9 ноября 1888
Джеку не спалось. В отличие от Аликс, которая пришла поздним вечером и без умолку принялась щебетать о том, что они с Мэри помирились и у них все наладилось. Это вызывало противоречивые чувства. Джек был рад, что Аликс была рада, но куда сильнее его раздражало, что Мэри снова вернется в их жизнь, а ему так нравилось время, когда у Аликс был лишь он один. Она должна принадлежать ему одному. Как Джек принадлежал одним лишь голосам. Он больше не был сам собой — всего лишь блеклым намеком на человека, игрушкой, которой управляли чужие злые голоса. Он мог не слышать их сутками, но все равно знал, что… «Они рядом» Джек вздрогнул, тут же пробудившись из полудремы, вскочил на кровати, схватился за нож, припрятанный под подушкой. Кто был рядом? Враги? Полиция? Проститутки? Джейкоб? Джек удостоверился, что окно было занавешено, а дверь подперта стулом — район был не самый благополучный, и такие меры предосторожности совсем не вызывали у Аликс лишних вопросов. Если бы ее хоть сколько-то волновало это. Все, что ее волновало — Мэри. Чертова Мэри, тень которой не пропадала даже тогда, когда они с Аликс рассорились. Ее связь с Мэри оказалась куда крепче, чем подобие дружбы с Хелен, которая раскрошилась из-за какого-то пустяка, о котором Аликс даже не захотела упоминать, вконец разобидевшись на свою взбалмошную подружку. Джек мог порадоваться хотя бы этому. Его ужасно печалило, что он не мог стать заменой, пускай и всячески пытался. Разве он был недостаточно хорош? Джек ведь был готов пойти на что угодно, лишь бы его старания признали и никогда больше не бросили. Если бы ему только дали шанс доказать свою верность. Но в последние дни Аликс даже не упоминала о Мэри, просто была излишне задумчивой и куда более мрачной. Все будто бы налаживалось. И вот этим вечером Аликс пришла, светясь, с улыбкой до ушей, и заявила, что они с Мэри помирились. Джек сделал вид, что был этому рад, но на деле ему хотелось пробить стену головой. Чьей именно, он не решил. Все его старания быть рядом и поддерживать в трудный момент оказались перечеркнуты. Пускай Аликс его и ни о чем не просила. Джек так пытался стать для нее единственной опорой, но из раза в раз ничего не выходило, и вот сейчас, когда представилась превосходнейшая возможность, когда Джейкоб наконец отстал от них, все еще оставалась Мэри, которая, как балласт, вцепилась в них и тянула за собой на дно, не давая вырваться отсюда. Джек никогда не любил Лондон: он ненавидел грязный Уайтчепел, порочный Спиталфилдс, беспорядочный Шордич, его воротило от пропитанного опиумом Лаймхауса и погрязшего в нищете Бетнал Грин, он не верил в напускное величие Сити и Вестминстера. Джек бы никогда не хотел рождаться в этом проклятом месте, искалечившем стольких людей. И, если он не мог его исправить, ему оставалось лишь сбежать отсюда, пока не стало слишком поздно. Джек много думал, станет ли ему хоть немного лучше где-то за пределами удушающего Лондона? В свободное время, которого в последние месяцы у него стало слишком много, Джек часто гулял. Месяц назад он даже выбрался за город и подумал, что потеряться даже в самой огромной стране из когда-либо существовавших до смешного просто — для этого даже не надо отъезжать далеко от столицы. Прятаться надо всегда на самом виду, всегда говорил Джейкоб. Наверное, он придерживался того же принципа. Джек наскоро собрался и вышел на улицу. Просто так, без всякой цели: он не собирался ни убивать, ни творить еще какие-то бесчинства, ему просто нужно было успокоиться и хорошенько подумать о том, что делать дальше. Ведь никто другой за него этого не сделает. Везде Джек видел одну картину: вот мочился у самой стены какой-то бродяга, на другом углу в грязи спал пьяница, в узком проходе во двор страстно обжималась очень неприятная парочка. Джек развернулся и пошел в другую сторону. Интересно, чем только думала Мэри, вновь возвращаясь ко всему этому? Разве ей самой было не мерзко? Как человек может терпеть такое? У Мэри были шансы вернуть все, судьба не раз сводила Мэри с хорошими людьми, на которых можно было положиться, но почему она сама не захотела стать такой же? Наверное, надо было спросить у самой нее. Джек всегда ее не любил. Сначала она просто немного раздражала его своей истеричностью и энергичностью, потом Мэри стала его подводить, и вот теперь он искренне ненавидел то, во что она превратилась. Джеку стоило придушить ее еще пять лет назад, когда Найтли только-только познакомил его с этой «прекрасной леди». Не было ничего прекрасного у этой совсем не леди, ни внутри, ни теперь уже снаружи. Мэри стала такой же, как и все вокруг — неудивительно, ведь она жила как все вокруг. Джек повернул на Флауэр-и-Дин-стрит и увидел ее. Мэри. Что за ирония судьбы. Она все-таки свела их этой ночью, все-таки суждено им было встретиться этой ночью. Джек подумал было, а о чем же ему с ней говорить посреди улицы, но все равно прибавил шаг, пытаясь нагнать ее. — Мистер Хатчинсон! — окликнула Мэри невзрачного мужчину, шаркая, прошедшего мимо. Джек резко остановился, пока его не заметили, прижался к стене, притаился в тени, решив понаблюдать за ними. — Не одолжите мне шесть пенсов? — Не могу, — вздохнул Хатчинсон. — Я спустил все деньги на поездку в Ромфорд. Мэри что-то раздосадованно проворчала, всплеснула руками. Джек полез в карман и нашел там шестипенсовик. Вряд ли Мэри согласится принять его просто так, а зарабатывать… вряд ли они оба согласятся на это. — Вот вам и доброе утро, — небрежно бросила она этому Хатчинсону, кутаясь в свою красную шаль. — Тогда мне нужно найти где-то деньги. Мэри двинулась в сторону Троул-стрит, но не успела она дойти и до конца улицы, как ее остановил какой-то мужчина, положив руку на плечо. Джек ревниво зашипел — это он должен был говорить сейчас с Мэри, а не кто-то другой. Мужчина, одетый в длинное пальто с отороченным каракулем воротником, из-под бортов которого блестела золотая цепочка карманных часов, вызывал у проституток явно побольше интереса, чем одетый во что попало Джек. Хатчинсон тоже безотрывно смотрел на них. Неужели подумал, что тот мужчина — Потрошитель? Мужчина что-то тихо сказал Мэри, и они оба рассмеялись. Джек слышал лишь его низкий вкрадчивый голос, а слов разобрать не мог — и что он только нашептывал ей такого, что Мэри так охотно льнула к нему? Джек вспомнил, как Кэтрин Эддоус пыталась соблазнить его: точно так же терлась об него, как уличная кошка, намекала и тащила в темноту. А потом Джек вспомнил, как душил уже распотрошенный и обезображенный труп ее же кишками и жарил ее почку у себя в камине. К горлу подступил ком. — Хорошо, — согласилась с чем-то Мэри. Мужчина положил руку ей на плечо и чуть громче сказал: — Сделаешь, что я сказал, и все наладится. Мэри кивнула, и они направились вверх по улице, в сторону Дорсет-стрит. Хатчинсон, все это время наблюдавший за ними, почему-то тоже развернулся и пошел за ними следом. Джек чуть ли не зарычал, сжав кулаки. Лишние свидетели были ему ни к чему. Он был готов броситься на Хатчинсона сзади и придушить его. Или прирезать, пустив во мрак фонтан ярко-красной крови… А потом Джек опомнился: с каких пор он думал о свидетелях, намереваясь всего-то перекинуться с Мэри парой слов? С каких пор он так хотел убивать каких-то случайных людей, никоим образом ему не помешавших? Да и что он собирался такого сделать, что случайный свидетель мог стать такой страшной помехой? С каких пор Джек выслеживал Мэри ночью, прятался по темным углам и думал о том, чтобы его не заметили другие люди? Почему он вдруг стал вести себя так, словно собирался убить? Почему он остерегался, осторожничал, проверял нож и предвкушающе рычал, как какой-то зверь на охоте? Джек бы такого никогда не сделал. Это все был он — Потрошитель. Потрошитель снова вышел на работу, вытеснив Джека из самого себя. И просто так он его не отпустит — Джек слишком хорошо знал, как тот жаждал крови и расправы. Он не успокоится, пока не получит свое, как бы Джек его ни сдерживал. Мэри с мужчиной остановились у входа в Миллерс-корт, о чем-то заговорили. Хатчинсон встал чуть поодаль, так, чтобы невзначай наблюдать за ними. Джек еще дальше внимательно наблюдал за Хатчинсоном. Ему оставалось надеяться, что за углом никто не наблюдал за ним. — Хорошо, мой дорогой, — донеслось до него. Мэри говорила тихо и сладко, так соблазняюще, что перед ней и правда было трудно устоять. Не то что эти старые мерзкие шлюхи. — Пойдем. Тебе понравится. Джек стоял далеко, но все равно отчетливо видел, как Мэри улыбнулась и потянулась к нему за поцелуем. Мужчина приобнял ее, охотно отвечая. Потом Мэри выругалась. — Я потеряла свой носовой платок! — проворчала она, шаря по карманам. Мужчина запустил руку под полу пальто и протянул ей свой ярко-красный платок, прямо под цвет ее шали. Или крови. Мэри растроганно вздохнула, очаровательно улыбнулась ему, поцеловала еще раз и, подхватив под руку, потащила под темную арку в Миллерс-корт. Хатчинсон, наблюдавший за ними все это время, неспешно зашагал следом, встал с другой стороны улицы напротив входа, скрестил руки на груди и принялся ждать. Джек выругался. Но зачем? Что он хотел? Чего он ждал? Если он надеялся, что тот мужчина был Потрошителем, то мокнуть под дождем и ничего не предпринимать, пока Мэри, возможно, кромсают на куски, было так глупо. Джек притаился совсем рядом с ним, но Хатчинсон не видел и не слышал его, а Джек видел и Хатчинсона, и вход в Миллерс-корт. Ну и зачем же тот только тут торчал? Дождь лил как из ведра и даже не думал утихать в ближайшее время. Время все шло. Мужчина, ушедший с Мэри, все не возвращался, а Хатчинсон все не уходил. Джек терпеливо ждал. Джейкоб сказал ему, если в районе произойдет еще хоть одно убийство, он тут же сдаст его полиции. Но ведь Джек не собирался убивать, с чего тогда его преследуют эти мысли? Он всего-то хотел поговорить. С большим трудом Джек расслышал, как где-то поблизости, наверняка на колокольне церкви Христа, пробили часы. Он достал свои часы на цепочке, сверил время. Было ровно три часа ночи. Хатчинсон шумно высморкался и, видимо, устав ждать, пошел отсюда прочь. Ну и к чему это все было? Проторчал под дождем, как дурак, Бог знает, сколько времени, чтобы уйти ни с чем. Какой глупец. Джек дождался, когда из мрачного прохода вынырнула еще одна тень — джентльмен, так инородно смотрящийся в Ист-Эндских трущобах, поправил свою фетровую шляпу, нахлобучил ее на глаза — видимо, боялся, что кто-то местный может его узнать и понять, чем он тут занимался, подкрутил темные усы, натянул на руки лайковые перчатки и, осмотревшись, стремительно зашагал подальше отсюда. Джек его не винил, но злую усмешку сдержать не смог. Когда тот удалился достаточно далеко, Джек вынырнул из своего укрытия, медленно пересек пустую улицу, шлепая по лужам. Перед ним зиял черный проход в Миллерс-корт, он манил и звал. И Джек шагнул в него, предварительно осмотревшись. Если бы он не знал, что Мэри точно была дома, подумал бы, что ее там не было — так непривычно тихо и темно у нее было. Или тот мужчина и правда убил ее? Может, это он был Потрошителем все это время, он убивал шлюх, он писал письма и скрывался от полиции, а не Джек, чьи проделки остались незамеченными? Джек крупно вздрогнул, прильнул к разбитому окну, вспомнив рассказ Аликс о том, как Мэри вышибла его голыми руками, намереваясь попасть в комнату. Было слишком темно, чтобы что-то разобрать, мешала висящая плотная штора, было слишком шумно от дождя, чтобы что-то услышать. Джек подошел к двери и несколько раз постучал. Не уверенно, но и не слабо: механически, словно он был марионеткой, бездумно выполняющей чьи-то приказы. Мэри открыла дверь сразу же — наверное, подумала, что зачем-то вернулся ее посетитель, и удивленно приподняла брови, наткнувшись на Джека, мокрого до нитки и на что-то очень решительно настроенного. — Джек? — озадаченно переспросила она. — Какого тебе надо? Знал бы он сам. Джек толком не понимал, почему ноги привели его именно к Мэри в эту ночь, почему из всех людей, существующих на свете, он выбрал именно ее для смутно задуманного. Он даже не знал, что будет говорить и делать — просто отдался какому-то порыву, послушался голосов и оказался здесь, на пороге комнаты номер тринадцать в Миллерс-корт на Дорсет-стрит. — Нам надо поговорить, — ответил он. Размыто, но твердо, чтобы та поняла серьезность его намерений, но не осознала, в чем именно они заключались — Сейчас? — раздраженно нахмурилась она. — Извини, но иди ты нахер. Мэри попыталась захлопнуть перед ним дверь, но Джек успел поставить ногу в проем, не дав ей этого сделать. Мэри на секунду как-то даже немного испуганно посмотрела на него, но потом собралась и привычно зашипела: — Ты что творишь? Проваливай отсюда и приходи утром, если тебе что-то надо, я собиралась спать. Джек тоже собирался спать, но он не сможет заснуть, пока не решит то, зачем сюда пришел. — Это срочно. Это очень важно. Мэри выругалась, очевидно, придумывая новые отговорки, чтобы не пускать его. — Тогда говори через дверь. Я не одета. Придумала. Но не слишком оригинально. И совсем не убедительно. — Можно подумать, я не видел тебя без одежды, — фыркнул Джек, припоминая то, чего сейчас хотел бы избежать или хотя бы забыть. Мэри, кажется, разделяла его мнение. — И то верно… — Мэри задумчиво кивнула, видимо, в мыслях сойдясь с ним мнением, но вслух так ничего не сказала. Как и не пустила его за порог. Это стало надоедать. Джек положил пальцы на дверную ручку со своей стороны, требовательно потянул на себя, что Мэри даже сначала не поняла, как тот обнаглел, но, спохватившись, смогла удержать позицию, потянув дверь в другую сторону со своей стороны. Джек так посмотрел на нее, что она сдалась. Почти. — Это никак не подождет до утра? — устало спросила она, потирая глаз для вида. Нет, она прятала свой испуганный взгляд. Неужели она чего-то боялась? Неужели она боялась его? С чего бы? Джек ведь не давал никаких поводов. Нет. Все надо было решить именно сейчас. Ждать дольше он уже не мог. Джек мотнул головой, продолжая упрямо не моргая смотреть на Мэри. Та колебалась еще какое-то время, раздумывая, стоит ли его пускать сейчас к себе, глубокой ночью, одной. А потом вздохнула и открыла дверь. — Ладно, заходи. Джек переступил порог и оказался внутри комнаты с ней наедине. Дверь сзади плотно закрылась, а когда Мэри, одетая в одну лишь ночную рубашку, отвернулась, чтобы поднять с кровати шаль и накрыться ей для каких-то приличий, Джек закрыл ее на ключ. За стеной кто-то пересек двор, зашел в свою комнату. Хорошо, что Мэри все-таки пустила его, прежде чем этот некто вернулся домой. Джеку были ни к чему лишние свидетели. Не скрывая раздражения, Мэри посмотрела на него, кутаясь в шаль — в комнате было ужасно холодно. — Говори, что хотел, побыстрее и сваливай отсюда. Я ужасно хочу спать. Она снова отвернулась от него, зашуршала, растапливая камин, чтобы вскипятить воду в чайнике. В темной комнате тускло вспыхнул свет. Джек прикрыл штору, которой было повешенным у самого окна пальто. Закончив, Мэри посмотрела на него с откровенным раздражением: Джек отвлек ее от сна, заявив, что хотел поговорить, но все молчал. Джек просто не знал, что ей сказать. Он мог бы читать ей нотации о том, как ужасно ее положение и что Мэри нужно срочно выбираться отсюда, но был ли толк? Мэри уже не раз говорили об этом все, кому она хоть сколько-то дорога, но где в конце оказалась Мэри? Там же, где и начинала. Все, на что она была способна — влачить бесполезное существование трущобного паразита. Безвольная и ничтожная вошь. Раздавить бы ее. — Зачем ты это делаешь? Мэри качнула головой, непонимающе свела брови на переносице. — Что? Воду кипячу? — Проституцией занимаешься, — с неприязнью пояснил Джек, скрипнув зубами. Его раздражало, что Мэри не понимала очевидного, раздражало, как она увиливала от ответов, делала вид, мол, ничего она не понимает, строила из себя ничего не соображающую дурочку. А, может, и не строила вовсе. Мэри шумно вздохнула, вложив в свой вздох все возможное негодование и что-то еще, такое вязкое и протяжное. Джеку показалось, что это была усталость. — Вот ты вечно обижаешься, что я тебя тупым обзываю, а сам такие вопросы задаешь, — проворчала Мэри, пожав плечами. — Ну сам-то как думаешь? Если бы Джек мог знать хоть одну причину, он бы не спрашивал. Но он не понимал, упрямо не понимал, почему женщины, прекрасно зная, что их ждет, все равно шли по этой кривой дорожке. Если бы Джек знал хоть одну причину, которая толкнула женщину родить столь нежеланного ребенка и изуродовать ему всю жизнь, то, возможно, он бы не докатился до этого всего. Он пожал плечами, искренне не понимая, и Мэри устало вздохнула: — Выхода у меня нет другого, дурачок. Что мне еще остается? Разве она настолько загнана в угол? Джек так не считал: Мэри все еще снимала отдельную комнату, и плевать, что она задолжала столько, что ее могли выставить на улицу в любой момент, и в этой комнате не было голых стен, у Мэри горел очаг и было тепло, а сама она была сытой и одетой. Разве этого не было достаточно? Неужели подобное существование было настолько тяжко, что Мэри готова снова и снова барахтаться в этой грязи, даже когда та наполовину смешана с кровью? — Ты не боишься? После всего, что творится в районе? — Ты про твоего тезку? — усмехнулась Мэри, но, когда Джек кивнул, помрачнела. — Боюсь, конечно. Но, честно говоря, уже не больше, чем кого-то еще. Джек непонимающе нахмурился. Потрошитель, прекративший убивать, уже перестал наводить на улицы Лондона ужас, и его сравнивали с кем-то еще. «Пора исправить это» — В смысле? — Ты думаешь, раньше проституток убивали меньше? — кривая усмешка снова исказила губы Мэри. — Да нет, конечно, точно так же. Возможно, даже и больше, просто сейчас все гады испугались, что на них могут повесить еще несколько трупов, вот и перестали распускать руки, трусливо попрятались по углам. Раньше проституток просто избивали до смерти или душили. Никому просто не приходило в голову делать с ними… такое. Джек неопределенно кивнул и снова замолчал. Мэри все ждала, что он скажет еще что-нибудь, спросит то, за чем пришел, но Джек ничего не говорил. Он даже замер, даже будто бы дышать перестал. — Ладно, давай поговорим, — Мэри взяла инициативу на себя, покачала головой и встала напротив него у кровати. — Что ты хотел? Тебя что-то беспокоит? С чего вдруг ей интересно? Наверняка хочет просто выпытать что-то, чтобы потом ударить в спину. «Нельзя ей признаваться» «Она сдаст тебя» «Она убьет тебя» Джек неопределенно мотнул головой. Мэри закатила глаза, вздохнула и скрестила руки на груди. — Тогда какого хера ты приперся, если не хочешь ничего говорить? Знал бы он сам. Джек не хотел с ней говорить, но чувствовал в этом острую потребность, слишком острую, чтобы просто ее проигнорировать. Казалось, упусти он этот момент — и произойдет что-то страшное. А Мэри будто бы так и хотела, чтобы он ей во всем признался, так и выбивала из него признание. Понимала ли она, что, узнай она всю правду… «Ее придется убить» Джек снова мотнул головой, прогоняя мысли, внимательно посмотрел на Мэри, словно оценивал, можно ли ей доверять. Мэри ждала, смотря на него с какой-то легкой неприязнью и усталостью. Джек знал этот взгляд слишком хорошо, пускай и слишком давно его не видел. — Моя мать, — Джек скривился, как от боли, сцепил зубы, тяжело выдохнул. Называть ту женщину матерью было куда тяжелее, чем он мог подумать. Женщину, которая не была ему матерью ни одного дня, ни одной ночи, наполненной кошмарами. — Была проституткой. Мэри задумчиво кивнула, внимательно посмотрела на него. Джек ожидал, что она бросит какую-нибудь неприятную шутку, как Хелен, но Мэри лишь поджала губы — Мэри прекрасно понимала, что в этом было мало смешного. Может, она и хотела что-то сказать, но молчала, потому что не знала, что именно. Как тут можно посочувствовать, Мэри тоже не знала. Джек не ждал и не хотел сочувствия от Мэри. Мэри не умела ему сочувствовать. Прямо как его мать. Она только молча смотрела на него, будто бы ждала уточнений или просто не хотела реагировать. Джеку было это так знакомо, что по спине пробежались мурашки от давно забытого чувства. — Знаешь, ты так похожа на нее, — Джек вдруг чему-то странно улыбнулся, но почти сразу же болезненно скривился. Мэри в растерянности приподняла брови. Джек всегда убивал старых, грязных, полуживых шлюх. Считал, что, если его мать и дожила до сегодняшних дней, она могла быть одной из них. Было бы забавно, если бы она была одной из тех четверых, кого он лично убил, или еще двух, умерших у него на глазах. Или любой из многих других шлюх, преждевременно оказавшихся в холодной земле. Какой им смысл жить еще год или десяток лет? Они были лишь червоточиной, разносчиками грязи и болезней, нищеты и смерти. Но не такой Джек ее запомнил. Он не знал ее прошлого, не помнил лица своей матери, плохо вспоминал голос, но все еще хорошо чувствовал доводящий до тошноты едкий запах спирта и приторно-терпкого каннабиса, несуразно прикрытый какими-то зубосводящими духами. До сих пор ночами Джека пугало одиночество, и он с трудом засыпал один в кровати, тревожась, что что-то могло случиться и он навсегда останется один. Больше всего Джек боялся одиночества, потому что только его присутствие он чувствовал особенно сильно рядом с ней. Он помнил лишь какие-то скудные обрывки, которые только сейчас стали вырисовываться перед ним в единое полотно. — Ты так похожа на нее, — повторил Джек не своим голосом. Нож под полой плаща капризно заныл, требуя на себя все внимание. Джек чувствовал, как жглась у самого сердца его сталь, но не реагировал. Потому что если он среагирует, то остановиться уже не сможет. Джек убивал старых, грязных, полуживых шлюх, пытаясь отомстить за сломанную судьбу и искалеченное сознание, но все это время он занимался не тем. Его уже было не спасти, с ним все было кончено, но сколько еще таких же несчастных людей могли произвести на свет такие же безразличные матери? Матери, которыми становились такие же девушки, как Мэри. Мэри могла стать одной из них рано или поздно. Мэри еще могла испортить кому-то жизнь. Джек должен был предупредить распространение скверны, не дать таким же шлюхам, как его мать, породить новых Потрошителей, несчастных людей. Во что бы то ни стало. — Знаешь, я много думаю, — Джек не стал пытать ее своим молчанием, заговорив вновь, — именно из-за того, какой была она, я стал именно таким. Будь все иначе, я мог бы быть другим. Меня не смог спасти даже Джейкоб. — Спасти от чего? Джек хмыкнул. Как это можно было описать человеку, ни разу не проснувшемуся ночью в неподдельном ужасе, ни разу не слышавшему чужие голоса в своей голове, ни разу не видевшему то, что не видят другие? Это было недоступно для них. — Это слишком сложно объяснить, — вздохнул Джек. — Как бы я ни старался — все будет не достаточно. То, что происходит со мной, невозможно описать. Это… за гранью человеческого понимания, понимаешь? Мэри неопределенно качнула головой, показала соответствующий жест. — В чем именно это выражается? Джек уже путал реальность и то, что было только его реальностью. Что же именно было галлюцинациями, а что — истинной? — У меня в голове, — он кашлянул, опустил взгляд, боясь смотреть на нее. Нужные слова никак не приходили на ум, будто бы голоса их все стерли, сжали в горле, не давая выскользнуть на волю. Джек снова прочистил горло, робко посмотрел на Мэри — та ждала. — Есть го… Что-то снова пережало горло, помешало ему договорить. Будто бы давало последний шанс остановиться и убраться отсюда прочь, пока не стало слишком поздно. Для него, для нее. Для них всех. Джек рассказал о голосах Джейкобу, и что из этого вышло? Джейкоб стал давить на него, захотел упечь его в больницу для ненормальных, будто бы Джек в самом деле был невменяемым. Это все были дела голосов, это они заставляли его убивать, сам же Джек ни за что бы не подумал творить такое — сам Джек был полностью в себе. — У меня в голове есть голоса. Он выдохнул, скинув с себя в очередной раз этот груз. Только на мгновение стало легче, а потом тяжелой волной накатило понимание, что он натворил. Он сам же указал Мэри на свои слабости, ткнул ее в свое самое уязвимое место, о котором не должен был знать никто. Но она, кажется, еще не поняла, насколько все серьезно. — Мысли, что ли? — спросила она, нахмурившись. — Да нет же! — Джек рявкнул слишком резко, что Мэри даже на мгновение отшатнулась от него, но выстояла. Его выводило из себя, что она не понимала очевидного, ведь он пытался объяснять как можно яснее. — Чужие голоса! Не мои! «Зачем ты ей сказал» «Теперь надо ее убить» — Замолчите! — рыкнул он в пустоту и тут же посмотрел на Мэри, которая пялилась на него с недоверием и изумлением. — Видишь? Это я им говорю, ты понимаешь? Теперь ты понимаешь? Ни черта она не понимала. По крайней мере, выглядела так. Джек обреченно вздохнул. Неужели его так до конца жизни никто и никогда не сможет понять? Как был бы он счастлив, если бы хоть кто-нибудь его понял. Хотя бы совсем чуть-чуть. Но, видимо, Джек был обречен быть никем не понятым и не принятым до конца жизни. «Ты только наш» Он снова зашипел куда-то в сторону, защищаясь, оскалился, как если бы ему кто-то угрожал, напрягся, судорожно осмотрелся — в комнате не было никого, кроме них с Мэри. Но голос шел не из комнаты и даже не с улицы: он застрял где-то в ушах, обволок череп, забрался под его кости. Голос был не мыслью, не его внутренним голосом. Чужой, незнакомый баритон, непонятно как забравшийся в его голову. — Джек, — Мэри осторожно заговорила, внимательно смотря на него. — Ты что… сумасшедший? Был ли Джек сумасшедшим, если все твердили ему об этом, но сам он себя таковым ни мгновения не ощущал? Джек не знал, как можно быть другим, не знал, каково быть «нормальным». Джек всегда был таким — так можно ли называть безумием самое естественное состояние? — Я не знаю, — он пожал плечами и вдруг опустил голову, что есть силы сжал ее руками. Если ее расколоть, вылетят ли оттуда голоса, как черный дым из трубы? — Я не понимаю… Я совсем ничего не понимаю, потому что в моей голове уже не осталось ничего, кроме них. Они — и есть я, меня не существует без них, без них я ничего, пустое место… Он слышал, как Мэри глухо проматерилась, а потому вдруг тронула его за плечо, отвлекла от самоуничижающих мыслей. Он не ожидал, что она могла быть такой — понимающей и сочувствующей ему. Но ведь почему-то среди всех людей на свете Джек пришел сейчас именно к Мэри. — Оно мешает мне жить, понимаешь? — всхлипнул он. — Я просто хочу жить спокойно, как все, быть нормальным. Я просто хочу быть счастливым. Разве это так много? Мэри покачала головой, попыталась чуть улыбнуться ему, как-то ободряюще, но вышло до ужаса жалостливо. Джек хотел, чтобы его пожалели, но не чтобы его считали жалким. Он шмыгнул носом, просяще посмотрел на Мэри, и та, сжалившись, неловко приобняла его, похлопала по плечу. Рядом с ней стало как-то непривычно тепло и спокойно. Неприятное шевеление в мозгу, чувство неумолимого конца и безысходности растворились, словно их и не было. Джек неуверенно обнял ее в ответ, снова шмыгнул носом. От нее приятно пахло лавандой и совсем немного чем-то приторным и терпким. Джек хотел бы, чтобы Мэри всегда была такой, а не язвительной и грубой, холодной, острой, неприятной. Мэри еще раз похлопала его по плечу и медленно отстранилась, внимательно посмотрела на Джека. У того задрожали губы. — Что мне делать? — с такой безнадежностью в голосе произнес он, что даже сам не ожидал. — Так, — Мэри вдруг отстранилась от него окончательно, потянулась к дверной ручке, — поговорим об этом утром, хорошо? Сейчас иди-ка ты домой и отоспись, а потом приходи ко мне и поговорим, понял? Джек кивнул, вытирая глаза. Почему она прогоняла его? Почему все они хотели только избавиться от него, когда ему так была нужна помощь и чье-то присутствие рядом? — Ты не обманешь меня, Мэри? — спросил он с детской наивностью, с искренней надеждой. — Пожалуйста, скажи, что ты не обманешь меня. Мэри было улыбнулась, и Джек подумал, что сейчас та заверит его в своей верности, но Мэри снова стала прежней. — На кой хрен мне тебя обманывать? — сорвалась она, непонятливо пожав плечами. — Ты не видишь, что я в шоке? Я не знаю, что делать, и сейчас тебе ничего толкового не скажу. Мне надо… обдумать это все. Утром поговорим. До утра было еще несколько часов. До утра была еще вся ночь, в которую могло произойти что угодно. Ночь была слишком огромна. И темна. Под своим покровом она могла скрыть многое. — Я не могу ждать до утра, — заупрямился Джек. — Я и так ждал слишком долго. Я восемнадцать лет живу с этим и, чувствую, еще день не продержусь. Что мне делать? Я не понимаю, что мне делать, Мэри?.. — Забудь еще на один день, что с тобой что-то не так, — Мэри потянулась к дверной ручке, но не успела и дотронуться до нее, как Джек опередил ее. — Забыть, — Джек горько усмехнулся. Он натворил слишком многое, чтобы забыть обо всем. Даже на пару минут. Нет, он не мог прекратить думать об этом. Именно сейчас все достигло своего апогея, и развязка была так близка, что ее можно было ухватить голыми руками. — Как я могу забыть об этом всем? Как же те женщины? Как можно просто забыть про них, будто ничего и не было? — Какие женщины? — Ну те, четверо, — небрежно бросил Джек, утирая нос. — Которых я… — он осекся, замер, прекратив дышать, резко поднял на Мэри взгляд. — Что? — настороженно переспросила та, нахмурившись. Джек понял, что проговорился, пускай и до Мэри не сразу дошел смысл. Четыре женщины, которых Джек… — Ты?!.. Мэри вдруг чуть заметно вздрогнула от догадки и тут же беспомощно осела на кровать, неловко схватившись дрожащей рукой за хлипкий прикроватный столик. Она не смогла выстоять под тяжестью только что раскрывшегося предательства. Джек впервые увидел, чтобы что-то так сразило человека. Наповал. Он все это время был так близко — руку протяни и хватай. А лучше — беги от него подальше и никогда не оглядывайся. Как же за все эти месяцы они не поняли? Ему всегда было плевать на убийства, но тут вдруг Джек ни с того, ни с сего проявил к ним интерес, он всегда на дух не переносил проституток, и ведь даже имя совпадало! Все буквально отчаянно кричало, что убийца рядом. В голове хаотично крутилось столько вопросов. Как? Почему? Для чего? Но сил хватило только на тихое: — Зачем? Джек непонимающе посмотрел на нее, совершенно шокированную. Что значит «зачем»? До чего же надо быть пустоголовой, чтобы не понимать очевидного. Мэри такая же, как и они. Скрываться и отнекиваться больше не было смысла. Мэри все поняла. Она все знала. — Они были мерзкие, — брезгливо бросил Джек. — Отвратительные. Грязные, продажные… — Они были живые! — воскликнула Мэри, и ее голос неожиданно сорвался. — Они всеми силами цеплялись за жизнь — единственное, что у них было, а ты бессовестно отнял ее у них! Она обессиленно опустила голову и даже в слабом освещении отблесков очага в камине было видно, как блеснули влажные дорожки на ее щеках. Джек никогда не видел ее такой. Почему-то разбитой и совершенно расстроенной, будто бы он совершил что-то отвратительное. Так разочарованной в нем, будто бы Мэри возлагала на него какие-то надежды. Почему она вела себя совсем не так, как должна была? Джек признался, надеясь получить в ответ понимание и признание заслуг, но вместо этого в него бросили комом осуждения и неприязни. Его никогда никто не оценивал со всей справедливостью! Он же начал это ради них — ради лучшего мира для них. Голоса были правы. — Я сделал миру огромное одолжение, избавившись от них. Мэри резко подняла на него глаза и так и замерла, рассматривая убийцу перед собой. Сколько раз она уже его видела, сколько лет она его знала — этого тихого, необщительного мальчишку с задумчивым грустным взглядом — и ни разу не могла подумать, что он способен ввергнуть целый город в кровавый хаос. Что он способен убивать. Так бессердечно. Она не могла и слова вымолвить, только тупо смотрела на него, тщетно пытаясь углядеть остатки когда-то присущей ему человечности в жестоком взгляде ледяного спокойствия. Его лицо больше не было перекошено хоть тенью раскаяния и осознания, он не искал оправданий, не приводил доводов, не умолял сохранить страшную истину в тайне. Все это было ни к чему. И когда Мэри поняла это, взгляд ее изменился. Стал таким же, как у предыдущих четырех жертв за секунду до смерти. Но Мэри от смерти разделяла далеко не секунда. — Что ты собираешься делать? — резко спросила она, словно оттаяла, когда Джек чуть шагнул к ней. Джек остановился, помедлил, отступил обратно к стене. — Что ты имеешь в виду? Мэри нервно улыбнулась. Что было смешного? Она смеялась над ним? — Ну, ты убил их. Что теперь? Действительно, что ему теперь делать? Все это время Джек только и делал, что скрывался, пытался избежать ответственности за совершенные им убийства, думал, как будет избавляться от других проституток, но никогда не представлял свою жизнь без всего этого. Джек не знал, что ему делать, не видел смысла в своем существовании без убийств, не представлял себя кем-то другим, не надеялся на другую жизнь — все это было не для него. Джек никогда не думал о том, что будет делать, когда прекратит убивать. Или он вовсе не собирался останавливаться. Он пожал плечами, посмотрел на Мэри. Кем же она его теперь считала? Тупым палачом, целью существования которого были одни лишь убийства? Тираном, который навел ужас на целый город и упивался этим хаосом? Покорным орудием в руках некой непостижимой человеческому уму силы? — С чего это началось? Почему ты вдруг решил… — Мэри снова замолчала, помотала головой, будто бы все еще до конца не верила в происходящее, — убивать? Джек ничего не решал: просто однажды ночью он вышел из дома как ни в чем не бывало и убил. Он не мечтал становиться убийцей, не планировал свои преступления, действовал спонтанно и даже будто бы неохотно — Джеку было трудно признать, что сам он в какой-то мере тоже жаждал этих убийств, так глубоко в душе, что за слоем голосов его желания было не разглядеть. Сначала было страшно, неприятно, жутко. А потом убийства стали для него обыденностью, и вот Джек уже жаждал перерезать какой-нибудь шлюхе глотку. Если бы голоса не толкнули его на это однажды, скорее всего, Джек все равно бы кого-нибудь убил. — Они сказали мне, — он ткнул пальцем в висок. Мэри постаралась понимающе кивнуть, но все равно смятение на ее лице было слишком отчетливо. Она вытерла глаза, снова посмотрела на него, будто пыталась понять, не лгал ли Джек, не пытался ли свалить на безумие собственную кровожадность. — Ты можешь что-то сделать с ними? Можешь сопротивляться им? Заставлять заткнуться или звучать тише? Не прислушиваться? Почему они имеют над тобой такую власть? Может быть, потому что Джек сам позволил им одержать победу над собой? Он был слишком слаб, чтобы противостоять этой силе, вот поэтому-то они его и выбрали своей жертвой. И теперь он не мог от них избавиться, как бы ни пытался, и их сила крепчала вместе с Джеком. — Ты думаешь, это так просто? — обреченно покачал головой он. — Им невозможно противиться. — То есть, если они вдруг скажут тебе убить меня… — неуверенно начала Мэри, но тут же собралась, заговорила тверже: — Да черт со мной, скажут тебе убить Аликс или Джейкоба, ты это сделаешь? Джек нахмурился. Это было совсем не то, как можно было сравнивать его семью с какими-то шлюхами? Его семья — все, что у него было. И плевать, что та сейчас разваливалась из-за самого же Джека. Он резко мотнул головой, и Мэри чему-то усмехнулась. — Значит, ты все-таки можешь им противостоять? Джек не ответил. Как его раздражали эти лживые речи, как легко Мэри коверкала все, о чем он говорил. И вот теперь она загнала его в угол, хотя пару минут назад еще сама забилась в него от страха. Что она собиралась сделать, к чему она все клонила? Увидев его замешательство, Мэри неожиданно смягчилась, посмотрела на него с искренней жалостью и участием. — Ты не думал, что это все неправильно? Ты сам. Думал, много думал об этом. Но разве мог Джек иначе? Разве мог он уже что-то поделать, когда зашел так далеко, что отступить без последствий было просто невозможно? Как было невозможно разом все прекратить. Это было бы слишком тяжело, куда тяжелее, чем жить так, как сейчас. Какая разница была, насколько это правильно, если Джека так и так преследовали бы призраки? — Но что я могу сделать? — обреченно спросил он. Джек знал — выхода для него не существовало, и этот ужас были не в силах прервать никакие силы. Даже смерть. — Сдаться, — совершенно серьезно произнесла Мэри. — Джек, ты же понимаешь, что ты творишь, ты еще не настолько обезумел. Сдайся, пока не стало поздно. Огради тех, кого ты любишь, от опасности. От себя. Сдаться полиции значило подписать себе смертный приговор. Джек бы охотно сдался, знай он, что так его мучения прекратятся. Но он боялся неизвестности, боялся, что после смерти ему станет только хуже, а он уже ничего не сможет с этим поделать. И он цеплялся за свою извращенную больную жизнь, как за какую-то спасительную тростинку, не дающую ему провалиться в бездну окончательного безумия. — Ни за что!.. — Джек… — Нет! — рявкнул он так отчаянно и резко, что тут же перепугался, как бы его кто ни услышал из соседей: Миллерс-корт был слишком густо населен, и привлекать внимание точно не стоило, потому что кто-нибудь бы да и откликнулся на странные возгласы из тринадцатой комнаты. Джек заговорил тише, практически неслышно: — Нет! Мне нельзя в тюрьму! Мне нельзя в больницу! Мне нельзя, ты понимаешь?! — Ты собираешься просто жить дальше, будто бы ничего не сделал? — Это не твое дело! — снова зарычал он, ударив по прикроватному столику, что даже дрогнуло пламя свечи. — Не лезь не в свое дело! Мэри быстро закивала, почему-то отстранившись от него на несколько дюймов. Джек выдохнул, вцепился себе в волосы, что-то невнятно пробормотал. Как он мог дойти до всего этого? Как же долго и методично он шел ко всему этому, и в итоге забрел в тупик, выхода из которого не было. Он был обречен вечно биться в глухую стену, надеясь вырваться из ямы, в которую сам же и скатился. Сам сбросил себя в этот Ад. Сам убивал, сам рассказал обо всем Джейкобу, сам писал письма, сам сожрал почку Кэтрин Эддоус, сам пришел сейчас к Мэри и все ей выдал, никто его не принуждал! И теперь Мэри, как и Джейкоб, знала обо всем, она могла рассказать обо всем, судьба Джека теперь целиком была в ее грязных руках! Они могли сговориться с отцом, чтобы избавиться от него, они точно сделают это, если позволить им… Джек запустил руку во внутренний карман пальто, а Мэри напряженно следила за каждым его движением. Когда же он медленно вынул руку вместе со сверкнувшим в свете желтого очага лезвием ножом, Мэри судорожно вздохнула. Что за мысли вертелись в ее красивой головке, что так напугали ее? Но Джек не ударил и даже не замахнулся. Он немного повертел нож в руке, демонстрируя его Мэри, будто бы тот был каким-то музейным экспонатом. — Посмотри, — Джек провел пальцем по самой кромке острого лезвия, и на том блеснула ярко-красная капля. — Разве не прекрасное оружие? Я нашел его совсем случайно, на улице, в луже грязи. А теперь я уже думаю, что это нож нашел меня. Что это он выбрал меня. Я должен владеть им. Я должен орудовать им. Посмотри же. Он протянул Мэри нож, но та только сильнее отшатнулась к стене, не принимая его предложения. Она была не в том положении, чтобы диктовать условия. — Возьми его! — приказывающе зашипел Джек, и Мэри тут же схватила из его рук нож, принялась с напускным интересом рассматривать. Руки у нее ужасно дрожали. — Тебе нравится? — Очень, — Мэри напряженно улыбнулась. — Хотела бы и я иметь такой. Джек хмыкнул, тут же резко вырвал у нее свой нож, прижал к груди. Он бы никому его не отдал, ни за что. Это был только его нож, только он мог им владеть и орудовать, и никто другой. Джек еще раз внимательно рассмотрел его со всех сторон, любуясь. И рассматривая, не успела ли попортить тот Мэри. Убедившись, что все было в порядке, он положил руку ей на плечо и направил нож лезвием прямо на Мэри. Мэри напряженно всхлипнула, задержала дыхание. Джек не атаковал. — Никто не должен ничего знать обо мне, ясно? — прошипел он, близко наклонившись к Мэри и сжав ее плечо так, что ту перекосило. — Я сразу узнаю, если ты проговоришься… и приду за тобой. Лезвие опасно уперлось Мэри в горло. Та попыталась было отстраниться, но не смогла, поскольку Джек умудрялся держать ее на месте практически неподвижно. Мэри судорожно сглотнула, гортань, дернувшись, споткнулась об острие и уронила на него каплю. Почувствовав запах крови, Джек словно перестал быть собой. Он будто бы озверел, вспомнил те ощущения, когда чужая плоть расходилась под его ударами, пьянящий запах крови, внутренностей и витающий в воздухе флер смерти и охотничьего азарта. Всего-то надо надавить чуть-чуть посильнее, уверенно резануть… Джек убрал руку, отпустил Мэри, и та тут же с облегчением вздохнула, забилась на кровати от него в самый дальний угол, прижалась спиной к стене, напряженно не сводила глаз с его руки с ножом. Джек усмехнулся, отложил нож на столик под окном, демонстрируя самые добрые намерения. Мэри очень нервно выдохнула. Джек чуть усмехнулся самым краешком губ: ее смятение, ее напряжение, ее страх откровенно забавляли его. Впервые он чувствовал свое превосходство над Мэри, а не она насмехалась над ним. Как же прекрасно было это чувство. Безграничной власти и возможностей: Джек мог бы придушить ее, а мог бы снова завести разговор, но о чем с ней можно было говорить, если Мэри сейчас ничего не соображала? Или, напротив, мысли яростно копошились в ее голове, перебирали способы побега или пути отступления? Что она сделает, если Джек не будет делать ничего? Текли секунды, минуты, часы, сутки, года, столетия, тысячелетия… Джек провел в тринадцатой комнате всего пару минут или всю историю человечества от начала его зарождения? Как туманно и ненадежно было время, прямо как его разум. Мэри не шевелилась, не шевелился и Джек — может, они оба уже давно умерли? А их души были заточены здесь, вынужденные раз за разом переживать свой маленький Ад. — Ты собрался простоять тут до утра? — наконец подала голос Мэри, вырвав его из размышлений. Джек пожал плечами. — Не знаю. Тебе что-то не нравится? — Ну, я спать хотела, — она неловко улыбнулась, мельком глянула на дверь, но Джеку и того взгляда с лихвой хватило, чтобы все понять. Она собиралась сбежать. Сдать его полиции. Она хотела избавиться от него, она хотела покончить с ним. — Так спи, — равнодушно бросил Джек, скрестив руки на груди. Никуда уходить он не собирался: Мэри сказала ему, что они поговорят утром, значит, он прождет до утра прямо здесь. Забулькала вода в чайнике. Мэри встала было, но Джек так посмотрел на нее, что она тут же села обратно на кровать. — Надо снять чайник с огня, — зачем-то произнесла Мэри, будто бы Джек этого не понимал. Будто бы он был настолько безумен. Он хмыкнул, медленно перевел взгляд с Мэри на камин, еще медленнее сделал шаг. Шаг за шагом, потихоньку. Джек снова учился ходить. Земля под ногами была такой неустойчивой и мягкой, и ему казалось, что он вот-вот провалится под нее, и его закопает гробовыми досками сверху. Джек слушал, что делала Мэри. Чайник практически подпрыгивал на решетке, так он был разогрет. Джек зашипел, случайно обжегшись раскаленным паром, тряхнул рукой. По голубовато-бледной коже расползалось красное пятно, место пульсировало болью, невозможно хотелось спрятать руку в чем-то холодном. Джек плюнул на чайник, развернулся и посмотрел на Мэри, напряженно сидящую на самом краешке кровати. Мэри все это время неотрывно смотрела на него, но в самый последний момент, когда Джек только-только повернулся к ней, он видел, как ее взгляд скользнул по оставленному на столике у окна ножу. Всего лишь заинтересованно с надеждой скользнул и тут же уперся в стоящего в другом углу комнаты Джека. А потом Мэри как-то резко крупно вздрогнула, и Джек понял, что она захотела сделать. Он не мог допустить этого. Все произошло быстро. Так быстро, что Джек и не понял, что и как он сделал. Движения были не свои, порыв был не его. Два широких шага, собственная рука со всей силы сжала ее запястье, заставляя выронить нож, Джек почувствовал, как она довольно-таки больно ударила его острым локтем под дых и попыталась выкрутиться, но не смогла — силенок не хватило. — Убийство!.. — слабо вскрикнула она, все еще тщетно пытаясь добраться до двери и выскочить на улицу, но только лишь беспомощно толкнулась в запертую дверь, с силой дернула ручку, но ничего не помогло — ее уже ничто не спасет. Она только что подписала себе смертный приговор. Джек рыкнул, одернул ее. Мэри, насильно оттянутая от двери, как-то вывернулась и совершенно неожиданно укусила его за палец — Джек взвыл, не сдержался и размашисто ударил ее по лицу, чтобы заткнуть и не дать привлечь внимание, и заткнул — Мэри глухо вскрикнула, согнулась пополам, схватившись за лицо, и перестала сопротивляться. Джек воспользовался заминкой, быстро проверил, закрыта ли дверь, поправил висящее на окне пальто, чтобы никто не смог увидеть лишнего, и ударил снова, с такой силой, что Мэри уже не устояла на ногах. — Не стоило, — Джек присел рядом с ней, рывком поднял с пола за загривок, так что Мэри сдавленно застонала от боли, — выводить меня из себя. Она и представить не могла себе Джека в гневе, подумать не могла, на что он способен. В последний раз, когда его разозлили, Джек за ночь убил двоих, но даже это было мелочью по сравнению с тем, что он мог сделать. — Знаешь, что я с тобой сделаю? — издевательски спросил он, не выпуская ее волос из сжатого кулака. — Я убью тебя, выпотрошу и разделаю на куски, как свинью, — Джек тихо предвкушающе рассмеялся, когда Мэри разрыдалась с новой силой. — Я вырву твое сердце голыми руками, если оно у тебя, конечно, есть, а потом зажарю и сожру его. Жаль, не смогу рассказать тебе, какое оно на вкус. Придется подождать, пока мы снова не встретимся в Аду. Джек засмеялся сильнее, выпрямился, взглянул на нее сверху, пытаясь получше запечатлеть в памяти этот момент, когда загнанная в угол жертва пытается вырваться. В комнате все было пропитано страхом, безнадежность висела в густом воздухе, все дрожало от ужаса — и даже кипящий чайник трясся на решетке от того, что Джек мог сделать. Мэри, ворочаясь у него под ногами, все еще пыталась доползти до двери, тянулась к выпавшему в драке ножу из последних сил. Эти ее жалкие попытки вырваться на свободу откровенно забавляли Джека. Разве стоила ее жизнь быть прожитой? Джек преградил путь, играючи наступил на пальцы в тот самый момент, когда дотянуться до ножа ничего не стоило. Мэри скорчилась, зашипела от боли, безуспешно пытаясь подтянуть руку из-под подошвы его сапога к себе. Джек усмехнулся, надавил сильнее, упиваясь этим чувством всесилия и вседозволенности. Ну и кто что ему сделает? Где этот весь полк полиции, детективы из Скотленд-Ярда, где добровольцы из Комитета бдительности? Где они все были, когда Потрошитель так играючи издевался над своей очередной жертвой, как кот, развлекающийся с маленькой мышкой? Джек потянулся за ножом. Он как раз недавно наточил его, чтобы лезвие рвало и резало сильнее, кромсало еще легче. Он не собирался убивать сегодня никого, он никогда не собирался убивать Мэри! Что же он творил? Джек вдруг отступил, прижался к двери, и Мэри, воспользовавшись его промедлением, неожиданно резво подскочила на ноги, но к выходу не бросилась — даже в момент сомнений Джек его преграждал — забилась в противоположный угол. — Джек, — тихо позвала она его, боясь подойти. Мэри пыталась звучать увереннее, но голос и тяжелое дыхание выдавали, в каком ужасе она была. — Пожалуйста, расскажи мне все, что тебя так тревожит. Прямо сейчас. Я постараюсь тебе помочь, чем смогу, слышишь? Пожалуйста, давай поговорим… — Я и так рассказал тебе слишком много, — безэмоционально произнес Джек и поднял на нее тяжелый взгляд. — Того, что никто не должен знать. Понимаешь? Я не могу… оставлять свидетелей. Не могу. — Джек, — Мэри посмотрела на него, захлебываясь слезами. — Поверь мне, я никому не скажу, это все будет только между нами, ладно? Я сохраню твой секрет в тайне, обещаю, Джек. И никогда не вспомню об этой ночи, если ты сам не захочешь. Джек молчал. Можно ли было ей верить? Ведь Мэри… «…тебя обманет» «…тебя сдаст» «…тебя убьет» — Джек, — с мольбой протянула Мэри. — Ну, пожалуйста, Джек. Я сделаю все, что угодно. Можешь еще избить меня, если хочешь, но, пожалуйста, не добивай… — она осеклась, окончательно разрыдавшись. — Я умоляю тебя… Может, оставить все, как есть? Правда ли Мэри сдержит обещание? Выглядела она до смерти перепуганной — в такие моменты можно было пообещать что угодно. Мэри не могла дать ему никаких гарантий, а Джек не мог так рисковать. — И что же ты скажешь? — он кивнул на ее свежие синяки. Мэри сначала было даже не поняла, что он имел в виду, а потом нервно улыбнулась. — Это? Велика беда… Я же шлюха — меня мог избить в подворотне кто угодно. Такое уже случалось, так что… я переживу. Джек кивнул. Находчивость у нее была что надо, лишних вопросов она смогла бы легко избежать, но можно ли было ей верить? Какой-то легкомысленной шлюхе, которая вечно его подводила и уязвляла? Сейчас Мэри была готова ползать у него в ногах, лишь бы он сохранил ей ее гадкую жизнь, сейчас-то она поняла, что с Джеком нужно было считаться все это время. — Я никому не скажу, — в который раз повторила она. — Правда. Клянусь тебе. — И перестанешь вечно меня травить? — мрачно спросил Джек. — Разумеется! — Мэри нервно закивала, напряженно улыбнулась, и это выглядело так нелепо и неестественно на контрасте с ее заплаканным лицом. — Забудем об этом всем и начнем с чистого листа, да? Пожалуйста, Джек. Джек не ответил. Он не верил ей, ни единому ее слову, как бы ни старался. — Джек, пожалуйста, скажи же что-нибудь. Разве можно такое произносить вслух? Джек молча поднял на нее взгляд, и тогда Мэри поняла, что станет следующей. У нее было куда больше времени, чем у предыдущих жертв, чтобы свыкнуться с мыслью о скорой смерти. Но тем было хуже для нее, ведь как можно принять то, что тебя сейчас не станет? — Джек? Он не ответил. Только сделал шаг — медленно, уверенно. Он уже все решил. И тогда Мэри снова попыталась сбежать. Как отчаянно и опрометчиво. Будто бы у нее были хоть какие-то шансы. Мэри словно надеялась, что у нее появится возможность как-то обойти его и успеть открыть дверь, выбраться наружу и броситься отсюда подальше. Джек снова словно перестал контролировать самого себя, действовал на одних лишь инстинктах, руководимый одной лишь установкой: «Никто не должен знать» Когда Мэри столкнулась с его рукой, преградившей путь к свободе, Джек оттолкнул ее назад, хотел удержать, привычно схватив со спины, но Мэри, попавшись в капкан, попыталась закричать, привлечь внимание — Джек тут же грубо заткнул ее, бесцеремонно зажав рот ладонью — Мэри впилась ногтями ему в руку, расцарапывая что есть мочи, снова укусила за палец. Джек зашипел, дернул рукой от неожиданности, и что-то теплое окропило руку, Мэри закашлялась, как-то странно вздохнула и тут же обессиленно осела у него в руках. Джек и не понял, что произошло. Он кое-как успел удержать ее, усадил на кровать, чтобы та не рухнула навзничь, повернул к себе лицом и ужаснулся. Кровь была везде. Откуда она взялась? Джек вздрогнул, когда понял, что кровь хлестала из рассеченного горла Мэри, а та судорожно хваталась за него, будто бы пыталась это остановить. Это уже не остановить. Потрошителя никто не остановит. Мэри так взглянула на него в последний раз, что Джека даже отбросило от нее к стене, по спине прошелся холодок, укусил за затылок, а самого его обдало жаром. Что же он натворил? Во взгляде Мэри так и читался немой вопрос. За что он с ней это сделал? Если бы только он знал. Последние секунды тянулись так долго, так мучительно. Джек наблюдал, как Мэри, охваченная первобытным ужасом, безуспешно пыталась зажать рану руками, сухо кашляла и хрипела, пытаясь что-то сказать. Он не мог разобрать ни единого слова. А Мэри так отчаянно пыталась, чтобы ее последние слова были услышаны. Так много невысказанного было в ее взгляде, что теперь уже никто не узнает. Мэри что-то невнятно всхрипнула в последний раз, ее разочарованный взгляд, направленный на него, застыл, остекленел и потух, сжимающая горло рука расслабилась и безвольно упала, а за ней рухнула и сама Мэри. Так неестественно и, должно быть, неудобно. «Ты молодец» Джек потер ухо, сделал было шаг к Мэри, потому как она слишком надолго замерла в таком положении, но ноги его подвели, и он чуть успел удержаться за прикроватный столик, оказавшись прямо рядом с ней. Из разреза по бледной коже текла кровь. Джек осторожно коснулся разреза, такого ровного и аккуратного, словно он сделал его не во время борьбы, а вырезал инструментом для резьбы. Из него все еще текла кровь, яркая, горячая. Живая. Джек поднял пальцы выше, где должна была биться артерия. Пульса не было, сколько бы он ни проверял. Мэри Джейн Келли была мертва. От осознания Джека окатило горячей волной, у него подкосились ноги и он обессиленно откинулся к стене, съехал по ней на пол. На полу тоже была кровь. Слишком много крови для той мелочи, что он с ней сделал. Что же он натворил? Он схватился за голову, вцепился в волосы, посмотрел на труп, лежащий на кровати прямо перед ним. Это был не просто труп, это была Мэри, мертвая Мэри, которую он слишком хорошо знал, чтобы представить ее мертвой. Джек не знал, сколько так просидел — часы показывали пятый час, но он не помнил, во сколько сюда зашел. Через пару часов будет светать, и люди хватятся, что что-то здесь не так. Джек должен был выбраться из этой кровавой ловушки, в которую сам же себя загнал. Сначала он осторожно выглянул в разбитое окно и, только убедившись, что во дворе никого не было, тихо вышел, плотно затворив за собой дверь на ключ, который как раз лежал у Мэри на прикроватном столике. Совсем рядом с ее безжизненной головой. Джек не понял и не запомнил, как вернулся домой: в памяти просто образовался какой-то огромный черный провал. Он только-только вышел из комнаты Мэри и уже отпирал дверь собственной комнаты. Бежал ли он, не разбирая дороги, прятался по углам, выслеживая каждого человека, или вовсе прополз всю дорогу на коленях от бессилия он не помнил, и это было плохо: Джек не мог держать ситуацию под контролем, не мог придумать ходы отступления, ошибись он ненароком. Оставалось лишь надеяться, что ему хватило опыта и ума сделать все правильно. Он тихо открыл дверь, тихо разделся и так же тихо забрался под одеяло. Аликс тихо сопела рядом, повернувшись к стене и закутавшись в одеяло. Она даже не заметила его возвращения. Джек попытался тихо выдохнуть, успокоиться, но только сейчас, когда опасность быть обнаруженным миновала, его всего затрясло. В матрас будто были натыкали острых иголок, на которые его уложили, и Джек никак не мог расслабиться на них. Он и пошевелиться-то боялся — вдруг Аликс проснется и что-то заметит? Но пока еще было слишком темно, чтобы что-то заметить — Джек сбежал слишком рано. Какая досада: он всего-то перерезал ей горло. Даже брюхо не вспорол! Не посмотрел, что у Мэри внутри. Было так жаль терять эту превосходную возможность: они ведь были одни, совершенно одни, и никто не мог им помешать. Но было уже слишком поздно что-то менять: Джеку удалось снова остаться в тени и избежать поимки, так к чему рисковать и возвращаться обратно, подставляться ради желания немного покопаться в свежем трупе? Было страшно, но он должен был это преодолеть. Тот, кто однажды не переборол в себе трусости, будет умирать от страха до конца своих дней. Джек решительно выдохнул, выбрался с кровати, снова оделся и вышел на улицу. Изо рта шел пар. Джек задрал голову, посмотрел на черное-черное небо, куполом накрывшее весь город. Какие только ужасы оно скрывало под собой… Может, работа Потрошителя это еще не самое страшное, что творилось в Лондоне? Просто о нем все говорили. Джек вернулся на Дорсет-стрит, подошел к проходу на Миллерс-корт, стараясь не вызывать никакого подозрения — пускай на улице никого и не было. Свет в окнах комнаты Мэри погас, хотя Джек помнил, что оставил и свечу, и камин зажженными. Кто-то пробрался и погасил его? Или сама Мэри восстала из мертвых и затушила весь свет, что так мешал ей спать? Джек осторожно отодвинул пальто через дыру в окне, посмотрел на кровать, на которой отчетливо виднелся силуэт лежащего человека — Мэри была на месте. И она была мертва. Он выдохнул, тихо отворил дверь в тринадцатую комнату, проскользнул в нее, не издав ни звука. Джек снова оказался наедине с трупом. Все выходило так, как он и хотел — Джек мечтал однажды оказаться в таких условиях, чтобы ему никто не мешал, чтобы он мог сделать все, что заблагорассудится. Но почему-то он никак не мог начать. Джек снова коснулся широкого разреза на горле, провел по нему подушечками, размазывая кровь, резко втолкнул в него пальцы — стало тепло и влажно. Где-то там среди мокрой плоти были позвонки, и Джек мог бы добраться до них, запихнуть целый кулак в широкую рану, разорвать Мэри горло и сломать ей изнутри шею. Мог, но не стал, отняв руку и осторожно облизнув пальцы. Свежая кровь ударила в голову, и Джек вспомнил о своем обещании Мэри. «Сожри ее сердце» «Интересно, оно у нее хоть есть?» Джек опустил ладонь ниже, к груди, туда, где должно было биться сердце, но нащупал лишь звенящую пустоту. Так проверить он не мог — надо было резать. Он тихо вздохнул, сжав зубы, неловко пытаясь снять с нее ночнушку. Нет, он не мог. Джек отстранился, тихо выругался, глядя на безжизненное, сверлящее его пустым стеклянным взглядом лицо Мэри. Даже так в ее глазах выражался откровенный укор и немой вопрос. Зачем он только это сделал? Джек убивал старых незнакомых шлюх, на которых всем было плевать — Джек не задумывался о том, что это могло быть не так, Джек не знал о том, как рыдала на опознании Элиза Голд, сестра Кэтрин Эддоус, что родня Лиз Страйд никогда не узнает о ее смерти, что у Энни Чепмен и Полли Николс остались сиротами малолетние дети. Но Мэри была другой. Мэри была молодой, красивой — с этим не мог поспорить даже Джек — у нее могла быть вся жизнь впереди. А он ее отнял. Прервал, когда захотел, но хотел ли Джек этого? Хотел ли он убивать ее и всех тех других шлюх? Зачем он вообще приперся сюда? История с Джейкобом совсем ничему его не научила, и в этот раз все закончилось куда трагичнее. Зато Джеку не надо было умирать от страха каждый день, что Мэри сдаст его полиции. Это была вынужденная мера. То, что он перерезал ей горло. То, что Джек собирался сделать, вынужденной мерой не было. Но он должен был это сделать, иначе никогда не сможет успокоиться. Может, только так он сможет остановиться. Джек вышел, снова плотно закрыв за собой дверь, торопливо покинул все еще пустой Миллерс-корт, пошел на запад по Дорсет-стрит в сторону «Британии». Ему все казалось, что кто-то преследовал его, что все случайные прохожие знали, кто он на самом деле, осуждающе смотрели ему вслед и торопились в полицейский участок. Джек шарахнулся от констебля, который патрулировал улицу в таком сонном состоянии, что даже и не понял, почему тот так резко отпрянул от него. В пабе Джек залпом выпил пару стопок джина, пытаясь успокоиться, но тут же понял, что и того будет мало. Особенно для того, что он задумал. Взял с собой целую бутылку. Улица поплыла перед ним. Джек не слишком хорошо соображал, куда шел, просто позволил ногам вести его, окончательно перестав сопротивляться. Дома по сторонам улицы медленно сбивались в кучу, грозясь сжать его, как тисками. Джек замер, присел на корточки, накрыл голову руками, готовясь к удару, который вот-вот его сплющит и размажет по брусчатке, что-то невнятно пробубнил — сам даже не понял, что именно. Черные тучи, как бесконечный космос, сгущались над ним, небо опускалось все ниже, стены приближались, все сжималось, съеживалось до размеров самого Джека. Какой-то прохожий обозвал его пьяным идиотом. Какой же глупец: Джек вовсе не был пьяным, разве что самую чуточку, Джек просто был наделен даром видеть и ощущать то, что не было доступно другим простым смертным. Джек хотел было подскочить, толкнуть того ублюдка, но все, что он смог сделать — неловко привстать с земли и тут же рухнуть обратно, растечься по ней, стать бесформенной лужей на холодной земле. Черное небо, плотное и мутное, было везде: вверху, по бокам от него, снизу, в его голове и легких. Джек сам был этим небом. Где-то скулила собака. Может, это был он сам. Когда он чуть пришел в себя, то смог наконец подняться, а, может, это кто-то из неравнодушных прохожих поднял его с земли и оттащил к стене, чтобы Джека в темноте случайно не затоптали лошади. Джек поднял голову, посмотрел, где он оказался и увидел чуть блестящую табличку над черным проходом. «Миллерс-корт». Джек вздохнул, чему-то засмеялся, держась за сыроватую стену, зашел внутрь. Во дворе было темно, должно быть, все его жильцы крепко спали. Либо же были мертвы. Опять он пробрался в тринадцатую комнату. С последнего раза труп Мэри даже не шевельнулся, лежал точно так же, как Джек его и оставил: растянувшись в неестественной позе по диагонали на кровати, свесившись нижней частью тела до пола. На полу откуда-то взялось темное кровавое пятно. Джек закрыл дверь, завесил окно сверху еще и своим пальто, чтобы наверняка. Зажег свечу, затопил камин — ему надо много огня, он должен хорошенько видеть то, что будет делать. Уложил Мэри на кровати поудобнее, чтобы ей не приходилось так по-уродски выгибаться. И ему было удобнее. Когда все было готово, Джек засучил рукава, но, недолго подумав, снял рубашку вовсе, чтобы не запачкаться — даже маленькая капелька крови могла привести к нему — к чему лишний раз рисковать? Джек еще раз посмотрел на лежащее перед ним безвольное тело, прикидывая, с чего начать, глотнул еще джина прямо из горлышка для храбрости, потянулся за ножом. Как удобно тот лег в руку, словно под нее и вытачивался, как же долго Джек ждал этого момента единения с ним! Потрошитель занес нож и, усмехнувшись, с упоением принялся за работу. Этой ночью его было не остановить.***
Домой он вернулся, когда уже робко начало светать. Разумеется, Аликс все еще спала, даже будто бы не заметив его очередного ухода. Хорошо, если так. Джек разделся, тщательно убрал все вещи по местам, забрался под одеяло. Частокол тонких игл больше не впивался в спину, и он с облегчением чувствовал под собой лишь мягкую теплую постель, в которую хотелось провалиться и потеряться там, чтобы никто не нашел. Джек глубоко вздохнул, выравнивая сбившееся дыхание, медленно закрыл глаза, постарался успокоиться. Все прошло хорошо. Возможно, даже отлично — сейчас он не был в состоянии себя оценить. Он сделает это, только когда заголовки всех газет будут кричать о нем и о том, что он сделал на этот раз. Переплюнуть этот раз будет сложно. Возможно, он даже пока остановится на этом, потому что вряд ли сможет когда-то повторить то, что сделал сегодня. В животе стало как-то приятно пусто, и он почувствовал, как сердце подскочило внутри, ударилось о ребра, безумно забилось в клетке. Джек открыл глаза, повернул голову, посмотрел на все еще спящую Аликс. Заметила ли она его отсутствие? Если да, то что подумала? Вдруг потом она как-то свяжет два факта, подумает о нем что-то не то, сделает что-то… Нет, она не додумается. Джек вытер холодный пот с лица, шумно выдохнул в сложенные ладони. Было рано думать о последствиях, ведь он еще только-только убил вновь, а свежий труп, наверное, еще даже не обнаружили. Пройдут часы, прежде чем кто-то поймет, что случилось этой ночью, что Джек-потрошитель вернулся, чтобы ударить снова. Если повезет, возможно, получится даже выиграть еще немного времени. Его точно никто не заподозрит. Джек повернулся к Аликс, всем телом прижался к спине, обнял поперек талии, уперся лбом в шею. Пока она спит — Мэри все еще жива для нее. Джеку не хотелось думать о том, что случится потом. Он и не думал об этом ни минуты, пока не убил Мэри, пока не осознал, что на самом деле это все значило. И если раньше изменения в нем были обратимы — теперь пути назад нет. Рядом с ней тепло, даже горячо, еще сильнее, чем в ту судьбоносную ночь, когда он впервые столкнулся с убийством, застав мучительную смерть Эммы Элизабет Смит. Внутри стало снова как-то не по себе, Джек обнял Аликс сильнее, вжался носом в изгиб между плечом и шеей, вспоминая эти ощущения. Кровь и смерть, холод и сырость, головокружение и побег, грязь и страх, жар и желание. Последнее убийство по спектру испытываемых эмоций ничуть не уступало первому. Или все дело было в жертве? Аликс заворочалась, когда он притянул ее к себе особенно сильно, не слишком понимая сквозь сон, что происходит, попыталась отстраниться, но не особо охотно. Как же хорошо, что она ничего еще не знала. Иначе вряд ли бы подпустила его к себе так близко. Возможно, это был последний раз, когда она подпускала его к себе так близко. — Что ты?.. — тихо пробурчала она, неловко пытаясь перевернуться на другой бок, но близость Джека мешала. Джек шикнул на нее, обнял еще крепче, хотя, казалось, еще чуть-чуть и он случайно сломает ей ребра. С сегодняшней ночи он знал, что и не на такое был способен. И это пугало даже его. Что, если однажды он не удержится? Как и сказала Мэри… Нет, он справится. Он сможет пересилить это в себе, не позволит гнилой безумной злобе расползтись дальше, распространиться на других. Джек направит ее на своих врагов и станет непобедимым и беспощадным. Джек сможет защитить себя и свою семью. Будет защищать до последнего. Джек тут же зажмурился, резко мотнул головой, прогоняя наваждение. Вновь потревоженная резким движением рядом Аликс опять заворочалась, попыталась отстраниться, но Джек, испугавшись, что она захочет отстранится от него навсегда, тут же прильнул к ней снова, что-то невнятно пробурчал, извиняясь. Аликс будто бы не обратила на это никакого внимания, но попытку отделаться от него бросила. Джек с облегчением вздохнул. — Прости меня, — уже внятнее повторил Джек, тихо всхлипывая. Он будто бы только сейчас понял, что на самом деле натворит, и чем это все грозится обернуться. — О, ради Бога, прости. Джек до боли сомкнул челюсти, беззвучно расплакался. В самом деле, что же он натворил? Аликс снова зашевелилась и, в этот раз, не встретив препятствий, чуть повернулась к нему, все еще сквозь сон вяло произнесла: — Ты что? Джек шмыгнул носом и вместо ответа просто поддался порыву, приблизился, притянул ее к себе, нетерпеливо поцеловал. Собственное сердце билось тяжело, бешено, на грани паники. Джек отчетливо чувствовал, как пульсировала в Аликс жизнь под его руками. Он мог бы всего лишь сжать пальцы на шее, и она бы тут же подчинилась, прервалась… — Спи, — пробормотала Аликс, ближе прижимаясь к нему спиной — теперь уже добровольно. В иной раз Джек мог бы списать это на холод, на простую тягу тепла, но не в этот раз. О нет, теперь он не заснет. Джек долго не сможет спокойно спать после всего, что видел этой ночью. Может, так будет даже и лучше — он просто сдохнет от усталости, и все прекратится. Навсегда. Джек ненавидел свое существование, но, к собственному стыду, прекращать его бы не хотел. Потому что ужасно боялся неизвестности. Джек всего-то хотел почувствовать, как она могла бы его любить. Хоть раз. В последний раз. Потом он, наверное, об этом пожалеет. Возможно, она даже захочет убить его за то, что он сделал, собирался сделать. Плевать, сейчас не время для размышлений о будущем. У Джека никогда не было будущего, о котором можно было бы размышлять. Он не поцеловал, просто влажно притерся губами к шее, нервно дернул под одеялом ремень. Наверное, он в действительности был безумен, но Джеку уже было плевать. Он давно перестал о том, что творит. Джек бегло подумал о том, что будет завтра и потом, когда все раскроется. Если все раскроется. Тот Ад, из которого он писал письма и вылезал на охоту, не был соизмерим с тем, что только его ждет. Джек чувствовал его кипящий жар. С каждым днем все отчетливее и сильнее. Но сейчас эти мысли были ни к чему. Он вдоволь успеет поразмышлять над ними потом. Потому что сейчас все все еще было хорошо. Насколько это можно было так назвать. А пока у них оставалась еще одна спокойная ночь. Последняя ночь перед тем, как все рухнет.