Её проклятие

Новая знакомая довольно скрытной и неразговорчивой оказалась, что, по правде говоря, сперва немного пугало Керри, но затем она решила для себя, что так даже лучше. Спустя несколько дней с их первого знакомства, она уже почти не боялась общаться с Аннабель; именно потому, что та ничего не говорила в ответ, а в основном молчала. Конечно, это её молчание всё же порой могло смущать, ибо не было ясно, что думала Блэк на самом деле. Но несмотря на это, она всё равно была довольно… милой. Не такой, как другие одноклассницы Керри. Аннабель безумно любила чёрный цвет; казалось, что в её одежде практически никогда не проскальзывали иные цвета. Единственное, что хоть как-то из её образа выделялось — это её кулон. Маленький рубин на серебряной цепочке, напоминающий застывшую каплю крови, невольно взгляд к себе притягивал. Порой Керри казалось, что на самом деле он бесцветный и пустой внутри, а свой цвет имеет действительно благодаря чьей-то настоящей крови, пленительно теплящейся внутри него. Аннабель всегда странно улыбалась, когда замечала, как завороженно Керри смотрит на её «амулет», из-за чего рыжей девушке начинало казаться, что она умеет читать мысли. Чёрная кошка среди людей. Очаровательное, и столь же опасное проклятие из всем известной приметы. Однажды Керри, не удержавшись, таки спросила новую знакомую: — Почему именно чёрный, Аннабель? Неужели тебе не нравится ни один из других цветов? Белый, например?.. — А к чему вороне белое одеяние? — отстранённо бросила в ответ. — Быть изгоем можно и без этого. Что-то непроизвольно дрогнуло в груди Уайт от этих слов. «Изгоем можно быть и без этого», — стучало в её голове, как маятник. Девушка на миг представила себя на месте Блэк, и теперь ей стало более понятно поведение новенькой. Похоже, роль «изгоя» была слишком хорошо знакома и даже привычна для Аннабель, раз она так равнодушно сказала об этом, словно давно смирилась. И эти мрачные одежды, её молчаливость были, похоже, ничем иным, как своеобразной защитой, попыткой отгородиться от людей. Людей, которые причиняли ей боль. Что же касалось окружающих, то никто почти не удивился дружбе между молчаливой новенькой и серой мышкой-Керри. И, конечно, это послужило поводом для новых сплетен и издёвок — их обеих считали откровенно странными, и это если выражаться уж совсем мягко. Но если над Керри они и могли издеваться (хоть и не так жестоко, как раньше), словно зная, что она всё равно никак не сможет ответить на это, то вот с Блэк всё было иначе. С первого же дня её появления, Керри ни разу не замечала, чтобы кто-либо пытался подшучивать или задирать Аннабель. Напротив — все, даже самые отъявленные негодяи их школы старались как будто даже не замечать её, а случайно пересекаясь с Блэк на перемене или в столовой, поспешно отводили взгляды или шарахались от неё, как от прокажённой. Казалось, что вокруг странной новенькой витала некая тёмная аура, которая отпугивала от неё всех окружающих. Но Керри она почему-то не отпугнула. Иначе бы она не сблизилась с Блэк, верно? Возможно ли это потому, что Аннабель сама ей это позволила? Керри старалась не думать об этом. Ей не хотелось думать о Блэк как о чём-то тёмном, злом и жестоком, ведь она была совсем не такой. Кроме того, она была единственным человеком, который вопреки всему не пытался сделать девушке больно, а напротив — будто бы старался защитить и уберечь. Словно ангел-хранитель. Только Аннабель не была ангелом. — Ты похожа на бледную поганку, — сказала она однажды, заставив Керри невольно вздрогнуть. Она растерянно воззрилась было на Аннабель, но затем поняла, что в её голосе не было ни издёвки, ни насмешки. Просто сухая констатация факта. — Я знаю. У меня… есть небольшие проблемы с кожей, — тихо призналась она, безумно стыдясь этого факта. — Мама говорит, что это — расплата за грехи, которые я совершала, но… она в последнее время только о религии и говорит, — с горечью в голосе добавила девушка, в глубине души и обижаясь, и безумно боясь свою мать, которая с каждым годом словно становилась более фанатичной и жестокой. Следы от ударов розгами до сих пор неприятно болели, спрятанные под широкими рукавами старых, заношенных свитеров. «Очищение души приходит через боль, — всякий раз говорила Маргарет, гладя рыдающую от боли девушку по голове. — Так Господь услышит твои крики и мольбы… молись ему. Молись и проси прощения» И Керри молилась, и просила, хоть и сама не понимала, чем провинилась перед Всевышним, но боялась возвращения боли гораздо сильнее, чем его гнева. — Иди ко мне, — голос Аннабель ярким светом пролился сквозь прорву отчания, заполонившего сердце Керри. Девушка встрепенулась, словно уснувшая птица, и растерянно посмотрела на Блэк. Та держала в руке чёрную, как она сама, помаду, а в её глазах плясали странные искры. Растерянная, Керри повиновалась. И в тот же миг невольно вздрогнула от прикосновения к щеке; холодно… Но это в один миг развеялось, когда Блэк поднесла незамысловатый элемент косметики к её лицу и провела им по губам. Её прикосновения успокаивали. Даже вопреки тому, что они сидели так близко друг к другу, что Керри могла видеть своё собственное отражение в тёмных зеркалах напротив. Глаза Аннабель были вовсе не чёрными, как ей когда-то показалось; они были цвета благородного тёмного дерева, и самую малость отблёскивали красным. Длинные ресницы чутко подрагивали; такие же чёрные, как и эта проклятая помада… Керри невольно представила, что именно вот этой самой помадой, Аннабель каждый день красит собственные губы. Медленно, неспешно обводит каждый контур, закрашивая красное чёрным, немного приоткрыв рот, словно в беззвучном пении. И эта самая помада сейчас касается губ Керри, будто становясь ещё одной невольной связующей нитью между ней и новенькой. Словно прочитав её мысли, Блэк на миг замерла, пристально всматриваясь в лицо рыжей. А затем, как-то странно, загадочно улыбнувшись, убрала помаду в сумку и приложила оба пальца к своим губам, после чего так же невесомо прикоснулась ими к губам Керри. Словно запечатлевая на них поцелуй. У Уайт резко перехватило дыхание. Даже от этого, казалось бы, невинного действия веяло гораздо большей интимностью, чем если бы они с Аннабель поцеловались взасос, наплевав на всякие религиозные принципы и морали. Сердце пропустило удар, и ещё один, когда Аннабель наконец убрала руку, продержавшись на губах Керри немного дольше, чем следовало бы. — Прими ещё одно моё благословление тебе, — негромко сказала она, и её глаза при этом на миг лучились такой нежностью и теплом, что у Керри невольно замерло всё внутри. Она так привыкла к насмешливости, отвращению и даже ненависти, что обычно отражались в глазах людей при виде неё, что этот взгляд Аннабель стал словно тёплым лучом солнца, согревшим одинокую душу.