***
Всё, что Неро так и не озвучил вслух, парень без труда вытянул из него через этот поцелуй, выражая с его помощью и собственные чувства. Медленные и чуткие, сейчас прикосновения кардинально отличались от предшествующего им страстного диалога их тел, но между тем раз и навсегда расставили всё на свои места. Высказавшись касаниями губ сполна, они ещё много времени провели в тишине, просто разглядывая и безмолвно изучая друг друга, трогая руками. Ризотто больше не шарахался в растерянности от ласковых поглаживаний юноши: теперь он, наоборот, неловко подставлялся под них, прислушиваясь к новым эмоциям и непривычным ощущениям. Всем естеством чувствуя его как никогда осязаемое присутствие подле себя, Доппио внимал каждому совместному мгновению. Он больше не был абсолютно одинок. Так они просидели вместе до самого утра, иногда всё-таки перекидываясь словами в неторопливых попытках узнать друг о друге больше, а порой обращая взор на индустриальный пейзаж, разворачивающийся за огромными окнами, пока неумолимо надвигающийся рассвет, в конце концов, не вынудил их распрощаться. Но трудности на этом, к сожалению, не заканчивались.***
Отныне жизненная ситуация Ризотто ощутимо усложнилась. Он взял на себя ответственность ещё за одного человека, что едва ли мог потянуть. При этом тяжесть прежней вины никуда не делась: та лишь обрела более многогранную форму и прибавила в весе с учётом новых обстоятельств. А его материальному положению так и суждено было остаться безнадёжным. Однако, несмотря на это, ступая на порог своего дома, он не испытывал того всепоглощающего отчаяния, что всегда являлось его верным спутником. Впервые за, кажется, бесконечно долгое время ему удалось увидеть маленький просвет в непроглядной тьме. Что до остальных его подопечных, мужчина с удивлением обнаружил обоих уже спящими беспробудным сном. На его памяти мальчишки никогда бы не легли добровольно раньше, чем солнце поднимется над высотками, но в последние дни всё чаще замечал за ними такое нетипичное поведение, как и тенденцию подолгу пропадать вне дома. Невольно закрадывались разнообразные подозрения, ведь темноволосый отлично знал, на что способны его сорванцы, особенно учитывая тот факт, что рождение на улице отнюдь не прибавляло законопослушания. Не говоря уже о паршивом примере, который подавал он сам. Но Ризотто тоже зачастил задерживаться, с тех пор как пристрастился к слежке за объектом своего помешательства, поэтому должен был признать, что ослабил бдительность. Так что в худшем случае это будет его личный просчёт. Так или иначе, сейчас отсутствие любопытных глаз вышло ему на руку, иначе избежать нежелательных вопросов стало бы попросту невозможно. Бесшумно приблизившись к небольшому шкафу, Неро начал поиски альтернативы старому свитеру паренька, как и планировал. Мелоне был приблизительно схожей с Доппио комплекции, и Ризотто надеялся подыскать что-то подходящее в его вещах, однако выуживая из кучи скомканной, кое-как забитой в ящик одежды очередной нескромный предмет гардероба, мужчина утомлённо закатил глаза. Мелоне вырос неисправимым похабником. Все эти вещи были слишком вызывающими и открытыми для того, чтобы позволить розоволосому их надеть. Ризотто не мог допустить, чтобы его бесценное тело попало на всеобщее обозрение: это было, как минимум, небезопасно, опуская то, что Неро в принципе не радовало, сколько мерзких взглядов это может привлечь к нему. Как бы то ни было, спустя некоторое время ему удалось отобрать из немногочисленного набора одежды нечто сносное. Выбранный им джемпер показался самым нейтральным, но всё равно не исключал того, что нижняя часть живота и поясницы будет слегка открыта. Тем не менее с этим ещё можно было мириться. По крайней мере, парень не останется без ничего, если в один момент его свитер окончательно рассыпется. Возможно, ему даже понравится.***
Когда они встретились в следующий раз, Ризотто непреклонно всучил найденную вещь юноше в руки. Хоть тот и отнекивался прежде, увидев, что мужчина действительно что-то ему принёс, он не стал возражать, смущённо принимая подарок. Одежда пришлась ему впору и подошла настолько хорошо, что у Неро создалось впечатление, будто он выглядел так всегда.***
Теперь они договаривались о встрече заранее. Одной ночи было совершенно недостаточно, чтобы совместить свидание и необходимый для выживания труд. Время до восхода солнца ценилось на вес золота, а день подкрадывался незаметно и неумолимо быстро; набившая оскомину, но такая спасительная тьма рассеивалась, ночь неизбежно подходила к концу. Нельзя было терять ни секунды. Встречаясь с последним лучом солнца, они занимались любовью при возможности и обсуждали свои сомнительные успехи за прошедшие сутки. Порой беседовали и о чём-то более возвышенном, рассказывая самое сокровенное или философствуя обо всём на свете, если выдавался спокойный момент, после чего расходились каждый по своим делам. Но тех нескольких часов наедине друг с другом, что они могли себе позволить, катастрофически не хватало. Иногда темноволосый прерывался на работу прямо во время их свидания. Тогда Винегар непременно следовал за ним, сопровождая на всех этапах и скромно стоя чуть поодаль в ожидании, пока Ризотто привычным образом умывал руки в крови. Это было неприятно, но Доппио понимал необходимость этого с самого начала и, даже будучи потенциальным претендентом на ту же участь, просто принимал данный факт, как должное. Обстановка вокруг всегда его печалила, но сделать ничего было нельзя. Однако, продолжая неизменно наблюдать со стороны, он неожиданно разглядел решение в действиях мужчины и, к собственному изумлению, всё чаще видел в этом нечто положительное. Это было похоже на избавление. Парень знал, что подобных ему, наверное, были считанные единицы, но, исходя из полученного опыта, выяснил, что даже условно или временно здоровых людей удавалось встретить далеко не каждую ночь. Так что, в основном, под скальпель Неро попадали без недели покойники. И хотя тот никогда не назовёт своё занятие благим делом, чем больше жертв розоволосый лицезрел, тем отчётливее осознавал: то, что делал Ризотто, — настоящий акт милосердия. Винегар стал воспринимать это, как чистку. Мужчина был не убийцей, он был санитаром. Он освобождал людей от этого кошмара. Порой юноша невольно задумывался: может, и ему стоило позволить убить себя тогда? Многое стало бы куда проще, вдобавок он помог бы Ризотто… Но Доппио быстро отбросил эти мысли. Решив сохранить ему жизнь, мужчина выбрал сложный путь. Значит, и ему не следовало сдаваться. Они оба предпочли жизнь, тяжёлую, но всё же такую прекрасную. Ведь только продолжая жить в этом медленно истлевающем аду, они могли любить друг друга.***
В то время как некоторые отправлялись на покой, Винегар жертвовал своим и без того ничтожным заработком ради встреч с мужчиной. Обычно он отрабатывал максимальное количество часов, в течение которых можно было находиться снаружи. Сейчас же эти часы сократились. Но денёк-другой потерпеть голод было не так страшно, как упустить шанс увидеться со своим избранником. Ризотто было трудно с этим мириться, но он и сам мало что мог сделать. Просто старался помогать по мере своих сил: делился с ним съестным, когда удавалось прихватить что-то из дома или по пути, и при возможности угощал чем-то новым, чего юноша ещё не пробовал, потому что не мог себе позволить. Он также приносил ему некоторые бытовые вещи, надеясь хоть как-то облегчить его жизнь. Однако бывали моменты, когда он чувствовал себя предателем. Раньше у него не было никого ближе Мелоне и Гьяччо, он должен был заботиться о них прежде всего. Но с течением лет реальность раз за разом давала понять, что в одиночку он долго не протянет. Он хотел быть им опорой, а в итоге опора понадобилась ему самому. Доппио восполнил этот пробел, став его утешением, отдушиной, в которой он так отчаянно нуждался. Тем не менее Ризотто подставил под удар благополучие семьи, просто оставив его в живых. А теперь оно находилось под угрозой постоянно, ведь, помимо прочего, темноволосый тратил на парня драгоценное время и свои скудные ресурсы. Уделял своё внимание ему, а не им. Когда Ризотто рассказал о мальчишках, это объяснило Доппио многое в его поведении. Нести ответственность не только за себя, должно быть, невероятно тяжело, и все эти безумные переплетения обстоятельств рождали то неизбывное самобичевание, которое Неро был неспособен скрыть от чужих глаз. Иногда чувство вины всё-таки брало над ним верх. Он винил себя за слабость, за неспособность ставить интересы большинства выше личных чувств, но когда его взор вновь падал на чудо во плоти, что смотрело в ответ с беззаветной преданностью и доверием, — он ужасался собственным мыслям. Он просто не смел сожалеть о сделанном выборе. Эти противоречия съедали его изнутри. Когда Доппио замечал особенно загнанные взгляды в свою сторону, то осторожно целовал мужчину, пытаясь смягчить его переживания и отблагодарить за всё. Он больше ничем не мог ему помочь, но мог хотя бы быть рядом.***