Шепот

— Итак, господа студенты, — Гейл слегка стукнул пальцами по кафедре, и приглушенный гул в аудитории смолк. — Как нетрудно догадаться, тема нашей сегодняшней лекции — иллюзии и все, что с ними связано, и мы с вами будем продолжать ее весь следующий год, разумеется. Но сейчас мы только начинаем, и в связи с этим я хочу задать вам вопрос. Что такое иллюзия в вашем — лично в вашем — понимании? Его магически усиленный голос разнесся по огромному залу, долетев до самых дальних парт; спустя несколько секунд ученики загудели подобно потревоженному улью. — Обман, наверно… — Красивая картинка… — А гипнотический узор покажете? — У вас правда в груди была бомба? — По одному, пожалуйста! — он широко улыбнулся, взмахом руки призывая студентов к порядку. — К заклинаниям второго круга мы перейдем в середине семестра, а про мои приключения поговорим вне занятий. И только в педагогическом ключе. А сейчас я снова повторю свой вопрос. Что такое иллюзия? Вот вы, молодой человек… Юный полуэльф в зеленой мантии, громче всех кричавший про обман, поднялся с места. — Да, я считаю, что магия школы иллюзии — одна сплошная фальшивка, — он даже упер руки в бока. — Вообще не понимаю, зачем нам ее учить! Он явно рисовался перед сокурсниками — и это было яснее погожего дня. Чего-то подобного Гейл и ожидал. Новый преподаватель — да еще и слишком молодой для статуса профессора, да еще и с приключениями за спиной; его не могли не начать задирать. Он спокойно кивнул. — Интересная точка зрения, — с этими словами он осторожно взял со стола моток овечьей шерсти и сосредоточился, начав выплетать концом нити заговор. — В чем-то даже достаточно верная. Тем не менее, я должен кое-что прояснить. Прямо под ногами студента неожиданно разверзлась неширокая, но достаточно глубокая яма, утыканная острыми кольями; до этого нагло переступавший с пятки на носок, он непроизвольно отшатнулся и схватился за край парты. — Заклинание малой иллюзии не требует вербального компонента, — Гейл смял в руке моток, и яма затянулась, будто и не было ее — вместо нее снова сиял чистотой мраморный белый пол. — Как минимум это означает то, что в бою вы можете просто не успеть понять, что кто-то пытается вас обмануть. Возможно, это не обернется для вас ничем. А возможно, вы потеряете концентрацию… и тогда ситуация кончится плохо. Но, — он обвел взглядом притихших студентов, — я постараюсь вложить в ваши головы знания для того, чтобы ситуации никогда не заканчивались для вас плохо. Все остальное, разумеется, зависит только от вас. И, да, юноша. Вы можете сесть. Спустя полтора часа лекция кончилась; Гейл, собиравший учебники и материалы и вдумчиво отвечавший на вопросы студентов, дождался, когда уйдет последний из них. А после бессильно оперся локтями о кафедру. Происходило что-то очень, очень плохое. Минул райд с того странного вечера, когда его жена нашла в их спальне ту отвратительную вещь; разумеется, он уничтожил эту вещь по всем правилам, которым обучали когда-то его самого. Разумеется, он отвел Тави к лекарям и жрецам, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке и заклинание — какое бы то ни было — никак ее не задело. И все лекари — как и все жрецы — говорили, что она здорова. И все-таки происходило нечто очень, очень плохое. Гейл видел это в ее лихорадочно блестящих глазах, в том, каким тихим и слабым делался порой ее голос, в слишком ярком румянце и чересчур громком, чтобы быть искренним, смехе. Она была его женой, и он нес за нее ответственность — будь она хоть сто раз героиней и победительницей Абсолют, это все, на самом деле, совсем неважно. В этот райд Гейл впервые начал жалеть о том, что свернул свой проект с Короной и остался смертным. Если бы у него все получилось — если бы только у него все получилось — никто бы не смел трогать тех, кого он любит… вот только беда в том, что и трогать было бы некого. Тави, Тара, мать… У богов не может быть смертных привязанностей. Чему-чему, а уж этому Мистра его научила хорошо. Это тоже неважно, впрочем. Куда важнее было понять, что же за шутник прислал Тави мертвую розу — потому что Гейл не мог не понимать, что такие подарки просто так не дарятся. Еще раз: он несет ответственность за свою жену. У него оставался пепел от розы, своя лаборатория и свободные ночи. Нужно пробовать еще — и он найдет зацепку. Обязательно найдет. Иначе и быть не может. — Вы не позволите? — раздался рядом негромкий голос с явственным калишитским акцентом. Адова сера. Гейл резко выпрямил спину — слава уничтоженной сфере, от таких движений больше она не болела — и повернулся к говорившему. Это был невысокий мужчина средних лет, в неприметной темной мантии и с тяжелой стопкой учебников в руках — никаких сомнений в том, что преподаватель, лекция которого начиналась сразу же после его лекции, пришел сюда готовиться к занятию. — Прошу прощения, профессор?.. — сразу же взяв себя в руки, Гейл подхватил свои книги и вышел из-за кафедры. — Кирим Уск аль-Бейлур, — вежливо представился тот. — А вы, полагаю, тот самый знаменитый Декариос, о приключениях которого так шумят студенты? — Даже и подумать не мог, что я настолько известен. Преподаватель несколько секунд пристально на него смотрел. Глаза у него были темные и немного усталые — но вместе с тем очень внимательные. Такими глазами обычно видят людей насквозь. — Я могу вам чем-то помочь? — неожиданно спросил он. — Не поймите меня превратно… я не хочу быть навязчивым. Но я наслышан о том, как вы просили госпожу Сафар — нашу общую госпожу — проконсультировать вас в вопросах некромантии. Это ведь так? — Допустим, — слегка настороженно ответил Гейл. Он действительно просил аудиенции у Ваджры Сафар — нынешней главы Академии Чернопосоха — и она действительно дала ему несколько дельных, но, к сожалению, ничем не помогших советов. Она была единственной, кому Гейл мог довериться — их с Тави проблема была не из тех, о которой рассказывают направо и налево. — Разумеется, я не буду настаивать, — продолжал тем временем его собеседник, — равно как и выпытывать ненужные подробности. Но если я вдруг понадоблюсь — я к вашим услугам. — К чему вам так утруждаться? Он пожал узкими плечами. — Это интересное исследование. Кто знает, какие открытия могут ждать? Кроме того, во Вратах Балдура живет один мой близкий друг. Вы спасли город — и, вероятнее всего, этим спасли и его. Сгрузив книги на стол, он серьезно посмотрел на Гейла — и, несмотря на то, что Гейл был почти на полфута выше, у него не создалось ощущения, что на него смотрят снизу вверх. В этом человеке чувствовалась какая-то скрытая сила. Никаких личных подробностей, подумал Гейл. Отказываться от любой помощи глупо и нерационально — но, конечно же, никаких личных подробностей. — Хорошо… Да, возможно, мне нужна будет помощь, — он задумчиво сдвинул брови. — Кстати, на какой школе магии вы специализируетесь? Кирим Уск аль-Бейлур сердечно ему улыбнулся. — Некромантия, конечно же. *** Он вернулся домой поздно; солнце уже село, сделав небо из празднично-алого тусклым и выцветшим — из-за этого просторный холл, в котором никто не зажег свет, казался пустым и неуютным. — Тави! — позвал Гейл, чувствуя легкую тревогу. — Где ты, милая? Обычно она выбегала встречать его, только-только услышав звук открывающейся двери, или даже махала рукой с балкона. Иногда, правда, Тави могла засидеться в библиотеке или увлечься цветами на верхних этажах — но тогда ее можно было найти по шелесту страниц, разносящемуся по комнатам пению или разговору с Тарой. Но сейчас в доме было темно и тихо: Тара ненадолго уехала к его матери, чтобы, как она выразилась, «не путаться под ногами», а заодно и покопаться в ее обширной библиотеке, и теперь без ее приятного голоса дом как будто немного опустел. Гейл обошел половину башни, прежде чем обнаружил Тави, с ногами сидевшую на бархатном диване в углу его кабинета. Он хотел было щелкнуть пальцами, чтобы зажечь светильники, но остановился, услышав ее непривычно тихий голос. — Не надо, пожалуйста… — Почему ты сидишь в темноте? Она вяло покачала головой и зябко завернулась в шерстяную шаль — несмотря на теплый Марпенот, Тави почему-то сильно мерзла. Это было так не похоже на ту резкую, громогласную женщину, которая делила с ним путешествие до Врат Балдура — тогда Гейлу казалось, что Тави тоже умеет творить двойников, иначе как ей удавалось оказываться одновременно в нескольких местах и при этом успевать их всех подбадривать? Глядя на бледную, кутающуюся в платок жену, Гейл почти переставал в это верить. — Сегодня какой-то слишком яркий день… глаза от света разболелись. Я все ждала, когда ты придешь, — Тави вымученно улыбнулась, — а тебя все не было и не было. Совсем тебя студенты замучили, да? Она протянула руку и погладила его по предплечью; Гейл опустился рядом с ней — и положил голову на ее колени. — Вовсе нет, — глухо сказал он, взял ее холодную, безвольную ладонь и поцеловал тыльную сторону; на безымянном и указательном пальцах ногти были сломаны. — Что с тобой происходит, милая? Тави как-то потерянно посмотрела в окно; он видел лишь нежные очертания ее шеи и подбородка, но даже в том, как она держала голову, сквозила печаль, и у него болезненно сжалось что-то внутри. — Никак не могу забыть эту проклятую дрянь. Так… противно. Я даже вазу ту трогать больше не могу. Мерзко… — Ее больше нет. Она тебе не навредит. — Я знаю. И все равно… — она горько покачала головой. — Я такая бесполезная и беспомощная. Даже помочь вам с Тарой не могу, ничем. Раньше, когда у меня были силы… Которые даровала тебе Мистра, мысленно закончил он. И от которых она отказалась, превратившись в обычную женщину без единой божественной искры. Чего ей это стоило? Он не мог, не смел спросить. Быть может, если бы они не встретились, она бы продолжила свое дело. Быть может, она бы и дальше помогала и вдохновляла, а не смотрела несчастными глазами в окно, разговаривая с ним. Быть может… — Мне нет никакой разницы, жрица ты или нет, — вспылил Гейл. — Неужели ты этого не понимаешь? Она успокаивающим жестом запустила пальцы в его волосы и принялась их мягко перебирать; он закрыл глаза и потянулся ближе к ней, отдаваясь этим ощущениям. — Понимаю, понимаю… давай не будем о глупостях. Я так по тебе скучала… Не открывая глаз, он почувствовал, как пальцы сменили шелковистые губы; от нее пахло розовой водой, лавандовым мылом и еще чем-то, терпким и душистым, присущим только ей одной. До безумия захотелось сжать ее в объятиях — хрупкую, теплую, податливую — и не отпускать; рядом с ней теряли вес все логические доводы, становились никчемными любые аргументы. Все, что имело смысл — это только она. И он не собирался себе отказывать. Раскрыв шаль, он целовал ее в вырез сорочки — в то самое любимое место под ключицей, отмеченное целой россыпью веснушек — и внезапно ощутил, как напряглось под ним тело его жены. — Тави, что… Гейл застыл, увидев, какими остекленевшими глазами она смотрит в окно — прямо поверх его плеча. Обернувшись, он не заметил ровно ничего, кроме сгустившейся за стеклом ночи и бледной, тонкой, слабой луны. — Он опять… опять!.. — Там никого нет, милая, — он попытался ее успокоить, но она только сильнее замотала головой. — Вот же он… бьется, бьется крыльями в стекло… ты что, не видишь?! Отпихнув Гейла, она вскочила с дивана, подлетела к окну и яростно замолотила кулаками по раме. — Прочь! Прочь! Пошел вон! Пошел во-о-он! Не теряя ни секунды, он бросился следом, обхватил ее за талию, толкнул к себе за спину и распахнул окно, одновременно подготавливая «волшебную стрелу». В лицо тут же ударил холодный, соленый морской ветер — и больше ничего. За окном было все так же темно и пусто; по-настоящему пусто — без следа затаившейся угрозы. За его спиной почти беззвучно что-то сказала Тави; ее горячая щека прижималась к его лопатке. — Он целый день меня пасет, — сбивчиво шептала она, — стоит на подоконнике снаружи и смотрит… я думала — ну ворон и ворон, и что такого… а он не уходит… не уходит… я его выгоняла — а потом он снова… — По-видимому, он улетел, — мягко сказал Гейл, только для того, чтобы ее успокоить, и задернул тяжелые бархатные шторы. Кабинет тут же погрузился в полную темноту, но это было даже хорошо. В темноте во многое можно поверить. — А значит, бояться нечего. Хочешь, я приготовлю чай? Тебе нужно согреться. — Я не останусь здесь одна, — тихо сказала она. — Посиди со мной тут. Чуть-чуть. Пожалуйста. Она помолчала и добавила с невеселым смешком: — Еще и ноготь сломался. Опять... В ту ночь Гейлу так и не пришлось заснуть — если не считать пары часов перед рассветом. Тогда он еще не знал, что это первая из многих, многих таких ночей — и что однажды они сольются для него в одну-единственную, долгую и безлунную.