Десять шагов назад

      Суровые стены Чёрной Ладьи, наконец-то появившиеся на горизонте, не вызывали ожидаемой радости. Даже будущая встреча с Джеродом уже не казалась столь заманчивой. Если Эллиса дочь Иллидана, то как он начнёт разговор с её дядей? «Привет, друг! Как дела?.. Да, кстати, я тут чуть не убил твою будущую племянницу!» Бред! Ему и говорить-то о ней ни с кем нельзя, не то что делиться снедающей изнутри болью.       Он едва не убил собственного ребёнка!       Никогда ещё Ярость Бури не ощущал себя отцом. Мечтал — да, но даже и близко не думал, что столкнётся с подобным чувством. Мнение о дочери — даже в голове это слово звучит дико! — металось. Почему она играла роль его служанки? Как давно они с драконом всё задумали? Зачем? Почему не говорили? В конце концов, что с самой Деей и почему… Почему девочка?!       Последний вопрос был совершенно неважным в свете остальных, но отчего-то разум старательно возвращался именно к нему. Дея говорила, что у него будет мальчик, разве нет?! Хотя… она же дракон времени, когда те признавались в чём-то напрямую? Скорее всего, дочь Ноздорму сказала что-то размытое: у вас с Майев иногда появлялся сын, подразумевая, что то были события других линий времени. Неужели только ради существования Эллисы Хранительница Времени так старается? Но почему?       Кроме снедающего страха за жизнь бронзового дракона, ужаса от последних действий по отношению к собственному ребёнку и возмущения их предательством, к жуткому коктейлю отчаяния добавилась новая проблема. Провалы в памяти. Пока Ярость Бури ехал в сторону Сурамара с отрядом из Чёрной Ладьи, встретившего его у выхода из портала, периодически на него накатывала пелена. После первого приступа окружающие эльфы смотрели на Иллидана как-то нервозно и подозрительно. Чародею стоило труда выяснить, что в тот момент он странно себя вёл и реагировал, словно вообще не понимал, где находится и куда его везут. Влияния Древних Богов маг в себе не чувствовал, аура Деи едва теплилась, и чем слабее она становилась, тем дольше он проводил в забытье.       Что случится, если приступы окажутся слишком затяжные? Настанет ли такой момент, когда Ярость Бури не сможет себя контролировать окончательно? Ответы казались жизненно необходимыми, ведь ничего хорошего в подобной перспективе не было. Вернётся ли линия времени в намеченное русло, где его двойник снова начнёт целовать пятки Шелест Ветра, тем самым непоправимо ранив сердце Майев? Тогда не просто ребёнка не будет, а вообще ничего из того, чтобы было на Земле, никогда не случится.       — Отец, что ты натворил?!       Раз за разом эхо голоса Эллисы пугало Иллидана всё больше и больше. Чем дольше он анализировал, тем сильнее ужасался тому, что же на самом деле натворил. Почему именно сейчас ему нельзя вернуться назад?! Остановить самого себя, чтобы не наделать глупостей… Да и зачем вообще нужно было лезть в прошлое?!       — Ты пожалеешь… Ты можешь получить от будущего больше, чем от прошлого, — тихий спокойный голос дочери Ноздорму разрывал сердце изнутри.        Услышит ли он его ещё когда-нибудь? Почему, ну почему он оказался слишком упрямым, чтобы прислушиваться?! Если она знала варианты линии времени, как допустила его возвращение в прошлое?! Чёртовы магические таланты и Источник Вечности! Неужели опасаясь, что заклинание не сработает, Иллидан так сильно увлёкся, что оно наоборот сработало слишком хорошо, и поэтому Дея не успела заметить опасность, пока не стало слишком поздно?       К концу путешествия Ярость Бури превратился в злобную нервную тень себя прежнего, сгорая в постоянно тлеющем пламени неуверенности, страха, сожаления, раздираемый совестью и неким подобием жалости к самому себе. Как теперь будет относиться к нему дочь, которую он чуть не убил во время внезапного нападения? Простит ли она ему Дею? Случится ли её рождение вообще?       Неизвестность, как хищный зверь, безжалостно раздирала сознание, не позволяя чародею ни спать, ни есть, ни отвлечься от тяжёлых мыслей хотя бы на мгновение. Дея и тут была права: неопределённость будущего действительно самый жуткий страх.       Как именно он пережил первую встречу с Кур’Талосом Иллидан едва помнил. Видимо, то, что магу плохо, было заметно слишком явно, потому что вместо ожидаемых расспросов командующий приказал отвести его в комнату, пообещав, что в скором времени его осмотрит жрица. Ни странная улыбка стоящего чуть поодаль Рол’тарака при этих словах, ни сам факт нахождения дочери Элуны в Чёрной Ладье не коснулись разума Ярости Бури. Глаза снова начинала застилать до боли знакомая пелена, а потому он из последних душевных сил пытался отвоевать у молодого себя право управлять жизнью. Только не сейчас, не рядом с Гребнем Ворона, иначе всё окончательно испортится!       Прийти в себя ему помог дорогой любимый голос:       — Иллидан?       Туман отступил, позволяя рассмотреть стены небольшой скудно обставленной комнаты и, главное, силуэт хорошо знакомой фигуры.       — Майев?       Песнь Теней, видя неприкрытое удивление Иллидана, лишь улыбнулась одним уголком губ.       — Выглядишь так, словно не рад меня видеть, — столь родная интонация лёгкой иронии оказалась куда как более надёжным средством снова стать собой, чем приложенные ранее внутренние усилия.       — Мэв!       Вскочив с кровати, Иллидан и без бывших крыльев смог подлететь к заветной девушке, заключая в иступлённые объятья. Не ожидавшая столь бурной реакции жрица успела даже пропустить два поцелуя в шею и щеку.       — О Богиня, да что с?..       Вопрос потонул в третьем поцелуе, накрывшим ей губы. Когда же Ярость Бури отстранился от сладких уст возлюбленной, у той не хватило сил его ругать, столько странной боли и отчаяния плескалось в золотых глазах.       — Что с тобой произошло? — мягко, пусть и взволнованно спросила Песнь Теней, поглаживая ему плечо.       Вместо ответа Ярость Бури снова прижал её ближе к себе, уткнувшись губами в висок, где в далёком будущем появилась единственная чёрная прядь среди полностью седых.       — Слишком много всего, — наконец тихо отозвался он, нехотя отстраняясь от Песни Теней. — Например, я целую вечность не мог говорить, как сильно тебя люблю.       Остатки возмущения жрицы тут же потонули в довольной смущенной улыбке, которую та безрезультатно попыталась скрыть.       — Тебе нравится меня дразнить?       — Ты всегда была милая, когда смущалась, пусть такое случалось и нечасто. Однако, именно сейчас я не сказал ничего такого, что должно было вызвать у тебя это чувство. Мои слова идут от сердца: я до смерти люблю тебя.       — Не надо было соглашаться на приглашение из Чёрной Ладьи, — наигранно недовольно пробурчала Майев, прикладывая кончики пальцев к горящим щекам.       — Как странно ты говоришь, что тоже скучала. Но нам повезло; у меня было достаточно времени, милая, чтобы научиться понимать истинный смысл твоих слов.       Неожиданно Майев пристально посмотрела на Иллидана, странно меняясь в лице. По привычке ожидая лишь худшее, тот внутренне напрягся, гадая, в чём и когда успел оплошать.       — Да, ты прав, я скучала.       Обхватив лицо Ярости Бури двумя руками, Песнь Теней приподнялась на цыпочки и поцеловала его, отдаваясь ощущениям. Золотые глаза удивлённо расширились, но лишь на мгновение, чтобы тут же довольно зажмуриться. Измотанное страданиями и терзаниями сердце забилось быстрее, но впервые за много месяцев от радости. То, что для кого-то было бы лишь маленьким подарком судьбы, для путешественника во времени стало заветной наградой. Прижимая Майев всё ближе, Иллидан чувствовал тепло её тела под тонким жреческим одеянием. Это тепло всё больше и больше сжигало его, заставляя кожу гореть в болезненном пламени.       «Что со мной не так? Как я могу чему-то радоваться, после всего того, что чуть не сделал с нашей дочерью?»       Тяжелые мысли тут же испортили настроение, забрав обратно загорающиеся яркие краски мира. Почувствовав изменения партнёра, Песнь Теней прервала поцелуй и взволнованно посмотрела на него.       — Я… я позволила себе… — тут же сконфужено уточнила она, опустив глаза в пол.       — Нет. Даже не смей так думать. Ты — то единственное, из-за чего я вообще ещё хочу жить и бороться, — Ярость Бури аккуратно погладил щёку жрицы, а после легко приподнял ей подбородок, чтобы посмотреть в дорогие зелёные глаза.       Такие же, как у их дочери. Те глаза, что он так и не узнал.       «Как я мог?!»       — Тебе нехорошо? Ты заболел? — заботливо спросила Песнь Теней, наблюдая за выражением лица Иллидана. — Мне говорили, что по дороге в Чёрную Ладью у тебя были какие-то приступы. Опять началось? Расскажи мне больше; излечить недуг легче, когда понимаешь его природу.       — Я заболел тобой и нашим будущем, из-за чего слишком сильно вмешался в прошлое. Вот оно меня и наказывает.       — Иллидан, перестань. Прошу, хотя бы сейчас будь серьёзным и перестань рассказывать небылицы.       — Как и всегда, это — чистая правда. Я никогда не врал тебе.       — И всё же, с тобой что-то происходит. Как я поняла из донесений, что мне позволили послушать, в столице на магов Ксавия влияет не самая благая сила. Кур’Талос, конечно, знает больше, но до обычных обитателей Чёрной Ладьи докатываются лишь обрывки. Моя помощь не повредит. Ложись.       — Только если ты ляжешь рядом.       — Иллидан, мы, кажется, всё прояснили ещё в Храме: когда ты мой пациент, между нами не может быть ничего лишнего.       — А как только перестану?       Вместо ответа жрица приняла недовольную позу, уперев руку в бок, и показательно устало закатила глаза.       — Чем быстрее я закончу, тем раньше смогу ответить на твои провокационные вопросы, — туманно заверила она.       — Ты же понимаешь, что задуманная тобой попытка потом аккуратно улизнуть не получится?       — И кто тебя в столице научил мысли читать?       — Я сам.       — Кхем… вообще-то, про мысли я пошутила.       — А я — нет.       Майев недоумённо подняла брови, но снова лишь покачала головой, списав ответы мага на очередное чудачество. Пока Иллидан послушно возвращался обратно на кровать, она вознесла молитву и приложила руку к его груди. Довольная улыбка Ярости Бури постепенно померкла, глядя на то, каким взволнованным и даже испуганным становится лицо любимой.       — Этого не может быть, — хмуро самой себе сказала Майев. — Я, должно быть, ошиблась.       — О чём ты?       — Подожди немного. Сейчас перепроверю.       Однако и вторая молитва, судя по реакции Песни Теней, её совершенно не обрадовала.       — Так ты расскажешь мне, что выяснила?       — Может быть, моё личное отношение к тебе что-то путает. Этого просто не может быть, — глухо повторилась жрица. — Мне в жизни доводилось принимать роды, когда ребёнок ещё в утробе был мёртв, и вот сейчас ты… ощущаешься похоже. Как будто две жизни в одной, но одна из них не отвечает на зов Элуны. Это же невозможно! Богиня, да что с тобой было в столице?!       — Вот как? Любопытно.       — «Любопытно»?! Ты… ты сейчас серьёзно?! Тебе просто любопытно?!       — Мой вопрос может показаться странным, но ты можешь определить, какая именно из двух душ тебе показалась мёртвой?       — Это так важно? Сейчас тебе необходимо…       — Любимая, прошу, ответь на мой вопрос, — Иллидан поймал и мягко сжал руку Майев, тем самым заставив посмотреть на себя.       — Если ты настаиваешь…       После третий проверки Песнь Теней слегка скривила губы задумавшись.       — Что бы тебе ни пришло в голову: говори как есть, — предупредил её Ярость Бури.       — Одна душа, она… Как будто не принадлежит Элуне. Ты посвятил себя другому богу?       — Да. Тебе.       — Иллидан, пожалуйста…       — Я снова совершенно серьёзен. Именно эта душа умирает, я прав?       — Хочешь сказать, я тебя убиваю?!       «В той заветной для всех бронзовых драконов линии времени».       — О, нет, любимая, твоё нахождение рядом наоборот спасает. И это снова не просто красивая фигура речи. Не хочу даже думать, что бы со мной случилось, если бы пришёл кто-то другой. Кстати, а что ты здесь делаешь? Как я понимаю, Гребень Ворона опередил Ксавия с запросом, но почему ты уже в Чёрной Ладье?       — Он посчитал, что так будет безопаснее. Вся крепость стоит на ушах, как будто готовится к осаде или даже войне. Нас ждёт что-то ужасное, да? — ещё серьёзнее спросила Майев.       — Я хотел бы успокоить тебя и сказать: «нет», но тогда мне пришлось бы соврать.       — Тогда ничего не отвечай, — её волнение легко читалось по нервным движениям пальцев и закусанной губе. — Ужасно: в тебе что-то умирает, а я даже не знаю, что делать!       — Просто ляг рядом. Обещаю, что буду держать себя в руках… Но больше, конечно, тебя.       — Первый раз слышу о таком лечении смертельных недугов, — явно не разделяя игривого настроя партнёра, прокомментировала Песнь Теней, приподнимая одну бровь.       — О, это очень древняя техника для спасения особенно одарённых магов. Если добавить к этому поцелуи, — и не только, — то они становятся воистину бессмертны.       — Древняя техника, говоришь?       — Именно.       — Вчера придумал?       — Почему вчера? Сейчас.       — Пожалуй, прибегнем к ней в каком-нибудь крайнем случае.       — То есть ты готова обречь меня на увядание? А как же переживания и желание спасти своего самого главного пациента?       — Тебе не стыдно настолько откровенно пользоваться положением?       — Можно и на этот вопрос я не буду отвечать, чтобы не соврать?       Майев приложила ко лбу ладонь, ошарашено качая головой от наглости ответа. Однако, когда Иллидан начал отодвигаться, она всё-таки легла, сохраняя на лице смесь негодования и восхищения.       — Если я с тобой надолго задержусь, это может вызвать подозрения и разговоры, — недовольно заметила она, устраиваясь в его объятьях удобнее.       — Их станет гораздо больше, если ты не задержишься.       — Вообще-то, не все в Чёрной Ладье знают о наших… наших… отношениях.       — Достаточно того, что я наконец-то о них услышал из твоих уст. Для этого всего-то пришлось оказаться немного присмерти. И какие же у нас, по-твоему, отношения? — приподнявшись и упёршись на локоть, Иллидан навис над Майев, пристально глядя ей в глаза. — Кто я для тебя?       Готовая слететь с губ шутка так на них и замерла. Любой нечестный или наигранный ответ казался в такое мгновение максимально неправильным, а честный вырвать из сердца было невероятно тяжело. Как никогда золотые глаза напоминали Песни Теней омут, в котором ей суждено утонуть, стоит лишь перестать сопротивляться.       — Я боюсь отвечать, — наконец призналась она.       — Но ты всё равно приехала. Пришла сейчас ко мне. Переживаешь. Легла рядом. Чего же ты боишься, любимая? — аккуратно гладя свободной рукой волосы подруги, Ярость Бури постепенно опускал её всё ниже.       — Тебя. Я всё ещё не понимаю твоих ответов и причины некоторых поступков. Как будто внутри есть ещё один Иллидан, о жизни которого я ничего не знаю.       — А хотела бы узнать? — склонившись к шее Майев, Иллидан оставил там чувственный поцелуй, хорошо помня, что её более взрослой версии такое весьма нравилось.       — Пожалуй…       Незаметно для самой себя Песнь Теней повернула голову, сильнее открывая шею. Одновременно с этим она всё же пыталась остановить горячую ладонь чародея, сползающую по её телу. Противоречивость поведения нисколько не смутила Ярость Бури, продолжавшего бессовестно пользоваться её слабостями.       — Ты же обещал… — выдохнула жрица, едва узнавая собственный голос.       — …Больше держать тебя в руках. Ты сама останавливаешь.       — Нет, всё, хватит. Это неправильно. Когда я заходила, ты едва осознавал где находишься, — тем не менее заупрямилась Майев, неуверенно пытаясь выбраться из заветных объятий. — Тебе нужен покой. Завтра ночью тебя хочет видеть Кур’Талос, так что постарайся как следует отдохнуть.       — Мне всё равно, кого и когда хочет Кур’Талос. Меня сейчас интересуют не его желания.       — Иллидан, я прошу, остановись. Мне что, тебя к кровати привязать, чтобы ты выспался?       — Тебя уже сейчас возбуждает моё пленение? Это многое объясняет, милая.       — Что ты опять такое говоришь?! — со смесью стыда и возмущения шикнула Песнь Теней, чувствуя, как к щекам приливает кровь.       Ловко извернувшись, она выскользнула из объятий партнёра, старательно пытаясь восстановить дыхание.       — Хочешь ты того, или нет, но завтра тебя ждёт разговор с Гребнем Ворона. Да и Джер передавал привет. Он тоже будет рад увидеться.       — А ты? Ты придёшь?       — Всё зависит от твоего хорошего поведения, Ярость Бури. И пока ты ведёшь себя очень плохо!       Быстро поправив одежду и волосы, Майев ещё раз решительно выдохнула и стрелой вылетела из комнаты. Расслабленный близостью с любимой, Иллидан лишь широко улыбнулся ей вслед, падая обратно на подушку. Довольная улыбка упорно не хотела сползать с губ, а разрушающие мысли впервые не смогли преодолеть барьер фантазии и страсти.       Неожиданно знакомый золотистый вихрь закружился вокруг, заставляя сердце снова радостно вздрогнуть.       «Дея! Она жива!» — Иллидан вскочил с кровати, чтобы поприветствовать долгожданную драконицу.       Однако одновременно с облегчением в душу проник мороз. Жаркие пески меньше всего могли бы ассоциироваться с холодом, но именно он пробирал мага до костей. Это — не тот же песок времени. К нему явился другой дракон.       Когда вихрь обрёл форму, Иллидан смог воочию увидеть новую гостью. Её синдорийская ипостась обладала такими же серыми глазами, цветом волос и оттенком кожи, что и у Деи, а моложавое лицо не давало определить возраст, но Ярость Бури сразу отмёл вариант с сестрой. Перед ним стоит мать, и в момент осознания данного факта в голову не привыкшему к трусости эльфу закралась мысль, что он предпочёл бы увидеть самого Вневременного.       Потому что глаза драконицы были полны боли, едва скрываемого презрения и жажды мести.       — На колени, — глухо шикнула Хранительница Времени.       Повинуясь голосу одной из супруг Ноздорму, острейшие песчинки безжалостно пронзили ноги Иллидана, мгновенно состаривая в них мышцы. Силы тут же исчезли, уступив место боли, из-за чего чародей упал, едва успев упереться руками. Тем не менее, Ярость Бури не отрываясь смотрел на противницу.       И один вопрос он не мог не задать:       — Что с ней? — собственный голос показался глухим и безжизненным.       — Замолкни.       Кажется, даже это единственное слово далось женщине с трудом, потому что она процедила его через едва разомкнутые губы. Чем дольше драконица смотрела на свою жертву, тем страшнее становился блеск её холодных глаз.       — Одно дитя. Я позволила себе одно дитя, исход которого не вижу, — скорее всего, в обычном состоянии голос супруги Ноздорму был бы приятным, но сейчас он хрипел и будто бы царапал слух. — Единственная дочь, чьё видение смерти мне не пришлось переживать в начале её рождения.       Противница приближалась медленно, но неуклонно, и с каждым новым шагом становилось всё холоднее. Будто бы окружающее тепло приникает к дракону, чтобы потом всепоглощающем пламенем обрушиться на причину её страданий.       — Тебе никогда не понять, что переживает родитель, видя смерть ребёнка! Каждый раз… Перед откладыванием яйца я уже знала, когда и как окончится путь каждого дракончика! Я даже не могла любить собственных детей как хотела, потому что ощущала боль потери с новой силой, как только смотрела на них! — женщина на мгновение прикрыла глаза, из которых выкатились тяжёлые слёзы. — И только одну я оставила себе… Единственную, чью смерть не вижу, но рождение и жизнь дарят радость… Ту, из-за которой пришлось умолять супруга пренебречь правилами… Мой маленький золотой лучик, который ты чуть не убил!       Повинуясь новому взмаху всё более когтистой руки, острые песчинки вонзились Иллидану в грудь, прожигая нутро. Боль почти отключила сознание, превратив окружающий мир во всполохи ярких искр.       — «Чуть»… значит, она жива? — через силу уточнил он на выдохе.       — Конечно, жива! — тут же выпалила драконица, а потом схватила противника за шею и подтянула к своему лицу, из-за чего Иллидан начал ещё и задыхаться. Внезапно оно изменилось, сияя каким-то странным и неожиданным задором. — Мой супруг — не ты. Для него жизнь собственной дочери — драгоценна.       Злобные слова тут же пронзили сердце, заставив то пропустить удар. Что душевная боль отобразилась на лице, Ярость Бури догадался запоздало, заметив удовлетворение противницы. Видимо, она прекрасно понимала, какое воздействие возымеет над ним, для чего и приблизилась ближе.       — Мне… жаль. Я не хотел.       Когтистая лапа ещё сильнее сдавила горло.       — Так даже хуже! — снова вспылила супруга Ноздорму. — Знать, что твоё любимое дитя могло погибнуть из-за того, что какой-то смертный случайно…       Продолжение фразы осталось висеть в воздухе, но жуткий смысл был и без того ясен.       — Как же ты мне противен!       Что-либо ответить драконице Иллидан не смог бы, даже если бы ему не сдавливали шею. Что вообще можно сказать матери, чью дочь он едва не убил? «Простите»?       Когтистые пальцы разомкнулись, возвращая воздух и униженное положение у ног противницы.       — Жаль, что я не могу просто разорвать тебя… Ещё и ещё раз, в каждой линии времени, чтобы ты прочувствовал хотя бы часть той боли, что пронзила моё сердце, — холодно процедила Хранительница Времени.       — Я чуть не убил и собственную…       — Я сказала: замолкни! — топнула ногой мать Деи, заставляя пески снова атаковать цель. — Не прикидывайся, будто бы тебе не всё равно на ту несчастную эльфийскую девочку! Дейдорми сделала для неё в разы больше! Да что ты вообще можешь знать о воспитании и любви к своим детям?! Ты лишь грезишь обрывками несуществующих линий времени, вырывая из них самые слащавые моменты. Нет, смертный, воспитание — это не только красивая картинка, но и труд, терпение, уважение и огромная ответственность. Ты же от своей просто сбежал! Но, ничего… Убить я тебя, к сожалению не могу, ты слишком важен для многих линий времени, но вот привить наконец ответственность — вполне.       Вокруг противников закружился столь знакомый и одновременно незнакомый вихрь. Призывая в себе остатки ауры Деи, Иллидан попытался создать из них подобие щита, чтобы силы её матери его не коснулись.       — Да как ты посмел?! — тут же шикнула супруга Вневременного.       — Что ты собираешься сделать?       Наивно было полагать, что дракон времени будет делиться своими планами, но к удивлению Ярость Бури она злобно улыбнулась:       — То, что нужно было сделать давно: верну тебя обратно. В тот миг, когда вас с командиром Стражей выкинет в другой мир. И в этот раз её разбитое сердце окажется глухо к твоим слащавым словам, а потому ты, наконец, подохнешь от её руки, чтобы позже возродиться.       — Нет!       — Да! Посмотришь, какой болью и ненавистью будут сиять её глаза в момент, когда она замахнётся для последнего удара! Это недостаточное возмездие для меня, но вполне справедливое наказание для тебя.       Мановением руки мать отогнала от противника слабое сияние дочери, чтобы нанести последний удар. Лишь из природного упрямства, давно ставшее неотъемлемой частью Ярость Бури, он снова навёл щит, понимая, что в сущности все старания бесполезны. Какого же было удивление обоих, когда защита мигнула яркой золотой вспышкой.       — Мама, не надо.       Сил, чтобы обернуться, у Иллидана почти не было, но он всё равно попытался.       Стоящая за спиной Дея почти не изменилась. Всё такая же бледная, спокойная, скорее даже безэмоциональная, с равнодушными серыми глазами. Она не казалась ни раненой, ни даже взволнованной, стоя рядом со своим несостоявшимся убийцей. Однако стоило щиту потухнуть, как и едва заметный свет вокруг неё стал глуше. До этого мгновения Иллидан даже не замечал его, но вот тот стал слабее, и он тут же почувствовал разницу. Спокойствие превратилось в усталость, равнодушие в апатию, а серые глаза наполнились физической и душевной болью. Со стороны дочь Ноздорму выглядела как и раньше, но чувствовалась иначе. Словно и для бронзовой стаи существуют грани «до» и «после».       — Дейдорми! Тебе ещё опасно находиться вне Пещер Времени! — тут же спохватилась супруга Вневременного.       Поразительно, насколько быстро в ней переживания и искреннее беспокойство сменили презрение и злость, словно им драконица отдавалась гораздо охотнее, чем разрушающим здравомыслие чувствам. В каком-то смысле Ярость Бури даже позавидовал матери Деи: ему никогда бы не удалось столь быстро забыть обиду, чтобы так искренне о ком-то переживать. Скорее, он бы сначала разобрался с причиной своих бед, чем бросился справляться о ближнем, но старшая драконица, казалось, его уже даже не замечала.       В этом и есть их разница? Такой должна быть настоящая любовь родителя к ребёнку? У Ярости Бури не было ответов.       — Дитя моё, прошу, вернись, — продолжала взволнованно супруга Ноздорму.       В ответ на беспокойство матери Дея лишь покачала головой.       — Я прошу тебя оставить его, — уверенно, пусть и негромко ответила она.       — Что?! Но… он заслужил и худшего! Ты что, его простила?!       В голосе женщины было столько удивления и возмущения, что они невольно царапнули душу. Однако вместе с ними рядом появилась надежда. Да, Ярости Бури приходилось в своей жизни убивать, и не раз, но сейчас ему почему-то оказалось важно прощение Деи.       — Этого я не говорила, — она покачала головой, чем удивила обоих собеседников. — Однако, я всё равно прошу тебя не трогать его.       — Почему?!       — Я прошу тебя. Можешь это сделать для меня?       — Доченька, для тебя я могу сделать очень многое, но… объяснись. Он не убил тебя по чистой случайности и если бы не старания отца, я даже думать не хочу, что бы случилось.       — Так надо.       — Кому?       — Мне.       Драконы не отрываясь смотрели друг на друга, совершенно не обращая внимания на мага, чью судьбу решал их разговор. Как никогда Иллидан почувствовал себя ничтожно, словно он всего лишь одна из тысяч крохотных песчинок. Не самое приятное ощущение для горделивого эльфа.       Мать Деи бросила в Ярость Бури недовольный взгляд, сжимая снова обычные ладони в кулаки.       — Я не согласна с твоим решением, дочь моя, — наконец строго выдала она, но быстро добавила гораздо более мягким тоном, — но если ты пообещаешь мне немедленно вернуться, то пусть смертный поиграется со своей никчёмной жизнью ещё немного. К тому же, я запрещаю тебе снова появляться перед ним. Даже чтобы спасти ту девочку. Ни она, ни кто-либо другой!       — Как скажешь, мама, — послушно склонила голову Дея. — Спасибо.       — Не благодари меня за то, что я вынуждена оставить этого смертного в покое, — скривилась супруга Вневременного. — Ему опять повезло, и снова совершенно незаслуженно.       Золотые вихри обволокли драконов, но в последний момент Дея будто бы замедлила исчезновение, смотря в Иллидана долгим взглядом.       — Мне жаль, — тихим шёпотом произнёс он, вкладывая в сказанное всю искренность и боль, скопившиеся после их жуткой последней встречи. — Я не хотел.       — Да, ты хотел ранить свою дочь, а не меня.       — Я не знал! — против воли вспылил Ярость Бури.       — Даже по такой логике ты хотел сделать очень больно кому-то из бронзовой стаи. Моей сестре моей же силой. Ты серьёзно думаешь, что это звучит многим лучше?       Иллидан открыл рот, но поспешно захлопнул его. Крыть было нечем.       — Тогда почему ты снова меня спасла? — немного обиженно уточнил он.       — Потому что дело нужно доделывать до конца, — слова Деи растворялись в воздухе, как и она сама, отчего конец фразы был едва слышен. — Тебя иногда даже смерть не останавливает.       — Мне всё равно жаль. Прости меня, — горько сообщил в пустоту чародей, без сил ложась на пол.       Однако ответом ему была лишь тишина пустой комнаты.