Колокольная лестница

Всё же не стал ждать Егор, пока Иван за ним явится. Как умолкли голоса в доме, так потихоньку и прокрался к нему. У порога, правда, заробел. Поскрёбся в дверной косяк еле слышно. А Иван, видимо, ждал желанного гостя, потому как распахнул дверь, не мешкая.Не забыв запереть от прочих, случайных, мимо проходящих, он нежным и горячим поцелуем приник к Егорушкиным губам. Лампа в комнате не было зажжена, лишь светился за окном тонкий серп луны. Робость Егорова мигом прошла, как и всегда, успел он уже это заметить, проходила, когда Иван был с ним рядом. Готов он был любимому доверить себя всецело, давно уж готов. Оказалось, правда, что такая смелость-готовность – всего лишь полдела, ибо тело Егорушки, к плотским утехам непривычное, пришлось Ивану готовить особо. Поначалу же одежда обоих в мгновение ока оказалась на полу, а сами молодые люди – на постели со свежими простынями. Поцелуи и взаимные ласки уже не утоляли телесной жажды – напротив, возбуждали болезненную разгорячённость. В шутливой борьбе Иван сперва позволил Егору оказаться сверху и потешиться мнимым превосходством, но затем проявил силу и перевернулся с ним вместе, не прерывая поцелуя, но всем видом своим молчаливо призывая сдаться на милость побеждённого. Ах, как легко и сладко было Егорушке подчиниться его озорной и ласковой силе! Увидев воочию снова мужское естество в притягательной близости, Егор замешкался, вдруг осознав истинный его размер. Подумал, что будет ему больней, чем воображалось, когда ещё в своей комнате пробовал растягивать себя смоченными слюною пальцами. Иван же, оставив его с явной неохотою, вспомнил о необходимом. Зажёг на столе спиртовку и нагрел на ней слегка донце маленького фигурного флакона с притёртой пробкой. В свете маленького огонька Егор рассмотрел зеленоватый оттенок его содержимого. Было удивительно, с чего вдруг Иван принялся за алхимические опыты. Не новое ли это волшебство? Едва Иван, загасив спиртовку, раскрыл флакон и щедро смочил таинственной жидкостью пальцы, в комнате распространился травяной запах нагретого конопляного масла. – Не бойся, Егорушка, – успокоил Иван, принимаясь своей смазанной тёплым маслом рукою довершать начатое Егором прежде. – Да я и не боюсь, – шёпотом ответил Егор. Ему вспомнились вдруг ночные беседы между однокашниками в реальном училище. Среди других скрываемых от взрослых тем обсуждались там и истории о курильщиках гашиша. Егор уверен был, что никогда не позволит склонить себя к этому дурному пристрастию, но всё же подумывал иногда, что любопытно было бы испытать ту неземную лёгкость, о которой рассказывали с чьих-то чужих слов юноши, увидеть описанные ими невероятные картины – сны наяву! Тогда и узнал, и запомнил он, что дурманящий гашиш производят из конопли. Конечно, то была вовсе не та конопля, что произрастала близ Юговки. Из неё, обычной, трепали паклю, вили верёвки, а из семян выжимали масло. Но что за растение пошло на масло, пользуемое Егором, Егор сказать не мог. Для расспросов же не было ни сил, ни желания. Лёжа на постели совершенно расслабленным, он даже не заметил, как один палец, нежно щекотавший его изнутри, сменился двумя, а там и тремя. Собственный стон послышался ему как будто со стороны. И видение пришло тотчас: будто не гостевой спальне они сейчас, а в неведомом прекрасном саду, где цветут белые и алые розы, их мягкое ложе находится меж кустов и усыпано лепестками роз. Иван приподнял лежащего Егора и поставил на четвереньки, как самому было удобно, а тот подчинился безропотно. Да и сам не понял, в мыслях лишь своих или вслух принялся умолять: – Возьми меня, возьми. Ох, как истомился я! Когда Иван, подразнив ещё немного, наконец, вошёл в него, Егор вскрикнул от боли. Иван, щадя его, замедлил движения, но вскоре Егор сам не словами, а собственным порывом показал, что желает активного действия. Лишь Иван почувствовал, что позволили ему себя не сдерживать, так и предался страсти в полную силу. Егор также отдавался ему со всем неистовством, на которое был способен. И сам он не смог бы теперь объяснить, если бы его вдруг спросили, что на самом деле свело его с ума, что заставило скромного юношу до немыслимой степени раскрепоститься: конопляный ли дурман, долгожданная ли близость с Иваном или же острое ощущение скорой разлуки. Длилось всё это наслаждение как будто целую вечность, а завершилось небывалым всплеском страсти. Иван излился между Егоровых ягодиц, а Егор – в ласкающую его Иванову руку, и оба в изнеможении из волнующего полусна с грёзами почти наяву перешли в царство сна глубокого и крепкого, в котором продолжились (по крайней мере, для Егора) дивные картины сновидений про сказочный сад и лепестки роз. Когда Егор проснулся в объятиях Ивана, за маленьким оконцем уже брезжил рассвет. Следовало покинуть чужую спальню как можно быстрей, иначе Лушка, прибежав будить и не найдя на месте младшего барского сына, невесть что могла себе вообразить и поднять шум на весь дом.Егор был не готов выдумывать что-то в своё оправдание. Ах, как уходить не хотелось! Егор даже пожалел, что не упросил Ивана перед сном замедлить ход его чудесных часов, приостановить время, продлить прекрасные мгновения, наполненные нежностью. Но это сделано не было, и медлить не стоило. Сняв со своих плеч Иванову руку, он, превозмогая головокружение и боль в пояснице, спустился с кровати, оделся. Почти от порога вернулся, наклонился над спящим и, полюбовавшись его спутанными кудрями, манящими веснушками да смешно и мило вздлрагивающими над верхней губой усами, попрощался с любимым быстрым поцелуем. И тогда уж ушёл к себе – ждать побудку от Лушки. Утомлённый бурной ночью, Егор, едва коснувшись головой подушки, вновь забылся крепким сном, на этот раз совершенно без сновидений. Проснулся же он не от шума и трезвона, устраиваемого Лушкой, та была на удивление тиха сегодня. Разбудили Юговского-младшего звучащие в коридоре мужские голоса. Слов было не разобрать, но судя по тону один из собеседников в чём-то упрекал второго, а тот в ответ винился да оправдывался. Не сразу Егор понял, что разговор идёт между его отцом и Иваном, и обсуждают мужчины явно не архитектурный проект. Приоткрыв дверь и стараясь двигаться бесшумно, он прислушался. – Так я понимаю, Иван Григорьевич, что ваше дело молодое, – выговаривал гостю отец. – А всё же в другой раз попросил бы вас в моём доме вести себя потише. Здесь ведь и дамы проживают, и ребятишки, и даже невинная барышня. Услышь не я один эти стоны из вашей спальни, а кто из них, экой бы конфуз вышел. – Приношу глубочайшие извинения, Александр Алексеевич, – не скрывая лёгкой иронии, расшаркивался перед ним Соловьёв. – Более такого не повторится, да и уезжаю я сегодня. Имени же той особы, чьи стоны неосмотрительно донеслись до ваших целомудренных ушей, я вам не скажу, как ни просите и не требуйте. Раскрывать чужие тайны, как и выпытывать их, я считаю недостойным порядочного человека. Юговской, похоже, не обратил внимания на то, что его упрекнули в непорядочности, и продолжил настаивать: – Как же можете вы скрывать! Я здесь хозяин, мне знать положено. Вдруг та девка забрюхатеет да родит без мужа. Что мне делать прикажете с прижитым прислугою младенцем? – Уверяю вас, Александр Алексеевич, никакого младенца не случится, – с тихим смешком произнёс Иван. – Да как вы можете знать заранее! Ведь это – как Господь распорядится... Откуда ни возьмись, выскочила и бросилась в ноги Юговскому Лушка: – Христом-Богом молю, барин, простите меня, неразумную! Я там была. – Ты?! Смелое признание служанки удивило не только Егорова отца, но и Ивана, который от неожиданности прикрыл рот рукою и закашлялся. Впрочем, Егору подумалось, что таким образом он скрывает смех. – Ей-Богу не вру, – Лушка, не вставая с пухлых колен, размашисто перекрестила вздымающуюся от волнения грудь. – А детей у меня не будет, неплодная я, оттого никто и взамуж не берёт. – Ах, Лушка, будь нынче благие старинные времена, выдрал бы тебя, как сидорову козу! – воскликнул Юговской. Егор подумал, что сейчас отец говорит вполне здраво. Может быть, излечился он от помутнения рассудка? Не волшебные ли колокола исподволь исполнили и это невысказанное Егорово желание? Вот хорошо бы... Отец и Иван разошлись по коридору в разные стороны, а Егор поманил к себе замешкавшуюся Лушку: – Скажи-ка! – потребовал он. – Отчего ты солгала, оговорила себя перед моим отцом? – Истинный крест, правду молвила! – заюлила девка. – Как не стыдно тебе: божишься, крестишься, а сама невесть в чём себя винишь, – вздохнул Егор. – Только никому не говорите, барин! – взмолилась Лушка. – Ведь я Аниску выгораживала. Обо мне и без того дурная слава идёт, а Аниска у нас сирота, её всякий обидеть может. – Да с чего ты взяла, что Аниска с Иваном Григорьевичем ночевала? Ты разве свечку держала? – Так накануне они в кухне об чём-то шептались, будто сговаривались, я видела. – Мало ли, шептались... Да разве станет такой благородный человек, как Иван Григорьевич, невинную сироту соблазнять? – А ежели не Аниска, так кто же? – задумалась Лушка. – Стоны ведь громкие были, я и сама, признаюсь, услышав, уснуть более не могла. Просто дрожь брала, какие то были стоны! Не померещилось же мне. А ведь, кроме нас с Аниской, из прислуги тут ни быб, ни девок нету. Кто ж тогда, а? – Не обязательно же из здешней прислуги, – страшно смутившись, выговорил Егор. – Может, со стороны кто. – Нет, в дом чужие не захаживали. Я б услышала. Или та блудница тихо, как мышка, прокралась, или всё ж из здешних кто-то, – внезапная догадка озарила её румяное лицо. – Да неужто Арина Афанасьевна? Ай да озорница ваша тётушка, что и говорить! – Что ты, что ты! – замахал руками Егор, оберегая честь тётушки от досужих сплетен. – Мышка это... с улицы. Как пить дать, мышка! – Вот отыщу да мышиный-то хвост ей накручу! – ревниво воскликнула Лушка и, колыхая обтянутыми сарафаном грудями, поспешила во двор. Егор же повернулся к возвратившемуся на прежнее место Ивану: – О чём же ты шептался с Аниской! Ну-ка отвечай! – Егорушка, твоя ревность на пустом месте, – охладил его пыл Иван. – У Аниски я просил конопляного масла, которое, как видишь, очень помогло. – Так это было обычное масло с нашей кухни, – разочарованно протянул Егор. – Не то, из которого делают гашиш? – Что за мысли у тебя в голове, мой милый! – возмутился Иван. – Гашиш делают вовсе не из масла, там совсем иная технология. Да и неужто стал бы я тебя дурманом травить? Ты и без того от одного моего взгляда плавишься. Как и я от твоего. Любовь наша с тобой обоюдная – вот самый сильный дурман.