1 октября 1888
— Птичка! Птичка, проснись! Сквозь сон Аликс почувствовала, как Мэри от души пришибла ее подушкой и чуть ли не навалилась на нее всем весом сверху. Мэри частенько придавливала ее к стене во сне, и только по утрам Аликс могла отлежаться и от души отоспаться. Но и сейчас та не давала ей отдохнуть. — Встава-а-ай! — прокричала Мэри прямо на ухо, пытаясь стянуть с нее одеяло. — Мне надо газету прочитать! Срочно! Тут что-то про убийства, ну, шевелись давай! Аликс еле-еле перевернулась на другой бок, только протерла глаза, и Мэри тут же подсунула ей свежий, еще пахнущий краской выпуск «Дэйли Ньюс». Голова страшно гудела после вчерашнего виски, а по Мэри казалось, словно та ни капли не выпила, хотя она еще и пошла за добавкой. Аликс поморщилась, пытаясь сконцентрироваться на тексте, на который все указывала Мэри. — Что это? — Письмо, — заговорщически пояснила Мэри. — От убийцы, судя по всему. — Ага, охотно верю, — саркастически усмехнулась Аликс, за что тут же получила пинок под бок от Мэри. — Да читаю я, читаю! В статье говорилось о том, что оригинальное письмо, полученное позавчера Центральным информационным агентством, было написано красными чернилами, аккуратным округлым почерком. Даже удивительно, что у человека, способного на такие изуверства, хватало изящества на такие мелочи. Аликс покорно и монотонно зачитала его перепечатанный текст, изобилующий усмешками, издевками и обещаниями. Ее не особо интересовало, что собирался отрезать убийца следующей жертве, скорее, ее совершенно ничего не интересовало в нем. Закончив, она вздохнула как после тяжелого многочасового рабочего дня, и рухнула обратно в постель, пытаясь завернуться в одеяло. Мэри с нескрываемым интересом уставилась на нее. — Ну и что ты думаешь? — Что ты охренела будить меня из-за этого в… сколько времени? — Половина двенадцатого. — В половину двенадцатого! — повторила Аликс, преувеличенно воскликнув. — От тебя никакого покоя… — Наслаждайся, пока можешь, — странно усмехнулась Мэри и забрала у подруги газету, вглядываясь в текст, словно она умела читать. — Знаешь, о чем я все думаю? Аликс помотала головой, изо всех сил надеясь, что Мэри думала о том, чтобы оставить ее в покое. Но Мэри заговорила куда задумчивее и куда менее воодушевленно, чем пару минут назад. — Помнишь, я как-то пошутила, мол, все эти убийства на совести Джека. — Не помню, — протянула Аликс, зевнув, — но ничуть не удивлена. Мэри проигнорировала ее придирку, только притворно осуждающе посмотрела на подругу и продолжила: — Я дала ему прозвище. Помнишь, какое? — спросила она и, когда Аликс в очередной раз пожала плечами, ткнула пальцем прямо в газету. — То самое, которое напечатано здесь. То самое, которым подписался убийца. Якобы. Аликс нахмурилась, потерла лоб, надеясь избавиться от головной боли. С утра мозги совсем не работали, и меньше всего ей хотелось думать об этих проклятых убийствах, которые никак не касались ни ее, ни Джека, ни Мэри, ни кого-либо еще из ее окружения. Но Мэри слишком откровенно на что-то намекала, не силясь произнести свои мысли вслух. Словно хотела скинуть с себя ответственность, когда Аликс все скажет вместо нее. — Что ты имеешь в виду? — Не знаю, — вздохнула Мэри, опустив голову, что ее длинные темные волосы закрыли отрешенный взгляд. — Я понятия не имею, что и думать на этот счет. Это была всего лишь глупая невинная шутка, но сейчас… я не понимаю, почему она вдруг всплыла в таких обстоятельствах. Мэри так ничего и не сказала, но Аликс окончательно убедилась в том, что именно думала и хотела сказать та, но все еще почему-то молчала. Она неуверенно начала озвучивать ее предположение: — Ты думаешь?.. — Нет! — тут же воскликнула Мэри, подскочив на месте. — Нет-нет-нет, что ты! Я не… не знаю, что и думать. Да, я много шучу о том, что Джек психованный и это он всех их режет по ночам — он же часто без причин выходит на улицу ночью, да? Но я никогда взаправду не думала, что это действительно он. Даже сейчас не думаю, когда обстоятельства чуть ли не кричат об обратном. — Мэри… — устало вздохнула Аликс. — Ты же сама только что сказала, что не веришь в то, что Джек — убийца. Зачем тогда себя так накручиваешь? — Я не накручиваю, — возразила Мэри. — Я стараюсь сохранять бдительность. И здравый смысл. — Моя бдительность и мой не слишком здравый, но все же смысл говорят, чтобы ты успокоилась, — сказала Аликс, принявшись переубеждать подругу. — Это же Джек! Кого хоть он убьет, ну? Он даже птичек из рогатки с пацанами никогда не стрелял. Один раз пытался выходить полудохлого щенка, которого на его глазах затоптала лошадь. С месяц по ночам рыдал, когда тот умер, стоило Джеку переступить порог дома. — Ужасно, — скривилась Мэри, передернув плечами от представшей перед глазами картины. Аликс, кивнув, придвинулась к ней поближе. — Я говорила с Найтли пару недель назад. Он рассказал мне, по секрету, разумеется, имей в виду, — Аликс многозначительно посмотрела на Мэри и, дождавшись от той кивка, продолжила: — что пытался помочь Джеку найти работу у себя в мясной лавке. Тот расплакался от вида мертвой свиньи. — Что? — растерянно переспросила Мэри, не поверив. — Вот же бедняга. По нему и не скажешь, что он на самом деле такой ранимый, а не блаженный. Хотя, одно другому не мешает. Аликс снова осуждающе посмотрела на нее снизу вверх и решила окнчательно уверить Мэри в том, что Джек не стоил подобных подозрений. — Я знаю Джека всю жизнь, — напомнила Аликс, — в три раза дольше, чем тебя. Я ни с кем столько времени не проводила, сколько с ним. Да, временами он может вести себя странно, но это не значит, что он выходит по ночам на охоту, выслеживает проституток, заводит их в темные закоулки, где жестоко расправляется с ними, а потом пишет какие-то письма, — Аликс пожала плечами, усмехнулась тому, насколько бредово звучало все перечисленное. — Поверь мне, если не доверяешь ему. Мэри помедлила с ответом, задумавшись, взвешивая все доводы рассудка и безумные догадки, и, наконец заговорила: — Хорошо, — Мэри неуверенно кивнула, вздохнула. — Я и не думала ничего такого про него думать, просто… хотела сказать тебе об этом. Даже не для того, чтобы посоветоваться, а просто… ну, вроде как предупредить. Чтобы ты имела в виду мои опасения, что бы там ни было на самом деле. Аликс отвлеченно качнула головой, попыталась выбраться из-под тяжелого одеяла, но в итоге только сильнее натянула его на себя. Мэри применила беспроигрышное оружие, чтобы вытащить ее из постели. — Я хотела перекусить, ты со мной? — Естественно, — Аликс тут же выползла из своего логова, словно это не она распиналась несколько минут назад о безжалостно прерванном сне. — Вот и прекрасно, — Мэри вспорхнула с места, будто бы запросто смахнула с себя всю тяжесть разговора, и приоткрыла дверь. — Потом мне нужно перестирать всю одежду и постельное белье, и даже не думай, что сможешь избежать работы, пока живешь в моем доме… Мэри вдруг удивленно охнула, посмотрела вниз и рассмеялась. Об ее ногу терся маленький черно-белый котенок, видимо, протиснувшийся в комнату через щель приоткрытой двери. — Это Диддлс, — улыбнулась Мэри, наклоняясь, чтобы потрепать котенка по голове. — Котенок миссис Прейтер, которая живет в двадцатой комнате, прямо надо мной, — Мэри показала пальцем в потолок, взяла Диддлса на руки. — Надо вернуть его хозяйке, не то еще потеряется, грустно будет. Хотя иногда он так громко мяукает по ночам, что бесит. Аликс усмехнулась, потянувшись, чтобы тоже погладить маленького Диддлса по пушистой шерстке. Котенок мяукнул и довольно замурчал.***
15 октября 1888
Джейкоб проснулся далеко за полдень. Чувствовал себя он до отвратительного прекрасно. Наверное, ему стоило злиться или переживать хотя бы для приличия, но, избавившись от всех забот, ему было до того хорошо, что портить столь прекрасное самочувствие впервые лет за двадцать Джейкоб считал преступлением. Прошло, наверное, около двух недель с тех самых пор, как он переругался с детьми. Аликс так и не возвращалась, хотя Джейкоб был уверен, что та приползет самое больше дня через три, Джек тоже послушно пропал, как он ему в сердцах бросил. Джейкоб даже не винил их в этом — впервые он просто думал только о себе и многое узнавал. На следующий день он просто наплевал на все и не пошел на работу. А потом так снова и снова, день за днем. Джейкобу было больше незачем горбатиться на фабрике с утра до вечера и зарабатывать лишние деньги ради семьи — у него больше не было семьи, ради которой он так всю жизнь старался. Джейкоб не смог достаточно сильно полюбить свою семью, но сделал все возможное, чтобы та не знала никакой нужды. Оказывается, все это было зря. Почти что двадцать лет его жизни были выброшены впустую, потрачены на то, что никем не ценилось и никому не было нужно. И Джейкоб решил — к черту это все. Накопленных сбережений ему с лихвой хватит, чтобы скромненько поживать до неглубокой старости. Он переедет в жилище поменьше — этот проклятый дом, в котором у каждого из них был свой угол, ему одному ни к чему, найдет себе какую-нибудь несложную работенку, после которой не будет хотеться сдохнуть во сне, и будет мирно доживать свою никчемную простую жизнь, которая не требовала ни завтрака в постель, ни подогреваемых ванн, ни мяса непременно экзотических животных на ужин. Джейкоб не читал газет, ни с кем не общался, высыпался до обеда, пожалуй, впервые в жизни, и был тому безумно счастлив. Наконец-то он мог жить для себя, а не для неблагодарных отпрысков, устроивших за его спиной не пойми что. Вот и этим очередным утром он проснулся, лениво потягиваясь в теплой постели, взглянул в окно, за которым сквозь толстый слой серо-черных облаков пробивалось желтое солнце, нехотя выбрался из-под одеяла, немного размялся, переоделся в чистый новый костюм и пошел готовить себе вкусный завтрак, и плевать, что было не воскресенье, он мог себе позволить. Потом Джейкоб намеревался прогуляться по району — по тем его частям, что еще не успел исследовать, ведь за столько лет безумной пахоты он практически не знал, как выглядит Уайтчепел в паре миль от дома. Заодно он бы зашел на рынок, прикупил чего-нибудь вкусного, потом заглянул бы в какой-нибудь паб, где заказал бы пинту пива, а то и пару стопок джина, и, может, даже познакомился бы с какой-нибудь одинокой женщиной. Женщины его возраста не были одиноки, если они не были падшими, а молодые вряд ли бы захотели водиться с проработавшим всю жизнь скучным сорокалетним стариком. Джейкоба снова одолели сожаления о потерянной жизни, но он быстро отринул их — больше он не думает о прошлом, оно навсегда осталось позади. Теперь он заживет новой жизнью, в которой нет места воспоминаниям о неудачной попытке семейной жизни и жалости к себе. Тосты с джемом были готовы, а яичница как раз подходила. Джейкоб хотел было заварить себе чай, но на половине пути к камину его остановил осторожный, но настойчивый стук в дверь. Но кто это мог быть? Ведь Джейкоб никого не ждал. Неужели кто-то из детей все-таки сдался и пришел признавать свою неправоту и просить о прощении? На самом деле, Джейкоб больше не злился на них, но все равно пока не хотел никого видеть — слишком хорошо ему было одному. Джейкоб помедлил, но тут же пришел в себя и скорее подошел к двери, пока кто бы там ни был не перестал стучать. Но за дверью не оказалось ни Джека, ни Аликс, ни другого хоть сколько-то знакомого лица. Его поприветствовал молодой, но очень измученный бледный констебль. — Добрый день, — устало вздохнул тот и монотонно заговорил, должно быть, уже в сотый раз за этот короткий день: — Столичная полиция, констебль Эрнест Гибсон, дивизион «H», отдел уголовного розыска, Уайтчепел. Мы расследуем убийства в Уайтчепеле. Джейкоб незаметно вздрогнул. Почему этот констебль оказался на пороге его дома? Неужели они что-то разузнали о Джеке? — Я ничего не знаю, — тут же выпалил Джейкоб, что, конечно же, было ложью. Гибсон не обратил на его резкость никакого внимания. — Как и все вокруг, — фыркнул тот, качая головой, словно маятником. — Как и мы все. Но я обязан вас допросить и всех жителей этого дома. И еще пары улиц рядом. Так вот, слышали ли вы что-нибудь странное или, может быть, видели кого-нибудь подозрительного… — Меня нечего допрашивать, я совершенно ничего не знаю, — решительно отрезал Джейкоб. — Я живу один. — В таком доме? — Гибсон недоверчиво прищурился, но тут же поджал губы от удивления. — Солидно. Хотел бы и я тоже спокойно жить, а не вот это все… — Это все? — Джейкоб нетерпеливо улыбнулся ему как можно теплее, чтобы не вызвать подозрений. — Нет, — констебль настойчиво протянул ему небольшую листовку, — теперь все. Пожалуйста, ознакомтесь. И, если все-таки что-то вспомните… — усталость на лице Гибсона уступила место обреченности, — хоть что-нибудь, пожалуйста, я умоляю вас не от лица полиции, а от лица такого же жителя Ист-Энда, обратитесь в полицию. Вас отблагодарят, поверьте. За любые сведения, которые помогут в поимке преступника, назначена щедрая награда. Куда щедрее, чем предлагал «Комитет бдительности». — Дела у вас настолько плохо? — Джейкоб усмехнулся, взял листовку, но на содержание внимания не обратил. — Что, совсем никаких зацепок нет? Убийца все еще на свободе? — Совсем никаких, — покачал головой Гибсон. — Мы в отчаянии. Народ или смеется над нами, или проклинает, а начальство друг за другом уходит в отставку от бессилия. Мы и так работаем в разы больше положенного, патрулируя каждый злачный закоулок каждые десять минут, так еще и теперь приказано опросить всех жителей Ист-Энда. Всех. Мне кажется, если кто-то из наших и натолкнется на убийцу, он будет настолько вымотан, что ничего не поймет, — он криво усмехнулся, но надолго улыбки не хватило. — У нас есть два свидетеля, которые дали настолько расплывчатые показания, под которые подходит совершенно любой мужчина, что лучше бы уж и дальше молчали, не давали нам надежды. Наши дела плохи, но хуже всего то, что они в любой момент могут стать еще хуже. Сукин сын убил уже четверых, а мы не можем с этим ничего поделать! — Четверых?! — переспросил Джейкоб настолько резко и неожиданно, что констебль вздрогнул. — Как, четверых?.. Две же… было же только две. Или тех двоих, которые были раньше, вы тоже считаете? Джейкоб слишком поздно подумал, что не стоило ему упоминать Марту Тэбрем и Эмму Элизабет Смит, чтобы не вызвать подозрений, но он был просто в слишком сильном замешательстве, чтобы думать о последствиях. Четверо? С каких пор убитых было четверо, если Джек признался ему только в двух убийствах? Он солгал ему? Или убил еще двоих. — О чем вы? — недоверчиво переспросил констебль. — За последний месяц зверски убиты четыре женщины. Их убил Джек-потрошитель. Так все-таки Джек убил четверых. — Кто? — нахмурился Джейкоб. — Какой еще… Джек-потрошитель? Что за имя такое? Я знаю об этом, как его… — он напрягся, вспоминая прозвище, данное Джеку, которое он особо не запоминал. — Кожаный фартук! Вы же его имеете в виду или это другие убийства? — Вы газеты читаете? — раздраженно закатил глаза Гибсон. Джейкоб к собственному стыду подумал, что как раз перестал читать газеты пару недель назад, хотя до этого читал их каждый вечер на протяжении всей жизни. Он мотнул головой, и Гибсон, поджав губы, протянул ему из кармана сложенную газетную страницу. Джейкоб развернул ее и увидел факсимиле двух посланий: длинного письма, аккуратно написанного на чистом листе, и открытки, заляпанной темными пятнами. Неужели кровь? Ему не нужно было долго вникать в суть писем, чтобы понять, кто его писал — Джейкоб слишком хорошо знал этот почерк с ровными красивыми буквами, больше половины из которых были подсмотрены у него самого. Каждое из них было подписано «Джек-потрошитель». Какая скудная и жестокая фантазия. — Спасибо, — Джейкоб отрешенно кивнул констеблю и, прибрав газетную вырезку, поскорее скрылся за дверью дома. Гибсон не стал больше стучать и пытаться допросить его. Хотя, Джейкобу казалось, надави тот чуточку сильнее, и он бы раскололся, так сильно он был сейчас подавлен. Джейкоб не прошел и пары метров, тут же остановился у двери и принялся увлеченно читать. Взгляд беспокойно скакал по строчкам через слова, жадно выхватывая все больше и больше, пропуская целые предложения, но все равно слишком хорошо улавливая смысл. «У меня заканчиваются шлюхи, но я не перестану потрошить их, пока меня не поймают». «Я люблю свою работу и хочу продолжить». «В следующий раз я отрежу леди уши и пошлю их полиции просто ради забавы». «Ха-ха». «Я не шутил». Джейкоб рвано вздохнул, скомкал газету, прижался к двери спиной и обессиленно съехал на пол. Происходящее казалось ему какой-то злой шуткой, зашедшей слишком далеко. Джейкоб только-только смог поверить в то, что его сын, его Джеки, убил, а ему тут же пришла весть, что тот самым жестоким образом убил и изуродовал уже четверых. И это его забавляло. Джейкоб обхватил голову руками, сжал волосы, зарычал от бессилия. Он не мог остановить слез. Он все думал, что сделал не так, раз до такого дошло? Как тот милый застенчивый мальчик превратился в бессердечного ублюдка, заманивающего незнакомок в подворотни и жестоко расправляющегося с ними? Джейкоб закрыл глаза, представил Джека, заносящего над проституткой руку с острым ножом, его лицо перекошено от гнева и безумия, а глаза светятся неестественным блеском в ожидании расправы… Джейкоб вздрогнул, резко открыл глаза. Он не мог представить себе такую картину, просто не мог. Джек не был создан для убийств или других злодеяний, Джек был хорошим, но просто свернувшим не туда. Насколько же херовым отцом был Джейкоб, что не уследил за собственным ребенком, превращающимся в монстра у него на глазах. Джейкоб чувствовал, что был готов придушить родного сына собственными руками. Он почти был готов сделать что угодно, чтобы остановить Потрошителя. Он отбросил газету, рывком поднялся с места, вытер глаза рукавом и стремительно вышел из дома.***
Джек все смотрел в зеркало. Он мог часами сидеть вот так, не шевелясь и уставившись в одну точку, наблюдая за собой. Он все ждал, когда с ним снова начнет что-то происходить, он ждал изменений и хотел застать их врасплох, но сколько бы он ни сидел, все было зря. Ничего не происходило, и он никак больше не менялся. Отныне каждый раз, когда Джек смотрел в зеркало, он неизменно видел там Потрошителя. Его отвлек резкий стук в дверь. «За тобой пришли» «Тебя нашли» «Они все знают» Джек вздрогнул, медленно отвел взгляд от зеркала к двери и начал гипнотизировать ту взглядом точно так же, как делал это мгновением ранее с зеркалом, не шевелясь и не дыша, словно надеялся не выдать своего присутствия. — Джек, открой дверь. Это Джейкоб пришел за ним. Вот только зачем? Вряд ли тот хотел справиться о его самочувствии, скорее, намеревался поглумиться над результатом своих трудов. Или сдать его полиции. Джейкоб дал ему слово ничего такого не делать, но ведь он был так зол на него в последний раз, что мог запросто наплевать на все свои обещания. Вдруг он пришел к нему, притворяясь другом, а на деле собирался предать его в очередной раз. Нет, Джейкобу нельзя больше доверять, Джек должен быть с ним очень осторожен, он будет следить за каждым его движением и мыслью, ворочающейся в мозгу Джейкоба, как склизкий червь, Джек не даст себя обдурить. Или он просто не откроет ему дверь, затаится, сделает вид, что его нет дома, и Джейкоб, поверив, разочарованно оставит его в покое. Да, именно так Джек и сделает. — Джек, я знаю, что ты там. Но откуда бы ему знать? Джек почесал лоб и пришел к выводу, что тот блефовал, намереваясь самыми грязными уловками и любыми способами обмануть его и причинить ему вред. Нет-нет, Джека так просто не провести, Джек не дастся так легко. — Джек! — голос Джейкоба прозвучал громче и нервознее. Джек поднял взгляд и вздрогнул. Джейкоб смотрел на него через щель между шторой и окном. Он точно видел его, как бы тот ни прятался. Любой мог бы видеть его и то, чем Джек занимался в своей темной комнатке. «Он все знает» «Он пришел за тобой» «Предатель» — Джек, открой дверь, — настойчиво произнес Джейкоб, глядя прямо на него. «Не открывай» «Предал однажды — предаст и еще раз» Джек медленно встал, на прямых ногах подошел к окну и отстраненно задернул штору, будто бы за ней стоял надоедливый незнакомец, приставший без всякой на то причины, а не пришедший поговорить отец. — Джек! Джек проверил щеколду, на всякий случай сам прижался спиной к двери, подпирая ее, чтобы Джейкоб не мог никак войти. — Джек! — гаркнул тот еще злее, а следом дверь дрогнула — так сильно он в нее ударил. — Открой сейчас же! Нам надо поговорить. Конечно, так он ему и поверил. Говорить прекрасно получалось и через дверь, и Джейкобу было незачем проникать в его жилище. Только если тот не хотел что-то сделать с ним. «Он тебе навредит» «Гадкий, мерзкий, злой!» «Убей его первым» Джек молчал, прислушиваясь одновременно и к отцу, и к голосам, твердящим совершенно противоположные вещи, и Джек не знал, кому из них можно верить. Голова разрывалась. — Джек, — голос отца смягчился и зазвучал тише и вкрадчивее, — пожалуйста, открой дверь. Мы просто поговорим. Я обещаю, я не наврежу тебе. Все будет в порядке, слово даю. Пожалуйста, Джек, впусти меня. Джек положил пальцы на щеколду, но помедлил, ожидая, что скажут голоса. «Он лжет» — Но он же пообещал, — тихо, чтобы Джейкоб не услышал, возразил он. Голоса усмехнулись. «Нельзя ему верить» Джек тяжело вздохнул, осторожно отворил щеколду, медленно приоткрыл дверь… Джейкоб толкнул ее с такой силой, что распахнувшаяся дверь ударилась о стену, в руке вспыхнула боль, а следом и подскочивший Джейкоб схватил его за грудки и прижал к стене. — Что ты натворил?! — рявкнул тот. Джек, застигнутый врасплох, только недоумевающе посмотрел на отца. — Джейкоб? — Четыре убийства, — сквозь зубы процедил Джейкоб, тряхнув его об стену, чтобы память поскорее вернулась. — Четыре убийства, Джек! Двое за одну ночь! Ты с ума сошел? Наверное, это он с ума сошел, раз спрашивал такое. Джейкоб лучше него самого знал, насколько Джек безумен, и только он мог с этим что-то сделать. — Какие убийства, Джейкоб? — непонимающе переспросил Джек, а сам аккуратно глянул в сторону ящиков с вещами, прикрывающих его тайник с доказательствами всех убийств. — О чем ты говоришь? — Не играй со мной! — Джейкоб еще разок хорошенько приложил его о стену, что даже затылок глухо заныл. — Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Ты убил еще двух женщин, и это только за одну ночь. Когда я строго-настрого запретил тебе даже думать о подобном! Джек наконец понял, о чем шла речь. Джейкоб так злился из-за его убийств, но разве Джек сделал что-то настолько плохое, что стоило подобных обвинений? Всего-то убил пару презренных шлюх, о которых даже никто не вспомнит через пару недель, о которых никто не будет сожалеть. Джейкоб единственный во всем мире знал, что это Джек навел весь этот липкий ужас на Ист-Энд, и единственный мог с этим что-то сделать. Но все ошибались. И Джейкоб тоже. — Нет, — покачал головой Джек, вдруг расплывшись в дрожащей улыбке. — Я не убивал их. Джейкоб резко отпустил его, запустил руку в карман и протянул обрывок газеты. — Хочешь сказать, что это не ты писал? Джек посмотрел на газету, в которой были напечатаны оба его послания. Все-таки они опубликовали их. Весь Лондон узнал наконец о Джеке-потрошителе, неуловимой тени, накрывшей самые темные задворки столицы, посеявшей в своей империи невообразимый хаос и безотчетный страх. Джек снова чему-то улыбнулся. — Джек! — Это не мое! — запротестовал Джек. — Я это не писал! Я так не пишу! Джейкоб выругался, толкнул его к столику, с грохотом ударил по нему рукой, кладя перед Джеком чистый лист и карандаш. — Пиши. — Что? — Пиши, я тебе сказал! — рявкнул Джейкоб, хватая его за шиворот, чтобы подтолкнуть, как какого-то провинившегося котенка. — Что мне писать? — растерянно переспросил Джек. Он так и не понимал, что отец хотел от него, и зачем надо было устраивать такие сцены, когда можно было обойтись простым разговором. Джейкоб снова солгал ему. Голоса были правы — стоило их послушаться. — Что-нибудь! Джек взял карандаш и, выругавшись, торопливо начеркал на листке «что-нибудь» и показал Джейкобу, чтобы тот убедился уже и отстал от него. Джейкоб побледнел, и его рука на воротнике заметно ослабла. — Зачем ты это делаешь? — только тихо спросил он, смотря на Джека со смесью разочарования и глубокой печали. Джек непонимающе качнул головой, посмотрел на листок и замер от ужаса. В угловатых и неровных буквах, таких похожих на буквы с открытки от «Дерзкого Джеки», с трудом угадывался его красивый аккуратный почерк. Но даже кривые буквы можно было списать на спешку или нервозность. «Што нибуть». Джек с ужасом смотрел на написанное. Он не мог допустить несколько ошибок в таком простом слове. Он мог бы случайно сделать описку в каком-то более длинном и непривычном слове, но никак не в том, что употреблялось ежедневно. Значит, те письма и правда написал он, как и говорил Джейкоб, значит, тех двух женщин за одну ночь тоже убил он, как говорил Джейкоб! Джейкоб не лгал ему, и если Джейкоб был прав с самого начала, значит, его все это время дурили голоса? Но как долго это продолжалось? Начали ли они вести двойную игру только сейчас или с самого начала, поселившись в его проклятой башке? Но с чего вообще Джек взял, что он не убивал их? Он же отчетливо помнил, как Лиз, которую он спас от нападения, пару минут спустя погибла в Датфилдс-Ярд на Бернер-стрит. А потом, когда он сбегал с места преступления, то укрылся на Митр-сквер, где к нему привязалась Кэтрин, и уже мгновения спустя он голыми руками выдрал из нее кишки, легкие, сердце, своим ножом отрезал матку и почку. Джек помнил, как он отмывал его от крови во дворе собственного дома, как прятал сувениры от Кэтрин в своем тайнике, помнил, как писал эту чертову открытку! Отчего тогда он был вдруг твердо уверен, что все это совершил не он, а кто-то другой? Джек так стремительно скатывался в водоворот безумия, что даже сам не поспевал за собой. Он посмотрел на Джейкоба, надеясь получить от того поддержку и помощь, но отец лишь сурово смотрел на него и молчал. — Я говорил тебе, если ты совершишь еще хоть одно убийство, то я пойду в полицию? — ужасающе тихо заговорил он. — Ты убил двоих, Джек. Джек убил четверых, а его все еще не поймали. Джек убил двоих, а Джейкоб все еще никому ничего не рассказал. Джек мог убивать их сколько угодно, и ничего бы не произошло. — Тебя ищут все. Да только какой толк от их поисков, если за полтора месяца они так и не нашли его? Они даже близко не сдвинулись в своих поисках, рыская совершенно рядом, но раз за разом упуская его из вида. — За тебя назначена награда. Джек чуть вздрогнул и поморщился. Его не удивляло, что власти были готовы пойти на все, лишь бы избавиться от проблемы, доставляющей слишком много хлопот. За него давно назначила награду какая-то контора из сборища местных самоотверженных недоумков, возомнивших себя способными поймать самого неуловимого Потрошителя. Но Джека особенно сильно задевало, что Джейкоб упомянул об этом. Джейкоб не мог пасть так низко, что был готов продать любимого сына. — Ты этого не сделаешь, — тихо возразил Джек, и уголки его губ поползли вверх в издевательской улыбке. — Сделаю, — тверже повторил Джейкоб. — Еще как сделаю, Джеки. Если ты сам не можешь остановиться — тебя должен остановить кто-то другой. — Ты же знаешь, что они сделают со мной там, — Джек поджал дрожащие губы и сделал самое жалостливое лицо, на какое был способен. — Ты действительно хочешь, чтобы они сделали это со мной, Джейкоб? На секунду во взгляде отца промелькнуло что-то, похожее на сожаление и болезненную тоску, но он тут же сморгнул пелену наваждения и снова сделался по-прежнему злым и взбешенным. — Не манипулируй мной! — прорычал Джейко. — Ты не остановишь меня от задуманного. Твои выходки давно пора пресечь, и если это единственный выход — так тому и быть. Джек кивнул, опустил голову и посмотрел на свой столик. Джейкоб только сейчас заметил, что там лежал нож с длинным острым лезвием. И запачканной чем-то темным ручкой. Джек рассматривал свой нож еще несколько секунд, а потом словно избавился от искушения и поднял взгляд на отца, все еще молча. Молчание было сейчас куда красноречивее любых слов. «Он расскажет о тебе» «Останови его!» «Убей его!» — Джейкоб, ты этого не сделаешь, — повторил Джек, и слова его больше не звучали как мольба или вопрос. Он говорил твердо, будучи точно уверенным в своей правоте и в том, что Джейкоб поступит, как он ему скажет. — Ты никому ничего не скажешь. — Джек!.. — Джейкоб, — надавил Джек, с жутким спокойствием улыбнувшись. — До сих пор мне удавалось избегать поимки, и, будь уверен, я сделаю что угодно, чтобы так продолжалось и дальше. В противном случае я буду вынужден защищаться. Возможно, нападать. Понимаешь, о чем я? Джейкоб мрачно кивнул. Джек чуть улыбнулся ему. — Хорошо. Обо всем знаешь только ты один. И пока ты молчишь, все будет в порядке, я клянусь тебе. Подумай, правда ли ты хочешь сделать хуже? Джейкоб ничего не ответил, но его взгляд говорил о многом. В нем плескалась ярость, бессилие и что-то такое, что Джек до конца не понимал, но четко улавливал. Что-то, останавливающее Джейкоба от совершения непоправимой ошибки, которая могла бы вырвать Лондон из охватившего его ужаса. — Где Аликс? — только и спросил отец, будто бы его правда это интересовало. — Понятия не имею, — признался Джек, пожав плечами. — Я не видел ее с того самого дня, как ты обо всем узнал. По правде говоря, я думаю, ей глубоко наплевать на меня. Прямо как ее себялюбивой мамашке на тебя. Но я — не ты, Джейкоб, — он ухмыльнулся, довольный тем, как заходили желваки по лицу отца. — Самое главное, что мне не плевать. Джейкоб все так же молча смотрел на него, будто бы оценивал, насколько вменяемыми были слова Джека и можно ли было ему доверять. После всего, что Джек натворил с другими, Джек вряд ли мог оставаться прежним со своими близкими, что бы он там ни считал и ни говорил. — Не смей причинить ей вред, — предупреждающе прошипел Джейкоб зачем-то, как если бы его и правда волновало, что станет с Аликс. Джек слишком хорошо знал по себе, каким бывал Джейкоб, когда он действительно переживал за ребенка. И сейчас тот лгал самому себе. Джейкоб всего лишь хотел задеть Джека лишний раз. — Никогда, — твердо произнес Джек, что бы ни нашептывали голоса ему в этот момент. Он их не слушал. Они довели его до состояния, в котором он путал реальность и галлюцинации, забывал, кто он и что наделал, но только сами близкие люди могли заставить его избавиться от себя. Джек бы ни за что не навредил кому-то из своей семьи. Только если ему не угрожает опасность. Джейкоб подошел к нему вплотную, снова взялся за его воротник, притягивая Джека к себе, но тот даже не вздрогнул, не моргнул. — Не знаю, почему я это делаю, — прошипел Джейкоб, но Джек все равно ничуть не изменился в лице. — Я уже давал тебе шанс, а ты, насмехаясь надо мной, убил еще двоих. Не знаю, можно ли тебе доверять снова… — отец посмотрел на него строго, внимательно, пытаясь уловить сомнение или хоть что-то в пустом взгляде Джека, но все было бестолку — тот оставался непроницаем. — Но я поверю тебе, Джек. В последний раз. Может, это и ошибка, но я люблю тебя, каким бы гадом ты ни был, — губы Джейкоба на мгновение сложились в подобие улыбки, но тут же сжались в тонкую бледную ниточку. — Но имей в виду, если где-нибудь в округе произойдет похожее убийство… нет, даже любое нападение на падшую женщину. Я сразу пойму, что это сделал ты, Джек. И я даже не буду приходить к тебе и разбираться, как сейчас. Это последний раз, когда я тебе доверяюсь, Джек. Не подведи меня, понял? Джек кивнул, и Джейкоб отпустил его, легонько оттолкнув, в последний раз предупреждающе посмотрел и так же быстро вышел, как и появился здесь. Пару минут Джек стоял, не двигаясь, даже не закрывал дверь, а потом, очнувшись, задвинул щеколду, тщательно задернул шторы, чтобы в комнату не проникала даже тонкая полоска света. Он заметил, что на пальцах была свежая ярко-красная кровь. Должно быть, он поранился, когда Джейкоб резко открыл дверь. Джек какое-то время внимательно рассматривал красную жидкость, текущую из пальца от каждого нажатия. Потом он медленно поднес пальцы к лицу, жадно вдохнул запах, но ничего толком не почувствовал. Джек опустил руку ниже и притронулся к ране губами, слизнул кровавую дорожку, прячущуюся под рукавом. Раньше он часто так делал, когда случайно получал очередную травму. Кровь сворачивалась быстрее, и рана затягивалась практически сразу же. До сих пор Джек никогда не задумывался о том, что именно он делал в такие моменты, не улавливал привкуса металла во рту и едкого солоноватого вкуса. Джек разжег камин, подкинул туда дров, чтобы пламя разгорелось как можно сильнее. Долго смотрел, как яркие языки пламени окутывали чернеющее дерево, пошевелил его кочергой, разбивая на мелкие горячие угольки. Жара было вполне достаточно. Джек вздрогнул, как от удара, судорожно огляделся, не подглядывал ли кто за ним. Только убедившись, что все в порядке, он запальчиво сдвинул все вещи в сторону, чтобы добраться до своего тайника, случайно вырвал прибитую половицу, когда пытался добраться до спрятанных в нем вещей. Первой попалась грязная от чужой крови собственная одежда. Джек осторожно развернул ее, посмотрел на большие пятна с мелкими брызгами рядом, вспомнил, как его нож впервые вторгся в чужое живое тело, кромсал его, погружаясь в кровавое месиво из рваной человеческой плоти и кусков ткани одежды все больше и больше. Эту одежду надо было сжечь, пока ее не увидел кто-то другой. Потом была банка с маткой Энни Чепмен. Она давно протухла и почернела, превратилась в бесформенную жижу, испускающее зловонный запах. Джек вылил содержимое банки себе на ладонь, надеясь, что еще хоть что-то из него можно спасти, и тут же почувствовал, как от вида и запаха все внутренности внутри позывно свело, он прижал руку ко рту и глухо закашлялся, сжимая в другой руке матку Энни. Сквозь сжатые в кулак пальцы просачивалась вязкая мутная каша, капая на пол и чистую одежду. Это уже нельзя было держать дома, но Джек так не хотел расставаться с столь памятным экземпляром своей коллекции, что положил его обратно в банку, тщательно вытер руки и убрал все как можно дальше в свой тайник. Он вырезал матку и у Кэтрин, но ее почка привлекала его куда сильнее, что про орган, которым она зарабатывала, он и вовсе забыл, то ли потеряв его по дороге, то ли куда-то слишком надежно припрятав. Джек взялся за последнюю банку, принюхался, но, не уловив противных запахов, рукой вытащил почку. От нее сильно пахло дешевым вином, но зато хотя бы спустя две недели она все еще была в порядке, в отличие от матки Энни. Он выпрямился, все еще держа почку в руке, положил ее на стол и, взявшись за попавшийся под руку нож, одним точным движением разрезал ее пополам. Одну половинку Джек убрал обратно в банку, отлил из той немного вина в стакан. Потом он встал и проверил камин. Жара было вполне достаточно, чтобы к этому времени прогреть маленькую металлическую сковородку. Еще какое-то время Джек безэмоционально смотрел на лижущие сковороду языки пламени, а потом резко двинулся с места, поднял со стола оставшуюся половинку почки и опустил ее прямо в сковороду. Почка зашипела, комната наполнилась едким запахом жареного. Джек смотрел пустым взглядом, как подрагивал горячий воздух в камине, летели и трещали мелкие искорки. Воздух становился все тяжелее и удушливее, и Джеку было все труднее соображать и понимать, что именно он собирается сделать. Он просто это делал, даже не из интереса или от желания. Возможно, от необходимости: предыдущий трофей пришел в негодность совсем скоро, и этот могла бы настигнуть та же участь, если бы Джек его надежно не сохранил. Он сбережет его в себе до конца своей жизни. Джек поставил перед собой маленькую тарелку, на которой почка поместилась как влитая, взял вилку, свой нож, тяжело вздохнул, глядя на сервированный чуть ли не по всем правилам стол. Чему-то усмехнулся и, воткнув вилку в почку, отрезал маленький кусочек, посмотрел на серовато-розовый разрез. Свело желудок. То ли от голода, то ли от отвращения, то ли от чего-то еще. Джек прикрыл глаза и отправил кусочек в рот, чуть дотронулся до него языком и только несколько секунд спустя начал осторожно жевать. К горлу резко подступил ком, мешающий сглотнуть. Джек прокашлялся и помотал головой, словно думал, что это все были голоса, но он уже не замечал, насколько реже стал обращать на них внимание и насколько прочно они въелись в него самого. Джек сделал глубокий вздох и проглотил часть почки убитой им Кэтрин Эддоус. К собственному странному чувству, он подумал, что та была не такой уж и плохой на вкус, как он сначала предположил. Но Джек никогда не предполагал, какова на вкус человеческая плоть. Джек хлебнул кислого вина, поморщился и продолжил. Закончив, он взял лист бумаги, свои красные чернила, так напоминающие настоящую кровь. «Из Ада», — размашисто подписал он в верхнем углу. Его рука дрожала, и буквы выходили еще кривее, чем раньше, но Джек даже и не пытался писать понятнее и правильнее — ему просто нужно было срочно излить переполняющие его эмоции, пока они его не разорвали, не заморачиваясь, поймет ли кто-то его или нет. Джек знал, что до конца его вряд ли кто-то поймет. Он просто очень хотел, чтобы они все знали, в каком Аду он сейчас находился и откуда писал это письмо. Он не надеялся больше на понимание или поддержку — этого его лишил даже Джейкоб, отвернувшийся от него в самый тяжелый момент. «Предатель» Это они все довели его до такого состояния, они все были виноваты в том, что стало с Джеком! Потрошителя слепили из останков Джека не голоса, а живые осязаемые люди. И пусть теперь пожинают плоды. Так значит, за него назначена награда? Наивные, и как же они теперь его отыщут, если Джек избавится от всех улик, что могли бы выдать его? Джек прислал бы письмо каждому, кто считал себя достаточно умелым, чтобы поймать Потрошителя, возможно, в Ист-Энде как раз хватит шлюх на каждого из этих смельчаков. Пока что Джек напишет самому главному из них. Посмотрит, не стушуется ли самоуверенный старик. «Мр Ласк, — обратился к адресату Джек, — Сер». Джек нашел в своих вещах маленькую коробочку, в которую как раз идеально помещалась оставшаяся половинка почки. Тщательно завернув ту в носовой платок, он положил почку в коробочку. Ему не особо хотелось расставаться с ней, но только так они поймут, насколько он серьезен и опасен. Если еще не поняли. «Я посылаю тебе половину почьки которую я взял у одной женщины и сахранил для тебя другои кусок я потжарил и сьел было очень фкусно». Джек облизнул губы, но вместо удовлетворения почувствовал, как резко сжался желудок, и его содержимое рывком подскочила ко рту. Джек с трудом сдержал позыв, прижав к губам руку, но тошнота не унималась. Может, и не настолько ему понравилась почка? Джек вспомнил, как вырезал ее из распластанного на Митр-сквер площади, как рассматривал ночью прямо посреди дороги, как прятал в своем тайнике и выдерживал в вине, чтобы не испортилась, так резал и жарил, снова резал, нюхал, катал по рту, жевал и ел. Желудок скрутило снова, Джек скорчился от боли, согнулся пополам, и его тут же вырвало. Бледный как полотно, он тяжело вздохнул и обессиленно рухнул на кровать, закрыл ладонями лицо. Его лоб покрылся холодным потом, мозг колотился внутри черепа сильнее сердца, так и норовя выдавить глаза. Джек прижал руки к глазам что есть силы, чтобы те не выпали из глазниц, в черном мареве заплясали разноцветные огоньки, складываясь в симметричные причудливые узоры. Пролежав так какое-то время и придя в себя, Джек снова взялся за чернила, подумал, что бы еще такое приписать, и взгляд его ненароком зацепился за лежащий перед письмом нож. Джек в голос усмехнулся. «Я могу послать тебе кровавый нош которым ее вырезал если ты ище немного падаждеш». Джек перечитал написанное еще раз, удовлетворенно кивнул и дописал «подписано», но имя свое упоминать не стал — все и так знали, кто был автором. Кожаный фартук, Джек-потрошитель — какая, к черту, разница? Потом, немного подумав, с издевательской улыбкой приписал снизу: «Паймай меня когда сможешь Миштр Ласк». Бумага закончилась, Джек свернул письмо и убрал его к почке в коробочку, надежно перевязал все веревкой, чтобы ничего не развалилось и не потерялось, и убрал в карман пальто, намереваясь отправить, когда вечером выйдет на улицу. Джек подошел к окну и аккуратно выглянул на улицу, проверяя обстановку. Все было хорошо. Слишком хорошо. Уайтчепел замер в напряженном ожидании чего-то очень страшного.