С долгожданным появлением желанного гостя всеобщий переполох в Санклере не утих, а, напротив, разыгрался только сильнее. Вот только, по скромному мнению Хелен, совершенно зря.
Ничего выдающегося в лорде Бернарде Мейкомбе она для себя не отметила: он был не молод и не стар, не особо хорош собой, но и не уродлив, вполне мил и производил определенно положительное впечатление — словом, был самым обычным. Обыденности всегда было недостаточно, чтобы заинтересовать ее. Хелен неслышно, но откровенно разочарованно вздохнула из-за зря потраченных двух часов, проведенных с книжкой по таксидермии.
Все изменилось, когда она перевела взгляд на его сына — виконта Блейка. Внешне Мартин был совершенной копией отца, только моложе в два раза. Столкнувшись с ней взглядом, он мгновенно напрягся и будто бы даже побледнел — узнал. Хелен отметила про себя, что весьма иронично за один день дважды случайно столкнуться с кем-то из прошлого, пусть в случае с молодым Кёртисом это прошлое было парой месяцев.
— Рада снова видеть вас, — улыбнулась она, протягивая Мартину руку. Тот, казалось, побледнел еще сильнее и нервно улыбнулся ей в ответ, мельком глянув на отца.
— Вы уже знакомы? — удивленно отреагировал лорд Мейкомб.
— Да, — кивнула Хелен, но не успела пояснить, в каких именно обстоятельствах они познакомились, потому как в ту же самую секунду Мартин мотнул головой и быстро произнес «Нет».
Все присутствующие в салоне обменялись растерянными взглядами, но никак не отреагировали — продолжения ждали. Хелен невозмутимо продолжила.
— Мы виделись у Торнтонов, вы не помните? — при упоминании достойной фамилии не самых достойных людей Мартин сжал челюсти и совсем незаметно качнул головой, будто прося ее не продолжать. Бесполезно. — На званом вечере в честь дня рождения виконта, Эстер и Мэттью давали шикарный прием у себя на Белгрейв-сквер. А когда все гости разошлись…
— Боюсь, вы с кем-то перепутали меня, — он не дал ей дойти до кульминации истории, довольно резко прервав, и судорожно улыбнулся, стараясь не смотреть на отца. — Я не общаюсь с Торнтонами.
— Может быть, — Хелен пожала плечами и будто бы признала свою неправоту. Но потом прибавила: — Конечно, это были не вы. Тот молодой человек представился Йоханном.
Лорд Мейкомб одарил сына странным взглядом, намекавшим на продолжение разговора по окончании визита, и Мартин, потупив голову и нервно улыбаясь, стушевался. Вскоре с приветствиями и прочими любезностями было покончено, дворецкий Уилсон оповестил о том, что ужин готов, и пригласил собравшихся проследовать в столовую.
Когда гости и родители немного прошли вперед, Эдит вцепилась сестре в локоть.
— Ты что несешь? — зашипела она. — Какой еще Йоханн?
— Который весь вечер развлекал меня несмешными шутками, надеясь продолжить общение в более… тесных обстоятельствах, — спокойно ответила Хелен.
Не ожидавшая такого откровения Эдит выпустила ее из рук. Смущение тут же остудило весь запал отругать взбалмошную старшую сестру.
— Надеюсь, он не преуспел…
— Не преуспел бы, если бы я не захотела.
Ставший невольным свидетелем их разговора лакей тактично сделал вид, что ничего не слышал. Уже в который раз.
Но не успели они толком сесть за стол, как к графу Хорниголду торопливо подбежал Уилсон. Дворецкий что-то быстро шепнул ему на ухо и выпрямился, с трепетом ожидая дальнейших распоряжений. На секунду граф опешил, но потом принял наиспокойнейшее выражение лица и, будто бы не произошло совсем ничего страшного, улыбнулся. Не слишком убедительно.
— Вынужден сообщить вам пренеожиданнейшее известие, — очевидно, крайне растерянный и оттого еще больше смущенный ситуацией, он прервал наконец напряженную тишину. — К нам пожаловал мой наследник — Нейтан Картер.
Воцарившееся вновь молчание ничто не нарушало еще секунд десять, потом только Хелен чуть громче положенного выдохнула. Она была готова поклясться, что видела, как губы Эдит беззвучно произнесли слово, о котором той и знать было не положено. Благо, их мать обескураженно смотрела на отца и не видела того ужасного проступка.
— На вас всех лица нет, — из неприятных мыслей о кузене Хелен вырвал тихий и мягкий голос Мейкомба, — с этим наследником что-то не так?
Нейтральное «не так» было бы самой лестной характеристикой, которой можно было описать наследника графа Хорниголда. Хелен прикусила губу, чтобы не дать не самому любимому родственнику характеристику еще более нелестную, раздосадованно усмехнулась и ответила только:
— Сейчас увидите.
Нейтан приехал не один, а со своей женой Маргарет. Маргарет была откровенно глуповатой и какой-то нескладной женщиной неопределенного возраста и происхождения. Помимо полного отсутствия всякого вкуса, у нее отсутствовали также хоть какие-либо манеры. Нейтан определенно выбрал жену под стать себе.
— Мы вас не ждали, — лорд Хорниголд первым поздоровался с наследником и тепло улыбнулся, как если бы и правда был рад его приезду.
— Решили нанести вам внезапный визит, — произнес Нейтан, растягивая согласные, отчего голос его походил на шипение пресмыкающегося. — Проверить, как обстоят дела в доме.
Двигался он медленно и плавно. Всем своим обликом он напоминал змея — гадкого и скользкого хищника.
Хелен, усмехнувшись, фыркнула, но стоически сдержала желание бросить в ответ какую-нибудь колкость. Нейтан, как почувствовав, повернулся к ней.
— Дорогая кузина, — приторно-сладко протянул он, расплываясь в неестественном оскале. Хелен отзеркалила улыбку.
Продолжая склабиться, он подошел к ней и протянул руку. Хелен чуть было не протянула свою в ответ, но замерла на половине пути. На руке Нейтана не было перчатки.
— Перчатка, — так, чтобы слышно было лишь им двоим, напомнила она.
Нейтан на секунду замешкался, чуть было не стушевался, но потом непонимающе наклонил голову и вскинул бровь — вот же невежественный идиот. Хелен мысленно порадовалась удачной оказии выставить его дураком при гостях.
— Появляться в свете без перчаток — дурной тон, — уже громче уточнила она, как бы невзначай, но определенно так, чтобы это точно услышали все. Нейтан напряженно оскалился — замечание явно задело его и унизило не столько в глазах присутствующих, сколько в своих собственных. Он уже собрался было неловко отдернуть руку, но Хелен невольно предоставила ему чудовищный шанс отыграться, прибавив «а уж протягивать леди руку без перчатки — тем более».
— Разумеется, — Нейтан увидел промелькнувшую по ее лицу тень замешательства, когда даже после такого замечания он не отнял протянутой руки, а потом и догадки, и гаденько ухмыльнулся, довольный собой.
Он был готов продолжать унижать себя только ради того, чтобы унизить ее.
В салоне повисла такая тишина, что, казалось, даже резные часы на дубовой панели перестали мерно тикать и замерли в тревожном предвкушении развязки. За окнами возмущенно завыл даже ветер. За спиной громко сглотнул побледневший вмиг всегда розовощекий дворецкий Уилсон. Тон его кожи слился с мраморной отделкой арки, отделяющей салон от прихожей.
Наверняка Нейтан предполагал, что такое откровенное оскорбление должно было смутить и самым подлым образом задеть честь леди Хелен. Но в ответ на наигранно-торжественную ухмылочку она невозмутимо улыбнулась и, ни секунды не колеблясь, развернулась, оставив того с протянутой воздуху рукой без перчатки.
Вряд ли бы кто-то стал осуждать ее за игнорирование подобного приветствия.
Он натянуто улыбнулся сквозь ходящие по скулам желваки и окинул взглядом присутствующих, оказавшихся свидетелями его позора, чтобы выбрать очередную жертву. Когда взгляд его глаз остановился на лорде Мейкомбе, Эдит уже второй раз за вечер неслышно выругалась не самым приличным выражением, как показалось Хелен.
— Нейтан Картер, — представился он незнакомцу сам, чем сразу же во второй раз за минуту выставил себя бескультурным невежей. Мейкомб нисколько не потерялся, но успел бросить на Хелен умоляющий взгляд. Но вмешалась Эдит.
— Это Бернард Кёртис, — спасла положение младшая из дочерей, представив новоприбывшему гостя, — граф Мейкомб.
Нейтан с преувеличенно заумным видом закивал, будто бы что-то слышал о нем до этого вечера.
После череды густо пропитанных фальшью приветствий и неискренних любезностей Уилсон снова пригласил всех пройти в столовую. Нейтан совершенно неуместно поведал всем свои надежды, что в этот раз к столу подали что-то съедобное, поскольку в прошлый раз после ростбифа (между прочим, идеально приготовленного), он не мог неделю встать с кровати. Благо, история осталась вполне раскрыта без подробностей.
Хелен не успела даже что-то презрительно проворчать под нос, как почувствовала, что сзади снова возник Мейкомб, а следом за ним по спине пробежалась дрожь волнительно приятного ощущения. Предвкушения. Ну, хотя бы не она преследовала его.
— Мистера Картера отнюдь не смущает роскошь его положения, — хмыкнул тот совершенно спокойно, но в его голосе все равно просквозила сардоническая усмешка. Хелен с облегчением поняла, что нашла в лице, возможно, будущего зятя единомышленника.
— Смущала ли Наполеона роскошь Бурбонов? — она повернула к нему голову и, с приятным удивлением отметив, насколько близко к ней тот стоял, с печальной улыбкой пожала плечами. Мейкомб понимающе улыбнулся в ответ, поджал губы. И совсем близко наклонился к ее плечу, чтобы, понизив голос, заговорщически шепнуть:
— Помните про реставрацию Бурбонов.
Хелен не сомневалась, что он был лишь одним из множества заурядных пустоголовых аристократишек, неспособных привлечь ее внимание. До сих пор. То, что он принял правила ее игры, не могло не радовать. То, что он решил подыграть, приятно удивило. И где-то на задворках поплывшего здравого смысла она решилась еще на один вечер наплевать на неискренне данное обещание и тоже подыграть ему. Мужчины ведь любят, когда женщины подыгрывают им в играх, которые сами же и затеяли.
— Если мы будем придерживаться мысли, что история циклична, боюсь, меня не слишком обрадует подобная аналогия. Нам не хватало еще какого-нибудь Луи-Филиппа.
Он негромко и бархатисто рассмеялся и подставил ей согнутую в локте руку. Хелен, нисколько не сомневаясь, взяла его под руку и краем глаза успела заметить, как Эдит просверлила ее взглядом. Но исходящее от него тепло и спокойствие плавно передалось и ей. Как если бы их тела соприкасались.
Еда была отменная, а вина великолепны. Постепенно всеобщее напряжение ушло и все понемногу расслабились. Даже Эдит, угнетенная и поначалу замкнувшаяся в нервическом оцепенении, начала оживать и включилась в беседу.
Когда разговор вполне ожидаемо зашел о работе, Мейкомб спросил у Нейтана, работает ли тот. Сначала Хелен хотела опередить кузена и с презрительным уважением сказать, что тот банкир, и обязательно прибавить в конце, что в его положении нет ничего такого и вообще все профессии хороши и важны. Но, глядя на вмиг изменившееся лицо Нейтана, решила остаться в роли наблюдателя.
— Я банкир, — прошипел он, одарив поинтересовавшегося таким взглядом, что тот наверняка сам захотел происходить от древнего рода банкиров, чтобы отмыться от позорного, каким оно сейчас казалось, клейма выходца из высшего света.
— Прекрасная профессия, — кивнул Мейкомб и спрятал взгляд в листьях салата на своей тарелке.
— А кем вы работаете? — спросил его следом Нейтан, видимо, решив смутить человека слишком высокого положения для работы таким вопросом, и, преуспев, решил на достигнутом не останавливаться. — Считаете подобное занятие простых смертных слишком оскорбляющим драгоценную честь человека вашего круга?
Но Мейкомб нисколько не смутился и с улыбкой отразил нападение:
— Узнаете, если наследуете титул.
От напряжения в неестественной улыбке Нейтан даже побагровел. А Хелен с удовольствием отметила, что Мейкомб использовал слово «если».
Стоило разговору о профессии стихнуть и смениться последовавшим из него скучным обсуждением, кажется, погоды, Хелен тихо прибавила себе под нос:
— Знаете, мне страшно представить, что было бы, занимай Нейтан более престижную должность…
Сидевший рядом с ней Мейкомб ненавязчивым движением чуть наклонился, как если бы он просто искал положение поудобнее, и прислушался.
— Мой кузен страстный игрок, а, стало быть, человек, не знающий меры и не осознающий ответственности. Сколько состояний он уже проиграл…
Мейкомб бросил на распинавшегося перед графом Хорниголдом наследника взгляд исподлобья и снова тихо усмехнулся. Хелен, подумав, что то была насмешка, не иначе, предостерегающе продолжила.
— Если после ужина вы, мужчины, пойдете разговаривать в курительную комнату, прошу вас, не садитесь с ним за один стол играть в карты.
— Отчего же? — удивленно спросил Мейкомб и даже повернулся к ней. — Разве в таком случае я не буду в выигрыше?
Хелен тоже повернулась к нему.
— Будете, но оплачивать-то его долги кто будет? — вопросила она с таким видом, что Мейкомб в голос усмехнулся. Настолько, что они вдвоем привлекли внимание со всего стола. Хелен даже ощутила, как всегда непоколебимая Эдит пнула ее ногу под столом.
— Вы, верно, собрались жениться на моей дорогой кузине? — снова подал голос Нейтан. У разливающего по бокалам вино лакея от такой беспардонной прямоты дрогнула рука, и он чуть было не испачкал белоснежную скатерть. — В таком случае, считаю своим долгом отговорить вас как можно раньше, — Эдит посмотрела на кузена таким взглядом, каким не смотрела, верно, даже Мария Кровавая на Елизавету, — вряд ли Хелен подходит для роли хорошей жены.
Эдит стоило бы с облегчением вздохнуть, когда стало понятно, что Нейтан имел в виду не ее, но она, напротив, сжала вилку между пальцев до побеления в костяшках, когда стало понятно, что Нейтан подумал, будто бы Мейкомб сватался к старшей из сестер. Пока все члены семьи пытались переварить информацию, Хелен, которая в который раз за вечер (и десяток лет) стала мишенью его колкостей, посчитала своим долгом разрешить неловкую ситуацию, пока все тщательно подбирали слова с чуть ли не раскрытыми ртами, и отреагировала первой.
— Мой дорогой кузен, — протянула она настолько сладко, что нисколько не удивилась бы, сведи ей скулы, — тебе ли не знать, что я никогда не выйду замуж.
И это небольшое (но в то же время до ужаса огромное) недоразумение было почти что с улыбкой замято, если бы она весьма неуместно не уточнила, что будущей графиней Мейкомб, возможно, станет Эдит. Нейтан усмехнулся и глумливо поинтересовался, когда же настанет очередь старшей сестры, на что Хелен, довольствуясь всеобщим абсолютным смятением, продолжила.
— Недаром говорят: «Люди женятся, только когда не знают, что делают, или когда больше не знают, что делать».
— И кто это сказал? — поинтересовался оправившийся раньше остальных Мейкомб.
— Маркиз де Сад.
Он в задумчивости поджал губы и медленно кивнул. Графиня Хорниголд тяжело вздохнула и закрыла бы лицо рукой, находись она в менее формальной обстановке, а граф поддержал жену с противоположного конца стола. Эдит с трудом сдерживалась, чтобы не произнести вслух ругательство, которым она беззвучно расточалась весь вечер.
— А кто это? — нарушила уже ставшее неловким молчание Маргарет. — Писатель?
— Политик, — с преуверенным лицом, всем своим видом показывающим пренебрежение к любому незнанию, ответил Нейтан, — французский парламентарий.
Мартин тихо поперхнулся от сдерживаемого смеха.
— Да, дворянин меча, — сыронизировала Хелен и под нос себе прибавила: — «Сколько глупых вещей говорят люди только из желания сказать что-либо».
— Этот французский философ нравится мне куда больше, — шепнул ей Мейкомб, наклонившись. Хелен улыбнулась тому, что ее знания снова заметили и оценили.
И вдруг задумалась.
Первое впечатление определенно было обманчивым: Мейкомб оказался довольно интересным, обходительным и, что уж говорить, теперь он казался вполне красивым. К тому же, кажется, он был не намного старше ее.
Нет, она не хотела отбивать его у сестры. Эдит нужен как раз такой мужчина — зрелый, интересный, умный. Идеальный.
Хотелось только дотронуться до впалой щеки, скользнуть на крепкую шею, стиснуть широкие плечи и прижать к себе, позволить прикоснуться к себе, сдавить всю в жарких объятиях и прижаться в ответ.
Становиться леди Мейкомб в планы Хелен не входило. Но попробовать ей быть — хотелось, и хотелось сильно, до шума в голове от бьющей по вискам вскипевшей крови, до зуда в болезненно прикушенной губе.
Эдит настороженно посмотрела на подозрительно засмотревшуюся на ее потенциального жениха сестру и предупреждающе мотнула головой. Хелен издевательски подмигнула ей, повернулась к Мейкомбу и, вложив в голос всю возможную невинность, уточнила:
— Я слышала, вы занимаетесь таксидермией?
На лице лорда Мейкомба тут же нарисовался тот самый неподдельный восторг, возникающий на лице человека, когда его с искренним интересом спрашивают о любимом деле: глаза его увлеченно блеснули, он не стал скрывать широкой, явно превышающей всякий этикет, улыбки.
Разговор о любимом деле — вот путь к сердцу любого человека.
Губы Эдит беззвучно, но вполне различимо произнесли очень обидное оскорбление. Хелен этого не заметила, так как смотрела на губы Мейкомба. Впрочем, если бы она даже заметила, наверняка бы проигнорировала.
Он с жаром принялся что-то вещать о Хэнкоке и Поттере и недавно открывшемся музее в Ньюкасл-апон-Тайне, а краем глаза мало что понимавшая Хелен видела, с каким осуждением на нее смотрели остальные члены семьи и насмешливым презрением Нейтан и его женушка. Плевать. Хелен хотела его — она его получит.
Пару раз она даже блеснула знаниями и произнесла какие-то заумные термины из таксидермии — узнанные несколькими часами ранее из никем не тронутого до сегодняшнего дня хрустящего томика пособия. Библиотека Хорниголдов была настоящей сокровищницей. Грех было не подготовиться. И это сработало — весь остаток ужина Мейкомб не поворачивался ни к кому, кроме нее, и, даже когда собравшиеся перешли из столовой в голубую гостиную, он не отставал от нее ни на минуту. Казалось, предложи она прямо сейчас скрыться от посторонних глаз в какой-нибудь дальней комнате, он незамедлительно согласился бы.
— Бернард, — Хелен специально назвала его по имени, томно растягивая гласные, прямо-таки на манер первоклассной куртизанки из центра Вест-Энда, пытающейся изо всех сил казаться дороже. Дороже она звучать не стала, но доступнее — сразу же, — с вами та-а-ак интересно разговаривать.
Смущенный Бернард улыбнулся до невозможности счастливо и как-то совсем по-мальчишески, на мгновение спрятав от нее взгляд. Да она же сейчас разведет его, как только-только вышедшую в свет девчонку. Эдит неотрывно следила за ними еще с ужина. Заметившая это Хелен приподняла фарфоровую чашку с цветным узором и с победоносной ухмылкой отсалютовала сестре.
— С удовольствием проговорила бы так не один вечер…
Он уже ее.
Этого достаточно.
— Но, боюсь, не я одна жажду вашего присутствия, — Бернард проследил за взглядом Хелен и столкнулся с Эдит, которая тут же изменилась в лице и сделала вид, будто лепнина на потолке интересует ее куда больше.
— С некоторыми людьми приятнее всего молчать, — с легкой улыбкой произнес он. — А сейчас я настроен поговорить.
Хелен низко рассмеялась и шутливо стукнула его кончиком сложенного веера по предплечью — где-то в противоположном углу комнаты кто-то тут же закашлялся. Она была готова поклясться, что все остальные в комнате тут же заткнулись. Или и так неторопливо текущее время замедлилось до таких пор, что остановилось вовсе. Они еще и стояли вдали от всех, у высокого западного окна, так что никто не мог расслышать ни слова. Хелен могла с совершенно неуместным выражением лица рассказывать ему о своей страсти к лошадям, а со стороны казалось, будто она в красках расписывала, что сделает с ним, оставшись наедине.
Спустя несколько минут Мейкомб все же, очевидно, нехотя откланялся и вернулся в общество любителей обсуждать погоду. Хелен удовлетворенно выдохнула. Нет, она не хотела бы полностью отбивать такого ухажера у сестры.
— Мне интересно, чего ты добиваешься? — послевкусие приятного разговора без остатка смазал едкий голос кузена.
Нейтан еще больше стал похож на змея. После выпитого вина походка его стала еще более легкой, плавной и гибкой. Хелен нехотя повернулась к нему. Выражение лица его стало еще более хищническим и оголодавшим.
— Все надеешься запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда? Так он давно ушел.
Хелен не воткнула ему вилку в глаз не потому, что это было запрещено законом, порицалось церковью или в конце концов было просто по-человечески бесчеловечно. Она не воткнула ему вилку в глаз только потому, что у нее не оказалось вилки под рукой.
Вместо этого она сквозь зубы широко улыбнулась. Улыбка напомнила оскал раздразненного зверя, выжидающего подходящий момент, чтобы напасть и с удовольствием вонзить клыки в слабое место жертвы. Нейтан стойко не поежился, но напряжение в точно такой же широкой улыбке выдало его — он отчаянно пытался казаться сильнее, чем был на самом деле. Он был не хищником, а лишь возомнившим о себе мелким скользким гадом.
Мелкие скользкие гады не будут атаковать открыто. Они выждут и нападут исподтишка, когда того никто не ожидает.
Рядом с ним напряжение в изматывающем ожидании удара передалось всему телу. Пальцы до боли сжались на тонкой ручке чашки. Фарфоровое дно звонко брякнуло о блюдце — Нейтан опустил взгляд и за что-то зацепился.
— Траур тебе не к лицу, дорогая кузина, — небрежно заметил он, кивнув на ее руку с траурным кольцом под полупрозрачной вуалью перчатки.
Хелен стоило огромных усилий не измениться в лице, хотя неестественно затянувшаяся улыбка уже не казалась признаком доброго расположения духа. Тщательно спрятанный под налетом приветливой обходительности оскал стал очевиднее. Того и гляди — загрызет и глазом не моргнет.
— Сколько лет уже прошло? — с откровенным садизмом продолжил Нейтан, точно уловил перемену в ее настроении. Ему ли не знать, сколько лет уже прошло. — Десять?
— Одиннадцать, — невозмутимо ответила Хелен, тут же отставляя чашку с недопитым чаем на ближайший столик, чтобы ненароком не плеснуть кипятком в лицо кузену. Непринужденный жест мог бы скрыть от чужого взгляда реакцию на слишком болезненные воспоминания, если бы только ее всегда ровный голос предательски не дрогнул. Отвлекающе кашлянув, она снова обратилась к нему с лицом, полным стоического хладнокровия. Но мучитель уже нашел трещину в ее внутреннем стержне непоколебимости. Оставалось только не дать ему расковырять ее. — В минувшее Рождество прошло одиннадцать лет со смерти Берти.
— Одиннадцать лет, — повторил он, задумчиво кивая головой, а потом все-таки криво ухмыльнулся. — Одиннадцать лет! — Нейтан повысил голос и демонстративно всплеснул руками, привлекая к ним внимание остальных присутствующих. Те и правда будто бы притихли, осторожно наблюдая со стороны за разгорающимся прямо под носом пожаром, вместо того чтобы погасить только-только зажженую искру. — Казалось, еще недавно я днями и ночами сидел в конторе, разбирал какие-то бумажки…
— А теперь ты чем занимаешься? Разбираешь бумажки и грезишь о чем-то большем? — Хелен очаровательно рассмеялась, и уверенность на мгновение спала с лица собеседника.
— А теперь я — наследник графа Хорниголда, — продолжил Нейтан. На каждом слове его зубы неприятно скрипели. Хелен издевательски прыснула.
Тут же стало ясно: вечер мирно не закончится — кто-то кого-то точно доведет.
Эдит попыталась спасти накалявшуюся на глазах ситуацию, в два счета оказавшись рядом с сестрой и предложив той присоединиться к разговору о работницах текстильных фабрик. Что бы Хелен ни творила, они были семьей, и в такие моменты их сплоченность была сильна, как никогда. Но, мягко заверив сестру, что все в полном порядке, она продолжила лить в огонь масло.
— И, даже осознавая свой статус, ты не можешь перестать вести себя как законченный идиот и проявить хоть каплю благодарности?
Не стоило даже пытаться переиграть матерого игрока в заранее тщательно спланированной разгромной партии. Лицо Нейтана исказила откровенно злая усмешка.
— Мне стоило бы поблагодарить твоего братца за предоставленную мне услугу, да вот только он помер…
Он бы и дальше продолжал свою злую речь, если бы его не прервала точная и совершенно неожиданная пощечина, звон которой привлек всеобщее внимание. Секундой спустя в гостиной все затихло, и, казалось, даже чай, разливаемый лакеем по чашкам, стал литься беззвучно, а то и вовсе замер, как все.
Схватившийся за лицо Нейтан побагровел и беззвучно захватал воздух ртом от возмущения. Пока никто не успел как-то отреагировать на ее выходку, Хелен, повернувшись к членам семьи и Кёртисам, извинилась, но вовсе не за совершенный в порыве взявших верх над разумом эмоций поступок, а за вынужденное за ним стремительное удаление из гостиной. Остолбеневший от ужаса дворецкий в последний момент опомнился, чтобы придержать ей дверь.
Как в бреду она метнулась дальше, подальше от проклятого гада и испорченного вечера, растерянных родственников и сконфуженных гостей. Ничего не видя перед собой, не слыша за собой, ни на что не реагируя, она пересекла весь замок за считанные секунды, как тогда казалось, и с грохотом распахнула дверь в свою спальню.
Анна как раз разводила огонь в камине, чтобы комната успела прогреться ко сну. На обеспокоенный вопрос камеристки Хелен что-то грубо прорычала и выставила недоумевающую бедняжку за дверь.
Зашкаливавшая в ней ярость привела к тому, что Хелен чуть было не швырнула попавшуюся под руку вазу об стену, но, замахнувшись и вовремя сделав выводы о нерациональности такого выплеска эмоций, лишь сжала в руках спинку стула, представляя, что это шея кузена.
Хелен тяжело вздохнула, пытаясь успокоиться, прикрыла глаза, но в памяти непрошенным воспоминанием снова всплыл тот проклятый вечер.
***
То был сочельник 1876 года. Когда-то Рождество было любимым праздником Хелен: теплый и уютный вечер в окружении семьи, когда за окнами трещали морозы и гоняли тонкую вуаль полупрозрачного снега беспокойные ветра.
Но вот уже семь лет, как этот день перестал что-то для нее значить. Пускай она и по-своему отмечала его, пускай и в кругу «семьи», если можно считать ею случайную связь случайных людей, но все праздничное тепло, казалось, осталось в стенах Санклер Касла, такого далекого и более не достижимого.
Хелен вернулась в Санклер два года назад, но любовь к празднику с ней так и не вернулась. Два года подряд она сбегала в начале зимы на месяц-другой в Йоркшир к Филлис, вынужденной подруге детства — их матери были некогда хорошими подругами, потому графиня Хорниголд была непоколебимо уверена в благопристойности дружбы с юной Филлис.
Но в этом году Хелен почему-то решила остаться в Санклере. Атмосфера в доме была праздничной и привычно радостной, но от того по-своему угнетающей. Зато приехал Берти. Берти как раз закончил первую, «михайлову», половину учебного года и приехал на праздники домой.
Хелен не видела брата семь лет, день в день. В их последний проведенный вместе вечер он был лишь пухленьким одиннадцатилетним ребенком, немного глуповатым, но очень веселым и добрым, что не смогли изменить ни годы, ни суровое воспитание Итона. С годами он вытянулся и по-настоящему возмужал, хотя Хелен всегда была уверена, что Берти навсегда останется маленьким и смешным; мягкие детские черты лица его заострились и приобрели поистине аристократичный облик. Нескладный мальчик вырос в настоящего джентльмена. Будущего графа Хорниголда.
Впрочем, внешность часто бывает обманчивой, и в случае Берти эта истина нашла в нем свое самое ясное отражение. Он залихватски выскочил из экипажа в модных полосатых брюках, по-итонски расстегнутом черном пиджаке, блестящем на фоне белоснежного накрахмаленного воротничка с повязанным вокруг шеи галстуком, махая высоким цилиндром ей в окно и улыбаясь так широко, что все его тридцать два сверкающих зуба было видно со второго этажа замка.
Внутри дома, только переступив порог, он побросал на пол сумки из рук, которые минуту назад не позволил забрать дворецкому, и, чуть не сбив того с ног, бросился сразу к Хелен, стиснул в крепких руках и закружил в объятиях. Берти всегда любил ее больше остальных членов семьи, а она — его.
Вечером, когда Хелен уже собиралась выйти из своей спальни и спуститься к семье, дверь за ее спиной скрипнула и приоткрылась. Она подумала было, что Анна зачем-то вернулась, но вместо горничной в проеме вырисовался высокий мужской силуэт.
— Берти, к леди не положено входить без стука. Что обо мне подумают?
Берти улыбнулся, ровно так же, как в детстве, искренне и немного наивно, и прошел в комнату. От него приятно пахнуло мужским парфюмом, и Хелен окончательно убедилась, что младшенький братец вырос.
— Хотел поговорить, пока я застал тебя одну и мы еще не выпили.
— О чем?
— Ты знаешь.
Конечно, Хелен знала. Берти, как и все вокруг, хотел раскрыть ее тайну, узнать, где же она пропадала почти пять лет. Хелен не могла злиться на него за вполне естественное человеческое любопытство, но тем не менее оно ее разозлило.
— Понятия не имею, — невозмутимо ответила она, стараясь не встречаться с укоризненным взглядом брата в зеркале. Тот тяжело вздохнул.
— Где ты была? — так же невозмутимо спросил он. Попытку уклониться от его взгляда Хелен провалила, поскольку за два года в обществе аристократии она снова привыкла, что люди здесь всячески юлят и избегают задавать прямые вопросы, предпочитая скрывать желаемое под напуском учтивости. Прямота Берти казалась чем-то парадоксальным.
— Секрет, — хмыкнула она и не солгала. Секреты ведь на то и существуют, чтобы тщательно скрывать их наличие, оберегать их от посторонних, но иногда кому-то зачем-то говорить о них. Хелен не исключала возможности, что когда-нибудь ей придется поделиться с кем-то скандальной тайной из своего прошлого, но предполагала, что произойдет это не раньше, чем на смертном одре минимум через полвека.
— Эдит уже рассказала мне один секрет.
— Какой? — презрительно фыркнула Хелен. — Выпила за ужином на бокал больше дозволенного?
Берти за ее спиной мгновенно посерьезнел и, откровенно силясь не ответить колкостью на колкость, опустился на кушетку с одним подлокотником, навалившись на спинку и протянув ноги. Хелен метнула критический взгляд на его ботинки, но, не заметив ничего преступного, снова отвернулась к зеркалу. До сих пор Берти часто задавался вопросом, зачем сестре обморочная кушетка, когда та за двадцать три года ни разу на его памяти не падала в обморок, как бы туго ей ни затягивали корсет, и только лежа на ней он убедился в безусловной необходимости такого предмета интерьера.
— Не говори так. Если бы ты только знала… Она не заслуживает всего этого.
— Охотно верю, — равнодушно бросила Хелен. Интонация все равно выдала, во что она верила.
Они замолчали на несколько минут. Хелен занималась ежедневным ритуальным любованием своей внешностью и тщательным поиском каких-либо возникших за день недостатков в ней, которые нужно ликвидировать как можно скорее, пока их не обнаружил кто-то еще. Берти молча сидел рядом и в который раз разглядывал цветочные узоры на голубоватых обоях и тканом ковре.
Начатый разговор, казалось, подошел к своему логическому завершению, к радости Хелен, если бы только Берти не вернулся к его началу.
— Ну все-таки, что там было?..
— Альберт! — в семье его редко называли подобным образом, и то это были родители в присутствии гостей. Поэтому, услышав свое полное имя из уст сестры, Берти тут же осознал всю серьезность дела, но намерений разузнать всю его подноготную не поубавил.
— Я же хочу помочь!
Хелен парировала в свойственной ей манере — жестко и бескомпромиссно, заявив, что ничья помощь ей не нужна. Берти пожалел, что в силу возраста не мог хорошенько отхлестать ее подушкой, вынуждая раскаяться и во всем признаться. Зато он мог надавить на жалость сестры — перед чем она никогда не могла устоять, так это перед младшим братцем.
— Хорошо. Просто мы всегда были так близки, — печально вздохнув, начал он, намеренно выворачивая пальцы в судорожном жесте сильного беспокойства так, чтобы Хелен это заметила, — а потом ты внезапно… отдалилась? Нет, ты исчезла.
— Берти.
— Ты просто провалилась сквозь землю на несколько лет. И вернулась как ни в чем не бывало. Словно у нас всегда так все было. Но то уже была не ты. Ты не закрылась, но отстранилась от всех, возвела вокруг себя стены прочнее стен Бастилии, непробиваемые и неприступные. Стала жесткой, холодной, безучастной и эгоистичной. Что сделало тебя такой?
— Я всегда была такой.
— Моя любимая сестра всегда доверяла мне свои тайны, а ты — нет.
— Не путай закопанные в саду под дубом серебряные трехпенсовики и…
— Что?
— Не твое… — Хелен запнулась, зубами прикусила кончик языка, на котором так и вертелось что-то очень неприятное, чтобы не выкрикнуть это что-то в порыве злости. Пускай Берти и никогда не обижался на нее, но до сих пор они были детьми и обиды их были детскими. Сейчас же его напряженное раскрасневшееся лицо выражало полную готовность прервать череду положительных разрешений междоусобиц. — Прости, — выдохнула она и совсем не в характере виновато опустила взгляд. — Я не хотела обидеть тебя. Не могу еще об этом говорить. Не собралась с мыслями.
— Два года прошло…
— И что? Думаешь, этого достаточно для того, чтобы забыть о том, чтó я сделала?
Она хотела еще что-то сказать, но передумала. Берти поднялся с кушетки, тяжело и медленно ступая подошел к ней. Хелен поймала себя на мысли, что хотела бы оттолкнуть его, вскочить и выпрыгнуть за дверь, сбежать по каменной лестнице вниз, оттуда — на улицу, развернуться от Санклера и бежать так быстро, как только можно, бежать долго и далеко, в неизвестность, одновременно пугающую и кажущуюся спасительной, куда-то туда, где никто не будет знать о ней ничего: ни имени, ни прошлого.
Она ведь так уже делала.
Хелен хотела бы перечеркнуть последнюю треть своей жизни и оставить ее в сладком забвении. Но, как бы она ни пыталась сбежать от нее, выходило скверно, ибо все напоминало о ней, ибо она сама была ей. Она могла сменить окружение, попытаться до неузнаваемости изменить себя, но какой от того был толк, если она до сих пор оставалась той бегущей от проблем и их последствий бестолковой девчонкой?
Она сжала кулаки, чтобы не сделать этого, так сильно, что на ладонях под впившимися ногтями чуть не выступила кровь. Берти глянул на ее подрагивающие от напряжения предплечья, придвинул поближе из угла комнаты стул и, опустившись рядом, накрыл ее руки ладонью, теплой и широкой, мгновенно утихомиривающей весь бьющийся внутри пыл.
— Чтó ты сделала? — вкрадчиво произнес он, заглядывая сестре в глаза. Глаза у него были в точности такие же, как у нее. — Я же вижу, ты страдаешь. Ты бегаешь от чего-то. Ты хочешь забыть, но иногда для того, чтобы избавиться от чего-то, не всегда нужно забывать — достаточно просто осознать.
— Я осознала, — буркнула Хелен, — это отвратительнейший поступок, который только можно было совершить. Я предпочла бы забыть все это.
— Ты травила королеву? — с округлившимися глазами выдохнул Берти и преувеличенно схватился за сердце. Смеяться Хелен не хотелось, но она оценила, с каким рвением брат попытался разрядить обстановку, и чуть улыбнулась. Потом она глубоко и тяжело вздохнула, и Берти понял, что одержал победу.
Еще несколько минут она так и не решалась заговорить. Берти крепче сжал ее ладонь в своей и ободряюще кивнул.
— Я не хочу, чтобы мы так жили — близкие люди под одной крышей, которые не в состоянии помочь друг другу. Вместе мы найдем решение. Даю слово.
И она рассказала ему все, с самого начала до последнего дня. Рассказала о Джейкобе, о странном безобидном интересе, внезапно переросшем в нечто большее, как ей тогда казалось, и обернувшемся катастрофой.
Берти слушал ее внимательно, напряженно, не шевелясь лишний раз и иногда даже не дыша, не упуская ни одной детали, не перебивая, не задавая лишних вопросов, не выуживая подробности — в конце концов Хелен сама поведает то, что сочтет нужным, а остальное — через некоторое время. Ближе к середине рассказа Хелен успокоилась, разошлась и заговорила намного легче и охотнее. Напряженной она более не казалась, и теперь в каждом ее слове сквозила жалоба и недовольство.
Закончила она свою печальную историю с очевидной надеждой на то, что брат растрогается и примется жалеть ее. Желания жалеть сестру у Берти совсем не возникло. Поняв это, Хелен неприятно усмехнулась.
— Надеюсь, теперь ты понимаешь, почему мне приходится скрывать последние несколько лет жизни, — излишне тяжело вздохнула она. — Мало кто в нашем круге оценил бы, что дочь уважаемого графа пропадала несколько лет в какой-то уайтчепелской дыре, да еще и родила ребенка от местного жителя.
Мать всегда осуждала Хелен за доходящую до вульгарности неспособность к сочувствию другим и излишнюю, какую-то неженскую циничность в неподходящих моментах.
— Ты не винишь себя за то, что бросила семью? — мрачно спросил Берти, поднимая глаза на сестру.
Мгновение Хелен сомневалась, но потом привычно ухмыльнулась.
— Я вернулась к семье. В свой дом.
— Ты бросила малолетнего ребенка. Свою, черт возьми, дочь.
— А что мне оставалось делать? — развела руками Хелен. — Если бы избавилась от него, пока не поздно, меня могли посадить за убийство этого… — увидев выражение лица брата, она осеклась и поджала губы. — А жизнь в этом проклятом Уайтчепеле еще невыносимее. Я не собираюсь страдать до конца жизни, стирая гнилое тряпье, скребя полы, готовя какие-то помои и воспитывая ребенка, поломавшего мне счастливую жизнь.
Все такой же мрачный Берти понимающе кивнул ей и молча вышел. Оставшись одна, Хелен выругалась, как научилась в Ист-Энде. Остатки радостного настроения были испорчены глупой, как ей казалось, размолвкой.
За ужином Берти без умолку рассказывал об учебе в Итоне и новых друзьях — Уильяме Растоне и Эдварде Дикинсоне, которых он уже пригласил в гости после Рождества. Всем было невдомек, что час назад под катающимся с сестрой на коньках Эдвардом провалился лед, и смертельный холод объял его, чтобы уже никогда не отпустить.
На десерт подали Бэйкуэлский тарт с вишней, и Берти, не прекращая с неподдельным восторгом декламировать что-то непонятное, но очень интересное на древнегреческом, с новыми силами тут же накинулся на еду.
— В начале месяца Шлиман откопал очередное захоронение с кучей скелетов и тридцатью фунтами золота, — повествовал он, уплетая пирог за обе щеки, — среди которых — золотые маски. Маски!
— Альберт, прошу тебя, доешь молча и отложи развязку до утра, — мягко прервала его графиня. — У меня в ушах звенит от того, как ты говоришь с набитым ртом. Еще и на этом своем ужасном языке.
— Гомер ни слова не написал о масках! — невозмутимо продолжал Берти, отправив в рот ложку с огромным куском пирога. — А Шлиман заявляет об абсолютной подлинности «Илиады»!
Уголки губ Хелен дрогнули в слабой улыбке. Альберта Картера было не остановить и крепостной стеной, когда тот чем-то увлекался: он что-то говорил, не очень внятно, но очень вызывающе интерес, то и дело размахивал руками за столом, дословно цитировал древние тексты и работы исследователей творчества их авторов.
Она повернулась и окинула взглядом остальных присутствующих за столом. Мать, хоть и качала головой и никогда не отличалась особым интересом к античной культуре, слушала сына, не понимая и половины из сказанного. Эдит, всегда какая-то нервная, запуганная и законсервированная в самой себе, смотрела на Берти с такой же теплой улыбкой и даже будто бы позволила себе расслабленно соприкоснуться спиной с жесткой спинкой стула, благо, мать не видела подобной вольности. Хелен посмотрела на отца и замерла — он смотрел на нее и, как и все, улыбался. Она вдруг почувствовала, что холодная пустота внутри наконец-то заполнилась чем-то согревающим и приятным. Рождество больше не ощущалось проклятым днем, когда пришлось все это бросить и безрассудно променять на скудность уайтчепелской комнатушки и ее жителей.
Джейкоб, должно быть, как раз закончил читать самую дешевую газету под тусклым светом свечного огарка и сейчас задумчиво раскуривал в своем кресле трубку. В последний их вечер он указал на порвавшуюся обивку на подлокотнике и попросил сделать с этим что-то. Мальчишка наверняка не мог битый час заснуть и беспокойно ворочался в кровати. Кошмары мучили его почти каждую ночь, вряд ли что-то изменилось за два года. Аликс же… Хелен с каким-то внезапным сожалением осознала, что понятия не имела, чем могла бы сейчас заниматься ее дочь.
Случайные люди, волей случая оказавшиеся связанными вместе.
Семья.
Хелен сомневалась в своем решении бросить семью и обзавестись новой. Хелен сомневалась в своем решении бросить новоявленную семью и вернуться к старой. В ее жизни было слишком много сомнений. Но сейчас она чувствовала, что должна была пережить все это, чтобы осознать ценность семьи в полной мере.
Всей ее семьи.
Когда в следующий раз они с братом встретились взглядами, Хелен чуть заметно кивнула ему и будто бы даже чуть улыбнулась. Альберт широко улыбнулся в ответ. Вместе они найдут какое-нибудь решение. Обязательно.
Лакей подложил сметавшему все на своем пути Берти еще кусок тарта. Хелен пошутила, мол, неужели в престижном колледже совсем нет еды, раз оголодавшие ученики так бросаются на съестное по приезде домой. Берти закивал и засмеялся, тут же поперхнувшись. Графиня напомнила ему о правилах приличия за столом и посоветовала впредь соблюдать их, чтобы не привлекать к себе внимания и не сотрясать весь стол подавленным кашлем.
Хелен скрыла улыбку, поднеся чашку к губам. Берти всегда был таким — неуемным и непробиваемым. Он всегда делал все по-своему, а потом расплачивался за последствия, которые предсказывали родители.
Она бы и дальше улыбалась и предавалась воспоминаниям и рассуждениям об их семье, если бы по ушам не ударил резкий и неприятный звук выпавшей из рук чашки. Берти снова прокашлялся, лицо его исказилось и налилось кровью, он хватал воздух ртом и отчаянно бегал напуганным взглядом от родителей к сестрам.
Только никто из них не мог ему помочь.
Что произошло дальше, Хелен толком ничего не запомнила — так быстро все менялось. Даже уже на следующее утро в памяти всплывали только какие-то неясные обрывки воспоминаний: кажется, она наорала на остолбеневшего в ужасе лакея, чтобы тот скорее послал за доктором; что-то разбили из посуды, случайно, разумеется; как в тумане раздался чей-то сдавленный полный ужаса крик — она даже не могла различить, кому из присутствовавших он принадлежал, а может, ей самой; потом вдруг наступила тишина, такая ужасающая и тяжелая, что, кроме бешеного колота содрогнувшегося сердца, по всему телу ничего не было слышно; за звуками исчезли картинки, запахи, ощущения и, наконец, мысли, и, словно неотрывно следуя за братом, она погрузилась в обволакивающее ничто.
В своей спальне, по привычке достав перед сном из верхнего ящика комода толстую тетрадь в кожаном переплете, чтобы описать прошедший день, предвещающий так много радостей и решение многих проблем, она не смогла написать и пары слов.
***
Из груди так и рвался рваный вздох рыдания, и, чтобы сдержать его, ей пришлось покрепче сжать деревянную часть спинки стула — на ней рисковали остаться глубокие следы от ногтей.
Но незапланированному припадку так и не было суждено состояться. Как в тот раз, за спиной чуть слышно заскрипела дверь, и вдох, предназначенный для того, чтобы перерасти в жалобный всхлип, перерос в угрожающий рык.
— Я же просила оставить меня в покое! — зажатая в железной хватке пальцев деревянная спинка стула заскрипела и застонала, под ногти болезненно вогнались занозы. Хелен развернулась, преисполненная решимости жестоко отчитать вторгшегося в ее беспокойный покой кого бы то ни было, но осеклась. Перед дверью, замерев с занесенной для шага ногой, стоял недоумевавший Джефф.
Хелен отвернулась, чтобы тот не мог видеть выражения ее лица, быстрым, ненавязчивым движением вытерла только-только собравшиеся выступить на глазах слезы, приложила руку к горячему лбу, под которым уже собиралась пульсирующим сгустком распирающая тупая боль, и снова обратилась к вошедшему, который не решался шагнуть ни вперед, ни назад.
— С ума сошел? Если бы тебя кто-то увидел?
— Ты устроила такой переполох внизу, что им не до меня, — он наконец сдвинулся с места, притворив за собой дверь. — Да и вообще, все в доме и так знают, что мы спим.
— Так у нас гости, — отрезала Хелен. В ее голосе прозвучало нечто очень странное. Металлическое и острое. Болезненное.
Джефф на пару мгновений дольше, чем подразумевало обычное моргание, прикрыл глаза. Хелен это заметила и, отвернувшись, с усталым вздохом опустилась на стул перед туалетным столиком.
— Зачем ты пришел?
— Подумал, что это тебе не помешает, — Джефф запустил руку под полу пиджака и вынул ее, уже держа за горлышко бутылку вина.
Хелен издала увлеченный и одобрительный звук, тут же отвлекшись от приступа страданий, и достала с небольшого столика пару стаканов для воды — бокалов, увы, она в спальне не держала, хотя при своем образе жизни могла позволить такую маленькую странность.
— А ты знаешь толк в винах, — подметила она, разглядывая этикетку, на которой было написано что-то по-французски.
Джефф улыбнулся, разливая вино. За несколько лет, проведенных в Санклер Касле, стараниями леди Хелен он, простой извозчик, научился разбираться в вине не хуже сомелье Ее Величества. Экономка замка миссис Стюарт однажды поймала его среди ночи, пытающегося стащить для Хелен бутылку дорогого бургундского вина. Нелепое происшествие переросло в маленький скандал, достигший самого лорда Хорниголда, а Джефф, что исполнял просьбу хозяйки, чуть не лишился работы. С тех пор он старался избегать отвечать на подобные прошения согласием, но сегодня решил проявить инициативу и не прогадал.
— Может, у тебя и закурить есть? — спросила Хелен, залпом осушив стакан.
Джефф порылся по карманам и вытащил потемневший от времени портсигар с незамысловатой гравировкой. Женщина небрежно махнула ему рукой на стул, поджигая сигарету о пламя свечи в канделябре, и со вздохом выпустила дым изо рта. Джефф не рискнул закурить, опасаясь, что к ним еще могли нагрянуть нежелательные посетители, и вряд ли вид пьющего вино и курящего в спальне ее дочери извозчика обрадует графиню Хорниголд. Он подвинул из угла комнаты к столику стул, повесил на его спинку пиджак и тяжело опустился, вытягивая больную ногу.
— Дождь завтра будет.
Хелен вопросительно подняла бровь, но, когда увидела, как Джефф усердно тер колено, понимающе кивнула. Когда-то он мечтал построить блестящую карьеру в армии и уверенно шел к этой цели, если бы в семьдесят девятом при Чарасиабе ему не прострелили колено. Тогда-то ему пришлось сойти с дороги приключений и искать работу среди мирного населения. Сейчас же о его военном прошлом, кроме травмы, отдаленно напоминали только подкрученные усы.
— Сто лет не курила, — Хелен сделала глубокую затяжку и в ответ на неверящий взгляд Джеффа прибавила, — в этой комнате, я имею в виду.
— С такими коврами я бы не то чтобы не зажигал огонь, я бы вообще запер двери на три замка и не пускал никого в комнату.
Она улыбнулась, снова опустошила только наполнившийся вином стакан и подперла тяжелую голову рукой.
— Давай поговорим, — предложил Джефф. Хелен качнула головой и усмехнулась:
— Так ты поговорить пришел?
— Лакеи уже делают ставки, чем закончится вечер. Миссис Стюарт в панике кусает локти, переживая за честь семейства. Уилсон от шока вряд ли доковыляет на своих ногах до половины слуг. Анна примчалась в ужасе, сказала, что за пятнадцать лет ни разу не видела тебя в таком бешенстве.
При упоминании имени камеристки Хелен поморщилась и застонала — из-за Нейтана она сорвалась на ту совершенно ни за что.
— Я же хочу помочь, — вкрадчиво произнес Джефф и попытался дотронуться до ее руки, но Хелен, конечно же, сразу отмахнулась. — Не обязательно разыгрывать этот спектакль сильной и независимой женщины. В наших декорациях он выглядит нелепо.
— Какое твое дело?
— Мне не доставляет удовольствия видеть, как ты убиваешься, — сознался он и, немного помедлив, все же продолжил. — Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Хелен неприятно ухмыльнулась, с интересом разглядывая играющие на гранях бокала отблески свечи сквозь рубиновое марево густого вина.
— С чего бы вдруг?
— Представляешь, люди иногда бывают доброжелательны друг к другу, а не только к самим себе, — Хелен не поддавалась, с какой бы стороны он ни пытался подобраться к ней. — Ты сама не своя еще с поездки в Лондон. Что-то случилось? Я ни за что не поверю, что тебя настолько выбило из колеи непоявление Филлис Вудхаус.
Хелен шумно выдохнула, выпустив изо рта сигаретный дым, хлопнула рукой по столу так, что вздрогнул не только Джефф, но и задребезжали стаканы.
— Хорошо. Все имущество моей семьи наследует этот лицемерный и тупоголовый болван, который сейчас верещит о своей глубоко оскорбленной чести в голубой гостиной. В день, когда мой отец отойдет в мир иной, он со своей недалекой женушкой не позволит остаткам лучших представителей очень уважаемой в империи фамилии остаться влачить униженное существование в родном Санклере на правах хотя бы бедных родственников, а выставит нас всех за дверь. Дай Бог, чтобы Эдит успела к тому трагичному моменту выйти замуж за какого-нибудь состоятельного, хотя с каждым годом это становится все менее важно, добряка, который позволил бы обосноваться родне жены под крышей его дома.
Подобный откровенный напор сбил его с толку, и он только неловко замялся.
— Вам же не обязательно оформлять майорат…
Хелен излишне наигранно удивилась.
— Отец предпочел бы, чтобы его потомки имели возможность заседать в палате лордов, чем были бы достойными людьми. И... я не знаю, что мне делать, — честно призналась Хелен, туша сигарету о серебряное блюдце под украшения. Джефф внутренне содрогнулся при виде такого варварства. — Я всегда находила выход из любой ситуации, но эта… Это конец. Разгромное поражение против судьбы-злодейки, в которую я напрочь отказываюсь верить даже сейчас. Что бы я ни придумала — моя жизнь обречена на провал в конце.
— Разве невозможно как-то обойти закон? Найти другого наследника?
— Невозможно, — тихо покачала головой Хелен. — Ничто не спасет меня из этой ловушки. Ничто и… никто.
Она вдруг замолчала, как если бы что-то резко поняла, нашла решение, лежавшее на поверхности и от того казавшееся слишком уж очевидным, а потому и не годным.
Найти другого наследника.
— Ну конечно… — взгляд Хелен на мгновение загорелся предвкушающим азартным огоньком, уголки ее губ дернулись в странной улыбке, и вся она встрепенулась, приосанилась, словно ожила. — Луи Филипп… Завтра же! Начнем завтра же, не хочу больше терять ни дня. Будь готов к утру, поедем в город!
Джефф тепло улыбнулся. Он знал, что она найдет выход. Он, как и многие, верил в нее.
— Ты не поделишься своим озарением?
— Когда придет время. Пока тебе достаточно знать, что нам нужно разыскать незнакомого человека в Лондоне. И куда ты собрался? Я прогнала свою камеристку, которая должна была помочь мне раздеться, и от стыда до утра точно не смогу смотреть ей в глаза. Ты видел эти завязки? Помоги мне, давай же…
