать его фирменную улыбку во весь рот на лице. Но тот всё чаще пропадал в своих мыслях. Стоило ему отвлечься, и Джайро мгновенно исчезал в них, словно переносился куда-то далеко отсюда. Земля Кентукки, земля Неаполя… Всё это одна и та же грязь, верно? Пропитанная одной и той же безнадёжностью. “И как я могу помочь?” – думал Джонни, ломая голову над тем, что же действительно нужно Джайро. Он мог бы подробно объяснить, что нет, тебе не нужно следовать плану твоего отца, потому что это далеко не лучший вариант для тебя, тебе нужно сбежать и выбрать свой собственный путь – но это не значило, что Джайро в это поверит. Он ведь и вправду в это не верил, и… Нет. Уф. Слишком много раздумий. Правильные слова пока что не приходили в голову. Ему придётся поломать голову над этим ещё. Но Джонни был уверен, что рано или поздно обнаружит верный ответ. Джонни снова зевнул. Наверное, сейчас не время для размышлений. Сейчас время для отдыха. – Смотри, чтобы муха не залетела, малыш Джонни. Джонни нахмурился при звуке этого прозвища и повернулся в сторону Джайро, копающегося в своей маленькой наплечной сумке. Из неё тот выудил резинку для волос и начал собирать их пальцами, поднимая их на макушку и закрепляя в пучок. – Просто я не выспался из-за того, что ты, блин, храпел мне в ухо всю ночь, – ответил Джонни. Это была неправда, конечно же, но Джайро не обязательно об этом знать. На самом деле ночь выдалась вполне спокойной, хотя оба они лежали в кровати и явно чувствовали куда большую неловкость, чем когда-либо раньше. Ох уж эти признания. – Ага, конечно, балбес, – сказал Джайро, закончив с пучком и вытянув из него пару прядей, чтобы те обрамляли его лицо. – Готов? Сегодня нас ждёт насыщенный день. – А он считается за свидание? – Хм-м-м… Зависит от того, платишь ли ты за него, – подмигивание Джайро заставило Джонни задуматься: а стоило ли вообще его приглашать на свидание. Он вздохнул. От выигрыша из Вегаса почти ничего не осталось после покупки нового аккумулятора в Денвере, и он уже растратил большую часть тех накоплений, что обналичил в Сан-Диего. Конечно, его карточка всё ещё была при нём, но вряд ли на ней оставалось много денег. – Посмотрим, – Джонни опустил взгляд на свои ладони. – Куда ты хочешь пойти? Джайро издал свой странный маленький смешок, и Джонни вновь ощутил, как внутри него теплом разливаются нежные чувства. – Рад, что ты спросил. – Cazzo… Джонни, львы! Смотри, уже видно львов! – Джайро ускорил шаг, и Джонни пришлось крепче ухватиться за колёса своего кресла и поднажать, чтобы успеть за длинноногим и увлечённым Джайро. – Вот уж не ожидал, что ты фанатеешь от музеев… – Джонни запыхался. Сегодня выдался самый прохладный день за всё их путешествие, и он очень этому радовался. Наконец-то можно было с комфортом носить свою тёплую толстовку. – Да не особо, – весело объявил Джайро, поворачиваясь в его сторону и улыбаясь своей отвратительной золотой улыбкой. Взгляд Джонни притянулся к “золотому” пластиковому кольцу, купленному ими в Вегасе, верно раскачивающемуся на его шее с того самого дня. В его голове мельком пронеслась мысль о парном кольце, всё ещё лежащем у него в кошельке и дожидающимся своего часа. – Но от чего я фанатею, piccolo, так это от американского кино, – продолжил Джайро. Они приблизились к ступенькам, ведущим ко входу в Чикагский Институт искусств со стороны Мичиган Авеню, и Джонни с едва заметной и довольной улыбкой наблюдал за тем, как у Джайро отвисла челюсть. Блеск в его глазах выглядел абсолютно великолепно. Он шёл ему куда больше, чем тот скорбный туман, застилающий его взор всё чаще в последнее время. – О! – воскликнул Джонни, рассматривая две внушительные скульптуры львов, украшавшие центральный вход, лестницу и большое здание, представшее перед ними. – Теперь мы на одной волне. “Феррис Бьюллер берёт выходной”, да? Джайро кивнул. – Твои предпочтения в фильмах такие… – Джонни вздохнул. – Предсказуемые. Тебе поди ещё и “Бестолковые” нравятся, а? Джайро опять кивнул. Джонни хрюкнул от смеха. – У тебя нет вкуса. Что ты вообще понимаешь в искусстве, идиот? Он увидел, как Джайро повернулся к нему и как его улыбка превратилась в напускную серёзность – очевидно, ему приходилось напрягать все мышцы на лице, чтобы не засмеяться. – Заткнись, Джонни. Ты девственник, который не умеет водить. Он сказал что?.. Джонни моргнул раз, второй, третий, пока до него не дошло. – Эй, не бросайся в меня цитатами из “Бестолковых”, засранец! Т-тем более, что всё это неправда! – Ага! Но ты ведь узнал цитату оттуда! Ладно тебе, тупица, ты ничем не лучше меня. Давай уже зайдём внутрь и немного приобщимся к культуре, м? Джонни никогда раньше не был в музеях, но он точно смотрел “Феррис Бьюллер берёт выходной” хотя бы один раз. Давным-давно, наверное, с Ником. Он мало что помнил оттуда. Но всё же некоторые сцены отпечатались в его памяти, как часто бывает с фильмами, которые смотришь в детстве. Он помнил, что Феррис, спокойно забивающий на школу и отправляющийся заниматься своими делами, показался ему крутым. Он отправился навстречу приключениям, поцеловал Слоэн и… Он жил полной жизнью, пусть и всего лишь один день. Даже тогда Джонни немного завидовал тому, как он смело наслаждался свободой. Джонни осмотрелся: в просторном и светлом помещении на стенах были развешаны картины, а рядом с ними находились маленькие таблички с именами художников. Не здесь ли происходила та сцена? Когда Феррис поцеловал Слоэн? Правильно ли я помню? Если Джайро обожает этот фильм, то не будет ли романтично поцеловаться перед… Как это называется? Перед той штучкой с разноцветным стеклом? Он вздохнул и попытался немного расслабить мышцы плеч. Ещё рано, Джонни. Три свидания. Отвлекись уже от мыслей о губах Джайро. Они прогуливались мимо экспонатов, обсуждая их как два полных идиота, ничего не понимающих в искусстве или в истории искусств. Кажется, Джайро больше всего впечатлили картины импрессионистов. Он пытался воспроизвести выражения лиц людей с портретов, и ему удалось рассмешить Джонни несколько раз – к недовольству других посетителей музея, соблюдающих тишину в соответствии с развешанными повсюду постерами и просьбами смотрителей. Практически у каждой картины Джайро останавливался, немного откинувшись назад и скрестив руки на груди, тихо мыча себе под нос и размышляя о чём-то. При виде некоторых картин он задумчиво потирал подбородок, словно Мыслитель. Джонни лишь закатывал глаза, отъезжая в сторону – ему было неловко находиться рядом с ним в этот момент.  И всё же, где-то на середине их самоорганизованного тура по музею Джонни осознал, что толком не рассмотрел и не запомнил ни единой картины из всех, что попадались ему по пути. Он был слишком занят тем, что смотрел на Джайро, наслаждающимся подобным времяпрепровождением. – Вот она, – тихо прошептал Джайро. Он протянул руку и указал пальцем на большую картину, расположенную на ослепительно белой стене напротив входа в зала, через который они только что зашли. – “Воскресный день на острове Гранд-Жатт”. Воскресный день где? Джонни наблюдал за тем, как Джайро подошёл прямо к ней, не обращая внимания на другие картины в комнате. Чем ближе к ней, тем неуверенней становился его следующий шаг. Джонни догнал его и принялся ждать рядом, рассматривая картину. На ней была изображена группа людей в старомодной одежде, многие из них держали в руках зонтики от солнца, кто-то носил высокие цилиндры – все они расположились на траве и смотрели в сторону водоёма, где лениво проплывала необычная парусная лодка. Джонни никогда не считал себя ценителем искусства – и вряд ли он когда-нибудь смог бы им стать – но при виде этой картины он ощутил некое спокойствие, тепло летнего воскресенья и то, насколько приятно проводили время все присутствующие. Вода выглядела особенно притягательной и прохладной. – Я впервые посмотрел “Феррис Бьюллер берёт выходной”, когда мне было семнадцать лет. Это было на запланированном моим отцом свидании с девушкой, одобренной им же – мы пошли в кино. И почему-то там показывали этот фильм, знаешь, как они иногда включают старые “классические” фильмы? Что-то подобное. И мы решили – ну ладно, можно и посмотреть. Джонни оторвал взгляд от картины и посмотрел на Джайро. – И там была сцена, где Кэмерон, этот очаровательный идиот, рассматривает именно эту картину. И он смотрит на эту маленькую девочку, – Джайро указал на неё, и Джонни отвёл глаза от его лица и проследил за его пальцем. Он посмотрел на лицо маленькой девочки: её отсутствующий взгляд совершенно ему не понравился. – После этой сцены девушка, что была со мной, повернулась ко мне и начала говорить, что ничего не поняла. “Почему камера приближалась сперва на её лицо, а потом на лицо Кэмерона? Отстойный фильм. Давай уйдём отсюда и купим джелато!”, – Джонни увидел, как Джайро хмурится. – Ну, наверное, она не прям так сказала, но это неважно. В общем, меня очень тронула эта сцена. Кэмерон зачарован тем, чего у него нет, верно? Подобной связью между матерью и ребёнком. И он… Я не думаю, что он завидует, но он, очевидно, опечален этим фактом. Он никогда не сможет испытать что-то подобное. Его время уже прошло. Ведь весь фильм – это, типа, прощание с их детством, так? Джонни кивнул, хотя он понимал, что Джайро не смотрит на него. Он был целиком поглощён картиной, событиями прошлого и тем, что оставалось между ними. – А насчёт приближения камеры… Думаю, он понимал, что чем ближе и пристальнее смотришь, тем меньше ты замечаешь. И его это беспокоило, мне кажется. Думаю, он беспокоится о том, что если кто-то подойдёт к нему слишком близко, то они сразу поймут, что он ничего из себя не представляет. На мгновение Джонни задержался взглядом на лице Джайро, наблюдая за тем, как блеск в его глазах померк, и на его место вернулся прежний туман. Он неуверенно потянулся к его руке и крепко сжал её, ощущая, как Джайро сжимает его ладонь в ответ. Он повернулся обратно к картине, изучая её в свете новой информации. Хотя она всё ещё не очень-то ему нравилась. Какое-то время они стояли на том же месте, держась за руки и ощущая, как тяжело оседают слова Джайро и то, что под ними подразумевалось. – Возможно, – начал было Джонни, – Но можно интерпретировать и по-другому… Например, тебе нужно окинуть взглядом всю картину целиком. Посмотреть со всех точек зрения, учесть все контексты, чтобы понять всё-всё. Потому что иногда, если сфокусироваться только на маленьких деталях, ты можешь упустить из виду самое главное. Вот та женщина, например, буквально держит обезьянку на поводке. Джонни ощутил, как Джайро вновь сжал его ладонь. – Ого, и вправду. Я никогда раньше не замечал эту обезьянку! – он засмеялся, и Джонни почувствовал, как давление немного спало. – Блин, какими же странными были люди в девятнадцатом веке. Носили смешные шляпы, ездили на своих паровозах, заводили ручных мартышек, а? Джонни отпустил его ладонь, внезапно осознав, что на них могут пялиться другие люди. – Пойдём. Нам всё ещё многое нужно здесь осмотреть, – сказал он, мягко улыбаясь и гадая, кто из них осознал больше за последние пять минут их разговора. Джайро последовал за ним, его походка вновь стала лёгкой и прыгучей. – Эй, Джонни, а как бы ты назвал свою ручную обезьянку? – Ну-у… – Ты голодный, Джайро? Они сели на метро и поехали в сторону следующей дорогостоящей приманки для туристов. Желудок Джонни начал урчать ещё во время осмотра экспонатов в Институте искусств, так что сейчас он был занят тем, что пролистывал в телефоне список ближайших закусочных, где можно было быстро и сытно поесть. Джайро пожал плечами. Немного голодный? Ладно. Джайро лишь немного проголодался. Так что… Хм, что там будет им по пути? Джонни продолжил искать и на второй странице результатов поиска Гугл обнаружил то, что нужно. – Итальянские сэндвичи с ростбифом? Джайро тут же встрепенулся. – Сэндвичи с ростбифом. Стойка, торгующая ими, находилась неподалёку от Миллениум-Парка, где они планировали успеть прогуляться до того, как испортится погода. Джонни выглянул из окна вагона метро и заметил, что облака значительно потемнели по сравнению с сегодняшним утром. Джайро помог ему выбраться из вагона и спуститься вниз, подальше от шумной платформы. Джонни запрокинул голову и посмотрел на небоскрёбы, чувствуя лёгкий страх от их высоты и от того, как бетон и облака, казалось, соединялись друг с другом, нависая над ним. А в Нью-Йорке будет ещё хуже, подумал он – темно, людно, и он всё ещё не придумал, что может сделать для того, чтобы остановить “похороны” Джайро. Но Джонни решил, что нет смысла пытаться заставлять себя что-то придумать. Пока что просто придётся забыть об этом. Они заказали итальянские сэндвичи с говядиной, моцареллой и джардиньерой в чикагском стиле. Это был лучший сэндвич из всех, что Джонни когда-либо доводилось попробовать, и он искренне им наслаждался, а реакция Джайро удваивала его удовольствие. – Почему он мокрый?! Это – это не italiano, кто вообще добавляет моцареллу – Джонни, что это нахрен такое? Джонни проглотил свой кусок, чуть не поперхнувшись им из-за смеха, вырвавшегося у него из груди. – Просто попробуй, неженка.  Так он и сделал. И Джонни смотрел за тем, как Джайро постепенно тоже начал им наслаждаться, как по его пальцам и лицу тёк сок, пока он откусывал от непривычно большого сэндвича. Джонни наблюдал за ним и думал о том, что мог бы облизать его пальцы начисто, и о том, как он держал бы их у себя во рту, чтобы раздразнить. – Что ж, – сказал Джайро, выдёргивая Джонни из его мечтаний. От звука его голоса смущённому и покрасневшему Джонни пришлось отвести взгляд, полный желания, в другую сторону – в этот момент он был готов смотреть куда угодно, только не на Джайро. Он обнаружил присохшую к асфальту на тротуаре жвачку и принялся сверлить её глазами. – Не так уж и плохо, – продолжил Джайро, – Но я всё ещё считаю, что сэндвичи не должны быть мокрыми. Джонни сглотнул, пытаясь хоть как-то смочить пересохшее горло. – К этому привыкаешь. Ладно, пойдём, надо увидеть фасолину до того, как начнётся дождь. Иначе это будет ещё большим разочарованием, если мы сами из-за неё промокнем. – Ну почему сразу разочарованием, что ты такое говоришь? Не душни, – пробурчал Джайро, вытирая рот салфеткой и выкидывая её в урну. Первые капли дождя Джонни ощутил на своём лице как раз на подходе к Клауд-Гейт. Он поднял глаза на огромный металлический бугор перед ним и вздохнул. Он совершенно точно ничего не понимал в искусстве. Что это вообще нахрен такое? Как можно быть скульптором и не заметить, что твоя работа похожа на гигантскую фасолину? Он устало взглянул на хромированный и блестящий бок фасолины, ровную отражающую поверхность которой стали искажать стекающие сверху капли дождя, а затем он снова принялся смотреть на Джайро вместо предмета искусства. “Вот его я могу оценить по достоинству”. Джонни осмотрел его сверху вниз. На нём были надеты рубашка с принтом листьев монстеры и неизменные узкие джинсы. Кажется, он не мёрз, но всё же он стоял, скрестив руки на груди, глубокомысленно уставившись на фасолину. О чём он думал? На Джайро можно положиться, когда дело доходит до размышлений о странных арт-инсталляциях,. Под взором Джонни тот переступил с ноги на ногу, всё ещё разглядывая блестящую кучу металла перед ним, пока другие люди вокруг останавливались сфотографироваться рядом с ней или же шли мимо своей дорогой. – Полный отстой, – в конце концов объявил Джайро. – Ох, слава Богу, – выдохнул Джонни. – Я уже начал волноваться, что ты скажешь что-нибудь умное о ней. Джайро лишь засмеялся. Они продолжили прогулку по Миллениум Парку, в то время как дождь всё ещё тихо накрапывал. В сыром воздухе повисла дымка – в такую погоду промокаешь куда быстрее, чем могло бы показаться. В моросящий дождь всё время хочется выйти без куртки, потому что почти ведь и не капает! Но мелкие частицы дождя кружатся и падают вниз под действием гравитации, всегда оседая на тебе быстрее, чем ожидаешь. И всё же ты каждый раз выходишь в такую погоду на улицу без куртки. Когда они наконец-то закончили осматривать город и его обитателей, дождь начал усиливаться. На самом-то деле – Джонни только что осознал – они впервые за всю поездку застали дождь, и он даже был не прочь немного намокнуть. Им нужно было вернуться обратно к Доджу и доехать до отеля, который Джонни заранее забронировал на ночь со своего телефона, но сперва, пока они ещё в центре – пришла пора поужинать. И, естественно, Джонни запланировал кое-что особенное, отчего он внутренне уже вовсю смеялся, представляя реакцию Джайро на его выбор, особенно после “итальянских” сэндвичей. Что же ещё, как не пицца по-чикагски в глубокой форме? И, ожидаемо, Джайро полностью вышел из себя после того, как официант поставил перед ними на стол их пиццу. Джонни не смог сдержать смеха от того, насколько молниеносно милая улыбка Джайро сменилась на поток итальянских ругательств, стоило официанту отойти подальше. – Это не пицца! Cazzo – Джонни, это же пирог! Он уже вечность так не веселился, и Джайро, кажется, ему подыгрывал, хмурясь и продолжая жаловаться на еду, однако ему с трудом удавалось скрыть улыбку, от которой дрожали уголки его рта. И, когда на его глазах выступили слёзы от неудержимого смеха, Джонни на секунду остановился и задумался – почему же он плачет, ведь ему совсем не грустно сейчас? А совсем наоборот. А затем он вспомнил – ах да, иногда люди плачут не только от отчаяния. Джонни утёр слезы от смеха со своих щёк. Давненько же с ним такого не случалось. Уже темнело, когда они расплатились и ушли из ресторана. Летние ночи всё ещё были довольно светлыми, но над Чикаго сгущались тяжёлые и мрачные грозовые тучи. Джонни устроился поудобнее на своём сиденье в фургоне, чувствуя себя насыщенным и удовлетворённым. Кто бы мог подумать? Кто бы знал, что череда невероятных событий и случайных совпадений приведёт его сюда, в Чикаго, в такую дождливую ночь, и что он при этом будет ощущать что-то очень похожее на счастье? Смотришь ли ты, Ник? Радует ли тебя то, как разворачиваются события? Отель был, как обычно, не дорогим, но довольно неплохим. Если в номере есть приличные душ и кровать – значит, Джонни останется доволен. Ему не нужны были окна с роскошным видом, красивые картины на стенах или телевизоры, ловящие больше одного канала. Джайро был с ним, а больше ему ничего и нужно. Они приняли душ по очереди, а затем принялись играть в карты, лёжа на кровати, попивая пиво и болтая, шутя, смеясь. Джонни потерял счёт времени – он совсем перестал ощущать, как крутится Земля, и не заметил, что день сменился ночью. В какой-то момент он с удивлением отметил, что его глаза начали слипаться, а его зрение стало слегка нечётким от выпитого пива. Он оторвал взгляд от своих ладоней, сжимающих игральные карты, и посмотрел на зевающего Джайро – пожалуй, действительно пора ложиться спать. Хотя в последнее время мои сны меня разочаровывают. Я бы лучше бодрствовал. Ведь я не могу разговаривать с тобой, когда сплю, Джайро. – Я тут подумал… – пробормотал Джайро, откидывая покрывало со своей стороны кровати (он выбрал её ещё в самом начале путешествия, и с тех пор ни разу не изменил своему решению). – Ты так много думаешь в последнее время, Джайро. У тебя мозг не сводит от перенапряжения? Джайро посмотрел ему в глаза и передразнил его насмешку. – Заткнись. Знаешь что, иди нахер, я теперь ничего не скажу. Джонни закатил глаза. – Ладно, ладно, что ты хотел сказать? Он смотрел, как Джайро ёрзает в постели, устраиваясь поудобнее и укутываясь в одеяло. Затем тот посмотрел на Джонни своими огромными зелёными глазами из-под тёмных ресниц. – Ну… – начал он на удивление застенчиво. – Я был бы не против немного пообниматься. Что скажешь? У Джонни брови полезли на лоб. – Просто мы ведь столько ночей уже провели рядом друг с другом! А дома я обычно сплю с – нет, неважно. Джонни нахмурился. Джайро спал с чем? Не мог же он спать с… Он ведь взрослый человек. Но это же Джайро, от него всего можно ждать. Джонни не устоял перед возможностью его немного подразнить. – Ты скучаешь по своему плюшевому мишке, а? Вот оно что? Он увидел, как щёки Джайро вспыхнули. – Н-нет! – воскликнул он. О да, решил Джонни. Он точно скучал по своему игрушечному медвежонку. Пушистому плюшевому медвежонку для маленьких детей. Это даже мило, на самом деле. Неужели Джайро и вправду спит с игрушкой? Ох. Его сердце снова забилось быстрее. – Если не хочешь, то ничего страшного, – добавил Джайро. Джонни забрался под одеяло, натянул его повыше и устроился с комфортом. Он протянул руку и выключил ночник на прикроватном столике, погрузив их обоих в темноту. – Иди сюда, – тихо позвал он. Джонни ощущал знакомый трепет бабочек в животе. Спать рядом с кем-то (и проснуться в их объятиях, как случилось однажды) было уже довольно интимно, но обниматься с парнем, который тебе нравится – с парнем, которому ты тоже нравишься! Это что-то… Джонни почувствовал, как Джайро придвинулся к нему и прижался всем телом. От него исходило тепло, а от ощущения волос на его теле, прикасающихся к коже на спине Джонни, у него побежали мурашки. Джонни немного приподнял шею, чтобы Джайро мог подложить под неё свою руку и прижать его к себе ещё крепче. Джонни ощутил, как другая рука Джайро неуверенно прошлась по его боку, после чего его тёплая ладонь осторожно устроилась на его мягком животе. Он почувствовал, как Джайро мягко, но уверенно сжал его в своих объятиях, и у Джонни весь воздух вышел из лёгких – не от того, что его сжимали, но от тихого и волнительного удовольствия, которое он испытывал оттого, что с ним так бережно обращались, так нежно его обнимали. Вдоль позвоночника разлилась волна тепла от удовлетворённого вздоха Джайро, раздавшегося у него над ухом. – Я хочу обниматься с тобой не потому, что скучаю по своему мишке, идиот. Я хочу обниматься, потому что… Ну, вообще-то, ты мне очень сильно нравишься, Джонни. Я хочу… Быть ближе к тебе, – Джонни почувствовал, как Джайро нашёл удобную позицию для своей головы и осторожно уткнулся носом в его шею сзади. – И… – продолжил он, сглотнув, – Прости меня за это, но… Я постоянно хочу к тебе прикасаться. Очередной вздох Джонни застрял у него в горле, его кровь кипела и шумела у него в ушах. Забавно. Я тоже постоянно хочу к тебе прикасаться, Джайро. – Прощаю, – выдохнул он. – Честно говоря, я удивлён, что ты до сих пор не начал лапать мои “сисяндры”, Джайро. Джайро вновь замычал ему на ухо, и Джонни уже сам не понимал, как ему удаётся сохранять спокойствие в данной ситуации. – Сисяндры можно трогать только после третьего свидания. А вот трогать твой животик – вполне по правилам. – Извращенец, – Джонни нервно рассмеялся. – Ой, посмотрите-ка, кто в белом пальто стоит красивый! То, как ты постоянно на меня пялишься, очень даже заметно, тупица. Вот дерьмо. Чёрт, всё-таки его тайные взгляды не были такими уж тайными. Его сердце грозило выпрыгнуть из груди, и Джонни ощущал, как от его покрасневшего лица исходит жар. – Знаешь, ты всё очень усложняешь со своим правилом трёх свиданий. Джайро тихо рассмеялся своим невыносимым смехом у него за спиной. Он уверенно оставил на шее Джонни поцелуй, отчего у того в животе бабочки затрепетали с новой силой. – Buona notte, piccolo. – Спокойной ночи, сладкий, – на выдохе ответил Джонни, позволяя себе расслабиться в мягкой постели и раствориться в объятиях Джайро, отпуская грешные мысли, дабы не начать предпринимать что-то на их счёт. Но сон приходил к нему медленно, очень медленно, а затем – он накрыл его с головой, утягивая на дно, словно попавший в волны неспокойного океана камушек, как бывало и будет всегда. Джонни задумался, что он, возможно, сам навлёк на себя очередное из своих невероятных сновидений тем, что сегодня назвал их скучными по сравнению с реальностью рядом с Джайро. Во сне он чувствовал у себя под ногами что-то мощное и живое. Что-то белое и размытое, с широкой и надёжной спиной. Лошадь? Он чувствовал запах соли в воздухе. Услышав крик где-то неподалёку, он обернулся на звук и попытался обнаружить его источник, но осознал, что не видит ничего из-за тумана и дождя, окружающих его. Что-то зелёное и быстро вращающееся пронеслось в миллиметре от его лица, и Джонни проследил за этой вспышкой глазами, пытаясь понять, что же это, чёрт возьми, было. Он знал, что кто-то пообещал ему что-то, чего ему очень хотелось и не хотелось одновременно, и он не мог мыслить здраво. – Я могу вернуть Джайро, – чей это голос? Знакомый и незнакомый. Но это будет не тот же самый Джайро. Поэтому я и ломаю голову так усиленно, пытаясь найти хоть что-то, что я могу сделать, дабы Джайро остался таким, какой он есть. Я и сам сломан – мне нужно разобраться с самим собой – но если я смогу помочь Джайро, то всё это не имеет значения. Я не буду больше думать только о себе.  Но это будет не тот же самый Джайро. Это будет не мой Джайро. – Эй, Джонни! Э-эй, Земля вызывает Джонни! Ну же, нам нужно разрешить этот спор раз и навсегда. Блинчики или вафли? Джонни моргнул. Да, конечно. Он уже не спит. Чёрт, после пробуждения от того жуткого сна он с самого утра чувствовал себя на грани, будто вот-вот случится что-то плохое. Он протёр глаза. Они сидели в придорожном дайнере, видавшем лучшие дни, но и такой сойдёт. Джонни был глубоко расстроен тем, что им пришлось выехать из Чикаго раньше времени из-за поджимавших Джайро сроков поступления, а ведь иначе они могли бы остаться там подольше, увидеть побольше достопримечательностей, многое успеть и попробовать ещё больше блюд, от которых Джайро бы взбесился. – Прости, мне странный сон приснился, – ответил Джонни, заставляя себя вновь посмотреть в меню и в этот раз действительно сосредоточиться и что-нибудь выбрать. – Хочешь рассказать о нём? – Нет, не очень, – на мгновение он задумался, пробегаясь взглядом по представленным вариантам завтраков. – Хм… Я хочу и блинчики, и вафли. Джонни поднял голову и посмотрел на лицо Джайро. Тот пил свой раскалённый кофе и явно был не очень-то им впечатлён. Американский кофе. За окном начинал усиливаться дождь, который и так шёл всю ночь. Капли, стучащие по крыше, издавали громкий и размеренный звук – идеальный фоновый шум для тихих разговоров посетителей с сонными глазами, сидящих в кафешке в Иллинойсе сегодняшним ранним утром. – Я решил, что мне нравятся и те, и другие. Так можно? Джайро улыбнулся и опустил чашку кофе на стол. – Конечно, можно. Я… Рад, что ты признал то, что тебе нравятся и те, и другие. Джонни прищурился, смотря на него. – Это что, какая-то завуалированная метафора?.. – он вздохнул. Наверняка так и есть. – Слушай, просто раздели со мной порцию вафель и порцию блинчиков, ладно? – М-м, окей, – Джайро снова отпил кофе и заправил выбившуюся прядь волос за ухо. Взгляд Джонни устремился к отпечатку зелёной помады, оставшемуся на крае чашки. – Ты так и не показал мне список своих планов на поездку. Помнишь, ты говорил про него ещё в Сан-Диего? Джайро посмотрел ему в глаза ещё раз. – Ох, это… Я забыл про него. – Забыл? Джайро серьёзно кивнул. – Честно говоря, я в него практически не заглядывал в последнее время, – Джонни смотрел, как он, задумавшись, закусил губу и принялся крутить в пальцах свободной руки кольцо, висящее на цепочке вокруг его шеи. – Мне намного веселее стало просто проводить время с тобой. Не занимаясь ничем особенным. Только ты и я, в фургоне и с музыкой. Или в номерах отелей. Или завтракая где-то. Конечно, делать что-то грандиозное, например, гулять по Гранд-Каньону, было тоже здорово, но… Вот. Джонни не мог позволить ему увидеть, насколько широко растянулась на его лице улыбка от слов Джайро. – Очень по-гейски, – сказал он. – Заткнись. Ты сам гей. Мы – мы же в одной лодке. Так что заткнись, засранец. Джонни крутил пакетик горчицы в пальцах. – Я тоже это чувствую. Наверное, мне нравится ощущение домашнего уюта рядом с тобой. Джайро улыбнулся в свою чашку кофе. – Вот оно, это слово, – мягко произнёс он с небольшой грустью, – Домашний уют. Официант подошёл и принял их заказ. Джонни тихо сидел и рассматривал остальных посетителей дайнера. Молодая группа друзей что-то увлечённо обсуждала во время еды. Интересно, куда они направляются? В путешествие? Возможно, это их первая совместная поездка без родителей или других взрослых? Пара пожилых людей, читающих книги и пьющих чай в комфортном молчании, наслаждающихся компанией друг друга. Возможно, это их последнее совместное путешествие?  Джонни перевёл взгляд обратно на Джайро, красивого и пребывающего в блаженном неведении, счастливо попивающего свой кофе под звуки дождя. Возможно, это наша первая и последняя совместная поездка, Джайро?  Когда им принесли их заказы, они разделили порцию вафель и блинчиков поровну и молча принялись за еду. Тот неприятный сон всё ещё не давал ему покоя. Не мой Джайро. И в голову всё ещё ничего не приходило. Он всё ещё понятия не имел, что сделать, чтобы предотвратить быстро надвигающиеся похороны. Он не знал, как остановить Джайро от превращения в совершенно другого человека. Джонни положил в рот кусочек блина и кусочек вафли одновременно и, после тщательного пережёвывания, проглотил. – Они одинаковые. Просто в разных формах. И оба заслуживают той любви, что получают. – Как мы все, – мудро кивнул Джайро. – Заткнись, идиот. Джонни оплатил счёт (“Я всегда плачу за завтрак, не волнуйся. Я угощаю.”) и замер, смотря на проливной дождь за окном. Сквозь его пелену Джонни смог разглядеть Додж, находящийся поодаль, в противоположном конце парковки. От его белых стенок отскакивали мощные капли, образуя пушистый ореол. Но хотя бы они смыли с него старую грязь. – Побежим? – спросил Джайро, тоже выглядывая на улицу. – Ага, если будешь меня толкать, то мы доберёмся до него достаточно быстро. Джайро помог ему перебраться в его кресло и довёл до выхода. Снаружи оказалось холодно – порыв ветра ударил им в лицо, хоть они и были частично укрыты под крышей дайнера.  Джайро пустился бежать. Джонни чувствовал, как он крепко сжимает руками спинку его кресла. Ливень набросился на них, и Джонни засмеялся, потому что, блять – что вообще происходит сейчас? Все его чувства несколько лет были в спячке, но сейчас все они вернулись с новой силой. Волнительный трепет от бега под дождём, ощущение того, что он очищает и смывает с тебя всё лишнее. Джайро смеялся у него за спиной, его насыщенный и иностранный смех подхватывался ветром и уносился в тёплые края, подобно перелётным птицам.  Джонни нажал на кнопку разблокировки на ключах, протянутых ему Джайро, когда они приблизились к Доджу. Фургон стоял и дожидался их, как надёжное укрытие – как священное место, манящее зайти внутрь. Джайро подтолкнул его поближе к пассажирской дверце, чтобы Джонни смог её открыть. Затем Джайро подошёл к нему спереди, и, даже сквозь дымку и капли дождя, застилающие ему взор, Джонни прекрасно видел неистовую красоту мужчины перед собой, от которой у него сбилось дыхание. Джайро быстро и осторожно помог ему забраться в фургон и захлопнул за ним дверцу, после чего вновь исчез под стеной из ливня и тумана. Джонни услышал звук открывающейся задней двери фургона и того, как Джайро аккуратно сложил его кресло в кабину, после чего снова закрыл дверь. Его озорное лицо появилось в окне со стороны водительского сиденья. Джайро быстро захлопнул за собой дверцу, и Джонни усмехнулся при виде того, насколько тот вымок под дождём. Его намокшие волосы прилипли к голове, а его рубашка – фривольная в лучшие времена – стала насквозь прозрачной, неприлично пристав к его телу. Джайро тяжело дышал и пытался сделать хоть что-то с мокрыми волосами, прилипшими к его лицу со всех сторон. – Было весело, – затаив дыхание, признался Джонни, позволяя довольной улыбке свободно растянуться на своём лице. Джайро недовольно застонал, заправляя влажные пряди волос за ухо. – Хотя бы ты не так сильно намок, piccolo. Уф, мне придётся переодеться, – он улыбался, произнося эти слова, и Джонни знал, что Джайро чувствовал то же, что и он, проносясь бегом через всю парковку. – Знаешь, Джайро, а я ведь уже три раза угостил тебя завтраком. Дождь барабанил по лобовому стеклу, и этому звуку почти удалось заглушить подтекст его слов, но всё же он распространился внутри кабины Доджа, словно электричество по влаге от их промокшей одежды и горячего дыхания. Джонни вдохнул этот тёплый, сырой и дрожащий от напряжения воздух. Он заметил, как улыбка Джайро немного спала, а его взгляд опустился к губам Джонни. Джайро всё ещё немного тяжело дышал после их пробежки от дайнера и вокруг фургона. Джонни, не отрывая глаз, смотрел на его лицо и восхищался тем, как выглядели его волосы, как влажные пряди обрамляли его лицо и прилипали ко лбу, щекам и невыносимо близко к его губам. – В Сан-Диего, Лас-Вегасе и сейчас, – тихо произнёс Джонни, как бы подтверждая то, что они и так уже оба знали. Ему не нужно было ничего подробно объяснять Джайро. Он уже видел это выражение его лица – в Юте, на кровати в их номере, когда их лица оказались совсем близко друг к другу – когда он ощутил тепло его дыхания на своих губах и почувствовал, как силы внутри них сталкиваются и конфликтуют. Кажется, дождь ещё усилился, словно небеса разверзлись; от звука тяжёлых капель воды, ударяющихся об Додж, у Джонни зазвенело в ушах. Звук проливного дождя не так уж и отличался от шума крови у него в ушах, его сердце гулко колотилось, но всё это время он ждал Джайро – ждал от него какого-то знака согласия или понимания. Джонни наблюдал за тем, как Джайро закрыл глаза, его губы растянулись в широкой улыбке. Его зелёная помада слегка размазалась под дождём. – Да, угостил, – тихо прошептал он. – Хоть мне и кажется, что это жульничество… Я могу… Допустить отступление от правил, сделанное со вкусом. Этого достаточно – это всё, что мне нужно было услышать, Джайро. Даже если это жульничество – я приму это. Джонни подался вперёд к нему, сжав в кулаке оба края его намокшей и расстёгнутой рубашки. Он притянул его к себе, задевая костяшками пальцев мокрую от дождя кожу на груди – одно это ощущение вызвало волну искр, проносящуюся через ладонь и руку Джонни. Мир снова крутился с пугающей скоростью. Он собирался сделать это. И на долю секунды перед тем, как сделать это, Джонни увидел лицо Джайро – его широко раскрытые от удивления глаза, румянец на его щеках, его приоткрытые и готовые губы.  На мгновение Джонни задержался вот так, всматриваясь в его выражение лица, чтобы запечатлеть его в памяти, после чего он ослабил хватку на его воротнике и другой ладонью обхватил его лицо. Никто бы не увидел их сквозь пелену дождя и лобовое стекло. Чёрт возьми, да в мире сейчас вообще никого больше не существовало. Джонни поцеловал пухлые, покрытые слоем зелёной помады губы Джайро – нежно и отчаянно, осторожно и голодно одновременно. Достаточно мягко, чтобы передать всю свою любовь, достаточно уверенно, чтобы ощутить давление его губ на свои, и он полностью погрузился в ощущения, чувствуя, что Джайро отвечает ему так, как ему невыносимо того хотелось уже, казалось, целую вечность. Они целовались так, словно пытались восполнить потерянное время, целиком отдаваясь желанию раствориться друг в друге. Прости, что тебе пришлось так долго меня ждать, Джайро. Глаза Джонни были закрыты, но он мог поклясться, что видит звёзды. Звёзды горели над ними в ярком ночном небе – одному Богу известно где, но он был уверен, что находится именно там, где должен. Запах дыма от костра, спальные мешки, разложенные на твёрдой земле. Он вспомнил свой сон о двух лошадях, бегущих по спирали, стуча копытами по дороге. Он подумал о потоке воды, текучей и журчащей, дарующей и отбирающей. Из глубин его души воспряло нечто – воспоминание, о котором он не знал. Воспоминание о чём-то далёком, давнишнем, пропитанном скорбью и болью возвращалось к нему, а вместе с ним и ощущение потери, огромной и безмолвной, будто пустота, оставшаяся после наводнения. Боль, которую он чувствовал, мягко рассеялась под светом полной луны, и само воспоминание исчезло так же быстро, как и появилось. Что-то завершилось, Джонни знал это, что-то наконец-то встало на круги своя, как и должно было ещё давным-давно. Что-то, что всё это время шло наперекосяк. Может быть, теперь он перестанет постоянно ощущать, как мир крутится вокруг своей оси. И, оторвавшись от своего первого поцелуя с Джайро, когда оба они дрожали от волнения и адреналина, держа лица друг друга в ладонях и прижимаясь лбами, смущаясь и отдаваясь внутреннему трепету бабочек… Джонни понял, что он должен сделать в Нью-Йорке.