~•~
— Думаешь, мы бы поженились? С последнего диалога, в котором Регулус как бы между делом сообщил ему о том, что они были бы вместе, если бы их жизнь сложилась по-другому, успело пройти уже несколько часов — учитывая тот факт, что солнце уже начало садиться. С тех пор они не обменялись ни единым словом. Поначалу Джеймс был в экстазе от одной мысли об этом, но потом неизбежно огорчился, осознав, что это никогда не будет, никогда не сможет быть их реальностью. Что разбивает сердце Джеймса больше, чем все то, что он мог бы себе представить о той жизни, которую они никогда не смогут прожить, — так это все те вещи, которые он не может себе представить. Маленькие детальки, о которых он никогда не узнает. Различные пути, по которым они могли бы пойти, которые он не может себе даже вообразить, потому что они никогда не смогут даже близко подступиться к ним. Откровенно говоря, это опустошает. Джеймсу хочется чего-то прочного, какого-то фундамента, за который он сможет цепляться, несмотря на всю боль. Поженились бы они? Эта мысль не дает покоя Джеймсу, и он уже некоторое время набирался смелости, чтобы спросить. Он ожидает получить отказ. Он не ожидает того, что Регулус споткнется. Как только слова слетают с его губ, Регулус падает, как мешок с кирпичами, ругаясь себе под нос в процессе. Джеймс выпучивает глаза и бросается к нему, но Регулус вскидывает руку и грозно смотрит на него. Джеймс тут же останавливается. — Что за нахуй? — спрашивает Регулус через стиснутые зубы, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. Джеймс нервно переминается с ноги на ногу. — Ну, знаешь, я просто задумался, вот и все. — Так перестань задумываться, — с раздражением говорит Регулус, резко разворачиваясь, чтобы снова продолжить путь, но Джеймс успевает заметить на его щеках розовые пятна. О, он краснеет. Джеймс так любит, когда он краснеет. Поттер единственный человек во всем мире, которому удавалось заставить Регулуса залиться румянцем. — Но я не могу, — бормочет Джеймс, нагоняя Регулуса, который все еще краснеет. — Эта мысль постоянно у меня на уме, и я никогда не смогу отпустить ее, пока не узнаю. Это важно. — Да, ведь строить догадки о нереальной жизни, которая могла бы у нас быть когда-то — это так важно. — Это правда важно. Мне нужно знать. К тому же, если бы я женился на тебе, то мы с Сириусом породнились бы. Регулус, ты хоть… о, это было бы идеально. Регулус томно вздыхает. — Тебе что? Двенадцать? — Сириус бы меня понял, — недовольно бормочет Джеймс, хмуро глядя на небо. В груди что-то сжимается, потому что он правда так чертовски скучает по Сириусу. Его последние слова — те две последних фразы — все еще звенят в ушах Джеймса, принося утешение. — Сириус, если ты слушаешь, знай, мы могли бы быть братьями в другой жизни. То есть прямо законно. По документам. О, мы бы никогда не затыкались об этом. — Звучит так, будто ты бы женился на мне только ради этого, — твердо сказал Регулус. Джеймс прочищает горло. — Это не было бы единственной… — Знаешь, для заядлого романтика ты ужасно плох в этом, — сообщает ему Регулус. — Ну, очевидно, я бы не женился на тебе, если бы не хотел этого, Регулус. Я бы не поступил так ни в одной жизни, да и ты бы этого не сделал, поэтому я спрашиваю. Ты бы… Я имею в виду, в той другой жизни, ты бы вообще женился? — спрашивает Джеймс. — Если бы ты попросил, — шепчет Регулус, — Знаю, что я бы согласился. — Оу, — выдыхает Джеймс, тут же охваченный восторгом и таким бурлящим, пузырящимся чувством головокружения, которые заставляют его ухмыльнуться. Он размахивает руками (и топором) и лыбится, глядя в никуда, как человек, которому только что сообщили лучшую в жизни новость. Регулус глядит на него, качая головой, и отворачивается. — Твоя способность находить, чему радоваться, даже посреди ситуации на грани буквально, блять, жизни и смерти меня поражает. — Ну не все мы можем быть такими жалкими маленькими засранцами, как ты, — поддразнивает его Джеймс, протягивая свободную от топора руку, чтобы заправить кудряшку Регулуса. Тот отбивает ее с предупреждающим взглядом, и Джеймс играет бровями, глядя на него. — Некоторым из нас нравится находить вещи, ради которых стоит улыбнуться, особенно когда улыбаться сложнее всего. — Жалкие маленькие засранцы, как правило, так не делают, — холодно отмечает Регулус, и Джеймс не может не засмеяться, стараясь при этом заглушить звук ладонью, чтобы не шуметь. Губы Регулуса кривятся, и он смотрит в сторону, стараясь скрыть теплеющуюся в его глазах веселую искорку. Откуда-то спереди раздается шорох, который заставляет их обоих остановиться — крошечный кролик выскакивает и тут же скрывается. Регулус смотрит ему вслед, а затем глядит на Джеймса, который лишь бурчит: — Не говори этого. — Это белок, — все равно говорит Регулус. — Невинные животные, — поправляет его Джеймс. — Они просто живут себе, никого не трогают, Рег. Правда, просто оставь их в покое. — Ты будешь молить меня об обратном через пару дней, когда будешь голоден настолько, что ни о чем другом и думать не сможешь, — заявляет Регулус. Джеймс вздыхает. — Да, что ж, когда до этого дойдет, будь добр, сделай все возможное, чтобы я … не видел этого, пожалуйста. Особенно, если это детеныш. Я заплачу. — Я съел змею, знаешь ли, — сказал Регулус. — Что? — Джеймс растерянно моргает. Регулус пожимает плечами. — Ну, это белок, плюс, она хотела меня убить. Я проснулся, когда она пыталась меня задушить, поэтому я просто позавтракал ей. — Она пыталась задушить тебя? — переспрашивает Джеймс. Голос его звучит все выше, а сам он таращится на него широко раскрытыми глазами. — Типа насмерть? — Ну, она точно не пыталась меня обнять, Джеймс. — Пиздец, сколько же раз ты уже чуть не умер? — Я сбился со счета, — бормочет Регулус, а затем поджимает губы, лениво (привлекательно) вертя кинжал между пальцев, как бы невзначай. — Но, может быть, ты мой талисман на удачу. С тех пор, как начались игры, я еще ни разу не держался так долго без происшествий. — Уже начинает темнеть, — отмечает Джеймс. — И холодать. — Знаю, но это едва ли помешало всему пойти наперекосяк в прошлый раз, — тихо выдает Регулус. — Хотя, думаю, сейчас помешает. — Почему это? — Единственный способ добраться до припасов — дождаться, когда багровая река замерзнет. Есть еще вариант переправиться так, как мы с Эваном, но я сомневаюсь, что кто-то решится на это. Пожиратели смерти знают об этом, поэтому я уверен, что они останутся там ночью, чтобы сторожить пещеру и не позволить никому подобраться к ней, или даже заманить туда кого-нибудь. Они будут охотиться днем и оставаться в пещере ночью, поэтому пока что они нам не угроза. Нам нужно беспокоиться только о том, чтобы не замерзнуть до смерти. — Чтобы было бы гораздо проще сделать в группе и в пещере, где есть укрытие и возможность разжечь костер, не привлекая внимания. — Джеймс… — Я считаю, что это хорошая идея, — настаивает Джеймс. — Как минимум, безопасность кроется в численном превосходстве, так? Мы могли бы… Ну то есть, может, мы могли бы сделать что-нибудь… как-то обезвредить Пожирателей смерти. Например, если мы все соберемся и разработаем план… — Обезвредить, — повторяет за ним Регулус, выгибая бровь, и Джеймс морщится. — Ты имеешь в виду убить? — Это не то, что я сказал. — Но ты имел в виду это. Джеймс стискивает челюсти, крепче сжимая рукоятку топора, и заставляет себя выдохнуть. По правде говоря, ему стоит перестать мысленно ходить вокруг да около реальности. Вернуть Регулуса домой означает, сделать все, чтобы двадцать три других человека не смогли этого сделать. Как бы он ни хотел быть пацифистом, он знает, что это невозможно. Восемь человек мертвы. Шестеро из оставшихся хотят убить Регулуса. Поэтому… — Да, — мягко выдыхает Джеймс, — именно это я и имел в виду. — Понятно. — Регулус обводит взглядом Джеймса, приподнимая одну бровь, лишь слегка вздернув ее. Его глаза скользят по телу Джеймса, затем снова возвращаясь наверх. — Что ж, кажется, у тебя-таки есть хоть какой-то инстинкт самосохранения. — Так, ты за? — спрашивает Джеймс. — Я подумаю об этом, — небрежно отвечает Регулус.~•~
Регулус очень щепетильно относится к выбору укрытий, и он не собирается менять это только потому, что рядом Джеймс. Если ему не нравится, он может уйти, что он до сих пор отказывается делать. Втайне Регулус благодарен за то, что Джеймс здесь. Он уже уловил, что люди увлечены их маленькой историей любви, или вроде того, поэтому не сомневается, что распорядители транслируют каждое их проведенное вместе мгновенье. Если это то, что нужно, чтобы получить передышку, Регулус достаточно намучился, чтобы немного потерпеть, как бы это его ни раздражало. Он в курсе, что передых не продлится вечность, но пока что он наслаждается этим. Регулус находит хорошее местечко, где они и устраиваются на ночь. Просто участок земли под нависающим холмом, перед которым растут лианы и колючки. Чтобы попасть внутрь, им приходится протискиваться через все это — в процессе Джеймс укалывает палец, — но внутри они в относительной безопасности и уединении. Однако тепло им не будет, поэтому им придется устроиться поближе друг к другу. Они могли бы рискнуть и разжечь огонь на час или другой, чтобы согреться, но нельзя оставлять его гореть слишком надолго, иначе их могут обнаружить. Джеймс посасывает свой уколотый палец и дуется в темноте, усаживаясь рядом, на что Регулус закатывает глаза и тянется за запястьем Джеймса. — Дай мне посмотреть. О, все в порядке, ты, малыш-переросток. Даже кровь не идет. — Все равно больно, — бормочет Джеймс. Регулус отпускает его руку и начинает рыться в своей сумке, чтобы найти спички. Найдя их, он откладывает сумку в сторону, а затем начинает таскать хворост и листья, чтобы разжечь огонь вокруг небольшой ямы, в которой они устроились. Когда Регулус вновь оглядывается, то видит, что Джеймс с любопытством роется в его сумке. — Что ты делаешь? — спрашивает Регулус. — Просматриваю твои вещи, — просто отвечает Джеймс, вытаскивая каждый предмет по очереди. — Канистра с водой, маленький фонарик, компас, изолента, маленькая аптечка, здорово. — Там только бинты и немного антисептика, — говорит Регулус. Джеймс хмыкает. — Лучше, чем ничего. Ну-ка, посмотрим… О, одеяло. Только одно. Не очень… большое, — он поднимает взгляд на Регулуса. — Мы… — Нет, Джеймс, я собираюсь оставить тебя на холоде, — язвительно перебивает Регулус. — Ну, я не решился предположить, что мы его разделим, — говорит ему Джеймс с небольшой улыбкой. — Нам придется быть близко друг к другу. Регулус смотрит в сторону, беспокойно играясь со своим кинжалом, делая все возможное, чтобы не обращать внимания на это. На этот трепет. Черт бы побрал этот трепет в его груди. Он узнает его. — Так теплее. — Так и есть, — соглашается Джеймс, звуча до смешного радостно по поводу того, что сегодня ночью им придется мерзнуть. — Хорошо, тут еще что-то в… — наступает пауза, и Регулус смотрит на Джеймса, который держит пару наручников. Его брови взмывают так высоко, что устраивают вечеринку на линии его волос. — Эм, и зачем тебе это? Наручники? Серьезно, Регулус? — О, отвали. Они были в сумке, — ворчит Регулус. — Я их не брал. Зачем бы они мне понадобились? Джеймс крутит их вокруг пальца. Его глаза сверкают. — Мне приходит в голову несколько опций. Вообще-то, если ты хочешь проявить креативность… — Заткнись, — говорит Регулус, протягивая руку, чтобы выхватить наручники и засунуть их обратно в сумку, глядя на Джеймса, который только ухмыляется. — Если ты не заметил, весь мир наблюдает за твоими намеками, включая твоих родителей. Так ты хочешь предстать перед ними, а? — Мам, пап, отвернитесь, у меня грязные мысли, — объявляет Джеймс, театрально задыхаясь и прижимая тыльную сторону ладони ко лбу. — О, какой стыд и срам. Регулус изо всех сил старается не рассмеяться, правда, но смех все равно прорывается через сжатые губы. Он наклоняет голову вперед и сжимает переносицу, тряся головой, словно пытаясь избавиться от улыбки. Это не помогает, и тогда Джеймс кладет голову на его бедро, поворачивая ее так, чтобы смотреть на Регулуса с этой раздражающе милой ухмылкой. Джеймс лежит на боку, опираясь локтями о холодную твердую землю, но выглядит умиротворенным. Его голова покоится на бедре Регулуса, когда он изучает его внимательным взглядом. Регулус смотрит на него сверху вниз и мужественно борется с тем, чтобы не думать о четырнадцатилетнем себе, безумно влюбленном в него. Он проигрывает этим мыслям. — Знаешь, я действительно скучаю по твоим очкам, — шепчет Регулус, осторожно опуская руку рядом с головой Джеймса, чтобы случайно к ней не прикоснуться. Джеймс поднимает на него глаза, и Регулус в очередной раз понимает, что действительно скучает по его очкам. Видеть Джеймса без них в некотором смысле обезоруживающе. Теперь ничто не скрывает глаз Джеймса — больших, теплых, обрамленных самыми красивыми ресницами, которые Регулус когда-либо видел. Через очки их сложнее рассмотреть, как будто это становится своеобразным секретом. Регулус всегда знал об этом, и это было его знание. Только его. Он ненавидит, что теперь это стало очевидным для всех, потому что это было его личным открытием. В юности у него было так мало способов заполучить Джеймса. Скрытая за стеклами очков красота его глаз была одним из них. Кроме того, Джеймс несправедливо красив в своих очках. — Я тоже, — тихо говорит Джеймс с болезненной улыбкой, как будто он может больше никогда не увидеть свои очки, и эта мысль разрывает сердце Регулуса, прежде чем он успевает подавить это ощущение. Сделав спокойный вдох, Регулус прогоняет это чувство, потому что оно опасно. Джеймс больше не увидит свои очки. Он не сможет. Регулус должен принять это. — Знаешь, чего мне еще не хватает? Обогревателей. Я бы сейчас убил за обогреватель. — Эм, надеюсь, что нет. — Я имел в виду гипотетически. Ну, по большей части. Джеймс издает смешок. — Мне нравится, когда ты мне угрожаешь. Это очень поднимает настроение, Рег. — Да, я так и думал, — отвечает Регулус. На его губах почти мелькает улыбка, когда Джеймс начинает трястись от беззвучного смеха. — Ты мог бы разжечь огонь, — предлагает Джеймс, успокаиваясь. — Хочу подождать, пока не станет холоднее. Если прошлая ночь — подсказка, чего нам следует ожидать сегодня, нам не стоит тушить огонь слишком рано, — бормочет Регулус. — Тогда одеяло? — Давай. Джеймс еще мгновение смотрит на него, и Регулусу приходится сжать руку в кулак у своего бедра, чтобы не дать себе запустить пальцы в его волосы. О, он мечтал сделать это, когда был младше, и чаще всего впадал в оцепенение, пока Сириус не щелкал пальцами перед его лицом и не говорил ему вернуться на землю. Джеймс каждый раз смеялся, и всегда подмигивал, когда Сириус не смотрел, как будто точно знал, о чем думал Регулус. Не то чтобы это было трудно понять, учитывая, что Регулус с тоской смотрел на волосы Джеймса, как маленький идиот. Прошло десять лет. Регулус больше не тот маленький идиот, так что импульс прикоснуться может пойти на хуй. Он держит руку сжатой в кулак и отводит взгляд, и в конце концов Джеймс подтягивается, чтобы схватить одеяло после того, как складывает все обратно в сумку, за исключением спичек. Он приподнимается и ерзает на месте, подоткнув одеяло вокруг себя и придерживая остальную его часть, чтобы Регулус мог скользнуть внутрь. Джеймс лежит вдоль грунтовой насыпи, а значит, открытое пространство перед ним — это то место, куда должен лечь Регулус. Это означает, что Регулус будет лежать ближе к костру, что Джеймс, несомненно, предусмотрел заранее. Регулус бросает на него взгляд, и Джеймс Поттер одаривает его своей теплой улыбкой. Как всегда, Регулусу кажется, что он этого не заслуживает. — Иди сюда, — бормочет Джеймс, и Регулус слушается. Есть какая-то жесткая ирония в том, как хорошо это ощущается. Несмотря на холод и пребывание на арене, несмотря на весь страх, ужас и горе, объятье Джеймса приносит комфорт. Еще тогда, когда Регулус был ребенком с безнадежными чувствами, он знал, что так будет. Часть его души радуется тому, что он был прав. Что, независимо от обстоятельств, — если Джеймс обнимет его, он будет в порядке. Другая часть Регулуса ненавидит это. Регулус закрывает глаза, прижимаясь к Джеймсу, мысленно представляя вздохи умиления зрителей, несомненно наблюдающих за ними сейчас. Эта мысль оставляет горький привкус у него во рту — осознание, что люди видят его уязвимость. Жадно наблюдают за моментом, в котором он ослабил бдительность. Он ненавидит это. Ненавидит, что он вообще позволяет себе эту слабость. Что они упиваются этим моментом, пока он не может ничего с собой поделать и тоже наслаждается им. Иногда Регулусу становится не по себе от осознания того, сколько в нем человеческого. От понимания, каким слабым и хрупким он может быть. Как он может уставать. Что у него есть желания и потребности, как и у всех остальных, независимо от того, насколько сильно он борется с ними в попытке быть выше этого. Регулус никогда не ощущал себя человеком больше, чем сейчас — в объятиях Джеймса с мелькающей картинкой перерезанного горла Эйвери под закрытыми веками. Предельная нежность и невероятная жестокость — пятна на его душе, от которых он не может избавиться. — Спи, любовь моя, — шепчет Джеймс, мягко гладя его по спине. — Я разбужу тебя, когда надо будет разжечь огонь. — Джеймс? — хрипит Регулус. — Да? — Я убил человека вчера. Наступает долгая тишина, после которой Джеймс делает глубокий вдох, скользя рукой вверх, чтобы коснуться шеи Регулуса и слегка сжать ее. — Я знаю. — Я не думаю, что он был хорошим человеком, — признает Регулус. Он звучит хрупко, как будто может разбиться в любую секунду. — Учитывая тот факт, что он пытался тебя убить, я могу с уверенностью сказать, что он им не был, — бормочет Джеймс. Регулус шумно сглатывает. — Джеймс? — Да? — спрашивает Джеймс. В его голосе чувствуется тяжесть. — Я… — запинается Регулус, и ему приходится быстро моргнуть, чтобы перебороть жжение в глазах. — Я и себя не считаю хорошим человеком. — Ты защищался, — мягко напоминает Джеймс. — Но я так рад, что я остался жив, — задыхается Регулус, и это конец. Он сразу же теряет самообладание. Слезы подступают к глазам, переполняя его, и он вжимает лицо в шею Джеймса, скрываясь от камер. Регулус старается плакать тихо, не желая, чтобы они услышали его истерику, но Джеймс чувствует ее. Регулус знает, что чувствует. Дрожь, горячие слезы на своей коже, то с каким отчаянием Регулус кусает куртку, чтобы убедиться, что ни один звук не вырвется наружу. — Если это делает тебя плохим человеком, то я тоже плохой, — шепчет Джеймс, прижимая его сильнее к себе. — Ты не представляешь, насколько я, блять, благодарен за то, что ты жив. — Я бы никогда… Я никогда не видел смер… — Регулус делает глубокий вдох. Все его тело дрожит. — Нет. Это ложь. Еще до… Еще до арены я видел… — Регулус? — осторожно спрашивает Джеймс. Шумно сглатывает, Регулус отвечает: — До того, как подняться на арену, я ждал последней подготовки, и Гидеон…~•~
Доркас хмурится, наблюдая за тем, как трансляция резко обрывается. Экран чернеет, оставляя шепот Регулуса неуслышанными. Вместо этого камера переключается на Эвана, дремлющего на дереве. Это, очевидно, оказывается не столь захватывающе, поэтому кадр сменяется группой в пещере. Рядом с ней Марлин напрягается. Одна из ее трибутов там. Вэнити. Она, пристроившись между Питером и Айрин, находится близко к огню, но все равно сильно дрожит. Они с Матиас спят спина к спине, чтобы было теплее. Наставник Айрин прислал ей теплый суп, который они все разделили, потому что их ловушки еще ничего не поймали. Камера снова переключается на одинокого мужчину, который не спит и дрожит, забившись поближе к своему костру. Затем на другую девушку, примерно возраста Вэнити, буквально вырывшую себе яму в земле в качестве укрытия. Она носит с собой палку, словно ей не терпится ею воспользоваться, и успела несколькими часами ранее прихлопнуть лягушку, а затем приготовить ее, чтобы съесть. Последний трибут-одиночка… выглядит не очень. Свернувшаяся в клубок женщина судорожно пытается развести огонь, несмотря на дрожащие руки. У нее нет воды, и она уже несколько часов назад перестала умолять своего ментора послать хоть чуть-чуть. Марлин тихо вздыхает. — Она не переживет эту ночь, не так ли? — спрашивает Доркас. — Нет, — шепчет Марлин. — не переживет. Она слишком обезвожена, чтобы ее тело смогло регулировать температуру, и у нее не получится развести огонь. Она умрет в течение пяти часов. То есть будет умирать в течение следующих пяти часов. Это будет медленно. Болезненно. Доркас не похожа на других Священных, она знает об этом. Она никогда не была из тех, кто игнорирует ужасы и опасности, исходящие от Святилища, в том числе и от других Священных. Но при всем при этом, мертвенного тона, которым говорит Марлин, того, как безжизненно она звучит, достаточно, чтобы отчаять даже Доркас. Дело в том, что Марлин знает, каково это — испытывать жажду, едва не замерзнуть до смерти. Она столько раз была близка к смерти, что то, что она была здесь, являлось настоящим чудом. Под конец она едва не замерзла насмерть, и если бы не костер, у которого она нашла одного человека, она могла бы и не выжить. Этот человек не хотел делиться, а Марлин выглядела легкой мишенью — замерзшая, дрожащая и голодная, — поэтому ее попытались убить. Доркас хорошо помнит, как была уверена, что «девчонка МакКиннон» вот-вот умрет, и была ошеломлена, когда эта самая «девчонка МакКиннон» запихнула кого-то, кто был вдвое больше нее, прямо в костер и грелась, пока тот горел. Марлин — не совсем обычная девушка, это точно. — Ходж, — выдыхает Марлин, когда камера в последний раз переключается на Пожирателей смерти. Сердце Доркас сжимается от напряжения в голосе Марлин. Сейчас только вторая ночь, и она удивлена, что ее трибуты протянули так долго. Это, как заметила Доркас, заставляет Марлин лишь больше нервничать, ведь надежда начинает пускать в ней корни. Вэнити пятнадцать лет, и она окружена людьми, которые делают все, чтобы помочь ей выжить. Ходжу четырнадцать, и он окружен людьми, которые не делают этого, но он, пожалуй, в безопасности настолько, насколько это только возможно в таких обстоятельствах. Быть с Пожирателями смерти не очень-то правильно с нравственной точки зрения, но в случае Ходжа это способ продержаться дольше. Пожиратели смерти (как и предсказывал Регулус, Доркас не может этого не отметить, без стыда гордясь тем, как он умен) снова собрались в пещере, когда река покрылась льдом. Они разожгли костер и не спеша перебирают все припасы и оружие. Мальсибер воткнул в землю две палки, наклонив их вершинами друг к другу, а затем переплел веточкой поменьше, чтобы соединить их в узнаваемую «А». Эта «А» остается на экране до тех пор, пока он не гаснет, заменяя картинку Ритой Скитер, которая начинает заключительный сегмент вечера. Марлин делает полноценный вдох, вероятно, впервые за весь вечер, с тех пор как они покинули вечеринку. Доркас берет пульт и выключает Риту, не желая слушать ее болтовню. На них опускается густая и тяжелая тишина. Доркас задается вопросом, не жалеет ли Марлин, что пришла с ней сюда, когда они покинули вечеринку, потому что она просто сидит здесь со Священной, которая буквально работает с теми людьми, которых посылают на арену умирать. Марлин в основном была очень собранной, и Доркас надеялась, что сможет стать источником утешения, если не чем-то бóльшим, но теперь задается вопросом, не совершила ли ошибку. Ожерелье «Святилище не свято», которое она носит, вдруг кажется в разы тяжелее. Они ушли с вечеринки нескольким позже Сириуса. Вообще-то они в основном были с ним, особенно, когда за Регулусом гнался гребанный паук с лицом Эйвери. Доркас уверена, что Сириус чуть не разрыдался, когда Регулус рухнул на землю прямо перед рекой, отправив паука в воду. Он был вынужден наклониться и прижать руку к груди, обессилев и задыхаясь от смеха одновременно с его братом на экране. Доркас помнит, как погладила его по спине, почувствовав, как сильно и быстро колотится его сердце, и подумала, что его сердцебиение должно быть очень сильным и быстрым, раз она чувствует его через спину. Тем не менее, Сириус ушел после воссоединения Джеймса и Регулуса, о чем гудели все на вечеринке. На такой ранней стадии игр тратить спонсоров на что-то было бы слишком большим риском, особенно когда в дальнейшем все может стать намного хуже. Распорядители уже вовсю болтали о том, что, как они надеются, трибуты найдут, или во что ввяжутся, или что сделают. Так или иначе что-то будет происходить. В основном, однако, все были очень возбуждены по поводу Регулуса и Джеймса. Никто не знает, какие чувства испытывает Регулус к Джеймсу, поэтому все заинтересованы в том, чтобы поддержать Джеймса в начинании завоевать его. Они надеются на любовь. Доркас хочется кричать на них всех, потому что как может этот источник развлечений быть для них важнее жизней этих людей? Марлин задержалась, чтобы попробовать уговорить еще несколько спонсоров, она так старалась, чтобы кто-нибудь помог ей послать Вэнити хотя бы одеяло. Никто не согласился. Ни один ебаный человек не предложил хоть что-нибудь. Доркас согласилась бы, если бы могла. Она бы отдала все свои деньги Марлин, Сириусу, ментору той женщины, которая не переживет эту ночь. Но чтобы стать спонсором, нужно пройти определенный процесс, и не каждый Священный подходит для этого. Доркас — одна из тех, кто не подходит, хотя она подозревает, что это потому, что она пожертвовала бы слишком много. Эти игры устроены очень тонко, а в Доркас нет ничего тонкого. Она смелая, всегда. В конце концов, поверженная и измученная, Марлин вернулась к Доркас, чтобы сказать ей, что уходит, но что с ней было приятно поговорить. Именно тогда Доркас (как всегда смелая) прямо спросила, не хочет ли Марлин пойти в ее номер и посмотреть с ней игры, на случай, если она не хочет быть одна. Она сказала это вот так просто, выложив все начистоту, и Марлин замерла лишь на мгновение, прежде чем кивнуть и выйти вслед за ней за дверь. И вот они здесь. Доркас интересно, чувствует ли Марлин себя менее одинокой. Доркас так не думает и даже не может винить ее за это. — Марлин, — шепчет Доркас, обращаясь к ней взглядом. — Да? — хрипло отвечает Марлин. — Скажи, как я могу тебе помочь, — говорит Доркас, потому что именно к этому все и сводится, и она сделает все, что Марлин нужно. Марлин глядит на нее, нахмурив брови. — Ты переживаешь за них? Я имею в виду Регулуса и Джеймса. — Да, — признается Доркас. — Они… Я за них переживаю. — Можешь переживать еще и за Ходжа с Вэнити? — спрашивает Марлин, и слова получаются какими-то неестественными. На ее глазах появляется блестящая пелена. — Я так устала быть единственной, кто за них волнуется. Доркас тянется, чтобы взять ее за руку, лишь кратко удивляясь тому, как крепко Марлин сжимает ее в ответ, цепляясь за нее. — Ты не одна. Я тоже за них переживаю. Ходж сейчас в безопасности. Вэнити… она сильная, она доживет до утра, Марлин. Мне не плевать на них. Обещаю, мне не плевать. С губ Марлин срывается влажный вздох, почти всхлип, а затем она тянется вперед к Доркас, будто она недостаточно сильна, чтобы справиться в одиночку. Доркас тут же обхватывает ее руками, гладя ее по волосам, и позволяет ей поплакать, чувствуя как в собственных глазах закипают слезы. Это такая мучительная вещь, полное отчаяние потому что Марлин делает хоть что-то, она делает все ради этих детей, пока остальные не делают… ничего. Доркас видит, насколько сильно она устала, как это давит на нее, как это разбирает ее по кусочкам, пока от нее не останется ничего и она больше не сможет притворяться кем-то другим. Это первый год, когда Доркас не просто зритель, но это уже третий год, когда Марлин выступает в роли ментора. И посмотрев на все это изнутри, узнав, как это ужасно, Доркас хочет поджечь все Святилище… еще сильнее, чем ей хотелось сделать это раньше. — Спасибо, — хрипит Марлин, выскальзывая из рук Доркас. — Спасибо, что переживаешь за них. Доркас… — Тс-с-с, все в порядке, — бормочет Доркас, протягивая руку, чтобы докоснуться до ее лица и вытереть слезы. Ее живот скручивает от осознания того, что они живут в мире, где забота о людях — живых, дышащих людях, чьи имена выбрали только потому, что им не повезло — такое редкое явление, что за это благодарят. Как до этого дошло? Почему это не нормализовали до такой степени, чтобы это было ожидаемо? Доркас не знает, как объяснить другим Священным, что они должны просто переживать о других людях, без вопросов и причин. Она пытается показать это через моду и самовыражение — одну из немногих вещей, которые, кажется, доходят до Священных и заставляют их чувствовать хоть что-то, несмотря на их собственные привилегии. — Они все в порядке, — Марлин сдавленно смеется и проводит рукой по лицу, прочищая горло. — Сейчас они в порядке. — Да, — соглашается Доркас, отворачиваясь к экрану, нахмурив брови. Сознание снова возвращает ее к Джеймсу и Регулусу, к их последнему разговору. — Доркас? — тихо спрашивает Марлин. — Концовка не показалась тебе… странной? — осторожно бормочет Доркас, поворачиваясь к хмурящейся Марлин. — Ну, когда они резко перестали показывать Регулуса и Джеймса. Зачем им так делать, когда все буквально жаждут получить хоть каплю их экранного времени. Они все еще разговаривали. Марлин открывает рот, закрывает его, потом осуждающе смотрит на Доркас. — Что ж, это был тяжелый момент, Доркас. Эмоциональный. Они заслужили немного личного пространства. Ты же не думаешь, что имеешь право… — Нет, не думаю, но они думают, — перебивает Доркас и качает головой, отворачиваясь к экрану. — Распорядители. Зрители. Спонсоры. Высшие силы, называй их как хочешь. Они должны были обливаться слюной, смотря на Джеймса и Регулуса, так почему их перестали показывать? — Думаешь, они… сделали это специально? — в замешательстве говорит Марлин. Доркас хмурится. — Он упомянул Гидеона. Ты слышала? Регулус говорил о нем. — Да. — Зачем ему упоминать его, если он говорил о смерти? Марлин недоуменно моргает. — Эм…я не знаю? Может, Гидеон дал ему совет? Ты сказала, что Регулус был близок с Гидеоном, а Джеймс с Фабианом. — Я не видела их два дня, — говорит Доркас, не отводя взгляда от черного экрана, пока ее разум ведет себя как таймер, который вот-вот остановится. — Одно дело — первый день. Все смотрят первый день игр сами по себе, это нормально, но они должны были быть на сегодняшней вечеринке. Я подумала, что первый день дался им тяжело, потому что они переживали за Джеймса и Регулуса, так что, возможно, они напились и им стало плохо, что очень похоже на то, что сделала я, будем честны, так что я их не виню. Это… гораздо тяжелее, когда… когда ты… — Замешан в этом? — мягко спрашивает Марлин. Доркас переводит взгляд на нее, и она чувствует, как смягчается ее выражение лица, когда Марлин посылает ей грустную улыбку. — Да, именно. Марлин перестает улыбаться и больше ничего не говорит. Они смотрят друг на друга, Их крепко переплетенные руки покоятся на коленях Марлин с тех пор, как та вытерла слезы. В ее глазах медленно зарождается огонь, похожий на тот, в который она бросила одного из трибутов. Ее ногти впиваются в ладонь Доркас. Доркас может почти распробовать на вкус ее негодование. — Ты ненавидишь меня? — с вызовом спрашивает она. — Я ненавижу Святилище. Я ненавижу Реддла. Я ненавижу… — она останавливается и печально хмыкает. — Я хочу ненавидеть тебя, но, как оказалось, это довольно сложно. Ты можешь и не быть как остальные Священные, но ты все равно одна из них, Доркас. Я должна ненавидеть тебя. — Так ли это? — говорит Доркас, приподнимая бровь. Марлин фыркает и впивается ногтями еще сильнее. — Не притворяйся, что ты не смотришь игры, будучи в безопасной позиции. Не притворяйся, что они никогда тебе не нравились. — Когда я была маленькой, они мне действительно нравились, — признается Доркас. — Они были самым большим событием в году. Тут устраивали парады и вечеринки. Люди восхваляли своих любимых трибутов и плакали, когда те умирали, а потом выбирали любимчиков из тех, кто остался. Ребята из моей школы болтали о тех, за кого они болели, обсуждали тренды, которые задали трибуты, и да, мне нравилось, а потом я, блять, выросла. — Ты… — Марлин моргает, ослабляя хватку на руке, вероятнее всего от удивления. — Что? — Я выросла, — повторяет Доркас. — А чего ты ожидала? Какой-то трагичной истории, в которой я рассказываю, как все мое мировоззрение поменялось, потому что произошло что-то из ряда вон выходящее? Нет. Я буквально выросла. Я стала достаточно взрослой, чтобы обрести навыки критического мышления, посмотреть на всю эту ситуацию, игнорируя пропаганду и задаться вопросом «что если бы на их месте была я?» Это, блять, называется порядочность, Марлин. Не все Священные порядочные люди, но я одна из немногих, и я не собираюсь вести себя так, будто это неправда, потому что тебе нужен козел отпущения. Тебе нужен кто-то из Священных, на ком ты бы могла сорваться, не так ли? — Доркас, — говорит Марлин почти срывающимся голосом. — Я знаю, что я Священная, — резко продолжает Доркас. — Но это не значит, что мне плевать, или что я не способна заботиться о людях, не видя, как им живется по ту сторону. Как ты думаешь, почему я ушла в моду? Ты не думала, что я злюсь, потому что никому нет дела, Марлин? Это пиздец как выматывает, я знаю, но я должна сделать хоть что-то. Ты и понятия не имеешь, что я… — она останавливается, вздыхает и качает головой. — Я говорю о том, что злость на Святилище справедлива. Я тоже злюсь, а я, кстати, чертова Священная. Но не надо злиться на Священных, которые хотят помочь. Нас и так мало. А если тебе все еще нужен кто-то на ком ты хочешь сорваться, то дай мне время, чтобы подготовиться к тому, что я твоя мишень, ладно? — Чтобы ты стояла и не двигалась? — саркастично спрашивает Марлин. — Возможно, — отвечает Доркас низким голосом. Она не сводит с Марлин взгляда. — Откуда тебе знать, что я не замерла бы с радостью, если ты даже не спросила? Взгляд Марлин опускается на губы Доркас, потом тут же возвращается обратно. Ее челюсти сжимаются, как будто она разочарована тем, что сделала. — Учитывая то, насколько я злюсь, не думаю, что я буду нежной. — А может, я люблю пожестче? — парирует Доркас, отводя взгляд, когда маленькая улыбка расцветает на ее лице. Марлин подбирается, как хищник, готовый к прыжку, и Доркас практически дразнит ее, заставляя прыгнуть. — Знаешь, разница между «пожестче» и «неправильно» не такая уж и большая, — говорит Марлин, делая глубокий вдох. Она отодвигается от Доркас и убирает руки. — Ты права. Ты была так добра, и я не могу положить всю вину Священных на тебя. Твои работы невероятны, ты знаешь об этом? Они радикальны, граничат с изменой, но это… это важно, так что не думай даже на секунду, что я не вижу, что ты делаешь и делала еще до того, как официально стала стилистом. И ты переживаешь. Ты искренне переживаешь, и это тоже важно. Доркас, прости меня. Доркас слабо улыбается, в груди теплеет. — Я понимаю твою злость. Иногда я смотрю в зеркало и тоже чувствую ее, когда вижу свое отражение. И не только потому что я Священная, но и потому что я злюсь на себя за то, что я еще не придумала, как мне пробраться в маленький безопасный замок Реддла и пустить ему пулю в голову, пока он спит. Пока что нет. Но однажды… — Оу, так мы с тобой обе злимся из-за одинаковых вещей. Приятно знать, — поддразнивает Марлин и напряжение начинает перерастать во что-то спокойное. — Я не против проработать с тобой эту проблему, — легко говорит Доркас, потому что она бы с радостью вернулась к сексуальному напряжению. Это срабатывает. Марлин делает резкий вдох, затем снова изучает рот Доркас, будто ищет идеальное место, чтобы укусить. Когда она выдыхает, то предупреждающе бормочет: — С моих игр у меня никого не было, Доркас. Я все еще… иногда я не знаю, как быть нежной. — Ну, если ты хочешь быть со мной, — медленно и тянуще говорит Доркас, опираясь на локти, посылая Марлин самый неприкрытый «трахни меня» взгляд, на который она только способна, — то я уже сказала. Может, я люблю пожестче. — Бить умеешь? — спрашивает Марлин. Честно говоря, Доркас в замешательстве настолько, что она ненадолго ставит на паузу соблазнение Марлин. — Что? — Умеешь? — Эм. Да? Марлин выгибает бровь. — В теории… я могу ударить, — неловко говорит Доркас. Кулаки уж точно не в ее стиле. — Здорово, — рот Марлин искривляется, затем она начинает двигаться, опуская ноги на пол, раздвигая их и поднимая одну чуть выше. Она начинает постукивать ей и наблюдать за Доркас, маленькая улыбка появляется в уголках губ. — Ну? Давай. — Оу, — бормочет Доркас, когда до нее доходит. Она подбирает полы платья и, не вставая с колен, подползает к Марлин, опуская голову к ней на колени, поглаживая ее бедро. — Если я стану слишком грубой, или запаникую и у меня начнутся флэшбеки с арены, и я подумаю, что ты пытаешься убить меня, или что-то еще, тогда ты слезешь с моих колен, возьмешь со стола бутылку и разобьешь ее о мою голову, — говорит Марлин. — Я точно не буду этого делать, — отвечает Доркас. Марлин вздыхает. — Это для твоей же безопасности, Доркас. Я сказала, у меня никого не было с арены, так что я… я просто хочу быть абсолютно уверена. Вот и все. — Нам необязательно делать это, ты же знаешь, — мягко говорит Доркас, протягивая руку, чтобы осторожно убрать волосы с плеча Марлин, обнажая выцветший шрам на ее шее. — Я знаю, и если ты решила, что ты не хочешь, то все в порядке, — спокойно отвечает Марлин. На самом деле, она достаточно расслаблена, ее не беспокоит Доркас, лежащая на коленях и разглядывающая ее шрам. — Но я правда хочу, если ты тоже. Я человек, и я должна быть способна заниматься этим, как и все остальные. Я просто… я не знаю, как все пройдет, потому что ты будешь первой. Я не думаю, что что-то пойдет не так, но я не могу быть уверена, пока… — Ладно, что ж, позволь мне самой решать, с чем я могу и не могу справиться, хорошо? — твердо заявляет Доркас. — О, я уверена, что ты способнее, чем все думают, — бормочет Марлин, опуская взгляд на свою руку, лежащую на согнутом колене Доркас. Она медленно начинает вести ей вверх по ноге. Ее хватка совсем не легкая и дразнящая, а очень крепкая. Доркас сбивчиво усмехается. — Ты даже представить себе не можешь. С этими словами она подается вперед и целует Марлин с такой силой и напористостью, что той приходится запрокинуть голову. Это их первый поцелуй, и он совсем не нежный, осторожный или сладкий. Он горячий и резкий, немного грубый, но недостаточно, чтобы сделать больно. Марлин и правда кусает ее за губу, и Доркас запрокидывает голову, как только она это делает. Это не поцелуй из разряда «от нуля до ста», потому что нуля не было с самого начала; это сразу же все «сто» с момента, как их открытые и жаждущие губы встречаются. Марлин опускает руку на бедро Доркас, впиваясь в него сильнее, а затем ведет руку выше, поднимая платье Доркас, чтобы притянуть ее ближе. В качестве награды Доркас целует ее сильнее, но в итоге именно она получает приз, потому что Марлин испускает очаровательный стон, который перерастает в полноценный всхлип, и Доркас никогда в жизни не становилось так жарко везде. В следующую секунду Марлин лихорадочно тянет ее платье, пытаясь сорвать его. — Снимаю? — бормочет Марлин, прерывая поцелуй, ее руки дергают ткань платья, будто она собирается разорвать эту чертову вещь в клочья. Доркас ударяет ее по руке, и Марлин тут же отпускает ткань, моргая, словно побитый щенок. Доркас заводит руки за спину, чтобы расстегнуть платье. — Практически все, что я ношу, я шью сама, поэтому, пока мы вместе, никто не будет рвать мою одежду, хорошо? Я не хочу попусту растрачивать время и энергию, просто потому что ты хочешь трахнуть меня побыстрее. — Скажи последнюю фразу еще раз, — на выдохе говорит Марлин. — Трахни меня, — повторяет Доркас, на этот раз медленнее. Марлин стонет и подается вперед, чтобы прильнуть к шее Доркас, резко посасывая и ведя линию поцелуев к ее плечу. Она быстро прекращает, когда понимает, что Доркас все еще снимает платье. Она дотрагивается до ее тела, будто пытается помочь, но на самом деле, все, что она делает, — касается оголенной кожи. — Доркас, ты бесподобна, — трепетно шепчет Марлин, зрачки ее расширяются настолько, что почти заполняют глаза, пока Доркас лениво скидывает платье на пол. — Ты планировала это? Твои трусики подходят к… подожди, это комплект? Ты и правда планировала. Доркас фыркает, не в силах удержаться. — На самом деле, нет. Некоторым из нас просто нравится носить комплекты. Это один из моих любимых. — Понимаю почему, — говорит Марлин, глядя на грудь Доркас так, будто никто не смог бы заставить ее отвернуться. — Мои глаза выше, дорогая, — дразнит Доркас, медленно запуская руку в волосы Марлин. Наконец, медленно Марлин все-таки поднимает взгляд, встречаясь взглядом с Доркас. Она качает головой. — Ты словно чертова сирена. Это… ты… блять, я бы точно утопилась, пытаясь доплыть до тебя. — Любой другой заволновался бы, услышав такой комплимент, но я хочу, чтобы ты знала, что я очень польщена, — сообщает ей Доркас, наклоняясь, чтобы оставить дорожку поцелуев на скуле Марлин, возвращаясь прямо к ее губам, словно какая-то непонятная сила тянет ее к ним снова и снова. Когда губы Доркас находят ее, Марлин ухмыляется, и и они снова возвращаются к поцелуям, но на этот раз уже без одежды. Марлин пользуется преимуществом, проводя ладонями по всему телу Доркас, ощупывая каждую часть, но не задерживаясь нигде подолгу, как будто слишком взбудоражена неизведанными уголками ее тела, чтобы остановиться на одном месте. Доркас забирается на бедра Марлин, что и было изначальной целью — это не первый ее опыт в позе наездницы, так что она знает, что делает. Она двигает бедрами раз, два, устраиваясь поудобнее, повторяет движение и стонет. Да, вот так. Именно так. Марлин отклоняется с низким звуком, ее рот двигается вдоль шеи Доркас, руки хватают ее за бедра. Ее хватка крепкая, она начинает тянуть и толкать в бешеном темпе, заставляя Доркас откинуть голову, ее рот приоткрывается, а глаза закрываются. — Не дергай меня за волосы, — шепчет Марлин ей в ключицу, а затем щипает ее, прежде чем проложить себе путь к ложбинке между ее грудями. Доркас не без труда отпускает волосы Марлин и вместо этого хватается за ее плечи, прекрасно понимая, что она не может быть полностью уверенной в том, что не станет тянуть Марлин за волосы. Ее тело извивается в каком-то своем ритме, грудь тяжело вздымается. Ей кажется, будто она горит изнутри и снаружи. Резкий звонок разрезает воздух, и Доркас замирает. Марлин бормочет ей что-то в стиле «не отвечай» прямо в грудь, будто она пытается задушить себя, и Доркас хотела бы так и сделать, но… она знает этот рингтон. — Блять. Я должна ответить, — стонет Доркас, и Марлин недовольно рычит, но покорно падает на спину, сбившись с дыхания. Доркас наклоняется и оставляет быстрый поцелуй на ее губах. — Дай мне секунду, и потом мы к этому вернемся, обещаю. Марлин кивает и запрокидывает голову, наблюдая за Доркас сквозь полуприкрытые веки, ее лицо красное, а губы опухшие. Она выглядит так хорошо, что Доркас и правда трудно оторваться от нее, но она заставляет себя. Она отходит, чтобы ответить на звонок, становясь в другом конце комнаты. Даже стоя спиной к Марлин, Доркас чувствует, как она обводит всю ее взглядом. В трубке тишина, а потом: — Патронус? — Морская звезда, — тихо отвечает Доркас. Так тихо, чтобы ее не услышали. — Фабиан и Гидеон мертвы. Они поймали их, — говорят ей и вешают трубку. Доркас долго стоит там, просто дышит и смотрит на стену. Что-то внутри нее надламывается, и она так сильно жмурится, что под веками пляшут пятна. Она сжимает руку в кулаки, впиваясь ногтями в ладонь, пока не убедится, что не издаст ни звука. Она медленно выдыхает и открывает глаза. Сглатывает комок в горле. О, Фабиан, Гидеон, только не вы, думает она, трещина в ее груди становится шире. Не они. Они были так осторожны. Что пошло не так? Почему… Доркас моргает и двигает челюстью, вытягивая руки и заставляя свое тело расслабиться. Она не повышает голос, говоря: — Да, спасибо, что дали мне знать. С этими словами она опускает руку, кладет телефон на стол и ждет еще секунду. Доркас стучит пальцем по столу, затем поворачивается. — Все в порядке? — спрашивает Марлин. — Да. Всего лишь Фабиан. Они с Гидеоном слишком привязались к Регулусу и Джеймсу, поэтому не смогли справиться со всем этим и решили заняться чем-нибудь другим. Не могу сказать, что виню их, вот правда. Это… тяжело, сама знаешь, — бормочет Доркас, направляясь обратно. Марлин хмурится. — Знаю, но побег от этого ничего не изменит. — Они хорошие люди, — шепчет Доркас. — Где бы они ни были, я надеюсь, они обретут покой. — Это…? — Лицо Марлин смягчается. — Вы были близки. Уверена, ты будешь скучать по ним. — Очень сильно, — подтверждает Доркас и заставляет себя улыбнуться. — Если ты не… если ты не хочешь продолжать, то давай не будем, Доркас, — осторожно говорит Марлин. — Но я все равно останусь. Мы можем просто… — Нет. Нет, все в порядке. На чем мы там остановились? — мягко говорит Доркас, снова опускаясь к Марлин на колени, потому что у нее в груди дыра и она точно знает, как ее заполнить. — Думаю, прямо здесь, — отвечает Марлин, и наклоняется вперед, чтобы напомнить Доркас, целуя ее.~•~
Примечания автора: НОВЫЙ POV РАЗБЛОКИРОВАН!!!! *голосом бейсболиста* ДОРКАС В БЕЗОПАСНОСТИ. Пожалуйста, представьте, что я только что взмахнул руками в воздухе, чтобы показать, что Доркас в безопасности, как это делают бейсболисты. (я никогда не играл и не смотрел бейсбол, lmaooo) в любом случае, да, Доркас в безопасности!!! она НЕ умрет!!! некоторые читатели думали, что ее убьют, но этого не случится. в этой главе мы получили очень много информации, поэтому сначала я хочу поговорить о джегулусе. мне так смешно представлять, как Джеймс битбоксит прогуливаясь по лесу на смертельной арене. он такой милый, я его обожаю. Регулус пытается накормить их и делает все, чтобы они не умерли с голода, тем временем Джеймс: но они же СЕМЬЯ, Регулус ты не можешь убить его, потому что это бейби олененок!!! В его защиту скажу, что, если бы это был я, я бы сделал буквально то же самое. Бэмби оставил на моем детском сердце шрам, так что я его хорошо понимаю. думаю, что многие удивились тому факту, что Регулус просто признался в том, что они с Джеймсом были бы вместе, если бы Сириус никогда не отправился на арену, но я бы хотел напомнить всем, что этот фанфик не перегружен недомолвками. все, что Регулус говорит Джеймсу, он искренне чувствует или, по крайней мере, верит в это. так что, когда он говорит, что ненавидит Джеймса или думает о том, что разлюбил его, Регулус действительно в это верит. и он прав. в другом мире, если бы Сириус не отправился на арену, они бы 100% оказались вместе, поженились и прожили долгую, счастливую жизнь (настолько счастливую, насколько вообще можно быть счастливым в их вселенной). но этого не произошло, и вот тут-то и начинается ангст. это дерьмо так печально для меня, я даже не собираюсь врать. я написал это и думаю: черт, что за пиздец :/ но, lmaoooooo, Регулус, упавший лицом вниз, когда Джеймс спросил, поженились бы они ДО СВИДАНИЯ. он был буквально сбит с толку этим вопросом. кто-нибудь, помогите этому бедняге. он просто пытается жить своей жизнью и выжить на этой арене смерти, а тут милый Джеймс, который постоянно флиртует с ним. бедный Джеймс просто хочет получить как можно больше счастья, пока может, так как точно знает, что в какой-то момент умрет. мы не можем его винить. потом, конечно, грустный момент, когда Регулус сокрушается из-за смерти Эйвери. он думает, что он плохой человек, потому что рад, что остался в живых, даже если это означает убить кого-то другого мне грустно. но упоминание Гидеона... итак, вернемся к Доркас!!! она в безопасности, и она... очевидно, более вовлечена во все Вещи, чем все могли бы подумать. как и Гидеон с Фабианом!!! нет, я не буду подробно рассказывать. всему свое время. все в конце концов всплывет, но я говорил вам, что убил их не просто так. я с нетерпением жду ваших теорий!!! также, дорлин, мои любимые <3 в будущем мы встретим их еще раз, я обещаю. мы увидим еще несколько POV от Доркас, если это кого-то волнует! также², упоминание Эвана, вероятно, успокоило многих из вас, равно как и упоминание Вэнити. да, Питер и Вэнити сейчас просто отдыхают с Айрин и Матиас в уединенной пещере. мне кажется, важно помнить, что Джеймс установил союзнические отношения с этими людьми ДО арены, так что то, что все они работают вместе, не должно быть сюрпризом. также³, да, буква "А", которую Мальсибер выкладывал на земле, была в память об Эйвери. в любом случае, позвольте мне теперь заткнуться. не стесняйтесь оставлять комментарии с вашими теориями/мыслями. я обожаю их все, и я обожаю всех вас тоже! спасибо вам большое <3 трибуты, оставшиеся на арене по состоянию на эту главу: 16 (все еще) трибуты, умершие на момент написания этой главы: Дилан, Эйвери и шесть неназванных/неизвестных других.