Кровавый остров Ли

- В смысле, Феликс? В смысле погиб? Как? — недоумевал Минхо, напуганно смотря на дрожащего парнишку. Земля из под ног будто ушла, в какой-то миг, долю секунды. Заявление о гибели Чимина вызвали табун мурашек по коже, и почему-то Хо чувствовал в этом причастность Джисона. Он всем богам готов был поклясться, что никогда не хотел бы подозревать волчонка в чем-то плохом, тем более в убийстве. Но эти ощущения, это непонятное чувство тревоги.. Они намекали на что-то. Минхо в момент даже стало некомфортно находиться рядом с Ханом, а его хладнокровие и безэмоциональность служило подтверждением всех сомнений. — Я зашел домой, на кухне папа лежит, с открытыми глазами... В руках у него какие-то ягоды были, я не знаю что это за ягоды. Но отец подозревает что именно из-за них папа погиб. Отравился. — с новой волной нахлынувших слёз, Феликс рассказывал о случившемся. — Что за ягоды, Ликси? Как они выглядели? — интересовался вожак, вытирая слезинки с щек парня. — Синенькие, хён! Они были ярко синего цвета! — Крушина?! — произнёс вслух Минхо, поднимая взгляд на Джисона. Вожаку было прекрасно известно что в лисьих лесах эти ягоды не растут. В свое время старейшина стаи уничтожил все кусты крушины, дабы лисы не путали их с виноградом и не травились ядом этих прекрасных на вид ягод. Минхо знал что эти ягоды только в волчьих лесах бывают, а Чимин бы туда ни за что не поперся, с его-то ненавистью к волкам. Собрать оставшийся пазл выглядело как дважды два, но Минхо боялся. Ему черт возьми не хотелось верить в то что волчонок, которого он приютил, вырастил, ради которого он пошел против всей стаи — отравил намеренно члена стаи Ли, мужа его брата, папу Феликса — Пак Чимина. Да, Чимин был тем еще гадюкой, с острым языком и пронзительно холодным взглядом с высока абсолютно на всех. Да, Чимин говорил кучу гадостей про Хана. Но убивать за это? Зачем? Все заслуживают второй шанс, так почему Джисон будучи умным альфой не поговорив с Паком, сразу решил его убить? Или может Джисон не знал что ягоды ядовиты? Может Джисон тоже подумал что это виноград, а не крушина? Ведь откуда ему знать про волчью крушину, если он с волками толком то и не жил? Куча вопросов мешались в голове в какой-то фарш, и Минхо не находил ни единого ответа. Около Феликса не хотелось что-либо предъявлять Джисону. Да и вообще Джисону ничего не хотелось предъявлять. Спрашивать его об этих ягодах и гибели Чимина. Может он вообще в этом не причастен, а Минхо будет его напрасно обвинять в чем-то? Тогда и отношения, и доверие построенное годами к черту. Хо не хотел так резко и не разобравшись терять это всё... — Откуда у папы были эти ягоды, Ликси? — неожиданно для Минхо, спросил Джисон. — Х.. Хх.. Хён, я не знаю.. Сказал что лисы его угостили виноградом. Но хён, я знаю как выглядит виноград! Ягодами крупнее бывает! — ответил Феликс, почему-то ожидая от Хана какой-то помощи. — Мы найдем тех лисов, солнце, обещаю тебе! — шептал ему на ухо волчонок, снова прижав омегу к себе. Минхо этот диалог ввел в заблуждение. Получается это не Джисон отравил Чимина? А какие-то лисы, решившие угостить того *виноградом *? Возможно... Ведь у Чимина было достаточно недоброжелателей, завистников. Омеги не любили его за то что тот хитро сумел влюбить в себя брата вожака, самого завистного жениха стаи, и женил его на себе. Альфы за то что Чимин не достался им. Если добавить ко всему этому острый язычок омеги, то и дураку будет очевидно что Чимина в деревне никто не любил. Его не любили даже больше, чем Джисона, поэтому услышав от Феликса «лисы угостили виноградом», Минхо задумался о том, что Хан может быть и в правду не виноват. Либо это искусный план волчонка, так, чтобы никто его не заподозрил. Ну и к сожалению, мёртвые говорить не умеют... Новая порция вопросов, на которые не было ответов. Феликс до утра оставался в доме вожака, пока его отец разбирался с тем, кто же все таки посмел убить его мужа. Горевать он будет позже, сначала месть. А младший Ли сам того не зная грелся в объятиях убийцы своего папы. Ему было уютно, он спал спокойно, чувствуя себя в безопасности, и нужно отдать должное – Джисон, лично для него действительно был самым безопасным существом, которое защитит его. Минхо же не спал до самого рассвета. Накрытый стол так и оставался, еда была не тронута. Лиса мучали вопросы, и конечно же его племянник, оставшийся сиротой... Отец его, брат Минхо - Ли Дон Ук, был болваном, ну это по мнению самого Минхо конечно. Он не будет в состоянии присматривать за сыном-омегой. К тому же Феликс вырос, и ему нужно уделять больше внимания и времени, чего старший Ли сделать не сможет. Поэтому Минхо думал о том, чтобы забрать Феликса к себе, но снова появлялось это чертово “но”. Если держать в одном доме молодого омегу и альфу-волка, стая будет плохого мнения о вожаке. И уж тем более после внезапной смерти одного из главных членов стаи, чего не смог уследить вожак - Минхо права на ошибку не имел. С наступлением рассвета, Минхо, так и не сомкнувший глаз, принялся готовить завтрак, параллельно думая, что все таки делать с Феликсом. На него грустно было смотреть. Он выглядел таким хрупким и беззащитным. И почему этот омега не вырос похожим на своего папашу - задавался вопросом Хо, долго при этом не думая над ответом, мысленно радуясь что этого не случилось. - Хён, - позвал Джисон, проснувшись на звуки стучащего по дереву ножа. - Тсс! - прошипел в ответ Минхо, нахмурив брови - Я же просил не называть меня хёном! - Да брось, хён! Никто давно не верит в эту сказку, что ты мой папа! - недовольно рыкнул волчонок, скаля зубы, что конечно было замечено Хо. Джисон никогда Минхо свои клыки не демонстрировал. Он нахмурился еще больше, продолжая нарезать хлеб, стуча по дереву ножом. Внутри непонятное, неприятное чувство. Тревожность все никак не покидает. И откуда ни возьмись необъяснимая неприязнь к Джисону. Лис что-то неладное чувствовал. И второй раз угрозу со стороны волчонка. Тревожный сигнал №3: В деревне произошло убийство, а Джисон остается спокойным, будто ничего не происходило, при этом обещает отомстить. Утреннее щебетание птиц разбудило Феликса ото сна. Признаться честно, ему было безумно приятно проснуться в объятиях Джисона. Альфа был теплым, пах лесом, домом, всеми самыми уютными воспоминаниями, и присутствие его стирали из памяти Ликса все плохое. Феликс любил обниматься. А Джисона обнимать было отдельным видом удовольствия, которым омега не хотел ни с кем делиться, порой даже к Минхо ревнуя. Сам Хан в наглую этим пользовался. Он знал что небезразличен Феликсу, принимал его чувства, но ничего не обещал взамен. - Хан-и, - позвал лисенок Джисона, сонным томным голосом, уткнувшись носом к шее. - Солнце? Как спалось? – интересовался волчонок, поглаживая спину омеги, прекрасно зная как это того успокаивает, расслабляет. - Хорошо… с тобой хорошо... – почти шепотом ответил Ликс, и не успев прижаться к Джисону еще сильнее, услышал шипение старшего омеги. - Феликс, вставай давай! Сегодня погребение твоего папы, а ты отлеживаешь! – грубым и чуть-ли не приказным тоном позвал младшего Минхо. Он знал и видел откровенную симпатию Феликса к Хану, и не приветствовал эту связь. И слепому было бы очевидно, что Джисон к Ликсу никаких чувств не питает, лишь обнадеживает омегу, даря ему внимание, ласку, любовь. Понятное дело, они выросли вместе и сблизились сильно. Только вот вместе им не быть, нельзя. Как минимум стая будет против, да и сам Джисон не захочет женитьбы с другом детства. Феликсу было обидно от тона голоса дяди, ведь это у него горе, его нужно поддержать, а не грубить по пустякам. Да и причина этой внезапной холодности Феликсу тоже была неизвестна. Поэтому он лишь надув губы выбрался из объятий Хана и вышел во двор умываться и приводить себя в порядок. Тем временем Минхо спокойно ждать не мог. Его раздражало абсолютно всё в Джисоне. И его спокойность, и излишняя забота к Феликсу, и дурацкая ухмылка не спадающая с лица и легкое веселое настроение. Для него ничего не произошло?! Будь он действительно непричастным к делу, наверняка сейчас сидел бы на взводе и пытался бы понять кому было нужно убивать Чимина. Но Джисон… он был слишком спокоен… настолько спокоен, что вселял страх, тревожность, убивающиеся в животе бабочек… - Хан Джисон! – позвал он парня, настроившись на серьезный разговор пока Феликса нет. Он долго думал, взвешивал все за и против, спрашивать ли у него о ягодах, и в итоге решил – пусть что будет, он не сможет жить с этим сомнением, пожирающим весь мозг и нутро. - Что-то не так, хён? – не понимающе поднял взгляд на старшего Джисон. - Да! Все не так! ВСЕ ЧЕРТ ВОЗЬМИ НЕ ТАК! - Хён, в чем дело? Почему ты кричишь, Феликса напугаешь! - Феликса? Тебе действительно есть до него дело? – хмыкнул Ли, отворачиваясь от парня и до крови кусая губы, со злости всё – Джисон я спрошу один и единственный раз! Кто принес Чимину эти ягоды? Откуда черт возьми в нашей деревне ягоды крушины? Это волчьи ягоды! Джисон! – вопил Минхо, у которого глаза словно яркое пламя горели, и волосы обрели цвет контрастнее. - К чему эти вопросы, хён? - Джисон! Не отвечай вопросом на вопрос! Скажи! Ты причастен к этому или нет! Если лисы узнают об этом до меня – тебе нет спасения! - Ты.. хён..ты настолько не доверяешь мне, что первым подозреваемым для тебя оказался я? – изображая жалость и грусть, Джисон сделал снова те самые щенячьи глаза, которым сопротивляться было невозможно. - Хён… как я могу тебя предать? Я же… - парень подошел вплотную к вожаку, кончиками пальцев касаясь пряди волос, что к лицу свисала. В мыслях Хана было одно – поцеловать Ли-хёна. Разум был затуманен этой мыслью, желанием. Он даже не видел с какой злостью Минхо смотрел на него, а лишь проводил пальцами по волосам и повторял «хён». Еще бы пару секунд, и Джисон бы смог. Одолел бы себя, волнение и страх. Поцеловал бы хёна. Прикоснулся бы к его губам, таким красивым, алым, как лепестки роз. Не успел… - Хёны, отец пришел! – прервал их Феликс, резко зашедший в дом, а Джисон его придушить хотел за это вмешательство. Глаза его со злости янтарными стали, волосы дыбом и клыки на показ. *** Погребение прошло спокойно. Вся стая присутствовала на ней, но никто Чимина не оплакивал. Дон Ук долго расследовал убийство своего мужа, такое подлое и подставное, но ни к каким результатам не пришел. Спустя некоторое время бросил эту затею и занялся делами стаи. Минхо так и не услышал ответа от Джисона на тот самый вопрос о ягодах, и больше его об этом не спрашивал. Зато стал предельно осторожен с парнем, моментами избегая даже. Не со страха конечно, Минхо не боялся никого и ничего. Но в тот самый день, когда Хан стоял так близко и гладил волосы его. Смотрел с нежностью... Любил… Глазами… Минхо не хотел знать что может быть дальше, поэтому аккуратно чертил границы и строил стены. Джисон же как раз наоборот, с того самого дня, когда он впервые сумел приблизиться к хёну настолько близко – решил не отступать. Каждый день приносил букет цветов, собственноручно нарванный, ловил не только рыбу, но и дичь. Научился плести венки, чтобы дарить своему хёну самые их прекрасные , хоть это и было омежьим занятием. Джисон начал сторониться Феликса, замечая намеки ревности от хёна. Всё больше времени проводил с его отцом, нежели с ним, учась у того охотиться, на что омега обижался и не понимал, в чем он провинился, что Джисон больше не хочет с ним проводить время. Обидно было Феликсу, но он молчал, развлекаясь каждый день в компании других омег, но изнутри подыхая от скукоты. Потом в его жизни появился альфа исключительной красоты – Хван Хёнджин, который с первой же секунды их случайной встречи овладел сердцем омеги. Хёнджин был альфой из стаи почти полностью уничтоженных белых лис, что делало его особенным в десятикратной мере. Светлые, почти белые длинные волосы до плеч, серые глаза, красивые черты лица , губы… такие чувственные, такие манящие.. и запах дождя… Все это в комплекте выбили Феликса с колеи, да так, что он в первый же день встречи готов был отдаться Хёнджину. Никого лучше он никогда в жизни не найдет, поэтому единственной целью Ликса было выскочить замуж за Хвана, да как можно скорее, чего он добился буквально спустя неделю пребывания белого лиса в деревне стаи Ли. Сам Хван был безмерно счастлив, за то что нашел своего истинного, своего сладкого омегу, которого впредь будет беречь как зеницу ока. Они были полной противоположностью друг друга с Феликсом, но альфу это только еще больше влюбляло. Феликс Хёнджину был как маленький игривый ребенок, которого хочется любить, любить, целовать весь день, дарить подарки, слушать его рассказы о том, какую необыкновенную он бабочку сегодня нашел. Хёнджин не спешил забирать Ликса в горы, не желая так быстро отрывать лисенка от родных земель, поэтому жили они в деревне красных лисов, которые Хвана очень сильно полюбили. Только Джисону одному завидно было. За то что друг его так легко и просто признался в чувствах своих и они оказались взаимны. Что Феликс выскочил замуж за любимого, а сам он не может даже намекнуть о своих чувствах… Джисон расстраивался. От того что он к хёну целиком и весь, а Хо от него отстранялся всё дальше и дальше… Терпеть это становилось невыносимым, поэтому Хан собрал все мысли воедино и полный решимости пошел к Минхо признаваться в чувствах. Страшно было. Очень. Джисону второй раз за всю жизнь было страшно. Первый раз было тогда, когда его выгнали из стаи. Но сейчас…все совсем иначе. Колени дрожали, губы дрожали, Джисона бросало то в жар, то в озноб. Холодный пот ко лбу поступал, а лицо менялось в цвете каждые пять минут. Казалось что это самое важное и самое сложное испытание в его жизни. Признаться в убийстве Чимина даже не казалось бы настолько страшным, как рассказать Минхо о своих чувствах. Хан был целиком и весь отдан любви к хёну, днями и ночами готов был рассказывать всем о любви своей, самой нежной и трепетной. Он уже со счета сбился, сколько ночей он проводил у кровати хёна, наблюдая за тем как тот спит. Минхо был для Джисона олицетворением любви, красоты, нежности, верности, преданности. Он был для Джисона самым идеальным созданием, и только его волчонок хотел любить до конца дней своей жизни. Вот он подходит к крыльцу, на лесенках у порога сидит самый прекрасный лис на свете и записывает что-то в книжонке своей. Волосы ярко-рыжие развеваются под легким ветерком и делает общую картину такой романтичной…. Каждый очередной шаг давался Джисону с огромным трудом, и после каждого из них в сердце будто ножом вонзалось. Вот он, буквально в трех шагах от Минхо и дрожит как осенний листочек на дереве, на колени готов был упасть и расплакаться… неужели ему действительно невыносимо сложно признаться в чувствах, или это страх быть непонятым или отвергнутым? Джисон действительно рухнул.. Упал на колени, потому что те уже не держали… Он пытался контролировать слезы, но и они какие-то непослушные сегодня. Тело Хана отказывалось его слушаться и он завыл. Волчий вой полный грусти и мольбы о помощи… Минхо сразу же подбежал к волчонку. Держать дистанцию в этой ситуации было бессмысленно, потому что последний раз такого Джисона Минхо видел когда тот был совсем ребенком. Лису было интересно что могло довести Хана до такого состояния, поэтому сев на колени рядом с волчонком, он заботливо наклонил голову, чтобы заглянуть тому в глаза. Джисон плакал… впервые за десять лет их совместного проживания – Джисон плакал. - Хан-и, что случилось? – взволнованный видом волчонка интересовался Ли, вытирая аккуратно его слезинки с щек. - Хён… - дрожащим голосом позвал Джисон, подняв взгляд на лиса, - Я люблю тебя, хён… очень сильно люблю! Мне так стыдно говорить об этом, но черт…никуда не могу деть эти чувства… я каждый день засыпаю и просыпаюсь с желанием хоть раз прикоснуться к твоим губам, хоть раз прижать тебя к себе, утопить тебя в своих объятиях, целовать…мягко, долго…хён, ты можешь ненавидеть меня впредь, но я не могу так больше жить! – еле выговорив, Джисон приблизился лицом к Минхо, очень аккуратно коснулся его губ. Знал бы он что за этим следует, может и не стал бы делать этого… Губы Ли были настолько нежными, что Джисон готов был умереть за них. Возрождаться и снова погибать, лишь бы еще на секунду их коснуться, почувствовать сладость этих губ, мягких как лепестки розы. Запах лиса еще сильнее начал в ноздри бить и Джисон с ума сходил… Ловил себя на мысли что от избытка чувств и голода может буквально сожрать Минхо. Джисон боялся. Себя… Тревожный сигнал №4: Он готов растерзать самого дорого, самого любимого, только чтобы насытиться им, удовлетворившись тем, что тот самый никому другому не достанется.