Шепот

— Проклятье! — вскрикнула Тави, ударившись пальцем о косяк прохода, ведущего в погреб. Трети ногтя как не бывало. Снова. Самый первый ноготь сломался, когда Тави возилась с астрами в саду на балконе башни; пожалуй, она слишком неаккуратно разравнивала кельмой землю в горшках, за что и поплатилась — несчастный ноготок треснул почти посередине, и это было не столько больно, сколько неприятно, потому что осколки противно терлись друг о друга при каждом движении пальца. Даже не ранка, так, полнейшая ерунда — не чета разрубленной Саревоком почти до кости ноге на Трибунале Убийств; даже Шедоухарт тогда бледнела, читая над ней исцеляющую молитву — но не сама Тави. Она никогда не боялась ни боли, ни крови. Ни боли, ни крови не было и сейчас — были только слегка потемневшие краешки сломанного ногтя. Тави аккуратно обернула палец чистым бинтом — и на следующий день отколола второй ноготь. Сами по себе эти происшествия не значили практически ничего… ногти всегда ломаются. И у женщин, и у мужчин, и у старых, и у молодых. Вот только, как правило, они почти сразу заживают и вырастают заново. К тому же теперь они даже не были ее главной проблемой. Тяжело дыша, Тави стояла посреди кладовой и сжимала в руках бумажный свёрток с куском говяжьей печенки; только что она принесла его из мясной лавки, собираясь положить часть в ледник, а часть подготовить к ужину… но вместо этих простых, нормальных действий она просто стояла, вдыхая упоительный запах невыносимо свежего, истекающего соком сырого мяса. Всего один кусочек, умоляло внутри нее что-то незнакомое; здравую, соображающую часть тошнило от вида склизкого комка темной плоти — но нездравая часть требовала кусочка. Сейчас же. Сию же минуту. Иначе она просто умрет. — О нет, — вслух сказала она, дрожащими руками роняя сверток в ледник, — нет, нет, нет. В последнее время ей постоянно хотелось есть — но это никак не сказывалось на фигуре Тави, которая, по логике вещей, должна была немного округлиться; вместо этого она осознала, что корсаж и брюки, которые плотно облегали ее еще два месяца назад, теперь болтаются на ней, как на вешалке. Проклятье, проклятье, проклятье. Всего один кусочек! Зачем я это делаю, смутно думала Тави, пока ее руки деловито вытаскивали сверток обратно, разворачивали его; пока ее нос жадно обнюхивал печенку, пока ее зубы отдирали… В этот момент по всей башне разнесся звон. Охранная система, доработанная Гейлом, безукоризненно оправдывала свое название — всякий, кто подходил ко входу и стучал дверным молотком (или даже не стучал), моментально фиксировался заклинанием и спустя секунду давал о себе знать. Звон было слышно одинаково хорошо и с верхних балконов, и в глубине подвала — вот как сейчас, например. Бросив кусок на первую попавшуюся полку, Тави кинулась прочь — наверх, к дню и солнцу, подальше от всего этого мяса, дальше, дальше, дальше! Остановилась она лишь у окна в холле — отодвинув штору, Тави выглянула наружу, чтобы оценить, кто же изволил пожаловать. Хотя, если честно, прямо сейчас она была бы рада кому угодно — вплоть до приблудившейся к двору адской гончей. На крыльце, впрочем, она увидела вовсе не гончую, а одного из многочисленных коллег Гейла по Академии — того самого калишита с непроизносимым именем, которое Тави никак не могла запомнить. Он стоял, делая пометки в толстой потрепанной книге; будто почувствовав ее взгляд, он вскинул голову. Задернув штору, Тави поспешила открывать. — Добрый день! — выкрикнула она немного нервозно. Коллега Гейла захлопнул книгу и медленно поднял брови. — Госпожа Декариос, — он отступил на несколько шагов, — у вас все в порядке?.. — Конечно, — подтвердила Тави и в доказательство своих же слов бодро улыбнулась. — А почему вы спрашиваете? — У вас кровь, — он постучал длинным смуглым пальцем по собственному подбородку. — А… Не зная, куда девать руки, она просто стояла на пороге; впрочем, пришедший тут же спас положение. — Возьмите, — он вынул из кармана мантии чистый белый платок и протянул его Тави. Поспешно вытерев лицо, она мельком успела заметить вышитую в уголке, вписанную в правильный треугольник вензельную вязь. — Я постираю и верну, — торопливо сказала Тави. — Простите. Домашние дела… — Не стоит, — быстро сказал гость. — На самом деле, я пришел к профессору Декариосу по поводу его исследования… скажите, он дома? Тави покачала головой. Несмотря на то, что сегодня Гейл был свободен от лекций, с самого раннего утра он пропадал в городе в поисках магических ингредиентов; вспомнив, какой длины был свиток со списком, который он забрал с собой, Тави поняла, что мужа она не увидит как минимум до ужина. — Печально, — он немного помрачнел. — Хотите, я передам ему, ну… что скажете, то и передам? — предложила Тави. — Нет… Слишком уж большой объем информации. Да и мне важна точность. А скоро ли вернется ваш муж? — К ужину, скорее всего. Тави неопределенно пожала плечами. Она чувствовала неловкость — этот невысокий серьезный калишит явно давал ей понять, что в их с Гейлом дела не стоит совать нос кому-то третьему. Это было как минимум обидно, потому что Тави-то как раз знала, что ее эти дела касаются напрямую… впрочем, об этом уже не имел никакого понятия сам гость. Гейл не сказал ему ничего сверх того, что ему требуется помощь в исследовании останков артефакта. Как же, адова сера, обидно не иметь ни капли волшебных сил! — Знаете что, — вдруг сказал волшебник, — вы очень сейчас заняты, госпожа? Мы могли бы немного прогуляться… скоротать время в ожидании профессора Декариоса. Если быть откровенным, мне… давно хотелось с вами познакомиться. — Господин, — Тави строго сжала губы, — вы должны понимать… — О, нет, не подумайте ничего дурного, — спохватился он. — Мой интерес сугубо исследовательский. Ведь молва не лжет? Вы и впрямь та самая леди-жрица, которая мечом и молитвой сразила Избранного Миркула? Он выжидающе, даже с легким, тщательно запрятанным вызовом на нее посмотрел. Тави посмурнела. Не хотелось снова вспоминать себя прежнюю — сильную, значимую, не требующую защиты. Ту, которая решала свои проблемы сама — а не сваливала их на любимого человека. С другой стороны… почему бы и нет? Не показывать же слабость перед чужаком! — Пойдемте, — она подцепила с готовностью выставленный локоть. — Во-первых, не мечом, а булавой, если уж идти до конца в фактологии. Во-вторых… господин? — Зовите меня Кирим, — рассеянно отозвался он. — На Севере с трудом запоминают южные имена. Кроме того, имена не так важны. Продолжайте. — Продолжаю. Генерал Кетерик Торм… тот, кого вы зовете Избранным… дело в том, что я его не убивала. Он был мертв задолго до нашей встречи. Я всего лишь… приблизила неизбежное. — Вот как? Оказывается, они успели пройти половину квартала; по дороге рядом с шумом проезжали омнибусы, а слева по тротуару Тави видела кованую решетку ворот чьей-то виллы. На решетке снова сидел ворон — Тави стиснула зубы и отвела глаза. Еще не хватало закатить истерику перед коллегой Гейла. — Госпожа Октавия, — Тави немного удивилась — он впервые назвал ее по имени. — Каким он был? — Кто? — Кетерик Торм, — пояснил Кирим. В его глазах горел настоящий, искренний интерес. Тави задумалась. — Я не знала его близко… Он был потерян. Незаурядная личность. Талантливый генерал. Когда-то, наверно, прекрасный отец и муж. Когда-то… потому что всему, что он делал, нет прощения. Это был конец его пути. Если вы понимаете, о чем я. — Кажется, понимаю, — задумчиво кивнул он. — Торм был Избранным Миркула. А насколько мне известно о том, каков этот бог, то только такого человека он и мог к себе приблизить. Смерть… Истощение… Отчаяние. Да. Теперь ему придется искать другого Избранного. Что ж, не будем желать ему удачи. Он улыбнулся — дружелюбно и искренне; яркое, еще теплое осеннее солнце подсвечивало его затылок, и оттого казалось, что на его голове лежит светящаяся красноватая корона. У Тави почему-то разболелись глаза; на секунду зажмурившись, она приложила ладонь ко лбу, защищаясь от чересчур яркого света. — С вами все хорошо, госпожа? — услышала она обеспокоенный голос Кирима; боль ушла так же быстро, как и пришла, и Тави снова распахнула глаза. — Уже да, — выдохнула она. — Господин Кирим, а откуда такой интерес? Вы, случайно, не миркулит? Она немного нервно рассмеялась. — Даже если бы и был, я бы вам не сказал, — спокойно ответил он. — Но все гораздо проще. Я некромант. Вопросы жизни и смерти — мои главные профессиональные компетенции. Но, мы с вами заговорились. Кажется, я вижу мистера Декариоса — вот он, как раз вышел из-за поворота. Гейл действительно шел навстречу им — в темно-синей мантии, с забранными назад волосами и тяжелой сумкой через плечо; увидев его, Тави быстро выдернула руку из хватки собеседника и бросилась к мужу. Как же сильно ей не хватало — его самого, и этой потрясающей нежной улыбки, которой Гейл одарил ее, когда она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в обе щеки. — А казалось, Уотердип большой город, — со смехом сказал он; заметив, что Тави не одна, он мягко отстранился и принял серьезный вид. — Профессор аль-Бейлур? Чем обязан? — У вас абсолютно очаровательная жена, — медленно отозвался тот; Тави показалось, что на секунду выражение его лица неуловимо изменилось — но только на секунду. — Но, впрочем, к делу. Я добился кое-каких результатов в исследовании и теперь должен ими поделиться. Разумеется, не здесь… — Конечно, не здесь. Тави ощутила, как Гейл почти неосознанным движением притягивает ее к себе — словно пытается заранее от чего-то защитить. Самое странное, что она сама не чувствовала почти ничего — кроме, может быть, некоторого любопытства. Видимо, ее психика исчерпала запасы страха. А может, наоборот, готовила силы. *** Было решено собраться в библиотеке — там стояли самые удобные кресла во всем доме, а разговор, по словам профессора аль-Бейлура, предстоял некороткий. Тави предложила было гостю чашку кейфа, но тот несколько смущенно, но решительно отказался. — Я не хочу отнимать у вас больше времени, чем должен, — ответил он и, раскрыв портфель, вынул оттуда маленькую шкатулку. Откинув ее крышку, он осторожно вытащил на свет склянку, на дне которой лежал уже знакомый Тави зеленоватый мелкий пепел. Она едва заметно содрогнулась и отвела глаза — воспоминания были еще живы в ее памяти. — Итак, — издалека начал профессор, — для начала я хотел бы спросить вас вот о чем. Слышали ли вы о так называемой Битве Костей, что расположена близ Анаурока? Гейл напряженно нахмурился, что-то припоминая. — Земли, что когда-то звались Торгорским Треугольником? Те самые, где после междуусобной войны не осталось ни одного живого разумного создания? Насколько я помню, последнее, что было слышно об этих землях, это то, что они населены нежитью всех сортов. — Совершенно верно, — кивнул его собеседник. — Четыре века назад так и было. Впрочем, скорее всего, ничего особенно и не изменилось. Но я продолжаю. Одной из достопримечательностей этой территории являлся Розовый Сад… и вот это уже важно. Тави встрепенулась и вся обратилась в слух. — Никто не знает, да и не может знать, кто же создал этот сад… Может быть, это был какой-то злобный лич. Или не очень злобный, — профессор аль-Бейлур позволил себе легкую улыбку. — В конце концов, розы в этом саду росли очень красивые. Останки одной из них — сейчас перед вами. Он погасил улыбку. — Судя по оттенку пепла, а так же необычайной консистенции, ранее он был кроворозой немертвой. Честно говоря, я всегда считал, что этот цветок — выдумка романтических бардов… Пришлось убедиться, что это не так. — И что такого особенного в этом… цветке? — очень спокойно осведомился Гейл, однако Тави видела, как побелели его вцепившиеся в подлокотники пальцы. — Можете посмотреть сами, — профессор аль-Бейлур пододвинул ближе к ним уже знакомую Тави книгу — ту самую, которую он принес с собой — и раскрыл ее на заложенной черным пером странице. «Кровороза немертвая имеет черный окрас лепестков в обычном состоянии, и алый — в состоянии сытости. Всякий, кто дотронется до нее и объявит своим хозяином, станет пищей для кроворозы до тех пор, пока не истощатся его жизненные силы — после чего умрет и воскреснет в виде нежити. При уничтожении распадается на зеленоватый пепел; влияние пепла на живое создание неизвестно». Отняв от страницы пальцы, Тави со странной внимательностью принялась их разглядывать. Сухая кожа. Несколько незаживших царапин. И… Ей не хотелось, не хотелось в это верить. Обломанные, несчастные, слоящиеся еще утром ногти за какие-то полтора часа стали белыми, твердыми, блестящими… И острыми.