Crimson Rivers / Багровые реки

Прервав лекцию о плюсах лазания по деревьям на полуслове, Эван говорит: — Проснись и пой, Регулус. — Что? — спрашивает Регулус, недоуменно моргая. — Блядский боже, — ворчит Эван, хмурясь. — Он каждый раз перебивает меня. К твоему сведенью, он чертовски меня раздражает. Регулус с недоумением глядит на него. — Кто? — Давай же, подъем, — настаивает Эван, закатывая глаза, и Регулус открывает рот, чтобы спросить, что за чертовщина с ним происходит, когда ветка под ними ломается, заставляя его вздрогнуть, а затем его глаза распахиваются, и мир постепенно обретает привычные очертания. Рядом с собой он чувствует тепло живого тела. Первое, что удается прохрипеть дизориентированному Регулусу — это: — Джеймс? — Нет, все еще не он, — отвечает Барти, наконец появляясь в поле его зрения; он приподнимается и склоняется над Регулусом, смотря на него с приподнятыми бровями. Он выглядит слегка позабавленным. — После стольких месяцев можно было бы подумать, что ты перестанешь спрашивать. — Отъебись, — бормочет Регулус и, вздрогнув, зевает, параллельно потирая глаза. — Ты опять бормотал про Эвана, — сообщает ему Барти. — Он считает тебя раздражающим, между прочим, — говорит Регулус, опуская руки, его губ касается слабая улыбка. — Думаю, его бесит, что ты нам постоянно мешаешь. — Чу́дно. Серьезно, ничто не радует меня так, как-то, что я стал занозой в заднице горячего призрака, обитающего в твоих снах. — Ну, он обычно умирает, но ты все время прерываешь его. Барти мычит. — В таком случае он должен меня благодарить. Как бы там ни было, ты становишься особенно болтлив, прежде чем начать кричать во все горло, так что теперь я точно знаю, в какой момент тебя лучше разбудить. — Да, — вздыхает Регулус, приподнимаясь на локтях и переходя в сидячее положение на краю кровати, шевеля плечами. — Кажется, мне пора вставать. И тебе тоже. — Без ванны? — тихо спрашивает Барти. Регулус несколько напряженно качает головой. — Не сейчас. Вечером, после того, как я выйду на улицу. — Плохой день? — шепчет Барти. — Все в порядке, — отвечает Регулус. — Я пойду почищу зубы. Ты и сам знаешь, где выход. — Ах, Регулус, твоя галантность не знает границ, — сухо отвечает Барти, но все еще улыбается. — Мне правда очень нравится то, как ты требуешь, чтобы я проводил с тобой ночи, называешь меня чужим именем наутро и после этого тут же выгоняешь. Поистине, ты умеешь сделать так, чтобы парень почувствовал себя особенным. — Рад служить, — чеканит Регулус, вставая на ноги. — А теперь свали. — Козел, — кричит ему вслед Барти. — Скотина, — отвечает Регулус, направляясь по коридору к ванной, и запирает за собой дверь. Некоторое время Регулус просто стоит там и дышит, разминая пальцы, а затем, вздохнув, включает кран и берет зубную щетку. Его глаза перемещаются к ванне, и он машинально хмурится при виде нее. Какой бы роскошной она ни была, он все равно ее ненавидит. Даже столько месяцев спустя принятие ванны каждый раз становится сплошной му́кой. Он принимает ванну, хоть это и долгий изнурительный процесс, после которого на полу всегда остается лужа воды, а ему самому кажется, что он распадается на части. В итоге он смывает всю грязь и становится чистым, и это единственное, что имеет значение. Он не всегда принимает ванну один, что помогает в особенно плохие дни. Точнее нет, он всегда принимает ванну один. Он никогда не сможет быть в одной ванной с кем-то еще, этот кто-то не сможет прикасаться к нему и водить пальцами по его коже. Но кто-то будет с ним рядом, когда ему это нужно. Барти обычно сидит на туалете и болтает о чем-то, не смущаясь наготы Регулуса, и, не боясь, отпускает непристойные, поддразнивающие комментарии, даже когда Регулус плачет, что тот очень ценит. Сириус по очевидным причинам не заходит в ванную комнату, когда Регулус принимает ванну, но сидит за дверью — совсем как это делал Ремус — и разговаривает с ним, не задавая вопросов. Теперь намного чаще бывают дни, когда он может и один пойти на контакт с водой, не чувствуя себя при этом так, будто он снова в реке. Это хорошие дни. Когда Барти остается на ночь, он старается предугадать плохие дни, чтобы быть рядом, не заставляя Регулуса ломать голову над тем, как попросить о помощи. В любом случае Регулус проделал немалый путь. Как говорится, прогресс есть прогресс. Регулус больше не принимает душ. И никогда уже не примет. Когда Регулус выходит из ванной, его дыхание свежо, а сам он одет и готов к новому дню, этот идиот Барти все еще валяется в кровати. Регулус вздыхает. — Тебе разве никуда не надо? — ровно спрашивает Регулус. — Надо, но я игнорирую этот факт, — просто отвечает Барти. — Иди на работу, Барти. — Но я ее ненавижу. Регулус качает головой и, перемещаясь к своему столу, включает лампу и открывает дневник. Он сам собой раскрывается на последней исписанной странице: последний цветок не совсем удачно лег между страницами, отчего стебель оказался придавлен. Регулус проводит пальцами по лепесткам, тяжело сглатывая, и переворачивает страницу, беря ручку. — Розы красны, мой отец мудак, не заставляй меня идти на работу, я скорее умру, — жалобно тянет Барти. — Это даже не рифмуется, — бормочет Регулус в ответ. Барти ворчит. — Поэзия не всегда должна рифмоваться. Ты сам меня этому научил. В любом случае, уверен, это намного лучше чем то, что бы ты там ни писал. Запиши себе где-нибудь, что ли? Я же гений. — Розы красны, давай уже вали, если не хочешь лишиться головы, — язвит Регулус, все же записывая дурацкий стишок Барти на полях, подписывая: «идиот, к сожалению, считающий себя гением». — К твоему сведению, я пиздец как ненавижу эту работу, — ворчит он, переворачиваясь на кровати. — Он просто в очередной раз начнет читать мне лекцию, как только я переступлю порог, будто мне нравится весь день делать дурацкие дверные петли. И там так жарко. И под конец у меня болят руки. И я даже не хочу быть кузнецом, но разве ему есть до этого дело? Не-е-ет, конечно, нет. Он просто… эй, ты меня вообще слушаешь, Регулус? — Мхм, — мычит Регулус, не слушая. Справедливости ради, Регулус не то чтобы впервые все это выслушивает. Ему прекрасно известно обо всем, что касается неприязни Барти к отцу и работе кузнецом под началом отца, да и в целом неприязни Барти к почти всему. Регулус не может его винить, он, как никто другой, понимает, какие сложные чувства вызывают у человека хреновые родители. В своем случае Барти терпит все это ради матери. Если бы не она, Регулус почти уверен, что Барти бы плюнул отцу в лицо и больше никогда не ступил на порог кузницы. Отец Барти может и хреновый, но мама у него милая. Барти наматывает круги по комнате, продолжая болтать и жаловаться, а Регулус не обращает на него внимания. Он больше не предлагает Барти денег, потому что тот перестал их брать, когда отец потребовал сказать ему, откуда они и что ему пришлось сделать, чтобы получить их, все это привело к огромной ссоре, расстроившей его маму. Регулус знает, что предлагать нет смысла, хоть денег у него и достаточно, чтобы Барти мог кормить всю семью, даже эту жалкую пародию на отца. — Ладно-ладно, я ухожу, — объявляет Барти. Регулус поворачивается на стуле, чтобы спросить: — Еще зайдешь? — Не сегодня. Планирую заглянуть к Кейси. — О, неужели? Барти ухмыляется и играет бровями. — Они хотят выпустить пар, и я готов предоставить им такую возможность. Можешь тоже прийти, если хочешь. Они сказали, что я могу привести друга. — Думаю, я пас. Но ты повеселись, — отвечает Регулус. — Тебе нужно почаще выбираться из дома, — со вздохом произносит Барти. — Я не говорю, что секс решит все твои проблемы, но он как минимум отвлечет тебя от них, плюс ты заслуживаешь оргазмов. Регулус выдыхает слабый смешок, потому что Барти говорит все это так серьезно, что это даже смешно. Из уст Барти это искренний комплимент и фактически признание того, что он переживает за Регулуса. Желать людям оргазмы — это то, как Барти проявляет любовь; о, ну еще и доводить до огразмов вообще-то, но таким они больше не занимаются. Нет, они просто… иногда спят в одной постели. Честно говоря, это даже немного унизительно. Раньше они решались на всякие грязные делишки, когда было соответствующее настроение, а теперь их фишка — это лежать бок о бок, не касаясь друг друга, потому что это помогает Регулусу уснуть. Ему тяжело засыпать одному после арены, но он также не терпит прикосновений, по крайней мере пока он не будет изнурен и близок ко сну, но ему помогает присутствие человеческого тепла. Барти на собственном опыте убедился, что его нельзя трогать, особенно без предупреждения. Прошло четыре с половиной месяца, но паранойя Регулуса слишком велика, чтобы заснуть, когда рядом никого нет, это помогает обмануть мозг, убедить, что он в безопасности. И мозг верит, поэтому каждый раз, когда он просыпается, он думает, что Джеймс рядом. — Веришь, нет, мне и без оргазмов нормально живется, Барти, — уверяет его Регулус. — Но ты сходи получи, сколько хочешь. За меня не переживай. Барти хмурится, замерев в дверях. — Ты будешь в порядке? Потому что я могу отменить… — Абсолютно исключено, не отменяй, — отрезает Регулус. — Я буду в порядке, а если нет, то Сириус будет поблизости, чтобы подоставать меня. Он должен сегодня зайти. Не разочаровывай Кейси. Они каждый месяц дают мне по бесплатному блокноту, так что лучше уж постарайся их порадовать. Сделай ту штуку, которую ты делаешь ртом. — Уточни, пожалуйста. — Лицо Барти расплывается в ухмылке, и он подмигивает. — Мой рот обучен делать множество разных штук. — Кроме затыкания, к сожалению, — говорит Регулус, и Барти шутливо одаривает его взглядом, после чего легко стучит по двери, жалуясь о том, что ему надо на работу. Они прощаются, и Барти уходит, забирая с собой весь шум, оставляя Регулуса в тишине. Регулус возвращается к дневнику и берется за ручку.              Во мне взбесился дикий зверь       Я синяк — мягкая гниль персика       Маленький и расколотый       Кричу, разрываясь по швам       Некогда был я звездой, но не яркой       Бархатное небо проглотило меня целиком       Всегда так было       И я все еще позволяю этому быть       Уж лучше быть проглоченным       Чем глотать самому       Кровь Какое-то движение за окном привлекает внимание Регулуса, заставляя его поднять взгляд, нежное потягивание в груди дает ему понять, что предстанет перед его глазами прежде, чем он это видит. Это происходит каждый день, он уверен в том, что это произойдет, как в том, что солнце зайдет и взойдет снова. Что-то внутри него знает, всегда так хорошо чувствует Джеймса, особенно, когда он неподалеку. Регулус слегка склоняется вперед, опираясь на локти, между которыми покоится блокнот. Он не дышит, когда наконец замечает на своем крыльце растрепанную макушку Джеймса. Он недолго находится внизу, как и всегда, каждый божий день, а затем снова появляется в поле зрения Регулуса, когда уходит обратно. Регулус торопливо садится на место, берет ручку и притворяется, что пишет, хоть и не делает этого на самом деле. Он уже усвоил урок — Джеймс всегда оглядывается, не в силах противостоять желанию украдкой взглянуть в окно. Сегодня Регулус не чувствует себя достаточно сильным, чтобы встретиться с ним взглядом. Регулус осторожно выглядывает из-под ресниц, совсем ненадолго, позволяя себе снова поднять голову, когда видит, что Джеймс уже почти у своего дома — прямо через гребанную улицу. Джеймс все еще живет с родителями — он не переехал в дом, предоставленный ему после игр, как это сделал сам Регулус. Они все еще живут в деревне Победителей, где им выделено четыре дома, из которых используется только три. Родители Регулуса живут в доме, который Сириус получил после того, как выиграл свои игры. Джеймс и Сириус — в доме, который за победу получила Эффи; Регулус — в своем собственном. Как только Джеймс скрывается в своем доме, Регулус с грохотом кладет ручку на стол и вскакивает со стула, сбегая по лестнице на, откровенно говоря, смехотворной скорости. К моменту, когда он достигает входную дверь, у него уже сперло дыхание, он быстро приоткрывает ее и, пригнувшись, высовывает руку, чтобы забрать то, что Джеймс оставил — что оставляет каждое утро, без исключения. Сегодня цветок синий. Регулус прислоняется к двери и смотрит на цветок, его сердце бешено колотится в груди — от бега, конечно же, и ни от чего больше. Он нежно проводит большим пальцем по мягкому тонкому лепестку цвета настоящей певчей птички, его сердце, кажется, становится в два раза больше, будто его ужалили. Оно пульсирует. Спустя четыре — почти пять — месяца, что Джеймс постоянно оставляет Регулусу цветы на пороге, буквально каждый день, это, казалось бы, должно перестать так на него влиять. Не перестало. Каждое утро у него перехватывает дыхание. Каждое утро это причиняет боль. Каждое утро это держит его сердце в заложниках. Как всегда, Регулус бредет на кухню, зарывшись носом в цветок, вдыхая запах — аромат земли и чего-то сладкого; он вдыхает его так, будто может найти в нем след Джеймса, таящийся где-то под всем этим, даже если так и не находит его. Он вертит цветок перед носом, пока не начинает чихать, что каким-то образом доставляет удовольствие, а затем опускает его в вазу на подоконнике, выглядывающем на задний двор. Как и каждый день до этого, Регулус вытаскивает из букета два цветка, оставленные Джеймсом много дней назад, после чего возвращается наверх. Это практически стало частью его рутины. Регулус использует один из цветков в качестве замены уже умирающего в старых блокнотах, которые он уже исписал, а второй отправляется на страницу, на которой он писал сегодня. Розовый цветок лежит на столе, когда он снова берется за ручку.              Очередной расцветший цветок       Он говорит за тебя — нежно       Нежнее, чем ты говорил       В твоем голосе сила       Он громок и бесстыден — ярок       Так ярок, совсем как солнце, даже сейчас       Цветы растут, тянутся к тебе       Я слышу тебя — и я       Слушаю, слышу, я слушаю       Не могу тебя заглушить       Теперь уже и пытаться не желаю       Как цветущие цветы       Я расту к тебе       Я расту, раз не могу забраться              

~•~

Джеймс заглядывает на кухню, чтобы поцеловать маму в щеку и приобнять ее. Эффи с улыбкой тянется вслед за прикосновением, но от плиты не отходит. — Сегодня ты быстро, — подмечает Эффи. —Да, что ж, я не потратил двадцать минут на размышления о том, стоит мне стучать в дверь или нет, — неловко признается Джеймс. Он тяжело вздыхает. — Мне надо было идти, так что не было лишнего времени. Я сегодня иду к Мэри в школу. — Сириуса возьмешь с собой? — спрашивает Эффи. — Если он захочет, — отвечает Джеймс, пожав плечами. — Наверное, пойдет, если не собирается сегодня кошмарить Регулуса. Эффи хмыкает. — Вы ведь оба вернетесь к ужину, да? — Как мы можем такое пропустить, — дразнит Джеймс, наклоняясь вперед, чтобы потереться лбом о ее плечо, хихикая от того, как Эффи фыркает в притворной обиде и взъерошивает его волосы. Пару минут спустя Джеймс находит в гостиной своего отца, который подкидывает разрубленные поленья в камин. От этого зрелища у Джеймс, как обычно, сжимается сердце. Джеймс больше не колет дрова для своих родителей. Этим теперь занимается Монти, даже если это плохо сказывается на его спине и коленях. Он делает это, не жалуясь, и всегда убирает топор туда, где Джеймс его не увидит, пока будет заниматься цветами. — О, я справлюсь, — бубнит Монти, когда Джеймс, поморщившись, присаживается позади него, чтобы подать еще несколько поленьев. — Джеймс… — Эй, пап, все хорошо, — быстро перебивает Джеймс, игнорируя судорогу в ноге и гротескный скрип его колена, раздавшийся когда он садился на корточки. Ему двадцать шесть, но иногда его тело издает такие звуки, будто он гораздо, гораздо старше. Это одновременно чертовски весело — для него, по крайней мере — и слегка уныло (вообще-то, для всех остальных, кроме Мэри, которая смеется и говорит, что они могут организовать свою музыкальную группу, раз уж у нее есть локоть, который хрустит каждый раз, когда она сгибает руку). — Спасибо, — благодарно говорит Монти, когда последнее бревно отправляется в камин, а сам он тянется к волосам Джеймса, чтобы погладить его по голове. Его родители состоят из этих маленьких касаний, время от времени касаясь его, будто чтобы убедиться, что он действительно здесь. И Джеймс, каждый гребанный раз, с готовностью впитывает их в себя. — Давай, старичок, помогу тебе подняться, — дразнит Джеймс, а потом разворачивается, чтобы отец смог помочь ему, и смеется, когда видит самодовольное лицо Монти. — Чтобы ты знал, я в самом расцвете сил, — заявляет Монти. — А у тебя, юнец, какое оправдание? —Мам! — кричит Джеймс. — Папа опять издевается над моей ногой! — Фли, — резко кричит Эффи, и Джеймс ухмыляется, когда Монти поднимает обе руки, в глазах плещется веселье, хотя сам он притворно ворчит себе под нос. Джеймс подавляет рвущийся наружу смешок и направляется к лестнице, пока Монти проскальзывает в кухню, чтобы задобрить жену, заявляя, что их сын грязный лжец, который хочет разлучить их. Лестницы, как обычно, не самое любимое изобретение Джеймса, но он игнорирует откидную сидушку, которую смастерил и вмонтировал Сириус. Это приспособление, закрепленное под перилами, которое поднимает Джеймса наверх, когда нога болит особенно сильно. Сегодня все не так плохо, и Джеймс, спустя почти пять месяцев, знает свой предел. Поднявшись почти до самого верха, он начинает слегка прихрамывать, но к тому времени, как он добирается до комнаты Сириуса, все уже проходит. Он не утруждает себя стуком, они все равно никогда не стучали. Сириус не спит, надевает футболку. Джеймс похабно присвистывает. — Держи себя в руках, Поттер, — бормочет Сириус, смахивая волосы с лица. — Боюсь, что мне это не по силам. Ты то еще зрелище, — с притворным придыханием говорит Джеймс, обмахивая лицо ладонью. Губы Сириуса дергаются. — Чертовски верно. Я самая горячая сучка на районе, не вздумай забывать об этом. — Эм, ну… — Джеймс слегка морщится, качая головой из стороны в сторону. — Регулус, как бы, буквально живет через дорогу, так что… — Ромео, вы предвзяты, — говорит Сириус, закатывая глаза. Джеймс фыркает. — Да-да. Кстати о Регулусе, ты пойдешь к нему сегодня? — Да, — отвечает Сириус, прищурившись. — А что? — Успокойся, я не собираюсь навязываться, — раздраженно бормочет Джеймс. Сириус очень ревностно относится ко времени, которое проводит с Регулусом, и… он в принципе опекает Регулуса, хотя никогда и не мешает им встречаться, если они этого хотят, только… этого все равно не происходит. — Я спросил, потому что сегодня пойду к Мэри, и подумал, что, может быть, ты тоже хочешь. Глаза Сириуса загораются. — О, с радостью, если у меня будет время. Как долго ты там будешь? — Пару часов максимум. Я хотел заглянуть и помочь ей с ярмаркой, это если у Мэри нет других планов, которым я могу помешать, — признается Джеймс. — Посмотрим, как пройдет мой день, окей? — говорит Сириус. Джеймс кивает. — Да, я просто предложил. Мама, кстати, завтрак готовит. — С этого и надо было начинать, — выпаливает Сириус, а потом практически отпихивает Джеймса в сторону, чтобы выбежать из комнаты, крича что-то про еду и доброе утро, буквально слетая с лестницы и вваливаясь в кухню. Секундная пауза, а потом: — Джеймс, они опять целуются! — Юфимия и Флимонт Поттеры! — ревет Джеймс, вылетая из комнаты и съезжая по перилам с огромной ухмылкой, не забыв проследить за тем, чтобы опуститься на пол, а не спрыгнуть, когда оказывается внизу. Придав лицу недовольное выражение, он заходит в кухню, скрестив руки на груди, окидывая родителей презрительным взглядом, которые, в свою очередь, смотрят на него и Сириуса с одинаковым весельем в глаза. — Мы не потерпим подобной грязи в нашем доме. Все проявления любви запрещены и могут повлечь за собой угрозу выселения. — Фли, будь душкой, плюнь мне в рот, — говорит Эффи. — Все, что угодно, любовь моя, — тут же отвечает Монти, наклоняясь к ней с улыбкой, пока Сириус и Джеймс, возмущенно крича, начинают бежать к ним, чтобы оттащить друг от друга. — Бунтари, — шипит Сириус, втискиваясь между ними и качая головой. — На голову поехавшие, оба. — Вы не можете спорить с нашей любовью, — говорит Монти. — Скопировать ее тоже не можете. Довольствуйтесь тем, что есть, — добавляет Эффи, борясь с улыбкой. Джеймс кашляет, чтобы замаскировать смешок. — Сириус, даже не знаю, сможем ли мы жить в таких условиях. — Это пытка, — драматично соглашается Сириус. Эффи протягивает ему полную тарелку еды и он тут же улыбается. — Да вы только посмотрите! И внезапно я счастлив, что живу здесь. — Стокгольмский синдром, — шепчет Джеймс. — Никогда отсюда не съеду, — заявляет Сириус, что только подтверждает слова Джеймса. Они обмениваются взглядом, а потом отворачиваются друг от друга, чтобы не расхохотаться. В этой кухне царит тепло, смех и любовь, такие же знакомые и понятные, как подставка для специй, и Джеймс чувствует, как оно ввинчивается ему в разум — новое воспоминание, за которое он будет цепляться, когда ему нужно будет вспомнить, когда ему понадобится воспоминание. И единственное, что не может проигнорировать Джеймс, это пустоту под боком, легкий холодок по сравнению с остальными частями тела, пустое пространство, жаждущее, чтобы его заполнили. Регулус хорошо бы туда вписался, прислонившись к нему, чтобы Джеймс приобнял его, пока он будет шептать ему на ухо циничные комментарии, заставляющее его хохотать. Регулус вписался бы сюда, с Джеймсом, с его семьей. Регулус вписался бы так хорошо, что его отсутствие заметно; Джеймс чувствует его, всегда. И спустя такое количество времени, вы бы могли подумать, что он уже привык к этому.       

~•~

Сириус и Джеймс забрали в свои владения по куску сада, и хоть это никто не обговаривал, все знают, что то, что их, принадлежит только им и никому больше. Сириус, Эффи и Монти вообще не лезут в цветы Джеймса, они не сбивают ни осиные ни шершинные гнезда, они не бросают предметы, которые можно использовать в качестве оружия, там, где Джеймс может их увидеть — все это было выучено методом проб и ошибок. Джеймс, Эффи и Монти не заходят в мастерскую Сириуса, они не трогают его инструменты, они не просят его смастерить что-то конкретное, лишь благодарят, если он делает вообще хоть что-нибудь — тоже результат проб и ошибок. И это жизнь. Огромная куча проб и ошибок. Последний раз, когда Сириус был у Регулуса, он заметил, что по всему столу разбросаны карандаши и ручки — стол, кстати, смастерил Сириус — и Сириус подумал, что было бы здорово сделать какой-нибудь контейнер для них. Ничего вычурного, это даже не было какой-то супер замысловатой работой, но уже достаточно. Просто деревянный ящик, достаточно большой, чтобы туда с легкостью поместились все ручки и карандаши, чтобы их легко можно было достать, а наружная поверхность была украшена какими-то невероятными узорами, просто потому что Сириусу было скучно. Он покрыл его лаком, чтобы тот блестел и был приятным на ощупь. Сириус снова мастерит. Делает вещи своими руками. Вообще любые. Все началось с того, что он сделал трость для Джеймса, чтобы ему не пришлось пользоваться той, что ему выдали в Святилище. Первая трость была неплохой, но Сириус подумал, что он может лучше, так что он сделал вторую, потом третью, четвертую, да и пятую — ее Джеймс использует сейчас при необходимости. Прямо сейчас Сириус работает над шестой, внося в каждый вариант какие-то улучшения, ему просто нравится монотонность процесса. Джеймс хранит их все. В любом случае, после первой сделанной трости, что-то в Сириусе надломилось, и внезапно он просто не мог перестать мастерить вещи. Одежду, безделушки, мебель — не важно, он делает все. Он вяжет, вырезает, работает со стеклом, пластиком, глиной и деревом. Он просто… мастерит, все свободное время. В большинстве случаев, он не доводит дело до конца. Некоторые вещи он ломает. Еще меньшее количество он доводит до идеала, а потом уничтожает, пока никто не увидел, застигнутый врасплох вспышкой ярости. Но он никогда не прекращает; он вновь и вновь возвращается к рукоделию, и что-то в нем успокаивает его. Вернуться в ритм после десяти лет было нелегко. Первая трость, которую он сделал, была, честно говоря, дерьмовой, хотя Джеймс все равно пользовался ей и не жаловался. Может, Сириус просто драматизирует, но от самого зрелища ему хотелось выколоть себе глаза, так что он решил, что во второй раз сделает что-то получше. И вот так он вошел в колею, вернувшись к старым привычкам и бесконечному стремлению добиться лучшего от самого себя. Насмешливый голосок в голове, высмеивающий его неудачи, все еще звучит как голос его матери, даже сейчас. Сириус уже собирается уходить из мастерской, держа в руках органайзер для канцелярии, и задвигает свой самый большой проект в угол, накрывая его тряпкой. Он все еще находит какие-то мелочи, которые надо доделать, и он, наверное, будет возиться с ними до самого конца. Это книжная полка для Джеймса и Регулуса — они упомянули ее всего лишь раз, как отголосок какой-то другой жизни, и он смастерил ее для них, чтобы они пользовались ей тогда, когда будут готовы. И Сириус верит, что когда-то такой момент настанет. По крайней мере, он смеет надеяться. Путь до дома Регулуса совсем недолгий, учитывая, что он живет через дорогу. Не так далеко от их родителей, как хотелось бы Сириусу, но достаточно близко к нему самому, так что Сириуса устраивает. Он хотел вышвырнуть Вальбургу и Ориона, оставить их без жилья, но Регулус попросил его так не делать — даже умолял, и это, честно говоря, единственная причина, по которой Сириус не стал. После того, как Регулус вернулся, они были строги к нему, даже слишком, так что не удивительно, что в конечном итоге он сорвался. Прошло меньше недели, всего пара дней, и Вальбурга заставила Регулуса принять душ, отказываясь иметь сына, который не соблюдал гигиену, который отказывался предстать в правильном свете; а потом Орион попытался затащить Регулуса в душ силой, полностью одетого и кричавшего так громко, что Сириус услышал его с другого конца улицы и тут же побежал к нему, тогда все… закончилось довольно хреново. Сириус застал Регулуса буквально душившим Ориона, и в какой-то момент он подумывал о том, чтобы не вмешиваться. Он все-таки вмешался, потому что знал, что плохой исход только еще больше разъебет Регулуса, еще и эта волокита с Аврорами и последствиями… сущий пиздец. Так что Сириус оттащил его — только он и мог, потому что он был достаточно сильным, хотя Вальбурга тоже пыталась, хоть и безуспешно. Регулус был в самой настоящей истерике, так что Сириусу буквально пришлось его оттаскивать. В тот же самый день он помог Регулусу съехать, и с тех пор с родителями они не общались. Их родители боятся, Сириус знает. Боятся своих собственных детей, и Сириус находит в этом какую-то ебанутую, но поэтическую справедливость. В конце концов, когда-то все было наоборот, и теперь они знают, каково это. Их сыновья — убийцы, и они, кажется, никогда не осознавали этого в полной мере до тех пор, пока сами не столкнулись с этим. В любом случае, для Регулуса одновременно хорошо и плохо, что его «выгнали», так же, как и для Сириуса. Ему больно, но это к лучшему, потому что Вальбурге и Ориону плевать на травмы и на последствия игр; им всегда было плевать, и почему не должно было быть? Они ведь не сильно переживали из-за травм, которые были у Сириуса и Регулуса из-за их детства; травма, причиной которой стали они сами. Но стало и лучше. Два месяца назад Сириус уломал Регулуса сходить к Андромеде и по-настоящему познакомиться с Тедом и Нимфадорой. Энди — несмотря на все годы, которые она не общалась с Регулусом из-за того, что Вальбурга и Орион запрещали — встретила Регулуса с распростертыми объятиями, не обращая внимания ни на его хромоту, ни на его грязные волосы и почти до изнеможения истощенное тело. Два месяца назад все было плохо, но со временем постепенно стало лучше. Сириусу знаком этот круг. Он прожил его. Сначала все плохо, потом становится лучше, потом гораздо хуже, потом просто никак, потом невыносимо, а потом, каким-то образом, все становится действительно хорошо. Раз за разом, так все и происходит. У Регулуса и Джеймса — и у Сириуса — сейчас все хорошо, у всех и сразу, что большая редкость, но это не будет длиться вечность. Дальше все будет по-другому, и им придется научиться с этим жить. — Реджи! — зовет Сириус, стучась в дверь и заглядывая внутрь, чтобы дождаться привычного разрешения войти. Регулус еще ни разу не сказал ему нет. В этот раз Сириуса встречает тишина. Сириус не паникует, не так, как было в первый раз, когда он не услышал ответа. Регулус никогда не говорит ему нет, если он дома, но он не всегда здесь. Иногда его просто… нет. Никто не знает, куда он уходит, и никто не может его найти. Возможно, в первый раз, когда это произошло, у Сириуса случился нервный срыв, так что теперь, на всякий случай, Регулус оставляет ему записку. И да, вот она. Записка на кухне, там же, где и всегда, гласящая: «Не паникуй, я вернусь — Р.А.Б.». Сириус разворачивается и тут же направляется к лестнице, идя в комнату Регулуса. Технически, это вторжение на частную территорию, но и не совсем, потому что Регулусу это нравится. Сириус знает, что нравится, знает, что Регулусу нравится возвращаться домой и видеть, как Сириус вторгается в его личное пространство, как будто его ничего не останавливает, как будто это знак, что у них все хорошо. Он ставит органайзер на стол, его губы слегка расползаются в улыбке, когда он видит закрытый дневник с торчащим на манер закладки розовым цветком, он еще не убран полностью, значит, Регулус будет писать там что-то еще. Сириус не читает дневники Регулуса. Он уважает его личные границы, хотя ему и любопытно, и он знает, что Регулус сойдет с ума, если Сириус туда полезет. Регулус относится к своим дневникам так же, как Джеймс к своим цветам, а Сириус к мастерству. Со вздохом Сириус распахивает окно в комнате Регулуса и садится на край кровати, доставая пачку сигарет и подкуривая одну, он смотрит на небо и ждет Регулуса, разглядывая облака и скучая по луне.       

~•~

На окраине владений мэра, по соседству с похоронным бюро дистрикта шесть есть одно дерево. Оно высокое, с толстыми, раскидистыми ветвями и мощным стволом, с извилистыми корнями, практически вцементированными в землю у основания, словно сиденья, на которых Регулус мог бы расположиться. Это старое дерево, ему, наверное, лет пятьдесят, оно стоит в тишине и одиноко наблюдает за последствиями смерти. Технически дерево находится на владениях мэра, но Регулус сомневается, что мэр может его тут видеть, потому что он до сих пор ни разу не приходил с жалобами. Возможно, это как-то связано с тем, что тут неподалеку похоронное бюро. Никто не ходит в похоронное бюро, кроме гробовщика, но даже он появляется там только при необходимости, когда кто-то умер, и есть нужда позаботиться о теле, спланировать похороны. Регулус в основном находится тут в одиночестве — только он и дерево. Большинству людей не нравится напоминание о смерти. Это все-таки жуткая штука, не так ли? Что-то, посылающее мурашки по коже, при взгляде на здание, из окон которого сочатся горечь и утрата, в котором смерть липнет к стенам. Но Регулус лучше во всем этом разбирается. Смерть повсюду, и избежать ее невозможно. В любом случае, Регулусу это дерево нравится. Он думает, что Эвану бы захотелось на него залезть. Регулус ни разу даже не пытался, хоть и говорит себе каждый раз, что сделает это, что наконец решится, схватится за ствол и продолжит карабкаться, пока не доберется до вершины. Регулус никогда даже не отрывается от земли. На коре дерева появились углубления в тех местах, куда он неоднократно швырял кинжалы, потому что он проводит много свободного времени, делая именно это. Может, это и не должно его успокаивать, но почему-то ему это помогает. Ему кажется, это с ним навсегда. С приходом лета в дистрикт ворвалась и жара. Регулус, честно говоря, не фанат жары. От нее он больше потеет, а это, естественно, означает, что ему чаще нужно принимать ванну. Но в то же время, теперь ему не холодно по ночам, на что он не может жаловаться. Холодные ночи ассоциируются у него с ареной. Регулус, кряхтя, вытаскивает кинжал из дерева и делает шаг назад, его грудь вздымается от того, с какой силой он только что бросил его, а тело приятно побаливает. Он всегда осторожен, делает все, чтобы не порезаться, потому что в первый — и единственный — раз, когда он случайно порезался, его вырвало, что было просто нелепо, учитывая, какой маленькой была эта ранка на пальце. Он, как полный идиот, инстинктивно сунул палец в рот, чтобы смягчить боль; как только языка коснулся вкус железа, уже все было потеряно. Больше он не совершал подобной ошибки. Регулус подумывает метнуть кинжал еще раз, но останавливает себя, щурясь на небо, озаренное солнцем, лучи которого хлещут по его липкой коже. Он здесь уже несколько часов, так что, если Сириус и решил заглянуть к нему, то без сомнений уже ждет его. Регулус теперь опасается слишком долго заставлять его ждать после того, как все обернулось в первый раз. Сириус плохо это воспринял. Поэтому Регулус с легкой неохотой глубоко вздыхает и откидывает взмокшие волосы со лба, на который они свисали, прилипая к покрытой потом коже. Да, ему придется сегодня принять ванну. От одной мысли об этом у него скручивает желудок, поэтому он решает игнорировать эту мысль еще некоторое время. До деревни Победителей идти недалеко. Регулус проходит мимо места работы Барти, но не останавливается, не желая становиться катализатором очередной взрывоопасной ссоры между Барти и его отцом. Он обходит рынок, чтобы избежать общения с людьми. После рынка он проходит мимо школы, на которую все-таки бросает мимолетный взгляд, уверяя себя, что не пытается найти Джеймса, хоть это и неправда. Ему известно от Сириуса, что Джеймс проводит много времени там с Мэри и Сириус тоже часто бывает там, когда появляется возможность. Сириус несколько раз и его приглашал, заверяя, что Мэри будет не против, обещаяя, что ему там будет хорошо. Регулус ни разу не соглашался, но он солжет, если скажет, что не думал об этом предложении, хотя бы ради того, чтобы увидеть Джеймса. Единственная проблема — это дети. Регулус едва функционирует в присутствии взрослых, поэтому точно знает, что с детьми будет еще хуже. Нимфадора, кажется, становится исключением, но он пока не хочет проверять эту теорию на других детях. Регулус наконец добирается до деревни Победителей, проходя по знакомому пути под выключенными уличными фонарями, по которому он ходит вот уже много лет. Он проходит мимо своего старого дома — где живут его родители — и осмеливается бросить на него беглый взгляд. Он, конечно, ничего не видит. Хотя иногда ему это удается. Иногда его мать выходит куда-то, или можно разглядеть отца, проходящего мимо какого-то из окон. Иногда он по ним скучает. Иногда он задается вопросом, по чему вообще тут можно скучать. Как только Регулус открывает входную дверь и заходит внутрь, появляется Сириус, который тут же притягивает его в крепкие объятия, отчего все тело Регулуса напрягается, пока сам он недоумевает. Сириус никогда не трогает его без разрешения или четкого предупреждения, чтобы Регулус мог отстраниться, если ему это нужно, а в особенно плохие дни он даже не пытается прикасаться к нему. Тот факт, что Сириус сейчас первым делом обнял его, тут же приводит его в состояние повышенной готовности, то же делает и паника в глазах брата, когда он отстраняется. — Привет, Регулус. Просто хотел сказать, что Джеймс ушел сразу после тебя, но скоро будет дома, — говорит Сириус, удерживая его взгляд, явно пытаясь донести до него что-то, что Регулус просто… не понимает. Что он, черт возьми, несет? — Что? — удивленно спрашивает Регулус. Неужели это у Сириуса сегодня плохой день? — Джеймс не… — Вообще-то я, пожалуй, схожу за ним, а? — наспех перебивает его Сириус. — Ему наверняка хотелось бы быть в курсе, что у вас гость. Тело Регулуса каким-то образом напрягается еще сильнее, и он на секунду задерживает дыхание, пока Сириус смотрит на него, чуть не умоляя глазами подыграть ему. Поэтому Регулус выдыхает и медленно кивает. — Да, ты прав. Кто же наш гость? — Сам Повелитель Святилища, — объявляет Сириус, умудряясь прозвучать радостно, несмотря на то, что на его лице нет ни намека на улыбку. — Он на кухне. — А, — выдыхает Регулус, надеясь, что это звучит не так, будто его только что ударили, потому что так это ощущается. Он с трудом сглатывает, тихо прочищает горло и выпрямляет плечи. — Что ж, полагаю, мне не стоит заставлять его ждать. Я составлю ему компанию, пока ты не приведешь Джеймса домой. — Да, хорошо, — легко отвечает Сириус, будто в этом нет ничего такого, но снова обнимает Регулуса, и на этот раз тот рефлекторно отвечает на объятие, крепко хватаясь за него. Сириус наклоняет голову, чтобы прошептать ему на ухо: — Я мигом. Вы с Джеймсом живете вместе, и ты очень его любишь, ясно? — Понял, — выдыхает Регулус, и Сириус сжимает его еще разок, прежде чем отстраниться и последовать к двери. Регулус позволяет себе просто подышать секунду и затем движется в сторону кухни. Он не то чтобы… боится, просто настороже. Его сбивает с толку, почему Реддл появился здесь, но, на самом деле, в этом нет ничего удивительного. В конце концов, то, что они с Джеймсом провернули, наверняка его разозлило, но прошло несколько месяцев. Теперь все почти подошло к концу. Конечно, им еще предстоит тур Победителей, который начнется через месяц, но после этого Реддл не увидит и не услышит ничего от Джеймса с Регулусом, потому что они не собираются становиться менторами. Святилище слишком любит Сириуса, чтобы позволить кому-то заменить его, да он и сам бы не позволил им занять его место. При входе на кухню стоят два вооруженных аврора, что, честно говоря, сразу же заставляет Регулуса чувствовать себя, как на иголках. Он думает о кинжале, спрятанном на боку, под рубашкой, и запрещает себе даже думать о том, чтобы привести его в действие. Реддл действительно оказывается на кухне. Он непринужденно сидит за столом, на котором лежит закрытый кейс. Он не улыбается, когда Регулус заходит в комнату, но поднимает руку, делая жест, после которого авроры покидают помещение. — Регулус, спасибо, что присоединился ко мне, — говорит Реддл ровным голосом. — Прошу прощения за ожидание, — бормочет Регулус и, когда Реддл, повелевая всем, будто оно ему принадлежит, указывает ему на стул, подходит и садится прямо напротив него. — Я бы не заставил вас ждать, если бы знал, что у нас будет гость. — Ничего страшного. Сириус проявил себя, как прекрасный хозяин, пока я ждал, — отвечает Реддл. Он окидывает Регулуса критическим и острым взглядом. — Выглядите, будто несколько… перегрелись. — Да, что ж, такое обычно бывает летом. — Возможно, вам помогла бы соответствующая погоде одежда. — Как глупо с моей стороны, сэр, я о таком даже не подумал, — ровно говорит Регулус, глядя на Реддла с безучастным выражением, потому что ему нет дела до словесной перепалки, в которую Реддл пытается его втянуть. Им обоим хорошо известно, что он весь покрыт шрамами, они оба точно знают, почему он, даже сейчас, все еще носит рубашки с длинным рукавом. Уголки губ Реддла приподнимаются, но это скорее напоминает мышечный спазм, чем признак веселья. Он вытягивает руку перед собой и кладет ее на кейс, слегка постукивая по нему пальцем. — Должен признаться, что был несколько разочарован, что вы с Джеймсом не оказались дома и не смогли встретить меня; когда я приехал, вы оба отстутствовали. Быть может, глупо, но я ожидал, что вы хотя бы были на улице вместе. — Я его возлюбленный, а не охранник, — отвечает Регулус. — У нас есть и другие дела днем, кроме как нахождение друг рядом с другом сутки напролет, как и у любой другой пары. — Ах, простите мне мою непонятливость. У меня сложилось впечатление, что ваша любовь друг к другу отличается от любой другой, — заявляет Реддл, задирая голову. У Регулуса во рту тут же пересыхает. — Проблемы в раю? — спрашивает Реддл, внимательно наблюдая за ним. — Нет, — мягко отвечает Регулус. — Все в порядке. — В порядке? Просто в порядке? — продолжает Реддл. Регулус прилагает все усилия, чтобы не заскрежетать зубами, поправляя его: — Вообще-то все идеально. Реддл долго смотрит на него в полном молчании, пока его палец уверенно, ритмично постукивает по кейсу. У него темно-карие глаза, очень выразительные, но из-за зияющей в них пустоты, они скорее напоминают бездонные ямы. Они такие холодные и острые, словно осколки льда, испачканные ржавчиной или кровью. Регулуса подташнивает от их вида. — Знаете, Регулус, когда я впервые увидел вас на параде трибутов, вы меня заинтриговали, — признается Реддл. — Неужели? — Да, потому что мне подумалось, что я вижу в вас себя. Уверенность в ваших глазах говорила о сокрытых достоинствах. Большинство трибутов показывает страх, но в тот день я не увидел в вас и намека на него. Вы неприятно удивили меня, оказавшись слабее всех остальных вместе взятых. — Жаль, что я разочаровал вас, — напряженно выдает Регулус. Реддл лишь хмыкает. — Не вы первый, не вы последний. Как оказалось, между нами нет ничего общего, но думаю, мы оба предпочитаем говорить напрямую, безо всяких иллюзий касательно обсуждаемого предмета. Поэтому теперь давайте поговорим свободно, Регулус. — Конечно, — соглашается Регулус. — Я не разделяю глупых представлений о том, что любовь… — Реддл с отвращением скривил губы на этом слове, — разных людей может быть сопоставима. Что у одной пары влюбленных она может быть сильнее, чем у другой. Каждый думает, что сам изобрел любовь, просто из-за того, как глубоко чувствует ее, но это не так. Ваша с Джеймсом любовь, например, не должна возводиться на пьедестал над любой другой. Как и любая другая пара, так вы сказали. Да, так и есть. Мы с вами в этом согласны. — Я никогда не утверждал, что наша любовь сильнее, — говорит ему Регулус. — Может, не на словах, но тем не менее это именно тот щит, которым вы прикрывались, оказавшись под огнем. — Реддл постукивает, и постукивает, и постукивает по кейсу. — Неважно верю ли я сам в это или нет, но люди в Святилище разделяют это глупое представление, Регулус, и это единственное, что сохраняет ваши с Джеймсом жизни. Регулус не реагирует на это, заставляет себя не делать этого, потому что ему об этом уже известно. Они говорят свободно, да? Очевидно так и есть, потому что Реддл точно говорит то, что на уме. — Люди в Святилище как раз и придумали это глупое представление. — Может и так, — соглашается Реддл, — но теперь ваша обязанность, ваша с Джеймсом обязанность заключается в том, чтобы поддерживать это глупое представление. Ваша готовность умереть друг за друга в конце игр может исходить лишь из любви, которой все так одержимы с полной уверенностью, что никогда не смогут испытать такую же. Поэтому ее боготворят. Ее лелеят. Люди пойдут на отчаянные меры, чтобы увидеть ее расцвет. Вы же покажете им, что она расцвела. — Я знаю, чего от меня ждут, — хрипит Регулус, потому что это правда, потому что он не глуп. Реддл медленно качает головой и постукивает, постукивает, постукивает. — Я не уверен, что это так, потому что сомнений быть не должно, Регулус. Ни один человек не должен посмотреть на вас с Джеймсом и хоть на секунду допустить мысль, что, возможно, то, что вы с Джеймсом сделали… точнее, что Джеймс сделал… было рождено не от великой любви, которой на самом-то деле не существует, а из неповиновения. Потому что, если это произошло из-за неповиновения, то противостояние приносит результат… а это еще одно глупое представление, и конкретно в это я не позволю людям верить. — Что вы хотите, чтобы я сделал? — шепчет Регулус. — Убедите их, — просто говорит Реддл. Он останавливается, открывает кейс после двух щелчков, поднимая одну из стенок, но не вытаскивая ничего изнутри. Он удерживает взгляд Регулуса. — Убедите их всех и сделайте это так, чтобы ни один из человек не подумал, что причина кроется в страхе. Вообще-то лучше убедите меня. — Вы сказали, что не разделяете это глупое представление. — В таком случае вам необходимо заставить меня поменять свое мнение, Регулус. Даже если я не разделяю его, я хочу видеть, что вы разделяете. Джеймс… не сомневаюсь, что с ним в этом плане проблем нет. Но вы… что ж, думаю, это еще одна наша общая черта. Докажите, что я снова ошибаюсь на ваш счет. — Хорошо, — бормочет Регулус. — Вам страшно? — спрашивает Реддл. Регулус не отрывает от него взгляда. — Нет. — Очень надеюсь, что, когда настанет время, вы научитесь лучше врать, — выдает Реддл, протягивая руку в кейс и вытаскивая из него банку, которую он тут же ставит прямо между ними. На дне банки лениво восседает Крестражевидный шершень, его светящееся зеленое брюхо, сверкает на стеклянных стенках. Крестражевидный шершень сидит спокойно с секунду, а затем расправляет крылья и летит в сторону Регулуса, сталкиваясь со стеклянной преградой — он чувствует страх, клыками впившийся в кожу Регулуса, оставляющий привкус крови во рту. Реддл закрывает кейс.       

~•~

Джеймс с нежностью наблюдает за тем, как класс Мэри с визгом выбегает из школы, как только звонок оповещает об окончании уроков, направляясь домой или прямо к родителям, которые ждут их на улице. Джеймс никогда не учился в этой школе, но Сириус и Регулус посещали ее до того, как Сириус выиграл игры, и они переехали в деревню победителей, получив доступ к персональным репетиторам так же, как и Джеймс. Мэри тоже училась в этой школе и в итоге стала преподавателем, а также присоединилась к администрации. В первой половине дня она преподает искусство детям от пяти до десяти лет, а затем занимается с детьми от одиннадцати до шестнадцати. Обычно Джеймс приходит и помогает ей, когда у него есть время и когда у него хороший день. Она всегда находит ему занятие, будь то уборка кабинета за детьми или просто раздача работ, когда ей самой не хочется вставать с кресла. И хотя никто из них не поднимает эту тему, они оба знают, зачем он приходит — не только потому, что обожает Мэри и с удовольствием проводит с ней обеденный перерыв (с чего все и началось), но и потому, что дети успокаивают его. Все началось случайно. Первые два месяца Джеймс не видел… никого, кроме родителей и Сириуса. Он выходил из дома только для того, чтобы каждое утро принести Регулусу цветы. Сириус, конечно, никогда не давил на него, но он также всегда пытался помочь и однажды уговорил Джеймса пойти пообедать с ним и Мэри. Так что Джеймс пошел, и ему стало легче. Он продолжал возвращаться, даже когда у Сириуса не было времени или он был занят чем-то другим; пока Мэри разрешала ему появляться, он приходил. В конце концов, однажды она заметила, что он не хочет уходить, даже когда обед уже закончился, и пригласила его в класс. Он насторожился, но пошел за ней и заметил, как в окружении детей ему стало лучше. Малыши, как правило, не смотрят игры — их родители не разрешают им этого делать, если могут этому помешать, — поэтому большинство из них даже не знали о том, что он делал на арене, и относились к нему так же, как к любому другому взрослому, который был добр к ним и старался их рассмешить. Те, кто постарше, смотрят игры — родители обычно не могут их остановить, когда они достигают определенного возраста и полностью осознают, что это такое, — поэтому они знают о его пребывании на арене. Но даже у детей есть некий внутренний такт в отношении этой темы, тем более, когда они сами рискуют однажды попасть на арену. Хотя, разумеется, есть и исключения. Джеймсу задавали вопросы — трудные вопросы, назойливые вопросы, даже грубые вопросы, потому что дети есть дети, и это то, что они делают, — но Мэри обычно справлялась с ними сама и заставляла их проявлять уважение. Если же ее не было рядом, он находил самый вежливый ответ, заключавшийся в том, что он просто не хочет говорить об этом, и ему нужно, чтобы они уважали его решение, что и происходило. Дети не так уж и неразумны. Они просто любопытны. В какой-то степени они просто боятся за свою собственную судьбу. Джеймс это понимает. В любом случае, время, проведенное с Мэри и детьми, чудесным образом улучшило его состояние. Конечно, это не может все исправить, и у него по-прежнему больше плохих дней, чем хороших, но он чертовски благодарен за то, что у него есть все это. Детский смех, их невинность, утешение, которое они приносят ему, просто обняв или сказав, что рады его видеть, — все это заставляет его чувствовать себя более живым. Иногда он видит в них Вэнити. Ловит ее призрак в восхищенном детском вздохе. Ищет ее, когда по его ботинку ползет жук. Узнает в улыбке одной девочки и в слезах другой. Он старается не видеть Ходжа, но его призрак тоже здесь. В мальчиках, притворяющихся принцами. В мальчиках, пытающихся найти свой путь в мире. В мальчиках, празднующих свой пятнадцатый день рождения, потому что им выпал такой шанс. Некоторые из них напоминают ему Регулуса, и тогда он понимает, что и в Ходже прячется Регулус — Регулус, которого не существовало, мальчик, вышедший на арену, который просто пытался выжить, потерялся и так и не вернулся домой. Регулус мог бы стать Ходжем, если бы Сириус не вызвался выйти на арену вместо него. — Джеймс? Вздрогнув, Джеймс резко моргает и удивленно поворачивает голову, чтобы посмотреть на Мэри. На мгновение он не знает, где находится. До арены, во время или после? Кто жив, а кто мертв, и где его топор? Где Регулус? Это по-прежнему часто случается с ним. Поток времени кажется ему неупорядоченным и разрозненным, и иногда ему приходится искать свое место в нем, потому что течение может настигнуть его тогда, когда он этого меньше всего ожидает. Конечно, это происходит по разным причинам: холодная ночь, лежащий на земле топор или сильная боль в ноге, но это может произойти и случайно. Он говорил об этом с Сириусом, который признался, что это похоже на его проблемы с памятью. — Извини, ты что, что-то сказала? — бормочет Джеймс, возвращаясь в настоящее, в школьный кабинет, в лето. — Я просто спросила, хочешь ли ты, чтобы мы с Бингли проводили тебя до дома, или ты собираешься сегодня на рынок? — ответила Мэри. Джеймс неуверенно улыбается и бросает взгляд на Бингли, который достает свою сумку из ящика в конце класса. Бингли — младший брат Мэри, буквально вдвое младше ее, ему тринадцать. В этом году он впервые будет участвовать в жатве, и Мэри очень переживает по этому поводу, ведь это первый год, когда она в ней не участвует. Джеймс, как и Сириус, не сомневается в том, что она добровольно согласилась бы выйти на арену за своего младшего брата, если бы до этого дошло, но она не может. Бингли — забавный мальчишка, постоянно отпускающий шуточки и игриво жалующийся на то, что его сестра — еще и его учительница, хотя очевидно, что на самом деле ему это нравится, как и она сама. — Нет, пожалуй, я пойду на рынок, — говорит Джеймс, отказываясь от ее предложения. Мэри и Бингли обычно провожают его до дома — или почти до дома, — когда он все еще слоняется без дела в конце дня, потому что они все равно направляются в его сторону. Правда, формально это Джеймс провожает их домой, но он не хуже их знает, что на самом деле это нужно ему. Он не любит оставаться в одиночестве. — Ну, если ты уверен, тогда шевели булками, чтобы я могла закрыть кабинет, — отвечает Мэри, кивая головой, чтобы заставить Джеймса двигаться. — Я не могу ждать тебя весь день, Поттер. И ты пошевеливайся, Бинг-Бинг. — Иду я, иду, — ворчит Бингли, спеша за Джеймсом в коридор. Джеймс ждет вместе с ним, пока Мэри закрывает класс, лениво размахивая тростью и выделывая с ней фокусы, заставляющие Бингли улыбаться. Джеймс берет ее с собой, куда бы ни пошел, если выходит из дома, хотя ему не всегда нужно опираться на нее и он знает, что с его ногой все будет в порядке. Наличие трости приносит ему чувство безопасности на случай, если вдруг что-то пойдет не так. Мэри сдувает с лица несколько локонов, проходя вместе с ними по коридору. На улице стоит такая жара, что Джеймс не может винить ее за то, что она откинула их с лица и завязала на макушке в красивую кудрявую копну. Однажды он спросил ее, не думает ли она подстричься, потому что она постоянно жаловалась на то, что летом ей жарко, и она объяснила, что не стриглась с девяти лет, с момента, когда сказала маме, что она девочка и хочет длинные волосы. Джеймс же, напротив, сдался и смущенно попросил маму немного подстричь его волосы, но они снова начали отрастать. Тем временем Сириус вскрикнул и побежал в противоположном направлении, когда Эффи предложила сделать то же самое для него. Монти так смеялся, что надорвал себе спину, потому что он и в самом деле старик. Сириус и Мэри любят собираться вместе и жаловаться на то, как жара влияет на прическу, макияж и даже на выбор наряда. Джеймс думает о Регулусе, который всегда, независимо от температуры, ходит в рубашке с длинным рукавом и брюках. У него сжимается сердце от этой мысли. Однажды он решил спросить, почему. Сириус не ответил, но выражение его лица было достаточно красноречивым. Шрамы на шее Регулуса до сих пор видны, всегда видны, и Джеймс чувствовал себя дураком из-за того, что не догадался сам — у Регулуса есть такие же шрамы и в других местах. Он никогда не видел их, но никогда не забудет то, как Регулуса вытаскивали из реки, растерзанного и покрытого кровью. — Джеймс! Джеймс! На звук Сириуса, лихорадочно зовущего его по имени, Джеймс вскидывает голову, хватается за трость и машинально делает шаг в сторону Мэри и Бингли, мгновенно насторожившись. Но это всего лишь Сириус, бегущий прямо к нему, в его глазах паника. — Что? Что случилось? — выдыхает Джеймс. — Ты… ты должен пойти со мной прямо сейчас, — задыхается Сириус, даже не поздоровавшись с Мэри и Бингли, что означает, что это не шутка. — Все в порядке? — резко спрашивает Мэри, заслоняя Бингли и снова обхватывая его рукой. — Извини, Мэри, нет времени объяснять. Джеймс, пойдем, — настаивает Сириус, уже отворачиваясь, чтобы побежать обратно. Джеймсу больше ничего не нужно слышать. Не раздумывая, он пускается бежать следом, адреналин заставляет его не отставать. Сириус со скоростью света мчится обратно к деревне Победителей, а Джеймс бежит за ним по пятам. Он хочет знать, что случилось, но они оба бегут слишком быстро и, поэтому не могут говорить. Нога Джеймса, несомненно, не скажет ему за это «спасибо», но в данный момент его это не особенно волнует. Они не сбавляют темпа, пока не оказываются в деревне Победителей, и только тогда Сириус сбавляет темп, ведя Джеймса вверх по улице. Теперь они не бегут, но их темп все еще быстрый, Сириус крепко сжимает руку Джеймса. — Сириус, что происходит? — хрипит Джеймс. — Реддл здесь. Он сейчас у Регулуса, вместе с ним, — говорит Сириус коротким и отрывистым тоном. Его лицо выглядит на редкость спокойным, но в его голосе нет радости. Джеймс чувствует, как его сердце замирает от страха. — Он намекнул, что ему не нравится, что вы с Регулусом на самом деле не пара, а я дал намек, что вы живете вместе, как самая настоящая, самая счастливая пара, поэтому ты должен пойти туда и вести себя соответствующе ради… всех. Глаза Джеймса расширяются, и он шипит: — Что ты сделал? Сириус, я не разговаривал с твоим братом почти пять месяцев! — Ну, если Реддл еще не знает об этом, я бы предпочел, чтобы он и дальше оставался в неведении, так что просто… сделай это, — шипит Сириус в ответ, бросая на него острый взгляд, который дает Джеймсу понять, что он абсолютно серьезен. И да, конечно, это справедливо. Ситуация очень сложная, и Джеймс, не меньше Сириуса, не хочет, чтобы кто-то подвергался опасности. Но это не мешает его сердцу бешено колотиться, когда Сириус тащит его к двери и без лишних слов заводит внутрь. Джеймс говорит себе, что это от бега. Джеймс никогда не был в доме Регулуса, по очевидным причинам. Он бывал у дома Регулуса, или, по крайней мере, у входной двери, но не более, так что это его первый визит. Он не знает, чего ожидал, но здесь гораздо более пусто, чем он себе представлял. В доме царит ощущение запустения и гулкого эха, как будто его выпотрошили, как будто в его стенах нет никаких признаков жизни. Как будто он заброшен. Первым, что Джеймс замечает, оказываются двое авроров, стоящих у двери за лестницей. Они не реагируют, когда Сириус жестом указывает на дверь, и не протестуют, когда Сириус открывает ее и ведет их внутрь. Реддл сидит за столом, его сразу видно, а Регулус стоит спиной к двери. Перед Реддлом лежит закрытый кейс, а между ним и Регулусом — банка. Джеймс останавливается, как только видит, что внутри. Веспа. Нет, не Веспа. Вэнити не стала бы держать Веспу в банке. Откуда у Вэнити вообще взялась банка? Где Вэнити? Почему Веспа пытается вылететь и напасть? Кого сковывает страх? Джеймса. Джеймс боится. Он не сразу понимает это, потому что на арене страх не поможет. Но, конечно, он боится, он же на этой херовой арене. Разве не так? Так же? Где он? В каком промежутке времени? Поток времени мотает его туда-сюда, и он выдыхает, пытаясь удержаться на месте. Помогает то, что он находится там, где никогда раньше не был. Ни до арены, ни во время, так что это может быть только после. Здесь жарко, безумно жарко, так что сейчас может быть только лето. Тура Победителей еще не было. Реддл здесь. Крестражевидный шершень в банке — не Веспа, а Вэнити мертва. Регулус не оборачивается, но его плечи напряжены. Он, конечно, слышал, как они вошли, но всё ещё сидит лицом к лицу с Реддлом, который внимательно наблюдает за Джеймсом и Сириусом. Это похоже на испытание, и Джеймс вспоминает, что в каком-то смысле так оно и есть. Он должен пройти его, поэтому улыбается и идёт вперёд, больше не глядя на банку, не обращая внимания на приглушённый трепет тонких крыльев и тупой стук, с которым шершень раз за разом ударяется о стекло. Кудри на затылке Регулуса влажные от пота. Джеймс сосредотачивается на них, приближаясь, а затем нежно проводит рукой по плечу Регулуса, наклоняясь, чтобы поцеловать его в макушку, словно делает это каждый день. Это не так. Очевидно. — Простите, я опоздал, — говорит Джеймс, поднимая голову и с улыбкой глядя на Реддла. — Мы не ждали сегодня гостей. — Ничего страшного, Джеймс, — говорит Реддл, наклоняя голову и поднимаясь на ноги. — Регулус был очень гостеприимен, и мы мило поболтали. Боюсь, я не смогу остаться дольше. — Очень жаль, — бормочет Джеймс, осторожно сжимая плечо Регулуса, которое под его рукой стало твердым, как камень. — Почему бы мне не проводить вас? — Да, благодарю. — Реддл протягивает руку и постукивает по крышке банки. — Я оставлю вам двоим этот подарок. Чудесный ночник. Джеймс не знает, что на это ответить, но медленно отстраняется от Регулуса, не желая двигаться слишком быстро. Джеймс ведет Реддла прямо из кухни, стараясь вести себя так, будто ему здесь комфортно, будто знает это место, как свои пять пальцев. Авроры следуют за ними с оружием в руках, и Джеймс старается не реагировать на опасность. Это трудно, его инстинкты кричат, протестуя против того, что он оставляет свою спину открытой для угрозы. — Желаю вам счастливой и безопасной обратной дороги, — сердечно говорит Джеймс и вежливо кивает, открывая входную дверь. — Она таковой и будет, — говорит ему Риддл. Он останавливается напротив Джеймса и некоторое время смотрит на него, затем качает головой. — Небольшой вопрос, Джеймс, в каком шкафу Регулус хранит свой кофе? Я бы не отказался, но не решился спросить. Вопрос с подвохом, — думает Джеймс, прежде чем дать быстрый ответ с налетом уверенности: — Регулус не пьет кофе. Поэтому его у него нет, иначе, я уверен, он бы предложил. — Хм…- Реддл одаривает его ухмылкой. — Вы умнее, чем кажетесь. — Да, — соглашается Джеймс, выдерживая его взгляд. — Я знаю. — И всё равно вы остаетесь дураком, — мягко говорит Реддл, слегка щелкая языком, и уходит, а авроры следуют за ним. Джеймс быстро закрывает дверь и делает глубокий вдох, после чего прижимается лбом к дереву и закрывает глаза. Долгое время он просто стоит и переводит дыхание, его сердце все еще колотится в груди, а тело дрожит, медленно оправляясь от адреналина и страха. В конце концов Джеймс убеждает себя вернуться на кухню, входя в дом осторожно, не зная, будут ли ему там рады. Он всегда думал — или надеялся, — что, когда он впервые ступит на порог дома Регулуса, в его пространство, это произойдет по приглашению. А теперь, после всего, у них отняли еще и это. Сириус наклонился рядом с креслом Регулуса и что-то тихо и горячо шепчет ему на ухо, не прикасаясь, но явно беспокоясь о его состоянии. Регулус позволяет ему, медленно кивая, склонив голову вперед. Джеймс не слышит их, но Сириус оглядывается, заметив его возвращение, и Регулус поднимает голову и поворачивается, чтобы тоже взглянуть на Джеймса. Это первый раз, когда они как следует смотрят друг на друга с тех пор, как сошли с поезда и разошлись в разные стороны почти пять месяцев назад. Джеймс много раз видел его в окно, когда каждое утро приносил цветы, но на этом все. Регулус редко смотрел в ответ. Джеймс знает, что, в первый раз это произошло случайно. Он с нежностью вспоминает тот момент. Он обернулся, чтобы бросить быстрый взгляд на Регулуса, и в этот миг тот поднял голову и, перестав писать, взглянул в окно. Джеймс стал свидетелем того, как Регулус, столкнувшись с ним взглядом, упал со стула, чтобы через несколько секунд снова подняться, посмотреть на Джеймса и снова сесть. Иногда Регулус специально смотрит в ответ. Он делает это целенаправленно, или, по крайней мере, Джеймсу так кажется. В такие дни Джеймс стоит на месте и не двигается, пока Регулус снова не отвернется. В такие дни Джеймсу кажется, что его сердце вот-вот выскочит из груди. Однако в большинстве случаев Регулус не смотрит. Это нормально. Он всегда оставляет шторы открытыми, чтобы Джеймс имел возможность его увидеть, и это что-то да значит. Это же должно что-то значить, не так ли? Джеймс надеется на это. — Прости за… вторжение, — выпаливает Джеймс, у него пересыхает во рту, когда он вглядывается в каждую деталь глаз Регулуса, находясь к ним ближе, чем когда-либо за последние месяцы. — Я не… Сириус сказал… — Нет, все в порядке. У тебя… у нас не было выбора, — бормочет Регулус, выдыхая слабый смешок и с досадой отводя взгляд, прикрывая глаза. И разве это, блять, не ужасно? У них никогда нет выбора, не так ли? Все, что происходит между ними, зависит от обстоятельств, но, возможно, так будет всегда, раз они никогда не делают выбор сами. Может быть, так будет всегда, и точка. Может быть, это все, что им остается. — Он ушел? Реддл? — спрашивает Сириус, вставая. Джеймс кивает. — Да, он ушел. — Он что-нибудь сказал тебе? — бормочет Регулус, глядя на него острым взглядом. Джеймс давно не находился под его прицелом. Возможно, это нелепо, но его интенсивность будоражит Джеймса. Заставляет его нервничать и трепетать. — Он просто спросил, в каком шкафу ты хранишь свой кофе и… — Я не… — И я сказал ему, что ты не пьешь кофе, — тихо закончил Джеймс, отчего Регулус уставился на него, заметно пораженный его ответом. Джеймс прочищает горло. — Потом он сказал, что я умнее, чем кажусь, но все равно дурак. Само обаяние, не правда ли? — Типа того, — резко отвечает Регулус. Сириус скрещивает руки. — И что он сказал тебе? — Ничего, чего бы я уже не знал, — отвечает Регулус, делая тяжелый вздох и поднимая руку, чтобы с силой сжать переносицу, выглядя при этом очень-очень усталым. — Если коротко, он ожидает, что мы с Джеймсом продолжим разыгрывать нашу любовную историю на туре Победителей. Он сказал, что мы — в основном я — должны убедить в ее правдивости всех и его в том числе, и что я должен сделать так, чтобы это выглядело правдоподобно. Он не хочет, чтобы у кого-то возникла мысль, что неповиновение может сойти им с рук. За этим стоит… угроза, так что это… ну. Мы не можем облажаться. — Хорошо, — осторожно говорит Сириус. — Что ж, ты прав, в этом нет ничего нового. Он просто лично хотел тебе об этом напомнить? — Думаю, он хотел дать мне понять, как важно, чтобы я не облажался, — отвечает Регулус. — Я также думаю, что он хотел показать, что не верит в то, что это не было актом неповиновения, и если мы хотим, чтобы у нас все получилось, я должен изменить его мнение. — Думаешь, у нас не получится? — спрашивает Джеймс устало, потому что Регулус выглядит в этот момент чертовски обеспокоенным. С хриплым смешком Регулус откидывает голову на спинку кресла и, смотря в потолок, выдыхает: — Думаю, что он уже сделал свои выводы. — Мы разберемся с этим, Реджи, — бормочет Сириус. — Когда придет время, вы с Джеймсом сделаете то, что нужно. Все будет хорошо, я обещаю. — Как долго? — требовательно спрашивает Регулус. — Скажи мне, как долго это будет продолжаться? Как далеко нам придется зайти? Мы должны будем съехаться? Обручиться? Пожениться? Усыновить детей? Сириус отводит взгляд, сглатывая. Джеймс старается не обращать внимания на то, что Регулус говорит обо всех этих вещах так, словно они ему не нужны. Джеймсу всего этого хочется, но не так. Не таким образом. Он думает, что Регулус расстроен именно из-за этого, а не из-за того, что он на самом деле говорит. По крайней мере, Джеймс на это надеется. — Никто из вас не собирается становиться ментором, — бормочет Сириус, нахмурившись. — К сожалению, вы всегда будете находиться под властью Святилища. — То есть, по сути, мы навсегда застряли вместе? — спрашивает Регулус, и в его голосе слышится раздражение. — Спасибо, что сказал об этом так, как будто это пытка, Регулус. Очень приятно слышать, — огрызается Джеймс не в силах сдержаться. Регулус бросает на него острый взгляд. — Не начинай. Дело не в нас. Дело в том, что у нас нет блядского выбора. Это наша жизнь, Джеймс. Она наша, а они ею управляют. Как, блять, можно ожидать, что я нормально к этому отнесусь? — Я не… Я просто… — вздыхает Джеймс, качая головой. Его плечи опускаются. — Не бери в голову. Ты прав. Прости. — Реджи, прекрати быть засранцем, — хмуро бормочет Сириус. — Это не его вина, и все правда могло закончиться намного хуже. — Но я не… я даже не… отвали, ты не понимаешь, — настаивает явно расстроенный Регулус. — Понимаю. Поверь мне. Понимаю, — мягко говорит Сириус. — Слушай, я знаю, что это хреново, хорошо? Но мы не знаем ни будущего, ни того, как все это будет происходить. Может, пройдет двадцать лет, а может Святилище увлечется чем-то новым и сверкающим уже со следующей игры, и вы двое отойдете на второй план. Я не знаю. Мы не знаем. А знаем только то, что мы все в опасности, если не будем стараться в туре Победителей, так что именно на этом мы должны сосредоточиться в первую очередь. Согласны? — Да, — бормочет Регулус, хотя в его тоне слышится намек на протест. — Да, — отвечает Джеймс тихо. Сириус снова вздыхает, измученный и печальный. — Доркас должна приехать с Пандорой через месяц, чтобы подготовить вас обоих к экранному интервью, которое начнет тур Победителей. А до тех пор мы не высовываемся и держимся подальше от неприятностей. — Отлично, — с горечью произносит Регулус и, вскочив на ноги, быстрым движением берет со стола банку с шершнем. — А теперь, если вы оба меня извините, я пойду и закопаю это у себя во дворе. Джеймс успевает схватить трость и в считанные секунды поднимает ее перед Регулусом, надавливая ею на его грудь, чтобы остановить. Регулус действительно останавливается, поворачивает голову и смотрит на Джеймса, который пристально смотрит в ответ. — Нет, ты не сделаешь этого, — обрывисто заявляет Джеймс. — Если ты не хочешь, чтобы шершень оставался в твоем доме, я понимаю, но тогда его заберу я. — Ты не заберешь его. Это до охренения опасно, — цедит Регулус, глядя на него. — Я заверну его, положу в коробку и закопаю так глубоко, что никто никогда его не найдет. — Только попробуй, — предупреждает Джеймс, удерживая его взгляд, не отступая ни на миллиметр. — Я не позволю тебе выйти с ним из этой комнаты. — Не позволишь мне? — переспрашивает Регулус. — Ты, блять, не сможешь меня остановить. — Эй, угомонитесь, — предупреждающе говорит Сириус, звуча настороженно. Джеймс крепче обхватывает пальцы вокруг трости. — Просто отдай его мне, Регулус. Я не шучу. — Это небезопасно, Джеймс. Если он выберется из… — Я не выпущу его наружу, но и не позволю тебе закопать его к херам. Просто, ради всего святого, перестань упрямиться и отдай его мне. Я позабочусь об этом, тебе не о чем беспокоиться. — Ты думаешь, что я буду меньше беспокоиться о нем, если он будет рядом с тобой? — недоверчиво спрашивает Регулус. Он качает головой и небрежно отпихивает трость Джеймса. — Пожалуйста, — шепчет Джеймс, с трудом сглатывая, когда смотрит на Регулуса, встречаясь с ним взглядом. Регулус начинает колебаться. Выражение его лица заметно смягчается. — Это небезопасно, — бормочет Регулус. Уголки его губ опускаются. — Пожалуйста, Регулус, — умоляет Джеймс, и в этот момент он действительно искренне умоляет, в горле встает ком. — Вэнити не хотела бы. Она не хотела бы, чтобы его закопали. Пожалуйста, просто… мне это нужно, хорошо? Мне это нужно. Джеймс видит, как Регулус сдается. Его сердце замирает, потому что взгляд Регулуса становится мягким, в нем появляется сострадание, и Джеймс думает, что Регулус не может отказать ему, когда он в чем-то нуждается. В этом что-то есть. Что-то особенное. — Хорошо, — Регулус делает глубокий вдох и протягивает банку, но не выпускает ее из рук, когда Джеймс цепляется за нее. — Не открывай ее, Джеймс. Просто будь осторожен, хорошо? Я серьезно. Обещай мне. — Я обещаю, — отвечает Джеймс незамедлительно. Регулус колеблется, но затем отпускает банку и отступает назад. Джеймс прижимает ее к груди одной рукой. — Спасибо. Я пойду. Прости за… Регулус слабо фыркает, когда Джеймс неловким жестом показывает на свою трость, которую он вроде как использовал против Регулуса. — Не беспокойся об этом. Если уж на то пошло, было… приятно… видеть тебя снова. Джеймс борется с улыбкой, но не может ее удержать, и он более чем рад этому, особенно когда щеки Регулуса заливает румянец. Регулус громко прочищает горло, затем разворачивается и уходит на кухню, бормоча на ходу что-то себе под нос. Джеймс смотрит ему вслед с глупой ухмылкой, но тут же поджимает губы, увидев, что Сириус смотрит на него, приподняв брови. — Тебе пора, Джеймс, — говорит Сириус. — Да, уже ухожу, — отвечает Джеймс быстро, кивая головой и отступая назад. — Ты идешь? — Я буду дома к ужину, — говорит Сириус, и Джеймс кивает, прежде чем выйти. По дороге он пытается еще раз мельком взглянуть на Регулуса, но единственное, что он видит — букет знакомых цветов, стоящий на подоконнике.

~•~

Как и в любую другую ночь, Сириус вылезает из окна, чтобы посидеть на крыше перед сном. Он ложится на черепицу и выдыхает, пытаясь избавиться от тяжелого послевкусия, оставшегося после насыщенного дня. О, что это был за день. — Ремус, — бормочет Сириус, — ты не поверишь, что сегодня было. Честно, я даже не знаю, с чего начать… Сириус растягивается на крыше и делится своими мыслями с луной, смотря на нее с глубокой, вечно растущей тоской, разрывающей своими челюстями его грудь на куски. Луна красива, она как сияющий купол в этой тьме, окутывающей землю, но даже она всего лишь жалкая замена Ремусу. Но это все, что у него есть. Пока что это все, что у него есть.

~•~

Примечания автора: ОН. ПРИНОСИТ. ЕМУ. ЦВЕТЫ. КАЖДЫЙ. ДЕНЬ. 😭😭😭 ДЖЕЙМС ПЖ УМОЛЯЮ Я НА КОЛЕНЯХ БООООЖЕ ладно. так, новый персонаж разблокирован!!! барти, привет барти, ты хороший друг, барти <3 он очень хороший друг. они с регулусом Просто Понимают Друг Друга, и они заботятся друг о друге. типа там есть любовь, но они Не Влюблены, если вы понимаете? это как бывший, с которым вы пытались встречаться, но оказалось, что как друзья вы работаете гораздо лучше, но не как лучшие друзья, потому что вы опять начнете встречаться, вам просто нравится то, где вы сейчас. да, это регулус и барти. упоминание эвана!!! эвану не нравится барти 😭😭😭 ДО СВИДАНИЯ. даже когда один из них мертв, они все равно находят способы быть засранцами по отношению друг к другу. всегда буду хихикать с того как регулус был технически папиком барти какое-то время, оплачивал его счета и прокармливал его семью. не ради каких-то сексуальных плюшек, а просто потому что. регулус, мой король, люблю тебя а еще регулус и его сэ бой поэтри 😭😭😭 сижу смеюсь как будто не я написал это. я знаю что это Сэд Бой Поэтри, можете тыкать пальцем и смеяться, я всегда так делаю, когда смотрю в зеркало. но серьезно, очаровательно, что регулус пишет стихи о джеймсе. и о своих травмах, но Это Идет Ему На Пользу. это очищает. лечит. не буду проводить параллели между собой и тем фактом, что я пишу, конечно нет. а еще² то как регулус буквально МЧИТСЯ чтобы забрать цветы которые принес ему джеймс 😭 он бегун, он легкоатлет!!! это так мило пж. у него краааааш. он влюблеееен. и он понятия не имеет, как с этим справляться, но это так. эффи и монти мои любимые <3 они значат для меня целый мир. я так сильно их люблю. в будущем мы будем видеть их почаще, обещаю. а еще они самые лучшие родители ≫> вальбурга и орион НИКОГДА бы так не смогли кстати о вальбурге и орионе, они могут сгореть в огне <3 а джеймс, я же говорил, что мы увидим рост и исцеление. типа он говорит о своих проблемах с сириусом, делает вещи, которые помогают ему почувствовать себя лучше, он учится управляться и с другими вещами. даже у регулуса уже получается лучше (хоть он этого не видит) почти пять месяцев джеймс и регулус Не Взаимодействовали друг с другом кроме священного ритуала Дарения и Получения Цветов, но так было лучше для них обоих. они оба разбирались со своим дерьмом, чтобы еще думать и о любви, даже не вините их. плюс типа. акклиматизация после арены, возвращение в ритм, плохие НЕДЕЛИ, маленькие шажочки на пути к исцелению. и все это хорошие знаки, поверьте. а еще визит реддла… ПОДОЖДИТЕ МИНУТКУ СЕЙЧАС ВЕРНЕМСЯ сначала мэри моя любовь <3 да, она существует. да, мы будем видеть ее почаще. да, она транс. да, она замечательная. да, у нее как и в джаст лаверс есть младший брат бингли. да, у нас с ней будет больше, чем одна сцена (и с барти кста тоже) окей, так, реддл. ох, Этот Человек. МОЖЕТЕ ГОВНИТЬ ЕГО ОН ПРОСТО ЗЛОЙ НИКАКОЙ СЕРОЙ МОРАЛИ ОН ПРОСТО ХУЕВЫЙ ЧУВАК!!! ладненько, писать этот его диалог с регулусом было интересно потому что реддл такой… зловещий??? он замышляет какую-то херню и да, оставить крестражевидного шершня было угрозой, очень ебанутой, потому что его нельзя убить, учитывая что муравьи адского пламени (единственное, что может убить их) есть только в святилище и в дистриктах не водятся. так что реддл буквально закупорил чуму в банку и Заставил Их Оставить Ее У Себя как символ его. власти над ними. убедитесь что банка НЕ откроется. и никто не умрет. о и шаутатут сириусу <3 ОН СНОВА МАСТЕРИТ!!! помните, когда он не мог и думал, что он только ломает вещи 😭😭😭 и н снова начал мастерить ради джеймса, но с регулусом у него не получалось… но это еще и показывает как далеко зашел сириус. ремус люпин твое влияние ≫> ПОЧЕТНЫЕ УПОМИНАНИЯ: - сириус зовущий джеймса «ромео», я похихикал - маленький стишок барти который регулус действительно записал - дерево на окраине собственности мэра (это Важно, я просто люблю отсылки) - регулус все еще одержим кинжалами - регулус и сириус все еще близки - регулус лишается родителей но получает Тонксов<3 - флиртующие эффи и монти - ЕБАНАЯ КНИЖНАЯ ПОЛКА ДЛЯ ДЖЕГУЛУСОВ - сириус говорит с луной как будто это ремус 😭😭😭 - регулус просыпается и тут же думает/надеется что возле него джеймс 😭😭😭 - регулус первый раз свалился со стула когда увидел в окне джеймса а потом выглянул и снова спрятался 💀 да, вот и все. мысли?