Прекрасная эпоха

      Незаметно подобралось время Сезона. К Сезону готовились, его обсуждали, на него шили новые платья и придумывали прически. Его с нетерпением ждали.       С февраля по август в столице проходили парламентские заседания, в которых должны были принимать участие титулованные аристократы. В большинстве своем обладатели шикарных загородных имений, но, тем не менее, жители все-таки провинции. Лондон радушно открывал свои двери перед обществом.       Пока мужчины решали судьбу империи, женщинам оставалось наслаждаться прелестями столичной жизни: они встречались с такими же подругами, устраивали и посещали приемы и подыскивали новых выгодных знакомых из самого достойного круга общения. Во время Сезона было трудно выделить хоть день на отдых: балы, приемы, театры, оперы, концерты, скачки, крикет, променады в престижных местах, по типу Гайд-парка, многочисленные визиты становились неотъемлемой частью жизни каждого добропорядочного викторианца.       Подобные мероприятия были, пожалуй, основным шансом для незамужних девушек устроить свою судьбу. Ведь если мужчина еще мог поступить в университет, отправиться в путешествие или даже вступить в масонскую ложу, то для женщины гостиная и бальный зал были местом, где она должна была свить свое гнездо, не теряя времени и не отвлекаясь на что-либо еще.       От наблюдения за компанией каких-то смазливых джентльменов Хелен отвлек голос распорядителя, объявившего начало танцев. Ее приглашал станцевать котильон какой-то малознакомый и не особо приятный джентльмен, но она отказала тому, сославшись на усталость, а потому была вынуждена пропустить этот танец.       Сезон начался совсем недавно, а какая-то столичная герцогиня уже устроила в своем особняке шикарный частный званый вечер, разумеется, с танцами.       Хелен понятия не имела, кто эта герцогиня и кто ее муж, но приличия, чтоб их, велели явиться по приглашению, ведь, к сожалению, веских причин для отсутствия, кроме всеобщего идиотизма остальных приглашенных, у нее не было.       На приеме присутствовал также и молодой принц Альберт. И хотя Хелен питала особый интерес к особо неординарным личностям, коим внук королевы, без сомнений, являлся, его присутствие не сделало для нее вечер нисколько интереснее. Как и полагалось, он открыл бал, станцевав кадриль с дочерью герцогини, и сразу же удалился в компанию джентльменов, не проявляя больше никакого интереса к танцам и вообще к женщинам.       Вскоре среди многочисленных гостей появилась и Филлис Вудхаус, виконтесса Гилмор, та самая неисправимая растеряха, из-за оплошности которой Хелен нашла неожиданный способ предотвратить крах семьи, как ей казалось. Хоть какая-то польза от нее.       Филлис была родом из северного Йоркшира, который приходился родиной и матери Хелен. Графиня Хорниголд, в девичестве леди Грейс Мейсон, и мать Филлис — теперь вдовствующая графиня Эшбери — были в юности близкими подругами, но с замужеством стали просто приятельницами, отсылающими друг другу сухие письма раз в несколько месяцев с целью ради приличий неискренне справиться о делах семей друг друга. Из этого следовала уверенность Хелен в еще одном недостатке замужества — большинство женщин забывали про весь мир вокруг, целиком и полностью отдавая себя неблагодарному, как правило, мужу.       Филлис, к ее великому сожалению, такой не оказалась. Выйдя замуж за виконта Гилмора, которому в будущем предстояло стать графом Стонтоном, она как назло перебралась с мужем в Эссекс и стала жить еще ближе к Хелен, которая всячески избегала ее назойливого внимания на протяжении трех десятилетий. С детства они были вынуждены проводить слишком много времени вместе, поскольку матери девочек нисколько не сомневались, что каждая из них вырастет достойной леди и те просто обязаны сдружиться. Когда последний раз Хелен встретила вдовствующую графиню Эшбери на каком-то приеме, та даже не поздоровалась с ней и сделала вид, будто бы они вовсе не знакомы.       Филлис, как и полагается порядочной девушке, вышла замуж в довольно раннем возрасте и к тридцати годам смогла обеспечить своего мужа многочисленным здоровым потомством. Муж Филлис — молодой Вудхаус с созвучным имени жены именем Уиллис был ее точным отражением: такой же бестолковый и легкомысленный. Вместе они походили скорее на парочку впервые влюбленных юнцов, чем на будущих графа и графиню. С большим трудом верилось, что они когда-то хоть сколько-то изменятся.       Кроме мужа, детей и родственников других близких у нее не было. Единственной своей подругой она наивно считала Хелен. Видимо, другие девушки оказались достаточно умны, чтобы не подпускать ту к себе слишком близко. Хелен злило, что она однажды пожалела одинокую бедняжку, с которой она когда-то дружила в далеком детстве, и поговорила с ней как-то на еще более скучном приеме из жалости и тоски и теперь не могла отделаться от той. Не имела она и понятия, почему до сих пор не порвала с надоедливой подружкой все связи.       Филлис же в меру своих скудных умственных способностей прямо-таки боготворила подругу, которая при каждой встрече с ней пыталась поскорее отделаться от навязчивой поклонницы. Получалось не особо успешно, поскольку несмотря на все сухие и холодные ответы Филлис до сих пор свято продолжала считать их с Хелен лучшими подругами. Зато на фоне глуповатой Филлис можно было блистать.       Филлис постоянно разговаривала только с ней, но по-настоящему они так ни разу и не говорили.       Когда Хелен уже стало до тошноты невыносимо скучно в ее компании, дворецкий огласил новых прибывших на бал гостей. Стоило больших усилий заставить себя не повернуться.       Филлис же как ни в чем не бывало продолжала что-то без умолку щебетать, и теперь ее болтовня действительно имела для Хелен смысла не больше, чем чириканье соловьев в саду. Все ее мысли тут же заняло прозвучавшее имя.       «Виконт и виконтесса Олдридж».       Хелен про себя повторила имя. Кончик языка прошелся по острой кромке зубов.       Скучный вечер обещал стать интересным.       Куда больших трудов стоило выдержать какое-то время и не подойти к ним сразу же. Мало ли что тогда бы все подумали. Хелен посмотрела на часы. Тонкие резные стрелки показывали половину двенадцатого. Всего лишь.       Тем временем Филлис зачем-то начала рассказывать о успехах ее старшего сыночка в немецком языке, на изучении которого она сама решительно настояла, ведь немецкий знала Хелен — будто бы между тем была какая-то связь. Хелен, не скрывая отвращения, поморщилась, что, впрочем, осталось незамеченным: вряд ли что-то может быть хуже разговоров о чужих отпрысках, в чьей трогательности почему-то так уверены их матери.       Минутная стрелка сдвинулась всего на пару делений, и Хелен все-таки медленно повернулась и ненавязчиво посмотрела в их сторону.       Виконт и виконтесса разговаривали с какими-то холеными джентльменами. Эстер держала мужа под руку и улыбалась. Они всегда были такими: красивые, довольные. Счастливые. Хелен была рада за них.       Мэттью заметил ее первым. Чуть заметно кивнул в знак приветствия и улыбнулся, а затем что-то тихо сказал жене и вернулся к разговору. Эстер, безумно красивая в модном изумрудном платье, что так подходило ее огненным волосам и горящим глазам, так же, мельком, будто бы случайно посмотрела в ее сторону. И тоже улыбнулась, когда увидела, и даже аккуратно помахала.       Хелен кивнула в ответ и сразу же отвела взгляд, чтобы их переглядывания не истолковали как-то неправильно, и встретилась им с матерью. Графиня Хорниголд никак не отреагировала, к удивлению Хелен, даже не покачала головой укоряюще или поджала губы осуждающе. Странно, обычно при одном только упоминании Эстер та приходила в бешенство.       Тем же лучше. Хелен поднесла к губам бокал с шампанским и отпила половину содержимого. Находиться в кристально трезвом уме на местном восьмом кругу Ада было до невозможности невыносимо.       Спустя еще несколько вынужденных и крайне унылых разговоров Хелен снова встретилась взглядом с рыжеволосой красоткой Эстер. Она внезапно почувствовала себя дрожащим зайцем, загнанным в угол лисой, что уже почувствовала страх жертвы и теперь играючи приближала ее неминуемый конец. Эстер на противоположном конце залы снова улыбнулась ей, осклабившись как настоящая хищница на охоте, и, что-то тихо сказав мужу, отпустила его, решительно поставила свой практически нетронутый бокал лакею на поднос. Она опустила и руку с веером, практически незаметно для других похлопав им сбоку по пышной юбке, развернулась и направилась к выходу из залы.       Трудно было истолковать столь очевидное приглашение как-то иначе.       Хелен посмотрела на часы. Без пяти минут двенадцать. Она жалела, что не имела смелости не выжидать какое-то время, как они обычно делали, чтобы не давать никому поводов для сплетен, а сразу пойти за ней. Ничего не замечавшая вокруг себя Филлис спросила было, не желает ли Хелен как-нибудь нанести ей визит: они давно не собирались вместе, чтобы поболтать о чем-нибудь да и просто провести время вместе. Хелен, уже во всю предвкушавшая иную встречу, весьма резко и неучтиво ответила, что нет, не желает. Филлис вздохнула, но глупо улыбаться не прекратила.       Стрелка показала, что прошло только две минуты. Этого могло быть достаточно, чтобы не вызвать подозрений, но Хелен хотела подстраховаться. Ей, конечно, было все равно, что о ней думали другие, ровно до тех пор, пока они думали о ней что-то хорошее. Появление лорда и леди Олдридж на этом вечере и так не могло обойтись без тихих шепотков осуждающих сплетен, усугублять и так откровенно гадкую ситуацию было не к чему.       А потом часы пробили полночь. Молодой принц вновь пригласил юную дочь хозяйки станцевать венский вальс, и взгляды всех приглашенных приковались к кружащейся в чувственном, еще половину столетия назад считавшемся глубоко неприличном, танце паре. Под аккомпанемент оркестра Хелен смогла без лишних проблем улизнуть из залы.       Лакей предложил было ей свою помощь, но она отказала, заверив, что ей просто стало нехорошо в толпе и она хотела бы просто побыть одна какое-то время. Тот поверил, посоветовав ей выйти на какой-то балкон в каком-то там крыле — подышать свежим воздухом. Хелен кивнула, поблагодарив за совет, воспользоваться которым она не собиралась.       В отличие от главной залы коридоры освещались не так хорошо, а пройдя всего пару из них, Хелен отметила, что с каждым поворотом дорога становилась все темнее и непривлекательнее. Должно быть, хозяева смогли позволить себе закатить столь шикарный вечер, хорошенько сэкономив на освещении.       Черт возьми, ну и куда же она подевалась?       Хелен наугад повернула в какой-то коридор, который практически не освещался — только в самом его конце тускло горел свет — значит, здесь было не так-то и многолюдно. Прекрасное место, чтобы спрятаться от посторонних взглядов и уединиться.       Но все равно она шла медленно и осторожно, внимательно прислушиваясь и вглядываясь в подразмытый полумрак. Она уже миновала было половину коридора, когда позади нее приоткрылась дверь и из темноты вынырнула рука, ухватила ее за локоть и потянула на себя с неожиданной силой. От такой внезапной выходки у Хелен перехватило дыхание, и она не успела и слова сказать.       Эстер все равно шикнула, чтобы та молчала, а сама захлопнула дверь совсем не тихо, и, воспользовавшись замешательством, прижала ее к стене. Хелен успела с неудовольствием подумать, что у нее наверняка помялся турнюр. Впрочем, все раздумья ее прекратились, когда Эстер оказалась еще ближе, прильнула всем телом, и от этой близости в голове в момент стало восхитительно пусто.       Эстер поцеловала ее неожиданно, трезво и уверенно, сжала плоть руками, крепко и бескомпромиссно, не давая пошевелиться и воспротивиться, но в то же время аккуратно и нежно, так, как не сумел бы ни один мужчина.       Каждый ее поцелуй вниз по шее пьянил сильнее любого шампанского, каждое касание мягких рук к горячей коже бросало в дрожь, и, черт бы ее побрал, эта ее хитрая звериная ухмылка!.. Рядом с ней всегда накатывало то самое неподдельное удовольствие, такое живое и острое. Тонкий сладковатый аромат амбры в ее парфюме смешался с горячим воздухом вокруг, оставленное здравым смыслом сознание поплыло, выпитое за вечер ударило в голову и подкосило ноги.       Такая близкая, такая горячая, разнузданная и вызывающая, такая владеющая и одновременно покорная. Эстер шарила руками по стесненной тугим корсетом талии до приятной боли, до легкого удушья, выбивая остатки воздуха из легких, а зашнурованный корсет как назло не давал толком и сделать нормального вдоха.       Хелен хотелось бы прижать ее к себе еще теснее, позволить запустить ловкие длинные пальцы под завязки корсета, но она только уперлась руками в чужие предплечья и нехотя, с усилием отстранила ту от себя. Сбитая с толку Эстер посмотрела на нее с немым вопросом во взгляде.       — Здесь люди повсюду… — произнесла Хелен и удивилась звучанию собственного голоса. Всегда ровный и спокойный, рядом с ней он дрожал и шептал как у пойманной наедине с кавалером девчонки.       — И что? — спросила Эстер с такой невинностью, будто бы и правда не понимала, что они творят. Потом она привычно хитровато улыбнулась, сверкнув зелеными глазами, облизнулась, прямо как довольная лиса. — Будто бы тебя волнует, что о тебе подумают.       Хелен не волновало, что о ней подумают — так она всем говорила и показывала всеми своими действиями.       Если бы Хелен действительно волновало, что о ней подумают, их общение с Эстер ограничивалось бы сухим приветствием и еще более скудным отсутствием прощания. И она бы не пошла искать неугодную благопристойному, чтоб его, обществу подругу в разгар приема, на котором присутствовало несчетное количество знати из этого самого общества.       — Не волнует, — собравшись, она нашла в себе силы криво усмехнуться в ответ, но почувствовала, что с задачей не справилась, и только неловко осклабилась, — но…       В коридоре послышался звук приближающихся шагов, и она замолчала, чтобы ни единым звуком не привлечь к ним внимания. Эстер положила пальцы на дверную ручку, чтобы не дать открыть ее в случае чего.       — Паштет у них прекрасный, чтоб его!.. — глухо проворчал кто-то за дверью и, выругавшись, издал неприятный звук. — Таким дерьмом даже в Ист-Энде постыдятся угощать…       Несчастный повозмущался еще несколько минут, топчась прямо у них за стеной и изрыгая отборнейшие ругательства, но потом, собравшись и проругавшись еще разочек, удалился обратно в неизменно приличное общество. Хелен с облегчением вздохнула, когда опасность быть пойманными миновала, расслабленно навалилась на стену и запрокинула голову. Эстер совсем рядом издала короткий смешок.       — Но меня нисколько не прельщает оказия быть застуканной с кем бы то ни было, — Хелен выпрямилась, отметив, что Эстер, кажется, оказалась теперь еще ближе к ней, и прибавила: — к тому же в чужом доме.       — Приходится довольствоваться чем придется, — Эстер пожала плечами, и в ее голосе засквозило что-то странное, отдаленно похожее на обиду, — ты же совсем не заглядываешь к нам. Когда мы в последний раз виделись?       В то, что Эстер могла вдруг начать обижаться на нее из-за таких пустяков, Хелен ни капли не верила. Скорее уж та жалела, что не может обладать всеми и сразу. Прямо как сама Хелен.       Это ей и нравилось в подруге — они никогда не давали друг другу каких-то лишних обещаний и нелепых надежд, вполне довольствуясь тем, что имели. Правда, иногда Хелен все-таки брала злость и даже какая-то обида за несправедливость, с которой Эстер приходилось мириться и жить три с половиной десятка лет. Благо, у нее был очень понимающий муж. С чертовски красивой сестрой.       Хелен хотела бы заглядывать к ним с Мэттью чаще, но не могла. Это вызвало бы еще более пристальное внимание общества к ним. Общества, столь жестокого ко всем, кто хоть сколько-то отличался от него или имел смелость быть собой на маскараде одинаковых масок.       К тому же в последнее время ей стало совсем не до свиданий с фаворитами — сближение с Аликс давалось куда сложнее, чем Хелен предполагала, и занимало почти все свободное время. Но оно будет того стоить.       Она решила, что оправдываться перед Эстер было бессмысленно, и вместо этого съязвила.       — Я думала, с тех пор как Кэтрин наконец-то овдовела, тебе не до меня. Не хочу вам мешать.       Эстер на мгновение напряженно свела тонкие брови к переносице, но потом расслабилась и чему-то тихо рассмеялась.       — Будто бы ты можешь помешать, — низко произнесла она и, снова приблизившись, легко коснулась кончиками пальцев ее локтей, щекотно пробежалась вверх, по лямкам шелкового платья и оголенным плечам, по хрупким ключицам прямо к сапфировому ожерелью на шее. Хелен опять забыла, как дышать.       На ее месте Хелен ответила бы точно так же, не желая упускать легкую добычу прямо из зубов. Добычу, что сама добровольно запрыгнула хищнику в пасть и попросила тщательно себя пережевать.       — Ладно, пойдем, — лицо Эстер обманчиво приблизилось к ней, и вдруг она вся отпрянула, кивнула головой в сторону коридора. Хелен почувствовала невероятное облегчение и легкое разочарование одновременно. — Не будем порождать новые сплетни, пока еще не утихли разговоры о нашей связи с виконтом Блейком. Которые, вероятно, сейчас во всю подкрепляет мой муж, оставшись без моего присмотра.       Хелен удивленно вздрогнула.       Если Мартин был здесь, значит, и его отец должен был посетить бал. Вот только почему ей об этом никто не сказал?       — Блейк тоже здесь? — переспросила она. — А его отец? Граф Мейкомб?       Эстер подозрительно прищурилась, смерила ее недоверчивым взглядом, а потом опять засмеялась.       — Сразу двое? Не многовато ли даже для тебя? Остановись пока на одном из них.       Хелен следовало бы заверить ее, что она не имеет никаких видов на Мейкомба, но правдой это не было.       Теперь-то она поняла, почему мать никак не отреагировала на ее гляделки с Эстер — вероятно, они хотели чтобы Хелен поскорее удалилась с глаз долой с каким-нибудь из своих ухажеров, коих на балу было достаточно, пусть даже с самой нежеланной из них, и не мешала сестре.       Хелен и не собиралась мешать Эдит устраивать собственное счастье. До сих пор, пока ее не попытались так вероломно обвести вокруг пальца. Не могла же она так просто дать победить себя.       — Я хочу больше, — прошептала она и снова удивилась тому, как прозвучал ее голос. — Хочу все.       Хелен всегда было недостаточно того, что она имела. Она всегда получала то, что хотела. Одерживала победу за победой.       — И правда, — Эстер заговорщически хмыкнула, — когда тебя что-то останавливало.       Хелен показалось, что в ее будто бы случайно оброненной фразе она уловила еле заметный намек на них с Мэттью.       После всего нескольких минут, проведенными в опасности в любой момент быть кем-то обнаруженными, все еще легонько кружилась голова и плохо гнулись ноги. Хелен не хотелось возвращаться вновь к скучному приторно правильному обществу, тщательно скрывающему за натянутыми улыбками и напускной добродетелью тайны и пороки пострашнее ее. У нее все еще путались мысли и разум плохо слушался сам себя. Еще и предвкушение скорой охоты на новую жертву только сильнее разогнало кровь в азарте неисправимого игрока. Безумно хотелось послать все приличия к черту.       Но когда они прошли с половину пути, Хелен не выдержала и все-таки решила сознаться.       — Вообще-то Мейкомба прочат в мужья моей неудачливой сестрице, — равнодушно произнесла она как бы между прочим, но Эстер остановилась, как вкопанная. Хелен продолжила с той же интонацией: — Не думаю, что во мне проснулось нечто, что зовется совестью, но мешать ей как в прошлый раз я не хочу. До сих не могу отделаться от ее прошлого ухажера — идиот пачками шлет слезливые письма, в которых, наверное, умоляет выйти за него замуж.       — Наверное?       — Наверное. Я их не читаю, — Хелен пожала плечами и усмехнулась. — Надеюсь, этот окажется умнее.       — Ты хотела сказать: не станет поддаваться твоему очарованию? — переспросила Эстер с усмешкой на губах.       — Я хотела сказать: додумается после всего не отвергать мою сестрицу ради меня.       Эстер задумчиво медленно кивнула и снова чему-то хмыкнула. Когда они прошли еще несколько метров, она опять вдруг остановилась, развернулась, оказавшись опять рядом-рядом. Они уже были в опасной близости от залы, где проходило торжество, и рисковали быть обнаруженными. Даже зная это, Хелен все равно не хватило сил и силы духа, чтобы отстранить ее.       — В другой раз я бы поддержала тебя, — мягко начала Эстер, взяв ее под руку. Хелен сразу не понравился этот подозрительно елейный тон. Это совсем не было похоже на подругу. — Однако сейчас советую придержать коней.       — Что ты имеешь в виду?       — Если тебе просто хочется найти развлечение на вечер — двери дома на Белгрейв-сквер всегда открыты. Хочется нового — это не проблема, ты же знаешь: у Мэттью в запасе столько красавчиков, что на любой вкус найдется, а у меня — красоток. Можем представить тебя хоть самому принцу, который сейчас тоже здесь. Но Мейкомб… — Эстер прервалась, подбирая слова, чтобы сказанное ею не прозвучало, как долгожданное для ее родителей возвращение на путь истинный, — он идеальная партия. Сейчас даже вышедшие из траура вдовы и такие же старые девы, как Эдит, насмотрятся на него и начнут охоту. Уверена, даже Кэтрин, не успей она обзавестись сыном, пока ее муж не заставил себя уважать, и не получи Мэттью так неожиданно наследство, положила бы на него глаз. Эдит надо вцепиться в него зубами, если она не хочет опять остаться в дураках и закончить свое жалкое существование старой нетронутой девой. Ты представляешь себе такую картину?       — Эдит, ухватившуюся за мужчину? — задумчиво переспросила Хелен и покачала головой. Такая картинка казалась нереальной даже для «Панча». — Скорее человек полетит на Луну.       — А теперь представь, что будет твориться с Мейкомбом, если ты обольстишь его. Он же поведется, как глупый ребенок на сладость от незнакомца.       — И что? — равнодушно переспросила Хелен.       — Не боишься, что отобьешь у самого завидного жениха всякое желание на женитьбу и остепенение и лишишь какую-то несчастную прекрасного мужа?       Хелен презрительно фыркнула. Вот уж что ее ничуть не волновало, так это чужие беды.       — Даже если эта несчастная — твоя сестра?       Рассуждай она с общепринятой позиции, пришла бы к выводу, что Эдит не заслуживала такого отношения к себе. Но Хелен считала себя слишком отличной от большинства. Даже если и соглашалась, что ее сестра правда не заслуживала такого отношения.       — Тебе было бы жалко свою сестру?       — Откуда мне знать? — развела руками Эстер. — У меня никогда не было сестры, да и женщинам я питаю чувства другого толка. У меня был только брат.       У Эстер тоже был младший и любимый брат, как у Хелен. Эдвард, как и ее Берти, тоже погиб в сочельник семьдесят шестого. Но омрачать сегодняшний вполне сносный вечер печальными воспоминаниями не хотелось.       — Да, знаю.       Они были одновременно очень похожие и очень разные.       Так Хелен пришла к выводу, что Эстер однозначно было бы плевать. Она же позволяла себе крутить романы с другими женщинами за спиной у Кэтрин. Да даже не за спиной.       — Так ты не передумала? — снова спросила Эстер, видимо, надеясь на какую-то иную развязку. Хелен снова привычно усмехнулась.       — С чего бы?       — Тогда идем, — она снова мотнула головой в сторону большой освещенной залы, где играла музыка и нескончаемым гулом раздавались голоса.       Непривычно яркий свет неприятно ослепил и отрезвил вышедшую из полумрака Хелен. Она сдержала желание поморщиться, только лишь моргнула на мгновение дольше обычного и, привыкнув, принялась выискивать свежим взглядом в толпе жертву.       Мейкомб действительно затесался среди множества гостей. Пока его сынок ожидаемо беседовал со столичными денди, Бернард стоял в отдалении от основной толпы и с интересом рассматривал трофей из головы оленя на стене. Сестры рядом с ним не было.       Хелен уже направилась было в его сторону, но Эстер вдруг схватила ее за запястье и потянула в совершенно другую сторону. На недовольное шипение Хелен она ответила таинственной ухмылкой.       — Хочу познакомить тебя кое с кем. Не ворчи, он тебе понравится.       Красавчик Мэттью Торнтон разговаривал с Мартином Кёртисом и еще каким-то незнакомым джентльменом, с иголочки наряженным не то чтобы по последней моде, а моде следующего десятилетия. В петлице у него зеленела аккуратная бутоньерка из гвоздик.       — Надеюсь, мы вам не помешали? — Эстер обратилась к мужу и очаровательно улыбнулась, словно заглаживая вину за потревоженный разговор. Но Мэттью нисколько не изменился в настроении.       — Ничуть, — он улыбнулся жене еще более очаровательно и, не знай Хелен правды насчет их семьи, она бы подумала, что те являлись самыми счастливыми и влюбленными супругами. Впрочем, наверное, в каком-то смысле так и было. — Разве ты можешь помешать, дорогая? Всегда рад видеть тебя и, — он повернул голову к Хелен, хищнически сверкнув рядом белоснежных зубов, — леди Хелен.       Хелен осклабилась ему в ответ и даже кивнула Мартину, хотя еще слишком хорошо помнила, как тот в прошлую их встречу притворился, будто бы не был с ней знаком. Мартин опять нервно заулыбался и поскорее запил улыбку шампанским. С наглым мальчишкой она разберется в другой раз.       — Я всегда считал, что очень опасно встретить женщину, которая полностью тебя понимает, — вдруг заговорил незнакомец. Говорил по-английски он превосходно, настолько превосходно, что идеальное произношение выдало в нем иностранца. Хелен внимательнее прислушалась и предположила, что тот мог быть ирландцем. — Это обычно кончается женитьбой.       Ирландец говорил с такой уверенностью, что свидетельствовало о его очень тщательной осведомленности в семейных делах Торнтонов. Хелен, тоже посвященная в их тайны, шутку оценила и рассмеялась. Только потом ее поддержали и остальные. Ирландец гордо приосанился, довольный тем, что своим остроумием смог вызвать всеобщий смех.       — Леди Хелен, — перестав смеяться, Мэттью обратился к ней, — позвольте представить вам моего друга — мистера Оскара Уайльда.       Хелен не оторопела, но все равно немного растерялась в удивленном недоумении. Прогремевшего на весь мир гениального писателя и истинного принца эстетов она никак не ожидала увидеть на этом тухлом вечере. Опомнившись и придя в себя после секундного замешательства, она улыбнулась и протянула наконец Уайльду руку. Тот с явным удовольствием пожал ее в ответ.       — Рад видеть, что мое имя вам что-то говорит, — весело улыбнулся Уайльд. — Обычно люди высшего света предпочитают делать вид, что не знакомы с моими сочинениями, находя их… аморальными, — он рассмеялся собственным словам, находя их до смешного нелепыми.       — Искусство, по своей сути, аморально, — сказала Хелен с легкой улыбкой. — Если оно достаточно хорошо для этого, разумеется.       Уайльд с неподдельным интересом посмотрел на нее. Тогда Хелен продолжила:       — Подлинное искусство тем отлично от расплодившейся посредственности, что оно берет на себя смелость искушать людей тем, чем что в реальной жизни большинству недоступно. Деньги, статус, мораль — что-то вечно ограничивает нас и останавливает от достижения желаемого. Только единицы могут получить то, что хотят. Большинству же, слабому и неспособному бороться за удовлетворение своих желаний, остается мучительно завидовать. Тогда они демонизировали все то, чем обладать не могут, провозгласили абсолютным злом и придумали механизмы, сдерживающие тех, кто сам творит свою судьбу, чтобы превратить их в самих себя. В послушное стадо. В безвольных рабов общепринятого, которое единодушно приняла лишь слабая и ничтожная, но значительно подавляющая часть общества, только чтобы никто не отличался от них самих. Но искусство, что творит отдельное меньшинство, не согласное с таким положением дел, все еще отражает в себе все те самые бунтарские и неприемлемые для большинства взгляды на жизнь и вопреки всем преградам все равно продолжает искушать, казалось бы, невозможным. Недоступным. Нетрадиционным. Неправильным. Непозволительным. Аморальным. Желанным. Искушение то порой так сильно, что нестерпимо, оно жжет и разрывает, испытывает и поражает, и, наконец, мучительно переворачивает в немногих представление о якобы «ненормальном». Тогда искушение становится еще сильнее и невыносимее, ведь с осознанием его нормальности, уже ничто не останавливает человека от получения желаемого. А единственный способ избавиться от искушения это…       — …поддаться ему, — восхищенно закончил Уайльд с горящим воодушевленным взглядом. Хелен довольно усмехнулась, запив успешную речь шампанским. — Прекрасно! Я запомню это и процитирую вас в каком-нибудь своем сочинении!       — Тогда жизнь, по своей сути, аморальна, — добавил Мэттью с легкой усмешкой. Все его поддержали.       — Потому я сделал искусство своей жизнью, а жизнь — искусством, — рассмеялся Уайльд. Хелен продолжила очаровывать нового знакомого.       — Я читала ваше недавнее «Кентервильское привидение» и, честно признаться, была в восторге, — пусть Хелен и приврала немного, оно того явно стоило. Она помнила, что любого человека можно увлечь разговором о его интересах и нем самом. И Уайльд опять расплылся в довольной улыбке. — Вы пишете сейчас что-нибудь? Жду с нетерпением ваших новых творений.       — Должен сказать, леди Хелен, вкус в литературе у вас превосходный, — самодовольно усмехнулся он. — Сейчас я работаю над сборником сказок. Мне интересно, поверят ли мне люди, если я прикрою глубокие смыслы простым на первый взгляд содержанием. Хочу проверить.       Провести вечер в компании знаменитого эстета и остроумного юмориста казалось идеальным развитием событий. Но Хелен, решив не отступать от намеченного плана, вскоре была вынуждена покинуть столь приятное и понимающее общество лучшего меньшинства. Прежде чем она ушла, Эстер удержала ее за локоть. Неожиданное и случайное касание вызвало приятную дрожь.       — Как-нибудь загляни к нам, — тихо шепнула она почти на ухо. Хелен усмехнулась и кивнула.       Мейкомб продолжал разглядывать все то же чучело, как если бы Хелен не отвлеклась на беседу с новым знакомым. Пока она неспешно, но уверенно плыла через залу в его сторону, успела заметить краем глаза сестру, рядом с которой уже трещала, не затыкаясь ни на мгновение, Филлис, а Эдит ее, разумеется, особо не слушала. Вот же бедолага, с язвительной иронией подумала Хелен. Пару секунд спустя ее заметила и мать, но она не успела и локтем младшую дочь толкнуть, чтобы та отвлеклась наконец от неинтересного разговора и составила компанию своему кавалеру. Хелен, подхватив с подноса у лавирующего между гостями лакея еще один бокал с шампанским, с кривой триумфальной ухмылкой отсалютовала им. Графиня что-то беззвучно произнесла и покачала головой. Хелен было откровенно все равно, что именно ее мать имела в виду, — все равно не что-то приятное, а к чему занимать свои мысли чужими жалкими оскорблениями.       Она подошла к Мейкомбу со спины, и тот даже не заметил ее. Пристроившись рядом, Хелен прождала несколько секунд, тянувшихся в ожидании мучительно долго, но не выдержала и заговорила первой.       — Прекрасная работа, не находите?       Мейкомб чуть вздрогнул, видимо, не ожидавший, что к нему кто-то присоединится. Хелен в который раз растрогалась — сущий ребенок в теле взрослого мужчины. Для искушения такого не придется прикладывать особых усилий.       — Вот здесь шов неровный, — он указал куда-то в сторону, где Хелен шва-то и не заметила. — А здесь, прямо на самом видном месте, явный след от пули, которой его застрелили. Наверняка они выложили за это убожество кучу денег.       Хелен издала неловкий и будто бы виноватый смешок и сделала вид, что вглядывается в чучело в поисках указанных изъянов. Никакой разницы она не заметила.       — В самом деле! — воскликнула она, отстранившись, но так ничего и не разглядев. — Признаться честно, я не так давно увлеклась таксидермией.       Мейкомб снова тактично улыбнулся. В отличие от большинства, идиотом он не был, ну или по крайней мере таковым не казался, и наверняка раскусил ее.       — Могу я предположить, что то увлечение вызвало мое появление? — он улыбнулся, с трудом сдерживая так и рвущиеся наружу эмоции.       — Можете, — нехотя ответила Хелен и отвела взгляд от безжизненной оленьей морды, но не сразу же посмотрела на Мейкомба. Когда она подняла глаза, тот все еще продолжал улыбаться.       — Вам не стоит забивать себе голову ненужными знаниями. Чтобы расположить меня к себе, достаточно оставаться собой.       «Именно поэтому ты весь поплыл, стоило мне заговорить о разделке мертвых туш и варке черепов…»       — Вам понравилось, как я отхлестала ненавистного кузена? — сыронизировала Хелен с недоверчивой усмешкой. Мейкомб неопределенно улыбнулся, как если бы ему и правда понравилось или он просто пытался не показать своего осуждения.       — Я был удивлен, — наконец, признался в своих чувствах он. — И даже немного вдохновлен. Не каждая женщина способна на такое. Не каждая бы решилась.       Хелен низко рассмеялась. Это было не тем, что она ожидала услышать, но определенно оказалось довольно приятно. Было удивительно, что Бернард, кажется, нисколько не испугался их семейных распрей. Это давало надежду на то, что их история с Эдит все-таки может закончиться вполне благополучно. Но то, что он выделил Хелен среди других, оказалось приятнее всего.       — Жаль, что не все в состоянии оценить мои достоинства… по достоинству.       После того злосчастного вечера мать прямо сказала ей, чтобы Хелен не смела соблазнять ухажера сестры. Как будто бы это не он начал первым и волочился потом за ней весь вечер. А, может, она просто приняла за интерес и желание простую человеческую вежливость и учтивость.       — Уверен, у вас их предостаточно.       Все-таки не приняла.       Хелен почти что триумфально улыбнулась. Победа подбиралась мучительно неторопливо, так нехотя, но все же верно, и тем приятнее будет ее долгожданный вкус, и тем дольше будет длиться послевкусие.       Бернард был все ближе и ближе, чтобы попасться в ее сети. Стать таким же трофеем в ее коллекции, как этот олень на стене рядом. Бессмысленным, по сути, но красивым и тешащим самолюбие призраком былой победы. Хелен подумала, что ей хотя бы ради забавы стоило сделать такое же ожерелье, как у блистательной Коры Перл, с гербами поверженных ее любовников. Червленый кокатрис смотрелся бы там вполне уместно.       Только бы его не спугнуть.       — Ваш сын тоже здесь? — спросила она, чтобы перевести разговор ненадолго в другое русло и дать Мейкомбу передохнуть, будто бы она не была в компании Кёртиса-младшего несколько минут назад.       — Мартин? — переспросил Мейкомб, будто бы у него был еще один сын. Но даже после утвердительного кивка Хелен ответил он не сразу, как если бы не хотел. — Да. Полагаю, он в компании друзей.       Хелен, точно уловив мгновенную перемену в его настроении, понимающе кивнула. Но когда Мейкомб уже было расслабился и выдохнул, улыбнулась и, уточняя, спросила:       — Торнтонов?       От нее не ускользнуло, как по его лицу пробежала тень напряжения и недовольства. Однако почти сразу же Мейкомб расслабился, улыбнулся и, приблизившись к ней на пару шагов и наклонившись еще ближе, будто бы рядом и не было сотен охочих до грязных сплетен людей, тихо, даже вкрадчиво начал:       — Я понимаю, что спрашивать такое у женщины вашего положения не то чтобы неприлично, а просто недопустимо, — он умолк на мгновение, наблюдая ее реакцию на начало чего-то очень вызывающего. Хелен только подняла бровь и наклонила голову, как бы дожидаясь продолжения. Тогда он продолжил: — Но вы, очевидно, хотите, чтобы я спросил, прямо-таки вынуждаете меня.       Хелен не знала, что он хотел спросить, но чувствовала, что была готова позволить ему что угодно.       — Спрашивайте, — тихо произнесла она немного не с той интонацией, с какой планировала, чем на мгновение смутила Бернарда. Благо, тот быстро взял себя в руки.       — Вы знакомы близко с виконтом?       Она не хотела, чтобы он это спросил, но против все равно не была. И все-таки от ответа на ее вопрос Мейкомб уклонился. Приличия тоже диктовали ей проигнорировать столь дерзкий вопрос. Но он спросил прямо и честно, без всяких надоедливых намеков и завуалированных эвфемизмов, и Хелен честно ответила:       — Я знакома близко с виконтессой.       Секунду он колебался, осмысливая услышанное, потом на лице его отразилось искреннее удивление наивысшей из возможных степени и, к неудовольствию Хелен, он даже отшатнулся на пару шагов назад. Неужели она могла спугнуть его такой незначительной ерундой? Мог ли он сдаться так скоро? Хелен пожалела, что в угоду своего мимолетного желания просто посмотреть его реакцию на ее неоднозначную связь не ответила по-другому. Она почти что разочаровалась в нем.       — Так… вы поэтому не замужем? — прокашлявшись, неловко спросил он. Мог ли он догадываться, задавая смущающий вопрос, насколько его смутит ответ на него.       — Но, к слову, и с виконтом тоже, — Хелен улыбнулась, развеяв парой слов все его предположения, и пригубила шампанское, не отрывая взгляда от его изумленного лица.       Она перечеркнула его сомнения, но, казалось, все равно только сильнее сконфузила. Мейкомб улыбнулся нервно, часто закивал.       — Тогда я окончательно потерялся в догадках, почему вы до сих пор не замужем.       Ей польстило, что он думал о ней. Это значило, что она была ему интересна, небезразлична. И Бернард, как бы подтверждая все ее самые желанные догадки, продолжил интересоваться:       — Так почему? Это добровольный выбор? Но вы же явно не та женщина, которая бы добровольно отказалась от чьего-то внимания.       Хелен приятно подивилась тому, как точно он улавливал всю суть и как четко видел всю ее подноготную. И, вероятно, понимал, чего она хочет. То, что он до сих пор не отступился, обнадеживало.       — Считайте это моей маленькой странностью, — беспечно улыбнулась она. — У всех есть свои странности, тем более у избалованных вседозволенностью аристократов. Вот у вас какая?       — Признаться честно, дома я иногда не переодеваюсь к ужину, потому что страшно ленюсь. Но это мало сопоставимо по странности с отказом от замужества. Тем более, в вашем случае.       — В моем случае? — немного резко переспросила Хелен, что Мейкомб виновато опешил, но тут же поспешил оправдаться.       — Я имел в виду, что вы умная и красивая женщина, леди Хелен.       Ей понравилось, как он быстро сориентировался и исправился. Впрочем, обижаться на него Хелен все равно не хотелось, и она не стала бы этого делать, назови он ее сейчас хоть Мессалиной.       — И что, разве умная и красивая женщина не может прожить свою жизнь в одиночестве и обязана стать чьей-то женой?       — Может, конечно, но отчего бы ей не осчастливить кого-нибудь? — зачем-то спросил Бернард и нервно улыбнулся.       Внешне Хелен улыбнулась, но внутри ее на мгновение одолела неприятная оторопь, будто бы она случайно перегнула палку своим настроем просто приятно провести вечер (или несколько) и он принял ее любезности слишком буквально и совсем не в том смысле.       Ошибку надо было срочно исправлять, пока это не вылилось в катастрофу побольше. Она поспешила развеять все его призрачные надежды.       — Обладать одним только человеком всю жизнь, принадлежать только ему одному всю жизнь это… — она осеклась, все еще не уверенная, правильно ли она поступает, рискуя неосторожным словом оттолкнуть его полностью и упустить навсегда, но все-таки решила продолжить: — Это ничтожно мало. Это скучно.       Бернард, к ее радости, сильно в лице не изменился. Потом он даже усмехнулся.       — Я думал, в этом и смысл.       Прямо как и все. Наивно было надеяться, что такой образцовый джентльмен не принимал бы всеобщую точку зрения, какой бы глупой и омертвевшей она ни была. Хелен никогда не поддерживала мнение большинства и тем более не собиралась вписываться в его подгнившие и покосившиеся от времени в XIX веке рамки.       — Но я хочу большего, — тише произнесла она, сделав при этом особый акцент на себе. — Я хочу все.       Бернард снисходительно улыбнулся.       — Все не имеет даже Господь.       — Ну а я — буду иметь.       Сначала он мгновение колебался, а потом от души рассмеялся, прямо как в прошлый раз за ужином, снова привлекая к ним двоим внимание со всех сторон. В кругу семьи это было не страшно. В обществе лицемерных и осуждающих сплетников Хелен иной раз опасалась вздохнуть как-то не так.       — Уверен — будете, — посмеявшись, заключил он, как бы снова подыгрывая ей. Вряд ли он искренне верил в то. Но хотя бы не кривил лицо и не бросался с жаром поучать заблудшую овечку, направляя ее на путь истинный. — Вам бы столетие назад родиться да еще бы лучше во Франции, чем… здесь.       — Чтобы мне одной из первых снесли голову на гильотине? — недоверчиво скривившись, уточнила Хелен.       Мейкомб снова рассмеялся ее находчивости.       — Я думал, вы поддерживаете революции.       — Революция, за какие бы благие цели она ни выступала, — это всегда террор, смерть, разрушение и уничтожение всего нам привычного.       — Я думал, вы выступаете за прогресс. Ну знаете, все эти права, равенства, свободы. Борьба рабочего класса. Вы поддерживаете рабочий класс?       — Я поддерживаю рабочий класс ровно до тех пор, пока он не угнетает меня, — улыбнулась Хелен. — Я не против того, чтобы жизнь бедняков улучшилась, но у меня нет абсолютно никакого желания ужинать за одним столом с шахтерами и я не готова жить в стране, которой правит кухарка. А прогресс, пусть и является своего рода мирной формой революции, сам по себе вполне возможен и без нее самой.       Мейкомб задумчиво медленно кивнул, правда обдумывая ее слова, а не делая только вид. Что бы она ни сказала — он слушал ее и слышал.       — Вы поразительно логичны и вместе с тем так противоречивы. С вами хочется говорить весь вечер, — когда он сказал это, Хелен почти поверила, что теперь ее ничто не отделяло от желаемого, но Бернард продолжил: — но, боюсь, нас не так поймут.       Хелен мельком глянула на все те же часы и с удивлением отметила, что они и правда беседовали только вдвоем уже неприлично долгое время. Это и правда могли истолковать как-то неправильно. Значит, пришло время ей опять исправлять положение.       — Хотите потанцевать? — как ни в чем не бывало спросила она.       И тот в мгновение ожидаемо растерялся. Должно быть, его ни разу в жизни не ангажировала женщина — неудивительно, так ведь и вправду никто не делал. Женщина бы могла отказать кавалеру в танце, сославшись на усталость. Что делать мужчине, оказавшемуся в неловком положении, правила этикета умалчивали.       — Я не лучший танцор, — наконец выдавил из себя Мейкомб с натянутой улыбкой и нервно поднес бокал к губам. Отпил он слишком много. — Уверен, в вашей бальной книжке найдется кто-нибудь поинтереснее меня.       Но Хелен в получении желаемого оставалась непоколебимой.       — Но я хочу потанцевать с вами.       От такого напора он опять опешил и сконфузился, зашарив глазами по зале, словно в поиске помощи или просто не желая встречаться с ней взглядами. Но, так и не преуспев, Мейкомб все-таки умоляюще посмотрел на нее. Хелен смотрела в ответ с явной непреклонностью.       — Я не танцевал с тех пор, как умерла моя жена.       Хелен фыркнула. Такие сентиментальности казались ей до смешного тривиальными, словно выдранными прямиком из какого-нибудь посредственного романа современной писательницы. Тем более, кажется, его жена умерла почти пять лет назад. Мужчине не стоило носить траур слишком долго и слишком тщательно.       — Ну а с будущей-то женой вы будете танцевать? — выпалила она. Ей уже немного надоело осторожничать и медленно ходить кругами, то и дело боясь оступиться. Хелен устала ждать и не получать ничего в ответ и подумала, что пришло время перейти к более решительным действиям.       Мейкомб чуть заметно вздрогнул и опустил глаза в пол. От Хелен не укрылось, как он затеребил свои перчатки.       — Возможно, — наконец сухо ответил он, все так же не глядя на нее. Что-то в его облике переменилось. — В любом случае — вы-то не будете моей будущей женой.       Естественно, она не собиралась становиться его женой. Хелен не собиралась становиться хоть чьей-то женой, о чем прямо ему сказала несколькими минутами ранее. Но почему-то столь очевидное указание на это ее все равно покоробило. Никто не мог указывать ей, что ей делать и кем ей быть.       — Да, и что с того? — совершенно равнодушно и бесстрастно спокойно спросила она, следом чуть улыбнувшись. Мейкомб с удивлением поднял на нее глаза.       — Что?.. — он осекся и непонимающе нахмурился. — Что вы имеете в виду?       — Только то, что меня не волнует, насколько правильно или неправильно нас поймут.       Кажется, до него только сейчас начало доходить. Мейкомб медленно кивнул, показывая, что он будто бы что-то понял, но его выражение лица все равно показывало обратное. Хелен усмехнулась. Наблюдать такие сложные и противоречивые метания людей всегда представлялось ей крайне забавным.       — Но я же… — Мейкомб опять прервался и, чуть наклонившись к ней, чтобы никто другой не мог их случайно услышать, продолжил: — Это… странно. О чем-то существенном еще, конечно, рано говорить, но вы же понимаете, что я хотел бы попытаться сблизиться с леди Эдит?       Хелен медленно кивнула, с легким удовольствием следя за тем, как замешательство на его лице становится все отчетливее с каждой секундой. Когда оно достигло, казалось, своего апогея, Хелен тихо усмехнулась и точно так же, как и Эстер часом ранее, невинно спросила:       — И что с того?       Мейкомб выпрямился, снова нервно забегав взглядом. Казалось, он уже начал сомневаться в своей способности вести разговоры с женщинами.       — Я опять ничего не понимаю, — сознался он, качая головой и задумчиво сдвинув брови, но все же неловко улыбаясь. — Скажите прямо, чего вы хотите?       Почти беззвучно, но вполне отчетливо Хелен произнесла, чего хочет.       Ей показалось, что он сейчас отскочит на добрый метр, настолько сильно и непривычно его лицо изменилось, но он только немного отстранился. Видимо, чтобы не привлекать внимания. Или на большее ему просто не хватило сил.       Будь его воля, не скованная жесткими рамками обязательных, пусть даже неискренних учтивостей, он сразу же бы развернулся он нее и демонстративно ушел. Но он колебался, смотря на Хелен ошеломленным и будто бы даже несколько упрекающим взглядом. Возможно, он просто еще не до конца поверил в то, что услышал. Возможно, он сомневался, мог ли он такое услышать вообще.       А потом он внезапно взял и развернулся.       Так же внезапно на нее нахлынула злость. Но не на себя, за то, что сама излишней прямотой и откровенностью оттолкнула его, а на него, за то, что тот не согласился. Хелен разозленно сжала ножку высокого бокала между пальцев. Ей бы хотелось запустить его стремительно удаляющемуся от нее Мейкомбу в спину. Как он смел так поступать? Она потратила на него столько времени, а он это совсем не оценил.       Хелен пыталась убедить себя в том, что подобные поражения — это не так сокрушительно да и вообще это еще не конец. Раз Мейкомб был настолько серьезно настроен по отношению к ее сестре, значит, она еще не раз встретится с ним.       Она встретилась взглядом с Эстер. Рыжая бестия грустновато улыбнулась ей и поджала губы, словно говоря, мол, ничего, бывает. Хелен разочарованно оскалилась в ответ — такие утешения злили только сильнее — на что Эстер назло ей улыбнулась еще шире и еще двусмысленнее. Раскрытый веер сложился в левую ладонь, и Эстер вопросительно глянула на нее. Хелен устало прикрыла глаза, уже отдаленно ощущая приближение новой головной боли.       Им двоим столько всего пришлось пережить. Эстер была с ней близка сильнее, чем кто-либо еще. Эстер понимала ее лучше всех. Эстер как никто другой знала, в чем она нуждалась. Эстер ее бы никогда не предала.       Хелен согласно кивнула ей.