The Right Sun

Джонни сидел, выглядывая в окно, и размышлял. Он думал обо всём: что осталось позади, что ждало его впереди и о том, что было наискось от него – что бы это ни значило. Он всё равно размышлял и об этом. По дороге через Индиану Джонни думал о том, откуда он сам. Он думал о земле Кентукки, которая находилась не так уж далеко от вечно вращающихся колёс их Доджа, он думал об Англии, её грунтовых дорогах, заросших травой задних дворах и батутах в свете звёзд. Казалось, что Лос-Анджелес случился давным-давно, а Гранд-Каньон каким-то непостижимым образом ещё давнее. Он подумал об их возможной свадьбе в Лас-Вегасе, которую он толком не помнил, и о том вечере в гостиничном номере в Юте. Он попытался найти и определить конкретный момент, когда у него появились чувства к Джайро, и осознал, что не может – подобных моментов было много, слишком много, чтобы он мог выбрать один и воскликнуть: “Да, вот оно!”. В его голове мельком пронеслась мысль о том, сколько же кофе они выпили вместе, и Джонни решил, что утро, начавшееся с итальянского кофе, может стать ещё лучше только от поцелуев – те всё ещё выходили немного неуверенными и пробными в их исполнении. Будто оба они осторожно проверяли температуру воды в ванной пальцами и смешивали горячую с холодной, чтобы добиться золотой середины. И с каждым поцелуем от Джайро, с каждым волнительным (“Мне что, теперь можно так делать?”) поцелуем перед сном, с каждым неуверенным утренним (“Так вот как делают люди в отношениях?”) поцелуем, с временами случающимися голодными (“Я хочу тебя”) поцелуями с языком, полными желания – Джонни буквально чувствовал вкус отчаяния и печали на его губах. И с каждым оборотом колёс Доджа они всё сильнее приближались к Нью-Йорку и к тому разговору, который, Джонни знал, ему придётся завести. Но по дороге через Огайо Джонни думал о настоящем. Он думал о невыносимом смехе Джайро, о его прекрасных, мягких волосах и его золотой улыбке. Он думал о кольце, надетом на цепочку вокруг его шеи, и о татуировке со спиралью, украшающей его грудь. Он вспоминал все виды из пассажирского окна, всех людей, что он увидел, но с которыми никогда больше не встретится. Он подумал о том их поцелуе в Додже – мокром от дождя и головокружительном, когда они оба дрожали от волнения и предвкушения чего-то нового и многообещающего, расцветающего у них перед глазами. Его сердце вновь затрепетало, как делало каждый раз, когда он воспроизводил в голове это воспоминание. Джонни подумал о Хот Пантс и отправил им сообщение, чтобы узнать, как у них дела и дошла ли открытка, которую он отправил – хотя он и так был уверен, что они, скорее всего, прекрасно проводили время и активно тусовались, пока сам он не путался под ногами. Также он подумал о Диего и о том, что тот сказал ему тогда, в Колорадо. Он задумался, а где же сейчас может быть Диего? Как у него дела, в порядке ли он? Хорошо ли он ест? Желудок Джонни сжался при мысли о нём, но заботливый и знакомый братский голос где-то далеко в подсознании напомнил ему, что не стоит беспокоиться обо всём и сразу – достаточно решать по одной проблеме за раз. День за днём, а если целый день даётся тяжело – то час за часом, и этого будет достаточно. Ты можешь справиться с этим. Сможешь ведь, малыш Джонни? Да, смогу. И Джонни подумал о кемпинге под ночным звёздным небом, о выпивке и о том, как они, пьяные, рассказывали бы друг другу истории из своих жизней – но на этот раз их пальцы бы переплелись, а взгляды бы свободно блуждали. Они бы обсудили все те невероятные совпадения, что привели их к этому моменту – были ли они проявлением божественной воли, или же они сами несли ответственность за свои действия? Кто же на самом деле держит поводья их жизней? Он спросил у Джайро, и Джайро ответил: “Бог”, но Джонни в него всё ещё не верил. И по дороге через Филадельфию Джонни думал о будущем. Он попытался представить, как он будет выглядеть через год. Может, он наконец-то подстрижётся? Может быть, он найдёт работу? Или вернётся обратно в колледж? В Сан-Диего? В Нью-Йорке? Или где-то ещё? Может, он уже будет мёртв – однако, впервые за долгое время, он искренне надеялся, что этого не случится. Он подумал о Джайро и его будущем и вздрогнул. Будет ли он счастлив? Станет ли он негодовать на меня? Будет ли он всё ещё испытывать ко мне чувство на букву “Л”? И опять явился тот голос (или нет – как знать, звучал ли он на самом деле или нет?), напомнив ему, что всё всегда устроено намного сложнее, чем кажется, и всё, что мы можем сделать – это ждать, наблюдать и принимать. Как в хорошие, так и в плохие времена мы можем положиться лишь на своё предчувствие. Всё всегда куда сложнее, а? Джонни вспомнил о Диего ещё раз и задумался, смогут ли они когда-нибудь в будущем вновь спокойно увидеться и выпить по пиву в компании друг друга: в тишине и умиротворении, вновь воссоединившись как друзья и как братья. Джонни тихо рассмеялся про себя. Может быть, он всего лишь принимает желаемое за действительное. По одной проблеме за раз, ладно? Не забегай слишком далеко вперёд. И тем не менее, Джонни порою поднимал взгляд на звёзды (но чаще – на потолок кабины Доджа, лёжа на матрасе рядом со спящим Джайро и погружаясь в свои мысли) и понимал, что, скорее всего, всё будет в порядке. Иногда мир может полыхать огнём – буквально или в переносном смысле. Настоящий мир вокруг или твой внутренний мир. Всё, что входит в твой личный маленький пузырь. Что-нибудь постоянно случается – такова жизнь, всё происходит одно за другим. Иногда случается что-то отстойное. Иногда – наоборот. По пути в Нью-Йорк Джонни думал о том, что Джайро был прав, когда говорил о заходах и восходах солнца. В каком-то смысле. Он прав, потому что всё циклично, а свои заходы и восходы есть у всех. Джонни предположил, что у каждого своё правильное солнце, и он не сдержал улыбки при мысли о том, что он был не тем сыном и стал правильным солнцем одновременно – какова ирония. Сегодня твои дела в упадке, но завтра пойдут в гору. Ты можешь годами быть в упадке, но рано или поздно, если сохранять надежду и терпение (и иногда, осознал Джонни, полагаться на хороших, надёжных друзей и прикладывать тщательные усилия самому), то постепенно всё наладится. Потому что так и должно быть. Не бывает заходов без восходов и восходов без заходов. Всё плохое обязательно заканчивается. И сам он ещё не добрался до стадии “восхода” – пока что. Даже если он и подобрался к нулю настолько близко, насколько мог, было бы здорово достичь и плюса, верно? Он может продолжить бороться и жаждать этого “восхода” – стараться, чтобы всё наладилось. Не слишком ли много метафор? Как бы там ни было, Джонни знал, что хорошие времена скоро наступят – он почти чувствовал, как они проявляются со сменой сезонов, их запах витал в воздухе, разительно отличавшемся от штата к штату.  Джонни посмотрел на Джайро на водительском сиденье, прекрасного и ни о чём не догадывающегося – и он увидел пресытившегося человека, который ничего в своей жизни не жаждал настолько сильно, чтобы действительно за это бороться. Он хорошо управлял фургоном, но не своей собственной жизнью. Были ли у него хорошие и плохие дни, или же все дни были одинаково посредственными? Где он сейчас: на подъёме или на спаде? И Джонни думал о другом. Многом другом. О скорби и похоронах, страхе и изоляции, любви и росте. О встречах с правильными людьми в неподходящее время и с подходящими людьми в неправильное время. Как мы можем это изменить? Можем ли мы вновь заново встретиться с правильными людьми в подходящее время, если мы уже встречались раньше? И можем ли мы извлечь и усвоить уроки, полученные от неподходящих людей в правильное время? И, и, и – и если в этой цепочке мыслей появится ещё хоть одно “и”, то, чёрт побери, у него разболится голова. “Фу, я звучу как терапевт-шарлатан. Или как какой-то самодовольный придурок, который думает, что понимает хоть что-то в философии или человеческих страданиях”. – Так вот, о чём это я, – голос Джайро слегка вытянул Джонни из его поисков смысла жизни в кофейной гуще, осевшей на дне его чашки. – Я думаю, что эффект Манделы существует потому, что наш мозг иногда заставляет нас поверить в то, что не является правдой на самом деле. А мы просто принимаем это. – Круто, – пробормотал Джонни, не заинтересовавшись рассуждениями Джайро настолько, чтобы оторваться от собственных мыслей. Хотя… – Это не то же самое, что дежавю? Джайро умолк на середине предложения и нахмурился, раздумывая. – Ну, не совсем, потому что тут ты просто веришь во что-то и всё. Нет чувства, что ты уже бывал здесь раньше, или что ты уже знал, что это произойдёт, как при дежавю, понимаешь?  Джонни кивнул. – Да, наверное, ты прав, – он увидел, как Джайро прищурился, смотря на него с любопытством, будто поощряя его, чтобы он продолжил. Джонни подумал, что ещё слишком ранний час для подобных разговоров. – Ну, в последнее время мне постоянно кажется, что я бывал здесь раньше, но не совсем здесь. Здесь же, но наискось. Но я уже смирился с тем, что так и есть, потому что – а как иначе. Я уже делал всё то же самое, но немного по-другому. Всё как будто сместилось на несколько сантиметров вбок. И, мне кажется, я знаю, что должен сделать, но, думаю, мне это не понравится. Но, мне кажется, что это единственный выход – чёрт, я, наверное, не очень понятно объясняю – мне кажется, что это единственный способ вернуть всё так, как должно было быть. До того, как всё пошло наперекосяк. Джонни оторвал взгляд от тёмного кофейного пятна на дне своей кружки, с которым говорил всё это время, и посмотрел на Джайро – тот выглядел так, будто не понял ни слова из того, что он сейчас сказал. – Я могу хоть как-то помочь? – спросил Джайро, и Джонни отметил про себя тот факт, что он не попросил дальнейших объяснений. Возможно, это что-то такое, что может понять один лишь Джонни. – Думаю, мне нужно самому с этим разобраться. Но всё равно спасибо, Джайро, – Джонни оглядел его сверху вниз. Заношенная пижамная футболка, вчерашние боксеры, ещё нечищенные зубы. – Иди сюда, – позвал он. Он наблюдал за тем, как Джайро охотно приблизился, переползая поближе на четвереньках. Джонни поцеловал его, ласково обхватив пальцами его подбородок и приподнимая его лицо повыше. Губы Джайро на вкус были как кофе, а их мягкость, подумалось Джонни, никогда не перестанет его удивлять. – Мне кажется, ты мне тоже нравился тогда. Там, где всё наперекосяк, – тихо произнёс Джонни, отстраняясь. Джайро нахмурился и сел, скрестив ноги и откинувшись назад, чуть подальше от личного пространства Джонни. – Я вообще не понимаю, о чём ты говоришь. Ты случайно не ударился нигде головой, piccolo? Джонни пожал плечами. – Не-а, просто я отупел от всего проведённого с тобой времени, идиот. – Эй! И вот на горизонте мелькнули очертания Нью-Йорка: огромного и предвещающего беду, маленького и полного любви, необузданного и запертого в клетке в то же время. Джонни гулко сглотнул, размышляя о завтрашнем дне и о будущем, решать которое ему придётся за них двоих.