Crimson Rivers / Багровые реки

Сириус вскакивает с кресла, как только двери открываются, и громко спрашивает: — Могу я увидеть их сейчас? Они… — Мистер Блэк, — говорит медсестра, поднимая руку в жесте, призванном его успокоить. — Я пришла сообщить вам последние новости. Мистер Поттер все еще в операционной, но они почти закончили, он должен проснуться завтра. Однако для восстановления ему придется задержаться здесь, по крайней мере, еще на два дня. — Но он полностью восстановится? — не отстает Сириус, потому что он торчит здесь уже несколько часов, и никто ничего ему так и не сказал. Из-за этого он беспокоен и готов устроить бунт в любую секунду. Медсестра медлит, а затем прочищает горло. — Мистер Поттер полностью оправится от ножевого ранения в живот, но его нога, к сожалению, повреждена настолько сильно, что ему придется пользоваться тростью, если ему нужно будет долго стоять или передвигаться на большие расстояния, особенно когда похолодает или он будет делать что-то трудозатратное. Конечно, со временем он поймет, в каких случаях трость необходима, а также научится переносить боль, но мы считаем, что в течение следующих двух месяцев он будет нуждаться в ней довольно часто, а это, к сожалению, значит, что она понадобится ему и в ходе интервью Победителей. Я вас уверяю, Святилище предоставит ему трость. Сириус стискивает зубы, взбешенный тем, что эта медсестра думает, будто его больше беспокоит, как Джеймс будет выглядеть на сцене, а не его здоровье. Будто то, как Джеймс предстанет перед миром, невероятно важно, когда на деле Сириусу на это глубоко наплевать. — А Регулус? — шепчет Сириус, сжимая руки в кулаки. — Природа его шрамов предполагает, что они никогда не заживут полностью, к сожалению. Мы обрабатываем их, так чтобы они немного поблекли, но… — Не… я не спрашивал о его ебаных шрамах. Сам он в порядке? — Он проглотил немало крови в реке, — сообщает ему медсестра, и только в этот момент до Сириуса доходит, что река на арене на самом деле была из крови, только сейчас он это осознает и ему вдруг кажется, что его вот-вот стошнит. — В связи с этим его будет сильно рвать всю ночь, и он, вероятно, будет испытывать интенсивную боль в животе как минимум до завтра. Мы сейчас промываем его организм жидкостями и лекарствами для борьбы с любыми бактериями и инфекциями, это должно помочь. — Что-нибудь еще? — спрашивает Сириус. — В связи с характером ранений, его шрамы останутся навсегда, но до интервью они поблекнут достаточно, чтобы их можно было легко скрыть макияжем, — говорит медсестра, будто это его утешит, тогда как Сириусу это безразлично. Видимо, осознав, что эта информация ему вовсе не интересна, медсестра исправляется: — Его выпишут завтра, если все пойдет, как надо, но мистер Поттер задержится у нас еще на день, чтобы специалист проговорил с ним, чего ему следует ожидать от своей ноги. Сириус тяжело выдыхает. — Мой… мой брат очнулся? — Да, — мягко подтверждает медсестра. — Могу я его увидеть? — выдыхает Сириус. Лицо медсестры смягчается. — Конечно. Следуйте за мной, мистер Блэк. — Благодарю, — отвечает Сириус, чуть ссутулив плечи, и спешит за медсестрой к двери. — Я не хочу чтобы вы тревожились, — предупреждает она Сириуса, пока они идут по клинически-белому коридору, сворачивают за угол и останавливаются у закрытой двери. Медсестра оглядывается на него, поджав губы. — Шрамов довольно… много. Сириус лишь кивает, руки его дрожат, а сам он пытается наладить дыхание, отчетливо понимая, что его младший брат находится по ту сторону двери. Он умоляет память не подвести сейчас, потому что он хочет быть здесь, когда они встретятся. Ему нужно быть здесь. Дверь со скрипом открывается, и медсестра отходит в сторону, чтобы впустить его, аккуратно закрывая за ним дверь, как только он проходит внутрь, оставляя Сириуса наедине с… Оу. Сириус не хотел этого, но он вдруг резко втягивает воздух, а его сердце опускается прямо в пятки. Регулус лежит там, на кровати, повернув голову в сторону, и выглядит таким маленьким. В руке у него капельница, к нему также подсоединено еще несколько проводов для измерения жизненных показателей и тому подобного, а сам он одет в халат, оставляющий его ноги голыми до колен, а руки — до локтей. Медсестра не солгала. У Регулуса шрамы по всей длине рук и ног, тянущиеся вниз резкими красными дугами, словно в кожу до сих пор впиваются когти. Они закрыты, но все еще заживают, поэтому на фоне бледной кожи выглядят свежими и бросаются в глаза. Все шрамы объединены в группы по четыре-пять, отчего становится очевидно, что их оставили руки. Следы не тонкие, как на спине Ремуса, они не наслаиваются друг на друга и не перекрещиваются. Там, где халат сполз с плеча Регулуса, Сириус видит шрамы, рассекающие холмик ключицы и уходящие к спине; они исчезают под тканью, но Сириус совершенно уверен, что его спину и грудь постигла та же участь. Звук вдоха Сириуса заставляет голову Регулуса повернуться в сторону, его глаза пугающе тусклые, и там, на другой стороне его лица, слева, виднеются шрамы, начинающиеся прямо у челюсти и спускающиеся вниз по шее. Они не такие глубокие, не такие яркие, как остальные, но при виде них желудок Сириуса все равно стягивает узел. Регулуса разрывали на части в этой реке. Регулус явно не ожидал, что вошедшим окажется Сириус, потому что пустота в его глазах растворяется, как только он понимает, что это Сириус. Проходит не более пяти секунд, прежде чем эти глаза наполняются слезами, после чего Сириус тут же приходит в движение. Регулус уже поднимается с кровати, когда Сириус добирается до него, и ему следует быть нежным с ним — ему хочется быть осторожным, — но он просто… он нуждается в том, чтобы обнять его, он должен прижаться к нему и знать, что Регулус здесь, убедиться, что он жив и здесь, вместе с Сириусом. Регулуса, похоже, совершенно не волнует, нежны ли с ним, потому что он тут же обмякает в объятиях Сириуса с ужасающим, захлебывающимся рыданием. Сириус испускает тяжелый вздох и утыкается лицом в волосы Регулуса, зажмуривая глаза, чувствуя обжигающее их жение. Некоторое время он просто цепляется за своего младшего брата и дышит, и у него возникает чувство, что он может дышать впервые с того момента, как его брат вышел на арену. По позвоночнику Сириуса проскакивает заряд энергии, граничащий с отчаянием, и его руки взлетают вверх, чтобы обхватить лицо, уши и волосы Регулуса. Он отстраняется и смотрит прямо на брата, ожидая, когда слезящиеся глаза Регулуса встретятся с его собственными, прежде чем заговорить. — Послушай меня, Регулус, хорошо? — твердо говорит Сириус. — Я люблю тебя. Ты мой брат. Конечно, я люблю тебя. Всегда любил и всегда буду любить, и ничто, абсолютно ничто в мире, не изменит этот факт, ты меня слышишь? Тебя достаточно, и я люблю тебя. Никогда, никогда, блять, в этом не сомневайся. Регулус поднимает на него взгляд на мгновение, прежде чем снова разрыдаться, все его тело сдувается, подобно лопнувшему воздушному шарику. Он склоняет голову вперед и прижимается макушкой к груди Сириуса, словно ему пять, а не двадцать пять, и он пытается спрятаться от всего мира. Сириус немного ослабляет хватку на случай, если он действительно причиняет ему боль, но осторожно проводит рукой сверху вниз по голове Регулуса. Они долго не двигаются. В конце концов, Регулус перестает плакать, его содрогающиеся плечи просто… поникают. Сириус чувствует себя так, будто с его груди только что сняли груз, что иронично, потому что макушка Регулуса все еще находится там, но это не важно. Важно то, что Сириус сказал Регулусу, что любит его, потому что прежде он этого не сделал, и он так благодарен, что теперь у него появилась возможность. Сириус не нуждается в том, чтобы Регулус ответил. Он знает. Учитывая все, что произошло между тем, как Регулус попросил Ремуса позаботиться о нем, и признанием Эвану, что он скучает по брату, и тем, как Регулус умолял Джеймса жить ради него, — да, Сириус знает. Даже сейчас стоит только обратить внимание на то, как Регулус прижимается к нему, словно Сириус — его гавань во время шторма, убежище, куда можно заползти, чтобы спастись, когда ветер становится слишком суровым; то, как, едва услышав, что Сириус любит его, он тут же начинает рыдать так сильно, так искренне, что отпечаток скорби почти того стоит. Регулус не отвечает, но Сириус все равно слышит. Слышит в каждом действии, которое кричит об этом без слов, и так было всегда даже сквозь боль и гнев. Сириус и не ждет, что Регулус ответит ему тем же, потому что это Регулус, и ему всегда было тяжело произносить такие вещи, еще задолго до всего произошедшего. Сириус тоже порой страдает тем же, скорее всего, это связано с обстановкой, в которой они выросли, но у него было кое-что, от чего Регулус себя сознательно дистанцировал, — влияние Джеймса Поттера. Поэтому Сириус может произнести это, а Регулусу это делать не обязательно. Что имеет значение, так это то, что Сириус все равно ясно и четко слышит ответ, эхом отдающийся на расстоянии, спустя все это время, что они провели не в силах встретиться на полпути. Сейчас он слышит. Он знает. Регулус резко напрягается, и, к его чести, он правда пытается отпрянуть, но не успевает этого сделать. Его начинает рвать пугающе большим количеством крови прямо на рубашку Сириуса. Он скрючивается и почти падает на пол, его грудь судорожно вздымается, и Сириус лихорадочно бросается к тазику, стоящему на подставке у кровати, чтобы поднеси его к голове Регулуса, не давая ему упасть. Это похоже на акт насилия. Регулуса трясет, он, содрогаясь, задыхается и давится, и Сириус правда пытается не психовать, но вид того, как твоего любимого человека буквально рвет кровью, не очень-то способствует спокойствию. — Хорошо, все хорошо, эй, просто дыши, — выдыхает Сириус, начиная убирать волосы с лица Регулуса, но тут же оставляя их в покое, как только видит, насколько плохо Регулус выглядит. Он весь красный от напряжения, лицо опухло, изо рта струится кровь, а по лицу текут слезы. Тело Регулуса снова напрягается, изгибаясь вперед, и Сириус морщится, потирая спину Регулуса. Он не уверен, что это поможет, но все равно продолжает это делать на всякий случай. После очередной волны рвоты Регулус стонет и вяло цепляется за руку Сириуса, в которой тот держит для него тазик. В воздухе стоит запах железа. Наконец кратковременное недомогание, кажется, стихает, по крайней мере, пока что, и Регулус откидывается назад, дрожа всем телом. Откровенно говоря, он выглядит дерьмово, не то чтобы Сириус скажет ему об этом. Сейчас это будет не к месту. — Прости, — хрипит Регулус, голос его сиплый и тихий, словно ему больно говорить, а, учитывая все произошедшее, так, скорее всего, и есть. Регулус глядит на рубашку Сириуса и выглядит несчастным. — Прости. Я… — Что, ты об этом? — Сириус выдавливает натянутый смешок и старательно не смотрит вниз, туда, где сейчас покрыт горячей, липкой кровью, которую его брат только что выблевал на него. Это сущий кошмар, честно говоря, поэтому ему бы не хотелось это видеть, спасибо. — Мне не впервой быть в крови. Все в порядке. Мне даже не нравилась эта рубашка. (Сириусу очень нравилась эта рубашка). Регулус выглядит все так же несчастно, и вдобавок будто ему больно, поэтому Сириус отгоняет свои нелепые мысли, осознавая, что он до абсурдного нервничает, и, отложив тазик в сторону, берет влажную салфетку из пачки, лежащей на подставке, затем берет бумажный стаканчик и наполняет его водой у маленькой раковины в углу. — Вот. ​​Вытри и прополощи рот, — бормочет Сириус, протягивая салфетку первой. Регулус тянется за ней, но, чуть ухватив, тут же роняет. Его руки ужасно трясутся, слишком неустойчивые. Он пытается, его старания очевидны, но у него никак не получается удержать салфетку в руках и поэтому она постоянно падает из его рук на колени. Он издает раздраженный звук, нечто тихое и беспокойное, будто он на грани гребаного срыва. — Блять, — выдыхает Регулус, звуча опасно близко к тому, чтобы разрыдаться, и Сириусу это понятно. Он знает, как это тяжело, как близко к тому, чтобы развалиться на части, чувствует себя тот, кому удается выжить. Ты выживаешь, но жить от этого не становится проще. — Хорошо, просто. — Сириус прочищает горло и тянется за салфеткой, щелкая Регулуса по кончику носа, вверх, чтобы заставить его поднять голову. Как только Регулус это делает, Сириус буквально вытирает все его лицо, без всяких церемоний, как можно быстрее, потому что знает, что Регулус сейчас… Вот. Он делает это. Регулус шипит и отшатывается назад в недоумении, выглядя совершенно возмущенным тем, что Сириус вытирает ему лицо, словно он гребаный ребенок. Регулусу это может не нравиться, но когда нужда припирает… Ему просто придется смириться. — Сириус, — шипит Регулус. — Мне нужно, чтобы ты… — Заткнись, — перебивает его Сириус, одной рукой протягивая стаканчик, а во второй комкая розоватую салфетку. — Сполосни и сплюнь. Регулус хмурится на него. — Отъебись. Я не младенец. — Сполосни и сплюнь, Реджи, иначе я подставлю тебя под кран, — говорит ему Сириус, приподняв брови. — Надеюсь, меня вырвет на тебя еще раз, — ворчит Регулус, но послушно берет стаканчик в дрожащую руку и все-таки отпивает из него и ополаскивает горло, прежде чем выплюнуть содержимое обратно в стакан. Как и салфетка, вода отдает розоватым оттенком. Сириус выбрасывает салфетку в мусорное ведро, затем берет стакан и тазик, чтобы вымыть их в раковине. При этом он продолжает разговаривать с Регулусом, говоря поверх шума воды. — Не то чтобы мне впервой, и я сейчас даже не о нынешнем положении дел. Я припоминаю, как ты явился к моей кровати, тебе тогда должно было быть около пяти или шести, и сказал, что тебе как-то нехорошо где-то за три секунды до того, как тебя стошнило прямо на меня и мою постель, после чего ты тут же расплакался. Это… вправду было или мой мозг опять выдумывает? — Да, такое и вправду было, — нехотя подтверждает Регулус, и Сириус не может слегка не улыбнуться, потому что он не соврал. Воспоминание нечеткое, но реальное, и оно наполняет его любовью, которой он сейчас с радостью позволяет растечься по жилам. Закрыв кран, Сириус осторожно снимает пиджак, на котором, к счастью, не осталось следов крови, и сбрасывает с себя рубашку, чтобы свернуть ее и выбросить в мусорное ведро. После этого он вытирает с себя влажное пятно крови, просочившееся сквозь рубашку, затем надевает пиджак и застегивает его. Когда он оборачивается, Регулус все еще сидит на краю кровати, опершись руками о ее край. — Ну, полагаю, не так уж все и изменилось спустя все эти годы, — мягко говорит Сириус, несмотря на то, что это самая наглая ложь, какую он только произносил в жизни. Все эти годы и изменили абсолютно все, и все же… вот где они сейчас. Регулус опускает взгляд. — Я бы сказал, что ключевое отличие заключается в том, что сейчас меня рвет кровью. — Его горло заметно сжимается. — Они сказали тебе? Это потому что я проглотил так много крови на арене. — Они сказали мне, — признает Сириус. — Я проглотил столько крови, — шепчет Регулус, взгляд его становится отстраненным, в чертах его лица читается нечто леденящее и трагическое. — Все это время я просто глотал кровь. — Регулус, — тихо, осторожно зовет его Сириус, в груди все сжимается, потому что очевидно, что Регулус… не в порядке. Что логично, он и не может быть, но это… — Я не мог дышать, — хрипит Регулус, поднимая взгляд, и глядит на Сириуса так, будто и не видит его. — Мне приходилось глотать, чтобы дышать; это все, чем я занимался, все это время. Я не мог дышать, Сириус, и она все еще… она во мне, она все еще… — Окей, эй, — выпаливает Сириус, подаваясь вперед и присаживаясь перед Регулусом. — Это не… Это не всегда будет так… — Он останавливается и тяжело сглатывает, чувствуя себя лжецом, потому что это будет. Неважно, выйдет ли из организма Регулуса каждая проглоченная капля крови, ему никогда не удастся избавиться от ее привкуса. Он никогда не забудет, как давился ей. Сириусу хочется сказать, что со временем станет лучше, проще, но это просто-напросто неправда. И это несправедливо, что Сириус не может сейчас утешить Регулуса, не солгав ему. Все, что он может сказать, это: — Скоро она выйдет из тебя, Реджи. К завтрашнему дню она выйдет, вся кровь, и… и ты же дышишь сейчас, да? Теперь ты можешь дышать. — Они сказали, что я Победитель, но я должен быть мертв, — с поразительной твердостью в голосе произносит Регулус, и Сириус инстинктивно вздрагивает при этих словах. — Я не доверяю им. Ты должен… мне нужно, чтобы ты сказал… — Ты выбрался, — тут же прерывает его Сириус, потому что и это он тоже понимает. Он знает, как сюрреально это ощущается, когда ты действительно выбираешься с арены; он знает, как тяжело в это поверить. — Ты здесь. — Хорошо, — хрипит Регулус, еще чуть расслабляясь и тут же веря его словам, отчего Сириусу кажется, что он мог бы разрыдаться, нахуй. Наступает пауза, а затем Регулус глядит на свои ноги, а конкретнее на свои шрамы. — Я… я подумал, что это логично, потому что с чего бы у меня были шрамы, будь я мертв? — Не переживай на их счет, — говорит ему Сириус, покачивая головой, когда Регулус вновь поднимает взгляд. — Не сейчас. Не сегодня. Тебе не нужно о них думать прямо сейчас, хорошо? — Я никогда не видел твои шрамы, — тихо говорит Регулус. — Знал, что они у тебя есть, конечно, но никогда не… — Ну, у меня нет привычки раздеваться перед тобой, не так ли? — бормочет Сириус, но понимает, что на самом деле имеет в виду Регулус. Это лишь еще один аспект, который Сириус так и не раскрыл Регулусу, в который не впустил после возвращения с арены. Сириус скорее содрал бы с себя кожу, чем показал Регулусу шрамы, которые носил за него, он стал добровольцем и получил эти шрамы, чтобы Регулусу не пришлось. А теперь у Регулуса свои собственные шрамы. — Да, что ж, если бы это было соревнованием, считаю необходимым отметить, что я явно выигрываю с огромным отрывом, — бурчит Регулус, откидываясь на бок и пытаясь снова устроиться на кровати. То, как меняется его настроение от критического к, казалось бы, стабильному, напоминает Сириусу его самого. — Знаю, и это ужасно расстраивает, честно говоря. Нет ничего печальнее осознания, что твой младший брат выглядит круче тебя, — хмыкает Сириус, подходя ближе, чтобы помочь Регулусу устроиться, потому что тот явно испытывает трудности. Регулус кажется слишком изнуренным, чтобы по-настоящему сопротивляться помощи, и с усталым вздохом валится на койку, сворачиваясь калачиком на боку. Через секунду его взгляд скользит вверх и упирается в Сириуса, он шепчет: — Джеймс? Сириус задается вопросом, как долго он пытался набраться смелости, чтобы спросить об этом. — Он тоже выбрался, — мягко говорит Сириус. — Он жив. Сейчас ему делают операцию на ноге. Каким бы хорошим ни было лекарство, оно не смогло исправить всего, так что его нерв поврежден настолько, что ему понадобится трость. Но он в порядке, Регулус. Завтра он должен прийти в себя. Глаза Регулуса закрываются, а пальцы впиваются в простыню под ним. Он, как марионетка, которой разом оборвали все ниточки, обмякает на кровати и глубоко выдыхает. — Хорошо, — говорит он, не открывая глаз. Сириус пересекает комнату и берет стул из угла, придвигает его к кровати, чтобы сесть, тогда глаза Регулуса распахиваются, чтобы взглянуть на него. — Как? Они… они изменили правило. Они… — Джеймс, — перебивает его Сириус, а в горле у него образуется комок. У него по коже бегут мурашки при одной только мысли. — Он… ну, он просто заявил, что либо вы оба вернетесь домой, либо никто из вас. Он отказался покидать арену без тебя. — Но я… я пристегнул его наручниками к столбу, — говорит Регулус, его голос звучит до смешного беззащитным и, как ни странно, так, будто он чувствует себя преданным. — Он не… он не мог ничего сделать, я убедился в этом. У него не было оружия, он не мог до него дотянуться и он истекал кровью, черт подери. Сириус тяжело вздыхает. — У него в кармане все еще был… яд крестражевидного шершня, который Джеймс оставил при себе после смерти Вэнити. Он собирался выпить его. Он был бы мертв к тому моменту, как они добрались бы до него. — Зачем ему это делать? — удается прохрипеть Регулусу, его грудь вздымается от глубокого, содрогающегося вдоха. — Потому что он любит тебя, — тихо отвечает Сириус. Регулус, кажется, задыхается на резком вдохе, а затем склоняется вперед и начинает блевать кровью прямо в тазик, который Сириус успевает вовремя подставить к его лицу. Это так же бурно и ужасно, как и в прошлый раз, и снова Сириус осторожно поглаживает Регулуса по спине, надеясь, что это его успокоит. Как и тогда, Регулус содрогается и рыдает, и на этот раз он не перестает, когда все заканчивается. Он просто продолжает распадаться на части. Он даже не реагирует, когда Сириус снова протирает ему лицо, просто лежит и беззвучно плачет, что в некотором роде хуже громких рыданий. Он снова ополаскивает рот и сплевывает, когда Сириус побуждает его к этому, а затем долго смотрит в потолок, не говоря ни слова. Когда Регулус снова говорит, его голос хриплый и ломкий: — Ты останешься со мной? — Я никуда не уйду, — твердо отвечает Сириус, протягивая ладонь к руке Регулуса, стараясь не слишком давить на его шрамы. Регулус смотрит на него, в его глазах блестят слезы, мужественно борется, дабы не позволить им пролиться. Сириус ободряюще кивает ему. — Обещаю. Эта клятва кажется последним ударом, который выбивает всю борьбу из Регулуса, и слезы вырываются наружу. Он закрывает глаза и плачет, и плачет, и плачет.

~•~

Без Сириуса Ремус чувствует себя странно. Его не было весь день, буквально с момента, как Джеймса и Регулуса объявили Победителями. Время близится к вечеру, и скоро Ремусу пора будет уходить в свою камеру. Целый день, под воздействием стресса, он намывал практически все. Он не может перестать беспокоиться о Регулусе и Джеймсе, о Сириусе, и из-за этого ему не сидится на месте. Все произошло так быстро, целая цепочка событий, случившихся так резко, что уследить за ней было сложно. Сначала Сириус сходил с ума из-за того, что умирал Джеймс, затем из-за Регулуса, потом был долгий момент осознания, что они оба выжили. Все это произошло меньше, чем за десять минут, и, честно говоря, Ремус был в таком же эмоциональном раздрае, что и Сириус. А потом, меньше чем через пять минут после того, как включили баннеры Победителей, Сириус с невероятным усилием взял себя в руки и направился в сторону лазарета. Не то чтобы Ремус не привык проводить большую часть своего дня без Сириуса; просто обычно в это время он уже возвращается, и Ремус просто хочет знать, что все в порядке. Где-то на дне его желудка сворачивается тянущее чувство тревоги, из-за чего ему трудно концентрироваться на чем бы то ни было, и он просто… он хочет узнать хоть что-нибудь перед тем, как вернется в свою камеру. Звук открывающейся двери заставляет его поднять взгляд, и он рассчитывает на то, что увидит Сириуса, потому что в апартаменты могут попасть только те, кто остается там, но это оказывается Пандора. Технически, она тоже остается в апартаментах, так что, наверное, Ремус не должен удивляться, но он… что ж, ладно, в глубине души он надеялся, что это Сириус. — О, дорогой, ты выглядишь нервно, — мягко говорит Пандора, выражение ее лица смягчается, когда она подходит к нему и протягивает руку. Спустя секунду сомнений Ремус берет ее в свою. Он все еще не привык к физическому контакту с кем-то кроме Сириуса, но если это Пандора, то Ремус не против. Пока они вместе смотрели игры, то инстинктивно тянулись друг к другу в особо напряженные моменты, даже обнимались, когда приходила пора праздновать. Так что, в этом вихре событий неожиданно для самого Ремуса все сложилось так, что Пандора теперь второй человек после Сириуса, с которым ему комфортнее всего. — Ты видела их? — спрашивает Ремус, не в силах скрыть надежды в голосе, когда он садится туда, куда его подводит Пандора. — Джеймс не проснется до завтра, — бормочет Пандора. — Ему сделали операцию на ногу, так что он все еще восстанавливается, а посетителей они пока не пускают. Регулус в сознании — по крайней мере, был — так что Сириус сейчас с ним. Я не заходила; Сириус не был уверен, захочет ли Регулус видеться с кем-либо, а он спал, так что Сириус не мог сказать наверняка. Но Сириус выходил, чтобы поговорить со мной. Ремус сразу же чувствует, как с плеч сходит напряжение, он делает глубокий вдох и кивает. — И что он сказал? — Он переночует с Регулусом и завтра, скорее всего, проведет день с ним и Джеймсом. Регулуса выпишут уже завтра, а Джеймс до послезавтра останется там. Сириус не вернется сюда без Регулуса, так что он попросил, чтобы я пришла и сказала тебе, что они оба живы и приходят в норму, и что у него тоже все хорошо и вы увидитесь завтра, — объясняет Пандора. — Ладно, — выдыхает Ремус, наконец чувствуя себя лучше. А еще он безумно благодарен Сириусу за то, что тот, в эпицентре всех событий, задумался о самом Ремусе и его чувствах достаточно, чтобы действительно послать к нему кого-то, кто бы ввел его в курс дела. Сириус чертовски внимательный. — Мне надо отнести ему сменную одежду. Как оказалось, кое-что произошло, и его футболка теперь не пригодна для носки, — говорит Пандора, пожимая плечами, пока Ремус недоуменно смотрит на нее. — Не спрашивай. Он не вдавался в подробности. Сказал лишь, что ты, наверное, захочешь выбрать, так что если ты вдруг… — О, — бубнит Ремус, очевидно шокированный, когда Пандора встает и снова протягивает ему руку. После короткой паузы он принимает ее, позволяя Пандоре поднять себя на ноги, и только когда они направляются к комнате Сириуса, она отпускает его ладонь. — Он в порядке? В смысле, был ли он в порядке на вид? — Настолько в порядке, насколько может быть, учитывая обстоятельства. Думаю, проведенное с Регулусом время помогло ему, да и завтрашняя встреча с Джеймсом тоже пойдет на пользу, — бормочет Пандора, когда они заходят внутрь, идя сразу к шкафу. — К сожалению, это еще не конец. Впереди еще интервью с Победителями. — Точно, — говорит Ремус. — Есть какой-то график? Я знаю, что каждый год по-разному, в зависимости от того, сколько времени нужно Победителю, чтобы восстановиться, но вдруг Сириус говорил…? — Еще ничего не утверждали, но Святилище безумно хочет вновь увидеть Регулуса и Джеймса, так что я не удивлюсь, если это будет сразу на следующий день, как их выпишут, — отвечает Пандора, заходя в гардероб. Ремус на секунду замирает в дверном проеме, в горле встает ком, и из-за этого он чувствует себя невероятно виноватым. Он знает, что Джеймсу и Регулусу — да даже Сириусу — будет спокойнее дома, но он не может перестать думать о том, что будет, когда они уедут. Снова придется носить все время маску. Бесконечные дни в камере Азкабана, лишь редкие вылазки, когда его назначат куда-нибудь. Если его вообще назначат на какие-нибудь вечеринки и мероприятия. Никаких разговоров, никакой свободы, никакого Сириуса. Резко сглотнув, Ремус гонит прочь эти мысли, отказываясь думать об этом. Еще рано. Не сейчас. Он знает, что скоро все так и будет, но он не готов к этому, так что Ремус игнорирует то, что грядет. Сделав глубокий вдох, он заходит внутрь, чтобы выбрать одежду для Сириуса.

~•~

Сириусу не удается выспаться. Это не что-то новое, честно говоря. Он едва мог сомкнуть глаза с тех пор, как имена Джеймса и Регулуса были названы на жатве, но в этот раз все гораздо хуже. Он не спит всю ночь, неоднократно ухаживая за Регулусом, которого рвет кровью, вплоть до того, что тот не может говорить, просыпаясь от кошмаров, заставляющих его биться в истерике. Ночь проходит ужасно. Регулус проводит большую ее часть в приступах рвоты, боли и бреда от кошмаров. Он зовет Джеймса не менее пятнадцати раз, и по меньшей мере дважды совершенно случайно бьет Сириуса по лицу, просто барахтаясь и пытаясь вырваться, пока Сириус пытается его успокоить. По правде говоря, Регулус представляет собой потное, кровавое месиво. Сириус вытирает ему лицо, когда Регулус не может пошевелиться от усталости, успокаивает, когда он не может понять, что больше не находится на арене, и в общей сложности Сириусу удается поспать около двух часов. Это утомительно, но он все равно это делает. К утру Регулус практически утрачивает способность говорить, в основном отвечая односложными фразами или просто не обращая внимания на то, что ему говорят, даже Сириус. Он больше не плачет и не зовет Джеймса. Он просто лежит и смотрит вдаль мертвыми глазами. Это вызывает глубокую тревогу и беспокойство, но это не является полной неожиданностью. Сириус надеялся, что этого не произойдет, но то, что это случается, его не удивляет. После возвращения наступает период передышки, когда все, что ты пережил, еще не до конца овладевает тобой. Сириус хорошо это знает. Твой мозг буквально не может осмыслить все произошедшее, особенно когда вдобавок происходит множество новых событий — ты в лазарете, имеешь дело с медсестрами, травмами и болью, осознаешь, что ты действительно выжил. Но потом, в конце концов, все, что произошло, настигает тебя, наваливается грузом, от которого ты, кажется, никогда не освободишься, — и это правда навсегда, потому что единственное, что ты можешь — это научиться его нести. Все это оседает в твоем разуме, твоих костях и кошмарах; это поглощает каждую твою сознательную мысль, пока не остается никакого выхода. Сириус не может стереть того, что случилось с Регулусом или Джеймсом. Он не может избавить их от страданий, которые они пережили, и от страданий, которые они будут продолжать переживать. Он может только оставаться рядом, окружая их заботой, что он и намерен делать. Хотя Регулус явно чувствует себя гораздо хуже в психическом и эмоциональном плане, к восходу солнца на следующий день ему становится гораздо лучше физически. Медсестры неоднократно обрабатывали его шрамы в течение ночи, и, пусть они никогда не исчезнут полностью, они стали выглядеть лучше. Они заметно уменьшились, стали немного тоньше, и больше не кроваво-красные, а нежно-розовые. Время — единственное, что может превратить их в невзрачные белые линии. Рвота также, к счастью, прекратилась и, кажется, он испытывает меньше боли. Когда Регулусу разрешают принять душ, он никак не реагирует. Ему говорят об этом, но он не двигается с места. — Регулус, — тихо говорит Сириус. — Давай. Сходи в душ, ладно? Это поможет тебе снова почувствовать себя человеком, обещаю. Регулус смотрит на него пустым взглядом, как будто не уверен, что когда-либо хотя бы отдаленно будет чувствовать себя человеком. — Нам обоим будет очень неловко, если мне придется нести тебя в душ, — предупреждает Сириус, в его голосе плещется напряжение. Он так отчаянно надеется, что неприятие Регулусом любой формы уязвимости вызовет в нем искру, но этого не происходит. Регулус даже не дергается. Сириус наклоняется вперед, чтобы дотянуться до Регулуса, искренне планируя помочь ему подняться, если придется, но Регулус ловит его запястье и говорит: — Нет. — Ты почувствуешь себя лучше, — шепчет Сириус, чувствуя себя беспомощным. — Вода, — хрипит Регулус, и в его глазах появляется что-то, что разбивает чертово сердце Сириуса. Страх. — Не заставляй меня лезть в воду. — Ладно, Реджи. Ладно, — бормочет Сириус, его сердце замирает, когда он опускается обратно в кресло. Он в растерянности, честно говоря. Он не знает, что, черт возьми, делать в этой ситуации, потому что у Регулуса не будет другого выбора, кроме как вступить в контакт с водой в какой-то момент. Во-первых, ему нужно будет привести себя в порядок перед интервью. Может, ему просто нужно больше времени. Регулус отпускает его и возвращается к разглядыванию потолка. Проходит еще несколько часов между ранним утром и серединой дня, когда раздается стук в дверь. Сириус встает, чтобы посмотреть, кто там, и с облегчением обнаруживает стоящую на пороге Пандору. — Как он? — спрашивает Пандора. — Бывало и лучше, — бормочет Сириус. — Я не… Я бы сказал заходи, но не думаю, что это хорошая идея. По крайней мере, не сейчас. Хотя его выписывают сегодня днем. Пандора кивает. — Все в порядке. Я просто хотела проверить. Думаю, я останусь в наших апартаментах. — Она бросает на него многозначительный взгляд, который он легко читает. С предыдущего дня они говорили о Ремусе исключительно кодовыми словами и незаконченными предложениями. — Слышал что-нибудь о Джеймсе? — Пока ничего, — говорит Сириус. — Я сообщу тебе, когда вернусь. В… апартаментах все в порядке? — Да, но я думаю, что будет лучше, если я за ними присмотрю, — отвечает Пандора, что в основном означает, что Ремус не будет один. — Ты — золото, — сообщает ей Сириус, и она слабо улыбается. Он тянется, чтобы обнять ее, и в течение долгих секунд они просто держат друг друга в крепких объятиях. — А ты? — шепчет Пандора, когда они отстраняются друг от друга. Она изучает его лицо внимательным взглядом. — Как ты? — Я буду в порядке, — это все, что Сириус может сказать, и она вздыхает, сжимая его руку. Он сжимает ее в ответ. Пандора не задерживается, и Сириус возвращается в комнату к Регулусу, который не сдвинулся с прежнего места ни на сантиметр. Он настолько неподвижен и тих, что Сириусу приходится постоянно смотреть на его грудную клетку, чтобы убедиться, что он все еще дышит. Он как раз делает именно это, когда входит медсестра и сообщает, что Джеймс пришел в себя. Это вызывает у Регулуса ответную реакцию. Честно говоря, не очень сильную, но он поворачивает голову, чтобы посмотреть на них. Медсестра ждет Сириуса, чтобы проводить его в комнату Джеймса, но тот… колеблется. — Я вернусь, — говорит Сириус, нуждаясь в том, чтобы Регулус знал об этом. — Мне все равно придется вернуться, когда тебя выпишут, ладно? Я могу… то есть, может быть, я смогу привести Джеймса к тебе, чтобы ты… — Нет, — отрезает Регулус, в его глазах стоит страх. Кажется, что он вжимается в кровать, стараясь срастись с ней всем телом. Сириус хмурится. — Я уверен, что у них есть инвалидное кресло, в котором я могу его привезти. Это… — Он смотрит на медсестру. — Мы можем это устроить? Да? — Да, это не должно стать проблемой, — уверяет его сестра. — Нет! — вскрикивает Регулус, громче и более оживленно, чем за все это время. Это заставляет Сириуса, по-настоящему застигнутого врасплох, подпрыгнуть и уставиться на него широко раскрытыми глазами. Регулус сжимает в руках простыни, бледный, как призрак, и лихорадочно трясет головой. — Нет, не приводи его сюда, Сириус. Я не хочу его видеть. — Ты звал его прошлой ночью, — замечает Сириус, настолько пораженный таким ответом, что не знает, что с ним делать. — Мне все равно. Я не хочу, чтобы он был здесь. Я не хочу его видеть. Уходи, — твердит Регулус, паника и гнев в его голосе смешиваются воедино. Он обороняется и пытается вырваться, как делал, когда ему снились кошмары. — Иди. Просто иди к нему, а меня оставь в покое. Не приводи его сюда. — Ладно, не буду, — быстро говорит Сириус, поднимая руки, словно успокаивая дикое животное. Осознание этого движения приводит его в ярость, потому что он всегда ненавидел, когда люди проделывали это рядом с ним. Он опускает руки и медленно выдыхает. — Я не приведу его, Регулус, обещаю. И я уйду, хорошо, но я вернусь. Просто… отдохни немного, ладно? Как только Сириус дает понять, что собирается выполнить его просьбу, Регулус снова расслабляется. Или, скорее, просто словно сдувается и затихает, как будто кто-то резко выдергивает его из розетки. Он возвращается к этой пугающей тишине и неподвижности, снова поворачивает голову и смотрит в пустоту. Сириус еще дважды говорит Регулусу, что вернется, но не получает ответа, и тогда позволяет медсестре вывести себя из палаты. Джеймс находится совсем недалеко, всего в трех дверях, что, честно говоря, успокаивает Сириуса больше, чем он мог бы выразить. Чувство облегчения задерживается до момента, пока он не слышит приглушенные крики из комнаты Джеймса, и он врывается туда еще до того, как медсестра успевает открыть дверь. Джеймс явно доставляет медсестрам беспокойство. Три человека окружают его кровать, пытаясь удержать на месте, громко умоляя его успокоиться и взять себя в руки, ведь он все еще находится на стадии заживления, но он просто откровенно не слушает их. Должно быть, они воспринимают его как некую угрозу, а может быть, он просто настроен воинственно от растерянности, потому что он реагирует так, будто они пытаются его убить. Он кричит во все горло, не осознавая ничего вокруг, и, несмотря на свои травмы, бьется изо всех сил, почти добиваясь своего и практически полностью вставая с кровати. Несмотря на то, что Сириус знает, что они просто пытаются предотвратить нанесение новых увечий, он реагирует так, как будто они тоже представляют угрозу. Даже не собираясь этого делать, он просто ввязывается в противодействие, бросаясь вперед и оттаскивая назад самого высокого мужчину, очевидно, самого сильного. В считанные секунды он укладывает его на спину, прижимает ботинок к его горлу, поворачивая голову, чтобы посмотреть на других медсестер. — Отпустите его, или я растопчу горло этого парня в пыль. Отойдите от него на хрен, — шипит Сириус, и наступившая после этого тишина почему-то громче прежних воплей. Другие медсестры медленно отходят, что, возможно, связано с тем, что Джеймс перестает сопротивляться, снова опускаясь на кровать и смотря на Сириуса, как на некую божественную сущность, о приходе которой он и не мечтал. Мужчина на полу начинает хрипеть, и Сириус небрежно убирает ногу, полностью сосредотачиваясь на Джеймсе, когда тот придвигается ближе к краю кровати. — Сириус? — шепчет Джеймс, задыхаясь. — Это я. Ты в порядке, — шепчет Сириус в ответ, приближаясь к кровати без всякой опаски, которую, похоже, испытывают другие медсестры. Они все шарахаются назад, даже мужчина, успевший вскочить на ноги и быстро удалиться из зоны риска. Сириус осторожно присаживается на край кровати Джеймса. — Расслабься, Джеймс. Из-за чего вся эта суматоха? Скажи мне, и я все исправлю. — Регулус, — мгновенно произносит Джеймс, и в его голосе звучат острые, как бритва, нотки, которые, кажется, заставляют всех остальных напрячься, но только заставляют сердце Сириуса сжаться в комок. — Они не разрешают мне увидеться с ним. Мне не… мне нужно знать, правда ли он… Они сказали, что с ним все в порядке, но мне просто нужно… — Он жив, — заверяет его Сириус, потому что он понимает это. Джеймс доверяет этим людям не больше, чем Регулус, не больше, чем Сириус, когда сам только вышел с арены. — Клянусь, что он жив. Я только что был с ним. Джеймс резко выдыхает и, наконец, падает обратно на кровать, словно все сопротивление разом выветривается из него, только для того, чтобы тут же вернуться обратно. Он резко поднимается и спрашивает: — Могу я его увидеть? Просто… просто… мне просто нужно убедиться, что с ним все в порядке. — Он отдыхает, — бормочет Сириус, делая глубокий вдох и медленно выдыхая. О, это тяжело. Он бы с радостью пронес Джеймса через три комнаты, чтобы его успокоить, но Регулус не хочет этого. — Ты увидишь его завтра, когда тебя выпишут, хорошо? А пока вы оба будете поправляться. Но поверь мне, он жив. — Завтра? — говорит Джеймс настороженно, как будто не уверен, что завтра вообще существует — и да, Сириус знает, каково и это. — Обещаю, — говорит ему Сириус, протягивая руку, чтобы мягко заставить Джеймса лечь на кровать. — Просто дыши. Ты все еще поправляешься. — Да, ой, — бормочет Джеймс, быстро моргая, и снова опускается на кровать, на этот раз так, словно окончательно выдохся. Адреналин, несомненно, иссяк, позволив боли застать его врасплох. Он поднимает руку, чтобы нащупать запястье Сириуса, и, кажется, удивляется, когда действительно обхватывает его пальцами. Джеймс слегка сжимает его. Не отрывает взгляда от места их прикосновения, а затем поднимает на Сириуса большие, слезящиеся глаза. — О. Я скучал по тебе. Сириус подавляет смех, изо всех сил стараясь не разрыдаться, а Джеймс слабо ухмыляется, даже когда слезы начинают катиться по щекам. Джеймс немного смещается, крепче сжимая запястье Сириуса, а затем просто дергает его вниз. Они почти что врезаются друг в друга, обнимаются и смеются сквозь слезы. Сириус не может решить, лучшее ли это из всего, что он когда-либо чувствовал, или худшее. Какое-то время он думал, что больше никогда не испытает этого. Никогда больше не увидит своего лучшего друга. Никогда не обнимет его, не поговорит с ним, не сможет просто находиться рядом. Облегчение сбивает с ног, но оно все равно не может стереть весь страх и боль, связанные с тем, что он едва не потерял Джеймса. В какой-то момент Джеймс просто заходится в рыданиях, вжимаясь в него. Он больше Сириуса, хотя и не намного, но в этот момент он все равно кажется невероятно крошечным и уязвимым. Практически хрупким. Сириусу кажется, что ничто, кроме смерти, не сможет отобрать его у Джеймса, когда тот в нем нуждается. Он будет держать его в объятиях вечно, если это потребуется. Джеймс буквально зарывается лицом в волосы Сириуса и отказывается сдвинуться с места и на сантиметр, даже когда его рыдания становятся тише и спокойнее, а потом и вовсе прекращаются. Он просто дышит, продолжая удерживать Сириуса, неловко склонившегося над ним на кровати, с руками, сцепленными вокруг его спины так крепко и нерушимо, словно они сделаны из стали. — Мистер Блэк, — говорит одна из медсестер, в ее голосе спрятана настороженность, — нам действительно нужно проверить раны мистера Поттера. Хо… Хорошо? — Почему они все еще здесь? — бормочет Джеймс, звуча довольно раздраженно, и Сириус его понимает. Он тоже хотел бы, чтобы другие люди перестали существовать прямо сейчас. Неужели они не видят, что это очень важный момент между двумя лучшими друзьями? Сириус вздыхает. — Они уйдут сразу после осмотра. Это будет быстро, и я буду здесь все время. — Ладно, — ворчит Джеймс, но послушно отпускает его, позволяя Сириусу выпрямиться и сместиться в сторону. Он наблюдает, скрестив руки, как медсестры принимаются осматривать Джеймса — кроме медбрата, видимо, покинувшего палату в какой-то момент, на которого Сириус, возможно, несправедливо напал. Они все еще насторожены, и Сириус следит за каждым их движением, что, похоже, не помогает им перестать испытывать беспокойство, но его это не волнует. Джеймса явно успокаивает то, что он рядом, начеку, и это хорошо, потому что Сириус все равно ничего не может с этим поделать. Одна из медсестер работает над тем, чтобы снять повязку с живота Джеймса, где его ударили ножом, потому что лекарство сделало свое дело и заживило его настолько, насколько это вообще возможно. Все, что осталось, — это время, которое заставит рану потускнеть, но никогда не сотрет ее полностью. Сириус не знает, удивляться ему или недоумевать по поводу того, что Джеймс был ранен в то же самое место, что и Сириус, когда ему было шестнадцать. Теперь у них буквально одинаковые шрамы, даже если они выглядят по-разному. Шрам на ноге Джеймса тоже зажил, но у него есть еще один на внешней стороне бедра, до самого колена, от операции. Два места, где его проткнул крюк, выглядят как шрамы размером с монету, по одному с каждой стороны, кожа вокруг них узловатая и вздутая. Последний шрам — поблекшие линии на месте, где медвежий капкан вошел в его ногу — его очертания настолько слабые и маленькие, что их почти не видно. — Эй, прямо-таки парные, — мягко говорит Джеймс, лениво ощупывая шрам на животе, морщась при каждом прикосновении. — Да, и поверь мне, тыкать в него до того, как он заживет, — не самая умная идея, — отвечает Сириус, протягивая руку, чтобы обхватить запястье Джеймса и отвести его от шрама. Тот продолжает сопротивляться, но Сириус не дает ему сделать это снова. — Я не почувствовал, когда клинок вошел, — говорит ему Джеймс тихим задумчивым голосом. Он смотрит куда-то вдаль, отчего у Сириуса сводит живот. — Трудно пропустить момент, когда в тебя всаживают нож, и все же я… — Я тоже этого не почувствовал, — говорит Сириус. — Это адреналин, к тому же, происходит так много всего… Джеймс сглатывает. Его взгляд расфокусирован. — Да. — Они уже рассказали тебе о твоей ноге? — спрашивает Сириус, отчаянно пытаясь убрать этот затравленный взгляд из глаз Джеймса. — А? — Джеймс моргает, переводя на него взгляд. — Они сказали, что тебе понадобится трость? — О! Да, они… да. Это… в смысле, все нормально. Думаю, я привыкну к этому. Сириус чувствует, как его грудь сжимается от смирения в голосе Джеймса. От спокойного принятия в его тоне, как будто он даже не позволяет себе расстроиться из-за этого. Из-за того, как несправедливо, что он страдает от этого в результате того, с чем он никогда не должен был иметь дело. Через что вовсе не должен был проходить. В этом нет ничего нормального, и одно только то, что Джеймс говорит об этом, заставляет Сириуса злиться так сильно, что ему приходится сделать успокаивающий вдох, чтобы сохранить самообладание. Вот что сейчас нужно Джеймсу. Присутствие друга, излучающего спокойствие. Они оба молчат, пока медсестры заканчивают работу, а затем быстро уходят, дав Джеймсу указания оставаться в постели. Как только они покидают палату, Джеймс берет Сириуса за руку, призывая его забраться рядом с ним на койку, не говоря ни слова. Сириус не отказывает ему, так же отчаянно желая быть ближе, как и Джеймс. Приходится немного повозиться, но в конце концов им удается устроиться на кровати вместе. Джеймс не может лежать на боку, поэтому Сириус делает это за него, прижимаясь к нему, и они дышат совершенно синхронно. Вдох и выдох, в унисон, как одно целое. — Я так устал, — шепчет Джеймс.        — Я тоже, — признается Сириус. — Это еще не конец? — спрашивает Джеймс мягко. Сириус отодвигается, чтобы посмотреть на Джеймса, который поворачивает голову и смотрит на него, нахмурив брови. — Нет, еще нет. Тебя выпишут только завтра, а потом будет интервью, которое вы с Регулусом должны будете пройти вместе. Это… это тяжело, Джеймс, я знаю, но не думай об этом сейчас, хорошо? — Я лучше буду думать о том, что будет, чем о том, что уже произошло, — отвечает Джеймс, быстро моргая. — Хорошо, — мгновенно отвечает Сириус. — Ну, Регулуса выпишут сегодня, так что мне придется отвести его обратно в апартаменты, но я вернусь и останусь с тобой на ночь, а потом побуду с тобой, пока тебя тоже не выпишут. Я не получил подтверждения о том, когда состоится интервью, но обычно такие вещи происходят быстро, пока все еще свежо. После интервью мы останемся на последнюю ночь, а на следующее утро уедем. — Значит, осталось меньше недели? — уточняет Джеймс. Сириус хмыкает. — Меньше недели, наверное, а потом ты будешь дома, Джеймс. Это почти… — Он замолкает, потому что собирался сказать, что это почти закончилось, но они оба знают, что все не так просто. Джеймс молчит. Он долго не отвечает, просто дышит. Сириус лежит рядом, позволяя Джеймсу возиться со своими пальцами, — беспокойное движение, говорящее о тревоге. Он не знает, как успокоить его, кроме как позволить играть со своей рукой, нежно сжимая костяшки пальцев и двигая пальцами по его желанию, без сопротивления. Сириус в любом случае не сопротивлялся бы; если бы он думал, что это может помочь, он бы отрезал свою руку и отдал ее Джеймсу, как гребаный шарик-антистресс. — Спасибо тебе, — внезапно хрипит Джеймс. — За что? — спрашивает Сириус, недоверчиво откидывая голову назад, чтобы посмотреть на Джеймса, не в силах понять, за что он может благодарить Сириуса, когда тот ничего не сделал. Джеймс сглатывает. — За то, что ты сказал перед ареной. Мне нужно было это услышать. Я много думал об этом, и я думаю, что это была одна из единственных вещей, которая сделала все более… терпимым. Так что, спасибо. — О, — шепчет Сириус, тут же опуская взгляд, так как к горлу подкатывает комок, а в животе сворачивается стыд. Он не знает, что сказал. Он не может вспомнить. Нечто важное для Джеймса, что помогло ему справиться со всем этим, а Сириус даже не был в моменте, черт возьми. — Сириус? — бормочет Джеймс. Сделав глубокий вдох, Сириус поднимает взгляд и, одарив Джеймса горькой улыбкой, произносит: — Я… я не помню, что сказал. Прости, Джеймс. Что я сказал? — А, — мягко говорит Джеймс, его глаза наливаются печалью. — Ты… ты забыл ее, да? Нашу последнюю встречу?        — Да, — признается Сириус. — О, Сириус, мне… мне так жаль, — хрипит Джеймс, переплетая их пальцы и сжимая их. Даже сейчас, даже здесь, Джеймс все еще пытается заботиться обо всех остальных. — Что я сказал? — настаивает Сириус, потому что он не выносит этого. Он помнит, что Джеймс сказал на арене, что он сказал Регулусу о том, что заботится о других, чтобы не думать о том, что о нем тоже нужно заботиться. Сириус не позволит этому случиться, не снова, не тогда, когда он здесь, чтобы остановить это. — Ну, ты сказал, что любишь меня, — бормочет Джеймс, и Сириус чувствует, как что-то в его груди сжимается и рассыпается после этих слов, потому что он сказал Джеймсу, что любит его. Он сказал Джеймсу, даже когда был не в себе, но не смог сказать этого Регулусу, и не важно, что он поделился этим сейчас, потому что он не смог сделать этого тогда, и Регулус чуть не умер. Он мог быть мертв, так ничего и не узнав, а Сириус… О, он бы никогда не простил себя. — Я… ну, ты не помнишь, но я сказал это в ответ. Но ты также… Ты сказал мне… — Что? — требует Сириус, немного резко, потому что он все еще зол на себя, не в силах отпустить это. Джеймс выдыхает дрожащим голосом. — «Я прощаю тебя». Вот, что ты сказал. Ты простил меня. Простил за то, что я тебя оставляю. Дыхание Сириуса прерывается, что звучит почти как смех, потому что разве это не… Полный пиздец. Он смотрит на Джеймса и чувствует, как его внутренности завязываются узлом, глубокая боль пронизывает его насквозь. Он простил Джеймса и даже не знал об этом. — Но ты не сделал этого, не так ли? Это не было… — Джеймс прерывает себя, глядя на него с болью. Это было не по-настоящему. Это было неправдой. Это был не ты. Каким бы ни был конец этого предложения, он подходил, и это несправедливо. Несправедливо, что то, что принесло Джеймсу такой комфорт, что помогло ему пройти через арену, оказалось не тем, чем он думал. Хуже всего то, что Сириус думает, что все равно сказал бы это, если бы присутствовал при их последних минутах. Чтобы утешить Джеймса, чтобы оправдать его, он бы сказал это. Он бы солгал. Потому что это ложь. Это сложная штука, вся эта странная смесь обиды и облегчения. Сириус не простил Джеймса за то, что тот решил умереть, и до сих пор не простил, даже зная, что изначально это означало бы потерю Регулуса — еще одну вещь, с которой он не мог справиться или простить. В этой ситуации нет простого решения, и никогда не было, и единственное, что ее исправляет, это то, что он не потерял ни одного из них. Это не значит, что чувства гнева и обиды исчезают. Они все еще там. Сириус думает, что они всегда будут присутствовать, существуя в каком-то замкнутом пространстве, где он может просто избежать этого, потому что этого не было. Он никогда не простит ничего, что могло бы привести к потере Джеймса или Регулуса, даже их самих, но он не злится на них за это, за выбор, который они сделали. Он не винит их. Потому что, честно говоря, в чем смысл? Они здесь. Они живы, и они тут, с ним. Этого не произошло, и Сириус не хочет расстраиваться по этому поводу. Он лучше других знает, на что может толкнуть человека пребывание на этой арене. Это странное утешение, но Сириус напоминает себе, что они не сделали бы этого ни при каких других обстоятельствах. Речь никогда не шла о том, что они хотят оставить его. Сириус знает это. Он знает, что в идеальном мире ни один из них даже не подумал бы о том, чтобы умереть. Но это не идеальный мир, далеко не идеальный, и теперь Сириусу приходится жить с тем фактом, что он знает, каково это — потерять их обоих. В действительности это были лишь мгновения, но он пережил их во всех подробностях, достаточно, чтобы понять, что он бы этого не пережил. — Это не имеет значения, — шепчет Сириус, сжимая руку Джеймса и делая глубокий вдох. — Теперь все это не имеет значения, Джеймс, потому что этого не произошло. Вы здесь. Вы оба здесь. — Твое прощение было одной из тех вещей, которые заставляли меня держаться, Сириус, — выдыхает Джеймс, его глаза наполняются слезами, и Сириусу кажется, что его грудь разрывается. Безжалостно отнять у него это утешение, разрушить его прямо у него на глазах и чтобы сделал это сам источник утешения, единственный человек, который никогда раньше не подводил его — это должно быть сокрушительно. Сириус чувствует, что он распадается на части вместе с ним. — Теперь ты меня прощаешь? Джеймс смотрит на него так, словно он в отчаянии, словно прощение Сириуса — единственное, что ему нужно, и без него он просто сдастся, словно чувство вины съест его заживо. Поэтому Сириус смягчается настолько, насколько это возможно, и говорит: — Конечно, Джеймс. Нет ничего в этом мире, что ты мог бы сделать, за что я бы тебя не простил. Джеймс делает глубокий, задыхающийся вдох и снова начинает плакать, и Сириус приподнимается, чтобы прижаться к нему, насколько это возможно, позволяя Джеймсу прильнуть к нему и вытягивать из себя столько утешения, сколько ему нужно. Несмотря ни на что, Сириус благодарен себе за то, что солгал тогда Джеймсу, просто чтобы утешить его на арене. Сириус также благодарен за ложь, за утешение, которое она приносит Джеймсу сейчас. Потому что все равно, даже сейчас, это ложь. Он никогда не сможет полностью простить то, что привело бы к потере Джеймса, но ему и не нужно этого делать. Это ложь, с которой он может жить.

~•~

Ремус и Пандора в идеальном синхроне поднимают головы, когда дверь в апартаменты открывается и в проем заходит Сириус, а за ним семенит Регулус. Оба выглядят измученными. Ремус не знает точной причины, но когда он видит Регулуса, то чувствует себя слегка взволнованным, даже напуганным, как будто краем глаза увидел призрака. И в этот момент какая-то его часть понимает, что у него перед глазами все еще стоит картина Регулуса, падающего в реку, и Ремус не был до конца уверен, что тот выбрался, не до тех пор, пока не увидел его прямо перед собой. У Регулуса явно бывали времена и получше, это уж точно. По его горлу спускается вереница шрамов, розовые полосы, исчезающие под воротником рубашки; они, без сомнения, остались от рук, утягивавших его на дно. Если у него есть еще шрамы, то их не видно, потому что на Регулусе рубашка с длинным рукавом. Он выглядит очень напряженным, ему явно здесь неуютно и нелегко, он просто стоит возле Сириуса и оглядывает комнату, будто ждет, что что-то набросится на него в эту же секунду. Регулус не говорит, не смотрит никому в глаза, он вообще никак не дает понять, что знает об их присутствии. Сириус что-то ему шепчет, и Регулус резко кивает, а потом начинает идти по помещению, чтобы, по-видимому, уйти в свою комнату, тихо прикрывая за собой дверь. Сириус смотрит ему вслед, выдыхая, а потом устало прикрывает лицо руками. Он смотрит себе под ноги так, будто у него совсем не осталось сил, и сердце Ремуса сжимается в груди от этого зрелища. — Я не смогу остаться надолго, — бубнит Сириус, подходя к Ремусу и Пандоре, его усталый взгляд дергает Ремуса за самые разные струны в душе. — Просто… можешь проверить ночью как он там, Пандора? Правда, я не думаю, что он захочет разговаривать, но я был бы благодарен, если бы ты время от времени стучала и заглядывала к нему. — Да, конечно, — тут же отвечает Пандора. — Он голоден? Мы сделали сэндвичи, я могу отнести ему. — Можешь попробовать, — мягко говорит Сириус. Пандора сразу же встает, как будто у нее важная миссия, и отправляется на кухню, а Сириус опускается на освободившееся место возле Ремуса. На долгий момент он замирает, откидывая голову и закрывая глаза. Минуту спустя из кухни возвращается Пандора с сэндвичем на тарелке, она идет по коридору в сторону комнаты Регулуса, ничуть не мешкая. — Привет, — шепчет Ремус, когда Сириус открывает глаза и поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. — Привет, — отвечает Сириус, на мгновение уголки его губ почти незаметно ползут вверх, а потом снова опускаются. С минуту он молча изучает лицо Ремуса, а потом: — Поцелуешь меня? Ремус тянется вперед, кладя руку Сириусу на щеку и с радостью встречая его просьбу, он даже не знал, что способен так сильно радоваться. Это нежный поцелуй, и Сириус вздыхает так, будто он вернулся домой. Хоть поцелуй и неглубокий, не наполненный страстью, Ремус чувствует, как он крюком впивается в его грудь и тянет до тех пор, пока сам Ремус не начинает мерцать изнутри. Поцелуй заканчивается сам по себе, нежно, лбами они все еще касаются друг друга, пока они в тишине сидят друг возле друга и дышат. — Мне нужно идти, — говорит Сириус. — На ночь я останусь с Джеймсом, но я… я зайду к Регулусу утром, тогда и увидимся. Мне жаль, Ремус, я просто… — Не извиняйся, — осторожно перебивает его Ремус. — Все в порядке, Сириус. Регулус с Пандорой, и я загляну к нему перед тем, как мне придется уйти. А ты оставайся с Джеймсом. Все в порядке. Все будет в порядке. — Сейчас так вообще не кажется, — признается Сириус. Ремус наклоняет голову, чтобы оставить поцелуй на макушке Сириуса, а потом снова отстраняется, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. — Шаг за шагом, помнишь? — Шаг за шагом, — повторяет Сириус, медленно моргая, даже вяло, как будто он слишком устал, чтобы держать веки открытыми в течение долгого времени. И все же он пытается. Все же сопротивляется. — Не забывай заботиться о себе, особенно, если меня нет рядом, чтобы помочь тебе, — говорит Ремус. — Постарайся отдохнуть, хотя бы чуть-чуть. Съешь сэндвич перед тем, как уйдешь. — Ладно, — отвечает Сириус. — Я переживаю за Регулуса, Ремус. Он не… что ж, у него явно не все в порядке, и я не жду обратного, но я все еще… я правда… — Переживаешь? — подсказывает Ремус, когда Сириус, кажется, не может закончить сам. Сириус сглатывает. — Да. Очень переживаю. — Он жив, — напоминает ему Ремус, потому что Сириуса всегда успокаивало, когда Ремус говорил это вслух. — Я знаю, что ты будешь переживать, Сириус, но ты делаешь все, что в твоих силах. Ты заботишься о них, а это уже что-то да значит, верно? — Спасибо, — выдыхает Сириус, прикрывая глаза. Когда он снова их открывает, то осторожно тянется к Ремусу, чтобы смахнуть волосы с его лица, проводя пальцами по лбу. — А ты? Ты в порядке, Ремус? — Я в порядке, — бормочет Ремус. — Пока что я в порядке. — Тебе нужно что-нибудь? — спрашивает Сириус. На губах Ремуса расцветает крошечная улыбка. — Еще один поцелуй, если ты хочешь. — Когда дело касается тебя, я всегда хочу, — мягко говорит Сириус, в его тоне слышится поддразнивание, но на самом деле в них кроется правда. Он действительно имеет это в виду. Конечно, имеет. Сириус тянется вперед, сокращая расстояние между ними, и снова целует Ремуса, не спеша, нежно, с чувством. Этот момент драгоценен, и Ремус ценит его, лелеет каждую секунду, проведенную с Сириусом, дорожа ими еще сильнее только оттого, что они не вечны. Сириус говорит «всегда», как будто оно и правда может у них быть, и Ремус чувствует это на его губах, но «всегда» не то, на что им стоит надеяться. — Ты так важен для меня, знаешь? — шепчет Ремус, когда они отстраняются друг от друга. С губ Сириуса срывается писклявый смешок, на грани с бредом — наверное, от недостатка отдыха — и, несмотря ни на что, его щеки покрываются очаровательным румянцем, и он смотрит на Ремуса с настоящими, мать его, звездочками в глазах. Его хихиканье тут же превращается в слегка истеричный смех, когда он выдавливает: — Ох, блять, это было неловко. — Унизительно даже, — поддразнивает Ремус, все равно улыбаясь. Сириус успокаивается, выдыхая, он просто смотрит на Ремуса с бесспорным обожанием, даже если он все еще до безумия уставший. Ох, но как же Ремус любит этого парня. Он правда… Оу. Оу, думает Ремус, а его сердце странным образом сжимается в груди, когда он понимает, что это правда. Не что-то абстрактное. Не просто они, несущиеся навстречу чему-то, чего у них никогда по-настоящему не будет. Не просто влюбленность… любовь. Ремус любит Сириуса. Он любит его. Это уже здесь; это уже случилось. Это любовь. Он любит. Ремус резко сглатывает и яростно моргает, чтобы прогнать жжение из глаз, брови Сириуса хмурятся в очевидном замешательстве, он явно сейчас спросит, что не так. Но в этом и суть, все так, с ними все так, и нет ничего такого в том, чтобы любить Сириуса. Проблемы во всем остальном, во всем том, на что они не могут повлиять, и от этого Ремусу больно. Он знал, что так и будет, но все равно не подготовился к тому, как это скажется на нем. Прежде чем Сириус успевает заговорить, Ремус тянется вперед, чтобы поцеловать его еще раз, так же медленно, и нежно, и с такой же любовью, как и каждый раз до этого. Сириус растворяется в поцелуе, как и всегда, и Ремус позволяет всему этому — вместе с самим Сириусом — свернуться в клубочек подле его сердца, где он будет охранять и хранить это, потому что это все, что ему остается, и уж лучше так, чем никак вообще. Они отстраняются, когда слышат звуки приближающихся шагов, это возвращается Пандора с пустой тарелкой и триумфальным блеском в глазах. Она говорит: — Он ест. Во взгляде Сириуса вновь загорается надежда. Ремус лелеет и это мгновение.

~•~

примечания автора: ну. джеймс и регулус официально вышли с арены! и им невесело 😃 погнали, наверное. во-первых, воссоединение сириуса и регулуса. о, вы даже не ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ. вы, наверное, уже понимаете, что у меня есть семейные травмы, поэтому НИЧТО не разъебывает меня так, как динамика регулуса и сириуса. держите в уме, что ПОСЛЕДНЕЕ, что сириус сказал регулусу (не считая карточки на арене) — это буквально «обещаю, что ты не умрешь», после того как регулус сказал, что не хочет умирать, и вот регулус не умер, и первое, что он говорит регулусу, когда тот возвращается, — это, что он его любит. нет, я просто УНИЧТОЖЕН. типа, в конце концов, несмотря ни на что, они любят друг друга. они БРАТЬЯ. я умру. регулусу Тяжело, что справедливо. все произошедшее на арене + то, что он бросился в реку, это все его очень разъебашило, и да, я злой, потому что в 24 главе регулус сказал, что ждет не дождется, когда примет горячий душ, а теперь… да, это нечто, с чем ему придется иметь дело на протяжении всего фика, включая многие другие штуки. а еще то, что он не хочет видеть джеймса… у этого есть причина — не то чтобы ему нужна причина после всего, через что он прошел, честно говоря — но она есть, и мы узнаем о ней чуть позже. кстати о джеймсе, он там тоже Не Загорает, что тоже справедливо. да, на протяжении остатка фика у джеймса будет трость временами, когда она будет ему нужна. я не сделал из него Полного Питу (вы поймете, о чем я, если читали книги). воссоединение сириуса и джеймса… нет, потому что они ЛУЧШИЕ ДРУЗЬЯ 😭😭😭 я щас заплачу просто при мысли о том, как они любят друг друга. они таааааак сильно любят друг друга. типа, сириус чуть не Убил Человека ради джеймса — и он бы сделал это без колебаний. не сомневайтесь в сириусе, он ебать ОПАСНЫЙ. вы думаете регулус отбитый? сириус гораздо, гораздо хуже 😳 но еще это дико разбивает сердце, что сириус — даже посреди эпизода диссоциативной амнезии — сказал джеймсу, что любит его при том, что не мог сказать этого регулусу. все это дерьмо так по мне бьет, просто ДО СВИДАНИЯ. к тому же тот факт, что последнее, что сириус сказал джеймсу перед ареной это «я прощаю тебя»??? 😭 ОН ПРОСТИЛ ДЖЕЙМСА ЗА ТО, ЧТО ТОТ ОСТАВЛЯЕТ ЕГО, И ЭТО БЫЛА ЛОЖЬЬЬЬЬЬ. зачем я сделал это? кто позволил мне сделать это? почему никто из вас еще не начал на меня охоту и не сжег на костре? и наконец ремус!!! король!!! икона, как всегда!!! по уши ВЛЮБЛЕН в сириуса, и абсолютно прав в этом!!! его «оу» момент 😭😭😭 нет, я люблю его. и то, как он расстроен из-за того, что у них с сириусом осталось так мало времени вместе… ОНИ ЗАСЛУЖИВАЮТ ВЕСЬ МИР. (у меня, конечно, есть сила предоставить его им, и я, возможно, это сделаю… когда-нибудь…) заслуживает упоминания еще и пандора!!! она всегда как женщина на важной миссии, старается помочь настолько, насколько может!!! она смогла заставить регулуса поесть!!! (окей, она просто зашла в комнату и начала забалтывать его, пока он не согласился поесть, просто чтоб она ушла, но знаете что? она все же СДЕЛАЛА ЭТО!!!). немножко странно себя чувствую под конец этого примечания, потому что не нужно больше вести подсчеты (я про те, которые на арене). типа, не знаю, ощущение, будто Чего-то Не Хватает. оу!!! оу, да, я хотел сказать, что понимаю, что Все Медицинские Штуки не реалистичны (просто невозможно, чтобы у людей все так быстро заживало), но 1) я уже установил, что в Святилище продвинутое лечение/медицина, и мне вообще не стыдно использовать это, как предлог, чтобы проводить параллели с волшебным миром канона, и 2) это фик, поэтому как я скажу, так оно и будет, и я решил, что Это Просто Вот Так. так что, дорогие медсестры/врачи/мед персонал, читающие это, я прошу прощения у вас, и только у вас, потому что уверен, что вы Кринжевали над некоторыми медицинскими моментами, на что вы имеете право, но просто позвольте мне эту шалость, хорошо? спасибо. люблю вас. очень ценю вас!!! окей, нет, мне все еще кажется, что чего-то не хватает без подсчетов, но увы, я уверен, что привыкну к этому. на этом все.